Текст книги "Сорочьи перья (СИ)"

Автор книги: Каролина Инесса Лирийская

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 7 страниц)

– Откуда ты, человече? – спросила Сольвейг, пока ее люди растаскивали седельные сумки.

– Из Москвы, – коротко сказал Драгомир. – Еду в Китеж послом.

– Москва… – пробормотала Сольвейг, нахмурившись. – Что еще за Москва?

– Небольшое княжество на западе, – стиснув зубы, выговорил Драгомир. – Что вы сделаете с моим конем? – потребовал он, вдруг испугавшись, что вороной пойдет на обед разбойникам…

– Продадим, что же еще! Хороший конь много кому нужен.

Сольвейг, раздавая приказы своим людям, казалась варварской царевной. На шее ее переплетались странные узоры, змеями сворачиваясь на шее, перетекали на грудь – слишком заманчивым обещанием прекрасного зрелища, скрытого под рубахой. Рыжие взлохмаченные волосы в свете, пробивающемся сквозь густой лес, вспыхивали ярким золотом. Сольвейг не казалась человеком – какой-то лесной нечистью. Уж точно не девушкой, каких Драгомир привык видеть.

– Не боишься, это хорошо, – одобрила Сольвейг. – Обычно послы все больше падают на колени и скулят. Они тут часто ездят, быстрее выходит.

Драгомир невольно снова вспомнил тот старый камень. «Направо пойдешь – коня потеряешь, себя спасешь; налево пойдешь – себя потеряешь, коня спасешь; прямо пойдешь – и себя и коня потеряешь». Не такой уж сложный выбор, даже если делать его разумно, да и он лишь поостерегся – но и не предполагал, что в конце пути и впрямь лишится коня. По его лицу Сольвейг, видно, поняла, о чем ее пленник думает, рассмеялась:

– Ловко я с тем камнем придумала?

– А что на двух других путях? – спросил Драгомир.

– А ничего! – продолжала улыбаться Сольвейг. – Пара неприятных оврагов; если не повезет – голодные волки ночью, но никаких разбойников, уж поверь мне!

Драгомир сам расхохотался – настолько изящной и до неприличия простой оказалась обманка. Наверняка были те, кто всерьез верил в судьбу и опасался даже ступать на зловещий путь, что обещал смерть. Он сам знал людей, менявших дорогу, если ее перебежала черная кошка. И оттого еще смешнее было, что он оказался здесь по глупости.

– Хочешь попрощаться с вороным? – спросила Сольвейг. Не понятно было, издевалась она или серьезно предлагала, но Драгомир сурово покачал головой. Даже если его грабили, он старался перенести это с честью, как и подобает княжескому сыну.

– Славный конь, себе бы оставила, – призналась девица, хищно прищурившись. – Да зачем нам тут в лесу кони, ноги переломают. Ты извиняй, княжич, не крала бы, если б могла иначе жить.

Она не раскаивалась в своих преступлениях, а веселилась, и невольно Драгомир должен был признаться, что его это увлекает. Девица больше не казалась безумной – напротив, слишком рассудительной и честной.

– А ты пыталась жить иначе? – любопытно спросил Драгомир.

– Ох, княжич, ты как дитя. Женщина здесь может быть или послушной женой, или распутной девкой. Отец мой был дружинником, дед был, прадед – с тех пор как с Рюриком пришли в Новгородскую землю, а потом рассеялись. Брат мой служит. А мне – куда там, – она улыбнулась, показав острые белые зубки. – Я и ушла из дому.

Драгомир попытался представить себя на ее месте: если бы всем, что он умел, чем занималась его семья, была война, а ему вдруг запретили воевать. Он бы попробовал прожить каким-нибудь промыслом, потому как не считал себя довольно умным для купеческого дела. И рано или поздно он, вероятно, тоже подался бы в разбойники, потому что мало кто жил хорошо…

По приказу Сольвейг его отвели подальше, и в груди у Драгомира что-то тревожно задребезжало, когда он на мгновение подумал, что его все же зарежут. Но хмурой юнец рассек веревки у него за спиной, а женщина со шрамом на лице подтолкнула в спину, приглашая идти дальше, по увивающейся сквозь лес тропе.

Драгомир оглянулся, но не увидел уже ни отцовского коня, ни Сольвейг. Разбойница со своей ватагой исчезла в лесу, словно их никогда и не было. Драгомир вздохнул, пошел дальше по дороге. У него не было ни коня, ни денег.

Только птица пела где-то над головой.

========== 9. бурелом ==========

Что-то большое рухнуло в лес за речкой у села Мокроухово, и слухи наполнили всю Смоленскую землю. Многие говорили о том, что там, в буреломе, лежало большое чудовище, которое выло и орало, стонало мучительно, будто было уже при смерти. Оно и не мудрено – если с неба рухнуть, как тут живым остаться.

Скоро должны были съехаться воины да колдуны, чтобы разобраться с тем, что умирало за рекой, но пока было тихо, дороги стояли пустые: простой люд не стремился приближаться к чудовищу. Мальчишек и даже юнцов хватали и затаскивали домой, стоило увидеть их крадущимися в сторону реки, а девочек и вовсе не выпускали, потому как всем известно было: чудища всегда девок портят, а никому такого позора в семье не нужно.

Но Боян все же смог выбраться, пока мамка была занята младшей сестрой – еще совсем младенцем. Много с ней возиться надобно было, вот мать и упустила его из виду. Когда он припустил к речке, будто бы слышал позади сердитые оклики, но, скорее всего, он сам их и придумал, испугавшись своей храбрости. Свою мать Боян знал: она бы не успокоилась, пока не догнала и не отлупила бы его за побег, хотя ему был уже двенадцатый год. В предках у его матери были поленицы, степные богатырши, и все ее боялись.

Но слишком велико было его любопытство, чтобы сидеть дома. Многие пытались добраться до леса, но Боян с увлечением думал о том, что случится, когда он вернется в деревню с каким-нибудь трофеем от издохшего чудовища. С клыком или когтем. Оно наверняка умерло, потому что стояла гулкая тишина над поломанным лесом, а даже если нет, то и взгляда со стороны ему хватит на всю жизнь.

Речка была знакомая, неглубокая – Боян быстро ее пересек. Почему-то ему казалось, будто что-то должно измениться в знакомом мире, но все осталось прежним, и в его душе зародилось обидчивое разочарование. Это было мало похоже на сказку, какие баял дед, перебирая струны лютни…

Лес был поломан, словно после жестокой бури – Боян такого раньше не видел, он вообще мало что пока видал, но слышал рассказы. Будто бы раньше, когда чародеев было больше и все они не подчинялись мудрому Белому богу, иногда они сходились в поединках, чтобы выяснить, кто сильнее. И тогда разражались ужасные грозы, потрясавшие и небо, и землю. Похоже было, что со знакомым лесом, в который он частенько ходил по грибы в детстве, случилось нечто подобное…

Чудовище Боян заметил сразу, потому что змей был огромен. Чешуйчатый гад, раскинувшийся по земле, словно бы в гнезде из поломанных деревьев лежавший. Его чешуя казалась слишком крепкой, чтобы обломки причинили ему боль, а высыхающие кроны служили ему подстилкой. Но все же в тяжело вздымавшемся боку темнела глубокая рана.

Боян знал, как пахнет кровь. Как скотина, которую забивали. Как отец, пришедший с войны, которую князь устроил с соседом – тогда он набирал ополчение. В следующий раз отец не вернулся.

Но все же тогда железный запах крови не был таким невыносимым. Ему захотелось закашляться. Боян боялся разбудить змея, что, казалось, провалился в предсмертный лихорадочный сон – только передняя лапа скребла по земле, как у несчастного пса. Крылья безвольно обвисли, прикрывая его от солнца.

А потом Боян в ужасе понял, что змей уже открыл глаза и глядит на него в упор. Глаза были ровно такие, как он и ожидал, – желтые и пронзительные.

– Не бойся, человеческое дитя, – просипел змей. Его голос напоминал завывание ветра и грохот камней. – Я тебя не трону. Хочется уйти в мире.

Решив не прятаться, Боян вступил вперед, показался на глаза змею. Тот прищурился, тихо застонал, но, несмотря на то, что чудовище дрожало от боли и мучительно погибало прямо перед ним, Боян готов был броситься прочь без оглядки. Откуда он мог знать, не пожелает ли змей напоследок съесть его? Что если он лгал?

Невольно взгляд приковала страшная рана.

– А-а, смотришь, на что способен твой род, – пророкотал змей. – Вы зовете их богатырями, почитаете их, но их умения те же, что и у меня, – убивать! – голос его сорвался на рычание, и Боян испуганно отпрянул. Змей засмеялся из последних сил; кровь пузырилась на клыках. – Ты тоже их племени.

Почуял силу его матери. Боян несмело проговорил:

– Я не пришел тебе навредить. Все в деревне боятся, хотят знать, не придешь ли ты убивать их!

– Не-ет, я уже никого не убью, – прошипел змей. – Почему вы всегда думаете, что нам есть дело до ваших жизней? У меня отняли все, дитя, мою женщину и моего сына – чтобы отобрать у них свободу и заключить в ваших крепостях… Приковать к земле.

– Твою… семью? – неловко спросил Боян. Ему удивительно было думать, что у издыхающего чудовища могла быть обычная семья, почти как у людей.

– Марфа, моя княжна, – проговорил змей, будто молился на это имя. – Сына нарекли Вольгой. А потом пришел по мою голову князь Святослав, потому что ему нужен был подвиг, слава, которая останется в летах, история для песен, что будут слагать про него. Он выследил меня, последнего из моего рода – что ж, немногие люди на это способны…

Эти слова словно забрали его последние силы.

– Даже если расскажешь кому-то, никто тебе не поверит, – сказал устало змей, как будто он был старше всего мира. Боян пошатнулся и сел на землю, внимая его обреченным речам. Глаза змея тускнели; жизнь покидала его. – Ваши жрецы твердят, что нечисть – это порождения ночи. Люди верят, что у нас нет сердец, но когда нужно совершить подвиг, каждый пытается убить чудовище и вырезать то самое сердце у него из груди. Времена, когда я был молод и глуп, разоряя ваши поселения, давно прошли, и я никогда не желал Новгороду зла… И все же…

Боян молчаливо сидел, охваченный каким-то подобием сна, когда все происходящее казалось каким-то чудесным и ненастоящим.

– Скажи в деревне, что чудовище мертво, – сказал змей. – Что они могут жить спокойно.

И он умер.

Боян встал, шагнул ближе, но, вопреки первым своим желаниям, даже не попытался забрать что-то на память. Осознал, что у него не хватит сил даже вырвать маленькую чешуйку. И понял, что ему жаль убитого змея.

Он подумал о дедушкиной лютне – тот рассказывал истории, и его все слушали. Но змей был прав: даже если Боян возьмется за нее и попытается спеть о случившемся, об отчаянии и жестокости Новгородского князя, никто не станет его слушать. В славных историях чудовища всегда погибали под ногами великих князей и воевод.

Поэтому он просто вернулся домой. Мать была слишком рада, что он жив, и не стала его наказывать.

А через несколько дней приехал Новгородский князь Святослав – за головой чудовища, одиноко погибшего в буреломе.

========== 10. живая и мертвая вода ==========

Не было в Китеж-граде таких, кто не слышал бы с детства сказки про Алатырь-камень. Чудо настоящее, сохранившееся с начала времен – да оно и было Началом, потому что из источника, бившего из-под камня, текла вода. Живая да мертвая.

Нынешний князь Владимир словно одержим был идеей найти Алатырь, и в городе давно об этом шептались. Многие владыки совершали странное, и в этом не было ничего нового – поговаривали, что далеко на севере князья выходили в одиночку против лютых змеев, пока те чудища не повывелись, или приказывали строить деревянные церкви без единого гвоздя.

Многие говорили, что церковники слишком подстрекают охоту Владимира. После смерти первой жены князь китежский едва не обезумел, и молитвы помогли ему спастись, а там удачно подвернулась война с ордынцами. Война и вера – вот что было важно для князя Владимира. Но сын его сгинул в плену, а новая жена, с виду крепкая и веселая, умрела родами, давая жизнь второму наследнику, и князь вновь перестал показываться, и ходили страшные слухи про то, что он в одну ночь сделался сед.

Служки в церквях передавали из уст в уста: князь клянется, что в момент величайшего отчаяния услышал голос Белого бога, воззвавшего к нему из-под земли. Там, где спрятан был Алатырь-Камень, Начало и Конец. Княжеский духовник, отец Михаил, долго не отходил от своего подопечного, а потом долго молился перед ликами святых.

Никто не осмеливался задать этот вопрос, но не голос ли Черного бога лился в уши убитого горем князя? Не вел ли он к гибели весь город на озере Светлояре, когда приказывал копать подземные ходы в поисках хоть малейшего проблеска надежды?

Бояре бушевали: им стоило охранять границы, бить нечисть, набиравшую мощь, но князь тратил все силы на свои поиски. Жрецы, пусть и ошеломленные такими яркими откровениями, являвшимися князю Владимиру, отстаивали его правоту – а что им оставалось делать, когда речь шла о величайшей святыне, покоящейся где-то под городом?..

Когда князь Василий прибыл в город вместе с войсками китежскими, помогшими отбить ему трон у родного дяди, все шептались про то, что князь что-то нашел. Как раз прежде чем очнуться от долгой одержимости и послать дружину на помощь законному наследнику Черниговской земли. Мгновение просветления, грозившее большей бедой.

Впервые увидев князя, Василий не поверил глазам и чутью своему. Князь был стар и сед, хотя он был не сильно старше собственного отца Василия, убитого и казненного на площади. Но Черниговский князь бился до последнего, проклиная мятежников и пытаясь унести за собой в Навь так много, как он мог, а князь Владимир, казалось, и меча поднять не мог. Василий, тринадцатилетний мальчишка, проведший в тюрьме несколько лет, и то выглядел крепче.

Оставшись в Китеже, сдружившись с княжичем Иваном, он наблюдал, как ведется работа – раскопки под городом. Когда-то казалось, что они никогда не закончатся и китежские князья поколениями будут копаться в земле, но однажды, вернувшись из очередного похода, Василий услышал, что лестницы вниз уже готовы.

Князь Владимир выглядел все хуже. Это была не старость – Василий чуял странную ворожбу, словно вытягивавшую из владыки Китежа и силы, и рассудок, но обмолвиться о том не смел: кому хочется обнаружить в себе богопротивную нечисть? Он помнил, как сжигали родителей, и не хотел умирать. И без того Михаил, этот ушлый священник, слишком пристально приглядывался к нему – когда Василий столько времени проводил в разъездах по княжеским приказам, потому как терпеть не мог чистый колокольный звон Китеж-града.

Ко звону примешивалась тревога. Князь тяжко заболел; это было очевидно уже всем в городе, и скрывать это не могли. Наследник был молод и больше заботился о развлечениях, чем о делах государевых, и, хотя были они с Василием почти что ровесниками, часто он смотрел на Ивана и его наивность с усталым смирением – и казался себе гораздо старше. И хотя он клялся верно служить Ивану, Василий разумом понимал: под его началом Китеж ослабнет, а соседи налетят коршунами, чтобы отхватить себе куски земли.

Его однажды разбудили ночью. Один из дружинников оказался на пороге его покоев – не таких роскошных, но все же княжеских. Василий дремал – было тревожно. Быстро пробудился, выслушал со вниманием. Нашли. Как в сказках – камень с двумя источниками. Глаза дружинника сияли ужасом и восхищением, когда он рассказывал об этом Василию.

– Князь уже там, – сказал воин.

– А княжич Иван? – спросил Василий, вдруг почувствовав волнение, стиснувшее грудь. Он вернулся сегодня и еще не встречался с наследником.

– Нет, он на охоте со свитой…

– Скажи, что я не могу прийти, у меня лихорадка, – быстро попросил Василий. – В последнем походе захворал.

Дружинник нахмурился, но Василий отдал ему золотое кольцо, и он запросто подчинился. Как Василий и надеялся, допытываться и приказывать ему никто не стал, все были слишком взбудоражены находкой. Теперь, когда Алатырь снова начал казаться легендой, так долго они пытались до него докопаться, он вдруг возник.

Наутро дружинники, спустившиеся вниз с Владимиром, умерли. А князь окончательно слег в постель, и все слишком забеспокоились, забегали, да и забыли про то, что Василий будто бы что-то знал. Он был меньшей из всех бед, и его просто упустили из вида. Город гудел, выл; кто-то радовался, потому что Алатырь нашли, кто-то горевал, поскольку князь мог вскоре оставить этот мир. Колокола трезвонили. У Василия от них, как и обычно, раскалывалась голова.

Его никто не учил, но он знал: когда сила таится так долго, запертая внизу, она вырвется сразу, убьет. Он почувствовал это, без сна сидя на постели. Сила эта была древнее, чем их понятия о добре и зле – и оказалась слишком велика для обыкновенных людей. Василий знал: со временем она рассеется, и можно будет зачерпнуть живой воды, той, что обжигала нечисть хуже огня. И тогда снова начнется война.

И ему придется убивать подобных себе во имя Белого бога, который никогда его не примет из-за дикой, непокорной ворожбы, что творила его семья издавна.

Живая вода или мертвая – не важно, решил Василий тогда. Все равно она убивала, а уж нечисть или людей – иногда это не так важно.

========== 11. зарождение ==========

Не было в деревне поры более тихой, чем ранняя весна. Все замирало, даже время останавливалось, становясь неспешным и тягучим, как смола, потому что это было время зарождения жизни, а в этом нельзя торопиться.

А люди каждую весну решали, какую из девушек принести в жертву.

Известно было, что земле нужно было отдавать самое лучшее, потому обычно жертву назначали заранее, и Велене иногда казалось, что так все проще – жить без надежды, сознавая, что однажды свежей весной твоей кровью окропят старые камни, призывая старых богов помиловать их земли.

Никто из жрецов Белого бога не добирался до затерянной в лесу деревеньке, потому что никто туда не ходил, боясь мрачных чащ и болот на суровой северной земле. Они платили подати исправно, чтобы княжеские воины не пришли стребовать с них, и этого было довольно, чтобы никто не видел, что в деревне творится, и не знали тут другой жизни никогда.

Брат той весной пришел домой хмурый, сразу же схватил Велену и уволок на задний двор, пока родители не вернулись. Она встревоженно следовала за Деяном, пытаясь слабыми вопросами допытаться от него правды, и брат тяжело сказал:

– Я подслушал их вече; тебя выбрали.

Ему не нужно было уточнять. Велена замерла в испуге, дрожа, как осинка; мысли ее бестолково метались, и осознание близкой смерти тяжело навалилось на ее плечи, в рыдании пригибая ее к земле. Слезы хлынули сами собой, ее трясло. Деян в угрюмом молчании стоял рядом, гладя ее по плечам и так пытаясь успокоить…

– Но Злата… – прошептала Велена. – Все верили, что Злату принесут!

– Не знаю я, что там стряслось, да только теперь ее замуж выдают, – неохотно проворчал Деян. – Наверняка спуталась с каким-то парнем, так что она больше не девушка, и принести ее – значит навлечь на нас всех беду. Так говорили.

Велена утерла слезы. Эта земля и без того скоро получит всю ее кровь, нечего поить ее раньше времени. Она стиснула зубы. Времена, когда девушки безропотно шли на заклание, медленно проходили, потому что другие племена продвигались ближе к их деревеньке, княжеские сборщики податей заезжали чаще – людей на земле становилось больше. А с ними приходили и слухи, потому что их нельзя перехватить и спрятать.

Но, даже если знали они, что где-то живут иначе, что они могли сделать? Им некуда было бежать.

– Надо бежать, – сказал Деян, зубы стиснув. Словно подслушал ее мысли. – Ночью. Не бойся, я с тобой буду.

В том году земле отдали девушку, что за него была сосватана, потому что ту, настоящую жертву, тоже не получилось принести: зимой она заболела и, хотя вылечилась, совсем ослабла и зачахла. Среди девушек потом поговаривали, что видели, как Люнега ела снег. Как бы там ни было, жива она осталась, до сих пор не оправилась, ходила с трудом, а Деянову Рославу закололи в поле, припорошенном весенним снегом. С тех пор он затаил злобу…

– Куда же мы пойдем? – испуганно спросила Велена, хотя и думала, что все равно побежала бы – хоть куда, так и так погибать.

Всю жизнь она надеялась, что никто не вздумает принести ее в жертву, потому что была она совсем обычной и невзрачной, не как красавица Злата, которую рад бы видеть пред собой любой бог. И теперь животный ужас стискивал ее горло, снова выдавливая рыдания.

– Я знаю одного человека, он жрец Белого бога, – сказал Деян. – Пришел в глушь, чтобы нести его слова. Я уговорил его подальше держаться, чтобы наши охотники его не убили, как всякого чужака. Он нас проведет, он и князя знает!

Велена сомневалась. Деревенские жрецы все были мрачными и непримиримыми, ни за что они не стали бы никому помогать, однако она верила своему брату, потому кивнула. Вместе они услышали, как с вече вернулись родители, потому бросились в разные стороны, делая вид, что заняты хозяйственными делами.

Уговаривала себя Велена немного поспать, уверенная, что брат ее растолкает, когда нужно будет, но так и не смогла глаза сомкнуть. Лежала, кутаясь в старое латаное прокрывало, и слушала глухую ночь. И хотела оказаться далеко-далеко, где-нибудь в другом месте, о каких ему рассказывал иногда Деян – как теперь ясно было, со слов того мудрого старца.

Когда брат прокрался к ней, Велена быстро поднялась. Родители спали, и они смогли выйти в сени. Там, чтобы не околели от холода, лежали коза с козлятами, но они Велену знали и, как она думала, любили, потому шума не подняли – все же не собаки сторожевые. На улице было холодно, а одевалась Велена второпях, в то, что удалось припрятать, поэтому она задрожала, но упрямо стиснула зубы и побежала за Деяном, который указывал дорогу.

Оказавшись в лесу, подальше от деревни, они остановились передохнуть. Велена припомнила рассказы о тех, кто иногда пытался сбегать – их находили замерзшими в лесу, изгрызенными дикими зверями. А потом она вдруг заплакала, обняв Деяна.

– Ну что ты, дурная, мы же почти ушли, – проворчал он, грубовато трепля ее по волосам. – Все хорошо будет. Старик нас приютит, а потом придумаем, куда идти…

– Нет, нет, я… – Велена захлебывалась слезами. – Это же значит, что земля умрет? Принесут кого-то другого, и все неправильно будет, как, помнишь, лет пять назад, когда девушек немного было, когда… мы голодали все…

Деян рассмеялся.

– Обман все это, – отрезал он. – Что бы люди ни делали, весна все равно зародится, мне Ведомир сказал. Это закон.

– Но они все умрут, – бормотала Велена, цепляясь за него.

– Никто не умрет! – рявкнул Деян. – Только та девка, которую зарежут вместо тебя. Как и обычно. Идем, ты уже вся трясешься и губы синеют.

И потащил ее дальше через лес.

***

Они и правда все умерли, как Велена предрекала. Только не от голода, а когда пришел князь Святослав с дружиной – и вел их Деян, опоясанный мечом, который сгорал от гнева и жажды мести. Новгородский князь умел людей понимать, и когда Ведомир, жрец, которого он послал проповедовать в те несчастные земли, где пока и церквей не было, привел к нему двух испуганных беженцев, Святослав сразу в них что-то разглядел. И понял, что брат с сестрой говорят правду, хотя могли кому-то показаться безумными, так их оглушил шум Новгорода.

Деян был силен, но безрассуден, и Святослав понадеялся, что со временем эта юношеская горячность выветрится, иначе ждет его скорая смерть. Но такие воины были ему нужны – готовые огнем и мечом выжигать языческие темные племена, что таились так близко к Новгороду.

От деревни тогда мало что осталось, а жрецов перерезали в том же поле, где они убивали девушек испокон веков, на тех же камнях, а тех, кто пожелал, князь забрал с собой в Новгород.

Велена, услышав эти вести, плакала – и сама не могла понять почему.

========== 12. ряженые ==========

Осенью, как урожай собирали, всегда по деревне ряженые прокатывались. Шумели, песни распевали, колотили в простые бубны, а лица их украшали странные резные маски, которые остались еще со старых времен, когда мир принадлежал злым духам – так рассказывал поп из соседней деревни. Их отец Афанасий не слишком заботился о вере, все больше о деньгах да бабах, которых развлекал простеньким светлым чаровстом, и потому гулять ряженым дозволялось свободно.

Кроме того, отплясывая в страшных одеждах и масках, селяне полагали, что нечисть страшно обижают, а заодно и отпугивают, потому как от криков многих хотелось сбежать подальше и уши зажать. Елена так точно их не любила, этих ряженых, с детства они ее пугали, но она покорно подавала угощения им. Отчасти Елена была суеверна, отчасти – не хотела, чтобы соседи шептались.

Когда в ворота постучались, Елена оставила сына, пригрозив ему у стола не вертеться, чтобы горшок с картошкой не опрокинуть, а сама пошла отворять. На улице уже холодно и прохладно было, так что Елена накинула косынку, зябко руками повела. У калитки стоял какой-то мужчина в маске с длинными изогнутыми рогами, переминался с ноги на ногу – верно, тоже замерзал. Но не кричал, не танцевал и не вертелся на месте волчком, как прочие оголтелые ряженые, – их гулкий шум раздавался откуда-то из другого конца деревни, где пылали огни.

Елена вдруг почувствовала странный испуг, охвативший ее всю, заставивший дрожать, как молоденькую козочку, но она ступила ближе и приветливо обратилась к ряженому, заверив, что могла бы угостить его.

– А муж твой не дома? – спросил тот.

Насторожилась Елена, вздохнула. А ну как он окажется ночным разбойником, который только и мечтает в дом пробраться? А у нее там ребенок. Но все же Елена отвечала честно:

– Вдовая я, муж на войне с нечистью погиб, только сын остался. Брать у нас нечего, живем своим трудом. Если ты злой человек, ступай своей дорогой, прошу тебя. А если тебе и впрямь нужен только кусок поесть, проходи, будешь нашим гостем.

Он легко принял приглашение. Когда входил в дом, где горели лучинки, Елене показалось, что у ее гостя никакая не маска, а самая настоящая козлиная голова с хищными острыми рогами… Но он прошел к столу, сел, маску снял. Лицо у него было узкое, хитрое. Волосы сзади в косу сплетены, прищур какой-то монгольский, а глаза темные, но Елена не удивлялась: ордынцы на Русь ходили, кровь смешивалась. Одежда на нем была пестрая, латаная, а на руках, выглядывавших из рукавов, темнели пятна сажи.

Поздоровавшись с несколько оробевшим при виде незнакомца маленьким Святорадом, гость с удобством на лавке устроился. Елена отвела сына спать, час уже поздний был, уложила, а сама к столу вернулась.

– Богатый у тебя дом, хозяйка, – улыбнулся ряженый, принимая от нее миску с натертой редькой и картошкой. Елена даже соли для него не пожалела. – Так и думал, что меня тут приютят… Ночью ходить – страшно!

– Муж мой воеводой был, – сказала Елена, вздохнув. – Да только богатство его понемногу исходит, скоро придется пояса затянуть. Но пока живем себе с сыном… Хороший год сейчас, урожайный.

Гость что-то согласно промычал. На еду он набросился с большой охотой. И хотя выглядел слишком учтивым и умным, Елена никак не могла понять, кто он такой: бродячий певец? паломник? беглец?

– Куда путь держите, может, подскажу чего? – спросила она.

Мало-помалу Елена смелела, видя, что гость ее ничуть обижать не собирается, даже не смотрит на нее так, как мог бы мужчина глядеть на одинокую вдовушку. Не обмануло ее чутье… Елена села напротив, руки сложила.

– Да иду – куда глаза глядят, – отмахнулся от нее удивительный странник. – А до вас я с ряжеными дошел, вниз по реке. Вот они мне и дали одежку да маску… Как настоящая, верно? – подмигнул он.

Елена робко кивнула.

– Хожу везде да брожу, – продолжил он. – Хотел бы сказать, что – куда позовут, да только давно меня перестали звать, все боятся да плюются. Только вот ряженые не страшатся не только в глаза ночным тварям заглянуть, но и по ту сторону оказаться… Люблю я их.

– Что?.. – выговорила Елена, отшатнувшись.

Он вдруг рассмеялся, и его голос напомнил грохот железа.

– Раньше я часто в этой деревне бывал, – сказал ночной гость. – Славное место…

– Что-то я вас не видала, – слабо попыталась отговориться Елена, но он пронзительно взглянул на нее, будто заставив замолкнуть; напел красивым сильным голосом:

– Boha čorneho,

stare kralestwo

rapak nětko wobydli,

stary moch so zeleni,

na skale, kiž wołtar běše…

Для нее эти слова казались злым черным заклинанием, но Елена не стала креститься, боясь прогневать его. Не о себе думала, а о сыне… Но не тронули ее; голос гостя зазвучал как-то грустно, очень горько:

– Да уж, забыли… Štó nam pójda waše spěwy? А, не важно. Спасибо за еду, хозяйка, – сказал он, быстро вставая. – Впустила, обогрела, накормила – хорошая ты женщина, Елена. Привечай всех странников, которые кажутся тебе похожими больше на людей, чем на зверей – может, они тебя отблагодарят.

– Да куда же вы, там ведь ночь! – слабо воскликнула Елена. Способность говорить вдруг вернулась к ней.

– Ах, доброе сердце, – улыбнулся он. – Ночь – мое время. И моих детей. Они отняли у тебя мужа, Елена, потому я заглянул тебя навестить. Потому как ничто не должно оставаться безнаказанным… или неоплаченным.

– Но почему вы делаете это? – в отчаянии воскликнула она. – Не тронь меня, нечисть…

Слова застряли у нее в горле, Елена не смогла продолжить. Он ничем ее не обидел, и кричать так не было нужды. Да и стыдно…

– Я делаю это, потому что мой братец, во славу которого вы строите красивые белые церкви, так не поступает, – с усмешкой подсказал он. – Мне остаются лишь безумные ряженые, пляшущие в ночи, но довольно и того. Ваш бог учит принимать то малое, что мы заслуживаем… Прощай, Елена. Будь доброй.

Он вышел в ночь и растворился в ней. Как будто стал ее частью. Пошатываясь, Елена пошла проверить сына, но тот мирно спал. Она боялась почувствовать у себя жар, бред, лихорадку в груди – или понять, что она уже мертва, что душу ее вырвали из груди… Но ничего не было. Лишь сердце трепетало. Подойдя к столу, увидела рассыпанные по нему золотые монеты и, слабо ахнув, осела на пол. Дрожащей рукой схватила одну, рассмотрела княжеский лик в неровном свете.

Рогатая маска, прислоненная к лавке, смотрела на нее насмешливо – темными провалами глаз. Все тот же хитрый взгляд… Елена запомнила бы его навеки.

Черному богу не было нужды убивать ее – о нет, он поступал более жестоко, зароняя сомнения. И наслаждался, наблюдая за мятущимися людьми.

Комментарий к 12. ряженые

перевод гимна:

Бога черного

из древнего царства,

ставшего обиталищем ворона,

старый алтарь стал просто камнем,

поросшим зеленым мхом.

и следующее:

Кто теперь споет нам ваши песни?

========== 13. сарафан ==========

Светозара всегда боялась старости. Смотрела на свое отражение, касаясь свежей разрумяненной щеки, и вздыхала, представляя, как кожа ее однажды сморщится, как печеное яблоко, а медяные кудри побелеют. Женщины в ее роду жили долго. Прабабка-княгиня, говорили, разменяла две сотни лет, прежде чем отправиться в Навь – и еще болтали про старую ворожбу.