Текст книги "Сорочьи перья (СИ)"

Автор книги: Каролина Инесса Лирийская

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 7 страниц)

О, они не упустят возможность уколоть его и напомнить, что он за выродок. Вольга устало рассмеялся; будь у него другие источники, он ни за что не пошел бы к кумушкам.

– Да уж, славная встреча, – прервал он. Попытался хотя бы. – Я ищу кое-что, о чем вы можете знать. Слышали наверняка про вашу дальнюю родственницу, Жар-Птицу, да только она попалась на какие-то дешевые уловки и таится в клетке… Вот только правда ли это? Смогли люди поймать великий дух огня?..

Он болтать был горазд, когда нужно было, но все же переговорить кумушек у Вольги не получилось: они ни на мгновение не прекратили обсуждение, правда, ему удалось подкинуть им нечто новенькое. Они вспомнили Жар-Птицу – хотя слова о родстве были большим преувеличением. С тем же успехом сам Вольга мог считаться родичем огненного духа – от того, что поговаривали, будто предки его змеиные когда-то могли пыхать пламенем.

– Слышали мы, знаем, конечно, дошло до нас, – захлебывались голоса кумушек. – Да только за слова платят словами, дитя, и ты…

– Я служу человеку, которому силу даровал Черный Бог, – рявкнул Вольга, – и нам нужна Жар-Птица. Как вам такая история?

Они согласно загомонили, но Вольга не сказал больше ни слова, решив, что и этого хватит с лихвой – как же, знаменитый Вольга кому-то служит, да еще ввязался в грязные игры богов, полные крови и страха. И для чего-то ему понадобилась чистая сила, птица огненная.

Не стоило говорить кумушкам о долге, о их неприятном положении, о том, что по законам чести Вольга при всем желании не может сбежать в ближайший лес, бросив Кощея с его безумными затеями – Кощея, которому не повезло попасться князю Велимиру, царствующему в Киеве… Поймать Жар-Птицу! Велимир всего-то хотел поразвлечься с безумной затеей, прежде чем казнить их.

– Жар-Птица вечная, яркая… – шуршали голоса. Они купались в них, а у Вольги мутилась голова.

– Я знаю, что она такое! Как ее ловить?! – настаивал он.

– Сама страсть, обжигающая, первый из огней, – с хохотом отвечали кумушки, – да, она любит места, где много огня, счастья, вина… О да, мы знаем, как князь Туровский ее поймал, о, это было больно, это было подло. Он поймал ее, как ловят диких зверей, на корыто с пшеном, замешанным на вине, – с хихиканьем рассказали кумушки.

Вольга позволил им болтать дальше, описывая затею коварного князя снова и снова, довольно выдохнул. Он знал, что Птица и правда в Турове, и о том, как ее подманить. Никто, кроме кумушек, не рассказал бы ему о том, что происходило в соседнем княжестве так, словно они сами это видели, своими глазами. Но это было не так. Кумушки никогда не покидали своего дуба, вести приносил им свободный ветер… или такие путники, как Вольга, пришедшие обменять одну историю на другую.

– Мы знаем про этого мальчишку, знаем хорошо, – вдруг вмешался чей-то голос, повел остальных за собой, словно певцов – кумушки стали поддакивать, беспокойно размахивая крыльями. – Черный Бог его вытащил с того света, да только обрек на худшее, да-да, худшее! Он поставит его перед Китежем, и никто не знает, кто падет первым…

– Даже вы не ведаете будущего! – рявкнул Вольга, вдруг обозлившись. Сам себе напомнил сердитого пса, огрызающегося на сидящих наверху птиц. – Никто не ведает! Вот не принесем Велимиру Птицу – головы нам отрубят, никакого Китеж-града не увидим, да и пойдут прахом все эти божественные затеи!

Они отозвались дружным хохотом, словно Вольга чего-то важного не знал. Он не стал ничего возражать. Слухами, конечно, земля полнится. Но иногда это всего лишь слова, бессмысленные, сухие, как рассыпчатый песок. Они ничего не стоят для тех, кто упрямо пытается выжить.

Вольга не прощался – иногда проще убраться подобру-поздорову, пока тебя не видят. Он даже порадовался, что они заняты новым обсуждением, рассказывая про Кощея, про темную магию, про Китеж-град… Вольга потряс головой.

Им бы до этого дожить, а что до болтовни… пускай говорят, ему не жалко.

========== 18. колодец ==========

– Лада, там в колодце кто-то есть! – крикнул братишка, подбежав к ней и дернув за юбку. Лада обреченно вздохнула и покачала головой; она штопала рубаху и не хотела отвлекаться.

– Лада, ну Лада! – канючил Добрыня, увиваясь рядом и будто нарочно отвлекая. – Пойдем вместе посмотрим, а то мне одному страшно! Ну идем же!..

Она шикнула сердито, цокнула. Хотела кулаком пригрозить, да руки были заняты, вот Ладе и приходилось на него хмуриться. Но такого малец не понимал.

– Лягушки там, наверное, живут, – сказала Лада то, что думала, – и нечего разглядывать, а то еще свалишься!

– Нет, там что-то другое, я слышал! – заупрямился брат, не по-детски насупившись. Обиженно – что ему не верили и считали за неразумного ребенка. – Оно ухает и бьется как будто. А помнишь, бабка Ведамира рассказывала, что там ведьму когда-то топили?

– Глупости все это, никаких ведьм тут быть не может, у нас церковь – видел, какая высокая? И купола золоченые, – отрезала Лада значительно. – Не может быть тут никакой нечисти, байки это. А ты дурак, если в них веришь.

Добрыня все не унимался и сильно надоедал ей этим мельтешением, поэтому Лада, тяжело вздохнув, отложила ненадолго работу, подошла к углу, выхватила метлу и протянула ее брату:

– На вот, лучше помоги мне подмести, – попросила Лада, решив его силы куда-нибудь в мирное русло направить. Обычно брат работы не чурался, вот и сейчас схватился за метлу, которая была чуть выше его ростом, и стал усердно елозить ей по полу, выметая сор.

– А все-таки ты, Лада, глупая баба, – пробурчал он себе под нос. – Ничего не понимаешь.

– Что ты сказал? – вспыхнула она, подскочив. – Ух, я тебе!

Взметнув облако пыли, брат побежал подметать в сени, только бы под горячую руку ей не попадаться. Лада не стала за ним бежать, довольная тем, что Добрыню не только прогнала, но и к полезному делу пристроила. Иголку в батькину рубаху она вонзала почти сердито, никак не могла успокоиться.

Но, как ни странно, вскоре Лада об этом забыла. Мелкие стычки с братом постоянно случались, поэтому она выбросила из головы. Потом ей говорили соседи, что видели Добрыню возле проклятого колодца, но тот, кажется, не был в опасности – он просто кидал камни вниз, пока его не погнали прочь. У Лады было слишком много дел, чтобы не думать о том, чем занимается ее надоедливый братец.

Пока он не пропал.

Осознание пришло не сразу, потому что днем все были заняты, а к вечеру Добрыня не вернулся, и родители переполошились. Сначала Лада не верила, что с братом и правда что-то случилось, но ему вечно приходили странные идеи в голову – в прошлый раз он попытался сбежать с другим мальчишкой из деревни на войну… правда, нашлись они в ближайшем же леске.

Пришлось рассказать про колодец. Отец даже не стал ругаться на Ладу, хотя она сжалась в комок, боясь, что ее ударят, только бросился туда опрометью. Мать едва поспевала за ним, подобрав юбку на бегу. Было уже темно, однако кто-то из соседей заметил огни, потянулись люди… И все вместе они стали обшаривать место вокруг колодца.

Лада стояла чуть поодаль, звала брата, но никто не откликался. Ей было холодно, и она обнимала себя руками, но как будто боялась уходить, пока не узнает хоть что-то… и все равно поиски их оказались бессмысленными. Они не нашли ничего – и никого, кто слышал бы что-то о Добрыне.

Ни на этот день, ни в последующие.

Иногда Лада плакала, ругая себя. Нужно было пойти с братом, посмотреть на колодец и убедить его, что в нем не заточена никакая ведьма. Это было так просто, но она предпочла заниматься своими делами и не обращать внимания. Однако Лада успокаивала себя тем, что в колодце не нашли тела – мужчины занялись этим, они искали по дну, вытащили чье-то старое ведро, однако там определенно не было Добрыни. Быть может, в этот раз он все же убежал из дома – и что с ним случилось…

Лада думала о нем все время. Она бросалась к двери, слыша стук, надеясь, что брат вернулся. Иногда ей казалось, что она сходит с ума, и Лада слышала, как за спиной у нее шепчутся люди. Она старалась найти себя в работе, просто заниматься чем-то, чтобы это заслоняло все ее мысли.

В тот день она полоскала одежду в реке – почти спустя год с того дня, как пропал ее брат.

– Извините, – позвал ее кто-то. – Вы ведь Лада?

Лада испуганно обернулась. Обычно, если с тобой заговаривает вежливый мужчина, это настораживает. И даже может быть опасным.

За спиной ее стоял юноша – он был одет в какую-то старую, однако опрятную одежду, волосы завязывал в растрепавшийся хвост; при себе у него был меч, и Лада невольно напряглась. Но посмотрела в лицо ему и невольно задумалась – не видела ли где? Острые скулы, нос прямой, а глаза сияют молодой зеленью… Лада поглядела в воду речную и поняла: у нее глаза те же. Такие же точно. Юноша стоял, чего-то ожидая, не отваживаясь ни слова вымолвить, только глядел на нее, как побитая собака.

– Я не… ты?.. – Лада задохнулась. – Добрыня?

Она не верила, однако же рассказывали про чудеса разные, и сердце ее радостно забилось. И хотя напоминало все жуткий сон, словно она не заметила, как пролетели года, а она постарела, будто она и правда с ума сошла… Но Любава схватилась за горящие щеки – те были гладкие, обычные, и она знала, что прошло всего одно лето с того горького дня…

Брат кивнул – совсем незнакомо, по-взрослому. Да он и был теперь взрослым – едва ли не старше ее. Несмело Лада шагнула навстречу, но не отваживалась коснуться.

– Но как же ты… как такое возможно?

– Главное – что я вернулся, не так ли? – сказал он, и голос его дрогнул. – Я жив, сестра, вот и все.

Она не выдержала, бросилась, повисла на шее, обнимая. Добрыня был почти что чужой, но Лада в отчаянии цеплялась за его плечи, прижимая к себе, как будто неведомая сила могла снова их разлучить. В голове ее не укладывалось произошедшее, и Лада дрожала, как при сильной лихорадке, а Добрыня несмело поглаживал ее по спине, как если бы отвык от человеческих прикосновений.

– Но что… что было на дне колодца? – спросила она вдруг, чуть отстранившись.

Он дернулся; тень пробежала по его лицу. Больше не мальчишка – мужчина, испытанный болью.

– Навь, – коротко сказал Добрыня. И невольно коснулся клинка у себя на поясе.

И больше Лада его об этом не спрашивала.

========== 19. сирин ==========

Не было в Вологде никаких чудес, и даром сказки рассказывали про старые времена, когда по земле ходили странные существа, не похожие на людей. Прежний князь, дед правителя этих земель, сильно позаботился, чтобы в его пределах не объявлялось никакой нечистой силы, даже из Китеж-града просил священников прислать, чтобы песнопениями своими изгоняли темных тварей. Китеж согласился, священники приехали. И с тех пор полнилась Вологодская земля церквями с большими колокольнями, что трезвонили так, будто последний день пришел.

Княжна Яролика в детстве сказки любила, мечтала в глубине души, что с ней случится что-нибудь невиданное, чудесное, чтобы выручать ее прибыл сам княжич из могучего Китеж-града – тогда он непременно на ней женится и она будет самой счастливой девушкой на свете. Но время шло, и Яролика понимала, как наивны и слепы были те мечты. В жизни княжеской дочери не было места чудесному; будущее ее было учтено, ее сговорили с правителем соседних земель, князем из Костромы. Он годился ей если не в отцы, то в дядья…

И никаких чудес так и не случилось. До одного дня.

Яролика тогда шла со своими девушками по двору, она ходила в главный храм – молиться о своем младшем брате, который захворал и лежал в горячке, несмотря на жаркое лето. Все надеялись, что наследник выживет, однако Яролика волновалась не только за будущее княжества, но и за своего младшего братца, такого похожего на нее – Борис тоже любил сказки, как и она в детстве, вот только мечтал больше о воинской славе…

Во дворе Яролика сразу заметила слоняющегося без дела дружинника и даже пошла к нему, когда девушки наперебой заголосили:

– Ох, княжна, он, верно, пьян, смотрите, как шатается! Дядька им займется, незачем вам в это вмешиваться…

– Он должен охранять княжескую семью! – гордо заявила Яролика. – А сам напился, как скотина. Может, если его отчитает княжна, ему станет стыдно!

И она бесстрашно подошла к покачивающемуся на месте воину. Однако, приблизившись, Яролика отчетливо поняла, что от дружинника не пахнет хмельным ничуть, а глаза у него страшные, пустые. Он словно спал наяву, не видя княжну и не слыша ее голос, даже когда Яролика отважилась потрясти его за плечо. Тогда-то она заподозрила неладное, приказала нерасторопно вьющимся вокруг девушкам сбегать за жрецом Белобога – те были и лекарями, и проповедниками…

Воин так и не пришел в себя. Потом Яролика справлялась об его здоровье, встревоженная тем жутким зрелищем, но ей ответили только, что его передали на попечение монахов. Отец не хотел, чтобы Яролика задумывалась о чем-то настолько ужасном, как помешательство ума, а мать только суеверно крестилась.

Вскоре пошли по двору слухи, что на следующий день безумие забрало еще нескольких воинов; потом в беспамятство впал конюх, несколько прачек. В посаде было тихо, и неизвестная болезнь вредила только тем, кто жил или работал в княжеском тереме… Отец издал указ, согласно которому беглых дворовых будут нещадно сечь и отдавать потом на самый черный труд, однако это не удержало некоторых от побега, когда забрали еще нескольких человек к хмурым монахам. Яролика почти понимала этих бедных людей: у них был шанс спастись. А куда бежать ей?..

Удивительное дело, но Яролика не чувствовала такого страха, как должна была. Напротив, странная щекотка поселилась в груди, и она хотела во что бы то ни стало выяснить, что случилось. Никто из ее рода не бежал от опасности…

Ответы она вдруг нашла, застав отца поздним вечером, бродящим по терему. Яролика отправлялась спать, однако заметила, как он вышел от матери – и вид у него был до того потерянным, что ее сердце невольно защемило: что, если и он?.. И что будет делать княжество без правителя?

Но отец тускло улыбнулся, заметив Яролику, застывшую с прижатыми к груди руками.

– Знаешь, дочь моя, почему в нашем княжестве раздается колокольный звон? – спросил он.

– Чтобы нечисть не ступала в наши земли…

– Она боится грохота и звона. Это и святая земля долгие годы отпугивали ее, но теперь она притерпелась, наши уловки не помогают, больше нет… – Он сам бормотал, словно безумный, но это было помешательство совсем иного рода, не как у всех тех людей – нет, усталая обреченность человека, слишком уставшего от кошмара, в котором они теперь жили.

– Кто боится? – прошептала Яролика. – О ком ты говоришь?

– Птица Сирин. Посланница Нави. Ты же знаешь, когда твой дед пришел к власти, он обошел старшего брата… А тот сошел с ума, потому что ему напела Сирин…

– И что же он должен был отдать ей взамен? – с замирающим сердцем спросила Яролика.

– Души своих детей. И детей их детей. Он думала, что Сирин не сможет стребовать долг, если на нашей земле ей не будет места… но она сильна и упряма.

Яролика пораженно вздохнула и побрела в свои покои, где забылась неспокойным сном. Она и представить не могла, что дед, которого все вспоминали как самого святого и богобоязненного человека, мог пойти на сделку с нечистью. Но разве не было это бесчестно – обманывать, даже если договорился с чудовищем? Яролику с детства учили, что уговор должен быть справедливым…

Она знала, что сбежать не получится, да и не спасет ее там ничто. Поэтому Яролика решила, что прятаться бессмысленно.

Она ускользнула ночью. Догадалась уже, что Сирин прилетает, когда опускается тьма, потому что в это время колокола молчат дольше всего. Не было никаких трудностей с тем, чтобы выйти из терема, потому что стражники все были безумными, а людей не хватало. Во дворе было зябко и страшно, и Яролика вся дрожала, но ступала вперед. Она не знала, куда идти; но тут Яролика услышала шорох огромных крыльев, испуганно задрала голову.

Сирин была огромной черной птицей, необъятной, как сама ночь. Только голова была у нее не птичья, а человеческая, голова прекрасной женщины. И она хищно улыбалась, глядя на Яролику.

– Если тебе нужно кого-то забрать, пусть это буду я! – содрогаясь от собственной смелости, крикнула она.

– Похвальная смелость, дитя, – проклекотала Сирин. – Ты мне нравишься. Не стала прятаться за стенами, как твои предки. Я заберу тебя. Но, поскольку долг не отдавали долгие годы, мне не нужна только твоя смелая душа. Я заберу тебя с собой в Навь.

Яролика пошатнулась, с надеждой вздохнула. Она будет жить, не станет призраком без души, как те несчастные, которых терзала Сирин, пытаясь добраться до княжеской семьи.

– Я согласна, – быстро сказала она, пока птица не передумала и не решила забрать всю ее семью… и маленького брата. – Я пойду с тобой.

Сирин улыбнулась – и запела. И была это самая дивная песня, которую Яролика когда-либо слышала.

========== 20. мшистый ==========

Запах был странный – мшистый, глубокий. Очень лесной. Василий остановился и присел у ручья, вглядываясь в воду. На него смотрело собственное бледное отражение, сильно заросшее клочковатой бородой за время странствия, и Василий невольно подумал о том, что нужно бы сбрить все – благо, кусок мыла у него с собой был, а острый нож висел на поясе. Умирать – так не жалким оборванцем…

Этот лес беспокоил его. Конечно, не Лихолесье с его неведомым Владыкой, что таился в самом сердце чащи – и речь была отнюдь не про царя Кощея, а про нечто древнее и страшное, про старых богов. Но не только в том лесу было такое – нет, обломки старины раскиданы были по всей Руси, и иногда люди случайно заблуждались в таких, а потом рассказывали небылицы…

Правда, Василий сам искал. И нашел ведь, судя по тому, как преломлялось его отражение. Каждая река – граница, переход из одного мира в другой. Василий не переступал через речушку – тут и шага хватило бы, – но, когда он поднял голову, напротив него сидела девушка с распущенными волосами цвета золота. Одета она была в одну легкую рубашку, ничуть не скрывавшую ее прелести.

Русалка? Нет, речушка слишком мелкая. Значит, берегиня, водный дух. Василий поразился тому, как спокойно об этом размышляет. Совсем недавно был псом на поводке у китежского князя, убивал тех, кто был неугоден святому городу, жег такую же нечисть и рубил, а сейчас сам обращается к ним с последней надеждой. И погрязает все глубже в колдовстве…

– Здравствуй, путник! – почти приветливо сказала ему удивительная девушка.

– Здравствуй и ты, госпожа этих вод. Можно ли напиться?

Она степенно кивнула. Нечисти нравилось вежливое обращение, нравились поклоны, которые им отбивали люди, и Василий понял, что иногда проще быть почтительным, переступить через себя… Да и был ли это он – или же его тень, воспитанная при китежском дворе?

Вода в речушке оказалась холодная, что зубы сводило, но вкусная. Самое то после долгого пути. Василий снова благодарил девушку, и ее глаза, цепко следившие за ним, немного оттаяли, а губы изогнулись в очаровательной улыбке.

– Что ты здесь ищешь, колдун? – спросила она с поистине девичьим любопытством.

– Слова, которыми можно разомкнуть старое проклятие.

Девушка прищурилась, оглядывая его – и не находя тяжкого бремени проклятия, и тогда Василий вынужденно пояснил:

– Это для одной женщины… Для той, что мне дороже других.

– Не слишком легкий путь ты выбрал, – фыркнула речная девушка, и ему показалось, что в голосе зазвенела ревность. Такова уж была нечисть, своенравная и страстная. Возможно, ему стоило польстить, уговорить берегиню сладкими речами, но лучше всего у Василия получалось драться, а не говорить – тогда уж стоило брать с собой Ивана…

Он смиренно ждал, когда девушка заговорит снова. За ее спиной лежала какая-то невиданная, сказочная земля, заповедная часть леса, но Василий не смел ступить туда без позволения. Он и сам не знал, что иначе случится: разверзнутся ли небеса или из-под земли выскочит жуткое чудовище, чтобы откусить ему голову, но он сознавал, что не сможет ступить туда без разрешения.

– Я знаю, кто ты такой, князь Черниговский, – сказала берегиня. – Ты сеял смерть, приносил нашему роду только огонь… А теперь, когда тебе понадобилось что-то, ты пришел просить…

– Я делал это не по своей воле, – напомнил Василий, гордо поднимая голову. И все равно слова его звучали жалким оправданием. – Я не прошу милости. Если, чтобы получить этот заговор, мне придется пройти испытания, я не побоюсь…

Она тихонько рассмеялась, прерывая его пылкую речь. Василий прикусил язык. Глаза у девушки были синими, пронзительными, и, глядя в них, у него не получилось лгать. Но ему нечего было прятать, и она довольно кивнула. Заметила, что Василий понял эту маленькую уловку.

Вскочив на ноги, она ловко потянулась, словно стараясь его искусить, – но Василий терпеливо ожидал. Девушка подала ему руку, прикосновение было прохладным и ласковым, и она потянула его через реку. По лицу скользнуло что-то, чего Василий не успел понять, и вот он уже стоял по ту сторону, и сапоги у него были сухие, будто он прошел прямо по воде.

– Дедушка тебя ждет, – улыбнулась берегиня, просияв. – Идем за мной. Если он посчитает тебя достойным, он даст тебе слова.

– А если нет?..

Она рассмеялась снова, словно Василий был ребенком, задававшим глупые вопросы.

И он шел, стараясь не оборачиваться и не смотреть по сторонам, чтобы не сгинуть навсегда в лесу, который шептал, жил, смотрел на него голодными зелеными глазами. Лес был старым и вечным – и наверняка забрал не одного самоуверенного колдуна, пришедшего сюда за истиной. Василий хотел верить, что он несколько лучше своих предшественников – потому что шел на это не ради власти или силы, а ради чьей-то свободы…

– Желаю тебе удачи, – сказала ему берегиня напоследок.

И подтолкнула к кругу древних мшистых камней.

========== 21. грибы ==========

– Ты правда уверен, что это не отрава?

Вольга закатил глаза и тихо заворчал – звериным утробным звуком, но его попытки изображать злого страшного волк перестали впечатлять мальчишку уже давно. А Вольга быстро понял, что, несмотря на годы, проведенные в ордынском лагере, княжескую кровь ничем не вытравить – Кощей любил, чтобы его беспрекословно слушались. Сейчас он, сидя у небольшого костерка, мрачно наблюдал за Вольгиным уловом – обычные лесные грибы.

У Кощея все получалось мрачно, а сгущавшаяся темнота лишь усиливала впечатление. Если бы кто наткнулся на него в ночи, точно принял бы за проклятого Чернобогова волхва. Словом, выглядел он жутко, однако в душе по-прежнему был княжеским мальчишкой, не умеющем выживать в лесу. Без Вольги он бы точно сгинул – и не только потому что ноги его не слушались.

– Я слышал, твои родственники с севера после таких грибов бросаются в бой, как звери. Берсеркеры, – зловеще протянул Кощей, подбираясь ближе к огню.

– Не после таких, – проворчал Вольга. – И мне не нужны эти мнимые превращения, когда я сам могу обернуться хоть драконом.

Кощей бросил на него удивленный настороженный взгляд, как будто Вольга сейчас станет чешуйчатым гадом и откусит ему голову, но не замолк:

– Ну, в таком случае, тебе еще меньше доверия! Я слышал, что некоторых зверей яд не берет, они и мухоморы спокойно едят…

– Раз такой умный – иди сам поищи, – отмахнулся Вольга.

Как он и предсказывал, Кощей даже не пошевелился, не попытался выскользнуть из теплого светлого круга от костра. Будь у тебя хоть сколько колдовских сил лично от Черного Бога, ты всего лишь человек, а ночь внушает ужас. В этом Вольге виделась какая-то справедливость.

– Я сам-то не умею, – признался Кощей, – меня стряпать не учили – только как сражаться… И то у меня ужасно получалось.

– Я тоже не умею, – чистосердечно сказал Вольга, строгая грибы над котелком с водой, которую он загодя набрал. – Мне-то проще задрать кого-нибудь и наесться волком, но ты, как я понимаю, сырое не будешь…

Кощей вдруг рассмеялся, тряхнул головой. Отросшие патлы лезли ему в глаза, но мальчишка этого не замечал. Пододвинулся ближе к костру – ночь обещала быть холодной; внимательно наблюдал, как посверкивает лезвие ножа. Вольга пощипал немного хлеба, тоже закинул в нехитрый суп, нашел в сумках морковь… Скоро будет город и постоялый двор с нормальной едой, а пока предстояло перебиваться такой стряпней.

– Голодным ложиться точно не дело, еще и мерзло так, ночью околеем! – поучительно сказал Вольга, вдруг почувствовал себя очень старым и занудным.

– А ты не боишься костер жечь? – вдруг спросил Кощей, нервно оглянулся на темноту.

– Кого же мне тут бояться? – Вольга хищно оскалился.

– Не знаю… Разбойников каких-нибудь. Ну, или нечисть – она же по ночам выходит.

Ордынцев он боялся, Вольга мальчишку видел насквозь. И после всего, что тот пережил, пожалуй, никак не мог обвинять его в позорной трусливости. Только ордынцы в русские земли так глубоко давно уже не заходили. Вольга снисходительно ухмыльнулся и напомнил:

– Мы для нечисти свои, не забывай. Не думаю, что кто-то из них нападет. Они же не люди, в конце концов. А от разбойников я смогу как-нибудь избавиться.

Кощей помрачнел. Так в молчании и дожидался, пока приготовится суп, а потом с сомнением принял в руки миску. Впрочем, голод быстро пересилил его подозрительность, и он последовал за Вольгой, видя, как тот без страха пробует грибную похлебку. Получилось не слишком сытно, но все же лучше, чем ничего.

– Надеюсь, я умру без мучений, – скорбно заявил Кощей, когда похлебка кончилась. – Спасибо.

Вольга фыркнул. Он потянулся, а потом без предупреждения встряхнулся, перекидываясь в большого волка – пожалуй, хотел поглядеть на испуганного мальчишку, шарахнувшегося прочь. Вполне достойная расплата за его жалобы.

С удовольствием Вольга сейчас кинулся бы в лес, взвыл бы, предвещая добрую охоту. Ветер шумел бы в ушах, земля била по мощным лапам, а дикая погоня горячила кровь… Уж точно – чтобы накормить зверя, грибов не хватит. Но Вольга широко зевнул зубастой пастью и улегся рядом с костром, почти свернувшись уютным серым клубком. После долгого дня пути сон смаривал быстро.

По ту сторону костра завозился, устраиваясь, сердитый Кощей.

========== 22. оберег ==========

Комментарий к 22. оберег

мой небольшой отдых закончился, продолжаем в прежнем темпе!

Когда мать попыталась всунуть в руку оберег, Руслав лишь вздохнул. Вокруг шумели такие же, как он, юноши, вдалеке прохаживался священник, зычным голосом благословляя их, и Руслав постарался половчее спрятать деревянную подвеску за шиворот, чтобы никто не увидел, как та там болтается рядом с Белобоговым крестом. За такое не сожгут, конечно, пожалеют мать, однако высечь могут.

Мать говорила, старые боги их семью берегут, потому как в роду у них были могущественные жрецы и знахарки, и Руслав не спорил. Он понимал, что иногда нужно во что-то верить – особенно если их род уже несколько поколений терпел неудачи. Вот как дед его на войне погиб – так все и началось.

Потому мать едва не обезумела, когда услышала, что Руслав хочет на войну идти, как другие парни из слободы. В ноги она не бросалась, понимая, что он не отступит, однако Руслав услышал случайно, как мать по ночам тихо всхлипывала, а днем она делала вид, что все прекрасно. Находиться в доме уже невозможно было, и Руслав дни считал, хотя и мучила его совесть – это не то, о чем следовало думать хорошему сыну.

Он вырос из этого дома, из их тихой семьи – мать да двое младших сестренок, которых он помогал растить. Хотелось свободы, какой-то вседозволенности, и Руслав здраво рассудил, что только война может сделать его мужчиной. А войны шли постоянно, нечего было бояться – случай тут же подвернулся. Старики ворчали, что это не настоящая битва, а какая-то соседская свара, однако Руслав почувствовал надежду…

Проверив, надежно ли спрятан оберег, Руслав поспешил к остальным. Несколько самоуверенных юнцов с отцовскими клинками, один с луком – рыжий, тощий и заморенный, из тех, что так отчаиваются заработать себе на хлеб, что идут сражаться. Руслав оказался выше остальных, широкоплечий и хорошо сложенный. Ему кивнул дядька, который осмотрел каждого и потом повел их небольшой отряд прочь из слободы – в стан княжеского воинства.

Руслав обернулся в последний раз на мать и помахал ей рукой.

***

Войско оказалось тем еще сбродом, и Руслав, привыкший к спокойствию родного дома, растерялся, когда оказался в центре столпотворения – отряды прибывали из разных уголков княжества. Было громко, отчаянно вопил кто-то, вспыхивали короткие драки, потому что, когда в одном месте собирается так много молодых воинов, никогда не пробовавших себя в драке, неизбежно начинают чесаться кулаки. Ржали лошади, визжала какая-то скотина, которую волокли с собой ради пропитания. Было грязно, пахло мерзко, еда была дрянная, и Руслав часто задумывался, стоит ли этого свобода… Но потом вспоминал каждодневный заунывный труд по хозяйству, рубку дров. И радовался, что он сумел найти новый путь.

К удивлению Руслава, тут были и пьяные, и какие-то проходимцы, которые, судя по их виду, не могли бы удержать в руках меч. По сравнению с ними он казался благородным воином, и эта гордая мысль ему льстила. Он держался чуть отстраненно, не желая признаваться себе, что немного боится. Однако, увлеченный воинской жизнью, Руслав почти не думал о матери, которая осталась дома одна – он мог представлять свое блистательное возвращение, добытые в походе деньги, которые он, конечно, отдаст в приданое сестер… И об обереге он тоже почти не вспоминал, и, уж конечно, никому не молился.

***

Битва началась как-то лениво. Сначала они долго шли, месили грязь, и Руслав в тяжелом непривычном доспехе готов был свалиться и больше не вставать. Вдалеке показалась небольшая крепость – впрочем, по приближении она оказалась куда более грозной, ощетинившейся частоколом на наступавших. Войско заволновалось и остановилось. Где-то вдалеке выехал князь и стал говорить… однако его голоса не хватало, и в той части войска, где Руслав стоял, военачальника не слышно было.

Но Руслав понял, что война началась, когда первые ряды пеших воинов двинулись к крепости. Боевой клич потух. Руслав в волнении наблюдал, как темные человеческие волны докатываются до стены, разбиваясь об нее.

Потом дядька рявкнул, чтобы они тоже собирались к бою. Передовой отряд немного отступил – сопротивлялся город ожесточенно, даже приставить лестницы, которые приволокли к стене, не дали, разбили ее сброшенными камнями, как рассказал один из воинов, натолкнувшийся на отряды новобранцев. Руслав в изумлении понял, что это один из тех, кто решил сбежать с поля боя без приказа… Он стиснул зубы, пообещал, что никогда таким не станет.