Текст книги "Вот такие макароны (СИ)"

Автор книги: Lett Lex

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 7 страниц)

Это был последний паром, повернувшийся ко мне кормой. Я посмотрела на карту, прикидывая, получится ли добраться вплавь, потом взгляд упал на жалобно качавшуюся поблизости лодку ‒ грести я не умею, но по такому поводу можно было бы и научиться. А в следующую секунду паром издал пронзительный гудок, отбил морзянкой что-то матерное, и паромщик пулей подскочил ко мне:

‒ Синьора, простите, пожалуйста! Конец дня, пятница! Простите пожалуйста! Они возвращаются, сейчас всё будет в порядке.

‒ Синьора, он Вас хотел себе оставить! ‒ крикнули мне с мостика. Круглолицый капитан с красным от смеха лицом повторял. ‒ Столкните его в воду или пните хорошенько, Вы из-за него чуть ночевать тут не остались.

Парень продолжал семенить и извиняться, а я довольно ухмылялась, как сделала бы любая женщина с зародышем романтики в душе, ради которой только что развернули целый корабль. На борт меня передали из рук в руки, усадили на скрипучую пластиковую скамью и повторили: «Не волнуйтесь, до Нессо доберёмся засветло». Я не очень понимала, что мне было волноваться.

Корабль отчалил. На борту я была единственным пассажиром. В соседнем городочке села ещё одна девушка, сошедшая на следующей остановке. Я вышла на корму и принялась снимать неторопливо сменявшиеся виды, как будто скользившие по поверхности воды. Озеро Комо окружено горами, и на почти отвесных утёсах громоздятся небольшие города. По набережным гуляют люди, на маленьких тесных нагромождениях улиц все друг друга знают, и с берега долетают неутихающие «чао».

Паром передвигался зигзагом между берегами озера, останавливаясь на пару минут возле каждой пристани. Я сидела на корме, периодически трясясь от холода, удерживая в онемевшей руке телефон и пытаясь заснять всё, что было вокруг меня. Пейзаж на озере вызывает желание купить профессиональную камеру, арендовать на сутки катер и, не сходя на берег, двадцать четыре часа наматывать круги по воде и потом монтировать-монтировать-монтировать, потому что просто смотреть на сменяющие друг друга виды кажется недостаточно. Хочется запечатлеть мгновение, когда из-за по-весеннему зелёного склона показывается ещё покрытая снегом горная вершина.

А потом паром пришвартовался возле скрипучего пирса, над которым была прибита табличка «Нессо». Появилось впечатление, будто меня вбросили в компьютерную игру, и лысоватый дядечка-паромщик в растянутом свитере, встретивший меня на этом берегу, сейчас достанет из кармана карту, компас и скажет мне найти какую-нибудь горную гробницу. Указателей не было, а в паре метров от берега шёл сплошной утёс, кое-где затянутый сеткой от обвалов. В голове зазвучал мамин голос: «Санни, опять ты поселилась в какой-то жопе!»

Не опять, а снова!

Я развернулась было, чтоб спросить у паромщика, где выход в город, но причал оказался пуст. Привёзшее меня судно оказалось последним в этот день, поэтому паромщик уехал на нём в ближайший бар отмечать вечер пятницы.

При ближайшем рассмотрении в утёсе нашлась выложенная брусчаткой лестница, со стороны озера отгороженная стеной высотой мне до плеча. Проход был прикрыт густой травой, казалось, нога человека не ступала в этих краях лет десять. В неравном поединке сошлись инстинкт самосохранения и живущая в моей душе Лара Крофт ‒ естественно, дама с пистолетами победила, и ноги сами понесли меня вверх в гору по скользкой брусчатке, а фантазия уже рисовала заброшенные дома, какой-нибудь полуразваливающийся отель, подозрительного вида владельцев…

Каково же было моё удивление, когда спустя полчаса ходьбы я вышла на хорошую асфальтированную дорогу в городке, имевшем все признаки цивилизации: неоновые вывески, указатели, линии электропередач. Прямо напротив меня оказался нужный мне отель: на крыльце стояли и курили два мужичка. Увидев меня, они помахали и приветливо закричали:

‒ Девушка! А вот и Вы, мы Вас ждём!

«Мама!» ‒ только и подумала я.

‒ У меня была сделана бронь, ‒ начала было я.

‒ Да, ‒ сказал один из встретивших меня людей, кудрявый парнишка, смотревший на меня снизу-вверх и боязливо втягивавший голову в плечи. Второй человек, постарше, открыл передо мной дверь в зал уютного ресторанчика и громко прокричал:

‒ Мама! Вот эта девушка!

Из кухни, протирая очки, вразвалочку вышла пожилая итальяка, придирчиво осмотрела меня и, видимо, осталась довольна, потому что в следующую секунду она подошла ближе со словами:

‒ Ой какая ты у нас красивая! ‒ и, встав на цыпочки, потрепала меня по щеке. ‒ Такая худая, почему же ты завтрак-то не забронировала. Ну ничего, мы тебя накормим.

В ответ на мои невнятные бормотания меня отвели в комнату, всё тот же скромняжка-паренёк жестами и кивками показал, как работает кондиционер и открываются окна, на всякий случай повторяя «окей?», а потом, уже в стоя в дверях, немного помялся с ноги на ногу и попросил паспорт для того, чтоб внести данные в гроссбух. Отдав парню паспорт, я впервые в жизни по-настоящему порадовалась тому, что у меня второй загран есть. Если мне не захотят возвращать первый, решила я, то свалю через окно и на вёслах вернусь в Парму и буду пользоваться вторым паспортом, в котором как раз и находилась студенческая виза.

Нессо оказался маленьким городом; настолько маленьким, что путь из одного конца в другой занял десять минут по прямой. Из-за того, что город расположен на утёсе, он вертикальный, и переход с улицы на улицу осуществляется засчёт лестниц. Достопримечательностей особо не оказалось, кроме многочисленных водопадов, но на ночь глядя я решила всё-таки прогуляться: в результате дважды забрела в чей-то двор, в одном из них на меня бросилась собака, так что было предпринято стратегически верное отступление, в результате которого я оказалась на местном кладбище. Решив, что на этом приключения можно и прекратить, я в первые за много лет перекрестилась и вернулась в отель до утра.

***

Я люблю путешествовать одна. Не только потому что я интроверт, и жизнь с ярко выраженным экстравертом, таким как Рыкся, меня выматывает, но и потому, что одиночный путешественник мобильнее. Маршрут можно перекраивать столько раз, сколько захочется, и никто, кроме собственного здравого смысла не скажет в конце концов: «Ну и какого хрена ты творишь?!»

Проснувшись в восьмом часу, я дождалась, пока не заработает рецепшен, расплатилась за проживание и, попрощавшись с владельцами, выбралась на улицу. Паспорт мне благополучно вернули, узнали, где я учусь в Парме и пожелали хорошего пути. Ждать двенадцати, чтоб продолжить путь по воде, я не стала. Вместо этого я, просканировав карты, решила пройтись пешком до следующей пристани ‒ путь занимал без малого десять километров, где-то полтора часа. Это решение нельзя назвать благоразумным или интересным, полтора часа я шла по проезжей части без выделенной пешеходной зоны, пропуская мимо себя велосипедистов и машины. В моменты, когда дорога оказывалась пуста, накатывало странное чувство, будто меня швырнули в видео-игру, в какой-нибудь Скайрим, где можно было просто заплатить извозчику, но вместо этого ты решил пропутешествовать из одного конца карты в другой, попутно открывая все разбойничьи засады и логова великанов.

Небо постепенно начинало проясняться. Солнечные лучи прореживали прохладу, которой тянуло от многочисленных водопадов, мимо меня неоново-светящимися стайками проносились группы велосипедистов, на ходу здоровавшихся и желавших хорошего дня. Я махала им в ответ, в то время, как мозг лениво воспринимал и генерировал информацию. Я совру, если скажу, что в Парме я не находила себе покоя и постоянно думала над какими-то извечными вопросами, но в то же время место, в котором живёшь долгое время, покрывается повседневностью, как паутиной, от которой тяжело избавиться: прогуливаясь по главной улице вспоминаешь, что надо бы купить средства для мытья посуды или обувь в ремонт сдать. От такого время от времени стоит уезжать. Поездка на Комо, несмотря на ноющую от тяжести рюкзака спину и ноги, которые я почти не чувствовала под конец, стала своего рода антивирусом для мыслей.

Вечером на второй день своего пребывания я планировала вернуться в Парму. Перед этим я хотела сделать круг по всему озеру ‒ оно состоит из двух рукавов, в основании одного лежит город Комо, в основании другого ‒ Лекко, куда я и направлялась. Около полудня я оказалась на пристани Леццено, где взяла паром до Беладжо ‒ одного из главных туристических и курортных городов на озере. Там была самая загруженая пристань, которую я только видела за время своего путешествия. Там я пообедала и, отстояв огромную очередь за билетами, узнала, что паромы в Лекко ходят только по воскресеньям.

‒ И что мне делать? ‒ вырвалось у меня.

‒ Ждите воскресенья, ‒ предложил паромщик. ‒ Погода хорошая, отелей много, много мест, которые стоит посмотреть. Вам понравится.

‒ А когда следующий паром до Комо? ‒ спросила я. Оставаться в Беладжо было, конечно, заманчиво, но не с моим бюджетом.

‒ Через два часа.

«Подойдёт», ‒ подумала я и купила билет на прямой паром до Комо. Два часа я прогуливалась по ботаническому саду в Беладжо, а когда вернулась, выяснилось, что паром, на который я купила билет ‒ прямой со всеми остановками. И всё бы ничего, что последний поезд до Пармы отправлялся из Милана в девять часов; путешествуя по озеру уже два дня, я не очень задумывалась о том, насколько оно на самом деле большое, но в моменты спешки, все расстояния предстают перед глазами в пугающе реалистичном масштабе. Путь на пароме занял почти три часа: первые полтора я нервничала, что не успею добраться до Милана, простраивала самые короткие маршруты от пристани до вокзала, а потом, видимо, нервы переутомились, и в голове заиграла привычная песня: «Как будто хуже не было!»

«И правда», ‒ подумала я. На пароме в этот раз поместилось человек триста, и всякий раз, когда судно проходило мимо какого-нибудь красивого городочка, вдоль борта выстраивалась очередь из желающих сделать фото на аватарку в Фейсбуке, и на нескольких языках доносилось: «Сфотографируй так, чтоб горы видно, и чтоб лицо нетолстое было» , «Ну тебя же просили!» и «Не моргай! ‒ Но ветер! ‒ Не моргай!». А на фоне всей этой суеты возвышались горы, пока ещё дремавшие под последними остатками снега на самых вершинах.

Итальянская диета

Узнать студентов Эразмус в Италии легко ‒ как правило, это молодые люди приличного вида в непристойно сваливающихся штанах, перетянутых ремнями, дважды обёрнутыми вокруг поясов. Приехавшие в страну пасты и вина студенты неожиданно для себя начали стремительно терять вес, несмотря на то, что набивали желудки целыми тарелками варёного теста с томатным соусом. Это воспринималось как что-то противоестественное, и даже стокилограммовый боров Матеус скромно подтягивал штанцы и просил компанию не торопиться при переходе из бара в бар, то и дело повторяя: «Я не понимаю! Почему мы все похудели?» Девушки смущались и хихикали, как будто им делали комплименты, ваша же покорная слуга снабдила страждущих подтяжками.

В Италии к еде особое отношение. Это сродни культу, а вкупе с характерной для итальянцев верностью традициям, появляется своего рода пищевой снобизм: итальянцы могут проявлять моногамию относительно одного единственного рецепта пасты, единственного вида вина ‒ и заполнять абсолютно одинаковыми бутылками целый винный погреб, а уж если к блюду прилагается пометка: «по рецепту моей мамы», то можно быть уверенным ‒ по рецепту мамы готовят ещё со времён папства Борджиа.

Об одном можно говорить с уверенностью: требования к качеству продуктов в Италии довольно высокие, поэтому, покупая еду в супермаркетах и на рынке, можно не беспокоиться за свою жизнь и здоровье. Правда, что касается рынка, то беспокойство вызывают, конечно, цены, как правило в два раза больше тех, что можно увидеть в супермаркете. Поэтому возможность закупаться продуктами на рынке или в маленьких частных магазинчиках воспринимается как показатель богатства ‒ мы с Ры об этом не знали и однажды, выйдя из офиса Эразмус, решили зайти в магазинчик, где бабушка ‒ божий одуванчик ‒ торговала прекраснейшей клубникой. Там же мы набрали зелени на салат и всякого добра, порадовать себя любимых, попутно разговаривая с владелицей магазина. Бабуля, поправляя седые пряди, расспрашивала нас, откуда мы, как мы попали в Италию, а услышав, что мы из России, попробовала по памяти выговорить «здравствуйте» и «спасибо», чем мгновенно покорила нас. А потом всё с той же обезоруживающей улыбкой пробила нам чек почти на тридцать евро. Рыкся покраснела от неожиданности, а у меня в голове пронеслось: «Они что, из золота, что ли?» Бабуля, очевидно, заметила наши выражения лица и сверкнула очками так, что стало ясно: шаг влево, шаг вправо ‒ попытка к бегству, прыжок ‒ попытка улететь. Порывшись в кошельках, мы выложили на прилавок купюры, потом под почти осуждающим взглядом, добавили монет, забрали скромненький пакетик с нашими покупками, неожиданно показавшийся до невозможного тяжёлым из-за осознания, сколько мы за него отдали. Когда дверь за нами закрылась и колокольчик над косяком звякнул как будто с насмешкой, Рыкся процедила:

‒ Са-а-а-ань…

‒ Я знаю, больше идеи пойти и закупиться чем-нибудь не подаю.

‒ Вот именно. С этого дня закупаемся как все нормальные люди, в супермаркете.

Правда, следует отдать должное, в таких лавочках фрукты и овощи действительно превосходят по качеству продукты из обычного магазина. Но если Вы, подобно нам, студент, которому почти два месяца не выплачивали стипендию, то не очень вкусную клубнику из супермаркета всегда можно подсластить сахаром, спёртым из ближайшего кафе.

Итальянцы любят ходить в кафе и бары. Для них это в первую очередь акт социальный, нежели гастрономический: есть в кафе и ресторанах довольно дорого, тарелка простых равиоли или пасты может стоить от пяти-восьми евро в зависимости от уровня заведения, а точно такие же равиоли в супермаркете будут стоить три-четыре евро максимум. Мы с Ры довольно долго объясняли нашим родственникам, почему мы за первый месяц пребывания в Италии ни разу не сходили в ресторан или какое-либо ещё приличное место: даже у нас самих в голове не укладывалось, что вон те пельмени с тыквой и сыром точно такие же, как в ресторане за углом. Если нам и хотелось чего-то эдакого, то мы с Ры собирались со всем мужеством и спускались на первый этаж нашего дома, где в небольшой забегаловке продавали по кускам пиццу ‒ гастрономическое счастье по цене не больше двух евро, которым можно было наесться на весь день вперёд.

Довольно быстро мы перестали пить в барах ‒ в связи со всё той же задержанной стипендией, мы решили вложить те пятнадцать евро на вечер, которые улетали в кассовые аппараты баров, в термосы и вино из супермаркета. По закону ресторанного бизнеса, в баре бокал вина стоит как целая бутылка в магазине, поэтому мы с Ры просто заранее покупали вино, разливали его по термосам, и приходили к барам, где развлекались наши товарищи. По весне все итальянские попойки выходят на улицы, в баре же остаются те отчаянные, что надеются попасть в уборную, поэтому за находчивость (ходить в бар со своим вином) нас ругать было некому. Более того, мы собирали лавры и восхищённые взгляды всякий раз, когда Ры поворачивалась ко мне, тыкала пальчиком в мою сумку и говорила:

‒ Санни, дай мне вина.

‒ Красного или белого? ‒ потому что как правило мы носили с собой и то, и другое. Ещё, как правило, при нас обнаруживалась закуска, жевательная резинка, пластырь, изолента и отвёртка. Последней, причём, находилось применение чаще всего.

В Италии едят много. Порции большие и сытные, даже в полуприготовленных продуктах из категории: «просто добавь воды» или «засунь в микроволновку и получи обед на две персоны». Подобный суп на двоих я могла растягивать несколько дней, а вот со сладким была обратная ситуация: упаковку профитроли или тирамису на шесть порций мы с Ры съедали вдвоём за один вечер.

Так или иначе, питаясь магазинными макаронами и мясом, которого мы покупали немного, за два месяца мы на двоих сбросили килограммов десять. Первым вопросом, который мне задала сестра, позвонив по видео-связи, было: «Где твои щёки?», а мама осторожно поинтересовалась, не завелись ли у меня глисты. Решив, что нас нужно срочно спасать, матушка, собираясь ко мне в Италию, положила с собой две килограммовые упаковки майонеза. На мой вопрос: «Зачем?», она смущённо ответила: «Ну, всё остальное у вас здесь есть… вот…», поэтому майонез без лишних разговоров оказался в пармской квартире, на самой нижней полке холодильника, и лежал он там до тех пор, пока к нам не зашли наши товарищи помочь лампочку поменять.

Когда хозяйственный вопрос остался позади, Тао, руководивший заменой лампочки, предложил накормить нас. Его предложение было встречено единодушным согласием, с полным предвкушения энтузиазмом мы с Ры проводили британца на кухню.

‒ Хорошо, что вам приготовить? Есть пожелания? ‒ спрашивал шеф, с готовностью потирая руки. ‒ Девчонки ‒ вам пофиг, что жрать, это я понял. Лука? ‒ обратился он к своему сицилийскому товарищу, таскавшемуся за ним, как рыба-прилипала в надежде на вот такую бесплатную кормёжку.

‒ Не знаю, ‒ потряс кудрявой головой парнишка.

‒ Готовь всё, что найдёшь в холодильнике, ‒ благословила я. Тао кивнул, принимая вызов и ушёл на кухню. А уже через минуту вылетел оттуда с криками, как будто из микроволновки на него бросился мой вчерашний обед.

‒ Твою мать! Мою мать! Вашу мать! Это что такое?! ‒ на вытянутых лохматых руках он держал пачку майонеза. Осмотрел нас ошалелыми глазами, потом подскочил к Луке, как к последнему островку благоразумия на безумной русской территории и ткнул майонез ему прямо под нос. ‒ ТЫ ПОНИМАЕШЬ, ЧТО ЭТО ТАКОЕ?!

‒ Эм… ‒ Лука нервно поправил очки, пытаясь прочитать кириллицу, взял в руки пакет и принялся прощупывать содержимое через плотный пластик, потом с робким «можно?» открутил крышку и понюхал. ‒ Это что, майонез?

‒ Да, сука! ‒ наполовину на русском отозвался Тао. ‒ Ты не понимаешь, это килограмм ‒ килограмм! ‒ майонеза! Зачем он вам? ‒ спросил британец уже нас.

‒ Чтобы есть, ‒ пожали плечами мы.

‒ Ложками?!

Посмотрев на нас, как на безнадёжно больных, Тао ушёл на кухню, и снова вернулся уже через две минуты ‒ с нервно дёргающимся глазом и с жимающимися в кулаки руками. По выражению лица было понятно, что можно лезть в ящик с лекарствами за моим успокоительным, после которого лично я люблю весь мир.

‒ Где в этом доме лук? ‒ спросил Тао.

Овощи в нашем доме явление редкое, мы разленились настолько, что стали покупать готовые салаты.

‒ Его нет, ‒ ответила я.

‒ Как нет?! ‒ икнул Тао. Тут я поняла, что за честный ответ могу получить по заднице от блюстителей здорового питания, поэтому ответила первое, что на ум пришло.

‒ Мы его уже съели!

‒ Лук?

‒ Да.

‒ Хорошо, а помидоры у вас есть?

‒ Их мы тоже съели.

‒ Ну а томатный соус?!

‒ … выпили.

После этого случая все узнали о крейзи рашн вумен, у которых дома нет помидоров и лука, зато есть два килограмма майонеза.

***

Я долго думала, про что написать эту главу, потому что за два месяца пребывания на стажировке умудрилась скинуть почти весь раздражавший меня вес. Сначала я хотела рассказать о пользе отсутствия в шаговой доступности фастфуда, о качестве продуктов, об оливковом масле и всём остальном, но, немного посидев за обеденным столом в нашей очаровательной однушке, поняла, что секрет похудения лежит у меня перед глазами, а если быть точнее ‒ на нашем прекрасном диване, распластавшись перед планшетом с включённым фильмом.

‒ Ры! Я есть хочу, ‒ проскулила я. Когда мы уезжали, Рыкся обещала, что будет кормить меня: уже в самолёте она, не закрывая рта, расписывала мне восхитительное меню из салатов и прочей диетической пищи, которую она, если верить источникам, готовила просто отлично.

‒ Мы же только что поели, ‒ нахмурилась моя соседка.

‒ Салат, ‒ напомнила я. Салат мне не понравился, поэтому Рыкся съела и мою порцию тоже и, объевшаяся, пыталась вдавить желудок обратно на положенное место.

‒ Ну, да. А ты что хотела?

‒ МЯСО.

Вместо ответа последовала недовольная моська, так что я поднялась и пошла на кухню сама. В холодильнике оказалось всего по полпорции. И каждое блюдо сопровождалось напоминанием: «Не трогай, я потом доем», которые оставляла Рыкся. На мою долю оставалась небольшая пачка сыра и колбасы, всё остальное нужно было размораживать, жарить или варить, что мне естественно было лень.

Вот и весь секрет: меня просто нихрена не кормили.

Жизнь женатой женщины

За двадцать лет жизни в уютно нагретом семейном гнёздышке, мне, как человеку с шилом в заднице, уже не терпелось как-нибудь вкусить самостоятельной жизни. Не то, чтобы мне было плохо рядом с наполненным мамой холодильником, налаженным бытом и двумя поразительно похожими женщинами, с которыми вечером можно посидеть за бутылкой пива. Скорее, даже наоборот, но в какой-то момент начинаешь хотеть жить отдельно. Это было одной из причин, почему я ухватилась за возможность уехать на стажировку: по многообещающим улыбкам организаторов было ясно, что в гуще событий я окажусь по колено, и самостоятельность буду вкушать столовыми ложками, да и зная расценки на жильё, ясно было, что жить в одиночестве не получится, но это был своего рода первый шаг навстречу самостоятельности. От одиночества на чужбине меня избавила, как уже известно ‒ Ры.

Ещё в Москве мы с Рыксей договорились, что будем жить вместе. Общались мы до этого мало, поэтому оценивали друг друга как вполне сносных собеседников и делали вид, что безумно рады своему предстоящему соседству. Если говорить честно, то вся договорённость жить вместе была больше браком по расчёту, основывавшемся на том, что ни я, ни Рыкся не хотели иметь в своём личном пространстве на протяжении полугода кого-то ещё. По совместным поездкам от университета мы знали друг о друге следующее: что мы обе довольно умные барышни, которые не пропадут за границей, и если подкачает знание языка, то на помощь придёт шарм и щенячьи глаза. Из прочего Рыкся знала, что я молчаливая, но при этом не гнушающаяся снизойти до прямолинейности, граничащей с грубостью, а я знала, что Ры любит поболтать. Чтобы понять насколько, можете представить себе картину: однажды зимой на первом курсе я из вежливости спросила Ры о её планах на выходные, на что в ответ получила тираду с полным перечислением развлекательной программы по случаю новогодних праздников. Ры трещала от турникетов в институте на протяжении почти километра, что мы шли до метро ‒ за это время я успела несколько раз проклясть вежливость и сломавшиеся наушники, как вдруг на горизонте появился мой знакомый. Я бросилась к нему через улицу, как утопающий на белую акулу в надежде, что она окажется дельфином ‒ Рыкся же не заметила этого и ушла вперёд, продолжая рассказывать рецепт оливье.

У нас с Ры действительно существенная разница в том, сколько часов общения каждой из нас нужно, чтоб чувствовать себя комфортно. Мне достаточно разговаривать два часа в день, чтоб чувствовать себя членом общества, гармонично вписывающимся в окружающую жизнь: обсудить с кем-то фильм за чашкой кофе и разойтись, чтоб не видеться неделю, а то и год ‒ идеальный график общения для меня. Даже семья уже смирилась с тем, что самые продолжительные беседы я веду сама с собой; если же из меня тисками вырывают разговоры, то для всего живого в радиусе километра появляется смертельная опасность ‒ я могу открыть рот и послать всё к чертовой матери.

Рыкся же может говорить постоянно. Абсолютно всё время, с разными людьми, об одном и том же или о разных вещах, высказывая на всё своё бесценное и неизменно аргументированное мнение. Перед отъездом мы решили начать теснее общаться, чтоб не пытаться в ночи задушить друг друга подушками, и за несколько походов в кафе я поняла, что через полчаса даже самой интересной беседы, меня мысленно выбрасывает в пространство между небом и землёй, а в теле появляется ломота, как будто меня переехал танк. Об этом я честно сказала Рыксе, предложив в Парме устраивать самый настоящий тихий час. Рыкся согласилась, понимающе протянув: «Это потому что ты необщительная». Я не стала приводить аргумент, что кто-то просто дохрена пиздит.

К счастью во всём остальном кроме вопросов общения мы без проблем нашли общий язык. Рыкся вызвалась заниматься поддержанием дома в чистоте, взяла на себя все вопросы, связанные с коммуникацией, на мне же в нашем скромном быту осталась моя любимая функция: сидеть, хорошо выглядеть, не отсвечивать и изредка отпускать едкие комментарии. Так что в Италию мы приехали, как молодожёны в медовый месяц: воодушевлённые, немного напуганные, и понятия не имеющие о том, какие тараканы ‒ оказывается ‒ обитают в наших головах. В нашей импровизированной семье, созданной точно для того, чтоб проверить толерантность Европы на прочность, я была мужем, и, исходя из своего опыта жизни на одной территории с женщиной могу сказать следующее:

Я ОДНОЗНАЧНО ПОНИМАЮ МУЖИКОВ, КОТОРЫЕ НЕ ХОТЯТ СВЯЗЫВАТЬ СВОЮ ЖИЗНЬ С ЖЕНЩИНАМИ.

И дело тут даже не столько в женщинах, сколько в целом в наличии второго человека в жизненном пространстве. За три месяца жизни с Рыксей у меня появился целый список пунктов, которые стоит учесть, живя вместе с женщиной. Да простят меня феминистки, к которым я себя отношу, но есть у женщин черты, прощающиеся или навязываемые им обществом, которые из осветлённой головы не выбьет ни горемычная жизнь, ни высшее образование. Рыкся, при всех своих достоинствах (умная, красивая, интересный собеседник, обладающий прекрасным кругозором и умением увлечь публику), всё равно остаётся бабой ‒ простите ‒ женщиной.

На протяжение всей жизни я сторонилась подобных «девочек-подружек» с золотыми локонами, звонким смехом, сладкими духами и балетным прошлым, с которыми можно попилить ногти и поболтать про мужиков под «Секс в большом городе» на фоне. И тут именно такой комплект в компактной упаковке упал мне прямо на голову.

Итак, если Вам свезло получить в своё распоряжение женщину, удовлетворяющую всем требованиям веков от девятнадцатого до двадцать первого:

А). Мои Вам соболезнования.

Б). Учитесь с этим жить, иначе так недалеко до скамьи подсудимых или до больничной койки.

Во-первых: нужно обеспечить женщину жизненным пространством. Это территория, на которой она будет ощущать свою безраздельную власть и господство. Причём, аппетит у женщины на жизненное пространство может сравниться разве что с наполеоновскими планами на Россию: так Рыкся планировала оккупировать кухню под основной театр своих боевых действий, обеденный стол для учебных занятий и поигрывания в салон красоты и, до кучи, она захотела три четверти двухместной кровати. Я с готовностью уступила ей все запрошенные территории, оставляя себе небольшой письменный столик и одноместный диван. Первое время, пока женщина осваивается на новой территории, её главное не беспокоить; со временем она поймёт, что хватила лишнего, и добровольно уступит часть пространства. Так кухня отошла в моё пользование под конец первого месяца, потому что просыпалась я раньше, а есть хотела чаще и больше, и уже через неделю Рыкся решила, что ей не очень нравится играть в заботливую кормилицу-жену.

Во-вторых, стоит учитывать рацион женщины. Чтобы было понятнее, куда смотреть и чем кормить, нужно отметить, что женщина ест. А ест женщина, как правило, всё, в разных количествах, неизменно сопровождая приём пищи фразой: «надо меньше жрать».

В-третьих, женщину важно развлекать, выгуливать, а если у Вас активная женщина, то ей нужно обеспечивать коммуникацию с другими формами жизни. Лично я на форму жизни тяну слабо, да и не то, чтобы сильно старалась. Даже наоборот ‒ когда Рыкся пыталась со мной поговорить, я прикидывалась мёртвой, физически ощущая, что мои социальные батарейки перегорели и взорвались. Рыксе довольно быстро надоел мой опоссумский стиль общения, поэтому вскоре она переключилась на остальных участников программы Эразмус ‒ если первые недели своего пребывания в Италии моя маленькая женщина сидела дома, то после первого же посещения бара её начали узнавать на улицах, а меня воспринимать как её угрюмого телохранителя. Внимание женщине очень нужно, в этом Рыкся напоминала мне собачку-шпица, которую нам однажды оставили на передержку и которую я однажды чуть не выбросила из окна двадцатого этажа. В связи с этой незначительной деталью, думаю, не нужно уточнять, как я себя чувствовала, когда каждое моё утро начиналось со слов: «Санни, ты меня любишь?»

Со временем, правда, вырабатывается привычка говорить: «хорошо выглядишь», «хорошие духи», «да, конечно, люблю», а спустя три месяца уже даже не задумываешься над тем, веришь ты себе или нет, произнося их. Просто говоришь.

И всё же от нашего сожительства есть польза, поэтому данный текст ни в коем случае нельзя воспринимать как одну сплошную жалобу. Благодаря Рыксе я научилась терпеть людей и смиренно относиться к тому, что независимо от того, какую умную мысль ты пытаешься донести, если у твоего собеседника есть своя точка зрения, то бесполезно как-то пытаться внести хотя бы горсточку благоразумия. Ненавидеть людей меньше я не стала, но начала сопереживать их тараканам, и вот честно, я не знаю второго такого человека как Рыкся, который бы так смешно ржал над моими шутками. Хотя бы ради этого и кофе по утрам на своей территории стоит держать компактную женщину.

Уроки русского

Хозяева квартиры, в которой вот уже несколько месяцев жил Томазо, вернулись из поездки, и первым, что они увидели, кроме накрытого стола и идеально прибранного срача, была тетрадь, исписанная русским алфавитом. В один столбик шли аккуратно выведенные ровным почерком буквы, на другой стороне страницы владелец тетради пытался повторить их, то и дело исправляя, зачёркивая и переписывая. Свободное пространство страницы было заполнено словами, всё тот же немного резкий почерк чередовался с округлыми буквами, как будто писал ребёнок. Младший из соседей Тома чуть не поперхнулся воздухом, увидев эти прописи, и, выходя на фальцет, спросил без лишней скромности:

– Это что, русский? Нахрена тебе русский, Томми?

– Ну, интересно, – отвечал Томазо. Лучиано смерил его недоверчивым взглядом, упёр руки во впалые бочка и понимающе кивнул:

– Ага, коне-е-ечно. Зая, – обратился он к своему спутнику, Франко, – ты слышал?

Тот вместо ответа кивнул и продолжил разбирать вещи.

– А что не так? – спросил Томазо, изо всех сил стараясь сохранять достоинство.