Текст книги "Сорочьи перья (СИ)"

Автор книги: Каролина Инесса Лирийская

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 7 страниц)

========== 1. серый волк ==========

У него с самого утра было нехорошее предчувствие.

Ночью Вольга видел большую зарницу – горело монгольское стойбище, которого он всегда сторонился. Не боялся – мелких человечков волк перекусил бы запросто, прибил тяжелой лапищей, напугал до полусмерти грозным рыком, но его гнал прочь кислый запах человеческого жилья… и еще более больной и мерзкий – отчаяния.

Когда заалела заря, Вольга понял, что голод подтачивает разум, понемногу завоевывает его – волчья природа брала верх. Иногда он все еще забывался, наслаждался свободой, ветром в шерсти, звездами над головой, сладкими голосами чего-то невидимого и неслышимого. Самим запахом степи – пряным и сладковатым. Но этой ночью тянуло чем-то беспокойным, темным, горящей травой и пугающей ворожбой. Волк бесновался и выл.

До носа вдруг донесся тяжелый запах скотины, загнанного конского пота, и Вольга невольно выскользнул из кустов, потрусил туда, куда указывало чутье. Он уж выучил, что у этого леска никого не бывает: слишком близко к ордынцам, чтобы кто-то отваживался тут охотиться, но достаточно далеко, чтобы люди степи его не трогали. Вольга любил свое уединение – иначе объявят большой лов, станут травить, и придется срочно сбегать в другое княжество, а там не будет теплого местечка при старшей дружине, сладкой медовухи и девок…

Волк облизнулся. Рыжая лошадь, которую он приметил, стояла обессиленная, и он чуял, что недолго ей осталось – совсем замученная. Человеческая его сторона, любившая всякую животину, сочувственно вздохнула где-то в глубине, покачала головой. Волк бросился – быстро и неумолимо, вгрызся в горло, а лошаденка так устала, что и не стала сопротивляться. Так, побилась немного, да и утихла, а в жадное волчье горло потекла соленая обжигающая кровь.

Рассудок помутился; Вольга смутно помнил, как волк, голодно урча, рвал свежее, горячее мясо, обгрызал до костей, наслаждаясь диким природным вкусом. Когда в голове прояснилось, он тихо рыкнул, покатался по траве, пытаясь оттереться от липкой крови, проклиная варварского зверя с его пиршествами. Нужно было чаще давать ему волю, но Вольга опасался, держал волка в узде – и уходил в лес иногда, под удобным благовидным предлогом, чтобы никто ничего не заподозрил.

Он подумывал найти ближайшую речку и вымыться, чтобы тяжелый запах крови не мучил чуткий волчий нюх, но вдруг его догнала обжигающая мысль: на лошади должен быть всадник. Седло старое, подпруга плохо затянутая – это он осознал чуть погодя, прищурившись, спокойно, совсем не по-волчьи сев рядом с изодранным трупом и рассмотрев его как следует.

Кожа седла впитала запах человека, огня и еще чего-то. Значит, бежал он из самого стойбища, спасаясь от неумолимого пламени. Степной пожар в сухую летнюю пору – все должно было выгореть до основания. Но огонь давно остался позади, а лошадь все гнали и гнали в испуге… Что-то было не так.

Вольга вернулся на поляну, откуда утащил лошадь – на примятой траве еще видно было кровавую полосу, где он волоком тянул. Принюхавшись, прокрался дальше, до раскидистых дубов и замер: под деревом, болезненно свернувшись клубком, спал человек. Совсем мальчишка… Нет, юнец, но настолько тощий, что было просто принять за дитя. Спал беспробудным сном, и даже тонкое ржание убитой кобылы его не разбудило.

Не монгольский воин… Пленник? Вольга не подходил ближе, боясь потревожить, но видел, что одет человек в какую-то рванину, а всклокоченные темные волосы неопрятно отросли. Отойдя к густым зарослям орешника, Вольга притаился. Ждал, лежа на животе, спокойно прислушиваясь к лесным звукам. Он никуда не торопился: отпросился на целый день, якобы семью повидать.

Мальчишка пробудился нескоро; после сытного мяса на теплом солнце Вольгу самого едва не сморило, но вот беглец тихо застонал, пошевелился, подбираясь, садясь неловко, как будто у него все болело. Волчье ухо дернулось будто бы само, и Вольга мигом приободрился, напрягся, жадно перебирая лапами. Несомненно, пропажу кобылы человек заметил сразу же, зашарил взглядом, вертя головой, как выпавший из гнезда совенок.

Побежит? Волк готов был ринуться в погоню, настигнуть, даже впиться в трепещущее тело, но Вольга одернул свою звериную сторону. Мальчишка не собирался сбегать – и определенно почуял, что рядом кто-то есть, только никак не мог сообразить, где именно. Испуганный взгляд мазал по орешнику и двигался дальше.

Он выпрямился, опираясь на ствол, словно разучился нормально ходить. Когда заговорил, голос его дрожал, но с каждым словом, казалось, набирал силу:

– Выходи! Если добрый молодец, будешь мне братом, а если красна девица – сестрицей…

Вольга бы рассмеялся, но волк умел лишь выть да огрызаться. Договорить старинные слова он не дал, выскользнул из кустарника, нарочно красуясь, потягиваясь, показывая крупные клыки. Мальчишка запнулся, будто язык прикусил, воззрившись на огромного волка, тихо застонал снова и медленно стек к корням дерева. Ноги дрожали.

«Не дойдет», – понял Вольга, и что-то виноватое заскулило в нем, вспоминая, какое вкусное мясо было у лошади. С ней-то этот несчастный и добрался бы, может, до княжеского терема – нашел бы чуть дальше лесную речку да напоил кобылу, а теперь… На костях далеко не уедешь.

Смотрел человек смело – и готов был умереть.

Вольга облизнулся и заговорил, поскольку был он не обычным лесным волком:

– Ты, братец, не трясись, я тебя не трону. Уж прости, но на твоем добром коне, – насмешливо выговорил он, – мясца было побольше.

Мальчишка медленно кивнул – видно, никогда с перевертышами не сталкивался. Вольга присмотрелся к бледному лицу, исполосованному несколькими царапинами и перемазанному в грязи. Тот смотрел испуганно, не двигался, а Вольга отошел подальше, встряхнулся, чувствуя, как шкуру жжет, как будто муравьи ее ели. Лес закружился, опрокинулся, и вот он стоял уже на двух ногах; подступил ближе.

– Ты чародей, – проговорил беглец, справившись с онемением.

– Не совсем, но близко, – покачал головой Вольга. Еще непривычно было смотреть на него сверху вниз, и он сел напротив, чтобы не пугать мальчишку. Мысли прояснились окончательно, избавившись от звериной мути. – Ты из стойбища сбежал? Как тебя звать?

– Кощей, – тихо ухмыльнулся тот.

Вольга достаточно на границе пожил, чтобы немного понимать на их языке. «Раб, значит», – домыслил он, поглядел на ноги мальчишки, хмуро заметил старые отметины от кандалов и странные тонкие шрамы на грязных ступнях. Медленно перевел взгляд на шею – вся покраснелая от ошейника. Кощей смотрел угрюмо, все еще готовый напасть, хотя оружия при нем не было.

Волк почти затих, но пахло от мальчишки кровью, золой и темной ворожбой. Чернобоговой силой.

– Ты их спалил, – догадался Вольга. – Не полыхает так обычный огонь…

И Кощей гордо, опасно улыбнулся; ненадолго в глазах его мелькнуло что-то голодное, настолько звериное, что и Вольга бы попятился – но устоял, не показал слабости. Коротко выдохнул. Ордынцы ему никогда не нравились – как раз за то, что надевали на людей ошейники. По эту сторону границы хотя бы не отнимали у народа последнюю свободу.

– Вольга, – сказал он. – Меня Вольгой зовут. Сын Святослава Новгородского, но это так, для красного словца, не отец он мне, а родился я от змеиного царя. Вот почему я обернуться могу кем захочешь, хоть волком, хоть красной девицей – ты, помнится, запрашивал…

Кощей болезненно улыбнулся, покачал головой, дивясь. Странно было, что человек, заключивший сделку с Чернобогом, еще способен был чему-то так поражаться, но Вольга смолчал.

– А это лицо… оно, выходит, настоящее? – спросил Кощей испытывающе.

Вольга кивнул. Поскреб щетину – на ощупь все еще как волчья шерсть.

– Иван, – вдруг смилостивился Кощей. – Сын… да уж не важно, чей я был. Сейчас – ничейный.

Вольга прищурился.

– Княжич, – ухмыльнулся он. – Ордынцы за вас выкуп просят, я знаю. Так за тебя не расплатились…

Кощей снова оскалился – злой, болезненно зашипевший, когда попытался к Вольге ближе дернуться. Может, ударить хотел, ногтями в лицо вцепиться, но не смог.

– Ты сказал слова, да и должен я тебе, – спокойно напомнил Вольга. – Лошадь твою заел, моя вина. А ты, я погляжу, сам не доковыляешь…

– Еще как доковыляю! – заупрямился Кощей.

– Ну, не дури, – добродушно рассмеялся Вольга. – Я тебе службу предлагаю. Я виноват, что ты без клячи остался, так что довезу тебя отсюда к людям поближе. А то ведь какой другой волк тебя не послушает и загрызет…

Он разглядывал мальчишку – мрачного, замученного. Снова и снова спрашивал себя, не совершает ли ошибку: может, лучше будет, если он погибнет здесь, не переживет этот день, как не пережило ночь стойбище? Но Вольга уже чувствовал, что Кощей не сдастся – поползет, если ноги не держат, а его потом будет вина грызть, что обрек мальчишку на мучения. Да и привык он всегда отдавать долги.

– Куда тебе нужно? – с легким сердцем спросил Вольга.

– Не знаю я. В Китеж-град, разве что… – задумался глубоко, устало покачал головой. – Странное дело: думал, вот сбегу, мечтал так, а сам до конца и не понял, куда мне идти.

– Нет, Вань, отсюда до Китежа твоего несколько седьмиц бежать, не выдержишь, – проворчал Вольга. – Давай я тебя пока до Переяславля довезу, отдохнешь, а там поглядим. Если захочешь – пойдем в Китеж, – пообещал, но почему-то твердый взгляд Кощея заставил его насторожиться. Что-то недоброе в нем горело.

Вольга обернулся снова серым волком, подставил шею новому знакомцу и тихо заворчал, когда тонкие сильные пальцы вцепились в загривок. Неясная тревога все не отступала, но Вольга заглушил вой предчувствия. От Кощея пахло смертью и золой, но он надеялся, что это сотрется. Со временем.

Да и если придется довезти его до Китеж-града – не сожжет же он город на озере, право слово.

========== 2. по ту сторону реки ==========

По ту сторону реки ничего не было – ни жизни, ни смерти; так твердила мать, когда Марыська заглядывалась на молчаливые спокойные воды реки Смородины и на лес, шумящий на том берегу. Тогда Марыська кивала, склоняя голову, но все равно украдкой поглядывала.

Через Смородину стояли крепкие надежные мосты, старые, как сам мир, но ни один человек не мог на них ступить – мальчишки пытались. Поговаривали, в каждом поколении находились смелые глупцы, но невидимая ворожба удерживала и их и не давала и шага сделать на твердые доски. Марыська их видела. Потом парней схватили, отволокли в Сосновку, и староста прилюдно сек их, приговаривая, что они пытались беду навлечь на всю деревню, а мальчишки, вчера казавшиеся героями, униженно выли и стонали. Марыська всегда жалостливая была, не выдержала – побежала домой, села за прялку, чтобы успокоиться.

Она много думала про неприступные мосты и обжигающие воды Смородины-реки. Она знала, что говорили: хочешь незаметно кого-то убить – сбрось его в Смородину, выжжет до костей, праха не оставит. Но, слава Белому богу, такого уже давно не случалось, и жили в Сосновке мирно да тихо.

Только на ночь двери запирали, чтобы никакой упырь с той стороны не пробрался и не напился крови. Иногда, правда, раздавался крик заполошный: «Волкодлаки!», тогда нужно было прятаться, сидеть тихо. Волкодлаки забирали иногда скотину, а людей не трогали, и Марыська невольно думала, что им, наверное, нечего есть, раз они приходили к человеческому жилью, как обычные лесные волки, и утаскивали ягнят.

Она мечтала о Лихолесье, представляла что-то невиданное, но оставалась на месте. Храбрости у Марыськи не было ни на грош.

Тем днем она отправилась в ближайший лесок, чтобы ягод набрать. Где-то рядом плескалась Смородина, а клочок леса казался совсем маленьким и невзрачным по сравнению с заросшей чащей Лихолесья на том берегу. Правда, вблизи реки по обе стороны осталось выжженное поле – это Марыська давно уже разглядела. Говорили, что когда-то тут битва была между нечистью во главе с царем Кощеем и войском Китеж-града, и землю пожгли ворожбой – ничего на ней больше не рождалось. Марыська этого не помнила, тогда маленькая была совсем…

Она бережно срывала ягоды в корзину, стараясь не раздавить пальцами; дикая малина уродилась в этом году. Думала о своем, о заботах домашних, о том, как с мамкой будут варенье делать… А потом на лесок налетел ветер, затрепал кроны, прокатился, даже юбку Марыське дернул, что она испуганно охнула. Замерла, насторожившись.

А сверху камнем упало что-то – птица! Марыська резво отпрыгнула, едва корзинку не перевернув, вскрикнула. На траве замер, трепеща, большой черный ворон, задергал крылом, а потом рябью пошел, как отражение на воде. Марыська глазам не поверила: миг назад перед ней лежала несчастная подбитая птица, а теперь растянулся юноша – в неловком изломанном положении, как будто дядька Мирослав, который с крыши сорвался прошлым летом.

Марыську учили, что ворожба страшная, мерзкая, что твари из Лихолесья кровь ее выпьют, ни капельки не оставят, но этот… колдун не казался опасным. Приоткрыл один черный глаз, птичий, нелюдской, слабо проскрипел что-то. Рука была странно вывернута.

Несмело она подошла, села на траву. Пахло кровью; черный рукав пропитался, отяжелел. Кровь была красная, как у человека, и Марыська невольно осмелела. Окажись перед ней парень из Сосновки, она бы не отважилась его касаться, но этот был чужой, да и навредить ей не мог – он едва способен был взглянуть на нее, голова бестолково моталась. Дышал прерывисто, в груди что-то хрипело.

Ей стоило позвать кого-нибудь, но Марыська не отважилась – побоялась, что добьют. Хотя никто не желал бы ссориться с Лихолесьем…

Она не стала его передвигать, а оторвала от рубахи чистый кусок, сбегала к лесному ручейку, намочила. Промыла странную рану на боку – похожа, будто ножом полоснули, но разрез слишком чистый, прямой. Вывернутая рука была сломана, и Марыська вспомнила, чему ее учила бабка, умевшая раны заговаривать: примотала палками, чтобы кости не сместились. Нашептала что-то, пожелала поправления поскорее. Выдохнула, отстраняясь. Юноша провалился в глубокий лихорадочный сон.

Марыська оставила ему корзинку с ягодами, потому что больше у нее ничего не было. Повернулась и поспешила к деревне. Матери она сказала, что корзинку потеряла по глупости, но это был первый раз, когда Марыська так делала, поэтому ей простили – да и корзина та оказалась старая, не жалко. Историю Марыська наплела нескладную, кривую, но мать была занята, а время малины и близко не прошло – ничего страшного не случилось.

На следующий день Марыська за завтраком умыкнула кусок хлеба, взяла с собой и несколько яблок. Пока мать не видела, забралась в сундук, выволокла старую рубаху брата – тот давно из нее вырос, но одежку оставили для будущих Марыськиных сыновей. Ворот украшала тонкая вышивка – бабка старалась, вплетала старые узоры. Не стоило бы отдавать ее незнакомцу, но у Марыськи сердце болело от жалости к нему, раненому.

Прикрыв все тряпицей в корзине, Марыська поспешила к леску. Она надеялась, что больше никто раненого не нашел, но мало кто ходил к мертвой земле, к самой Смородине – боялись, а бабка Марыськи, хитро улыбаясь, показывала ей самые вкусные места, с тех пор она и не страшилась туда ступать. Но теперь… Марыська испуганно подумала, что на нее могут напасть упыри из Лихолесья, волкодлаки – решат, что она ранила их колдуна…

Он встретил ее бледной улыбкой – узнал. Притаился в кустах, пока не убедился, что это Марыська, тихо крикнул – его голос напоминал птичий куда больше, чем ей показалось в первый раз.

– Спасибо, хозяйка, – он низко склонил голову, выказывая уважение, и хотел было вскочить, чтобы поклониться, но Марыська испуганно его удержала, чтобы не потревожить раны.

Улыбаясь, он показал ей закрывшийся порез. Марыська невольно задохнулась, рассматривая его всего – теперь страх не застилал глаза. Он не похож был на парней из Сосновки, что уже к ней сватались. Кожа бледная и тонкая, как у девицы; лицо узкое и изящное; глаза темные, блестящие. Мягких черных волос так и хотелось коснуться.

– Ворон, – сказал он почтительно. Как будто вручил ей свое имя.

– А я… Марыська, Марья, – сказала она, вдруг застыдившись своего девчоночьего прозвища.

– Как моя королевна, – заметил он и, видя любопытство Марыськи, добавил: – Марья Моревна, королевна Лихолесья, жена Кощеева.

Она едва сдержалась, чтобы не вскрикнуть от ужаса, потому что тотчас же представила что-то страшное, кошмарное, о чем всегда предупреждали в деревне – и то, что они с ней носили одно имя, вдруг напугало Марыську больше всего. Она поглядела на Ворона, трепеща, готовая, что он сейчас порывисто вскочит, уволочет ее в Лихолесье навсегда… Но он с любопытством потянулся к корзинке с гостинцами. Склонял голову совсем по-птичьи, чуть набок.

– Ты… и вправду птица, – несмело сказала Марыська, наблюдая за ним.

– А ты человек, – смешливо заметил он. – Мои крылья нужны Лихолесью, потому что птица всюду пролетит, за всеми подсмотрит. Я – их глаза и уши в Китеж-граде и его окрестностях, но… – Ворон кивнул на сломанную руку, – в этот раз досталось мне от белых чародеев, почуяли.

Марыська испуганно замерла, будто боясь услышать в уютной тишине леса шаги княжеских воинов – они пугали ее столько же, сколько страшные упыри с той стороны.

– Я сумел оторваться, – успокоил ее Ворон. – Но крыло сломано, на ту сторону я не перелечу. Мост неблизко, рисковать я не желаю, – пояснил он. – Госпожа, не могла бы ты помочь мне с рукой?

Она испуганно отпрянула; Марыське вдруг ясно стало, отчего Ворон с ней так добр и почтителен – не только за еду, что она принесла.

– Я не ведьма! – испуганно воскликнула она, отпрянув.

– Ты излечила открытую рану, – напомнил Ворон, разумно кивнув. – Я чувствую, что знаю тебя… Твою кровь. С этой стороны границы всегда должна быть ведьма, чтобы хранить и оберегать.

– Бабушка… – протянула Марыська. – Я не знаю больше наговоров, только тот, которым затворила кровь. Прости. Я не думала, что это поможет.

И Ворон остался. С благодарностью принял от нее рубаху, пригляделся к узорам. Он обращался с Марыськой так, что она и сама себя почувствовала королевной, а потому от всей души старалась сделать ему приятное, стала меньше есть, но продолжила таскать куски. Многие видели Марыську спешащей в сторону Смородины-реки, и мать тревожилась.

– Ты в детстве бродила там, вечно убегала, – раздраженно бросила она. – Все смотрела на воду.

Ворон рассказывал о Лихолесье, и Марыське чудилось, что там живут такие же обычные, даже отчасти скучные существа. Только вместе хмурых дядек там лохматые волкодлаки, а вместо смешливых девушек – ведьмы, проводящие странные ритуалы. Он вспоминал о ворожбе, битвах, о лесных охотах с Марьей Моревной, о том, как нечисть веселилась в лесу в праздничные дни – как взмывали ввысь пары над кострами, как пели, выли и смеялись.

– Нет, ты не с нашей стороны, – успокоил Ворон, когда она отважилась спросить его, что ей делать. – Ты – граница, моя госпожа. Твое место здесь.

И это странно успокоило Марыську.

Когда пришла пора уходить, он с наслаждением потянулся, двинул выздоровевшей рукой. Кости срослись куда быстрее, чем обычно, и Марыська не знала, от ее неумелого заговора это случилось или потому что Ворон был волшебной птицей. Но она с теплой улыбкой наблюдала за ним, сразу повеселевшим, почуявшим свободу, только сердце у нее сдавило неясной тоской.

Он вручил ей красивое черное перо, переливающееся, как будто драгоценное.

– Если будет нужна помощь, позови меня – прилечу в любой час, – сказал Ворон, поклялся. – Я обязан тебе жизнью.

Она не знала, как стоит прощаться. Поэтому просто кивнула, дрожа. Ворон ударился о землю, взвился птицей в небо, огласив лесок торжествующим карканьем – пронзительным и громким. Марыська все стояла, прижимая перо к груди.

Та сторона больше не казалась ей такой страшной и завораживающей. У нее было много дел на своей.

========== 3. карелия ==========

Комментарий к 3. карелия

эта тема меня морально убила, и я почти решила ее пропустить, но потом какой-то черт меня дернул

modern au, Вольга, Кощей и Марья

“Кощей” тут прозвище, на самом деле он какой-нибудь Иван Кощеев, но мне не хотелось путаницы, поэтому Вольга называет его именно так.

пользуясь случаем, заявляю, что Вольга в modern au выглядит так, и меня никто не переубедит: https://tinyurl.com/hzurxs6b

– Вольга, клянусь, я тебя пристрелю! – свирепо пообещал Кощей, кажется, третий раз за сегодня.

Вольга широко ухмыльнулся, радостно кивая:

– Не слишком умная идея. Как вы будете потом выбираться из леса? Это уже не говоря о том, что тебе нигде не найти такого же талантливого начальника охраны…

Выдохнув сквозь зубы, Кощей смиренно замолчал. Эти вспышки ярости были не более чем попыткой заставить Вольгу почувствовать вину за то, что он притащил их в глушь и походом прогнал сложной тропой, что совершенно непривычно было для жителей города из стекла и бетона. Если бы Кощей хотел, он бы давно приказал разворачиваться, однако он предпочел ворчать на Вольгу и изображать страдания.

Проблема была в том, что и Кощей, и Марья совсем не умели отдыхать, вечно занятые то бизнесом, когда они пытались загнать кому-то древние артефакты втридорога (и не всегда они могли сказать, не обычное ли это полено из ближайшего парка), то отстрелом соперников и врагов. Но отдых нужен был всем, это ясно. Вольга сам был не из тех, кто провел бы отпуск, бесполезно валяясь на пляже и обгорая, поэтому решение с походом показалось ему блестящим. «Если президент может свалить ненадолго в лес, почему нам нельзя?» – радостно спросил он у одинаково нахмурившихся Кощея и Марьи, когда принес им рекламный буклет про красоты Карелии.

Вольга и сам не знал, почему его понесло именно сюда. Возможно, душу тянуло на север, откуда он был родом. А еще природа здесь была такой, что дух захватывало: старые леса, копьями вздымающиеся к чистому стеклянному небу, глубокие озера, на горизонте – скалы, угрожающими клыками ощерившиеся.

Сегодня они шли к озеру, которое местные называли Пастью Змея – это Вольга узнал, когда они завернули в небольшую деревеньку, чтобы убедиться, что не сбились. Никакие новомодные навигаторы тут не работали. Народ показался ему приветливым, несмотря на то, что Марья держала поближе пистолет, а Кощей гордо вздергивал голову. Разом опознав в Вольге вожака, один встрепанный седой дед понятно объяснил, как пройти к озеру.

– Нечасто у нас тут туристы бывают, – проскрипел он. – Откуда будете-то?

– Из Москвы, – улыбнулся Вольга. – Показываю вот, как в лесу хорошо.

Кощей в очередной раз тихо пригрозил ему расправой.

А вот Марья встречала трудности похода так же, как и все вызовы – готова была сражаться до конца. Хотя готовить она не слишком-то любила, ей понравилось возиться с костром, подкидывать дрова, чтобы тот не прогорел, и кашеварить – гречка да тушенка, ничего сложного. Палатку она ставить умела, сказала, что с детства с отцом ездили на природу, и угрюмо покачала головой. Вольга не стал ее донимать, а только показал, как ловчее вбивать колышки.

Широкую реку они переходили по неудобной узкой гряде из мокрых камней. Поток взвивался, брызгал на ноги, и Вольга подсказывал идти неторопливо, чтобы не поскользнуться. Марья иногда останавливалась, с детским восторгом вглядываясь в пенящуюся воду.

Кощей держался неплохо; когда он начинал прихрамывать – сказывались старые раны, – Вольга чутко объявлял привал. Угробить начальника и друга в его планы не входило. На переправе пришлось придержать чуть не споткнувшегося Кощея – Марья оказалась быстрее, схватила его, позволяя опереться и выровняться. Тот только тихо рассмеялся – от адреналина и секундного ужаса.

– Только парням не вздумайте рассказывать, как я тут ковылял, – проворчал он, когда река осталась позади.

Вольга невольно подумал, что «парни», увидев, как шеф злобно тащится через лес, припадая на калечную ногу, предпочли бы самолично утопиться в порывистой горной реке, потому что это было куда лучше, чем гнев Кощея.

Кощей с Марьей шли чуть позади, но темп держали, не отставали от Вольги, и он благодушно им не мешал – только улавливал какое-то их мирное мурлыканье. Дорога пошла хорошая, ровная, и вскоре между деревьев забрезжило озеро. Марья радостно вскрикнула, улыбаясь, как девчонка, – слишком раззадорили ее рассказы Вольги и местных, хотелось своими глазами поглядеть на Пасть Змея.

В озере не тянуло купаться, только сидеть и созерцать, как монахи в горах. Вода была чистая и холодная, аж зубы свело, когда Вольга зачерпнул попробовать. Они разбили лагерь на каменистом берегу. Провозившись, Вольга не сразу нашел куда-то запропастившуюся Марью, когда она сама позвала их на что-то поглядеть. Звонкий голос звучал не встревоженно, и Вольга невольно расслабился. Кощей, который только блаженно устроился на поваленном дереве, протянув больную ногу, обреченно застонал, но собрался и зашагал к жене, помахавшей им, чтобы поторапливались.

Стоило углубиться в лес, они оказались на поляне с древними камнями, выставленными в круг. Вольга коснулся шершавого валуна, втянул воздух носом, но пахло только лесом, мхом, хвоей. Если здесь и приносили жертвы, то тысячелетия назад. Марья шагнула в круг, нашла в центре каменный столб, высеченный из огромной глыбы. Пригляделась к рисункам, отступив подальше. Звери и змеи переплетались в странный узор.

– Языческое капище, – вздохнул Кощей, опираясь на один из камней. – Славное место.

Он хотел сказать это едко, но в конце концов пожал плечами. Не чувствовал себя в опасности здесь, как будто древнее место приветствовало их, как старых друзей. Должно быть, они были первыми за многие годы, кто встал перед камнями, почтительно рассматривая.

– Вольга, тебе не кажется, что этот идол на тебя похож? – позвала Марья, указав. Там, на столбе, помимо хищных жителей леса, было и вполне человеческое лицо. Время сжалилось над ним, оставив узнаваемым.

– Тут такая художественная ценность, что он может быть похож на любого из нас, – хмыкнул Кощей. Циничный, как и всегда.

Вольга промолчал.

Они вернулись в свой маленький лагерь, потому что уже вечерело. Насыщенный алый закат разлился по небу, захлестывая и озеро, играя на спокойной глади. Лес стоял тихий, еще совсем свежий в начале осени, и Вольга глубоко дышал этой природной чистотой, пьянящей почти так же, как крепкий алкоголь. Рядом уютно трещал костерок, Марья с Кощеем закутались в плед, сидя рядом и мечтательно глядя на озеро. Рука в руке, склонились ближе друг к другу.

– Красный – это, кажется, к холодам? – спросил Кощей.

– Верно. А когда-то давно сказали бы – к крови, – зловеще ухмыльнулся Вольга, но они все слишком устали, чтобы слушать его байки. – В таких местах чувствуешь себя древним человеком…

– Ты и так древний, – уже сонно откликнулась Марья. Они с Кощеем любили шутить насчет возраста Вольги, что позволяло ему иногда обращаться с ними как с детьми.

– Давайте спать, завтра рыбы в озере наловим… – пообещал Вольга.

– У тебя есть удочка?

– Да она тут непуганая небось, – фыркнул Вольга. – Сеткой зачерпнем, я у деда в деревне выменял. Добрых снов. Если испугаетесь какого-нибудь зайца, зовите, я его прогоню.

Ему нравилось это спокойствие, тишина. Иногда хотелось сбежать от всего мира, и притихшие друзья, которые поначалу жаловались на все – на трудности похода, на тяжелые рюкзаки, на комаров – замолчали и тоже просто наслаждались дикой ночью.

Ночи было все равно на них. Она просто… была. Необъятная и прекрасная.

И в такие дни Вольге хотелось жить особенно сильно.

Комментарий к 3. карелия

вечный Вольга, который находит своих друзей в каждом времени и снова и снова делает все для них? о да

========== 4. царевна-лягушка ==========

Комментарий к 4. царевна-лягушка

даа, я помню, что в конце Сердца Иван с Васькой разъехались в разные стороны, но будем считать, что они потом пересеклись где-то

вы не представляете, как я люблю Васю

Если бы Василия кто спросил, он бы точно ответил, что с женитьбой его князю не везет и пора бы уже успокоиться и судьбу не испытывать. Однажды его бес дернул покуситься на Кощееву жену – и чем обернулось? Василий предпочитал того не вспоминать, болью отзывалась память о тонущих людях и волнах, смыкающихся над крышами богатых теремов.

Нынче же Иван настойчиво сватался к милой ласковой княжне Муромской, Настасье Ильиничне, но беда вся была в ее отце, суровом богатыре, который не хотел отдавать дочь за каждого встречного-поперечного, хотя Иван и сумел доказать, что когда-то владел утонувшим Китеж-градом. Одержимый охотой, Иван никогда не думал, что однажды ему придется добывать себе невесту таким образом: испытания Ильи Муромского отличались особой изощренностью и наверняка были нашептаны его женой. Желание, чтобы Иван с другими женихами запустили стрелы – кто дальше, показалось Василию странным, но его, конечно, никто не спрашивал.

Василий за стрелой брел не слишком быстро: если найдешь сразу, станут глядеть подозрительно, вынюхивать, того и гляди разворошат прошлое, в котором семью его перебили за колдовство. Ведьмачье чутье провело его через болото, под ногами хлюпало, а между деревьев мучительно стонало. Руку Василий держал к клинку поближе, уже проклиная свою службу, густые сумерки и поднимающуюся болотную хмарь, от привкуса которой он наверняка нескоро отмоется.

Чувствовал, что в спину ему впился чей-то взгляд, но старался не дергаться и не вертеться, как испуганный пес, гоняющийся за собственным хвостом. С лесной нечистью Василий бы справился, да и она не стала бы нападать без причины – он пришел за тем, что принадлежало его князю, а не со злыми намерениями.

И все равно взгляд преследовал его.

Увидев стрелу, Василий довольно выдохнул, поспешил к ней, вонзившейся в какую-то кочку. Он уже подумывал, что стрела оказалась странно далеко – даже если учитывать, что он стоял за спиной князя и тихо заговаривал ветер, чтобы подхватил стрелу.

Василий подобрал стрелу, оглянулся, прикидывая, откуда пришел. Где-то неподалеку стояли муромские слуги, но в болота они не полезли, только посмеялись да сочувственно похлопали Василия по плечу – мол, твой господин отличился, ты и лезь в топь. Сейчас Василий подумал, что они, должно быть, боялись не испачкать сапоги. А того, что жило на болоте.

– Стой! – пронзительно крикнул кто-то за его спиной. С чахлого деревца неподалеку взвилась большая черная птица, закаркала, забила крыльями, пропала в небе.

Ноги завязли в трясине, хотя крался Василий аккуратно, прислушиваясь к ощущениям. Сейчас все внутри тревожно взвыло, заметалось, но он послушно замер, не пытаясь вырваться из чьей-то хватки. Стрела в его колчане затрепетала, вылетела. Василий моргнул и через мгновение увидел перед собой девицу в богато вышитом сарафане; красивая, глаза яркие, темные волосы в холеную косу уложены. В руках она теребила стрелу, касаясь пальчиком наконечника.