Текст книги "Капитан Атаджан и Крошка Гу. Поиски новогодних приключений"
Автор книги: Гунча Аннаева
сообщить о нарушении
Текущая страница: 2 (всего у книги 15 страниц)
Да, есть с кого нынешним пионерам брать пример, есть!
И когда уже поседевшие школьники довоенных лет, не стыдясь слез, обнимали друг друга, вглядывались в лица старых своих учителей, когда вспоминали своих павших товарищей, когда, наконец, бывший летчик Николай Громов запел любимую песню своих довоенных друзей-мальчишек: "В далекий край товарищ улетает...", ребята, притихшие и взволнованные, не сводили глаз со взрослых.
Каждый год 17 декабря в школе проходит День Героя. В этот день в 1941 году было присвоено звание Героя Советского Союза отважным воинам, отличившимся в боях за Тихвин. Надолго остался в памяти ребят День Героя, посвященный работникам госпиталей. Следопыты разыскали и пригласили на торжественный праздник тех, кто в годы войны выхаживал раненых, – врачей, медсестер, санитарок. Каждый класс готовил им памятные подарки. Ко Дню Героя писали ребята сочинения. Есть среди них и сочинения, посвященные Герою Советского Союза танкисту М. Е. Пятикопу, чье имя носит школа, и другим славным воинам, есть сочинения и о своих родных, близких людях.
«Мою бабушку зовут Чижова Ирина Александровна. В годы Великой Отечественной войны бабушка работала в госпитале кочегаром. Госпиталь находился в нашей школе. В госпитале было очень много раненых, и когда их привозили с фронта, бабушка помогала медсестрам выносить их из машин. Каждому раненому надо было принести воды, кроме того, ей надо было и отапливать госпиталь. Бабушка очень уставала, но делала все, что ее просили. Когда кончилась война, бабушку наградили медалью „За оборону Ленинграда“ и вручили удостоверение».
Так написала о своей бабушке Ира Сипина из 4-го "б". Что ж, Ира по праву гордится своей бабушкой, как по праву гордятся своими дедушками и бабушками, своими родителями многие ребята, написавшие о них в сочинениях. И когда Оля Задорская в своем сочинении восклицает: «Бывает же так! Живет человек рядом с тобой, ты его каждый день видишь, а ничего о нем не знаешь!» и дальше рассказывает о фронтовой судьбе своего дяди, – это тоже заслуга школы.
Порой в иных школах, увлекаясь поисками материалов, связанных с жизнью "своего" героя, ребята словно бы не замечают тех, кто вокруг них, – судьба героя приобретает как бы изолированный, исключительный характер. Есть и другая крайность: от любого участника войны ребята непременно ждут рассказов о подвигах, а если выясняется, что из ряда вон выходящих подвигов ветеран войны не совершил, что он лишь добросовестно выполнял в дни тяжкой битвы с фашизмом свой долг, это вызывает едва ли не разочарование. А от такого разочарования остается один шаг до равнодушия, до безразличия.
И, пожалуй, одно из самых главных достоинств работы, которая ведется в бокситогорской школе, я вижу в том, что ребята понимают, осознают: война требовала огромного напряжения сил всего нашего народа, война была всенародным подвигом. Свой вклад в победу внесли и те, кто подбивал фашистские танки, и те, кто ухаживал за ранеными... Очень верно это почувствовала Инна Николаевна Кученова из Коми АССР, чье письмо я уже приводил выше. Она пишет: "...я не могу, конечно, утверждать, мог ли мой отец совершить подвиг большой важности, но я не ошибусь, если скажу, что каждый солдат в отдельности и все вместе совершили тот большой Подвиг в Великой Отечественной войне, который мы уже тридцать лет называем подвигом советского народа, который лег в основу нашего (детей тех солдат) и вашего (уже наших детей) счастья, нашей светлой и радостной жизни..."
Очень точные слова!
...Затихшие, посерьезневшие стоят первоклассники возле братской могилы. Две девочки, склонившись, кладут цветы на ослепительно белый снег.
И пусть сегодня они, конечно же, еще не запомнят ни точных дат, ни номеров дивизий и полков, сражавшихся здесь, пусть сегодня их представления о войне наивны и трогательны в этой своей наивности (я слышал, как два мальчугана, глядя на сосну, которая, по преданию, сохранила следы осколков и пуль, спорили: "Как ты думаешь, кто стрелял в дерево – наши или фашисты?" – "Скажешь тоже – наши! Наши не будут в дерево стрелять, наши природу охраняют!"), пусть еще не могут эти ребятишки осознать в полной мере и величие подвига, и тяжесть понесенных нашим народом жертв, все равно я верю – эти минуты, проведенные в молчании сейчас здесь, у братской могилы, запечатлятся, отзовутся в их душах, не пройдут даром...
Валентин Верховский. "По следам операции «Багратион»
Наверное, в это трудно поверить, но факты – упрямая вещь: ПРИ ПОМОЩИ СЛЕДОПЫТОВ 37-И ВИЛЬНЮССКОЙ ШКОЛЫ ДВА УЧАСТНИКА ВЕЛИКОЙ ОТЕЧЕСТВЕННОЙ ВОИНЫ ПОЛУЧИЛИ ЗВАНИЕ ГЕРОЯ СОВЕТСКОГО СОЮЗА, ОДИННАДЦАТЬ ЧЕЛОВЕК СТАЛИ ПОЛНЫМИ КАВАЛЕРАМИ ОРДЕНОВ СЛАВЫ, ДВАДЦАТЬ ЧЕТЫРЕ ЧЕЛОВЕКА – КАВАЛЕРАМИ ОРДЕНА ЛЕНИНА, А ЕЩЕ ШЕСТЬДЕСЯТ ШЕСТЬ ВЕТЕРАНОВ НАГРАЖДЕНЫ ОРДЕНАМИ КРАСНОГО ЗНАМЕНИ, КРАСНОЙ ЗВЕЗДЫ, ОРДЕНОМ ОТЕЧЕСТВЕННОЙ ВОИНЫ 1-И И 2-И СТЕПЕНИ.
И наверное, кое-кто удивится, мол, как же так: награды Родины – и вдруг "при помощи следопытов". Но давайте вспомним вот о чем. За героизм и мужество, проявленные в боях с фашистами, ордена и медали получили более семи миллионов бойцов и командиров. Однако были и такие случаи, когда награжденный не мог получить награду. Или он попал в госпиталь, или не вернулся с боевого задания, или еще какая причина – война есть война. И тогда появлялся в наградных листах, в графе "когда вручена правительственная награда" карандашный прочерк. И до сих пор некоторые награды ищут своих владельцев.
И все-таки история следопытского поиска "По следам операции "Багратион" действительно необычна и порой почти неправдоподобна. Услышав о ней, я тоже сперва не верил. Не верил, пока не познакомился с этими мальчишками и девчонками.
А теперь сажусь за письменный стол, достаю свои записные книжки, придвигаю чистый лист бумаги.
Я хочу рассказать о безвестных героях войны, которые теперь стали известными, и о настоящих следопытах – пионерах 37-й вильнюсской школы.
Мне кажется, в том и другом случаях это будут рассказы о людях, которые никогда не сдаются.
Письма Люды Клементьевой
Мечтал ли он совершить подвиг и стать героем?
Конечно, мечтал. Еще в детстве, когда вступал в пионеры, и потом, когда стал комсомольцем и сражался с фашистами.
Но так уж устроен человек, что когда наступает в его жизни минута подвига, он думает о другом. Думает о Родине, которую нельзя давать в обиду. Думает о своих друзьях и товарищах. И есть еще многое, о чем успевает подумать в эту минуту.
В наградном листе старшего сержанта Владимира Алексеевича Михайлова о его подвиге сказано по-военному точно и лаконично: "...проявил мужество при отражении танковой атаки противника".
А дело было так.
Полк, где служил он, ушел далеко вперед. Истекающего кровью артиллериста нашли санитары другой части. Посмотрели, документов никаких нет – гимнастерка и та обгорела. Но сам-то еще живой. Живой, в чем только душа держится! И отправили его скорей в медсанбат.
Очнулся Михаилов через несколько суток, и не в медсанбате, а в тыловом госпитале, где много дней и ночей боролись врачи за его жизнь.
Хорошая штука – жизнь, прекрасная. Но чего только в ней не случается? Приглядишься – дух захватывает.
После госпиталя Михайлов снова вернулся на фронт. И снова отважно сражался с фашистами, до самого последнего дня войны. И разница была только в том, что теперь он служил не в 43-й отдельной истребительной противотанковой бригаде резерва Главного командования, а в 66-м артиллерийском полку.
В армии он служил до 1948 года. А потом много лет жил в деревне Апаринки Ленинского района Московской области. Там Михайлов работал шофером, женился. Растил двух дочерей – Галю и Наташу. И рассказывал им о давно отгремевшей войне.
Иногда они спрашивали: "Папа, а фашисты страшные, да? И ты их не боялся, да? Значит, ты – герой, папа?" И он отвечал: "Если фашистов не бояться – не страшные. А вот героем стать не пришлось. Да и разве похож я на героя?" И они с ним соглашались. Верили ему. И была в его словах святая неправда – неправда настоящего человека.
А правду знала только одна девочка, которая жила далеко-далеко от деревни Апаринки, в городе Вильнюсе. И звали эту девочку Люда Клементьева. Училась она в 37-й школе. В классе сидела всегда в левой колонке, на второй парте, вместе со своей подругой Мариной Сидоровой. А самый любимый предмет был у нее литература. Но даже на уроках литературы она думала порой о судьбе старшего сержанта Михайлова.
Поиск героя Люда вела изо дня в день, из месяца в месяц, из года в год. Но на все ее письма в разные организации и учреждения отвечали: "не значится", "не проживает", "помочь не можем".
И Марина часто вздыхала: "Что они у тебя, сговорились, что ли?"
Через четыре года Михайлов Владимир Алексеевич, 1923 года рождения, член ВЛКСМ, призванный в ряды Советской Армии в 1941 году Вязниковским райвоенкоматом Владимирской области, был найден. Он жил в одном из городов Южного Урала.
Но это оказался совсем другой человек, хотя все анкетные данные у них сходились. И письмо от него было очередной неудачей: "Здравствуй, Люда! Пожалуйста, не огорчайся, но я не тот Михайлов, которого ты ищешь. В годы Великой Отечественной войны я служил на Дальнем Востоке. Очень хотел бы тебе помочь. Обещаю, что буду опрашивать всех знакомых и незнакомых однофамильцев. Если узнаю что-нибудь существенное, обязательно сообщу".
Шло время. И никто в школе уже не верил, что Клементьева найдет настоящего Михайлова. Даже лучшая подруга не верила. Когда наступил шестой год поиска!
В тот год дочери Михайлова, Галя и Наташа, выписывали "Пионерскую правду". А там, в номере от 8 мая, на второй полосе была напечатана заметка о вильнюсских следопытах – "Листая книгу войны".
Но эту заметку, где рассказывалось о подвиге их отца, Галя и Наташа в газете не заметили. И ничем не смогли помочь Люде Клементьевой, хотя сами тоже были следопытами, собирали материал о подвиге Николая Гастелло.
И телевизор в тот год Михайловы включали каждый вечер, но такую важную, именно им посвященную передачу, никто из них не видел. Владимир Алексеевич задержался на работе. Анна Федоровна хлопотала по хозяйству. А Галя и Наташа ездили в Москву, в Музей Ленина.
Но утром в квартиру к Михайловым заглянул сосед:
– Слушай, Алексеич, не тебя ли одна девочка из Вильнюса разыскивает? Послушай, что вчера говорила по телевизору...
– Да нет, – улыбнулся Михайлов. – Должно быть, однофамилец. Я свои награды давно получил...
А потом Владимир Алексеевич посмотрел на своего соседа так, словно видел его впервые.
– Постой, постой... Говоришь, возле города Вилкавишкиса? И тоже был артиллерист, говоришь? Ничего не понимаю...
В Вильнюс он приехал сразу же после награждения. В поезде все время думал, что же он скажет Люде Клементьевой. Решил, что скажет примерно так:
"Дорогая и хорошая девочка Люда! Ты оказалась права, я действительно Герой Советского Союза. Но как ты раскопала историю о моем награждении, честное слово, понять не могу. Ведь после войны прошло столько лет, что многое просто забылось.
Не знаю, сумею ли вспомнить подробности того боя возле города Вилкавишкиса? Но одно помню точно: фашистских танков было шесть и все они двигались на наши позиции. И наступал мой "последний парад". Говорю, мой, потому что все мои товарищи были убиты и из орудия я вел огонь один. В бою был несколько раз ранен и несколько раз терял сознание. А когда загорелся последний, шестой, танк, я уже ничего не видел и не слышал и в себя пришел только в госпитале.
Врачи мне потом рассказывали, что, открыв глаза, я все кричал: "Огонь!"... "Огонь!", а сам и рукой не мог шевельнуть..."
В следопытском музее 37-й вильнюсской школы на самом видном месте висит карта. На большом, склеенном из четырех листов ватмана полотне подробно и точно рассказывается о ходе боевых действий в операции «Багратион». Красные стрелы смело тянутся с востока на запад. А навстречу им – черные стрелы.
Красные показывают направления главных ударов советских войск на территории Белоруссии и Литвы в 1944 году. А черные – как фашисты пытались задержать наше наступление.
Но карта рассказывает не только о войне. Поверх красных и черных стрел четкими пунктирными линиями идут голубые стрелы. Это – маршруты следопытских походов ребят 37-й школы.
Рядом с голубыми стрелами нарисованы звездочки. Их много. Вот одна из них – возле города Вилкавишкиса. Когда я увидел эту звездочку, то невольно приподнялся на цыпочки, чтобы получше ее рассмотреть.
Памятник на косе
На острие удара
– «Береза»! «Береза»! Я-"Сосна"! – усталым, почти умоляющим голосом запрашивала радистка.
И потому, как она запрашивала, командир полка понял: на связь радистка надеется. И все, кто находились в штабной землянке, жили этой надеждой.
– "Береза"! "Береза!"...
Но "Береза" молчала. В том, что она молчала, казалось, не было ничего удивительного. После того как вызывают "огонь на себя", на связь, как правило, не выходят!
"И все-таки они живы, – думал командир полка, оценивая создавшуюся ситуацию. – Во-первых, в квадрате ноль-четыре идет бой. И значит, разведгруппа выполняет поставленную перед ней задачу. А во-вторых, – там Полозков! А на Полозкова можно рассчитывать как на самого себя..."
В ночь с 28 на 29 января 1945 года о штурмовой разведгруппе капитана Полозкова думали и беспокоились не только в штабе полка, но и в штабе дивизии, и в штабе корпуса. В оперативном плане командования Полозков был на острие главного удара. Умелые действия разведгруппы могли решить многое.
Узкая, стокилометровой длины коса Курши-Нерия вытянулась в море от Клайпеды до Кенигсберга.
По этой узкой полоске суши фашистский гарнизон в Клайпеде получал подкрепления и боеприпасы. Единственная надежда окруженных в городе фашистов. Последняя ниточка, за которую они могли еще держаться.
И вот Полозков эту ниточку перерезал. Тридцать смельчаков во главе с капитаном переправились по льду залива на берег, занятый врагами. Теперь от Полозкова требовалось только одно: любой ценой сохранить захваченный на косе плацдарм. 113-й полк уже шел на выручку к Полозкову. А за полком в дело вступит дивизия, за дивизией – корпус.
Когда передовые подразделения полка отошли от берега метров на триста – четыреста, всем стало ясно – самое трудное будет на середине залива. Именно там противник откроет по ним огонь. Он сделает это так, чтобы не было пути ни вперед, ни назад.
Опасность приближалась с каждой минутой. Желтый осколок луны выглянул из-за дальнего леса и тут же спрятался. Трассирующие пулеметные очереди, шипя и искрясь, резали морозный воздух. И со стороны могло показаться, что два противоположных берега скрестили над заливом свои огненные шпаги.
Командир полка Иванов шел вместе с наступающими подразделениями. Он хорошо видел, как первые разрывы снарядов ударили по ледяному полю чуть впереди наступающих. Но никто из бойцов не остановился, наоборот, все ускорили движение. А потом он увидел, как белые венчики осветительных ракет противника повисли над заливом от берега до берега. И в то же мгновение острая, нечеловеческая боль пронзила его и опрокинула навзничь. Сгоряча он тут же поднялся и, сделав еще несколько шагов, снова упал.
– Помогите, – сказал командир полка подбежавшему к нему адъютанту. – Помогите мне идти вперед...
Адъютант и какой-то пожилой солдат подхватили его под руки и повели по шаткому льду. Последнее, о чем он успел подумать, было: "Полк не должен видеть гибели своего командира... До Курши-Нерия осталось километра полтора – не больше... А что там случилось с Полозковым, он теперь уже не узнает...".
Праздник на следопытской улице
Следопытский десант на косу Курши-Нерия – это стремительный, пешком и на машинах, четырехсоткилометровый марш-бросок в направлении на Клайпеду, выход в заданный район, умелая рекогносцировка на местности, которые и предопределили дальнейший успех поисковой операции.
Окрашенная восторженными эмоциями самих десантников, передаваемая из уст в уста их не менее восторженными почитателями, ставшая почти легендой, эта история тем не менее абсолютно конкретна и достоверна. В обширных фондах следопытского музея она тщательно хранится в большой темно-коричневой папке под номером 16/24.
Имеющиеся в ней материалы (следопытские дневники, протоколы заседаний военно-исторического кружка, газетные вырезки, оригиналы и копии всевозможных документов) позволяют сделать три основных вывода.
Вывод первый: элемент случайности полностью исключен – впереди десантников шла разведка.
"Сашка Кабищев – величайший тихоня из тихонь – обратился с письмом к Главному маршалу бронетанковых войск П. А. Ротмистрову и получил ответ: «Просьбу постарался выполнить – работать в Центральном военном архиве Министерства обороны вам разрешат, в порядке исключения».
Ура Сашке и Главному маршалу!"
Из следопытского дневника ученицы 7-го "а" класса Л. КАЗАНЦЕВОЙ
"Сошли с поезда в Подольске. Смотрим – ждет военный автобус. Что военный – по номеру догадались. Потом подходит шофер и говорит: «Прибыл в ваше распоряжение. И вообще, можете ни о чем не беспокоиться. Приказ о вас подписан и согласован и все заранее предусмотрено. Сейчас поедем в гостиницу, отдохнете после дороги». А Тюкша отвечает: «Не хочу отдыхать, хочу – в архив». Шофер на Павла Максимовича смотрит, Павел Максимович – на нас. Тогда Мишка Тарасов улыбнулся: «Если прибыли в наше распоряжение, почему не выполняете приказ известного следопыта Виктора Тюкши?» И мы поехали в архив. И в тот день, и во все последующие дни, и даже в день отъезда вкалывали. А материалов там сколько! Если бы не Павел Максимович, запросто бы в них заблудились. Читали и переписывали их – от звонка до звонка. А что не успели переписать, отдали на пересъемку. В течение месяца обещали сделать. А в самый последний час, буквально перед отъездом домой, нашли донесение с поля боя начальника штаба 113-го стрелкового полка. Оказывается, на косе Курши-Нерия штурмовая разведгруппа этого полка совершила героический подвиг. И все бойцы разведгруппы были посмертно награждены орденами и медалями. А семи из них – капитану Полозкову, младшему лейтенанту Лапушкину, капитану Формину, лейтенанту Кулику, сержанту Портянко, лейтенанту Ларину и младшему лейтенанту Владысеву посмертно присвоено звание Героя Советского Союза. А где они захоронены, никто не знает.
В донесении сказано, что на какой-то лесной поляне, возле дома лесника. Командиром полка был И. И. Иванов. Жив он или нет – неизвестно. В тот день его тяжело ранило.
Ну, в общем, вот так.
Теперь надо действовать".
Из доклада следопыта А. Кабищева на заседании членов военно-исторического кружка
«Бывший командир 16-й Краснознаменной Литовской дивизии генерал Урбшас посоветовал нам обратиться к генералу Якову Яковлевичу Вербову, который в годы войны командовал дивизией, куда входил 113-й полк. Генерал Урбшас сказал, что Яков Яковлевич должен знать, где живет его бывший командир полка, и что сам Вербов – очень интересный человек. В первые годы Советской власти был кремлевским курсантом, охранял кабинет Владимира Ильича Ленина. Написали письмо. Попросили Якова Яковлевича рассказать, как он охранял Владимира Ильича, и сообщить адрес Иванова».
Из дневника следопытской группы
«За время поездки в Подольск нарушителей дисциплины, отставших и заблудившихся не было. Все остались довольны и теперь рвутся на Курши-Нерия».
Из отчета руководителя военно-исторического кружка П. М. Фролова на педагогическом совете школы
Вывод второй: побеждает тот, кто не сдается.
"Первыми на косе нас встречали сосны и чайки...
Из рассказов местных жителей поняли, где в январе 1945 года была высадка десанта 113-го полка...
Вечером сидели у костра, ели печеную картошку и слушали воспоминания Павла Максимовича о Великой Отечественной войне. На фронте Павел Максимович был связистом. Он сказал, что следопыты – это те же связисты, которые восстанавливают связь между прошлым и настоящим.
Утром пришел лесник, спрашивал, кто мы такие и что мы здесь делаем...
Поляну, где сражалась разведгруппа, нашли быстро. На ней еще сохранились окопы и воронки от разрывов снарядов. А место захоронения искали очень долго. Холмики могил почти сровнялись с землей, и только при самом внимательном осмотре понимаешь – что здесь...
На опушке леса собирали гильзы, осколки снарядов и землянику...
Мальчики носили камни и под руководством Павла Максимовича соорудили временный обелиск. На листе фанеры Люда Казанцева написала крупными буквами: «Место подвига семи героев 113-го полка».
Из дневника поисковой группы
"Дорогие мои следопыты! С 1920 по 1923 год я был курсантом Первой советской объединенной военной школы имени ВЦИК. Это было очень трудное и суровое время. И мы, курсанты, не только учились военному делу, но и несли службу по охране Кремля. Самым почетным и ответственным был, конечно, пост № 27 – по охране квартиры Владимира Ильича Ленина. На этом посту я стоял много раз. Но можно ли в коротком письме рассказать о незабываемых встречах с вождем революции? Поэтому давайте договоримся так: если мое здоровье позволит, я обязательно приеду в школу и отвечу на ваши вопросы. Сделать это я хотел бы и по другой причине: очень уж меня заинтересовал ваш следопытский поиск.
А чтобы вы не огорчались, посылаю одну из дорогих моему сердцу реликвий – фотокарточку, где вместе со своими товарищами я сфотографирован рядом с Владимиром Ильичем. Ищите меня в верхней части снимка. Там я себя черточкой отметил.
Что же касается второго вопроса, ответить могу следующее. Адреса полковника Иванова у меня, к сожалению, не имеется. Но я хорошо помню, как однажды он мне рассказывал о городе Донецке. Видимо, он родом оттуда. Там его и ищите".
Из письма генерал-майора Я. Я. Вербова
"Яков Яковлевич ошибся. Полковника Ивана Ивановича Иванова мы нашли не в Донецке, а в Ленинграде. Сейчас он работает проректором Высшего художественно-промышленного училища имени В. И. Мухиной.
Сегодня получили от него телеграмму: «За все, что сделали, обнимаю и целую. Выезжаю завтрашним поездом».
Из дневника поисковой группы
Вывод третий: следопытский поиск – дело государственной важности.
«На основании вышеизложенного просим Президиум Верховного Совета республики рассмотреть наше предложение о сооружении на косе Курши-Нерия памятника или обелиска в честь подвига героев».
Из письма совета дружины и комсомольской организации школы Президиуму Верховного Совета Литовской ССР
«...Некоторое время тому назад со дна залива, который в годы войны форсировали бойцы 113-го полка, был поднят камень весом в тридцать тонн. По проекту художника Шадаускаса литовский скульптор Юлюс Вертулис заканчивает барельеф, который будет выбит на камне».
Из сообщения газеты «Клайпедская правда»
"Очень волновался. Я тогда только что кончил институт и ничего еще не успел сделать. Пошел к отцу посоветоваться. Отец говорит, если обещал, отказываться неудобно, буду тебе помогать. Чтобы не тратить время на дорогу, жили мы с ним в палатке. На той самой поляне, где сейчас памятник.
Работали столько, сколько могли. Ведь камень от мастера требует больше физических усилий, чем гипс или цемент...
А его еще надо уметь слушать. Постучать и слушать, как идут слои, здоровый камень или больной?
Многие думали, что памятник мы поставим на месте временного обелиска. Но так сделать мы не могли. Если камень без света – нет памятника и ни о чем он не сможет рассказать".
Из рассказа архитектора Юлюса Вертулиса
"Вчера, в два часа дня, трудящиеся Клайпеды собрались на площади Ленина, чтобы почтить память героев, погибших за счастье Родины. В траурной церемонии приняли участие партийные и советские руководители города, многочисленные гости и представители общественности.
Бывший командир 113-го полка И. И. Иванов в сопровождении автоматчиков зажигает факел от Вечного огня.
Почетный эскорт медленно движется по улицам в сторону Курши-Нерия, где завершено строительство мемориального комплекса в честь героев.
При открытии памятника выступили секретарь горкома комсомола Э. Шуштаускайте и почетные граждане города Клайпеды – генерал-майор А. Урбшас и полковник Иванов. Под звуки торжественного марша с памятника спадает покрывало. Пионеры возлагают к подножию монумента букеты цветов".
Сообщение газеты «Клайпедская правда»
«На нашей следопытской улице – еще один праздник. Получили ответ из Министерства рыболовного флота. Имена Героев Советского Союза Ивана Полозкова, Иосифа Лапушкина, Андрея Портянко, Александра Кулика, Василия Фомина, Михаила Ларина и Василия Владысева присвоены новым рыболовным траулерам. Эти траулеры построены на верфях Польши и Германской Демократической Республики».
Из дневника поисковой группы
Вот, собственно, и вся история поиска. От маленького могильного холмика – до мемориального комплекса на косе. От подвига, о котором знали единицы, до морских кораблей, которые носят имена героев. И можно было бы поставить точку, если бы не одно «но». В поисковом дневнике ребят я нашел адрес полковника И. И. Иванова. Не встретиться с Иваном Ивановичем я просто не мог...
Плацдарм капитана Полозкова
Машина остановилась на кромке шоссе. И слева от дороги, на широкой лесной поляне, я впервые увидел памятник героям 113-го полка.
Из большого серого камня, как из сурового прошлого, выступает гранитное лицо воина. Оно спокойно и решительно. На бетонной стене – имена погибших бойцов и командиров.
Иван Иванович подошел к памятнику и несколько минут молча стоял перед ним...
– Вот здесь, – тихо сказал Иван Иванович, показывая на поляне старые, заросшие травой окопы. – Здесь и сражалась разведгруппа. Сперва эти окопы занимали фашисты, которые охраняли побережье. А Полозков их отсюда вышиб. И отсюда прислал мне свою первую радиограмму. Мол, все хорошо, плацдарм для десанта захвачен без потерь. И даже пошутил: "До встречи на Курши-Нерия". А вторая радиограмма от него была тревожной: "Вызываю огонь на себя! Дайте огонь по квадрату ноль-четыре". Что там случилось, я тогда не знал. А случилось вот что. К противнику подошло подкрепление. Три сотни солдат! Да еще танк и самоходка! Словом, начался неравный бой. Представляете, двенадцать атак противника сумела отбить маленькая разведгруппа. Когда наши переправились через залив, живым оставался только один из героев – комсорг Василий Владысев...
– Значит, подробности этого боя вам стали известны от него?
– Нет, подробности я узнал от главного хирурга госпиталя майора Рахматулаева. А история тут такая. Василий Владысев был тяжело ранен. И так получилось, что нас обоих привезли в один госпиталь. Через два дня Владысев умер. Но перед смертью успел рассказать, как они сражались на Курши-Нерия. И очень просил, чтобы его сообщение передали командиру полка, то есть мне. А я и сам был тяжело ранен. Поначалу даже считали, что не жилец... Осколков из меня вытащили целую дюжину. А один осколок до сих пор под сердцем...
Мы стояли у памятника разведчикам. Двое ребят собирали на лесной опушке цветы. Белые треугольники яхт скользили над гладью залива. На прибрежную отмель неслышно набегали усталые волны. Утро было тихим и солнечным.
В тишине висели слова: "Береза!", "Береза!". Почему не отвечаешь, "Береза"?"
И все, что я видел, и слышал, и чувствовал в эту минуту доказывало одно:
Если я забуду о Курши-Нерия,
Если ты забудешь о Курши-Нерия,
Если он забудет о Курши-Нерия,
Если много людей забудет о Курши-Нерия,
Все равно найдется такой человек,
Который о ней не забудет
И заставит всех вспоминать о Курши-Нерия!
Александр Рубашкин. «Вторая родина Фрица Фукса»
В блокадные дни в голодном, холодном, осажденном врагом Ленинграде сотни тысяч людей оказались на самом краю жизни. Многие тогда умерли, погибли от бомбежек и обстрелов. Очень многие. И среди них были твои сверстники. Они помогали взрослым, тушили зажигалки, ходили на Неву за водой. И падали на невский лед.
Тогда, в блокаду, почти ни на один день не прекращало работать радио. Оно связывало между собой ленинградцев, оповещало о воздушных тревогах. И весть о хлебе, и сводка, и спасение от одиночества – все это было в голосе, который доносился из тарелки репродуктора. Когда я написал книгу, посвященную блокадному радио, то на первых же страницах поблагодарил известных писателей, артистов, дикторов, инженеров, прошедших через блокаду. А еще вспомнил добрым словом твоих современников, учеников 235-й школы Ленинграда, создавших вместе со своим учителем Е. Линдой музей "А музы не молчали". Почему же я благодарил ребят, родившихся через годы после войны? Коротко на такой вопрос не ответишь. За ним интересные судьбы, за ним история одного поиска.
1
Во главе поиска Евгений Алексеевич Линд – учитель физкультуры. «Физкультуры? Может быть, истории?» Что же, можно сказать, истории тоже. Совсем близкой к нам истории искусства блокадных дней. Что привело школьного учителя к поиску героев блокады? Думаю, толчок к этому поиску был глубоко личный... Когда началась война, Е. Линду было семь лет. Вместе с матерью летом 1941-го уехал из Ленинграда на Урал. А Женин отец, директор Ленинградского ТЮЗа, ушел добровольцем на фронт и погиб. Евгений Линд знал, что не щадили своих жизней и товарищи отца – музыканты, артисты, писатели, репортеры, что музы блокадного Ленинграда не молчали и деятели искусства, вместе с другими защитниками города, достойны светлой памяти.
Евгений Алексеевич рассказывал школьникам о музыкантах, исполнявших Седьмую симфонию Д. Шостаковича в Ленинградской филармонии в августе 1942-го, об артистах Театра музыкальной комедии, которые находили силы танцевать на промерзшей сцене, зная о гибели близких, вспоминал о маленьких балеринах из военного ансамбля под руководством Обранта, поэтессе Берггольц и руководителе радиокомитета Ходоренко.
Учитель говорил своим юным друзьям, что нужно спешить, потому что военное поколение уходит, а вместе с ним могут исчезнуть бесценные материалы и документы.
Ребята обращались с письмами к бывшим блокадникам, приглашали ветеранов к себе в гости. И после каждой такой встречи становился богаче школьный музей. За пятнадцать лет сменились поколения следопытов. Счет блокадным реликвиям пошел уже на тысячи... Палочка, которой дирижировал Карл Ильич Элиасберг, ремень председателя радиокомитета Виктора Антоновича Ходоренко – по отверстиям видно, как все туже стягивалось блокадное кольцо, – люди худели катастрофически. Афиши выступлений – 1941, 1942, 1943... Однажды принесли листовку на немецком языке – обращение к солдату гитлеровской армии.
