Текст книги "В книжной лавке, у которой нет названия (СИ)"

Автор книги: GrantaireandHisBottle

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 8 страниц)

Пока Мюзикетта, Боссюэ, Жоли, Баорель, Прувер и Эпонина, а так же Фейи и Курфейрак наводили мало-мальский порядок (Курфейрак по большей мере постоянно восторженно вопил, когда натыкался на разные сокровища Лавки), Ферр, Анжольрас, Понмерси и сам Грантер засели с ноутбуками и несколькими учебниками по праву возле окна. Нужно было разобраться с обвинением, теми данными, что у них имелись насчёт продаж, сопоставить с той информацией, которую выдвинула против них налоговая… Анжольрас склонился над калькулятором с ручкой, подсчитывая доходы, время от времени ругаясь под нос. Ферр обсуждал с Мариусом разные нюансы в законодательстве, а Грантер искал в интернете похожие случаи и то, какой вердикт вынес суд. Поскольку он был левшой, а именно левая рука пострадала на протесте, Эммануэль печатал правой, и выходило это у него немного медленней, что страшно раздражало. Как и всё, к чему он прикасался. Он уже несколько раз обливался чаем.

– Я тут подумал, – из глубины комнаты появился Курфейрак, на голове которого была картонная корона. Грантер помнил её. Сделали её на юбилей Шекспира: тут по ролям читали Макбета. Дети, почему-то. – Может быть, нам пошантажировать Жавера? Он ведь никак не откупился за то, что покалечил тебя, Эр.

Художник перевел взгляд на Анжольраса, который прикусил колпачок ручки. Он уже думал об этом, но потом отказался от этой идеи. Грантер понимал, что Андрэ Жавер всего лишь выполнял свою работу, незачем поступать так низко по отношению к нему.

Эммануэль не чувствовал злости к инспектору. Почему-то она очень быстро отошла, словно испарилась, только почти переломанная рука осталась, боль в ребрах и без пяти минут сотрясение мозга. После протеста многое поменялось, к их бравой братии революционеров и якобинцев прибавились отличные люди, а Анжольрас и вовсе стал напоминать человека. И раньше напоминал, только, Грантер очень аккуратно почесал себе лоб больной рукой, тогда Анжольрас акцентировал внимание на своих проблемах, будто вся его революция была его собственным делом, а не идей, в которую посвящены его друзья. Грантеру нравилася более живая версия Люсьена. Та, которая смущается иногда.

– Нет, – серьезно ответил художник. – Мы не будем трогать Жавера, Курф.

Курфейрак помолчал немного, а потом пожал плечами, пробормотал что-то, что в равной степени было похоже на «человеколюбов тут развели» и на «хорошо ж его по голове двинули». Он побрел обратно вглубь комнаты.

Через какое-то время Анжольрас прокашлялся и отложил калькулятор в сторону.

– У меня вышел долг, и я проверил все данные, что у нас были, который на полторы тысячи больше того, выставленный налоговой инспекцией, – объявил он.

Филипп и Мариус посмотрели на него с тоской, а Грантер прикрыл экран ноутбука и несколько секунд гипнотизировал листок бумаги, исписанный Люсьеном. Потом кивнул.

– Будем надеяться, что в суде у них не так хорошо с математикой, как у тебя, Аполло, вашу ж мать! – последнюю часть фразы он выкрикнул, резко оборачиваясь на звук того, что громко упало возле ступенек на второй этаж.

Жоли, заикаясь, начал извиняться. Они вместе с Фейи и Боссюэ умудрились уронить книжный стеллаж, пока тащили его в другой угол гостиной.

– Мы должны наводить порядок, а не добивать здесь все, что осталось, ироды, – устало прошипел Грантер, вставая со стула. – Хотя, если вы руководитесь логикой – себе не дам, врагам не отдам, – тогда ладно.

Пока художник пошел руководить и организовывать спасательные работы, Мариус взлохматил себе волосы и сказал:

– Судя по всему, друзья, максимум, что мы сможем сделать в этой ситуации – это выиграть немного времени. Или взять кредит, если такое возможно. Чтобы не платить целую сумму штрафа сразу.

– Иначе они заберут Лавку? – хмуро спросил Люсьен.

Комбеферр кивнул, сняв с себя очки. Он начал протирать стекла краем рубашки.

– Они нарушили административное и налоговое право, ты понимаешь, что за это

придётся нести ответственность.

Анжольрас замолчал, задумавшись. Он медленно повернулся на стуле и засмотрелся, как Эпонина и Жоли подметали полы, Фейи расставлял книги, которые подавал ему Баорель, а Жеан и Мюзикетта склонились над бедным Льюисом. Прувер время от времени выкрикивал, Доктор, мы теряем его, пока Кетта аккуратно пересаживала кактус в новую чашку.

– У меня есть сбережения, – произнес Люсьен. – Это не покроет весь штраф, но все же.

Грантер замахнулся скрученным в трубочку журналом с репродукциями картин Лувра и дал подзатыльник Курфейраку, который больше под ногами крутился и ни черта полезного не делал.

– И у меня, – спокойно ответил Комбеферр. – С миру по нитке, Люсьен. Мы не бросим их.

– Мой дед оставил неплохое состояние, – сказал Мариус. – Я…

Последнюю фразу услышал Эр, который как раз вернулся к ним, стаскивая с головы самодельную гирлянду, которую успел на него накинуть Курфейрак.

– Состояние твоего деда, Понмерси, уйдет на свадьбу с Козеттой. Ради бога, мужик, купи ей кольцо, не жалей денег, – Грантер, поморщившись, аккуратно сел на стул и попытался медленно сжать и разжать пальцы на больной руке. – Лавка – всего лишь квартира, которая трещит по швам, пусть забирают её. Мы с Жеаном и Пониной устроимся на нормальную работу, сколько можно дурака валять? Выкручивались и не из такого дерьма. Например, когда-то мы отравились дорогущими улитками из ресторана, где работал знакомый Прувера. Думаю, это было подстроено, мы были должны ему денег, – задумчиво пробормотал Грантер.

– Отравление едой хуже чем тот факт, что могут отобрать ваш дом? – уточнил Анжольрас.

Грантер криво усмехнулся:

– Ты сам это место называл свалкой, Анжольрас.

Филипп наблюдал за ними, едва заметно улыбаясь.

– Я извинился! – тут же вспыхнул Анжольрас. – Я извинился, и я никогда серьезно не считал Лавку свалкой!

Грантер подпер здоровой рукой щёку и просто рассматривал негодующего Анжольраса.

– Знаешь, Ферр, видеть, как Люсьен признает, что он не прав, а потом слушать его извинения раз за разом – это лечит по-круче всех антибиотиков, – беззлобно смеясь, протянул Грантер.

Щёки Анжольраса заалели, и он изо всех сил постарался максимально презрительно фыркнуть.

Под вечер к ним заглянул Джулиан Хертберт. На улице лил дождь, стало противно, сыро и холодно, а Хертберт полностью пропитался осенью. Он крепко обнял Грантера и что-то тихо начал говорить ему на ухо. Эммануэль внимательно слушал его и кивал время от времени.

– У меня суд на носу, Джулиан, можно обойтись без презентации? – спросил Эр. – Я все понимаю, мадам Эллен меня ценит, но, – художник беспомощно окинул взглядом помещение книжной лавки. – Это сейчас важнее для них. Для меня.

Эпонина подошла к нему, скрестив руки на груди. Грантер тут же почувствовал себя виноватым в чем угодно. К слову, Хертберт тоже.

– Да, любовь моя? – невинным тоном поинтересовался Эр.

– Ты опять отлыниваешь от презентации, – даже не спрашивая, утвердительно сказала она. – Признай, что ты боишься выступать перед людьми.

От такого бестолкового заявления Эммануэль поморщился.

– Эп, ты как никто другая знаешь…

Тенардье пригрозила ему пальцем:

– Не вздумай мне тут Эпкать, Эммануэль Грантер. В своей жизни ты лучше всего умеешь делать две вещи – рисовать и, – она неоднозначно махнула рукой в сторону Анжольраса, – так что ты пойдешь на эту чертовую презентацию, ты найдешь себе менеджера и станешь успешным художником, каким всегда и должен был быть, ты меня понял? В суде от тебя, чёрт тебя дери, толку мало. Что ты там сделаешь, поворчишь на них? Историю за бокальчиком винишка расскажешь? Как мы надували налоговую на протяжении двух с половиной лет, том первый, иллюстратор – Э. Грантер. Прувер пойдет, потому что квартира записана на вас обоих, Филипп пойдет, и даже Мариус, – тут Курфейрак хихикнул, услышав «даже», – но не ты, потому что хоть раз в жизни ты должен доделать то, что нравится тебе, что приносит тебе удовольствие, ты понял меня?

В Лавке повисла странная тишина. Хертберт с интересом смотрел на побелевшее лицо Грантера, Ферр с восхищением наблюдал за Эпониной, Курфейрак и Баорель давились смехом, Мюзикетта, вся перепачканная землей, улыбалась, Прувер беззаботно болтал ногами, сидя на столе. Анжольрас не смотрел на Грантера. Он низко опустил голову, стараясь избегать чьих-либо взглядов.

– Я… – начал было Грантер, но Эпонина зарычала на него. – Хорошо, есть, сэр, то есть мэм, я все понял, не бей только, я и без этого инвалид, – запротестовал Грантер.

В тот вечер они планировали столько вещей одновременно, что Грантер через несколько часов без сил развалился на диванчике и накрылся подушкой. Курфейрак и Баорель несколько раз тыкали в него пальцами, проверяя, жив ли этот тюлень. В ответ Грантер лениво показывал им средний палец.

К Анжольрасу, который что-то писал, сидя за столом Эммануэля, подошли Ферр и Джулиан.

– Анжольрас, я хотел бы вас попросить кое о чем, – начал Хертберт.

Люсьен как-то дёргано вздрогнул, посмотрел исподлобья на Джулиана, словно ожидал от него угрозы.

– Прошу, пойдите вместе с Эром на презентацию, он, – Джулиан мягко посмотрел на Анжольраса. – Он нуждается в вас так, словно в…

– Я и без ваших просьб пошёл бы с ним. Сколько можно считать меня бесчувственной сволочью? – Люсьен зло посмотрел на Херберта.

Ферр положил руку на плечо Джулиана, чувствуя как тот напрягся.

– Спасибо, – в итоге коротко кивнул он. – А за Лавку не переживайте. Заплатим мы этот штраф, Эр может сколько угодно угрюмо и безразлично рассказывать об этом магазинчике, уверяя, что ему всё равно, но он очень любит её. Нельзя, чтобы это место исчезло.

Большая часть революционеров осталось ночевать в Лавке. Грантер проснулся как-то внезапно, словно его разбудила тишина. Но потом понял, что это сквозняк, потому что входную дверь не закрыли. Эммануэль аккуратно встал с диванчика, закутался в плед, на ощупь нашел сигареты и зажигалку и побрел ко входу. Там, под крохотным навесом, стоял, обхватив себя за плечи, Анжольрас. Он смотрел, как по карнизу стекает дождь.

Грантер прикрыл дверь и встал рядом. Потом медленно, одной рукой, накрыл покрывалом плечи Анжольраса и закурил.

– Эр, – начал он, но замолчал и опять отвернулся.

Художник молчал, ему было достаточно теплого бока Анжольраса, которым тот жался к нему, чтобы спрятаться от осеннего ветра.

– Ты позволишь? – хрипло и совсем отчаянно спросил Люсьен, дотрагиваясь руки Грантера.

Эр затянулся сигаретой и выкинул ее в дождь. А потом ответил, чуть улыбаясь:

– Не ты должен это спрашивать.

Он переплёл их пальцы, ледяные ладони Анжольраса грелись о едва теплые руки Грантера.

========== По ту сторону изгороди ==========

Я когда-то говорила, что Грантер работал над иллюстрациями для книжки По ту сторону изгороди. На самом деле, это мультик. И тут Эр сильной спойлерит про него. Если не хотите читать и знать о чем он, советую пропустить монолог Эммануэля. А так же Херберт проболтался на счет Иллюзии обмана, но, думаю, первую часть фильма смотрели все, так что ничего страшного. Сходите на вторую, она классная.

Прим. горе-автора

Театр военных действий на парижском фронте разворачивался в двух противоположных сторонах города. На востоке был административный суд, в который поехали Мариус Понмерси, Филипп Комбеферр, Эпонина Тенардье и Жеан Прувер, а также Бартоломей Фейи вместе с Кристианом Баорелем, захватив собой неразлучную, почти женатую троицу в лице Мюзикетты Армстронг, Марселя Боссюэ и Шарля Жоли. Козетта Фошлеван и Антуан Курфейрак организовали в Фейсбуке и Твиттере целую акцию с хештегом #saveBookfreaks, так как и Козетта, и сам Курф были в неком роде «соушлмедиа селебрети», на которых подписана куча народу.

Это привело к тому, что под дверями суда собралось большое количество людей, скандировавших, “свобода! книги! виски!”. Филипп задумался, как бы Анжольрас на это отреагировал. А Грантер, скорее всего, сначала с подозрением рассматривал бы их, а потом и сам начал поддерживать борьбу во имя виски.

На другой стороне славного города Парижа, в большом офисном здании, до начала презентации книги Эллен де Лиль оставалось не больше пятнадцати минут. Мадам де Лиль чем-то напоминала Грантеру автора Муми-Троллей, такая же добрая улыбка и непоколебимая вера в сказки.

Эммануэль стоял в небольшой комнате и неотрывно смотрел в телефон, Жеан писал ему нон-стопом, описывая, что происходит в суде. В дверях появились Анжольрас с Хертбертом.

– Эр, посмотри на меня, – нетерпеливо позвал Люсьен.

Грантер не сразу среагировал, а потом недовольно запротестовал, когда Джулиан ловким движением выхватил смартфон из его пальцев.

Вчера вечером Джулиан неожиданно показал несколько трюков с картами, от чего Курфейрак пришел в такой восторг, что начал мучать бедного итальянца, заставляя показать ему ещё и ещё. Он был так возбужден всей магией, которую лениво и с легкой улыбкой на губах создавал Джулиан, что не сразу заметил, как тот стащил его бумажник из кармана джинсов.

– Чем внимательней ты смотришь, мон ами, тем меньше видишь, – со смехом процитировал фильм Хертберт, а потом протянул кошелек обратно Курфейраку.

Тот узнал цитату и с воодушевлением предложил посмотреть Иллюзию обмана, а потом, когда всё уляжется, и у них будет свободное время, они с Джулианом и Прувером обязательно должны сходить в кинотеатр на новую часть. Курфейрак пустился в рассуждения о том, что они все прямо вылитые герои фильма. Себе он, естественно, взял роль обаятельного Джека, а немного асоциального героя Айзенберга тут же приписал Анжольрасу.

В итоге поздно вечером они таки уселись смотреть первую часть про благородных мошенников, Джулиан время от времени рассказывал, как Дэнни Атлас и остальные Всадники делают те или иные фокусы. Курфейрак бы и дальше продолжал обожать Хертберта, если бы тот случайно не проболтался на первой половине фильма и не сказал, что тот полицейский и есть глава фокусников. Курфейрак жутко обиделся и делал вид, что не смотрит, как Хертберт беззаботно колдовал с монетками, обучая Прувера простенькой магии.

– Грантер, они справятся, – спокойно сказал Хертберт, – сосредоточься на данном моменте, хотя бы полчаса. Потом поедем к ним.

– Я сосредоточен, хватит говорить, как Эпонина, бога ради, – закатил глаза художник.

Анжольрас аккуратно надел на шею Грантера галстук и начал его завязывать. Эммануэль рассматривал его лицо, мысленно радуясь, что под его взглядом у Анжольраса порозовели щеки.

– Готово, – после паузы отозвался Люсьен.

Грантер скептически осмотрел узел, а потом кивнул. Попытался отобрать свой телефон у Хертберта, но тот опять включил режим магии, и телефон в мгновение ока исчез из его рук.

– Да вашу ж мать, – пробормотал Эр. – И ладно, засранцы, не желайте мне удачи, я и так классный, – и с этими словами он пошел в соседний конференц зал, где ведущий или кто-то в этом роде представлял мадам де Лиль. Джулиан Хертберт тихо рассмеялся и похлопал по плечу Анжольраса.

– Идем. Прувер предлагал сделать плакат или хотя бы взять шарики, но я думаю, Эр бы потом нам их засунул куда не надо.

Люсьен признал, что здесь Хертберт абсолютно прав. Они вошли в зал и заняли места во втором ряду. Джулиан опять достал телефон Грантера и прочитал последнее сообщение. Потом наклонился и тихо сказал на ухо Анжольрасу, что слушанье в суде началось. Люсьен сосредоточенно кивнул. Им не стоило было волноваться. Грантер собирался потратить свой гонорар на выплату штрафа, а так же со всей помощью Друзей и Хертберта они смогли насобирать сумму. Но что, если суд всё-таки отберет Лавку? Или, что ещё хуже, посадит Грантера и Прувера? Сами же хозяева магазинчика уже начали шутить кучу шуток на тему Побега из Шоушенка, Оранжевый – хит Сезона, Чикаго и прочих фильмов про тюрьму, но это мало успокаивала Анжольраса.

Эллен де Лиль – невысокая леди лет пятидесяти с красивыми карими глазами. Она приветливо улыбнулась и помахала собравшимся людям рукой. За ее спиной был проектор, на котором показывалась обложка её книги «По ту Сторону Изгороди», дизайн которой разработал Грантер. История, или же сказка, которую описала на страницах мадам де Лиль – это приключения двух братьев, которые потерялись в странном лесу. Грантер стоял сбоку от писательницы, спрятав ладони в карманы своих джинсов. Когда Эллен неожиданно повернулась к Эммануэлю и передала тому микрофон, художник нехотя его взял и посмотрел на людей, собравшихся в зале. По большей мере там была молодежь, хипстеры разной степени и закалки, но и несколько родителей тоже присутствовали. И ни одного ребёнка, что развеселило Грантера.

– Здравствуйте, привет, как дела, – Эр улыбнулся публике, стараясь не сильно светить правой щекой, на которой все еще был синяк. – Неужели так много людей любит сказки? Хотя с такой реальностью, в которую мы с вами вляпались – это неудивительно, – он закатил рукав пиджака и потер ладонью по коже. – Эмм, знаете, когда я первый раз прочитал рукопись потрясающей Эллен, я подумал: “Где вы достали такую отличную траву, мадам?”. Без обид, – тут же добавил он, под хихиканье в зале. Сама же писательница весело улыбалась, присев на край стола, рассматривая Грантера. – Начнем с конца. Два сводных брата, по сути дети ещё, во время Хэллоуина нашкодничали, начали убегать от полиции, которая заметила их вместе с друзьями на кладбище, где они устроили посиделки со страшными историями. Эта парочка перелазит через изгородь, но спотыкается обо что-то и кубарем летит вниз, падая в воду, – Грантер заложил руки за спину. – В конце книги мы видим, что они очнулись в реанимации больницы.

Он замолчал на секунду, задумавшись.

– То есть, вполне возможно, что вся история, свидетелями которой становятся читатели, путешествие по Лесу братьев Вирта и Грэга – это их галлюцинация. В этой сказке столько отсылок на классическую литературу! На Данте, например – но это понятно только тогда, когда читаешь второй раз, когда вникаешь. Потому что первое, что пришло мне на ум, когда я ознакомился с несколькими главами, была мысль о том, что Льюис Кэрролл здесь явно отдыхает. А как дети смогут понять этот шедевр? Двое мальчишек заблудились в темном лесу, имя которому Неизведанное, по дороге они встречают лазурную птичку Беатрис, которая предлагает им свою помощь – провести сквозь этот самый лес, полный опасностей. Они переплывали тёмную реку на большой лодке с угрюмым и суровым на вид гондольером-дровосеком – ничего не напоминает? – Грантер взлохматил свои волосы. – Школа зверей, на которую случайно набрели братья – для меня олицетворение того, как современные учебные заведения под бравые и помпезные речи ректоров и директоров убивают в подрастающем поколении свободу мысли и креативность, желание изучать и открывать что-то новое. Городок Потсфилд – очень неоднозначная метафора, и я надеюсь, Эллен, что вы расскажите нам, что именно имелось в виду. Потому что лично я углядел в нём отсылку на пролетариат и социализм, но это, скорее всего, из-за моих друзей-якобинцев, – тише добавил он, на что в зале усмехнулся Хертберт, а Люсьен чуть-чуть смутился. – Но самое гениальное в этой истории, – Грантер обернулся и переключил на следующий слайд. Там было изображено странное существо, темное, рогатое и с флуоресцентными большими глазами. Анжольрас помнил, как Эр рисовал это, сидя за своим столом, низко склонившись над планшетом. – Это Зверь, живший в глуши леса, бродивший по нему, выискивая заблудившихся. Это негативная энергия, которая живет в каждом человеке, в его сердце, олицетворения всех неприятных эмоций. Скорбь, злость, отчаянье, страх – все это и есть Зверь, которому нужно питаться светлыми душами, совсем как дементорам из саги про очкарика. Тогда, получается, Лесник, который так отчаянно поддерживал огонь в своем фонаре, потому что верил, что там осталась душа его погибшей дочери, в действительности лишь подпитывал Зверя, который когда-то давно погубил его девочку… – Грантер замолчал, щелкая слайды, где были показаны его иллюстрации. – Просто, – он обернулся к присутствующим в зале, – прочитайте книгу. Не нужно мне пересказывать её, это глупо и бессмысленно. Но, поверьте мне на слово, финал завораживает. И мой друг, впечатлительный поэт, расплакался, – зал синхронно умилился, на что Грантер сокрушенно кивнул. – Ладно, это был не Прувер, а я сам. Я плакал в конце истории, потому что это же, черт возьми, сказка, а именно сказки рассказывают самые сложные темы таким языком, что можно или принять всё за красивую и беззаботную историю, или можно вдуматься и прийти в восторг от гениальности автора. И паршивости реальности вокруг. Если что-то плохое случилось в наших жизнях, нельзя зацикливаться на этом, нельзя пытаться удержать прошлое или изменить его. Нужно двигаться вперед, верить в тех, кого любишь, верить в истории, собирать их, делиться ими, творить, улучшать то место, в которое нас по стечению обстоятельств занесло. Спасибо вам, мадам Эллен, – скомкано закончил он. За его спиной на иллюстрации бежали двое мальчиков – один в странном остроконечном колпаке с испуганным лицом, а второй с чайником на голове, обнимая большого лягушонка и улыбаясь во весь рот. За ними по пятам надвигался Лес: темный и неизведанный.

Эллен де Лиль улыбнулась и крепко обняла Грантера, пока в зале громко вопили хипстеры, спрашивая что-то, несколько человек фотографировали писательницу и иллюстратора. Хертберт, улыбаясь, посмотрел на Анжольраса.

– В этом весь Грантер. Он либо расскажет всё, что думает и что у него на душе, сразу, либо отшутится несколькими ремарками и закроется в себе. Сегодня нам повезло, что он выбрал первое, – Джулиан перевел взгляд на Грантера, который передал Эллен несколько книг, женщина подписала их.

Анжольрас рассматривал Грантера, думая, что он… Анжольрас не мог подобрать слова. Он настоящий, живой и, на самом деле, умеющий верить в свои убеждения. Отчаянный Эр, побитый на протесте Эр, восхитительный Эр…

Хертберт молча поднес телефон к глазам Анжольраса и у последнего сердце упало вниз. В этот момент Грантер посмотрел на Джулиана и на пораженного Анжольраса. У художника в мгновение руки стали ледяными, когда Хертберт едва заметно покачал головой.

– Простите, я… я должен идти, всего вам хорошего, Эллен – вы лучшая, – Грантер поцеловал её в щеку и начал быстро пробираться сквозь толпу людей. Они что-то выкрикивали ему, спрашивали есть ли у Грантера свой сайт с работами, делал ли он выставки.

Анжольрас перечитал сообщение Прувера несколько раз. Потом ещё и ещё.

Мы проиграли. Они забирают и деньги, и Лавку. Судебный запрет на ведение любой коммерческой деятельности.

Эммануэль Грантер выскочил из толпы и тут же выхватил свой телефон из рук Люсьена. Он прочитал сообщение.

– Хмм. Мда. Что ж, – Грантер криво ухмыльнулся. – Ну-у, могло быть и хуже. Нас могли отправить за решётку.

Хертберт смотрел на Грантера, который кусал губу, читая что-то на экране телефона. И ему стало так тоскливо, что аж взвыть охота.

Они молча побрели к выходу, Хертберт вызвал им такси.

– Эр. Вы можете жить у нас с Ферром, квартира ведь большая, – тихо сказал Люсьен.

Грантер кивнул и пробормотал «спасибо». Он хмуро смотрел куда-то, не фокусируя взгляд на чем-то конкретном. Когда они залезли в такси, художник ослабил узел галстука на шее и закрыл глаза, начав тереть их ладонями. Он ожидал этого, он сам виноват в этом. Нужно было думать раньше, не жить одним днем, не… Тут он почувствовал, как Анжольрас, сидевший с ним на заднем сидении, аккуратно дотронулся его ладони, взяв в свою, чуть сжимая. Да к чёрту всё.

Грантер улыбнулся, даже синяк на его лице это не портил. Ему хотелось поцеловать Анжольраса. На самом деле, очень давно хотелось, но каждый раз его что-то останавливало. Возможно, он боялся. Анжольрас всё же божество. Грантеру не по зубам соревноваться с богом.

“Да к черту всё”, – подумал Люсьен, притянув за галстук Грантера к себе, чтобы поцеловать.

У Эра мягкие губы, и Анжольрас хочет заставить их улыбаться опять, а ещё, ему стыдно от этой мысли, он хочет, чтобы Грантер шептал его имя, чтобы его губы еле сдерживали, а лучше и не сдерживали вовсе, стоны: громкие, только для него одного. Чтобы Грантер, весь от макушки до кончиков пальцев, был его, Анжольраса, чтобы можно было спорить с ним в любой момент дня и ночи, чтобы всегда была возможность обнимать его холодные руки и слушать хриплое пение. “Моймоймой” – выбивало ритм сердце Люсьена Анжольраса.

Хертберт наблюдал за ними в зеркало заднего вида. Он улыбался, а потом опустил взгляд на телефон и начал писать Курфейраку.

Нет худа без добра, мон ами.

Комментарий к По ту сторону изгороди

Остался только эпилог.

Кстати. Фамилия у Джулиана – Хертберт. Но Фикбук усердно мне исправляет на Херберт. А мне лень с этим бороться. Но буква “т” там присутствовать должна. (бета всё поправит, полечит, но если пропущу – укажите, плиз)

========== Эпилог. Слышите, как поют люди? ==========

От перемен не скрыться. Перемены грядут так же неумолимо, как и зима на севере. Нужно глубоко вдохнуть и приготовиться к ним. Морально, физически – не важно. Просто ничего уже не будет так, как было раньше. Это знают все.

После вынесения судебного запрета, который запрещал гражданину Эммануэлю Грантеру и гражданину Жеану Пруверу вести любую коммерческую деятельность, прошло больше года. Мир не рухнул, Париж не остановился, его не переименовали, он не стал худшим местом. Он просто был. Как и были все остальные.

На следующий день после суда Прувер еле успел забрать Льюиса и пару скетчбуков Грантера. Потом магазин опечатали – не хватало только жёлтой ленточки на входе, такой, которой полиция огораживает место преступления. Жеан стоял через дорогу и смотрел на Лавку. Его за руку крепко держал Курфейрак. Жеан был в вязанных перчатках без пальцев, а ладонь Курфа – затянутая в кожаную. Поэт не смотрел на Курфейрака, он просто часто моргал, пытаясь отогнать невеселые мысли, жужжащие, звенящие и кричащие у него в голове. Курфейрак удерживал его на земле. Курфейрак – якорь, Курфейрак – пристань. Милый Курф, родной Курф. “Не отпускай меня, – молил Прувер. – Не дай мне утонуть.”

Грантер не вернулся в Лавку. Книжная Лавка, у которой нет названия, вцепилась в его душу невидимыми ладонями и впоследствии выдрала огромный кусок . У художника никогда не было семейного дома, в который он бы ездил на каникулы, или просто дома, где бы его ждали. Но в магазинчике он собрал своих самых лучших друзей, он прочитал самые интересные шедевры мировой литературы, он полюбил и поменялся там. Он творил там. Он пил самое лучшее вино именно в Лавке.

И её забрали. Навсегда. Всю до последней Алисы в Зазеркалье с карикатурами Эра на полях.

Грантер никогда больше не собирался даже ходить по той улице, где она находилась. Никто не уговаривал его это делать. Эммануэль был благодарен. Эммануэлю было паршиво на душе, когда он думал, что будет мешать, если начнет жить в одной квартире с Анжольрасом, Курфейраком и Комбеферром, которая, по сути, оказалась не такой уж и большой.

Но вот чего не ожидал никто, так это того, что Андрэ Жавер через две недели после суда позвонит Грантеру. Они разговаривали долго. Художник прижал телефон плечом к уху, а руками искал свои сигареты по карманам. Жавер тихо говорил в трубку, что если они хотят, то могут жить в его квартире. Грантер подавился дымом и рассмеялся.

– Простите, инспектор, но я как-то это слабо себе представляю, – с горечью ответил Грантер. – Однако, спасибо за предложен…

– Меня не будет в этой квартире. Я, – инспектор Жавер прокашлялся и замялся. – Вы знаете, что Козетта Фошлеван и Мариус Понмерси собираются вместе жить? У молодого мсье Понмерси есть своя трехкомнатная квартира в городе.

Грантер поднял брови, стряхивая пепел в баночку из под колы. Связь он уловил плохо.

– Да, знаю. В смысле, знаю о том, что Мариус и Козетта съезжаются, они идеальные, как пара милых котят.

В кухню забежал Курфейрак с намерением что-то сказать, но Эммануэль нетерпеливо махнул на него рукой, на что Антуан закатил глаза, но молча вышел из комнаты.

– Так вот, я буду жить с мсье Фошлеваном, отцом Козетты. Поэтому моя квартира свободна, и я предоставляю её в ваше распоряжение.

Грантер замер с забавным выражением лица. Если прислушаться, можно было услышать, как у него в замедленном темпе заскрипели мозги.

– А-а-а-мда, я… теперь всё понимаю, – попытался связно ответить Грантер. – Но с чего вы проявляете такую доброту к нам? Козетта через мсье Жана заставила?

Жавер вздохнул.

– Нет. Собственные переосмысленные приоритеты. И совесть, – после паузы добавил он.

Тут Грантер не выдержал и тихо рассмеялся:

– И имя совести – Жан Фошлеван.

Художник закрыл глаза.

– Я знал, что вы не плохой человек. Ну, по морде вы бьёте, конечно, отлично, сдохнуть мне хотелось прилично в реанимации, тут уж врать я не стану. Но что-то вас выдаёт. Я пока не понял, что, но это чувствуется, – Грантер сел на стул и с облегчением вздохнул. – Мы найдём себе квартиру. Но несколько месяцев поживем у вас. Я разберусь с работой, Прувер и Понина тоже. Но ваша помощь неоценима. Я… да. Спасибо.

Минут через десять Грантер побрёл обратно в гостиную, где сидели Ферр и Анжольрас. Курфейрак распевал Фантом Оперы в душе. Люсьен вздрогнул, когда увидел белое лицо Грантера.

– Чёрт, Эр, что случилось? – Анжольрас вскочил на ноги.

Грантер рассеяно достал из кармана ядовито-розовую резинку и стянул в хвостик свои волосы.

– Ничего. Ну кроме того факта, что отец Козетты и инспектор Жавер живут теперь вместе, – Анжольрас хотел было прокомментировать, но Эммануэль поднял ладонь, жестом останавливая его. Комбеферр смотрел на художника поверх очков. – И в своей квартире Жавер предлагает пожить Эпонине, Пруверу и мне.

Воцарилась гулкая тишина. Через пару секунд в душе перестал орать арию Курфейрак. Он, обмотавшись полотенцем, выглянул из двери и с интересом спросил:

– А что с вами такое? Эй, народ?

– То есть, ты съезжаешь от меня? Нас, – тут же поправил себя Анжольрас.

Комбеферр постарался не так явно улыбаться, глядя на выражение лица своего друга. Грантер от удивления уставился на него.

– Анжольрас, ты что не слышал меня, отец Козетты и Жавер, они вместе. Курф, ну хоть ты отреагируй!

Курфейрак вприпрыжку выскочил из ванной с очень взволнованным лицом.

– Так-так, подожди, брат. Ты собрался Жеана отсюда убирать? И сам съезжать? Ты думаешь, я опять хочу видеть вечно кисло-недовольную физиономию Люсьена двадцать четыре на семь? – Антуан так жестикулировал руками, был так праведно зол, что не заметил, как с него сползло полотенце. Ферр тактично молча его подобрал и протянул Курфу. – Да подожди ты, мне не до этого!