Текст книги "Предчувствие (СИ)"

Автор книги: Kto zdes

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 10 страниц)

– И вы шутите по этому поводу?

– А что мне еще делать? Злиться? Был бы от этого толк. Оправдываться? Так я только масла в огонь подолью. А так я регулярно получаю порцию веселья, когда узнаю подробности своей собственной личной жизни, неизвестные мне самой. И бизнесу это пошло на пользу.

– То есть вы ничего не собираетесь с этим делать?

– Вряд ли после сегодняшнего представления я смогу что-нибудь с этим сделать. Это всего лишь слухи, командор. Фантазии других людей обо мне и моей жизни – не моя проблема.

– До тех пор, пока они не пытаются вас убить.

– Суть жизни в том, что рано или поздно она заканчивается смертью. Уж вам-то это точно известно. Спокойной ночи, командор Ваймс.

Несколько часов спустя в Продолговатом кабинете патриций Ветинари задумчиво смотрел на лежащие перед ним бумаги – свежие доклады из той самой канцелярии. Некоторые фразы в них были подчеркнуты, а на полях виднелись пометки, написанные ровным аккуратным почерком. Патриций постучал карандашом по столу и пробормотал несколько слов, в которых случайных слушатель, если бы он тут был, смог разобрать «независимость» и «самое ценное». В этот момент в приоткрывшуюся дверь почти неслышно просочился Стукпостук.

– Лорд Брамвелл желает встретиться с вами, милорд, – сказал он, перелистывая страницы своего блокнота в готовности внести коррективы в расписание лорда Ветинари.

– Завтра в полдень. И отмени встречу с главой Гильдии Контрабандистов. Вряд ли разговор с лордом Брамвеллом будет коротким.

– Он намерен просить о помиловании для леди Брамвелл? – уточнил секретарь.

– Маловероятно. Скорее он хочет показать, что не имеет к случившемуся никакого отношения.

– Разумно, – заметил секретарь.

– Цинично, – отозвался патриций. – Но такова природа большинства людей: личные привязанности утрачивают свою значимость при возникновении опасности для жизни или здоровья, а в более запущенных случаях хватает угрозы благосостоянию. Однако эти люди вполне способны принести пользу городу.

– Кажется, лорд Брамвелл избежал обвинений в связи с делом о крупной контрабанде, – понимающе кивнул Стукпостук.

– И это не в лучшую сторону повлияло на поток контрабанды из Агатовой Империи.

– Я подготовлю все необходимые документы к утру.

Лорд Ветинари кивнул и отвернулся к окну, из которого открывался вид на ночной Анк-Морпорк. Впрочем, скорее это был вид на частокол беспрерывно мерцающих и мигающих клик-башен, оккупировавших крыши не только городских служб и гильдий, но так же крыши домов всех маломальски значимых семей Анк-Морпорка. Если улицы, загруженные телегами и повозками с продуктами, сырьем, топливом и прочими необходимыми для жизни вещами, представляли собой кровеносную систему города, то семафорные башни были системой нервной. По ней, как по цепи нейронов, передавалась ценная, малоценная и бесценная информация, стекалась во дворец и, проходя несколько фильтров, попадала на стол патриция, который считал информированность залогом эффективного правления. Однако за последнее время мир значительно ускорился: свободная печать сделала информацию общедоступной, а семафорные башни позволяли передавать ее в кратчайшие сроки. Объемы информации выросли и для того, чтобы оставаться хорошо информированным, теперь требовалось затрачивать больше усилий. А еще эти железные дороги, которые, конечно позволяют перемещаться быстрее и с большим комфортом. Однако и твои противники тоже могут воспользоваться этим преимуществом, а значит время на принятие многих важных решений сильно сократилось. Чем больше возникает возможностей, тем сложнее становится жизнь. Конечно, лорд Ветинари и в таком стремительно меняющемся мире чувствовал себя в своей стихии. В конце концов, люди не менялись – любые нововведения они воспринимали в штыки, но потом быстро привыкали и забывали времена «до»: до семафоров, до железной дороги, до газет. Они везде искали выгоду, в большинстве своем старались хитрить и руководствовались только своими насущными интересами. И все же, чтобы держать руку на пульсе, приходилось затрачивать больше усилий, больше времени, больше ресурсов, которые можно было бы с пользой потратить на другие важные дела. Поэтому патрицию были нужны люди, способные угнаться за событиями (а иногда и подстегнуть их), например, Мойст фон Липвиг. И ему всегда были нужны люди, которые понимали бы его (в том числе без слов), например, Руфус Стукпостук.

– Скажи, Стукпостук, – внезапно нарушил молчание патриций, – чтобы ты сделал, если бы встретил человека, который отлично тебя понимает, при том, что вы с ним практически не знакомы?

Он повернулся и испытующе посмотрел на своего секретаря, чье лицо сейчас отражало напряженную работу мысли.

– Нанял бы его, – наконец вынес тот свой вердикт.

Шарлотта пришла минута в минуту. Все равно по негласному правилу ей бы пришлось сидеть в приемной под тиканье этих раздражающих часов. Впрочем, сейчас она находилась настолько глубоко в себе, что вряд ли бы обратила на них внимание. Недавняя беседа с командором Ваймсом частями всплывала в ее памяти, вынося на поверхность вопросы, мысли и целые пласты рассуждений. Все это вперемешку с впечатлениями от вчерашнего вечера и эмоциями, которые Шарлотте не удавалось толком определить, варилось внутри нее как в огромном котле. Записка о том, что вечером ее ждет аудиенция в Продолговатом кабинете, только добавила сумбура к внутреннему разброду. Она толком не знала, чего ей ждать от этой встречи, то ли наказания за обувную выходку, то ли награды за все остальное. Хотелось бы конечно награды, но просто отсутствие наказания тоже подошло бы. В любом случае, предстоящего разговора Шарлотта очень ждала и боялась одновременно. После десятиминутного ожидания Стукпостук проводил ее в кабинет.

Лорд Ветинари стоял напротив большого окна с видом на город – строгий силуэт на фоне прямоугольника, подсвеченного лучами заходящего солнца. Было в этом зрелище что-то успокаивающее, правильное, даже торжественное. Шарлотта поймала себя на том, что не в силах произнести ни звука, словно боялась этим разрушить магию момента. А так как патриций так же хранил молчание, она подошла и встала рядом, чтобы обозначить свое присутствие. Из приоткрытого окна доносились слегка приглушенные звуки города: голоса, цокот копыт по брусчатке, скрип колес экипажей и телег, шелест листьев на ветру, крики чаек. Последние отблески заката отражались в глазах Ветинари огненными искрами, освещали его лицо, придавая чертам резкость. Однако именно в этот момент Шарлотта разглядела на этом лице то выражение, которое очень хотела увидеть, хоть и не понимала этого до настоящего момента. А несколько секунд спустя поймала себя на том, что любуется патрицием. И чары рассеялись.

– А, миссис Лисенер, – произнес он, награждая ее вопросительным взглядом в ответ на ее задумчивую улыбку.

– Жестокий тиран и его главная любовь, – тихо произнесла Шарлотта и, усмехнувшись, добавила. – Я про город.

– Боюсь, вы придаете излишний романтизм сугубо практичным вещам.

– Виновна, признаю.

Она ожидала следующей реплики, обозначения цели, с которой ее вызвали во дворец. Однако патриций снова замолчал, глядя в окно. Затянувшаяся пауза раздражала.

– Надеюсь, вы пригласили меня не для того, чтобы я полюбовалась вашим профилем на фоне закатного неба? Зрелище конечно величественное и достойное иконографии, однако, я предпочитаю сразу перейти к сути дела.

– Если бы я вас совсем не знал, то решил бы, что вы хотите меня смутить.

– Возможно, вы действительно совсем меня не знаете.

Шарлотта старалась сохранять невозмутимый вид, хотя внутренний голос в панике вопил: «Что ты делаешь! Ты в своем уме? Ты что, флиртуешь с ним? Возьми себя в руки».

– Возможно, – внезапно согласился Ветинари. – Что ж, значит к делу. Командор Ваймс предоставил исчерпывающий отчет о вчерашних событиях. Экспертиза подтвердила наличие в вине неких веществ, способных влиять на разум и подавлять волю [1]. Так что, несмотря на некоторые… эпизоды, вы оказали неоценимую помощь в расследовании инцидента с драконом и последующих событиях. И я пригласил вас, чтобы узнать, какая награда вас устроит.

____________________________________

[1] На самом деле, подтвердил это капрал Шноббс, тайком глотнувший из бутылки. Тайное стало явным, когда по просьбе товарищей по службе он вернул все деньги, изъятые им из общего фонда, возвратил на место все ценные вещдоки, прикарманенные им за последнюю неделю, а так же раздал все долги.

____________________________________

– О! Тут ничего сложного. Я хочу, чтобы мое имя никак не фигурировало в связи с этим делом. Никаких статей, фотографий и прочего. Конечно, я могла бы сама попросить господина де Словва, но думаю, что к вам он прислушается скорее. И если возможно, я бы не хотела, чтобы мое имя хоть как-то фигурировало в слухах по этой или любой другой теме.

Если патриций и удивился подобной просьбе, то не подал виду.

– Значит, никаких упоминаний в прессе. Что же касается слухов, то вы, кажется, переоцениваете мои возможности.

– В самом деле?

– Уж не думаете ли вы, что я их инициирую?

Шарлотту так и подмывало спросить, пытается ли он ее смутить, но здравый смысл возобладал над безрассудством.

– Нет, я так не думаю. Но я уверена, что вы в состоянии повлиять на то, чтобы они прекратились.

– Я думал, вы не из тех, чьи чувства так легко задеть подобными сплетнями.

– Это так и мои чувства не задеты. Но пострадала моя анонимность, которой я весьма дорожу.

– Хм. Посмотрим, что можно сделать.

– Спасибо.

В кабинете снова повисло молчание. Шарлотта всматривалась в лицо лорда Ветинари, пытаясь понять, окончен ли разговор. Ей казалось, что он хочет сказать еще что-то и словно уговаривает сам себя на это. Устав от ожидания и внутреннего напряжения, она уже собиралась было уйти, когда он, наконец, спросил:

– Зачем вам это? – впервые за все время разговора он смотрел прямо ей в глаза.

– Что именно?

– Участие во всех этих событиях. Зачем?

– Если помните, Шалопай сам прибежал ко мне в магазин.

– А дальше? Дракон тоже сам к вам прилетел?

– Скорее наоборот. Я просто оказалась в нужном месте в нужное время, обладая нужными знаниями. Не могла же я позволить, чтобы вас убили, да еще таким изощренным способом.

– Не могли?

– А я произвожу какое-то другое впечатление? Тогда жаль. Я не из тех, кто остается в стороне, когда можно помочь. Особенно если речь идет о жизни и смерти. И судьбах многих людей. Кроме того, как представительница малого бизнеса, желающая и дальше проживать в этом городе, я крайне заинтересована в стабильности как минимум, и в экономическом развитии как максимум. А значит, я лично заинтересована в том, чтобы вы оставались живым, здоровым и работоспособным.

– Весьма прагматичный подход, – в голосе Ветинари слышалось легкое разочарование и облегчение одновременно. Шарлотта поймала себя на ощущении, что он ищет ответ на какой-то мучивший его вопрос, собирает части головоломки из ее ответов.

– Я бы назвала его здравым.

– Жаль, что немногие способны мыслить как вы. Это бы сильно все упростило.

– Да, это облегчило бы вам работу. Но сделало бы ее менее интересной.

Пристальный взгляд патриция смутил Шарлотту. Она опустила глаза и, поддавшись внезапному порыву, взяла его за руку и погладила кончиками пальцев линии на сухой ладони. Когда она заговорила, голос ее звучал тихо и отстраненно, словно она разговаривала сама с собой.

– Мало кто действительно обращает на это внимание, но мир вокруг нас, как правило, не самое приятное место. Он безразличен, часто жесток и редко бывает справедлив. Зло куда более естественное для него явление, чем добро. И быть хорошим человеком в таком мире очень непростая задача. Нужно обладать огромным мужеством, непреклонной волей и безграничной верой в себя, чтобы видеть зло вокруг, не отворачиваться от него, но и не поддаваться, а стараться стать лучше, сделать мир лучше, стараться поступать правильно. Вы хороший человек. Не в том, банальном, смысле, который обычно вкладывают в это слово. Нет. Когда о ком-то говорят, что он хороший человек, обычно имеют в виду, что он добрый, отзывчивый, сострадательный – а по большому счету удобный. С таким человеком просто, его легко использовать, он не держит обиды. Но есть хорошие люди, которых обыватель никогда не признает таковыми. Потому что эти люди неудобны, потому что они делают не то, что от них хотят и ждут другие. Каждый день вы принимаете решения, часто непопулярные, не потому, что вам это нравится или хочется, а потому что так правильно. Потому что именно эти решения должно принять. Потому что только так все работает как надо.

Она провела пальцами вдоль голубой сетки вен на тыльной стороне ладони, слегка коснулась губами длинных пальцев, уловив едва различимый сладковатый запах чернил.

– И хоть вы не нуждаетесь в благодарности, я говорю вам «Спасибо».

Шарлотта рискнула взглянуть на патриция, который выглядел удивленным и заинтересованным одновременно. Она некоторое время разглядывала его лицо, словно пытаясь навсегда запомнить эти черты: высокий лоб, удивленно вскинутые брови, пронзительно-синие глаза, резко очерченные лучами закатного солнца скулы, тень улыбки на тонких губах. Эта не-улыбка притягивала взгляд, Шарлотта чувствовала, как под аккомпанемент сбивающегося с ритма сердца ее влечет вперед.

– Зачем вам это, Шарлотта? – голос Ветинари звучал тихо и устало.

Она вздрогнула, услышав собственное имя.

– Я этого хочу… Хэвлок.

Шарлотта поразилась простоте и ясности ответа. Не имея возможности подумать хорошенько, она ляпнула первое, что пришло ей в голову. И, как часто это бывает, попала в точку. Она просто этого хотела. И своим ответом она застала патриция врасплох. Если первое «зачем» было задано из любопытства, то это «зачем» звучало как просьба. И об этой просьбе лорд Ветинари явно сразу же пожалел: неуверенность, тень которой Шарлотта успела поймать в его взгляде сменилась куда более привычной холодностью. Она внезапно поняла, что не одну ее одолевают сомнения и не смогла сдержать улыбки, решив пояснить:

– Мне всегда казалось, что люди похожи на комнаты: большие и маленькие, уютные и холодные, пустые и захламленные, обжитые и пустующие. В комнату всегда ведет дверь. Кто-то оставляет дверь нараспашку, кто-то надежно запирает, одни готовы отдать ключ первому встречному, другие только очень узкому кругу доверенных лиц, а третьи выбрасывают ключ куда подальше. Когда я вижу большую тяжелую дверь, надежно запертую на множество засовов и замков, я не могу побороть любопытство выяснить, что же скрывается за этой дверью, особенно, когда у меня предчувствие, что мне понравится то, что я за ней обнаружу.

Снова коснувшись губами тонких сухих пальцев, она произнесла уже уверенно:

– Я этого хочу. И это ровно на одно «хочу» меньше, чем требуется.

Шарлотта закрыла глаза, сделала глубокий вдох и, резко развернувшись на каблуках, выскочила из кабинета, не проронив больше ни слова.

Лорд Ветинари все еще стоял у окна и задумчиво разглядывал свою руку, когда услышал за спиной шаги своего секретаря. Проводив взглядом женскую фигуру, стремительно пересекавшую площадь перед дворцом, он отвернулся от окна и спросил:

– Стукпостук, как ты считаешь, я – хороший человек?

– Боюсь, ваш вопрос требует уточнения, сэр, – секретарь выглядел озадаченным. Он привык к приступам меланхолии своего начальника, которые часто сопровождались глубокомысленными рассуждениями. Однако в данный момент вопрос, очевидно, был как-то связан со спешно покинувшей этот кабинет женщиной. Эта территория оставалась для Стукпостука неизведанной.

– Я спрашиваю твое мнение. Как считаешь лично ты?

Молодой человек закатил глаза, обдумывая свой ответ. Затем его взгляд упал на стоящую на краю стола кружку с надписью «Самому замечательному боссу в мире» [2].

_________________________________

[2] Эта кружка являлась доминантой в интерьере Продолговатого кабинета. Своей неуместностью она вносила диссонанс в стройный ансамбль письменных принадлежностей, (не)выгодно выделяясь на фоне деловой обстановки.

_________________________________

– Несомненно, сэр. Я считаю вас хорошим человеком.

Лорд Ветинари удовлетворенно кивнул.

– Миссис Лисенер выглядела весьма встревоженной, покидая дворец, – заметил секретарь, протягивая патрицию увесистую стопку документов.

– По всей видимости, события и впечатления последних дней оказались для нее чрезмерными, – ответил патриций, взглядом давая понять, что продолжать тему не намерен. Он сел за стол, разложил перед собой бумаги и погрузился в чтение. Работа пошла своим чередом.

Комментарий к Глава 12

Боюсь, что следующие главы будут совсем нескоро, потому что автор в ужасе бегает по потолку постоянно дописывая и переделывая самые ответственные моменты, малодушно подумывая наплевать на рейтинг и снизить его.

========== Глава 13 ==========

Шарлотта сидела в кресле у окна в своей спальне на втором этаже. Прошло две недели с ее визита во дворец. Все это время она страдала от бессонницы. Большую часть времени занимало самоедство и изведение себя за свое поведение, свои слова, свою несдержанность. В самые тяжелые моменты ей казалось, что она натворила что-то ужасное и глупое, ее накрывало волной стыда и отчаяния. Иногда ей овладевала апатия, когда пропадали любые мысли и чувства, а голова казалась набитой ватой. Обычно же она злилась на себя за то, что открылась и тем поставила себя под удар. В такие дни ее подмывало бежать как можно дальше, не оглядываясь. Она даже успела продумать, куда и как бежать, и что ей необходимо будет с собой взять, но потом понимала, что это бессмысленно. Во-первых, нигде она не будет в такой безопасности как в Анк-Морпорке. Во-вторых, от себя все равно не убежишь. Весь этот ураган чувств и мыслей будет путешествовать с ней, как бы быстро и как бы далеко она ни убегала. В итоге к концу второй недели Шарлотта пришла к тому, что единственно правильным будет просто принять как данность, что она влюбилась. Это не самое страшное, что с ней случалось. Жить с этим точно можно.

Согласно книгам, которые так любила читать и перечитывать Айрис, страдающей от неразделенной любви женщине полагалось сидеть на подоконнике, пить вино из большого бокала (или прямо из бутылки, в зависимости от степени страданий и решительности характера), курить сигареты, томно вздыхать и беззвучно ронять слезы на шелковую сорочку. Иногда допускалось порыдать в подушку. Проблема заключалась в том, что шелковых сорочек у Шарлотты никогда не было. Да и плакать ей совершенно не хотелось. То ли свое она отплакала уже давно, исчерпав весь запас слез, выданный ей при рождении, то ли просто не видела в этом пользы. В конце концов она не чувствовала себя несчастной. Смущенной, запутавшейся и даже немного воодушевленной, но точно не несчастной. Томно вздыхать женщина не умела и в ее возрасте уже не собиралась учиться. Курение ее не привлекало, а алкоголя она предпочитала избегать после бала. Малодушное рассуждение, что шампанское виновато в том, что у кое-кого немного отказали тормоза, успокаивало в этом водовороте сожалений о различных поступках.

Обложившись справочниками и стопками бумаги, она пыталась составлением кроссвордов отогнать мысли, преследующие ее в последние дни. Она надеялась, что головоломки отвлекут ее от навязчивых воспоминаний о патриции Ветинари, но помогало плохо.

Осознав, что уже битых полчаса она пытается вникнуть в смысл довольно простого по своему содержанию предложения, Шарлотта захлопнула книгу и, собрав все справочники и словари стопкой, понесла их в библиотеку, под которую была отведена большая часть спальни. Спускаясь со стремянки, которой она пользовалась, чтобы убрать или достать книги с верхней полки, Шарлотта оступилась и непременно упала бы, но ее подхватили чьи-то уверенные руки. Сердце пропустило удар. Она замерла от ужаса, ругая себя за непозволительное легкомыслие. Нельзя было расслабляться и забывать, что поймать ее могут в любой момент. Однако, повинуясь навязчивому ощущению, она вдруг осознала, что держат ее очень бережно, что это не захват и попытка ее удержать, это своего рода объятие. Сердце снова пропустило удар, когда боковым зрением она увидела черную трость с серебряным набалдашником в виде головы Смерти, прислоненную к креслу. Напряжение, вызванное страхом первых секунд, отпустило. Чувствуя, как дрожат и подкашиваются ноги, Шарлотта немного отклонилась назад в попытке найти опору. Ее мягко прижали к себе. Она уловила сердцебиение, учащенное, но не настолько, как ее собственное, почувствовала тепло другого человека. Ей захотелось удержать ощущение надежности и неожиданной нежности, которое дарили эти объятия.

Ветинари развернул ее лицом к себе, по-прежнему мягко удерживая за плечи. Его серьезный внимательный взгляд, а так же внезапная близость заставляли Шарлотту чувствовать себя беззащитной и смущенной, а это было непозволительной роскошью в ее положении. Она изо всех сил старалась не отводить глаза, всматриваясь в столь знакомые черты и незнакомое, мягкое, выражение лица. Она поняла, что дрожит, а во рту пересохло, когда он внезапно спросил:

– Ты боишься?

Не найдя в себе сил произнести это вслух, она напряженно кивнула.

– Меня? – Ветинари не стал скрывать своего изумления.

Шарлотта улыбнулась немного нервно и, осмелившись коснуться рукой его лица, покачала головой

– Нет. Тебя я не боюсь, – прошептала она в безуспешной попытке справиться с голосом.

– Тогда кто или что так тебя пугает?

– Возможные последствия. И мое прошлое.

Он удивленно вскинул брови.

– Я не лучшая компания для правителя крупнейшего города Диска, в любом начинании.

Она немного отстранилась, деликатно высвобождаясь из объятий, и повернулась спиной. Приспущенная сорочка обнажила плечо, на котором, чуть выше лопатки, виднелись шрамы от ожогов, складывавшиеся в узор, напоминающий голову льва. Ветинари осторожно коснулся клейма. Деликатность этого прикосновения резко контрастировала со сталью в его голосе, когда он произнес: «В Анк-Морпорке нет рабов».

– Поэтому я чувствую себя здесь спокойнее, чем где-либо, – ответила Шарлотта, стараясь подчеркнуть благодарность, которую испытывала за эти слова, – Но тем людям плевать на законы Анк-Морпорка.

– Тогда они познакомятся с командором Ваймсом, – она не видела его лица, но поняла, что сказано это было с улыбкой и, надо полагать, весьма зловещей.

Она ощущала, как в ней просыпается желание, чувствовала готовность раствориться в нем, однако голос разума не желал сдаваться так просто.

– Я не хочу, чтобы из-за меня возникли проблемы.

– Этот город ежедневно подкидывает мне массу задач различной степени сложности и разрешимости. Меня оскорбляет твое сомнение в моих силах и способностях. Кроме того, если вспомнить события последнего месяца, еще не известно, кто кому больше может доставить неприятностей.

Патриций отступил на шаг. Он не хотел быть неверно истолкованным.

– Но если ты переживаешь, что твои проблемы мне не по плечу или я не представляю, с чем имею дело, ты можешь рассказать.

Шарлотта в задумчивости присела на край кровати. Прозвучавшая просьба оставляла возможность выбора, пространство для отказа и это, черт возьми, подкупало.

– Разговор будет долгий, так что располагайся, – она кивнула в сторону огромного кресла, стоявшего неподалеку.

Некоторое время она молча с отсутствующим видом теребила завязки своей сорочки. Ветинари, удобно устроившись в предложенном кресле, терпеливо ждал.

– С чего бы начать…? Кстати, а что говорится в досье на меня? – она ехидно прищурилась.

– Откровенность за откровенность. Ничего особенного. Родилась и выросла в Ничегофьорде, в Анк-Морпорк приехала семь лет назад, три года как вдова, владеешь магазином, оставшимся после смерти мужа.

– Хм. Я родилась и выросла в Псевдополисе, – Шарлотта довольно ухмыльнулась наслаждаясь выражением удивления на лице Хэвлока Ветинари.

– Наша семья была довольно состоятельной, но когда мне было одиннадцать, отец разорился. Пришлось продать наш особняк и загородное родовое поместье и переехать в дом поменьше. Через два года родители подыскали мне жениха лет на тридцать старше. Ему был нужен титул, родителям – деньги. Удачная сделка. Меня, естественно, никто не спрашивал. Свадьба должна была состояться вскоре после моего шестнадцатилетия, а за неделю до дня рождения я познакомилась на улице с молодым человеком. Он был веселым, обаятельным и обходительным. А еще он был мошенником, чего я тогда, конечно, не знала. Хотя, даже если бы и знала, это вряд ли что-либо изменило.

– Ты сбежала? – в вопросе патриция отсутствовала вопросительная интонация.

– Сбежала. Так начался кочевой период моей жизни: мы часто переезжали с места на место, нигде надолго не задерживаясь. Поначалу это было интересно и весело – новые города, страны, новые знакомства, казалось можно обойти весь мир. Но после парочки неприятных эпизодов, когда вскрылась вся правда о причинах наших путешествий, я охладела к такой жизни. Джим – так его звали – пошел мне навстречу. Думаю, он действительно меня любил, точнее считал, что любил, и хотел заботиться. Так мы оказались в Ничегофьорде – краю снегов, льдов и отвесных скал. Красиво, монументально и невыносимо скучно. Там мы поженились и прожили несколько лет, которые, пожалуй, можно назвать счастливыми.

Шарлотта замолкла, о чем-то задумавшись. Ветинари сидел с закрытыми глазами и внимательно слушал.

– Вероятно, поэтому я не заметила как Джим, очевидно, заскучав, взялся за старое, плюс начал играть в карты. В одной такой игре он сильно проигрался. Победитель потребовал в качестве награды меня. Как я сейчас понимаю, они именно с этой целью и ездили по небольшим городам, присматривая идеальных жертв, которых можно было развести на подобное. Своего рода бизнес. Джим согласился. С одной стороны, у него не было выбора, с другой – этот дурак надеялся выиграть время, чтобы придумать план побега. Но у тех ребят все было схвачено. Так я стала вдовой в первый раз и попала на подпольный невольничий рынок в качестве товара, а оттуда на Мунтаб, где и обзавелась клеймом. Это далекая страна, где-то на окраине мира, мало кому есть дело до того, что там происходит. Нас было около двадцати человек, в основном мужчины, которые работали на плантациях, строительстве и занимались прочей тяжелой работой. Женщины занимались домом, хозяйством и… развлекали… хозяина и его гостей. Провинившихся ждали розги, голод и клетка. Провинностью могло стать что угодно, на усмотрение управляющего – мистера Скриптера. Тяжелее всего карались попытки побега – одной неудачной хватало для того, чтобы отбить охоту к дальнейшим попыткам. А удачных не было. По крайней мере до меня.

Шарлотта грустно улыбнулась. Она вытащила карандаш, удерживавший волосы в пучке на затылке и нервными быстрыми движениями стала перебирать упавшие на плечи пряди, заплетая их в косу.

– Первый год был тяжелым. У меня не самый покладистый характер, а это не лучшее качество для рабыни. Но если держать себя в руках и помалкивать я догадалась, то скрыть факт своей грамотности мне не удалось. С одной стороны я оказалась полезной для хозяина и это немного облегчило мою участь, с другой – меня возненавидели все остальные, ведь они были в основном неграмотные и их эксплуатировали в убийственных условиях, в прямом смысле. Примерно год ушел у меня на то, чтобы придумать план побега. И еще три, чтобы его реализовать: усыпить бдительность, продумать и подготовить мельчайшие детали, учесть любые нюансы, скрыть следы, подготовить запасные варианты. Заодно училась на чужих ошибках.

Шарлотта замолкла, с отсутствующим выражением лица, расплетая только что законченную косу и начиная заново.

– Как ты сбежала? – нарушил молчание Ветинари несколько минут спустя.

– На удивление легко – прямо у них из-под носа: спряталась в повозке, которая привозила строительные материалы и увозила мусор. Днем все были заняты на работе, так что меня бы хватились не раньше ночи, а то и вообще к утру. К тому времени я была уже довольно далеко, присоединившись к торговому каравану. Но то ли успех, то ли долгожданная свобода вскружили мне голову и я сделала глупость – вернулась в Псевдополис в надежде отыскать родных. Видимо, Джим что-то разболтал обо мне, потому что меня выследили довольно быстро и улизнуть мне удалось буквально чудом. Тогда я решила понадежнее спрятаться и для этого забралась в самую глушь. Так я оказалась в Ланкре. Хорошее было время. Правда, оказалось, что незнакомка в глубинке слишком бросается в глаза и вызывает вопросы и подозрения. Так меня выследили во второй раз. И поймали. Оказалось, за мной отправили лично мистера Скриптера.

Лицо Шарлотты приобрело отстраненное выражение, голос звучал глухо, словно она находилась где-то далеко.

– Жестокость, по большому счету, имеет два лица. Первое происходит из тупости, банальной тупости, присущей людям, не способным четко понимать и осознавать последствия своих действий. Они могут обладать довольно своеобразной моралью, иметь ценности, быть хорошими сыновьями, мужьями, отцами. Но они не способны понять и прочувствовать, как их действия отзываются в других людях. Они просто не умеют ставить себя на место другого человека. В этом они похожи на детей, которые в силу возраста и развития тоже бывают жестоки из-за того, что еще не научились сочувствию, не умеют думать в перспективе. Но что простительно детям, не может быть простительно взрослым. Но даже такие тупые живодеры младенцы по сравнению со второй группой. Второе лицо жестокости – садизм. Осмысленное целенаправленное причинение боли, унижение, уничтожение другого человека. Эти люди упиваются чужими страданиями, получают от них удовольствие. Они умны, расчетливы и полностью отдают себе отчет в своих действиях. У таких людей нет морали, нет ценностей, нет чувств. Именно таким человеком является мистер Скриптер.

Шарлотта передернула плечами, словно сбрасывая с себя морок тяжелых мыслей и воспоминаний. В очередной раз расплетенные волосы мягкой волной заструились по спине.

– В общем, если бы не Айрис, которую они везли с невольничьего рынка к хозяину, я бы снова оказалась в рабстве или наложила на себя руки по пути, что более вероятно. Однако вдвоем нам удалось справиться с охраной, которая явно не ожидала подвоха от двух хрупких женщин. Скриптер конечно оказался проворнее, за что получил факелом в лицо, – она зловеще улыбнулась, смакуя воспоминание. – Тогда же я решила, что скрываться надо там, где тебя не заметят, где полно таких как мы и никому нет дела до незнакомцев, то есть в Анк-Морпорке. Вот уже семь лет как мой план работает идеально и я рассчитываю, что будет работать и дальше.