Текст книги "Собирая осколки (СИ)"

Автор книги: Леди Катрина

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 18 страниц)

– Сюда нельзя, – грубо оттолкнув его, мужчина в белом халате закрыл перед его носом дверь. Костя несколько долгих, безумно долгих минут смотрел на вход в операционную, как на спасительный маяк.

– С ним все будет хорошо, – пытался его успокоить Иван Михайлович, неожиданно объявившийся в коридоре. Костя повернулся к нему, находясь в каком-то заторможенном состоянии. Конечно, с Кириллом все будет хорошо. Не может быть иначе. Не может. Это же Кирилл.

– Присядь, – подведя к диванчику возле стены в этом белом пустом коридоре, мужчина усадил его. Костя закрыл лицо руками. Все будет хорошо. Кирилл выкарабкается. Он сможет. Сможет. Он должен.

– Баб Катя говорила, что ты должен был завтра приехать.

– Что? – не расслышав, Костя повернул голову в сторону мужчины. От волнения в голову абсолютно ничего не шло, ему казалось, он сейчас даже своего имени не вспомнит.

– Где он? – в коридор влетела Мария Васильевна, мать Кирилла. Костя посмотрел на встревоженную женщину, находящуюся на грани нервного срыва, и чувство вины навалилось с новой силой. Он опоздал. Не смог его уберечь. Не смог. Прикусив губу, Костя отвернулся, уставившись взглядом в противоположную стену.

– В операционной. Маш, успокойся и сядь. Принесите ей что-нибудь, – попросил Иван Михайлович проходящую мимо медсестру.

– Да, сейчас, – тут же отозвалась девушка.

В коридор вошел Антон Сергеевич, отец Кирилла. Мужчина быстро пересек коридор и присоединился к своей жене.

– Что с ним? – коротко и прямо спросил мужчина. Иван Михайлович замялся, но ответил, стараясь не смотреть на родителей Кирилла:

– Изнасилование.

Косте захотелось закрыть уши руками, чтобы не слышать одного единственного слова, которое отзывалось в груди терзающим воем.

– Господи, – едва слышно выдохнула Мария Васильевна и заревела, уткнувшись в плечо мужа. – Мальчик мой, сыночек мой...Господи, за что? За что ему такое?

Антон Сергеевич молча гладил жену по спине, бледнея с каждой секундой. Когда за дверью операционной послышался крик Кирилла, все вздрогнули. Костя вскочил на ноги, намереваясь ворваться в помещение. Он часто задышал, съедаемый собственной беспомощностью. Кирилл. Мария Сергеевна заревела громче, когда крики за дверью стали усиливаться.

– Там врачи, – положив ладонь ему на плечо, произнес Иван Михайлович. – Все будет хорошо.

Он должен быть с ним. Должен. От очередного крика сердце разрывалось от щемящего отчаяния. Так больно не было никогда. Костя отдал бы все, чтобы облегчить мучения Кирилла, он готов был отдать руку на отсечение, пускай бы его резали и кроили, только не Кирилла.

– Держите его, я ничего не могу сделать! – услышал он из-за двери голос хирурга и, не выдержав, рванул туда. На столе под ярким светом лежал Кирилл, на боку, дрожащий, вцепившийся рукой в край стола, а над ним стояло двое мужчин и две медсестры. Первым порывом было вцепиться зубами в глотки мужчин в белых колпаках и халатах с металлическими приборами в руках, чтобы отогнать их от Кирилла, чтобы никто не смел причинять ему боль.

– Выведите постороннего из операционной!

– Кира, – не сдержавшись, выдал себя Костя, отмахнувшись от рук медсестры и пробравшись к столу. Кирилл поднял покрасневшие, стеклянные глаза и посмотрел на него, словно не верил в реальность происходящего. Костя осторожно, ласково коснулся его волос, провел по светлым прядям дрожащей рукой, сглатывая комок в горле и стараясь не разреветься. Он выдавил из себя улыбку, желая, чтобы Кирилл узнал его, доверился. Странным образом Костю уже никто не выгонял. Все притихли, наблюдая за ними.

– Я рядом, – тихо шепнул Костя, замечая в глазах напротив промелькнувшую тень мимолетного облегчения. – Скоро все закончится.

– Больно, Кость, – жалобно простонал Кирилл ослабленным ошеломленным голосом, отчего по коже пробежали мурашки и так захотелось приложиться головой о бетонную стену. Взорвать этот гребаный мир, этих подонков, которые обидели Кирилла.

– Потерпи, Кир, скоро все закончится, с тобой все будет хорошо, – продолжая поглаживать его по голове, Костя подушечкой пальца провел по щеке парня, скользнул по опухшим губам. Слезы все-таки скатились влажной дорожкой.

– Тампон и ножницы, – коротко бросил хирург, раздвигая ягодицы Кирилла. Костя прикрыл глаза, стараясь не закричать вместе с другом.

– Тише, тише, потерпи, Кир, уже почти все, – продолжал он его уговаривать, сжав холодную ладонь, находясь в каком-то вакуумном состоянии.

– Пускай они прекратят...

Костя потер глаза, сглотнув.

– Все будет хорошо, – целуя его в висок, с мукой произнес он. Господи, пускай это все закончится быстрее. Пускай все закончится.

– Нитку. Иглу. Пинцет.

Кирилл вздрагивал от каждого прикосновения к его истерзанному заднему проходу, продолжая дрожать и всхлипывать. Тихо. Жалобно. Убивая мучительно и медленно.

– Не уходи, – Кирилл вцепился в его руку, словно боялся, что он мог исчезнуть, раствориться и оставить его одного в этом кошмаре.

– Я здесь, – шмыгнув носом и вытерев слезы рукавом, Костя склонился над ним. Новый всхлип. – Я люблю тебя, слышишь, Кир? Люблю, – с горьким отчаянием шептал и шептал он. – Прости. О, Боже... прости.

Костя уже не совсем понимал, что именно он говорит, но ему было так жаль, так безумно жаль, что он не успел, опоздал, позволил им издеваться над Кириллом.

– Люблю, Кир...

Сколько продолжался этот ад, Костя не мог точно сказать, но ему казалось, что уже целую вечность. И лучше бы его жарили заживо, чем заставляли видеть страдания близкого человека.

– Все, я закончил, – облегченно вздохнул хирург, отступая от стола. Все, находящиеся рядом, с шумом выдохнули. Кирилл, закрывая глаза, продолжал держать друга за руку. Костя еле сдерживался от того, чтобы не разрыдаться от понимания, что все закончилось.

– Ты хорошо держался, – похвалил Костю доктор. Кирилл засыпал, изнуренный борьбой и болью, хватка ослабевала, Костя продолжал стоять над ним, не видя и не слыша ничего вокруг.

– Его сейчас в палату переведут. Все страшное позади, – произнес хирург. – Иди, отдохни.

Перед глазами все плыло. Отдохни?

Костя отступил на шаг от стола, позволяя санитарам переложить сонное тело Кирилла на каталку. Как же тяжело отпускать его снова... как больно. Он дождался, когда они увезут Кирилла. Оставшись в полупустой операционной, он больше не мог держаться. Последнее, что он увидел, перед тем как провалиться в темноту, был яркий свет лампы над столом.

====== Глава 3. ======

– Костя, сходи домой, отдохни, – мягко произнесла Мария Васильевна, положив ладонь ему на плечо.

Костя отрицательно замотал головой. После того, как Кирилла перевели в палату, он вместе с родителями Деменцова сел на диванчик в пустом коридоре. Настенные часы показывали половину четвертого утра, но Костя даже намека на сон не чувствовал.

Медсестра сделала ему крепкий чай после обморока в операционной и посоветовала пойти выспаться, но Костя наотрез отказался, даже в мыслях не представляя, что сможет сейчас уйти от Кирилла.

Мария Васильевна сидела рядом, изредка всхлипывая. Костя хотел ее как-то утешить, но не мог и слова произнести, комок в горле мешал говорить, да и что он мог ей сказать?

Антон Сергеевич, отец Кирилла, держался лучше, он все время присматривал за женой, уверяя ее, что они справятся. Костя восхищался выдержкой этого человека, его внутренней силой, которая не позволяла окончательно раскиснуть и заставляла верить, что все будет хорошо. Отец Кирилла всегда вызывал у Кости симпатию. В отличие от его собственного вечно пьяного и всем недовольного отца, Антон Сергеевич, действительно, всегда оставался опорой для своей семьи.

В коридоре было тихо, лишь изредка медсестры переговаривались где-то у самого входа в больничное крыло. Костя вслушивался в эту тишину, отсчитывая минуты до утра, стараясь избавиться от воспоминаний прошедшей ночи.

– Я не понимаю, почему это произошло с нашим мальчиком, – сжимая в руках носовой платочек, вновь шмыгнула носом Мария Васильевна, прижавшись к мужу. – Он же в жизни никого не обидел.

– Маш, мы нужны ему сильными, возьми себя в руки, – обнимая жену за плечи, уверенно произнес Антон Сергеевич.

– Бедный мой, – продолжая тихо плакать, Мария Васильевна встала с дивана и, сгорбившись, направилась в сторону туалетов.

– Ты никого не видел, когда его нашел? – потирая виски, спросил отец Кирилла, когда они остались одни.

– Нет, – выдавил из себя Костя, сцепив пальцы в замок. Он чувствовал себя виноватым перед этим мужчиной, перед Кириллом, ведь если бы он позвонил раньше, если бы успел вовремя прибежать...

Они снова замолчали, напряженность, повисшая в воздухе, мешала спокойно вздохнуть. Вернулась Мария Васильевна и снова села на свое место. Костя лишь бросил на нее короткий взгляд и отвернулся. Он должен был успеть. Должен. Костя ладонями закрыл лицо, локтями уперевшись на колени. Время шло, изнуряя всех долгим кошмарным ожиданием, стрелки часов перевалили за начало шестого. В окно, расположенное в конце длинного коридора, стали проникать солнечные лучи, пришла смена ночным дежурным врачам, стали появляться люди. Потихоньку больница оживала.

Около семи, делая осмотр, из палаты Кирилла вышел Павел Петрович, хирург, оперировавший Кирилла. Мужчина лет сорока пяти, среднего роста, аккуратно постриженный. Он выглядел статно и официально, чем сразу же располагал к себе, вызывая доверие. Павел Петрович не стал долго томить ожидающих, коротко сообщив, что Кирилл пришел в себя.

– К нему можно? – опередила всех Мария Васильевна.

– Да. Только никаких волнений, – предупредил врач.

Родители Кирилла, облегченно вздохнув, быстро прошли в палату. Костя взглядом проводил их, оставаясь стоять на месте, ощущая покалывания в груди. Что-то не так. Не то. Костя уставился взглядом на прикрытую дверь в палату, за которой находился Кирилл.

– Ты тоже можешь навестить его, – посмотрев на него, произнес мужчина. – Насколько я понял, вы близки?

Костя сразу не понял, откуда об этом стало известно врачу, но потом вспомнил свое поведение в операционной, которое невозможно списать на просто «друг».

– Только не говорите его родителям, – отведя глаза, попросил он, боясь представить себе сейчас реакцию Антона Сергеевича. – Они ничего не знают.

Непонятное, не поддающееся описанию чувство мешало нормально дышать, волнение, смятение, которое все плотнее окутывало его с головы до ног. И дело было не в том, что врач узнал о них с Кириллом, а в чем-то другом, в том, что Костя не мог объяснить даже самому себе.

– Хорошо, – понимающе кивнул врач. – Ты можешь пройти к нему, он будет рад тебя видеть.

Костя не знал, что с ним творится, но он неожиданно понял, что не может заставить себя перешагнуть порог палаты, его словно перемкнуло. Выбило пробки, перегорели предохранители, короткое замыкание.

– Я не могу, – беспомощно выдохнул он, вернувшись к диванчику и схватившись за голову.

Да что же это такое!

– В чем дело? – обеспокоенно посмотрел на него Павел Петрович.

– Черт, я не могу, просто не могу, – простонал он, захлебываясь неожиданным открытием. Костя всей душой желал сейчас увидеть Кирилла, взять его за руку, но стоило ему только подумать о том, что он увидит избитого, израненного парня с опустошенными глазами его бросало в пот. Собственная слабость вызывала отвращение, но Костя понимал, что не сможет сейчас смотреть на Кирилла и оставаться спокойным, не сможет сказать ему, что все будет хорошо. Перед глазами всплывали насильники, издевающиеся над Кириллом, и не важно, что он не видел их лиц, он видел боль своего парня, и одного этого хватало, чтобы волна лютой ненависти ко всему живому заполняла его до краев.

– Успокойся, это пройдет. И тебе, и ему нужно время, чтобы все наладилось, – утешающее произнес врач.

– Понимаете, я не смогу ему помочь, понимаете? – с безумием в глазах взглянул он на мужчину, впадая в глубокое отчаяние. – Он будет ждать от меня... а я их вижу, как они... его...

– Иди, отоспись, – пресекая истерику одним грубым замечанием, произнес мужчина. – Ты устал, поэтому просто поспи. А к вечеру придешь сюда, и уже все будет в норме.

Костя с надеждой перевел взгляд на врача.

Может, доктор прав? Может, это все пройдет? Да, должно быть так. Всего лишь немного разнервничался. Все пройдет.

– Как он? – заткнув свой вопящий внутренний паникующий голосок, тихо спросил Костя.

– Рана от ножа неглубокая, опасность для жизни не несет, по сути, это просто царапина. Некоторое время будут болеть швы, а так, физически, он почти в норме. Недельку еще посмотрим его, а потом выпишем. Иди домой, тебе еще нужны будут силы, а с Кириллом пока его родители посидят.

– Да, – согласился Костя. – Я сейчас посижу и пойду.

– Так-то лучше.

– Спасибо.

После ухода врача Костя снова подошел к двери в палату Кирилла, попробовал пересилить себя и войти внутрь, но потерпел в невидимой борьбе полное поражение. Сдержавшись, чтобы банально не закричать от бессилия, Костя отошел – в таком виде Кириллу он точно не поможет. Достав свой мобильный телефон, который вернул ему Иван Михайлович, Костя набрал номер брата.

– Слушаю, – услышал он сонный голос на том конце и, похоже, еще и пьяный.

– Ты еще не уехал? – устало выдохнул Костя в трубку. Ему не хотелось звонить ему, но так важно было сейчас почувствовать поддержку, ощутить почву под ногами, перевести дыхание.

– Придурок, ты на часы смотрел? И восьми еще нет – я сплю!

– Саш, – сглотнув, выдохнул Костя, – забери меня.

– Где ты? – мгновенно трезвея и просыпаясь, спросил брат. Послышался шум простыней и одеяла. – С тобой все в порядке? Кость, какого хуя ты молчишь? Что с голосом? Где ты есть?

– В больнице, – прикрыв глаза, сообщил он. – Со мной все хорошо.

– Буду через пять минут, – коротко бросил Саша в трубку и отключил телефон. Костя медленно вздохнул и вышел из больницы. Сев на скамейку на территории здания, он стал ждать, жалея, что позвонил брату, поддавшись минутной слабости.

Саша с раннего детства заменил ему и отца, и мать, оставаясь единственным человеком, который всегда был рядом. И кому еще звонить, если рушится целый мир?

Когда Косте было семь, их мать, молодая манекенщица, решила, что семейные обязательства для нее слишком обременительны, поэтому, бросив мужа и сыновей, укатила в Америку со своим любовником. Отец после этого запил и в пьяном угаре часто избивал своих детей. Все могло кончиться весьма плачевно, если бы не Саша, будучи тринадцатилетним мальчишкой, сумевший дать отпор собственному отцу. В те времена для Кости он был кем-то вроде супергероя из фильмов, который приносил домой еду и заботился о нем, как никто и никогда.

Постепенно их отец начал приходить в себя после ухода жены, снова устроился на работу. И все казалось стало налаживаться, только вот изменился сам Саша. Он перестал ездить к их бабушке на лето, стал часто пить, гулять, возвращаться поздно домой, стал замкнутым, неразговорчивым, вспыльчивым, они меньше стали разговаривать, постепенно отдаляясь друг от друга. А этим летом Саша вдруг решил поехать к бабке, но выехал раньше своего брата и собирался вернуться в Питер в тот же день, когда Костя приедет в Октябрьское, чтобы даже здесь не контактировать.

Черный форд брата засигналил у ворот больницы.

– Что случилось? – как только Костя оказался в салоне, встревожено спросил Саша, осматривая его в поисках ранений.

– Друг здесь, – коротко ответил Костя, отвернувшись в сторону окна.

– Что-то серьезное? – не включая газ зажигания, спросил он.

– Да.

– Не хочешь об этом говорить?

– Да.

– Ладно. Поехали, – Саша, не настаивая на продолжение разговора, повернул ключ зажигания и нажал на газ. Автомобиль плавно двинулся с места.

– Ты же собирался уезжать вчера, передумал? – спустя несколько минут молчания, спросил Костя.

– Прощался с девушкой, – хмыкнул Саша. – Не успел.

– Ага, от тебя перегаром и сексом несет за десятки метров.

– О, мальчик взрослым стал, – засмеялся Саша. – Нам о пестиках и тычинках поговорить не стоит?

– За мной после твоего отъезда ее разъяренный папаша бегать не будет?

– Костик, давно пора было уже знать, что малолетки меня не интересуют. Люблю женщин постарше. Люблю красивые формы, стройные ножки и опытность, а еще пухленькие маленькие губки на моем члене. Костян, эй, ты чего?

– Ничего, – сдерживая подступающую к горлу тошноту, прохрипел Костя. В голове так ярко и отчетливо предстал Кирилл в руках ублюдков, что дышать становилось трудно. Саша благоразумно замолчал и больше даже не смотрел в его сторону, превращаясь в глыбу льда, без всяких эмоций, равнодушного ко всему. И зачем он только ему позвонил? Лучше было бы не видеть его. О какой поддержке он думал, набирая знакомый номер? О каком сочувствии? Прежний Александр, его прежний старший брат, который мог унять все тревоги, исчез года три назад точно. А с этим человеком у них точно нет ничего общего. Как он мог об этом забыть?

До бабушкиного дома они добирались в абсолютной тишине. Саша не пытался выяснить, что именно произошло, не выпытывал у него подробностей, просто рулил. Дома их встречало старшее поколение. Стоило Косте переступить порог, как он очутился в объятиях бабки.

– Наконец-то, я так переживала, так волновалась, – запричитала бабка, крепко прижимая его к груди. – Михайлыч приходил, рассказал все. Бедный Кирюша, бедный мальчик. Как же так, а? Кирешенька, он же еще молоденький совсем, – заревела она.

– Ба, не надо, – сухо остановил он, отстранившись. Костя не мог, физически не мог слышать всего этого.

– Дайте ему отдохнуть, – подтолкнув к спальне, вырвал его из заботливых рук бабушки Саша. – Потом будете осыпать вопросами. Все живы, все хорошо.

– Да, да, конечно. Я пока завтрак приготовлю.

Саша довел его до спальни и усадил на кровать, как безвольную куклу:

– Мне остаться?

– Нет, – устало ответил Костя, – можешь уезжать. Я справлюсь.

– Уверен?

Костя кивнул. Он справится, должен. Нет, обязан справиться. Обязан быть сильным.

– Тогда увидимся в Питере, – бросил Саша и, окинув его напоследок оценивающим взглядом, вышел из спальни. Костя смотрел на приоткрытую дверь, за которой скрылся его брат. Через минуту послышался звук отъезжающей от дома машины. И все. Стоило бы уже привыкнуть, что у него больше нет старшего брата, только по истерзанному сердцу уход Саши воспринимался особенно болезненно.

Обведя взглядом свою маленькую комнатушку, заботливо прибранную его бабушкой, Костя подошел к своей дорожной сумке, которую еще не успел распаковать. Достав оттуда свежую одежду, он отправился в ванную комнату. Включив прохладную воду, Костя положил руки на стенку и опустил голову, позволяя воде медленно стекать по спине. Что делать? Как быть?

Костя долго стоял под душем, собирая мысли в единую кучу.

... – Что мы будем делать, когда мои родители узнают о нас? – спрашивает Кирилл, положив голову ему на колени. Они сидят у речки, нежась в лучах утреннего солнца. Косте нравится играть с волосами Кирилла, нравится то, как реагирует парень на ласки, как учащается его дыхание, стоит скользнуть ладонью под его футболку, дотронуться до чувствительных сосков.

– Они поймут, – отвечает Костя, заставляя Кирилла забыть обо всех мыслях одним прикосновением губ. Кирилл с жадностью отвечает, руками обхватывает его за шею, притягивает ниже, но неожиданно отстраняется и смеется.

– С тобой невозможно разговаривать.

– Прости, – улыбаясь, отвечает Костя и убирает руки. Если Кирилл хочет поговорить, то они поговорят. Он понимает, насколько важна реакция родителей для Кирилла. – Твои предки все поймут, ты же их сын. У тебя мировой отец и клевая мать.

– А почему тогда ты не рассказал до сих пор своей семье? – пытливо смотрит он.

– Потому что моему отцу реально по боку, а с братом у нас сейчас несколько прохладные отношения, – задумавшись, ответил Костя. – Слушай, хватит парить себе мозги. Когда ты решишь открыться, я буду рядом, а теперь – купаться?

– Нет подожди, дай я скажу. Дело не в том, что ты думаешь о якобы моих сомнений в собственной ориентации. Кость, я всегда знал, что я гей, просто ты помог мне убедиться в этом окончательно. Но мне все равно сложно решиться поговорить с ними об этом, поэтому спасибо, что ты меня не торопишь.

– Я буду ждать, сколько нужно. Ну, так теперь мы идем купаться? – улыбнувшись ему, спрашивает Костя, игриво шлепнув его по ягодицам, когда тот поднялся.

– Ты за это ответишь, – смеясь, Кирилл кидается за ним к воде, догоняет, и они вместе падают в воду, переплетаясь руками и ногами...

Воспоминания вызывают улыбку, но она быстро блекнет, когда врываются события прошлой ночи.

...Постарайся для своего парня...

Крик Кирилла всплывает в голове настолько живо, будто это все происходит вновь, наяву, а не в отголосках памяти. Костя со злостью ударил по стене, разбивая костяшки в кровь, но боль не уходила, как вода в сточную канаву.

– Я справлюсь, – произнес он в пустоту комнаты и быстро выключил воду, обтерся полотенцем и оделся.

– Костя, может, ты поешь? – осторожно спросила его бабка, когда он вошел в гостиную, сразу же вскочив с кресла и отложив свою вязку.

– Лучше иди, поспи, – посоветовал дед, положив газету на столик, – а то совсем бледный какой-то.

– Нет, спасибо. Мне в больницу нужно, – спрятав руки в карманы, ответил Костя, игнорируя встревоженные взгляды родных.

– Нет, нет, нет. Сначала ты поешь, а потом можешь идти, – категорично заявила старушка, подталкивая его в сторону кухни.

Сил на то, чтобы спорить, не было, поэтому Костя неохотно последовал за бабкой. Усадив его на стул, она начала суетиться вокруг него, накрывая на стол. Костя задумчиво глядел на часы. Кирилл, наверное, уже очнулся. Наверное, ждет его.

– Я пойду, – коротко сообщил Костя, встав из-за стола. – Мне сейчас кусок в горло не полезет, – попытался он смягчить свой резкий ответ.

Не дожидаясь дальнейших споров, он просто чуть ли не бегом выскочил из дома. До больницы он добрался за считанные минуты. Пройдя по знакомому маршруту, Костя остановился около дежурного, который разрешил ему пройти к другу.

Порадовавшись, что родители Кирилла несколько минут назад отъехали домой, Костя дошел до палаты, схватился за ручку двери и замер, не решаясь войти. Глубоко вздохнув, Костя сделал самый трудный шаг в его жизни и вошел в палату. Помещение оказалось маленьким, около стен стояли две кровати, одна пустовала, а на другой на боку лежал Кирилл, укрывшийся одеялом. Он не спал, но своего посетителя не заметил. Сердце болезненно сжалось, но Костя смог произнести одно единственное слово:

– Привет.

====== Глава 4. ======

Кирилл медленно выплывал из тумана, окутывающего его невидимым коконом, узнавая в расплывчатых лицах напротив своих родителей. Он попытался приподняться, но резкая боль вынудила его прекратить всякое движение. Слабо застонав, Кирилл сжался на койке, не желая снова чувствовать боль. Нет. С него хватит, он больше не мог этого выносить, не мог.

– Сыночек, – всхлипнула его мать, положив ладонь ему на плечо.

Стиснув зубы, Кирилл отодвинулся от матери.

Не трогайте. Не смотрите.

Уткнувшись лицом в подушку, Кирилл силился отогнать дурман в голове, но не получалось. В сознании всплывала всего одна единственная мысль, которая в мгновение опалила все внутренности адским огнем. Кирилл, оторвавшись от подушки, стал жадно хватать ртом воздух, дыша, как умирающая рыба, пойманная в сети рыболова. Перед глазами снова парк, снова люди, они... они...

– Это больница, ничего страшного. Мы рядом, – чуть повысив голос, произнес его отец. Кирилл заставил себя посмотреть на мужчину. Угрюмое, мрачное лицо, знакомые очертания скул, сжатые в тонкую линию губы. Ему будто доставляет мучение смотреть на сына. Кирилл перевел дыхание, стараясь утихомирить собственную панику.

Костя. Где он? Он не хочет его больше видеть? Кирилл часто заморгал, вжимаясь в стенку, перед глазами все снова поплыло.

– Эй-эй, все в порядке, – успокаивающе начал отец. – Это мы.

– Мы любим тебя, Кирюш, – взволнованно добавила мать.

– И мы никому не дадим тебя в обиду. Никому.

Отец говорил так уверенно, что не было сил не верить.

– Отдыхай, а мы посидим здесь.

Веки стали невыносимо тяжелыми, Кирилл не собирался засыпать, но глаза закрывались сами собой, погружая его в спасительный сон.

Он то просыпался, то снова засыпал, пребывая в бессознательном состоянии. Он слышал голоса родителей рядом, успокаивался и отключался на следующие несколько часов. Его никто не беспокоил и не тревожил, его не пытались выдергивать из спасительного блаженного беспамятства.

Но постепенно в голове стало проясняться, дурман рассеивался. Когда он окончательно проснулся в следующий раз, в палате уже никого не было. Кирилл осмотрелся в помещении, убеждаясь, что он один в комнате. Несколько минут он просто лежал, не шевелясь, смотря на противоположную пустую застеленную кровать. А ведь и его койка могла бы быть пустой, если бы его убили. Почему он до сих пор дышит? Зачем?

Из приоткрытой форточки дул легкий ветерок, заполняя комнату уличным запахом дождя. Кирилл прислушивался к тихому, едва слышному шороху колышущейся от ветра занавески на окне.

... Истекающий смазкой член задел его рот, вызывая новый приступ тошноты.

– Открывай ротик, маленькая блядь, – навалившись на него всем телом, прохрипел парень. Кирилл отчаянно сопротивлялся, пытаясь уйти от назойливого и ухмыляющегося парня, отчего боль внизу становилось невыносимой, ему заломили руки, скрутили, не позволяя вырваться...

Кирилл крепко зажмурился, замирая неподвижно и всеми силами стараясь убедить себя, что он не в парке, не на холодной земле, не там. Не там. Не там!

Он старался выровнять дыхание и не дрожать, будто на него только что вылили ведро ледяной воды, и именно в этот момент он услышал приглушенное, чуть хрипловатое:

– Привет.

Наверное, не было в мире слова нужнее, чем это. Простое и теплое свидетельство жизни, которое вскоре разбилось в прах о грязные глыбы реальности. Кирилл, не отрывая головы от подушки, смотрел, как Костя садится напротив него на деревянный старый стул.

Вот он перед ним. Парень, который открыл ему новый мир, помог узнать себя и осознать свои желания. Но вместо привычной радости, возникающей всякий раз, когда он видел его, Кирилл ощутил, как в душу медленно заползала холодная тьма, покрывая все слоем грязи и пыли.

... – Когда ты закончишь выпускной класс, мы сделаем это, – жаркий шепот на ухо, от которого кружится голова и желание прикоснуться губами в ответ на сладкие слова, подарить Косте хоть каплю того же наслаждения, что доставляет он, только касаясь его вот так, невесомо, одними губами, поднимая в нем все самые затаенные желания.

– Хочу сейчас, – смущенно уткнувшись ему в шею, выдыхает Кирилл куда-то в ключицу. Он хочет его, хочет. – Хочу тебя.

– Кир, ты меня с ума сводишь, – отчаянно целуя его в губы, стонет Костя, прижимая его еще ближе к себе. – Но твои родители... – вдох, поцелуй, – сейчас придут. Я хочу, чтобы тебе было хорошо...

– Мне хорошо...

Кирилл физически ощущал, как между ними разрастается пропасть, когда в глазах Кости все отчетливее проступала жалость, сомнения, растерянность.

Нет-нет-нет, Костя, пожалуйста, только не это. Только не жалость. Не надо, пожалуйста. Костя!

Кирилл прикусил себе щеку, чтобы не закричать от разъедающей его изнутри боли. Он прикрыл глаза, чтобы не видеть того, кто за последние два года стал для него больше, чем друг.

– Кир, я... – Костя осторожно накрыл его ладонь своей, но Кирилл не почувствовал тепло, лишь чужую дрожь, жалость.

– Кир… – сдавленно начал Костя и осекся, чуть сжав его пальцы. Кирилл вытащил руку и отодвинулся. Он не хотел слышать эту муку, сожаление в голосе Кости, не хотел видеть его глаза, наполненные болью и виной. Все рухнуло. Исчезло. Ничего больше не будет. Не будет, не будет, не будет!!!

Они сломали все, когда его... там... о Господи, нет...

– Ублюдки, – звенящим от ярости голосом, выплюнул Костя, боясь дотронуться до него. Он несколько раз протягивал ладонь, но так и не коснулся. Жалость. Презрение. – Я найду их, слышишь? Убью, Кир, убью.

– Уйди, – хрипло выдавил он из себя, до боли сжимая руки в кулаки, ему всегда хотелось чувствовать теплые объятия Кости, его поцелуи, но одна мысль сейчас об этом вызывала тошноту. Больно. Господи, как же больно!

Он не мог этого вынести, ему хотелось свернуться в комок, забиться в угол и никого, никогда не подпускать к себе. Пускай все оставят его в покое!

Но Костя не уходил, наоборот придвинулся еще ближе, положил ладонь на плечо, хотел обнять.

– Уйди! – оттолкнув его от себя, Кирилл сорвался на крик, больше не сдерживая слезы. – Уйди, уйди, уйди!!!

Он орал, не обращая внимания на ошарашенный, испуганный взгляд Кости, на его смятение и на то, что парень уже отступил от него.

Ему было плохо, тошно, ему не хотелось находиться в собственном грязном теле и чувствовать ИХ руки, зубы, языки, ИХ дыхание над самым ухом, ИХ противный запах, ИХ вкус...

Он должен был сейчас чувствовать Костю, желать его, желать быть с ним рядом, но...

Кирилла трясло, он уткнулся в подушку, вцепившись в нее зубами, продолжая кричать, не в силах сдержать свое безумие, свое отчаяние и горечь. Истерика рвалась наружу вместе с потоком горьких слез и бесполезными, бессмысленными криками, которые ничего не принесут, он знал это как никто другой. Знал, но не мог остановиться.

На шум прибежала медсестра, вытолкала постороннего из палаты, следом примчался врач, который сделал укол. Лекарство подействовало почти мгновенно, погружая его в темноту.

Снова стены. Палата. Занавеска колышется. Дождь за окном.

– Проснулся? – встрепенулась около его кровати мать. Кирилл ничего не ответил, он хотел остаться там, в темноте, где хорошо, там, где тихо и спокойно.

– Как ты? Врача позвать?

Кап-кап. По стеклу били капли дождя. Одна сильней другой. Мысли текли вяло, не задерживаясь ни на чем конкретном. Просто дождь. Просто капли, барабанящие по стеклу.

Просто пусто внутри. Просто снова закрыть глаза и уйти.

– Пожалуйста, я буду тихо. Можно мне к нему? На минутку, пожалуйста. Пожалуйста, Мария Васильевна...

– Кость, в прошлый раз у него случился приступ. Ему нельзя сейчас волноваться.

– Я уйду, как только он проснется. Всего две минуты, пожалуйста. Дайте мне две минуты.

– Нет.

Услышав знакомый голос, Кирилл хотел позвать Костю, но... Нет, он не хотел больше видеть Костю. Он больше никого не хотел видеть.

Снова дождь. Он пребывал в полудреме, прислушиваясь к шуму за окном, к разговорам в коридоре, кожей чувствуя чей-то взгляд. Но открывать глаза и проверять, кто это был, не было никаких сил. Единственное, в сознании мелькнуло, что запах у человека такой же, как у Кости. Кирилла это успокоило, и он совершенно бессознательно вдохнул приятный знакомый аромат. Костя.