Текст книги "В книжной лавке, у которой нет названия (СИ)"

Автор книги: GrantaireandHisBottle

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 8 страниц)

На Анжольраса посмотрели все. Первый пришел в себя после вопроса Курфейрак. Он несколько раз моргнул, а потом покачал головой.

– Что ты такое говоришь, Люсьен? С Эром все будет хорошо…

Козетта заметила, как Прувер облизал губы. Девушка вздрогнула и хотела было вскочить, чтобы опять удержать Жеана Прувера на месте, но ее запястье мягко сжал Мариус. Жеан встал на ноги, смотря в лицо Анжольрасу.

Скорее всего это была игра света, потому что в тот момент Люсьен Анжольрас не был похож на самого себя. Он не стоял прямо, как было обычно, когда он обращался к людям, а сидел, сгорбившись, сжав в руках стаканчик, его глаза не пылали уверенностью, они были затуманенные и бесцветные. И в противовес ему -Жеан Прувер со своими огненно-рыжими волосами, свежим шрамом, и взглядом, настолько острым, что Комбеферр опять почувствовал странную угрозу, исходящую от хрупкой фигуры поэта.

– Если умрет Грантер, я убью и тебя тоже. После того инспектора, – тихо ответил Прувер.

Антуан Курфейрак не выдержал и взвыл.

– Хватит! Никто не умрет, и никого не надо убивать, прошу вас, – он неуверенно положил руку Жеану на плечо.

Прувер повернулся к нему лицом. Он сделал маленький шаг и впился в губы Курфейрака, коротко, горько, словно кусая, поцеловав того.

Анжольрас отвернулся от них, ему было душно и хотелось оказаться на диване. На том старом, потертом и просевшем диванчике в Лавке, где воздух пропитан книжками и запахом кофе, а еще сигаретами и едва уловимым оттенком вина. Чтобы Жеан снова был такой как всегда, беззаботно что-то печатающий на лэптопе или старой печатной машинке, а возле него сбоку будет обязательно стоять кактус Льюис в кружке. На кухне должны звучать голоса Фейи и Эпонины, которые спорят насчет того, можно ли в тесто добавлять просроченное молоко, или опять будет очередь к туалету. И чтобы за столом сидел Грантер, низко наклонившись над скетчбуком, заложив сигарету за ухо.

Возможность того, что этого больше не будет у него в жизни, никогда не повторится то странное ощущение тепла, почти как дома, с его самыми близкими друзьями – Ферром и Курфом, напугала Анжольраса. Он зажмурился.

Комментарий к Не иди за белым кроликом

Глава маленькая и сюжет в ней хромает, пардон. И да. Минута молчания прошлой версии Фикбука. Покойся с миром, я любила тебя

========== Я буду там с тобой, когда мир отвернется от тебя ==========

С тихим стоном и чертыханьем под нос Грантер открыл глаза и тут же закрыл их. В комнате было слишком светло. В обычных квартирах такого не бывает. Там есть домашний полумрак, который создают шторы и разбросанные то там, то тут вещи, или просто сонное состояние после долго вечера. В больнице всё было слишком ненастоящим: болезненно-чистая атмосфера и цвета выглядели подчеркнуто здоровыми, но вызывали только раздражение. Зеленый был цветом не силы и стремления к жизни, а какого-то гниения, как и синий. Жёлтый и белый напоминали о психиатрии, тогда как кремовый и нежно-розовый ассоциировались с кожей, покрытой швами. Или просто Грантер терпеть не мог больницы, поэтому предвзято относился ко всему, что с ними было связанно. Его мать больница не спасла, ведь у неё не было денег на химиотерапию. Они просто предоставили комнату, где она умирала в одиночестве.

Эммануэль опять с трудом разлепил веки и увидел возле себя мужчину со светло-коричневыми волосами и янтарными глазами, которые словно искрились на солнце даже в пасмурный день. Красивый цвет, на него хотелось смотреть и любоваться.

– Джулиан, – тихо позвал Грантер.

Джулиан Хертберт грустно улыбнулся ему и кивнул. Они молчали. Хертберт рассматривал Грантера, у которого фиолетовая гематома занимала половину лица, и была перебинтована рука, а сам Эр просто засмотрелся в глаза другу. У него не было сил спрашивать о чем-либо.

– Твои друзья в коридоре устроили драку, – через некоторое время произнес Джулиан.

Грантер поморщился:

– Они мне не друзья – знакомые, я бы сказал.

– Один из них был Прувер, – слегка покачал головой Джулиан, на что Грантер опять скривился.

– Долго я тут валяюсь? – со вздохом спросил он.

– Второй день.

Хертберт встал со стула и потянулся. Художник тяжело вздохнул, а потом проследил взглядом по капельнице, к которой был подключен. Он потянулся, пытаясь достать до кнопки, которая бы уменьшила количества морфина. Джулиан заметил и сам это сделал, хотя и нахмурился, зная, что всё тело Грантера начнет болеть.

– Ладно, давай, начинай меня обвинять, – не выдержав молчания, сказал Грантер.

– Эллен отказалась проводить презентацию книги без тебя, – спокойно ответил Хертберт.

Эммануэль удивлённо поднял на него взгляд.

– Как? Почему?

У Хертберта загорелая кожа, а волосы под итальянским солнцем совсем выцвели, став почти жёлтыми, а не коричневыми, как раньше.

– Потому что Эллен де Лиль очень ценит и уважает тебя, считая своим соавтором, даже если по сути ты являешься только иллюстратором её книги, – ответил Хертберт.

Грантер хотел было покачать головой, но вспомнил, что в ней чуть было не проломили дырку, и передумал.

– И когда теперь новая дата презентации?

Джулиан пожал плечами, спрятав ладони в карманы кремовых штанов.

– Когда ты встанешь на ноги.

Эммануэль фыркнул:

– Стоит мне напугать всех, что я склеиваю ласты, так я сразу таким нужным стал: мадам де Лиль отменила презентацию, кучка революционеров запихнула меня в больницу, Козетта наверняка захочет оплатить лечение, потому что денег у неё хоть завались, ты примчался из Венеции бог знает зачем…

Хертберт, который в этот момент поправлял букет цветов, который прислала писательница, замер и медленно повернулся к Грантеру.

– Про тебя – это я не подумал, прости меня, – пробормотал Эммануэль.

Хертберт молча, не моргая, смотрел в глаза Грантеру.

– Ох ты и скотина, Эр. Люди заботятся о тебе, ты важен друзьям. А что ты им даёшь в ответ? Ты будто специально ведёшь себя так, чтобы они чувствовали только отвращение к тебе, чтобы и мысль в будущем не закралась, что ты достоин любви. К чему такой эгоизм?

Грантер хотел что-то ответить, но промолчал, в горле появился неприятный ком.

– Все это время в коридоре сидели Эпонина и Прувер с Фейи. А также все остальные участники протеста, даже тот лидер-блондин. Откуда я знаю, что он лидер? В Бибиси фотка его была, – объяснил Хертберт перед тем, как художник спросил его о чем-либо. – Им есть дело, они…

– Почему ты так в этом уверен? – взгляд Грантера был уставшим, больным и замученным. – Ты большую часть из них даже не знаешь, а уже судить решился.

– Потому что в больницах люди не властны над своими чувствами, неважно как глубоко и как хорошо они их скрывали до этого, – просто ответил Джулиан. Грантеру было тошно от всего этого, он молча потёр ладонями глаза и тяжело вздохнул.

– Как твой Венецианский проект поживает? – поинтересовался он, давая понять, что тема закрыта.

Хертберт сел на край кровати и невесело улыбнулся.

– Моя труппа трещит по швам. Чужакам не место в Венеции, я это знал, но всё же хотел попробовать и рискнуть. Я хотел создать Божественную Комедию и Маскарад Души, но, – он пожал плечами, – все мы люди, и все ошибаемся.

– Все так плохо?

Хертберт отмахнулся:

– Не забивай себе голову. Если мы таки сумеем разобраться со всем и успеть к Венецианскому Карнавалу, я приглашу всех вас к нам в гости.

– Терпеть не могу Венецию, – отозвался Грантер, поправив подушку.

– Врёшь, ты просто её боишься, – всё с той же грустной улыбкой возразил Джулиан.

Тут стеклянная дверь бесшумно отъехала в бок, и в палату заглянул Анжольрас. Когда он увидел Джулиана, то негромко извинился и сказал, что зайдет позже. Хертберт тут же встал с кровати.

– Нет-нет, что вы, проходите. Я всё равно собирался купить Эпонине поесть, а то в последний раз, как я её видел, выглядела она ну совсем уж несчастно и потрепано, – беззаботным тоном сказал Джулиан, пока Грантер смотрел на него с видом, говорящим: “Да ты просто мастер сделать ситуацию ещё более неловкой, спасибо”. – Врачи сказали, что максимум через два дня ты можешь отсюда выйти, так что, я думаю, смогу к тому времени опять организовать презентацию.

Грантер кивнул, наблюдая за тем, как Хертберт пошёл к двери, чуть улыбнулся Анжольрасу и скрылся в коридоре.

Пару секунд висела неловкая тишина. Потом Анжольрас, который избегал взгляда светло-голубых глаз Грантера, прокашлялся.

– Как ты себя чувствуешь, Эр? – неуверенно спросил он.

– А вы кто? – неожиданно спросил художник.

Анжольрас дёрнулся всем телом и рывком поднял голову, встречаясь с Грантером взглядом. У Люсьена Анжольраса голубые глаза, только намного темнее чем у художника – синие, как летнее вечернее небо. Анжольрас побледнел, ошеломленно смотря на Грантера. Тот не выдержал и рассмеялся.

– Да ладно тебе, Аполло, я пошутил. Всегда хотел так сделать, чтобы было эпично, в лучших традициях Голливудских фильмов, – Анжольрас закатил глаза и фыркнул. – Вот, теперь ты стал больше на себя похож, – улыбнулся Грантер.

– Шутник из тебя так себе, – сказал Анжольрас, подходя к кровати. Он остановился возле поручня, где висела медицинская карта Грантера.

Между ними опять повисла густая тишина, которую Грантер не спешил нарушать. Он рассматривал Люсьена и вдруг понял, что тот был в его темно-зеленой толстовке с капюшоном. Золотые волосы лидера якобинцев пожирнели, а с одного бока так вообще были очень грязными, заляпанные чем-то мутным. Под глазами залегли глубокие, почти фиолетовые тени. Эммануэль опять тяжело вздохнул и улыбнулся.

– Ты даже в таком виде красивый.

Анжольрас нахмурился.

– Я пришел извиниться, – тихо произнес Люсьен. – За то, что из-за моих убеждений ты пострадал. За то, что я не считал тебя способным верить и бороться. За идею или за человека, неважно. За то, что я потоптался по твоим иллюстрациям, разбил несколько баночек с тушью, постоянно пил запасы твоего кофе, без спросу вваливался в любое угодное мне время к вам домой, обзывал Лавку свалкой и вообще за то, что был придурком, – не поднимая головы, на одном дыхании выпалил Анжольрас.

Грантер какое-то время молчал, пока Анжольрас, нахмурившись еще больше, не посмотрел на него. Эммануэль кивнул с серьезным видом.

– Молодец, мсье Анжольрас, на сегодня вы выучили урок.

– Хватит паясничать, – устало ответил Анжольрас. – Я хотел, чтобы…

– Спасибо.

– …чтобы ты наконец-то перестал чувствовать…

– Спасибо, Анжольрас.

– Будто я, – Люсьен замер. – А. Да, эмм, пожалуйста, – совсем смутившись, пробормотал он.

– Мой асоциальный друг, как тебя люди терпят? – риторически спросил Грантер, ухмыльнувшись, а потом постучал пальцем по кровати возле себя. – Сядь.

Люсьен молча подошел и присел на самый краешек больничной кровати, вопросительно посмотрев на Грантера. Тот рассмеялся.

– Да не укушу я тебя.

Грантер аккуратно привстал на локтях, потом зашипел и медленно вытащил из руки иголку капельницы. Анжольрас не мешал ему, просто смотрел за его действиями. Отодвинув от кровати капельницу, Грантеру аж дышать стало легче. Затем он подался вперед и крепко обнял Анжольраса.

Люсьен замер в объятьях, не шевелясь. Грантер пропах больницей и запахом цветов, которые стояли на небольшой тумбочке.

– Ты можешь сколько угодно пытаться изменить мир, Аполло. Если тебе нравится, если это хобби у тебя такое, пусть. Кто я, чтобы запретить тебе? Но если мир в ответ будет хотеть тебя растоптать и раздавить, тут я вмешаюсь. Не спрашивай меня, почему и зачем, я просто буду там, чтобы убедиться, что с тобой всё в порядке, – Эммануэль говорил, уткнувшись носом в тонкую шею Анжольраса. – Я проследую за тобой во мрак, потому что ты будешь светом.

Люсьен закрыл глаза и, наконец-то, обнял Грантера в ответ, вцепившись в больничную недопижаму, которую выдавали пациентам. На запястье у Грантера был белый пластмассовый браслет, на котором было написано его имя и номер палаты, в которой он лежал. Сжимая Анжольраса в объятьях, художник водил левой рукой вдоль его хребта .

Анжольрасу было хорошо в руках Грантера: они были теплыми и даже уютными. Татуировка была видна только частично: её прикрывал короткий рукав пижамы. Люсьену было почему-то важно узнать и увидеть её полностью. Будет ли она похожа на тот узор, который был на плечах Ферра? У него были там созвездия, большие и красивые. У Грантера же на руках расцветали узоры, подобны тем, что использовал в своих картинах чешский модернист.

Дверь палаты опять раскрылась и внутрь завалилась вся дружная компания революционеров. Анжольрас хотел было вырваться из объятий, но Грантер удержал его, пока тот не расслабился опять.

Эпонина стояла в дверях, скрестив руки, а рядом с ней был Прувер, волосы которого заплели в гульку, под левым глазом у него был фингал. Комбеферр улыбался, глядя на Анжольраса и Грантера, Курфейрак держал в руках кучу воздушных шариков, Фейи – торт, а Баорель колу. Козетта и Мариус улыбались от уха до уха, а Мюзикетта, Боссюэ и Жоли махали руками Грантеру.

Анжольрас, наконец-то, повернулся к ним лицом и не смог сдержать улыбки, когда они все наперебой заговорили что-то.

Грантер заметил позади всех Хертберта. Он подмигнул Эру и вышел из палаты. У него есть важные дела, он организовывает самую лучшую презентацию сборника сказок, которые абсолютно не для детей, потому что рассказывают слишком тяжелые темы. Но иллюстрации, которые оживляют эти истории, наполнены жизнью и силой.

Эпонина Тенардье прикрикнула на всех и обратилась к Грантеру.

– Эр, у нас проблемы.

Грантер цокнул языком, пока сбоку Курфейрак и Фейи пытались разрезать пластиковой вилкой торт.

– Куда ж нам без них.

– В лавку пришла налоговая, – серьезным тоном объявила Эпонина.

В палате все притихли.

– Блять, – вырвалось у Грантера. – И насколько все плохо? С нами судятся?

– Если мы не заплатим штраф, – сказал Мариус, – то да, судятся. Но у меня же уже есть лицензия адвоката, я буду представлять в суде наши интересы.

Эммануэль во все глаза уставился на Понмерси.

– А можно мне лучше государственного адвоката, пожалуйста? – неуверенно предложил он под смех Баореля и Курфейрака. – Нет, на самом деле я серьёзно. Насколько большой штраф?

Комбеферр мрачно покачал головой.

– Они нашли какой-то чек двухлетней давности…

Грантера передёрнуло:

– Они лазили по нашим вещам?

Анжольрас подумал, что его в бешенство приводит, когда Курфейрак вламывается в его комнату, чтобы найти флешку.

Прувер сжал ладонями ленточки от шариков, которые попросил подержать Курфейрак.

– Пока они там рылись, они разбили чашку с Льюисом, – тихо сказал поэт.

Эммануэль Грантер замер.

– А вот за это я точно с ними буду судиться. Это они выплатят нам штраф, Льюис – член семьи, – прошипел Грантер.

– Эр, они приблизительно посчитали какой налог надо заплатить за два года, – сказал Фейи. – Это почти девять тысяч евро.

Художник молча перевёл взгляд на сидящего рядом Анжольраса.

– Кажется, я придумал тему нашего нового протеста. Мы будем собирать деньги на то, чтобы спасти Лавку, – неуверенно предложил Анжольрас.

Все присутствующие с интересом посмотрели на Грантера, который не реагировал пару секунд, а потом упёрся лбом в плечо Анжольраса и тихо засмеялся.

Комментарий к Я буду там с тобой, когда мир отвернется от тебя

Хорошо. Кто такой Джулиано Хертберт и что этот товарищ делает в истории про Лезами. Сейчас расскажу. Он – мой ОС, к тому же любимый. Есть о нем история, где этот самый мсье Хертберт отправился в Венецию, чтобы сделать постановку Дель-Арто (комедия масок, вид итальянского театра), взяв идею о Пороках и Добродетелях Души, их извечное противостояние. Танцем передать Зависть, Злость, Чистоту и тд. Собрал свою труппу, пытаясь разобраться с собственными проблемами и предрассудками, попутно создавая мистерию к Венецианскому карнавалу в феврале.

В моем хедканоне Эр и Джулиан друзья, именно Хертберт помог Грантеру найти работу, потому что он тоже художник, работы которого неплохо продаются в Париже. Он рассказывал Грантеру о Венеции и приглашал с собой. Но Эр падок на депрессию, а в Венеции для меланхолии и грустных мыслей отличная почва. Поэтому он и говорит, что ненавидит Бывшую Республику, но во всех других фиках Грантер признает, что Венеция – его любимый город, хотя сам он там никогда не был. Таки дела

========== Интермедия ==========

Вы знаете конец этой истории, и, наверняка, догадываетесь, как оно всё должно сложиться. Хотя жизнь не любит, когда хотят предугадать её нрав, о нет, выбросите из головы все возможные идеи, потерпите, само всё встанет на свои места.

А задумывались ли вы, как все, начиная с Анжольраса, заканчивая Баорелем, дошли до того злосчастного момента, когда столько жизней случайным или не очень способом пересеклись в Книжной Лавке, у которой нет названия, став неотъемлемой её частью? Имеется в виду, представляли ли вы когда-нибудь, что Жеан Прувер, Бартоломей Фейи, Антуан, которого иногда зовут Доминик(ведь кто сказал, что у него не двойное имя, м?), Анжольрас и все остальные – все они были детьми? До того, как политика, борьба во имя призрачных идеалов, битва за собственную жизнь, любовь и искусство не сломала их всех, каждый из заседателей уже бывшей Книжной Лавки был ребенком.

Хотите ли вы узнать, какое детство было у Грантера, Эпонины, Прувера и Фейи? Нет, ответят вам, не хотите. Слишком много паршивого пережили именно эти четверо, не заставляйте их, они соврут, и лгать будут каждый раз по-разному, пока правду не забудут сами.

Зато детство Антуана Курфейрака достойно внимания. Он единственный в семье ребенок, но это не мешает ему считать Филиппа Комбеферра и Люсьена Анжольраса своими братьями по духу, крови и любви к печенькам с шоколадом. Когда он первый раз прочитал Трёх Мушкетеров, то страшно обрадовался и очень долгое время отождествлял себя и своих друзей с Атосом, Портосом и Арамисом. Юный Анжольрас тоже прочитал Дюма, но он промолчал, что любимым героем для него стал Кардинал Ришелье.

В доме Люсьена Анжольраса родителей почти никогда нельзя было встретить: людьми они были деловыми и с кучей забот. Когда Анжольрас стал подростком, то начал всерьёз задумываться, что его зачали и родили только с одной целью – сделать наследником империи отца, который был видным политиком Франции. К превеликому сожалению отца, мальчик с каждым днем всё больше и больше бунтовал – он не терпел монархию отца и боролся против его политических взглядов. Он сбегал вечерами из огромного дома в квартиру, где его радостно встречала мадам Комбеферр. Она слушала, как Анжольрас болтал в комнате её сына с приоткрытыми дверями, как Филипп рассказывал Люсьену о школьном проекте по астрономии. Они выключали свет, и худощавый Ферр, уже тогда носивший очки, включал проектор, открывая Люсьену необъятный космос на потолке своей комнаты. Созвездия отражались и плясали на щеках Комбеферра и мерцали в глазах Люсьена. А потом мадам Комбеферр смеялась, когда к ним на всех парах летел Курфейрак. Он учил их играть на гитаре, он первый принес пиво, купленное старшими знакомыми: горький вкус не понравился Анжольрасу, он поморщился и отодвинул от себя жестяную банку. Курфейрак хихикал и с очень крутым видом потягивал свое пиво. Комбеферр молча улыбнулся и протянул Анжольрасу его любимый Кит-Кат.

Мальчишкой Люсьен многое отдал бы, чтобы ходить в обычную школу вместе с Антуаном и Филиппом, а не в ту, в которой его дрессировали и создавали современного идеального политика, коммерческого философа и искусного лицемера. Анжольрас приходил на школьные постановки друзей, где Ферр играл Гамлета, а Курфейрак – Меркуцио. В конце учебного года Антуан исполнял песню Дэвида Боуи, и он пару раз сфальшивил, играя на гитаре. Это заметил только Ферр.

Все остальные радостно вопили, потому что Курфейрак – это рок-н-рол, это накрашенные синими тенями веки, это чистый энтузиазм, это человек, который живет так, словно завтра его последний день.

Иногда Комбеферр подолгу гулял по городу сам. Он бродил, спрятав руки в карманы светлых джинс, низко опустив голову. Какие мысли посещали его голову? Он не делился ими. Филипп умел играть на фортепиано, о чём тоже знали немногие. Курфейрак в это был посвящен чуть ли не последним. Просто, узнай он об этом раньше, загорелся бы идеей создания своей рок-группы. Комбеферр не хотел такого поворота событий. Выступления на публике его не пугали и не волновали, ему просто это было неинтересно.

Курфейрак, конечно, расстроился и обиделся на пару дней. А Люсьен, сидя очередным вечером в комнате Филиппа, попросил его сыграть что-нибудь, пусть даже самый простенький мотив. Анжольрас закрыл глаза и опустился на край кровати Комбеферра, слушая музыку, которую создавал друг. Он не заметил, как заснул, под чарующее звучание клавиш, которых касался Ферр. Когда Люсьен проснулся, мелодию он не запомнил, но ощущение тепла в душе осталось.

Курфейрак обожал Рождество. Он был самым звонким колокольчиком, который сопровождает дух этого праздника. В последние дни перед каникулами он приходил в школу, и на голове у него были ярко-красные рожки Рудольфа, которые мерцали, если нажать на кнопку сбоку. К выбору подарков для своих друзей Антуан Курфейрак подходил со всей серьёзностью, но всегда сталкивался с одной и той же проблемой. Он не мог остановиться на одной конкретной вещи. Поэтому покупал всё, а потом паковал в большие коробки с яркой бумагой и ленточкой. Один раз он нашел Комбеферру огромный набор носков самых ярких расцветок и с самыми безумными узорами. Он нарисовал кривого и очень ушастого Добби, но потом приписал в открытке, чтобы Ферр не обижался – он его всё равно любит, неважно, стал ли он свободным эльфом или нет. В другой раз Курфейрак на распродаже откопал отличный раритетный микроскоп. А потом папку для нот, которая сразу напомнила ему Моцарта.

Антуан души не чаял в сладостях, у него их всегда было достаточно, и он очень любил ими делиться. Когда Курфейрак был совсем ребёнком, леденцы были припрятаны везде: в рюкзаке, в школьном шкафчике, даже в карманах его бриджей или штанов. Страшно липкие и немного грязные, но он все равно делился этим со своим лучшим другом, Комбеферром.

Один раз Филипп заболел и не пришёл утром на занятия. Курфейрак страшно перепугался и сбежал с уроков, по дороге звоня Анжольрасу с уличного автомата, сбивчиво выкрикивая что-то похожее на «егонадоспастибыстро!». Когда оба друга начали настойчиво колотить в двери, на пороге появился сам Комбеферр с покрасневшим носом. Это была всего лишь простуда в самом начале июня. Курфейрак горестно вздыхал, повторяя, что каникулы даже ещё не начались, а Ферр уже свалился. Анжольрас был бледным и очень тихо произнес на ухо Филиппу, сжав холодными руками запястья Ферра: “Не пугай так меня больше, окей? Пусть с тобой всё будет хорошо.” Комбеферр едва заметно покраснел, а потом кивнул. Это обещание стало очень важным для него на всю оставшуюся жизнь.

Ферр дал себе слово тогда, следуя за друзьями вглубь квартиры, шмыгая носом и почти не ощущая вкус, что никогда не сделает так, чтобы Люсьен Анжольрас переживал из-за него. Или чтобы лицо его милого Курфейрака омрачилось.

В последствии Люсьен, наверняка и сам забыл об этом эпизоде, но Филипп бережно хранил в памяти этот отчего-то очень важный ему момент.

Когда же наступило время выпускного в школе Курфейрака и Комбеферра, Анжольраса, естественно, тоже позвали на бал и вечеринку. Он заскочил домой к Ферру раньше начала официальной части вечера, и Филипп не смог перестать рассматривать Люсьена. Слишком идеально он выглядел, как миниатюрный джентльмен, в дорогом костюме, с бабочкой на шее. Не хватало белых перчаток и элегантной трости. Но, было видно, что Анжольрас нервничает, хотя сам множество раз был на важных вечерах, организованных его отцом, и уже даже был на собственном выпускном в частной школе. А сейчас, когда дело касалось будущей вечеринки с толпой школьников, окрылённых свободой, Люсьен паниковал. Это было заметно: его пальцы подрагивали, а кожа на скулах стала мраморной.

– Люсьен, – начал было Комбеферр, слегка улыбаясь.

Но договорить Анжольрас ему не дал. Он судорожно вдохнул, словно набрал перед прыжком побольше воздуха в легкие, крепко зажмурился и очень аккуратно коснулся губами губ Комбеферра, которые от удивления были приоткрыты. Так же порывисто и быстро он отшатнулся от Филиппа.

– Это для уверенности, – пробормотал Анжольрас, избегая теплого взгляда друга. – Чтобы ты не волновался, когда будешь произносить речь перед учениками и учителями.

Это воспоминание Комбеферр тоже бережно оберегал у себя в сердце.

Спустя несколько лет все они изменились. Анжольраса захлестнула студенческая жизнь, когда он вырвался из оков частного учебного заведения. Он был намного умнее сверстников, от его манер веяло аристократичной изящностью и холодностью, что лишь раздражало всех остальных. На первом курсе кто-то хотел его избить, выкрикивая очень обидные прозвища. За Анжольраса вступились Комбеферр, Курфейрак и их новых друг Мариус Понмерси. Люсьен зло посмотрел на них: “Я мог справиться с ними сам”, – прошипел он. “Мог, – с грустью подумал Комбеферр. – Ты отомстишь им, ты поведешь тысячи за собой на верную смерть, и они это будут считать даром свыше.”

Хотя, вполне возможно, изменился со временем только Люсьен. Он повзрослел слишком быстро, начал враждебно смотреть на мир вокруг, хотя Комбеферру он доверял безоговорочно, но теперь они чаще молчали. Анжольрас с каждым новым днём собирал свои новые доспехи, которыми он защищал себя от мира. Юный принц стал сильным королем. Кто-то бы назвал его тираном. Именно таким, в сияющих лучах парижского солнца, он впервые организовал студенческий протест.

– О боже, – с чистым удивлением пробормотал Грантер. Он так и замер с кружкой кофе, которую держал правой рукой. – О боже мой, Ферр. Ты любишь его. Ты всегда любил его, – ошарашенно произнес художник. – Но… он никогда и не знал, верно? Он не догадывался?

Комбеферр сидел в Книжной Лавке много лет спустя после того мимолетного поцелуя в его спальне. Он по-птичьи наклонил вбок голову, рассматривая Грантера. Это был вечер, когда он принес флешку, на которой была статья Анжольраса. Комбеферр просил Грантера проиллюстрировать её.

– Не думаю, что это любовь, которая нуждается в обоюдности, близости или страсти. Анжольрас очень дорог мне. Поверь, я бы умер за него. Как с радостью бы отдал свою жизнь, если понадобится спасти Эпонину Тенардье.

Грантер тихо и очень горько рассмеялся. Он встал из-за стола и подошел к Филиппу, который сидел на просевшем диванчике. А потом крепко обнял его, так что носом Комбеферр уткнулся в живот художника. Эммануэль гладил его волосы.

– Филипп Комбеферр, за что тебе такие ублюдки, как мы? Чем же ты так провинился в другой жизни, м? – прошептал Грантер.

========== Боритесь и поборете ==========

Грантер медленно обвёл взглядом инородный беспорядок, который царил в его Лавке. Если раньше там был хаос, странно упорядоченный, методический в каком-то смысле, чёрт возьми, к нему даже Анжольрас привык, то сейчас небольшой магазинчик был просто вывернут наизнанку, словно налоговая искала тут по меньшей мере склад наркотиков или оружия. Разбросанные краски и куча скетчбуков, книги, которые теперь вперемешку лежали совсем не на своих местах. И бедный кактус Льюис в разбитой чашке. Прувер собрал землю в кучку и подпёр растение Палаником, но операция требовалась незамедлительно.

Эммануэль вздохнул. Его левая рука висела перебинтованная и всё ещё болела, потому что лучевая кость треснула. А голова третий день подряд ныла глухой болью, и Грантер глотал обезболивающие, как леденцы.

Курфейрак горестно смотрел на коробки с комиксами: даже их почему-то разворошили, а одну так вообще перевернули. Фейи оперся спиной на одну из деревянных полок и хмуро рассматривал раскиданные тома всевозможных классиков. Эпонина Тенардье достала из кармана сигарету, закусила фильтр и пару раз щелкнула зажигалкой.

– Ну чего вы уставились? Да, нас потрясли и потрепали. Но надо бороться и отстаивать наши права, я не собираюсь им отдавать Лавку.

Анжольрас молча протянул ей раскрытую ладонь, и Тенардье звонко хлопнула по ней.

– А вообще – это законно так вламываться? Они не могли предупредить, письмо официальное написать, что подозревают вас в неуплате налогов? – растерянно спросила Мюзикетта, подняв с пола подушку.

– Письма? – задумчиво переспросил Грантер. Он аккуратно переступил кучу виниловых пластинок. – Жеан, ты читаешь нашу почту? – Прувер как-то рассеянно на него посмотрел. Эр вздохнул и перевел взгляд на Эпонину. Та раздраженно цокнула языком, спросив, “я и за это должна отвечать?” – Вот поэтому мы вляпались в это дерьмо, Кетта, – спокойно ответил Грантер.

Он наклонился, чтобы собрать с пола свои краски, но в глазах потемнело, и его пошатнуло. Несколько секунд художник ничего не видел перед собой.

– Держу тебя, – услышал он тихий голос Анжольраса, который крепко подхватил его под руку.

Грантер тяжело дышал, а потом моргнул пару раз, и образ лица Люсьена проявился совсем близко к нему. Эр улыбнулся, хотя и знал, что из-за гематомы на половину лица, эти попытки улыбок все еще выглядят, скажем так, не очень.

Они начали разгребать завалы. Всё же сделать генеральную уборку в Лавке нужно было очень давно, только повода не было. Комбеферр сказал, что всё-таки придётся хотя бы попытаться найти чеки или счета, выставленные поставщиками книг, те немногие, которые были новыми. Козетта написала у себя в блоге о том, что Книжную Лавку, у которой нет, названия хотят закрыть. Она интересовалась, есть ли у кого-то старые посты на Фейсбуке, когда примерно это место начало работу. Начали приходить десятки сообщений, люди спрашивали с неподдельным ужасом, что случится с Лавкой, которая вдохновляла молодых поэтов, людей, которые хотели участвовать в благотворительности, просто любителей литературных вечеров по четвергам. Грантер, держа одной рукой стопку кулинарных журналов, с удивлением посмотрел поверх головы Козетты на экран её лэптопа.

– У нас столько фанатов? Откуда, я же их всех прогонял? – с чистым изумлением пробормотал Эр.

Козетта читала комментарии и всё больше убеждалась, что Лавку любили. Даже вечно ворчливого Грантера приняли таким, какой он есть, сделали парочку мемов с ним, в стиле I WILL DRINK HEAVILY AND SHOUT AT YOU или DONʼT MAKE ME LAUGH…BITTERLY, но действительно полюбили. Кто-то предлагал помочь с адвокатом, а кто-то уже начал организовывать сбор денег. Фошлеван рассматривала фотографии разных мероприятий, которые проходили в Лавке до того, как она познакомилась с хозяевами. Мини-театральные постановки, Жеан в костюме дракона, молодые люди читают свою поэзию, Грантер учит детей рисовать масляными красками, Фейи, проводящий мастер-класс по искусству оригами…