Текст книги "Тимьян и розмарин (СИ)"

Автор книги: I_Do_Believe_In_Faeries

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 7 страниц)

Неизвестно, долго ли они простояли бы, прижавшись друг к другу, упиваясь спокойствием в безбрежном клокочущем океане жизни, но их уединение нарушили голоса слуг, которые, закончив последние приготовления, хватились невесты.

– И как же Пуйл собирается расстроить мою свадьбу? Неужели отправив тебя в качестве переговорщика? – она очнулась от прекрасного наваждения. Вопрос времени, когда слуги найдут ее в лабиринте сада, пожурят нерадивую невесту за то, что заставила папеньку поволноваться, и препроводят обратно в золотую клетку, которую папенька же для надежности на ключ и закроет. – Лучше бы мы просто бежали тогда, свет мой.

– И скитались бы по миру, проклятые твоей семьей, Пуйлом и целым королевством? Нет, Рианнон, это не та жизнь, которую тебе суждено прожить.

– Да откуда ты знаешь, что мне суждено? – произнесла она, вырываясь из его рук. – Если ты не помнишь, то моей судьбой до недавнего времени был варвар Гуал. А потом вмешался ты, подарив надежду, и любовь к тебе, которая тут же ее и убила.

– Не надо, Рианнон, не губи себя. Пожалуйста, если ты меня действительно любишь, подыграй завтра Пуйлу. Мне невыносимо будет знать, что я не уберег тебя от страданий.

– Прощай, Ланцелот, – сказала она, удаляясь на свет факела разыскивающих ее людей.

Встреча, которая должна была поселить покой в ее сердце, обернулась беспокойной ночью и вернувшимися кошмарами, что успели поутихнуть с той поры, как она впервые увидела рыжеволосого рыцаря. Благо, что бледность и усталость не пришлось списывать на предсвадебные переживания и каким-то образом оправдывать – все знали, чего стоит этот брак. И только жених, когда увидел вошедшую в зал невесту, с насмешкой поинтересовался:

– Отчего так бледен лик твой, любовь моя? Плохо ли ты спала или голодна? Так садись же подле меня, и я прослежу, чтобы блюдо твое и чаша не опустели до конца пира.

Гуал повел Рианнон вдоль богато убранных столов. Его напускная гордыня раздражала девушку все пуще от того, какими словами он расписывал стол, ломящийся от дичи и вина, серебряные кубки и расшитую золотом скатерть. Ей было противно видеть алчущий блеск в его глазах: жених уже давно в мыслях своих стал мужем и наслаждался предвкушением обладания трофеями. А ведь ничто в этом зале не принадлежало ему.

Девушка еле сдерживала отвращение, наблюдая, как он ест, и куски пищи застревают в бороде, как он бросает ей в тарелку еду, словно она какое животное, и обещает откормить, чтобы она в силах была родить ему сына. Она молча наблюдала, как этот варвар напивается, но дала себе обещание, что последует совету Ланцелота, какой бы душевной болью это не обернулось. Последует в чужие земли, несмотря на предупреждения богов, поученные во сне.

И вот двери зала отворились. Гуал по старому обычаю должен был принять всех просителей до того, как продолжить пиршество и совершить бракосочетание, чтобы показать невесте свою щедрость и заплатить отцу часть выкупа. Девушка старалась не замечать презрительного снисхождения своего жениха по отношению к подданным, не обращать внимания, как он сыплет золотом, словно кормом для свиней, как тешат его унижения просителей. Но вот остался последний нищий с дырявым мешком, и его голос заставил Рианнон повернуть взор.

– Господин, пусть боги хранят тебя, исполни скромную просьбу бедного просителя и наполни сей мешок едой. Большего не прошу я.

– Дайте ему еды! – Гуал махнул слугам, которые тут же заторопились исполнять приказ почетного гостя, но сколько они ни старались, мешок не наполнялся. Жених вконец растерял терпение, наблюдая за представлением, и хотел было приказать выпроводить наглеца с глаз долой, но девушка остановила мужчину, положив ему руку на плечо и молвив:

– Не будь так строг, господин, спроси этого странного нищего, как наполнить его мешок. Негоже отпускать его, не исполнив столь скромной просьбы. Это прогневит богов.

– Твой мешок еще не полон, нищий?

– Он не наполнится ничем, покуда знатный господин, владеющий землями и состоянием, не утопчет его содержимое.

– Друг мой, – прошептала Гуалу Рианнон, – стань же скорее на этот мешок, и мы продолжим пировать.

Тогда поднялся он со своего места и стал в мешок обеими ногами, а Пуйл ловко сомкнул ткань над соперником, затянув поясом сверху, чтобы пленник не выбрался и затрубил своим ратникам, чтобы те разобрались с теми, кто прибыл с Гуалом, сыном Клида.

Комментарий к I Riden Sa (Ye Ride So Carefully)

http://vk.com/doyoubelieveinfaeries

Хештэг к главе #TuR_IRidenSa

========== Carnutian Forest ==========

Eluveitie – Carnutian Forest*

Ри очнулась ото сна со смутным ощущением тревоги. Вновь ей снилась некая подсказка, что-то, что должно было подтолкнуть ее в сторону правильного толкования рисунков и ее собственных ощущений, и вновь память отказала сохранить хотя бы след увиденного, оставив ей одну смиренную грусть и разочарование несбыточными надеждами. Непроглядная тьма предрассветных часов еще больше усугубляла неприятный пугающий осадок сна. Девушка зажмурилась и еще ближе прижалась к источнику тепла, сжав в кулачке льняную ткань рубашки своего гостя. Гостеприимство обернулось извлечением выгоды из сложившейся ситуации.

Топливный кризис наконец настиг и забытую в лесах хижину – дрова закончились, так и не обеспечив их теплом на всю ночь, хорошо, что домашний очаг хоть самих продрогших сумел отогреть да воду на чай вскипятить. А когда его тепло развеялось, они нашли замену друг в друге, и, следует заметить, что Рина, прижавшись к нему всем телом, нуждалась в этом намного больше Лейфура, который лишь положил ей руку на плечо и милостиво позволил не продрогнуть на ее половине кровати.

Меланхолия сна пробудила ее к бодрствованию. Она села и тут же пожалела – холод пронзил ее тело и разум, отогнав последнюю возможность вернуться ко сну. Ри дернула на себя одеяло, не задумываясь о последствиях для спящего мужчины, он же только проворчал что-то не просыпаясь и перевернулся на спину, вырывая край одеяла у нее из рук. Она беспомощно воззрилась на захватчика и чуть не завыла в голос.

Самые холодные предрассветные часы оказались и самыми темными из-за того, что небо плотно сковало куполом туч. Девушка на ощупь нашла обувь и попыталась добраться до окна, то и дело натыкаясь на его обувь, на пустую поленницу, угол табурета и множество других вещей, которые лишь чудом умещались в этой маленькой комнате.

Рина остановилась, пытаясь привыкнуть к темноте настолько, чтобы можно было расшторить окно без еще больших потерь и синяков. Вскоре она смогла увидеть комнату словно сквозь фильтр зернистой пленки плохой экранной копии, но и этого хватило, чтобы найти свитер, альбом для эскизов и взять со стола несколько карандашей, не повалив остальные на пол.

Расстелив многострадальное одеяло на все еще влажный порог, она прислонилась к двери и на мгновение забыла о своем намерении отвлечься рисованием. Воздух был настолько холодным и насыщенным озоном, в нем витала свежесть леса и слегка грибной запах старого дерева. Острые и пьянящие ощущения заставили ее закрыть глаза от блаженства. И тут же перед ее внутренним взором встала картина, за которую она принялась с лихорадочным рвением, – лесное озеро в предрассветном тумане, то, к которому они с Лейфуром так и не дошли.

Девушка работала быстро, увлеченно накладывая линию за линией, штрихуя и растушевывая. Она боялась, что потеряет образ, если не будет спешить, будто ее загоняют охотничьи псы. Видение леса действительно начало бледнеть, но лишь оттого, что все яснее проступало на бумаге.

Последние детали Ри прорисовывала уже засветло, отчаянно борясь со сном, потому, когда девушка, из последних сил преодолевая себя, забралась в постель, ее уже не обуревали мысли о справедливости эксплуатации гостя. Она просто уткнулась носом в его спину, подтянула поближе окоченевшие ноги и провалилась в бездну бессознательного.

Второй раз ее разбудил шорох бумаги и стук, а еще ощущение, что кто-то пытается прожечь ей дырку в затылке обозленным взглядом. Девушка обернулась и приоткрыла глаза, ладонью защищаясь от избытка света. На столе восседал Плут и вовсю подметал хвостом карандаши и прочие художественные принадлежности. Ее так и подмывало кинуть в него чем-то и продолжить засыпать ночь, девушка уже хотела было развернуться к нему спиной, как кот выдал протяжное и настойчивое «мяу». Спрыгнул со стола, будто в нем было килограмм двадцать минимум, и медленно прошествовал к ее кровати.

С минуту они упрямо смотрели друг другу в глаза. Плут начал еще отчаянней махать хвостом – теперь он с глухим стуком ударялся об пол. Рина вздернула бровь – что ты мне сделаешь, комок шерсти. Пушистый комок с достоинством принял вызов, прыгнув на кровать. Он начал топтаться по девушке и пускать когти в незащищенные одеялом руки и, самое болезненное, пятки, еще и по-садистски противно подвывая в процесса. Она не выдержала пытки и сдалась.

– Ладно, мучитель, чего тебе?

Она присела в кровати, потирая виски, – то ли пересып, то ли вчерашний дождь, а, может, и противное мяуканье террориста из семейства кошачьих вызвали у нее острейший укол боли. Плут покрутился у ее ног, оглаживая их шелковистой шерстью и урча, как старый холодильник. Как ни странно, но его кошачьи заклинания подействовали на головную боль намного более благотворно, чем бы это сделало обезболивающее.

– Учти, злодей, добавки за твое целительство тебе не светит. Совсем обнаглел и обленился, только и умеешь, что белок гонять по двору да меня объедать. Проглот, – проворчала Рина, но склонилась к коту и почесала его за ушком, он с честью и достоинством принял свое новое звание обжоры и повел ее к главному источнику еды в доме.

Как Ри ни пыталась убедить дикого питомца в своей непреклонности, но одного взгляда его больших янтарных глаз, в котором горел неутоленный голод и страдание так отчетливо, будто кот безуспешно побирался по соседям уже несколько недель и настолько истощал, что одни глаза да шерсть и остались.

– Мелкий коварный манипулятор, – вздохнула она и вытащила дополнительную порцию. – На улицу, ленивец, я не буду кормить тебя в доме. Вся кухня провоняется, – строго молвила девушка и показала пальцем на выход. Кот в притворном повиновении поплелся к двери. Главное требование выполнено, а такими мелочами, как место кормление, можно и поступиться.

Рина потянулась к дверной ручке, как ослепительный свет полуденного солнца ворвался в сени без ее помощи. На пороге появился высокий затемненный солнцем силуэт с топором. Девушка вскрикнула и отпрыгнула назад, запнувшись о Плута, который не преминул проворчать нечто недовольное и намекающее на немедленную моральную компенсацию.

– Хорошо спала? – с издевкой произнес мужчина с топором и ступил через порог.

– В отличие от тебя, Лейфур, не могу такого сказать.

– Жаль, я думал, что после такого долгого сна ты будешь хоть немного добрее. Или это все ночные упражнения в рисовании? – Девушка заметно напряглась и изменилась в лице. – Надеюсь, ты не против, я посмотрел на тот набросок, что ты оставила на столе.

– Конечно, нет. А что это у тебя за планы? Работа настигла? – За орудием войны она только сейчас заметила сверток чертежной бумаги в другой руке мужчины.

– Я бы сказал, удовольствие. Пока некоторые досыпали, я успел сделать чертеж качелей за домом и сфотографировать резьбу, чтобы восстановить ее на новых. Думал, что первый вопрос будет о топоре.

– Что ты, мужчины с топором в моем доме – дело привычное. Варвары в дикой местности – все логично. А вот архитекторы-любители – совсем другое дело.

– В следующий раз разбужу тебя, не дожидаясь, пока ты выспишься, а то ты какая-то обозленная стала. А я так хотел доверить тебе нести пилу. Нашел я в лесу неподалеку одно сухое дерево, поваленное вчерашней бурей, будет, что в печь кинуть, – он продолжал объяснения, не обращая внимания не недоумение Рины. Тщательно проработанный план должен быть высказан, а мнение несогласных вообще никого никогда не интересовало, особенно если автор плана имеет физическое превосходство. Мужчина взял ее за руку и потянул к расхваленному дереву.

– Погоди, я хоть… – слабое опротестование было пропущено мимо ушей. Ри просто выбросила рыбу, предназначенную коту, по дороге. Если что, он, следуя за едой, будет знать, откуда спасать хозяйку.

Панику она развела зря – от разведанного мужчиной места действительно до дома было рукой подать. Да и сама она, кроме торжественной обязанности оруженосца, более в процессе не участвовала, разве что как пассивный наблюдатель.

Лейфур прислонился к стволу, что-то нашептывая. Рина решила не прерывать его глупыми любопытными вопросами, и лишь когда он взялся за топор, спросила:

– Что это только что было?

– Просил разрешения у хозяина леса, – ответил он и, кажется, смутился, что девушка стала свидетельницей этих абсолютно не под стать человеку современному ритуалов.

– А ты ведь еще более сложная загадка, чем кажешься, Лейфур Норманнсон.

Комментарий к Carnutian Forest

* Carnutian от Cernunnos (Кернунн, Цернунн) – кельтский лесной бог.

Сама же песня – заклинание-обращение на галльском к “рогатому” с просьбой просвещения и отдыха в его святилище.

http://vk.com/doyoubelieveinfaeries

Хештэг к главе #TuR_CarnutianForest

========== Der Kuss ==========

Letzte Instanz – Der Kuss*

Погода капризничала еще несколько дней после бури, даря то удушливую жару, то ливневые потоки, и круговорот повторялся по нескольку раз на дню. Рина была благодарна за тот ясный день, когда Лейфур помог ей наполнить поленницу и сделать какой-никакой запас, ведь единственное, чем можно было вытравить сырость из дома, был огонь. Серость угнетала и дезориентировала: все далеко идущие (на час-два вперед) планы рушились на глазах. Лишь один Лейфур был связующим звеном между домиком в лесу и деревней, он забирал ее почту, приносил продукты и даже о Плуте не забывал. Пушистому монстру доставалось чуть ли не столько же внимания, сколько и девушке.

С другой стороны, загнав их под крышу, погода дала мужчине время поработать над чертежами, а девушке немного побездельничать под, возможно, не самым убедительным, но предлогом: погода вдохновение отбила. Ри доставляло удовольствие наблюдать за тем, как он сосредоточено и точно, линия за линией строит то, что потом оживет у нее на заднем дворе в качелях. Работа забирала его с головой, он был так увлечен, что забывал об отстраненности, о необходимости себя контролировать, и девушка надеялась, что в один из таких моментов она словит хоть частичку его настоящего.

Дни шли, Лейфур закончил чертежи и занялся прорисовкой деталей, Рина праздно перебирала старые рисунки и наблюдала за гостем, который полностью погрузился в мир запутанных бесконечных растительных вязей и птиц. Он подходил к рисунку с большим тщанием, чем к расчетам, будто именно резьба была главной составляющей, благодаря которой сработает волшебство. Словно это был не орнамент, а хитросплетение слов символического письма, от точного соблюдения которого завесило, раскроется ли заложенная в нем магия. Ри безрезультатно ждала, когда ей хоть немного раскроется тайна мужчины, но орешек оказался слишком крепким, чтобы расколоться самостоятельно.

Сезон дождей закончился удушающей жарой, сухой и выжигающей все вокруг, но прятаться в доме настолько опостылело, что приходилось искать убежище в сени деревьев, у озера или, как сейчас, в тени дома. Рина сидела с альбомом в руках, прислонившись к стене, и смотрела на проделанную Лейфуром работу. Как он сам говорил, остались лишь мелочи, и сегодня Ри предстояло присоединиться к процессу. Взять кисточку в руки и дать бой лени, которую она, невзирая на подтрунивания мужчины, все так же упрямо называла красивым словом «прокрастинация».

– Знаешь, Ри, мне кажется, в деревне на меня как-то криво смотрят. – Девушка усмехнулась и хмыкнула. Будто старожилы могут воспринимать пришлого как-то иначе. – Нет, не просто как на чужака, это я уже испытал в первые дни, когда искал себя. А так, будто я что-то не так сделал.

– Боишься, что толки пойдут? Осквернят твою белую накрахмаленную репутацию? – в открытую насмехалась она. – Или, может, переживаешь, как бы сельчане в один прекрасный день не пришли к тебе под окна с факелами, требуя справедливой расправы?

– О чем ты, Рина? Какой расправы? Я же справедливо плачу по счетам.

– Лейфур Справедливый, вот умора-то, – рассмеялась она, утирая слезы. Мужчина смерил ее осуждающим взглядом. Могла бы и посочувствовать или объяснить по-человечески, в чем юмор ситуации. Ри посмотрела на него: справедливая обида. Он-то старается, работает по такой жаре не покладая рук, а она… – Ну как же, сколько раз ты у меня уже ночевал? Два? Три?

– Пять, – сказал он в сторону, принимаясь за резьбу.

– Что, прости?

– Пять раз оставался, – сказал он громче. – Но кто считает.

– Селяне от нечего делать и считают, а потом выводы опрометчивые делают. Совратил юную деву, не иначе. Ведь до этого я вела аскетическую и добропорядочную жизнь: ни с какими мужчинами не зналась, даже заигрывания местных парней отвергала.

– Какая порядочная молодая особа, – хмыкнул он.

– Уж попорядочнее некоторых, – Рина тонко намекнула на то, что Лейфур снял рубашку, обвязав ее вокруг пояса. Жара донимала и ее, но Ри только и могла, что переместиться чуть вбок и прислониться к еще холодной, не нагретой ее телом части стены. – Вот увидит тебя кто-то из местных – жди в гости с вилами.

– Совсем испортил невинное дитя, – усмехнулся он в ответ.

Обычно такие перепалки и скрашивали их дни, но сегодня девушка неохотно поддерживала шутливо-колкий тон спора, склонившись над рисунком. Капли пота, скатывающиеся по напряженным мышцам спины мужчины, были прорисованы с детализацией фотографии – и говорите после этого, мистер Норманнсон, что не приложили руку к растлению мисс Уэллс.

– Что-то ты приуныла, – нарушил затянувшуюся тишину мужчина. – Не соизволите ли, дева Уэльса, взять орудие труда и составить компанию простому парню с дальних северных островов.

– Не то чтобы очень и соизволила… – протянула она и потянулась зевая.

– А все же придется, – сообщил он неутешительную новость с как можно более сострадательным выражением лица. Идеальный тон и поведение для госслужащего, сообщающего о катастрофе.

Лейфур отложил инструменты и начал медленно приближаться к девушке, Ри закрыла альбом и с любопытством наблюдала за движениями мужчины. Она ошибочно предполагала, что он не осмелиться на то, что задумал (что бы это ни было), спасовав перед ее взглядом. Но ее осуждение только подстегнуло мужчину, добавило азарта в игру. Он подхватил ее на руки, перекинул через плечо и так же медленно и неспешно пошел обратно с такой легкостью, словно ценного груза и не было. Рина в отместку попыталась пару раз приложиться альбомом, но, кроме шума, эффекта сопротивление не оказало. И когда они проходили мимо стола, Лейфур просто сказал: «Положи его», ей не осталось ничего другого, как послушаться.

– Кисточку, Ваше высочество?

Она молча вырвала ее из рук Лейфура и, строя дутую обиду, уставилась на него в ожидании дальнейших наставлений.

– Краску? – так же односложно предложил он и протянул ей зеленую баночку.

Рина макнула кисточку, сняв с нее лишнее о край крышки, и на миг застыла, размышляя, где бы оставить первый мазок.

– За спиной, Ри, видишь листочки, они должны быть… – не успел мужчина договорить, как его грудь стала пробой для кисти. – Ну… – хотел запугать ее какой-то страшной угрозой он, но девушка уже пустилась наутек, и пришлось Лейфуру оставить словесные запугивания на потом, когда словит беглянку, что с их расстановкой сил было вопросом едва ли минуты. – И что ты можешь сказать в свое оправдание?

– Нечего со мной, как с ребенком, – фыркнула она в ответ и замахнулась кисточкой во второй раз, но мужчина был готов к повторению сценария и перехватил ее руку на лету. Они застыли в предельной и осознанной близости друг от друга: девушка пыталась восстановить сбитое от бега дыхание, мужчина смотрел на ее раскрасневшиеся щеки и пухлые приоткрытые губы. Совершенный ребенок. Или…

Лейфур склонился к ней, она потянулась навстречу его поцелую, его объятиям. Нежный, мягкий, чувственный, она знала этот поцелуй задолго до того, как они встретились. Помнила это неспешное прочувствованное соприкосновение губ. Знала…

Девушка отстранилась от Лейфура, испугавшись внезапного шума – Плут опять нашел на своей территории незаконную гостью и с диким криком гнался за бедолагой-белкой, которая недовольно стрекотала: «Рататоск, Рататоск».

Комментарий к Der Kuss

* (нем.) поцелуй

http://vk.com/doyoubelieveinfaeries

Хештэг к главе #TuR_DerKuss

========== Three Birds of Rhiannon(Maker of Birds) ==========

Stevie Nicks – Three Birds of Rhiannon(Maker of Birds)

Пуйл хоть и воспользовался довольно-таки варварским способом, дабы заполучить желаемое, и перевес в силе благодаря верным воинам, сопровождавшим своего синьора, был на его стороне, но также король обладал и мудростью достаточной для того, чтобы понять, как преимущество получено, так оно и уплыть из рук может. Посему, не погостив у Хэфайдда Старого и недели, он собрался в путь. Из всех обещанных по женитьбе благ он только молодую супругу и забрал, оставив разбираться со щедрым приданным совесть новоиспеченного тестя и нескольких своих верных дружинников.

Хэфайдд, как полагается, погоревал и пожурил молодых, что они оставляют радушного отца так скоро, но про себя уже думал, как бы обстряпать такое положение вещей как можно выгоднее для своей казны. Может, Пуйл не вспомнит обо всех щедрых обещаниях, кое-что затеряется в кошелях его собратьев по оружию, и они убедят своего короля, что крепкий мед со свадебного стола приукрасил обещания местного правителя. А может, удастся этих вояк обвести вокруг пальца, даже не потратившись. Пуйл же был уверен, что его щедрые посулы не позволят соблазниться на скупые предложения старика. На том они и попрощались, крепко обнявшись и уверяя друг друга в вечной преданности и прочих благих намерениях.

Мысли же Рианнон были в плену сомнений и волнений куда более серьезных, чем у мужчин, пекущихся о золотых запасах. Девушка терзалась думами о том, как ее, трофей могучего государя, примут его подданные. Как она, дщерь чужой далекой земли, сможет стать их правительницей, заслужить если не любовь, то хотя бы уважение. Как сможет она жить, зная, что ее любовь столь близка и столь далека. Рианнон думала, а стоил ли трюк с мешком того, что она получила взамен.

Смятение и терзания. Молчаливая задумчивость и отрешенность. Пуйл списывал все это на тяготы путешествия и только представлял себе, как вновь расцветет его златовласая всадница при дворе, как ею будут восхищаться вассалы, как она подарит ему наследника. Переживания Ланцелота и его попытки приободрить Рианнон только забавили короля, тогда как сама девушка отчаянно цеплялась за каждую возможность побыть рядом с медноволосым рыцарем.

И если Пуйл только посмеивался над их дружбой, то рыцари его, не считаясь с кодексами и понятиями о чести, пускали толки о молодой жене и лучшем друге короля. А по приезде эти слухи дошли до их жен, которые и без того восприняли чужачку как личное оскорбление. А ее красота и крепкая дружба с Ланцелотом довершили дело – девушка осталась вне придворного круга. У нее были и фрейлины, и все обязанности, предписанные дворцовым этикетом, она исполняла неукоснительно, но вот пригласить ее провести вместе досуг или скоротать за разговором часы рутинной работы за веретеном или шитьем никому и в голову не приходило. Она была чужой, а ее поведение убивало всякую возможность хоть на йоту приблизиться к новому обществу, занять должное место в кругу знатных дам.

Время шло, Пуйла все больше заботили государственные дела, а Рианнон и дальше скатывалась в изоляцию. Поперву такое положение вещей ранило ее, девушка воспринимала сию несправедливость болезненно, хоть и не подавала виду: ее король всегда видел свою красавицу жену в исключительно приподнятом состоянии духа, потому и не беспокоился, как она устроилась и подружилась ли с женами его приближенных. Некоторое время спустя девушка начала находить в уединении силы и отдохновение, которые полностью истощались необходимостью играть гостеприимную и радушную королеву во время увеселений и приемов. Рианнон училась придворному лицемерию. Училась и успешно воплощала каждый раз, как того требовала ситуация. Она делала то, что всегда глубоко презирала: играла для публики, которая играет для нее.

А по прошествии нескольких месяцев она упивалась свободой одиноких прогулок в садах и монотонных часов за прялкой. Те же редкие часы, когда к ней присоединялся Ланцелот и избавлял от тяжких дум, стали благословением, которое стоило всего пережитого.

– А я не верил, вот глупец!

Рианнон услышала его голос терпкий, словно гречишный мед, и улыбнулась, продолжая кормить с руки изумрудно-зеленую пташку.

– Чему ты не верил, мой рыцарь? – спросила девушка, поглаживая пернатую товарку.

– Что жена моего правителя – колдунья, одурманивавшая его чарами.

– А это уже что-то новенькое, – хоть она и старалась придать голосу веселость, но возмущение взяло верх. Девушка повернулась к собеседнику слишком стремительно, спугнув бедную пташку. – Колдунья, значит?

– Не срывай свой колдовской гнев на смиренном гонце, королева, – пролепетал Ланцелот, склонился в шутовском реверансе и присел рядом. – Говорят, что птицы твои зачарованы, а их пение способно как погубить человека, так и вернуть его из царства мертвых.

В подтверждение слухов к ногам Рианнон опять вернулась изумрудно-зеленая птица, за ней прилетела белая, словно снег, и, воркуя, устроилась на коленях у девушки, а золотая, словно ее косы, пташка затянула красивую песню, удобно обосновавшись в ветвях дерева, под которым они сидели.

– И о чем же поет эта зачарованная пташка? – поинтересовалась девушка у собирателя свежих дворцовых толков. В прошлый раз он рассказывал ей о том, что Пуйл был одурманен вином на пире у ее отца. В позапрошлый она заколдовала его еще при первой встрече, заманив в свои лесные владения. Каждый раз все новые суеверия, каждый раз все опаснее и невероятнее. Оставалось только надеяться, что, дойдя до короля, они только позабавят его.

– Тебе лучше знать, Рианнон, – улыбнулся Ланцелот своей хитрой улыбкой, которая говорила о том, что он знает больше, чем говорит.

– Я с удовольствием выслушаю твои предположения. Вижу же, что они имеются, – она продолжила их любимую игру, танец на грани, которую мучительно хочется переступить.

– Осмелюсь предположить, моя госпожа, что о любви. Я опьянен твоей красотой и речами, даже твоей грустью опьянен, Рианнон.

Он склонился к ней за поцелуем. Ни разу с той ночи в саду владений Хэфайдда Старого они не позволяли себе повторить тот поцелуй, ни разу не говорили о чувствах. Они не позволяли себе преступить правила. Так почему же сегодня… она в ужасе отпрянула. Их могут заметить. И тогда стоит одному слуху подтвердиться, как Пуйл задумается о справедливости остальных. Вспомнит, как погоня в их первую встречу завершилась неудачей, пока он не отправил Ланцелота. И что тогда? Изгнание? Или того хуже… Девушка панически осмотрелась по сторонам.

– Нас никто не увидит. Разве твои пташки не лучшие хранители нашего покоя и уединения?

– Ланцелот, мы не можем…– Он запечатал ее уста поцелуем, доказывая обратное. – Это слишком опасно в моем… в нашем положении, – продолжала противиться девушка. – Пуйл…

– Твой король уезжает по делам государства, Рианнон. – Поцелуй. Улыбка. Та самая, всезнающая и хитромудрая. – И он оставляет меня присматривать за его самой главной драгоценностью. – Ланцелот заключает ее в объятия. Белая птаха срывается в воздух, но только для того чтобы присоединиться к златоперой на яблоне.

Комментарий к Three Birds of Rhiannon(Maker of Birds)

http://vk.com/doyoubelieveinfaeries

Хештэг к главе #TuR_ThreeBirds

========== Hymn To Bacchus ==========

Daemonia Nymphe – Hymn To Bacchus

– Плут! – девушка отмахнулась от пышной метелки, которая норовила растушевать рисунок на свой вкус, но кот продолжал упрямо молотить хвостом по столу, утробно рыча. – Да что с тобой, чудовище? – Рина отвлеклась от рисования, в которое ушла с головой с самого утра, пренебрегая завтраком, походом в деревушку для пополнения припасов, и с упреком посмотрела на кота. Зловредный ком меха вырвал ее из состояния вдохновенной отрешенности. Теперь она почувствовала и голод, и легкое головокружение от сидения на солнце, и затекшие ноги.

Кота абсолютно не смутил осуждающий взор, он лишь громче зарычал, оскалив зубы и повернул голову в сторону тропинки. Ри, ослепленная прямыми солнечными лучами, лишь только угадывала мужской силуэт, а Плут уже сделал за них обоих выводы, что приблудившийся гость здесь нежеланный. Девушка попыталась успокоить защитника, но тот лишь ощерился и отсел на край стола, сверля взглядом мужчину.

– А мне казалось, что вы с ним поладили, – хмыкнула Ри и попыталась вернуть вдохновение, вновь взявшись за работу. Оно, конечно, не аппетит, который приходит во время процесса, но зачастую кроме как тяжким трудом его не затянешь в свои сети. Авось на этот раз озарение не успело убежать слишком далеко, пока она отвлеклась на несносного кота.

Только она вновь погрузилась в работу, рычание кота превратилось в нечто отдаленное, а посему не отвлекало ее от рисования, девушка даже нашла прелесть в обмахивающем ее хвосте, который на деле оказался отличным вентилятором, как ее вновь прервали. На сей на путник, о котором она успела совершенно забыть.

– Рина! – крикнул мужчина так, что она вздрогнула и сломала карандаш, проделав отверстие в бумаге.

Пит, один из деревенских ребят, махал ей рукой, спускаясь с пригорка. Ри в удивлении уставилась на парня. Неужели она так долго не появлялась в деревне, что местные решили заслать к ней гонца? И почему так вовремя? Почему именно тогда, когда она впервые за эти несколько недель смогла выжать из себя что-то большее, чем точеные скандинавские скулы, сильные руки, медные, взмокшие от пота волосы, прядями спадающие на лицо?..

– Здравствуй, дорогая!

«Голос неровный, дрожащий, артикуляция ни к черту», – отметила про себя Рина.

Парень подошел поближе и, опершись о стол, склонился над рисунком. Пит опасно пошатнулся, девушке показалось, что еще мгновение, и он завалится на стол, сметая все ее рисовальные принадлежности и попутно сломав несколько карандашей. Но гость вовремя восстановил равновесие, во многом благодаря страху перед зашипевшим на него котом, и улыбнулся на все тридцать два.