Текст книги "Том 6. Ведь и наш Бог не убог, или Кое-что о казачьем Спасе. Из сказов дедуси Хмыла. Часть III. Смага"

Автор книги: Лгало… и Подлыгало…

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 8 страниц)

Свиля

1. Не прекращая кача, подхватывали движение и начинали «обматывать» им свою Меру, что проходила посреди нас. И чем плотнее движение «наворачивалось» на Меру, тем менее выраженным становился кач. Движение из внешнего переходило во внутреннее (рисунок 295). В какой-то миг кач почти останавливался, а намотанное на Меру движение толкало её, и она начинала потихоньку раскручиваться таким образом, что верхняя относительно серёдки её часть отклонялась в одну сторону, а нижняя – в противоположную (рисунок 296). Мера в движении и есть Свиля! Тело повторяло движение Свили, но это лишь для закрепления образа. При этом верхняя часть туловища отклонялась в одну сторону, а таз – в другую. Обе эти половины тела раскручивались вокруг оси, повторяя движение Свили.

Рисунок 295. Свиля: наматывание движения на Меру

Рисунок 296. Свиля: движение толкает Меру в Свилю

Раскручивание Свили вместе с телом

Потихоньку «пляс Свили» достигал наибольшего выражения в теле. На нём, как на коне, стремились выйти осознанием за телесные пределы до размеров Поселенного пузыря. Крутились в «плясе Свили» до ощущения «достаточно». После чего начинали «сворачивать» Свилю, но не прекращали её. За счёт уменьшения своего размаха Свиля переходила в некую внутреннюю дрожь. И эта дрожь передавалась на истоты, которые совпадают по расположению с Мерой, отчего они «возжигались» (рисунок 297). Внешне это выглядело, как будто человек дрожит от холода, либо от страха, либо от ярости. Телесные движения почти отсутствовали. И в какой-то миг наступал сдвиг в состоянии сознания.

Рисунок 297. Свиля: сворачивание Свили приводит в дрожь истоты

Для более глубокого действия «пляс Свили» наполняли звуком (обычным бунением), и особенно тогда, когда сворачивали Свилю, «заостряя» её под Меру. В этом случае звук позволял воздействовать на истоты гораздо убедительнее.

Восприимчивость к особым состояниям сознания, в том числе и к состоянию, возникающему в «плясе Свили», возрастает при увеличении частоты вхождения в них. Вначале они даются с трудом, но после многократного повторения увеличивается глубина пребывания в них, а также облегчается вхождение. Со временем достаточно только одного воспоминания об этом состоянии, чтобы уже найти себя в нём.

2. Следующим шагом раскачивали Свилю, расположенную по ширине. Для этого, как и в предыдущем случае, вначале натягивали её. На вдохе собирали всё внимание на левой подмышечной области, а на выдохе тянулись сознанием через тело в противоположную сторону – вправо, стремясь коснуться бесконечности, или границ Пузыря жизни (рисунок 298). При этом можно было помочь себе отставленной в сторону правой рукой. Повторяли так трижды, но без излишнего старания, так как «перетягивание» здесь было чревато обратным действием.

Рисунок 298. Свиля: натягивание Свили по ширине

Точно так же тянулись и из правой подмышечной области через тело к бесконечности в противоположную сторону – влево (рисунок 299). Повторялось это действие трижды. Отставленной левой рукой можно было помочь себе в этом. В итоге «схватывали» вторую Свилю Пузыря жизни.

Рисунок 299. Свиля: натягивание Свили по ширине

Далее переходили к «дыханию по колесу», о котором говорилось выше, и, поймав гуляющее внутри движение, «оборачивали» его вокруг Свили, расположенной по ширине. Ширина качания «по колесу» уменьшалась, а плотно завёрнутое на Свилю движение сталкивало её с места и пускало в развитие (рисунок 300).

Рисунок 300. Свиля: наматывание движения на Свилю по ширине и сталкивание её с места

При этом один конец её относительно серёдки шёл вверх, а другой – вниз, увлекая за собой тело. Внешне движение тела выражалось во вращении плечами. Какая сторона пойдёт вниз, а какая вверх, зависело от того, каким образом на Свилю намоталось движение (рисунок 301).

Рисунок 301. Свиля: раскручивание горизонтальной Свили вместе с телом

Чтобы не зависеть от нагромождения понятий, куда что движется и почему именно так, достаточно просто не мешать себе и куда толкнёт, туда и двигаться. Как и в предыдущем случае, ширина движений в «плясе Свили» постепенно возрастала. Крутили Свилю до ощущения «достаточно». Хотя наставники иногда всё-таки обговаривали должную меру: так, чтобы «аж в голове завертелось».

Затем вращающуюся Свилю начинали сворачивать и переводили кач в струну, что приводило к внутренней дрожи и «возжиганию» истот-вершников (Жали и Полада). Внешне это выражалось, как мы уже говорили, мелкой-мелкой дрожью тела.

3. И наконец, раскачивали третью Свилю, расположенную по глубине. Вначале её «схватывали» в натяге: на вдохе собирали внимание в области спины напротив сердки, а на выдохе тянулись через грудную клетку в бесконечность перед собой, стремясь прикоснуться к Поселенному пузырю (рисунок 302). Повторяли так трижды.

Рисунок 302. Свиля: натягивание Свили по глубине

После этого на вдохе собирали внимание в области грудной клетки напротив сердца. На выдохе стремились сквозь тело в бесконечность, расположенную позади себя, вкладываясь в это действие всем своим существом (рисунок 303). Повторяли так трижды, избегая чрезмерного напряжения.

Рисунок 303. Свиля: натягивание Свили по глубине

После «схватывания» Свили (появление ощущения натяга), переходили к «дыханию по колесу», или «зыбке». «Поймав» гуляющее внутри движение, «окручивали» им Свилю, расположенную по глубине, для чего уменьшали размах кача в «колесе». Когда плотность намотанного на Свилю движения достигала соответствующего уровня, оно начинало развивать её, толкая одну половину вверх, а другую вниз.

Начинаясь с малого, постепенно Свиля достигала своего наибольшего размаха (рисунок 304). Внешнее движение тела, соответствующее глубинной Свиле, легче показать, чем описать, потому что очень сложно разъяснить, как могут двигаться разносторонне, но в то же время одновременно грудная клетка и спина. Более того, у каждого человека движения могут быть характерными только для него самого. В любом случае внешнее движение здесь вторично. Как ляжет, так и ляжет. Важнее придерживаться соответствующего образа.

Рисунок 304. Свиля: наматывание движения на Свилю по глубине и раскручивание её вместе с телом

Достигнув состояния некоей достаточности, «пляс Свили» начинали «сворачивать» и загоняли его в саму Свилю, что непременно приводило к её дрожанию, внешнее проявление которого выглядело, как и в предыдущих случаях, в виде едва заметных трясцов. Более того, подобный подход давал возможность не обрывать резко «пляса». Благодаря этому Свиля играла ещё долгое время даже после окончания упражнений.

Каждую часть «пляса Свили» осваивали по отдельности. Справившись же с этой задачей, можно было попробовать «пляс Свили» собрать в едином движении, что являлось весьма сложным упражнением. Даже дать его образ представляется чрезвычайно непростым делом. Тут нужно пробовать, и однажды он пойдёт. А как будет верно – неверно? Здесь такого понятия просто нет. Главное, помнить, что тело всего лишь помогает воплотить нужный образ. Не больше. В сути же, для «пляса Свили» участие тела хотя и желательно, но вовсе не обязательно, а потому к телесному выражению «пляса Свили» и не стоит придираться.

* * *

Место пересечения трёх струн Свили в Спасе также считали местом средоточия духа. Сюда же попадала серёдка душевного и сердечного крестов. А саму Свилю передавали и в других образах – например, в виде трёх шестов, расположенных в теле соответственно трём мерам пространства, и пересечения их в середе. Это образование называли крестовиной духа. Правда, раскачка именно этого образа имела немного иную прикладную направленность. Она должна была раскачать мир, разрушить его жёсткость, сгладить его углы. Что это значит? Это понятие для Спаса является краеугольным. Оно возвращает нас к тому, с чего начинался наш рассказ, – к очевидному и невероятному, к творению своего Царского мира.

Мы живём в очень жестком, «нерастяжимом», тесном и неподвижном мире, где всё только так и никак иначе. А значит, этот мир обрезает нас в возможностях, взамен давая получить те уроки, ради которых мы и пришли сюда. Но однажды приходит пора! Пора вырасти из этого мира, чтобы начать возвращаться Домой. Пора из вехи вращения перейти в веху возвращения, и здесь образ старого мира будет ощущаться тесной одеждой, мешающей человеку в дальнейшем росте. Вот тогда-то его и нужно будет безжалостно «сломать» и «скинуть» с себя. Но чтобы сделать это, Образ мира нужно было вначале расшатать.

В Спасе ломали Образ мира, расшатывая его посредством раскачивания «крестовины духа» да за счёт кобения, а именно «ломков». При этом окружающий мир становился текучим и податливым – как говорили наставники, «под тебя». А потом ещё «срезали» все острые углы мироздания. Раскачивали Образ мира, ломали и срезали его углы, конечно же, в сознании, где и находится незыблемая картина мироздания. Где и находится, в сути, весь мир. Он не вокруг нас! Он внутри! Но только тогда это становилось возможным, когда ты становился равным миру. Сразу вот так мир не раскачаешь. Просто тело будешь качать да ломать, но мир тебе безучастен будет. А значит, это можно было сделать только тогда, когда ты САМ станешь миром через «пляс Свили».

В «плясе Свили» человек проходил через разрушение и смерть, чтобы родиться в ином мире (семя погибает, дабы дать жизнь стеблю), но и этот вновь обретённый мир он однажды ломал, чтобы вновь пройти через Врата смерти, а затем уже спахтать нечто совершенно иное из оставшейся после ломки мира растатурицы. Однако и это новое состояние не является окончательным. В нём также нужно было умереть, чтобы родиться в третий раз. И здесь одно из таинств Спаса – трижды умереть, чтобы трижды возродиться и стать рождённым трижды.

Эти представления об умирании и воскресении красной чертой проходят через весь Спас. Человек на пути в Небеса должен был трижды возродиться, то есть трижды заново сотворить себя как нового человека – сялибу (дословно – новое место для жизни), и в Смаге он должен был трижды пройти сквозь смерть. Что здесь? Чьи-то заумные нагромождения или здесь есть нечто? Решайте сами. Скажем лишь одно: в Смаге Спас также продолжал озадачивать человека, подчас оставаясь для него всё тем же недоразумением.

Хотелось бы сделать нелишнюю оговорку. Раскачивать Образ мира – дело болезненное и небезопасное. Мир ломается, опоры теряются. Это, в свою очередь, может привести к тягостным последствиям. Человек просто сходит с ума. Стираются границы! И это очень страшно! А потому, подходя к этому действию, нужно было иметь, как говорили наставники в Спасе, опору безопорную – Господа Бога в сердце своём. И это не просто красивые слова. За ними печальная участь многих и многих потерявшихся на этом пути.

Всегда нужно помнить, что у всех этих особых состояний Спаса есть Хозяин! И этот Хозяин не я. Можно, конечно, с этим не соглашаться, можно заявлять, что «если мы захотим, то и Богом сможем повелевать». Так думать – не напасть, лишь бы с подобными думками не пропасть. А тем более ходить в другие миры, не имея нити путеводной, – обязательно заблудишься. Либо же, в лучшем случае, получишь «тонкую» правку сверху. Этот урок в прямом смысле кровью писан для тебя будет!

Вот у тебя, к примеру, начало получаться нечто. Окружающие стали замечать в тебе это. А твоё умение всё растёт и растёт. И как тут легко забыться! Мол, вон чего я могу! И начинаешь хвастаться перед всеми своей «красивой игрушкой». Более того, начинаешь над людьми куражиться. Я вот со своим даром не ровня вам. И в один не очень прекрасный миг у тебя отбирают крылья. То ты легко мог валить человека, не прикасаясь к нему (даже вопреки его неверию), то ты мог со смехом брать на себя самые сильные и тяжёлые удары сподручника, просто «катаясь» на них. И вдруг… ты понимаешь, что произошло нечто! Ноги и руки твои стали тяжеленными, челюсть пудовая, удержать её невозможно. И ты видишь удар, который – хлоп! – тебе по носу. И умылся кровью. А этот удар и есть та самая «тонкая» правка сверху и твой очередной урок: не забывай, кто всему голова!

Потому наказитель повторял часто, чтобы мы не забывали молитву: «В руцы Твои, Господи Боже мой, предаю дух мой» – да искали бы Опору безопорную. И конечно же, эти состояния ищутся не для баловства и самоутверждения. Не напрасно говорили предки: «Будет нужда – будет и Спас». А кто не согласен, кто пока утверждает, что он сам с усами, того ещё ждёт впереди этот «волшебный» удар по носу!

Не теряй Стан, чтобы не потерять себя! Ладно, если получишь по носу. Может быть хуже. Ведь магия есть область психиатрии. Сообщество в другой от неё стороне. Если ты потеряешь Стан, то просто сойдёшь с ума. И погибнешь! И ладно бы только это. Но твоё сумасшествие будет с тобой и там. Да, там нет разума. Но даже там можно быть безумным. Сложно это описать. Потому ограничимся лишь упоминанием этого безусловия. Сумасшествие там равнозначно христианскому аду. В укладе Спаса это сумасшествие называлось ЯМОЙ.

Но вернёмся к «крестовине духа». Как раскачивали эти шесты? Да очень просто – брали и качали. Как получается и кто как может, лучше не надо. Так что здесь не было вообще никаких указаний о том, как «правильно». Тут мы сталкиваемся с очень своеобразным подходом Спаса. Вроде краеугольная штука, а объяснений никаких не даётся. Есть образ: три ровных шеста, три бревна, соединённых в одной точке и раскачивающих мироздание. Вот и воплощай его как знаешь!

Если же, вопреки вышесказанному, всё-таки попробовать обрисовать характер движений, то они выполнялись только туловищем, без рук, которые при этом свисали свободно. Голова отклонялась в одну сторону, таз – в другую. Одно плечо шло вверх, другое вниз. То грудь, то спина либо подавались вперёд, либо «вваливались». Раскачивание «крестовины духа» в чём-то похоже на общий «пляс Свили», но при этом движения в раскачивании были более жёсткие. А чтобы как-то ухватить нужный образ, попробуйте взять стамо (вертикально) небольшое, но увесистое бревно, обхватив его руками где-то посередине, и покрутить его так, чтобы концы бревна совершали круговые движения. Затем положите это бревно на плечи и покрутите его, описывая круги его краями. После чего, удерживая бревно под мышкой, опишите его краями окружности перед собой и позади себя (рисунок 305).

Рисунок 305. Вращение бревна

И наконец, соедините все эти три движения. В целом рисунок движений можно понять из нижеприведённого рисунка (рисунок 306).

Рисунок 306. Образ для качания «крестовины духа»

То же самое можно сказать и в отношении ломания. Есть образ, вот и воплощай его! Просто ломались и ломали мир. Ломание, или трепак, рассматривали как продолжение раскачивания мира в «крестовине духа». Если в раскачивании мир становился шатким, то в ломании его просто доламывали в прах.

В исходном положении стоя в стюке, ноги на ширине плеч, начинали раскачиваться в «зыбке». Поймав в себе движение, резко начинали кидать его по телу: в руки, в ноги, в поясницу, в грудь (рисунок 307). Выполнялось ломание яростно, будто изнутри палил огонь, и чтобы остудить его, ломали тело самым невероятным образом. Постороннему наблюдателю могло показаться, будто перед ним кукла в руках кукловода.

Рисунок 307. Ломание

Нечто подобное можно увидеть у индейцев, африканских народов, народов Австралии и Океании, где местные служители культа за счёт подобных резких телодвижений доводили себя до исступления и входили в общение с духами. Ломались до тех пор, пока «невмоготу будет». После чего просто падали и лежали какое-то время лицом к земле, при этом испуская из себя рычание, что позволяло довести действие ломания мира до конца. Рык «не давал миру обратно склеиться». В завершение ломания лучше всего было уснуть.

Ломание казачьего Спаса является отголоском древнеязыческого кобения. Иногда наказитель так и называл ломание. Кобение в те далёкие времена было достоянием жрецов, при помощи которого они говорили с богами. Само по себе кобение включало в себя самые различные действия. Ломание же являлось лишь составной его частью. В более поздние времена кобение продолжало оставаться в ходу среди наследников языческих волхвов – колдунов. Так, например, деятельность колдуна на свадьбе воспринималась как «игра в разрушение», где он препятствовал установленному порядку, нарушал обычай, иначе говоря, способствовал разрушению мира, вводя присутствующих в особое состояние, с целью сотворения нового мира, в котором все присутствующие обретали для себя новую Долю.

Ломание Смаги – всё та же игра в разрушение, только уже своего мира, что вполне укладывается в одно из основоположений Спаса – «хождение по мирам». Наставники призывали своих подопечных к тому, чтобы те стремились к постоянному саморазрушению. И разрушение здесь сродни жизни, так как за каждым разрушением будет новый мир. Его даже не нужно строить. Он появляется сам! А разрушение в этом случае есть дорога к Исте. Ибо каждый новый мир непременно совершеннее предыдущего. Совершенствование лежит в природе сущего, и мы просто не можем не совершенствоваться. Пусть очень медленно, но всё стремится к первообразу, сотворённому Всевышним. Чтобы уйти из любого мира, его нужно исчерпать, а затем разрушить. Ломание, как и раскачивание «крестовины духа», рассматривалось как некое священнодействие, и потому этим действиям никак нельзя приписать определение «упражнения». Скорее это таинство, которое в чём-то сродни рождению и смерти. Было у ломания ещё одно свойство – «кровь кипятить», но об этом мы скажем позже.

Ломание было составной частью обрядовых поединков на Руси. Выходя на бой, поединщики начинали ломаться, или выкобениваться. Постепенно это ломание переходило в схватку. Очень хорошо это можно увидеть в воссозданной Г.Н. Базловым тверской бузе. Скорее всего, через подобное ломание участники стремились достигнуть того же самого, чего добивался колдун на свадьбе, – обрядового состояния, в котором бой становился священнодействием.

Есть ещё несколько слов, применимых к ломанию. В эпоху раннего христианства подобные телодвижения именовали словом «хорея». Это были плясы, выражающие религиозное ликование, которые плавно перетекали в прославление Бога. Как утверждали ранние христиане, так пляшут ангелы и архангелы. Сюда входили прыгания, кружения, кривляния и многое другое. У св. Василия Великого было сказано, что «хорея – единственное занятие ангелов на небе, и блажен, кто может подражать им на земле».

В апокрифическом тексте «Деяний Иоанна» описано учение гностиков первых веков нашей эры, где упоминается так называемый Иисусов танец. Он представлял собой кружение с последующими ломаниями. Имеют ли общность «Иисусов танец» и казачьи ломания? Возможно. По крайней мере, наставники Спаса упоминали, что в ломании человек подражает «чинам бесплотным» и им уподобляется. И на него Бог накатывает благодатью.

А что значило в Спасе «сглаживание углов» мира? Выше уже говорилось, что мир, в который мы поселены, является очень жёстким и неподвижным. И это благо. Потому как он должен же как-то отличаться от Стихии, где нечто в следующий миг уже совсем иное. Но для того чтобы вернуться Домой, нам нужно взять способности иного рода. А для этого мы должны выйти за рамки мира. И не просто ради могутности, о которой говорит большинство, и состояния мага, о котором мечтает большинство. Мол, сломав мир, сможешь освободиться от его зависимости, а значит, сможешь быть больше мира и хозяином миру – магом.

Но для чего тебе быть магом? Чтобы тут же вернуться туда, откуда только что ушёл, и начать завоёвывать мир при помощи обретённой силы? Если ты думаешь так, то ты в смысле силы (в ловушке силы), а значит, Стихия вместе с могутностью пока не для тебя. Даже более того, она опасна! Преследовать преходящие блага – это значит обречь себя на вечную смерть. Лишь Стан ищи, где отдохнёшь ты! Кто ловится на преходящее, прибегая к магии, того удел – сумасшествие и ЯМА. Возможно, уже тут, и тем более там! Мы говорили выше уж об этом. И не раз!

В Стихию начинали выходить только тогда, когда начинали ощущать тоску по Дому! Но что там за взяток нужно взять? Пока мы не в состоянии дать на это исчерпывающий ответ. Мы можем лишь сказать, вторя словам наказителя: когда позовёт тебя тот мир, вот тогда ты сам этот мир сломаешь, ибо блазнь того мира оказывается намного сильнее, чем все прелести этого мира. Но до этого ещё нужно дорасти и по ходу высвободиться от тысяч и тысяч капканов-скапцов, в которые мы уловлены миром. Мета нашего «жёсткого» мира – наличие углов, и, стремясь их сгладить в своём сознании, мы делаем Стихию более близкой к нам. А потому «сглаживание углов» в Спасе – не «технический» приём. Этого тоже не стоит забывать.

Если же говорить о самом действии, которое было призвано «сгладить углы» мироздания, то в воззрении той традиции казачьего Спаса, с которой мы соприкоснулись, это было «падающее дерево». Выглядело оно довольно незамысловато. В исходном положении стюком, ноги в «пяте», начинали раскачиваться в разные стороны, достигая крайних положений и «касаясь» сознанием через различные участки тела горизонта либо же различных предметов, попадавших в поле зрения. Это могло быть что угодно и на любом расстоянии. Касаясь этих крайних положений бытия, их стирали, стирая тем самым границу бытия. Ибо граница эта – лишь чья-то установка, принятая нами за догму.

Ту часть тела, через которую совершали «прикосновения», вытягивали «хоботом», удлиняя её как можно дальше. «Касания» совершали спиной, грудью, плечами, локтями, ягодицами, коленками, лбом, носом, затылком. Одним словом, чем на ум придёт. Причём делали это как можно медленнее и пытаясь буквально в каждом движении «вылезти из своей шкуры». Тем самым стремились выйти за границы своего тела, которое прежде всего и является «хранителем углов и незыблемости мира». И через какое-то время это начинало получаться. Тело при «падающем дереве» теряло свою угловатость, начинало «идти зыбью», а вместе с ним и мир окрест (рисунок 308).

Рисунок 308. Падающее дерево

Ведь чёткие границы мира, его жёсткость и угловатость для нас проявляются прежде всего в ограниченности тела, в «могу» – «не могу». «Размазывая» телесность, раздвигая её пределы и сглаживая углы, доставая недоставаемое, человек «размывал» незыблемость мира, раздвигал его пределы и сглаживал его углы. В самом слове «незыблемость» скрыта подсказка для нас. «Зыбь» в русском языке означает кач, волну, рябь на воде.

Другое название, которое использовал знахарь для этого упражнения, было «шаровара». В нём человек на самом деле становился чем-то похож на знаменитые штаны запорожских казаков. Наказитель также говорил, что в «шароваре» скрыт ключ к грёзам (снам наяву). Через неё наш жёсткий мир однажды может стать гибким миром осознанных сновидений. С его слов, «шаровара» есть то легендарное состояние, в котором казаки-характерники могли ловить стрелы. В «шароваре» мир бавится – становится очень медленным. А именно скорость разнит наш и «тот» свет – мир Нави (ибо в мире Прави – Божьем мире – времени нет вообще). Наш мир несравненно быстрее. Тысяча наших лет может равняться одному дню там. И если человек замедлял себя в «падающем дереве» до состояния остановки, но продолжал двигаться в этой остановке, то он входил в «шаровару», где время для него меняло свой ход. Так ли это? Нам сложно говорить об этом, опираясь на свой недостаточный опыт. Но то, что при «падающем дереве» состояние сознания меняется в сторону тишины, – это однозначно!

«Вы настолько быстры, что просто не успеваете увидеть всех хитростей (тонкостей), – говорил нам наказитель, объясняя нашу неспособность к тем тонким вещам в ходе схватки, к которым мы стремились. – Чтобы видеть их, вам в шаровару надо войти. В ней плотность мира совсем другая, и образы там весомые. Их просто нельзя не заметить. И время там иное – плотное».

Однако разговор о времени не является непосредственным предметом Смаги, хотя оно косвенно и затрагивается здесь. Тем не менее несколько слов о вязкости среды мы всё же скажем, потому как она есть черта иномирья и напрямую связана с изменёнными состояниями сознания, являясь неким следствием упражнений свода Неба.

«Есть у этого состояния любопытное свойство, – говорил нам наказитель. – Будучи вязким, для тебя оно очень лёгкое. Вязкое – это значит тут тронешь, а там отзовётся. Но при этом нет в нём плотности нашего мира». В ином ключе, а именно в созерцательном (когда присутствуешь в каждом действии), «падающее дерево» могло выступать составной частью свода Огня и быть направлено на пробуждение сознания.

Хорошим подспорьем в «сглаживании углов» мира была также парная игра в сырочку. Под «сырочкой» понимали то, что нам хорошо известно как игра в салки. Сырить – это касаться. В парной сырочке сподручники очень медленно, двигаясь словно в жидкой каше и присутствуя в движении, стремились коснуться друг друга по очереди. Задача здесь была уйти от касания за счёт «растягивания» тела (рисунок 309).

Рисунок 309. Сырочка

При этом объём движения должен был быть как можно меньше. Со стороны наблюдающему могло показаться, что участники игры в крайних положениях будто зависают в воздухе. И в какой-то миг можно было увидеть в этой игре движение мари (призрака). Может быть, поэтому она имела ещё одно название – «призрак».

Мысль о разрушении того мира, в котором мы живём с целью преодоления его как ловушки, выражена и в других традициях. К примеру, в книге К. Кастанеды «Сказки о силе» есть упоминание о неком способе ходьбы, призванном «остановить внутренний диалог», который и поддерживает порядок нашего мира. Вот как там об этом сказано:

– Для того чтобы остановить вид мира, который поддерживаешь с колыбели, недостаточно просто желать этого. Необходима практическая задача. Эта практическая задача называется правильным способом ходьбы…

– Как правильный способ ходьбы останавливает внутренний диалог? – спросил я.

– Ходьба в этой определённой манере насыщает тональ, – сказал он. – Она его переполняет. Видишь ли, внимание тоналя должно удерживаться на его творениях. В действительности именно это внимание и создаёт порядок в мире. Поэтому тональ должен быть внимательным к элементам своего мира для того, чтобы поддерживать взгляд на мир, или внутренний диалог.

Он сказал, что правильный способ ходьбы является обманным ходом. Воин сначала, подгибая свои пальцы, привлекает внимание к своим рукам, а затем, глядя и фиксируя глаза на любую точку прямо перед собой на той дуге, которая начинается у концов его ступней и заканчивается над горизонтом, он буквально затопляет свой тональ информацией. Тональ, без своих с глазу на глаз отношений с элементами собственного описания, не способен разговаривать с собой, и таким образом он становится молчалив.

Дон Хуан объяснил, что положение пальцев рук не имеет никакого значения, что единственным соображением было привлечь внимание к рукам, сжимая пальцы разными непривычными способами. И что важным здесь является тот способ, посредством которого глаза, будучи несфокусированными, замечали огромное количество штрихов мира, не имея ясности относительно них. Он добавил, что глаза в этом состоянии способны замечать такие детали, которые были слишком мимолётными для нормального зрения…

Здесь наиболее любопытна сама мысль о «преодолении» окружающего мира: хочешь узреть иномирье – перестань смотреть в мир. Об этом, а именно о «переворачивании очей», мы уже упоминали, когда говорили о кобении. Однако приведя отрывок из К. Кастанеды, мы всего лишь хотели лишний раз «другими устами» высказать мысль о том, что путь в Небеса начинается с «разрушения» того мира, в котором ты живёшь!

Пахтание мира

Основная цель этого действия была в уплотнении мира, которое являлось одной из мет обрядового состояния сознания. Считалось, что в этом состоянии человек способен владеть силой. В работе А.С. Мандзяка «Боевая магия славян» есть очень любопытный отрывок, характеризующий подобное состояние: «Ощущение присутствия «силы» может быть самым разным. Так, один из наших респондентов рассказывал, что приступает к магическому действию тогда, когда «внутри тела, и особенно вокруг головы, появляется «вязкость»… она не всегда приятна, но зато, что бы ни делал в это время, всё получается, посмотрю, и человек падает без сознания…»

В рассказе А.И. Куприна «Олеся» также есть очень любопытный кусочек, где главный герой рассказывает о молодой полесской колдунье:

– Знаешь что, Олеся?.. Ты меня извини, а я ведь этому всему не верю. Ну, будь со мною откровенна, я тебя никому не выдам: ведь всё это – одно притворство, чтобы только людей морочить?

Она равнодушно пожала плечами.

– Думайте, как хотите. Конечно, бабу деревенскую обморочить ничего не стоит, но вас бы я не стала обманывать.

– Значит, ты твёрдо веришь колдовству?

– Да как же мне не верить? Ведь у нас в роду чары… Я и сама многое умею.

– Олеся, голубушка… Если бы ты знала, как мне это интересно… Неужели ты мне ничего не покажешь?

– Отчего же, покажу, если хотите, – с готовностью согласилась Олеся. – Сейчас желаете?

– Да, если можно, сейчас.

– А бояться не будете?

– Ну вот глупости. Ночью, может быть, боялся бы, а теперь ещё светло.

(…)

– Что бы вам такое показать? – задумалась она.– Ну хоть разве это вот: идите впереди меня по дороге… Только, смотрите, не оборачивайтесь назад.

– А это не будет страшно? – спросил я, стараясь беспечной улыбкой прикрыть боязливое ожидание неприятного сюрприза.

– Нет, нет… Пустяки… Идите.

Я пошёл вперед, очень заинтересованный опытом, чувствуя за своей спиной напряжённый взгляд Олеси. Но, пройдя около двадцати шагов, я вдруг споткнулся на совсем ровном месте и упал ничком.

– Идите, идите! – закричала Олеся. – Не оборачивайтесь! Это ничего, до свадьбы заживёт… Держитесь крепче за землю, когда будете падать.

Я пошёл дальше. Ещё десять шагов, и я вторично растянулся во весь рост.

Олеся громко захохотала и захлопала в ладоши.

– Ну что? Довольны? – крикнула она, сверкая своими белыми зубами. – Верите теперь? Ничего, ничего!.. Полетели не вверх, а вниз.

– Как ты это сделала? – с удивлением спросил я, отряхиваясь от приставших к моей одежде веточек и сухих травинок. – Это не секрет?

– Вовсе не секрет. Я вам с удовольствием расскажу. Только боюсь, что, пожалуй, вы не поймёте… Не сумею я объяснить…

Я действительно не совсем понял её. Но, если не ошибаюсь, этот своеобразный фокус состоит в том, что она, идя за мною следом шаг за шагом, нога в ногу, и неотступно глядя на меня, в то же время старается подражать каждому, самому малейшему моему движению, так сказать отожествляет себя со мною. Пройдя таким образом несколько шагов, она начинает мысленно воображать на некотором расстоянии впереди меня верёвку, протянутую поперёк дороги на аршин от земли. В ту минуту, когда я должен прикоснуться ногой к этой воображаемой верёвке, Олеся вдруг делает падающее движение, и тогда, по её словам, самый крепкий человек должен непременно упасть… Только много времени спустя я вспомнил сбивчивое объяснение Олеси, когда читал отчёт доктора Шарко об опытах, произведённых им над двумя пациентками Сальпетриера, профессиональными колдуньями, страдавшими истерией. И я был очень удивлён, узнав, что французские колдуньи из простонародья прибегали в подобных случаях совершенно к той же сноровке, какую пускала в ход хорошенькая полесская ведьма.