Текст книги "Ороборо: Изгоняющий кошмары (СИ)"
Автор книги: Ie-rey
сообщить о нарушении
Текущая страница: 5 (всего у книги 11 страниц)
Нынешним заказом Кёнсу был уже сыт по горло. У него не выходило сблизиться с Чонином, да и сам Чонин не подарок. Смазка и презервативы, как видно, так и останутся под матрасом навеки.
Судя по всему, Хон считал Кёнсу некомпетентным, раз уж предложил уволить. И Чонин ничего не сказал. В свете состоявшегося не так давно поцелуя и последовавшей за ним отчуждённости Чонин вполне мог согласиться с предложением Хона, просто тянул время. До конца месяца не так много осталось, а увольнять всегда проще до начала нового месяца. Кёнсу не особенно и сомневался в том, что через неделю ему укажут на дверь. Ну и ладно. Репутация у Кёнсу по-прежнему оставалась безупречной. Ничего страшного, если у него в биографии будет всего один неудачный заказ. В конце концов, заказ отличался повышенной сложностью. Если бы требовалось просто убить Чонина, Кёнсу прекрасно бы справился. И он убийца, а не актёр. Пожелания заказчика всего лишь выходили за рамки способностей Кёнсу – так он и написал в контору.
Закончив с приготовлением ужина, Кёнсу уселся на стул и уставился на молчащий телефон. Ждал сообщения с подтверждением из конторы и лениво размышлял, кому же поручат довести это дело до конца. На ум не шли подходящие кандидатуры, и Кёнсу впервые подумал, что в конторе и впрямь сделали лучший выбор, когда доверили этот заказ именно ему. Он отличался хорошей выдержкой и терпением, умением использовать любые мелочи к собственной выгоде, неплохими социальными навыками, отлично чувствовал «мишени» и вызывал у них доверие к себе.
Исключая Чонина. Но Чонин никому не доверял, только Чипу.
Кёнсу вздрогнул, когда дисплей телефона налился голубоватым сиянием и замигал. Он торопливо смахнул телефон со стола и открыл текст ответного сообщения.
Рано обрадовался… Из конторы пришёл отказ. Отказ как от руководства, так и от заказчика. Руководство по-прежнему считало, что у Кёнсу лучшая подготовка для выполнения заказа, и не сомневалось в его компетентности. Заказчик же просто желал, чтобы именно этот исполнитель довёл дело до конца.
Кёнсу стало любопытно: в свете предположений Джунсу – если заказчика два – который из них возражал? Хон ведь сам предложил уволить Кёнсу. Означало ли это, что против был второй заказчик – господин Икс? Если да, то почему?
Ответов у Кёнсу не нашлось, тем более, он даже предположить не мог, кто же второй заказчик.
Вот тебе и опровержение тезиса, будто бы работа убийцы лишена стрессов. Как же…
Кёнсу растерянно сунул телефон в карман, поставил локти на стол и уронил голову на руки. При всей своей подготовке он не видел ни одного выхода из сложившейся ситуации. Вновь мысленно обрисовал себе условия задачи: сблизиться с Чонином, добиться его безусловного доверия, словами одного из заказчиков – «соблазнить», после чего требовалось Чонина предать, замучить и убить. С двумя последними пунктами проблем не было: замучить и убить хоть прямо сейчас Кёнсу вполне мог – это его работа, а он великолепный специалист. Но Кёнсу не видел ни одного способа для выполнения первых пунктов. После того злосчастного поцелуя и в ключе нынешнего поведения Чонина – ни одного. Не мог же он связать Чонина и… Это ведь будет называться насилием, а жертвы насилия не испытывают симпатии и доверия к насильникам, если они не больные на голову. Ещё ведь и не любая «головная болячка» подойдёт. Чонин на мазохиста не походил совершенно. По сути, он гордый и целеустремлённый человек, куда больше склонный к лидерству и перфекционизму, чем к подчинению и выполнению чужих прихотей.
«Огненный».
Кёнсу вспомнилось, какое впечатление на него произвёл Чонин, когда он впервые увидел его снимки при получении заказа. Чонин тогда показался Кёнсу человеком, тщательно сдерживающим внутреннее пламя…
Кёнсу резко поднялся из-за стола, потому что дверь в зеркальную комнату распахнулась. Первым в коридор выскочил Чип, а за ним следом вышел Чонин и повернул в противоположную кухне сторону.
– Чонин, ужин…
– Не хочу, – отрезал он и добрался до ванной. Дверь за ним захлопнулась. И Кёнсу прекрасно различил щелчок – Чонин закрылся изнутри, нарушив негласное правило оставлять дверь приоткрытой – на всякий случай.
Чип поскрёбся в запертую дверь с тихим скулёжом, унялся и понуро поплёлся к зеркальной комнате, сел у порога, зевнул и посмотрел на торчавшего у кухни Кёнсу. В его взгляде Кёнсу примерещилось обидное: «Выкуси».
Кёнсу машинально приготовил две порции какао, расставил на столе, опустился на стул и сокрушённо подумал, что Чонин ничего не сделал и даже ничего не сказал в ответ на предложение Хона уволить Кёнсу. А контора отклонила его отказ. И как быть дальше, Кёнсу не представлял. Пойти и ещё раз поцеловать Чонина, чтобы у того лопнуло терпение? Как вариант. Если Чонин выгонит его, контора не бросит заказ, а пошлёт другого исполнителя. Хорошо? Ещё бы.
Кёнсу резко поднялся, вышел в коридор, смерил оценивающим взглядом Чипа и ловко захлопнул дверь в зеркальную комнату, оставив Чипа там. Ещё и ручку на двери повернул. С той стороны немедленно заскреблись, но Кёнсу не собирался выпускать Чипа. Он решительно рванул к двери в ванную, дёрнул изо всех сил, заодно уперевшись ногой в косяк. Мелкие металлические детали со звоном рассыпались по полу, дерево затрещало и поддалось.
Чонин замер под тёплыми струями, повернул голову, пытаясь сообразить, что всё это значит. Увидеть взъерошенного и растрёпанного Кёнсу на пороге и выдранную из двери задвижку он не мог, но мог слышать тяжёлое от приложенных усилий дыхание Кёнсу.
Кёнсу смотрел на обнажённого Чонина, на блестящие на смуглой коже прозрачные капельки, на тяжёлую от влаги чёлку, свешивавшуюся до самых глаз, и честно пытался выровнять дыхание. Ни черта не получалось, конечно же, потому что Кёнсу прокручивал в голове пункты плана, а, согласно этому самому плану, ему полагалось соблазнить Чонина, то есть, оказаться рядом с этим смуглым телом, касаться его, целовать и… становиться ещё ближе. Смотреть в это лицо с резкими чертами, пытаться разгадать тайну его привлекательности, а потом уничтожить.
Немного потерявшись в реальности, Кёнсу попробовал закрыть за собой дверь. От тихого хлопка Чонин вздрогнул и выронил мыло, оно упало и ударилось прямо о ребро бортика, разбилось на два неравных куска и заскользило по полу.
Чонин повёл рукой, нашёл вентиль и закрутил его, осторожно перебрался через бортик и поискал полотенце.
Кёнсу всё ещё стоял столбом и пялился на Чонина, натужно вспоминая, на кой чёрт он вообще ввалился в ванную, сломав при этом защёлку. Кажется, ради поцелуя. Точно.
Кёнсу деревянно шагнул вперёд, лениво отметив в мыслях, что всё это походит на какой-то нелепый фарс, отобрал у Чонина полотенце, отбросил в сторону, крепко сжал запястье Чонина и бросил свободную руку на затылок, смял пальцами влажные волосы, потянул…
Чонин сильно толкнул его ладонью в грудь и неожиданно ударил левой. Попал в шею. Рука у него была тяжёлая, а удар – хороший, пусть он и промахнулся. Дыхание у Кёнсу сбилось окончательно, но на ногах он устоял. Коротко двинул кулаком в бок. Из-за влажной кожи Чонина удар получился смазанным и лёгким. Пару минут они перехватывали руки друг друга, пока Чонин не поскользнулся на куске мыла. Кёнсу успел испугаться и крепко схватиться за Чонина, чтобы тот при падении не приложился головой о бортик ванны, в итоге на пол загремели оба. Кёнсу тяжело рухнул на спину, больно ударившись затылком о плитки, а Чонин упал сверху, выбив своей тяжестью остатки воздуха из лёгких Кёнсу.
Они завозились одновременно, только пока Чонин пытался приподняться, Кёнсу преследовал иную цель. Он спихнул Чонина с себя, прижал широкие плечи к полу и привалился боком, чтобы хоть немного зафиксировать Чонина на месте. Всмотрелся в смуглое лицо с застывшими резкими чертами, наклонился и коснулся губами полных губ Чонина, поцеловал. Слегка опьянённый успехом своей затеи, Кёнсу не сразу понял, что Чонин всего лишь позволял ему целовать себя. И Кёнсу казалось, что он целует куклу – никакого отклика и никаких эмоций, ни одной искры. В открытых тёмных глазах не отражалось ничего.
Кёнсу растерянно отстранился и сел на полу рядом с Чонином, потёр ладонью ушибленный затылок. И он не знал, что ему сказать в собственное оправдание. Когда убиваешь, оправдания не нужны. Это всего лишь заказ. Работа. Но когда люди пытаются стать ближе друг к другу, они что-то говорят. Наверное. Если бы Кёнсу этим занимался, он знал бы, что нужно говорить. Но он убивал, а не пытался влюбить кого-нибудь в себя или кому-нибудь понравиться. И он ума не мог приложить, как ему понравиться слепому человеку.
Чонин молча поднялся с пола, медленно вышел из ванной и остановился, чутко уловив тихие звуки за дверью в зеркальную комнату. Добравшись до двери, ощупал ручку, повернул и распахнул дверь. Из комнаты белой пулей выметнулся Чип, влетел в ванную и вцепился зубами в лодыжку Кёнсу так, что у Кёнсу слёзы брызнули из глаз. Он попытался оттолкнуть пса, за что и поплатился. Чип оставил в покое лодыжку и цапнул за левую кисть.
– Чёрт…
– Чип, – коротко позвал Чонин.
Чип отскочил от Кёнсу на шаг, прижал уши к голове и злобно зарычал.
– Чип.
Рычание стихло. Чип неохотно попятился к двери, потом развернулся, подбежал к Чонину, замахал хвостом и тихо заскулил, виновато тявкнул и прижался боком к ноге Чонина.
Кёнсу, плотно сжав губы, достал аптечку из стенного шкафчика, обработал покусанные лодыжку и руку, затем попытался сложить левую ладонь в кулак. Получилось так себе. Рука болела адски, а на тыльной стороне ладони красовалось неплохое такое углубление, оставленное собачьим клыком. Оттуда обильно сочилась кровь. Стиснув зубы, Кёнсу продезинфицировал рану, залепил полимерным пластырем и вернул аптечку на место.
Ужинал он в одиночестве, а перед сном всё же рискнул сунуться в спальню Чонина. Тот лежал на кровати, вытянувшись на животе и подложив под голову скрещенные руки. Одеяло почти полностью сползло на пол. На столике у кровати в коробке грустно блестел хризолит.
Под тихое рычание Чипа Кёнсу приблизился к кровати, поднял одеяло и бережно укрыл Чонина. Чонин тут же вздохнул, повернулся на бок и сдвинул одеяло к поясу. Кёнсу осторожно смахнул со смуглого лба густую чёлку, погладил Чонина по голове, а после наклонился и тронул губами висок.
Чип наблюдал за ним, прижав уши к голове. Весь его вид будто говорил: «Только дай мне всего один крошечный повод – загрызу к чёртовой матери».
Кёнсу ушёл спать в гостиную. Долго ворочался на диване, чтобы после забыться в тревожном сне, швырнувшем его в прошлое, отстоявшее от нынешнего времени лет на десять, а то и больше.
В прошлое, где он перестал быть.
========== Часть 5 ==========
Комментарий к Часть 5
Сонная бета тащит следующую часть.
Доброй ночи, котики :)
Плейлист к фанфику – https://vk.com/wall-79961496_11749
Часть 5
Утром Чонин принимал душ за традиционно приоткрытой дверью, но не потому, что так хотелось Кёнсу, а потому, что задвижку Кёнсу так и не отремонтировал – собрал все детали вместе с кусками мыла и выбросил, а поверх раскуроченной части двери прилепил скотчем картонку. У двери ванной всё то время, пока Чонин был внутри, дежурил Чип. Нагло сидел на подходе, скалил зубы и глухо рычал, едва Кёнсу пытался подойти поближе.
Кёнсу приготовил какао, потом у раковины размотал повязку на руке. Нога не особо его беспокоила, но вот рука заметно опухла. Он с силой сжал ладонь пальцами правой руки, чтобы выдавить гной. Накладывать повязку не стал, просто сжимал и разжимал ладонь над раковиной, чтобы кровь циркулировала лучше и вытекала из раны вместе с прочей заразой. Когда же кровь почти перестала сочиться, Кёнсу внимательно осмотрел руку и убедился, что припухлость спала. Только тогда он снова обработал рану и залепил пластырем.
Не первый собачий укус и не последний, заживать будет долго, но ничего страшного не случится. Да и Чип не какой-то бродячий пёс, а вполне себе ухоженный. Чонин часто с ним возился: расчёсывал мех, чистил ему зубы, проверял когти, мыл лапы. Судя по всему, у Чонина это была не первая собака, и уход за собакой ничуть его не обременял – он делал это с удовольствием.
У Кёнсу никогда не было собаки. Кошки тоже не было, как и рыбок с хомячками. Даже игрушек не было. И он не расстраивался по этому поводу, просто вдруг подумалось. Быть может, из-за тех снов, что он смотрел до утра без особого желания.
Кёнсу мог разделить свою жизнь на две части: до конторы и после. Первую часть он помнил плохо. Однажды он заговорил об этом с наставником и спросил, всё ли с ним в порядке, ведь что-то забывать – это не очень хорошо. Но наставник его успокоил и объяснил, что таково свойство человеческой природы – помнить всё яркое и забывать всё плохое или ненужное. Кёнсу сделал логичный вывод, что до конторы он жил плохо. Пожалуй, яркими воспоминаниями можно было считать холод, голод, побои, тяжёлую работу, попрошайничество и воровство, за которое попадало, если не удавалось быстро унести ноги.
Кёнсу порой считал себя особенным, не таким как все. И ему хватило ума никогда и никому не говорить об этом. Хотя он полагал, что руководство конторы относилось к нему не так, как к другим, тоже по этой причине. Отчасти – из-за его талантов, но и из-за его уникальности – тоже. Потому что Кёнсу попал в контору не так, как прочие.
Контора набирала персонал из детей и подростков. Они искали таланты, находили и забирали себе. Одних заманивали на «конфетку», других просто похищали, третьих уговаривали и соблазняли посулами свершить их собственное правосудие. Всякое бывало.
Но Кёнсу пришёл в контору сам. Он плохо помнил все подробности того дня, плохо помнил, почему прикипел взглядом в метро к стройному худощавому мужчине в длинном пальто, и плохо помнил, почему пошёл следом. Может быть, незнакомец показался ему приметным и особенным, или заинтересовал чем-то ещё, но Кёнсу долго смотрел на него, спрятавшись за автоматом с напитками. Грел собственным дыханием замёрзшие руки и рассматривал незнакомца в длинном пальто. Тот выделялся среди прочих ростом и изяществом в движениях. Стильная стрижка, строгие черты лица, смуглая кожа, белый шарф на шее. Седые виски, но на вид больше тридцати и не дать. А ещё незнакомец двигался совершенно бесшумно. Уверенная твёрдая поступь, но беззвучная, хищная.
Кёнсу настолько сильно заинтересовался этим человеком, что сел в тот же вагон, вышел на той же остановке и двинулся следом за незнакомцем. И в тот день он впервые увидел, как легко человек может убивать себе подобных и как много за это получать денег.
Кёнсу следил за незнакомцем до того самого мига, как тот зашёл в высотное здание и затерялся среди бесконечных офисов за прозрачными и полупрозрачными тонкими перегородками.
Пришлось мёрзнуть у крыльца здания двое суток, чтобы после увидеть вновь того смуглого человека в длинном пальто. Кёнсу следил за ним, пока мог. Когда же незнакомец садился в такси, Кёнсу просто возвращался к тому самому крыльцу и ждал. Потом у него вошло в привычку появляться там каждый день. Достаточно было сесть где-нибудь на улице, поставить перед собой картонную коробку, найденную в мусорке, и ждать. Да и в коробку частенько бросали мелочь – доход, как ни крути, и польза. Кёнсу хватало, чтобы не умереть от голода, а возвращаться домой он перестал ещё тогда, когда впервые увидел незнакомца.
Помнится, холод уже не так сильно беспокоил Кёнсу, когда незнакомец после очередного убийства заскочил в кафе. Он вышел довольно быстро, направился прямиком к куче мусорных мешков, забитых смятой одноразовой посудой, и протянул притаившемуся там Кёнсу бумажный пакет. Пакет оказался тёплым и пах непередаваемо вкусно. Внутри Кёнсу нашёл картонный стакан с лапшой и свежую булочку. И он не помнил, чтобы до этого у него хоть когда-нибудь случался такой вкусный ужин.
В тот вечер Кёнсу не пошёл за незнакомцем, предпочёл ужин, но утром вновь сидел напротив крыльца и ждал. Незнакомец появился и направился куда-то в центр города, однако Кёнсу не сдвинулся с места и дождался его возвращения, после чего сунулся в здание и изо всех сил постарался не потерять незнакомца из вида. На двадцатом этаже Кёнсу толкнул матовую дверь, в которую зашёл интересующий его человек. Там за столом сидела девушка, отвечающая на телефонные звонки. Другая женщина в белой блузке и чёрной юбке готовила кофе. Они с недоумением осмотрели Кёнсу и попытались выставить его в коридор. Кёнсу упёрся, поглядывая в сторону тёмной двери с белой табличкой. Скорее всего, смуглый незнакомец был там, а Кёнсу хотел его увидеть.
Вскоре в приёмной шумели женщины, гневно крича что-то в адрес Кёнсу, но он их не слышал и не слушал, мечтая попасть за тёмную дверь.
Дверь распахнулась, но на пороге Кёнсу увидел другого человека – старше и плотнее, чем незнакомец в длинном пальто.
– Что тут происходит у вас? – возмущённо вопросил холёный мужчина.
– Да вот, сорванец какой-то…
– Я его знаю.
От этого голоса у Кёнсу всё внутри сжалось. Он никогда не слышал голос смуглого незнакомца, но…
– Он следит за мной уже довольно долго.
– И тебя это не обеспокоило? Или ты забыл инструкции? – сердито заворчал незнакомый тип у двери. Потом Кёнсу его увидел – своего незнакомца. Тот остановился рядом с сопящим типом и слегка пожал плечами.
– Он талантлив, пожалуй. Я не чувствовал его довольно долго. Обратил внимание, лишь когда несколько раз наткнулся взглядом. Лицо у него приметное. Малыш, что ты хотел?
Кёнсу шмыгнул носом – холод на улицах не проходил бесследно даже для него, утёрся рукавом и тихо ответил:
– Хочу работать, как вы. Вы меня научите?
Кёнсу научили, обеспечив при этом крышей над головой, едой и тёплой постелью. И тогда жизнь до первого заказа казалась ему хорошей. Это потом он понял, что на самом деле называлось «хорошо».
Его наставником стал Шивон – тот самый «его» незнакомец с седыми висками. Поначалу Кёнсу видел его изредка, потому что приходилось учиться вместе со всеми. И тогда Кёнсу не считал себя особенным. Он был как все прочие ребята: жил в просторной казарме, вставал по сигналу, тренировался до темноты и ложился спать тоже по сигналу. Ни с кем не сближался, просто слушал иногда, как другие рассказывали о своей жизни «до». Некоторым не нравилось, кто-то пытался что-то поменять и уйти. Спустя два года в казарме их осталось пятнадцать. Каждый получил собственного наставника и первые задания. Точнее, они ассистировали на заданиях. Ещё полгода – и их осталось девять. Кёнсу столкнулся с трудностями, когда пришлось убивать, но Шивон научил его. И спустя три месяца Кёнсу стал лучшим из девяти.
Иногда Шивон водил его в город. Просто так, не при выполнении заданий. И тогда только Кёнсу начал чувствовать себя особенным, потому что с остальными никто гулять не ходил. И никто из иных наставников не занимался с учениками больше положенного. Только Шивон – с ним.
Может быть, Кёнсу просто повезло с наставником, потому что Шивон сам по себе отличался добротой и не обладал склонностью к жестокости. Любое задание он выполнял без злобы в сердце, ровно и методично, никогда не издевался над учениками на занятиях и тренировках – гонял не меньше, был строгим, но не испытывал ни малейшего удовольствия от их вымотанности и усталости, никогда не избивал тех, у кого что-то не получалось. Среди наставников порой попадались такие, кто любил проявлять жестокость к ученикам. В рамках, конечно, но случалось.
И, несмотря на доброту Шивона, руководство ценило его. Кёнсу понял это не сразу, но со временем осознал, как глупо было прийти в контору и потребовать работу, которую поручали отнюдь не каждому желающему. Кёнсу тогда не прикончили исключительно из-за Шивона и таланта видеть тех, кто больше не был человеком в полной мере, и Кёнсу бережно хранил в себе бесконечную признательность Шивону и за его заступничество, и за тот бумажный пакет, протянутый голодному ребёнку.
Именно у Шивона Кёнсу научился презирать заказчиков. И именно Шивон дал ему навык сливаться с людьми, притворяясь человеком.
– Другие наставники часто говорят вам, что люди – тупые животные, но это не так. Иногда некоторые из людей умеют удивлять. Будет лучше, если ты запомнишь это. Во время выполнения заказа всякое может случиться. Но если ты будешь считать людей глупыми животными, это когда-нибудь выйдет тебе боком. Мишени порой куда сильнее, чем кажутся. Некоторые – опасны. Они умеют думать, как и ты. Бывает, умеют убивать не хуже тебя. Неправильно видеть в каждом достойного противника, но лучше считай именно так – лишняя осторожность никогда тебе не повредит, а вот излишняя самоуверенность – очень даже.
– Мне скучно, – возражал Шивону Кёнсу.
– Это пока. Поверь, среди мишеней довольно будет таких, которые тебя заинтересуют. И если этот интерес будет сильным, лучше отказаться от заказа. Не потому, что убить не сможешь, а потому, что будешь после сожалеть. Сожаления тебе не нужны. Отказ от заказа лучше сожалений. И ещё… зная твою склонность искать во всём гармонию… Не подбирайся к мишеням слишком близко. Ты талантлив, но эта твоя черта делает тебя уязвимым. Она будит в тебе слишком многое из человеческого. Будь к мишеням близко, но никогда не делай последний шаг и не наступай на чужую тень. Ты всегда победишь в собственном мире, но в чужом мире – проиграешь непременно. Чужая тень – чужой мир и чужие правила. Чужой мир – это поражение для тебя.
Кёнсу всегда следовал советам Шивона, но когда проснулся этим утром, понял, что «всегда» иногда заканчивается.
Он медленно закрутил вентиль, отвернулся от раковины и вытер руки полотенцем. В коридоре тихо скрипнула дверь. Кёнсу мрачно смотрел на Чонина – тот двигался вдоль стены к спальне, касаясь пальцами шершавой поверхности. На широких плечах поблёскивали капельки воды, скатывались с мокрых волос на голове…
Кёнсу аккуратно повесил полотенце и облизнул сухие губы.
«Простите, наставник, кажется, я уже играю в чужом мире, но пока проигрывать не собираюсь. Я убью его. Так или иначе. Это моя работа, и я умею делать её качественно. Заставлю его доверять мне, дорожить мной, а потом… потом сломаю и убью. Потому что он всего лишь человек. Пусть идеальный, но всего лишь человек. Слепой человек. Обмануть слепого ещё проще, чем зрячего. Вы сами говорили, что мы волки и очищаем мир от всего ненужного и болезненного. Он слепой, и скоро придёт время, когда он никому уже не будет нужен, станет бесполезным, превратиться в гнойную рану. Ему незачем жить. Убить его – это проявление милосердия, ведь так? Не сломать, а просто убить».
Кёнсу торчал в гримёрке, пока персонал возился с Чонином. Смотрел, как Чонина быстро и профессионально одевали в сверкающие блёстками тряпки, как легко и красиво раскрашивали лицо, приглушая тёмные оттенки и превращая кожу в матовую и довольно светлую, пока перед Кёнсу не оказался почти незнакомый человек. Утончённый и красивый, завораживающий. Но даже грим не смягчал до конца резкость линий в лице и не приглушал внутреннее пламя Чонина.
На пятачке у лестницы на сцену Чонин чуть наклонил голову, чтобы одна из девушек провела кисточкой по его нижней губе, добавляя блеска. Другая тронула пуховкой скулы, подновляя румянец. Жизнь вокруг Чонина кипела, хотя сам он выглядел отрешённым. Только пальцы, сжавшиеся на металлических перилах лестницы, едва заметно подрагивали.
Кёнсу придирчиво рассматривал Чонина и честно пытался найти недостатки. Не находил. Чонин выглядел не как звезда и не как раскрашенная кукла. Чонин выглядел как человек, который собрался танцевать с духами и призраками, уйти за грань реальности. Вверху, на том конце лестницы, начиналась сцена. И у края сцены кричали зрители. Этот слаженный рёв вызывал дрожь у Кёнсу, а Чонин им упивался, словно неотъемлемой частью музыки и предстоящего шоу. Этот рёв будто заряжал Чонина, заставлял его гордо расправлять плечи и забывать, что отныне он мог полагаться лишь на слух и осязание. Толпа по ту сторону сцены была персональным вином Чонина, и осознание этого затапливало Кёнсу иррациональным восторженным холодком, растекавшимся в груди. Даже дух захватывало от вида Чонина, так остро реагирующего на рёв толпы.
Потом Кёнсу помогал Чонину подняться вверх по ступеням, разворачивал лицом в нужную сторону и коротко напоминал расстояние влево и вправо, и вперёд. Секундная тишина, вспышка и первые аккорды хорошо знакомой Кёнсу музыкальной композиции. Дальше Чонин двигался один. Он танцевал совсем не так, как на тренировках и репетициях. Он… танцевал, как будто жил и дышал музыкой и собственными движениями. Кёнсу мог видеть его лишь со спины, потому что Чонин танцевал перед теми, кто смотрел на сцену из зала, но даже тогда…
Это была магия.
Кёнсу забыл, что Чонин не видит, потому что Чонин должен был видеть это – каждый свой жест, каждый поворот, каждое колебание тела. Он и голову поворачивал так, как будто это важный элемент танца. Двигался под музыку и сияние ламп и прожекторов, пропадал в тенях, чтобы вновь оказаться в лучах света.
Кёнсу затаил дыхание, различив справа от Чонина открытый люк в полу. Закрыть забыли? Или оставили открытым специально? Если просчитать намерения господина Хона… вряд ли он так уж хотел ждать какого-то срока и тянуть время. Если верить соображениям Джунсу, сроки волновали только одного из заказчиков, да и отмашку Кёнсу никто не давал и не требовал немедленной смерти Чонина.
Чонин танцевал и смещался всё ближе к люку. Кёнсу помнил рисунок его танца и знал, что скоро нога Чонина окажется над пустотой. Он пытался предупредить, но его голос заглушила музыка. Тогда он рухнул на пол и прополз вперёд по сцене так далеко, как получилось, чтобы потом крикнуть:
– Осторожно! Люк на три часа! В двух шагах!
Чонин продолжил танцевать, и, наверное, никто ничего не заметил и не понял. Кроме Кёнсу. Потому что Кёнсу видел этот танец не раз и знал выверенную последовательность движений. Последовательность, которую Чонин изменил на ходу, оставшись в шаге от люка, а потом он танцевал уже левее.
Кёнсу выдохнул, отполз обратно к лестнице и сел прямо на пол – ноги дрожали от волнения.
После выступления вокруг Чонина опять крутился персонал. С него снимали блестящий костюм и смывали грим, протягивали бутылки с водой и громко выражали восхищение. Чонин вряд ли слушал хоть кого-нибудь. Он вновь выглядел отрешённым. И не только. Ещё он выглядел потухшим и серым, как пепел. Как будто там, на сцене, он умер вместе с последними отзвучавшими аккордами. Или продолжал жить, но в танце, который бесконечно прокручивал у себя в голове. Без грима он по-прежнему казался Кёнсу красивым и завораживающим, только более… настоящим, что ли?
В гримёрку внезапно заявился господин Хон с огромным букетом пышных лилий, впихнул цветы Чонину в руки, выдавил из себя скупой комплимент, глянул на Кёнсу не особенно доброжелательно и удалился. Чонин с долей брезгливости отдал кому-то цветы, отряхнул ладони и неуверенно шагнул к двери. В подобных случаях, как понял Кёнсу, Чонин не брал с собой Чипа, оставлял дома. Вряд ли пёс выдержал бы спокойно такую толкучку, что творилась за кулисами. И сейчас Чонину не на кого было рассчитывать. Только на Кёнсу. А рассчитывать на Кёнсу Чонин не слишком-то и хотел.
Кёнсу тронул его запястье, положил ладонь себе на плечо и повёл по длинным коридорам в сторону стоянки. Машину и шофёра им выделили, так что волноваться было не о чем.
В пути Чонин продолжал хранить молчание и быть отстранённым, погружённым в себя. И он ни разу не вспомнил о том открытом люке, в который мог свалиться, если бы не предупреждение Кёнсу. Благодарность услышать хотелось, однако Кёнсу прекрасно знал, кто он такой и что должен сделать с Чонином. В свете этих обстоятельств желание услышать благодарность походило на лицемерие.
Дома вместо ужина Кёнсу первым делом отправился в ванную. Ему не давала покоя неопределённость. После всего, что случилось, Чонин не заикнулся об увольнении. Он по-прежнему держал дистанцию и отмалчивался, но ничего не сделал, чтобы убрать Кёнсу подальше от себя. Если он ничего не делал, то следовало что-то делать самому Кёнсу. Пока он всё ещё оставался рядом с Чонином и в самом деле мог как-то изменить ситуацию в свою пользу и в пользу заказа.
Кёнсу принял душ, тщательно вымылся, тронул ладонью бедро, поколебался немного, затем решительно провёл пальцами меж ягодиц. Ничем подобным он давно не занимался. Лет пять уже, наверное, если не больше. Да и до этого приходилось использовать своё тело таким образом от силы три-четыре раза. Не то чтобы это было особенно неприятно или приятно, просто необходимость в ряде заказов, когда в число мишеней попадали люди определённого типа, добраться до которых удавалось лишь через постель в качестве экзотического партнёра. Этому тоже обучали в конторе. При необходимости. Их всех первым делом учили тому, что их тело – лучшее оружие из всех возможных. И если Кёнсу не удавалось добиться доверия Чонина иными способами, следовало использовать язык тела и секса. То, что он собирался предложить Чонину, доказало бы его собственное доверие. Ведь далеко не каждый согласился бы на подобное – быть полностью открытым перед кем-то, позволять владеть собой и собственным телом, черпать в себе удовольствие и отдаваться по собственной воле.
Риск, что Чонин не примет это, существовал. Но если не попытаться… ничего изменить точно не удастся.
Вопреки решимости Кёнсу с трудом удалось протолкнуть в себя палец. Возможно, из-за сомнений. Чонин ничего не видел, но вряд ли он стал бы бросаться на каждого без разбора, лишь бы потешить плоть. Кёнсу собственными глазами видел, как Чонин справлялся с такой проблемой, так что слепота ничего не гарантировала. Чтобы Чонин захотел играть по правилам Кёнсу и взять то, что ему собирались предложить, ему следовало хоть немного интересоваться Кёнсу и испытывать хоть тень симпатии. При таком раскладе уже не имело значения, насколько Кёнсу красив или не красив. Но он понятия не имел, что именно в нём могло бы привлечь Чонина, вызвать сексуальный интерес.
Покончив с подготовкой, Кёнсу ещё разок ополоснулся под душем, медленно вытерся полотенцем и вышел из ванной обнажённым. Сразу же свернул в спальню и остановился на пороге.
Чонин стоял у стула и осторожно ощупывал снятую рубашку, находя швы и проверяя, какой стороной собирается повесить одежду на спинку стула. Повесив рубашку, он выпрямился и безошибочно повернул голову в сторону Кёнсу. Стоял и молчал в ожидании.
Кёнсу без спешки приблизился к Чонину и остановился в шаге от него. Чип мрачно смотрел на обоих из угла, но не рычал.
