Текст книги "В книжной лавке, у которой нет названия (СИ)"

Автор книги: GrantaireandHisBottle

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 8 страниц)

Блондинку звали Козетта Фошлеван, и её появление вызвало несколько реакций. Анжольрас заинтересовался ее профессией, сказав, что она сможет быть их глашатаем, если, конечно, согласится с ними работать. Где именно работать, он почему-то не сказал, и Грантер подумал, что эти дети в его магазине точно сектанты или советские КГБ-шники. Вторая реакция была со стороны Мариуса Понмерси. Первым заметил неладное с парнем Жоли.

– М-мариус, что ты делаешь, д-дыши! – испуганно пролепетал он.

Понмерси и впрямь забыл, как вдыхать воздух. Он неотрывно смотрел на Козетту, будто увидел ожившую Галатею. Грантеру скоро наскучило наблюдать, с какой скоростью краснеет и бледнеет лицо веснушчатого Ромео, и он обернулся к Анжольрасу, почувствовав, что тот его рассматривает. Тем временем, Козетта начала раздавать свои домашние кексы, вызвав новую волну радости. Прувер крикнул Эру «лови!» и швырнул один с пудрой и изюмом. Кекс был пойман в опасной близости от головы Жоли.

– Итак, лидер якобинцев, чем вы занимаетесь? – откусив кусок кулинарного шедевра Козетты, спросил Грантер, когда добрался к столу, обходя танцующего от восторга Курфейрака. У этого парня, похоже, был принцип – выражать свои эмоции боевым танцем.

Анжольрас рассматривал чашку, которую держал двумя руками.

– Общественная деятельность. Можно сказать, просвещаем людей. Ты бы удивился, как много парижан не знают своих прав и конституции, как много они воспринимают за должное, когда в сущности это вопиющее нарушение элементарных свободы и равенства.

– И Республики, Единой и Неделимой, – с полным ртом теста добавил Грантер, на что Люсьен только хмыкнул. – И как, успешно просвещаются?

Анжольрас решительно кивнул.

– Несколько раз мы организовывали митинги, особенно после нападения на редакцию. Свобода выражать мысли – одно из главных принципов современного общества.

– Знаешь, почему люди так много не знают, и почему часто реагируют спокойно на насилие? – Грантер облизал пальцы и посмотрел по сторонам, в поисках кружки с чаем. – Какой нехороший человек пьет из моей чашки? Терракотовая такая? – Прикрикнул на толпу художник. А потом услышал тихое покашливания со стороны Анжольраса. – Злобный якобинец, – вздохнул Грантер и пошел на кухню.

За ним последовал Анжольрас.

– Ты можешь создать отличную группу в Фейсбуке, где будешь постить очень логичные и сильные тезисы по поводу терроризма во Франции и войне в Украине, будешь зазывать людей на баррикады, но есть одно «но», – Грантер не смотрел Анжольраса, роясь по шкафчикам, в поисках чистой чашки. – Современных людей так обильно пичкают новостями и информацией, что порог их чувствительности стал очень низким, а восприятие -нулевым.

Анжольрас поинтересовался сухим тоном, протянув чашку, с едва тронутым чаем Грантеру:

– А как же массовая реакция после расстрела редакции Шарли? Или когда тысячи людей собрались под дверьми посольств, почтить память, после трагедии аэробуса с самоубийцей Любицем?

– Плохая закономерность, Анжольрас. Если люди и начинают реагировать, то только, когда случаются несчастья, когда это нельзя было предотвратить. Твоим призывам к борьбе не достучаться до их сознания. Устрой террор в центре Парижа, – Грантер жадно глотнул чая, – и тогда люди восстанут. Правда, против тебя, – невинным тоном добавил художник.

Они пошли обратно к остальным.

– Не ухмыляйтесь, мсье Грантер: когда вы ухмыляетесь, у вас совершенно невозможный вид.

– А вам, мсье Анжольрас, улыбка была бы к лицу, – отозвался Эр, попивая чай.

Комментарий к Республика, Единая и Неделимая

Эдвард Кенуэй – пират-ассасин. И да, Жоли з-заикается.

========== Боги слепы. А люди видят лишь то, что хотят видеть ==========

Нельзя сказать, что вечер четверга в одной книжной лавке превратился в попойку. Никто из студентов не пил, но почему-то у Грантера было острое ощущение, что на утро он проснется с больной головой. Не то, чтобы они слишком уж не понравились художнику, нет, даже повеселили, но Грантер не любит толпу. Жоли, например, не заикается, когда что-то увлеченно начинает рассказывать (в основном об «интересных» аномалиях, которые он видел на телах в морге), но если его внезапно что-то спросить, парень еле выговорит первое слово. Как он собрался работать патологоанатомом, Эммануэль не сильно смог понять. Мариус Понмерси не глупый парень – наивный, конечно, до кончика своего веснушчатого носа, но знает пять иностранных языков и успешно изучает филологию немецкого. Толковые вещи иногда говорит, когда перестает влюбленно рассматривать Козетту Фошлеван – странно, что слюни не текут; зато он читал Ницше и Гёте в оригинале, тут Грантер мысленно позавидовал ему. Филипп Комбеферр – приятный собеседник, только чуть необычный в поведении. Он чем-то напомнил Джораха Мормонта из Игры Престолов, только Грантер не мог понять чем: то ли взглядом, то ли учтивостью в обращениях.

Курфейрак был везде и светился непонятно от чего: он тискал Жеана за щеки, пока тот хохотал и отбивался от него подушкой, через секунду уже обнимал за плечи Анжольраса, заваливал тысячами вопросов Фейи и дразнил Мариуса. “Наверное, от него будет болеть голова больше всего, – Грантер со вздохом потёр глаза, – но парень добродушный, тут не поспоришь.”

А вот Анжольрас немного замкнутый и резковатый Грантер наблюдал за ним, сидя возле окна – красивые, даже аристократичные черты лица, пронзительный взгляд и золотые кудри; и просто удивительная наивность в идеалах. “Дурак или герой – смотря с какой стороны посмотреть”, – решил Грантер.

Они просидели до поздней ночи, почти до утра, пока Жеан не заметил, что Анжольрас заснул, положив голову на руки, сидя за столом Грантера, и, в итоге, вся орда революционеров решила остаться в книжном магазине ночевать. Исключение составила Козетта, которая извинилась и сказала, что ей нужно было вернуться домой несколько часов назад. “Дети”, – покачал головой художник.

Добродушный Прувер предложил Курфейраку спать на его месте на кровати – от такого заявления художник скривился и пригрозил им пальцем со словами «если кровать будет громко скрипеть, будете спать на улице». Кучерявый Курфейрак покраснел так обильно, что Жоли испуганно пробормотал, что у того жар. Но, на самом деле, хипстер оказался невинным мальчишкой, и подобного рода шутки его смущали. Странно – художник был уверен, что кто-кто, но этот Курфейрак уж точно повидал разное.

В итоге диванчик в гостиной разложили и там умостились Жоли, Комбеферр и Мариус. Эпонина, обозвав всех лузерами, вытащила свою раскладушку и поставила возле стола Грантера; сам же Эммануэль собрался спать на кровати возле Прувера и Курфейрака. «Мы расскажем страшилки!» – радостно объявил Прувер и получил в ответ от Грантера лишь уставший зевок.

– Ты стареешь, Эр, – с неодобрением сказал Жеан, расстроившись.

Смущал художника один факт: несмотря на весь балаган, походящий на шум при взятии Бастилии, Анжольрас спал как убитый. Да ещё и сидя.

– Не буди его, – положив руку на плечо Грантера, отозвался Комбеферр. – Он мало спит, а если удается выспаться, то будет спать хоть стоя. Так что не трогай.

Хозяин книжной лавки задумчиво почесал подбородок и пошел в спальню. Там он порылся в вещах и нашел покрывало, которым иногда Эпонина, со словами «простая истина, которую знают все женщины и геи – не надо всегда все убирать в квартире, просто накрой это пледом и радуйся», прикрывала завалы в гостиной. Грантер сгреб пестро-фиолетовое покрывало и вернулся обратно в комнату, в которой Мариус испуганно рассказывал Тенардье, как его в детстве укусила оса в нос. Аккуратно укрыв плечи Анжольраса, художник посмотрел на его тихо сопящее лицо и вздохнул.

– Отбой, детки, – потирая глаза сказал Грантер и выключил свет.

Странно, но Эммануэль Грантер отлично себя почувствовал утром. У него даже не было ощущения, что его на теле усердно танцевали самбу на тракторах. Рядом, крепко обняв Курфейрака, спал со счастливым лицом Прувер. Грантер задумался, а убрал ли он всякие штуки из-под подушки. Потому что Эпонина, Прувер и Грантер спокойно могли устроить оргию, используя все возможные игрушки. Никто из троицы не находил это отвратительным, когда абсолютно обессиленными падали на эту самую кровать, запутавшись в собственных руках-ногах. Один раз, правда, Эпонина напугала обоих. Потому что через пару дней ее начало тошнить. Грантер уже свыкся с мыслью, что так они и будут жить втроем – два папы и беременная мама. Но все оказалось проще – Тенардье отравилась суши.

Аккуратно переступив через спящих Курфейрака и Жеана, Грантер вылез в коридор и увидел, что Анжольрас уже успел куда-то уйти, сложив покрывало. Он обнаружился на кухне.

– Доброе утро, звёздный свет, Земля говорит: “здравствуй”, – потягиваясь, тихо произнес Грантер.

Люсьен как-то потерянно на него посмотрел, а потом кивнул.

– Мы проспали первую пару, – расстроенно сказал он.

– Ничего, ещё будут, – отмахнулся художник, подойдя к раковине. Открутив кран, он плеснул на себя холодной воды и застонал от удовольствия.

– Знаешь, что самое странное? – послышалось со стороны Аполлона.

– М? – умываясь, спросил художник.

– То, что я не чувствую угрызения совести, – расстроенно ответил Анжольрас, чем рассмешил Грантера.

Так произошло, что эти горе-студенты начали очень часто появляться в книжной лавке. Курфейрак предложил назвать её «Мюзеном», но Грантер был категорически против. Изменили ли они жизнь Прувера, Понины и Грантера? Возможно. Грантер ругаться начал меньше, теперь он язвил, но в более мягкой форме, особенно, когда замечал Комбеферра, краснеющего каждый раз сталкиваясь с Эпониной. Девушке приносило странное удовольствие смотреть на его смущенный взгляд и светскую беседу, которую они постоянно вели, даже если не виделись пару дней; бессмысленные фразы и обороты речи.

– Зима будет холодной, а значит и поздняя весна, вы слышали?

– Воздух Парижа, да и сами люди промерзнут насквозь. Вся надежда на глинтвейн – другому доверять нет смысла.

– Особенно людям?

– И их мыслям.

Филипп смотрит на неё с вязкой тоской, когда она не видит, и Грантер понятия не имеет, чем ей не угодил Комбеферр, но зато он понял, почему сравнил его с Джорахом.

Возможно, Эпонине Тенардье льстило такое отношение, почти боготворение, ведь раньше она терпела только пошлое отношение и довольно плоскую любовь. Чего стоил один её парень, Монпарнасс! Или странные отношения с Прувером и Грантером, походившие на инцест, ведь она не любила их как мужчин, так, братья, друзья детства. Внешний мир наступал на нее, всегда так делал, заставляя бороться каждый день, а с появлением Комбеферра ей вдруг захотелось, чтобы пострадал кто-то из-за нее. Эгоизм любви в самой своей сущности – Грантер даже не пытался ее остановить. Знал, что в своей корректной сдержанности Филипп не остановится, он перетерпит, подарив удовлетворение эгоизма Тенардье. Надолго Понину не хватит, она не такая, а пока он ловил ее взгляды и плотно сжатые губы, не выдающие улыбки.

Жеана Прувера взяли на работу в журнал: он приходил из редакции уставший, но абсолютно счастливый; с наступлением холодов он на первую зарплату купил Понине и Грантеру перчатки, а Курфейраку – шарф. Грантер нашел поэту бесплатные лекции об истории литературы, на которые они ходили несколько выходных подряд; сонеты друга стали менее меланхоличными, но не утратили легкости. Эммануэлю было интересно, на долго ли хватит влюбленности в Курфейрака, до того как Жеан перегорит, но Прувер любил, обнимал его, ночевал в квартире Курфейрака, Филиппа и Люсьена, учил того писать простенькие рифмы. Они танцевали в клубах, сплетаясь причудливыми изгибами молодых тел, и Жеан улыбался ровно настолько, насколько нужна поддержка и вера во что-либо.

Грантер совсем чуть-чуть ревновал, что Жеан так просто может быть счастливым.

А потом художник узнал, что Анжольрас готовит протест. Он сам ему рассказал, сидя на стуле, на том самом, на котором в первую встречу заснул. Грантер работал над иллюстрациями и не сразу сообразил, что ему сказали; потом настороженно поднял голову и посмотрел на Люсьена.

– За что на этот раз собрался сражаться, якобинец? – Грантер облизал пересохшие губы, наблюдая, как нахмурился Анжольрас.

– Я только что описал тебе, – со вздохом ответил Люсьен, крутя в пальцах заляпанный чернилами карандаш.

– Хочешь, я расскажу тебе сказку, Анжольрас? – отложив ноутбук, спросил Грантер.

Он чуть пододвинул вбок диван, чтобы сидеть лицом к Анжольрасу. Диван теперь загромождал и без того небольшой проход к дальним полкам. Люсьен молча наблюдал за махинациями художника.

– Не хочу, на самом деле, – тихо сказал он.

– Потому что знаешь, что там будет мораль, – кивнул Грантер. – Правильно делаешь, но я все же расскажу.

Грантер любил сказки за то, что зло там изображалось не иллюзорно, как в реальности, но аллюзорно, порой красиво описывая, заставляя задуматься.

– Много лет назад, в одном славном городе Париже, жила древняя мудрость, а вместе с тем – сильнейшее зло, – Эммануэль поудобней примостился на диване, вытянув вперед ноги. – Мудрость – это сознание людей, которое то засыпало, то просыпалось, когда город был в особой опасности. Зло – это власть, которая управляла городом – дракон, у которого вырастали две новых головы, если срубить предыдущую. Люди знали, что бесполезно сражаться, но в каждую эпоху были отчаянные рыцари, которые яро отдавали себя в жертву, чтобы дракон разодрал их светлые умы и прекрасные тела, – Грантер смотрел на Анжольраса, не моргая. – Что только рыцари ни делали, но их было слишком мало, баррикады были слишком слабые, боевой призыв умирал, как только слетал с их губ. Небо безразлично отражалось в их неживых глазах, а люди тихо радовались, что Дракон ненадолго отступил. Нужно ли винить людей? Они ведь только хотели жить, не были готовы жертвовать собой ради призрачный надежд. Их сердца замирали, когда рыцари отчаянно стучали в двери, умоляя укрыть их, помочь ради них самих.

Анжольрас отвел взгляд от холодно-голубых радужек Грантера.

– Никакая революция не спасла бы их, не спасет и сейчас. Неужели тебе мало, что войны идут вокруг нас? Неужели тебе так надоел мир, Люсьен? – после паузы протянул Грантер, чуть наклонив голову с ленивой усмешкой.

– Ты называешь безразличие миром, Эр. Кем ты являешься в этой твоей сказке? Трусом, не открывшим дверь рыцарям? – Анжольрас встал из-за стола и медленно спихнул на пол краски в полупустых тюбиках – он наблюдал, как они рассыпались у его ног. Вслед за ними разлетелись листы из альбома Грантера, которые он только утром отсканировал. – Я презираю твою философию, главной идеей которой является сидеть тихо и не высовываться из своей книжной свалки. Я презираю тебя за это, – процедил он, смотря на художника снизу вверх.

– Тебе идет злость: заметно большее подобие со статуей, – безразлично ответил Грантер.

– Митинг пройдет, и ты меня не остановишь, – Анжольрас наступил на один из листков с иллюстрацией и направился к двери.

– Разве я тебя останавливал, Аполлон? Ты слышишь только то, что хочешь услышать, – не оборачиваясь ответил Грантер, беря в руки ноутбук. – Ты как мальчишка жаждешь внимания, в тебе гормоны бьют ключом, вот ты и бесишься. Удачи и vive la France.

Комментарий к Боги слепы. А люди видят лишь то, что хотят видеть

Название – цитата из книги Джорджа Мартина. Джорах Мормонт сказал ее, или Тирион Ланнистер. Кто-то из них

========== Тирания короля Анжольраса ==========

Люсьен Анжольрас раздраженно стучал пальцами по крышке ноутбука, прикусив губу.

– Они никогда нам не давали разрешение, признаем это, – вздохнул Комбеферр. – Наши мирные протесты всегда перерастали в столкновение с жандармами.

Анжольрас прищурил глаза:

– И что? Ты предлагаешь мне не проводить митинг?

Курфейрак, который лежал на диване и следил за разговором, смотря на них поверх своего телефона, вздохнул.

– Он такого не говорил, не кипятись, Анжольрас. Не то расстроишь Ферра и он опять пересолит жульен. А я, между прочим, голодный.

Филипп едва заметно улыбнулся и опять обратился к Анжольрасу:

– Я подумаю, где можно было бы опубликовать твою статью. Она может произвести резонанс и привлечь внимание. Просто нужно подождать, Люсьен.

Анжольрас устало потер глаза, сидя на краю письменного стола.

– Мы постоянно барахтаемся, за что-то боремся, а результата никакого, поэтому меня это так раздражает. Пойду проветрюсь, – без паузы между предложениями кинул он, быстро пересекая комнату и выходя в коридор.

Курфейрак покачал головой, устроившись поудобней на диване.

– Так, Ферр, ты у нас голова, давай придумаем, как его успокоить.

Комбеферр снял очки и начал протирать их носовым платком из кармана штанов.

– Есть один вариант, но он не понравится Люсьену, – со вздохом отозвался Комбеферр.

Курфейрак тут же повеселел:

– Звучит, как отличный план. Выкладывай, – довольно кивнул он и аж телефон отложил.

Филипп чуть ли не виновато кинул взгляд на входную дверь, будто опасаясь, что там всё ещё стоит их революционный сосед.

– Грантер – иллюстратор, а Жеан и Козетта работают в разных журналах – вот я и подумал, что можно попросить их помочь. Статья Анжольраса, возможность Козетты профинансировать её, поэтические призывы к общественности Прувера и …

– Карикатуры Эра, – просиял Курфейрак и тут же уселся на диване, хлопнув в ладони. – Это убойная смесь, чувак!

– Вот именно, – поморщился Комбеферр, нацепив очки обратно себе на нос. – Анжольрас не согласится никогда в жизни.

Курфейрак почесал затылок, обвёл взглядом комнату и засмотрелся на рабочий стол Анжольраса, на котором лежало несколько листов и оставленный включенным ноутбук.

– Но это же во благо. Мы не покажем ему, если статью таки напечатают.

Филипп задумчиво кивнул, а потом поднялся с дивана.

– Я к Грантеру.

– А я к Пруверу, – подмигнул другу Курфейрак, а потом закатил глаза на фразу Комбеферра о том, чтобы он не забыл в порыве своей страсти спросить у Жеана о статье.

***

Вечер мягко стелился на улицы Парижа, мазками покрывая городской пейзаж сумерками. Филипп Комбеферр очень любил вечера, тогда думалось приятней; Курфейрак тоже обожал это время суток, но только потому, что самые лучшие тусовки и посиделки начинаются именно тогда; Анжольрасу нравились вечера за относительную тишину и спокойствие в квартире и маленьком дворике, который был виден с балкона, но темнота его угнетала, поэтому он всегда плотно закрывал шторы в комнате и включал яркую настольную лампу.

В книжной лавке тускло светились окна, бросая причудливые тени на витрину. Комбеферр задумался, будет ли Лавка украшена к Хэллоуину, или её повседневный образ отлично впишется в концепцию праздника.

Филипп подошел и несколько раз постучал в дверь. Сквозь стекло витрины было видно Эммануэля, который низко склонился над графическим планшетом. В зубах у него была зажата трубка.

Комбеферр не тарабанил, зная, что Грантер его услышал, но просто занят. Минуты через две хозяин магазинчика появился на пороге.

– Таможня, проверьте мешки у него под глазами, – вместо приветствия сказал Комбеферр, улыбаясь.

Грантер усмехнулся и пожал ему руку.

– Кофе будешь? – хрипловато спросил он, закрывая двери.

– Когда ты говоришь кофе, ты имеешь в виду вино? – невинно улыбнулся Филипп, на что Эммануэль только поморщил нос. – Буду, и еще – трубка?

Грантер включил электрочайник, который стоял на краю его стола, и повертел головой в поисках чистой чашки.

– Фейи сделал. Это очень удобно, когда работаешь, не нужно пепел страхивать постоянно, к тому же, сигарета быстро тлеет и обжигает пальцы, потому что я отвлекаюсь и часто забываю про неё, – объяснил Эр.

– Логично, – согласился с ним Филипп. – А где Фейи? На работе?

Художник кивнул и насыпал кофе в чашку, ожидая пока закипит чайник.

– Ты что-то хотел. Чем я могу помочь и почему Анжольрас сам не явился, а послал тебя на ночь глядя? – чуть склонив голову на бок спросил Грантер.

Филипп неловко передёрнул плечами и присел на диван.

– Люсьен не знает, что я здесь, но у меня к тебе просьба. Мне нужна помощь – твои карикатуры на статью Анжольраса. Точнее, на ту тему, которую он там затрагивает.

Выражение лица Эммануэля было непроницаемым. Позади него чайник дзынькнул и автоматически отключился, Грантер налил воды в кружки и молча протянул одну Комбеферру.

– Я на флешке принес его статью. Просто я подумал, что твои карикатуры оживят текст, привлекут внимание читателей, и, кстати, Прувер тоже поможет, – Филипп чувствовал себя отвратительно, сидя под молчаливым взглядом Эра. Он потер рукой шею. – Напишет броский памфлет с призывом к борьбе. И я подумал, что мы сможем издать его в журнале, где работает Козетта.

Филипп посмотрел в глаза Грантеру. Несколько мгновений тот молчал, а потом пожал плечами.

– Если это для тебя важно, то я помогу. Мне не сложно, до моего дедлайна еще неделя. Флешку давай.

Комбеферру стало еще хуже на душе, когда он начал рыться в сумке.

– Только я нарисую карикатуры, которые будут мало чем отличаться от тех, за которые расстреляли редакцию Шарли Эбдо. Они не будут прославлять ваше дело, они лишь покажут реальность, а она не всегда такая бравая, как её описывает Анжольрас или рифмует Жеан.

Филипп вздохнул: он ожидал подобного.

– Но твои карикатуры привлекут внимание, люди будут читать и высказывать своё мнение, – тихо ответил он. – А это безумно важно.

– Наверное. Ну, так что, сделка? – он протянул руку. В тусклом свете одной настольной лампы выражение лица и цвет глаз художника почти не читались.

– По рукам, – Филипп пожал ладонь и передал ему флешку. – Когда Люсьен начнёт ругаться, я скажу, что это была моя идея, не волнуйся.

Грантер положил флешку на стол возле своей трубки, а сам отпил кофе из кружки.

– Мне все равно, Ферр. Я одолжение делаю тебе, а не Анжольрасу.

Шагая обратно домой, Комбеферр низко опустил голову, даже не пытаясь смотреть на дорогу до ближайшей остановки трамвая. Грантер на прощание дал ему почитать Гоголя, непонятно зачем, но Ферр согласился. На душе будто камень лежал: наверное, потому что Комбеферр прекрасно знал, как Анжольрас отреагирует, хотя ещё недавно ему казалось, что Люсьен и Грантер даже неплохо ладили. Анжольрас часто работал, сидя в Лавке за рабочим столом художника, пока тот усаживался на просевшем диванчике, рисуя иллюстрации к сборнику сказок.

Когда Комбеферр ушел, Грантер сел за ноутбук и с неохотой открыл нужный файл. Пробежавшись глазами по первому абзацу, ему показалось, что Анжольрас нашептывал слова ему на ухо, шептал и убеждал, пытаясь вбить ему в голову свои пламенные речи. Это было даже красиво, но так бесполезно, что Эр скривился, как от зубной боли.

Анжольрас писал о свободе слова, о цензуре и о том, что Бибиси и другие крупные новостные порталы скатились чуть ли не в жёлтую прессу, а честных политических и экономических изданий совсем мало. Он предлагал гражданам самим вникать в события и анализировать их, а не опираться на отформатированные идеи марионеток власти. Тогда логическим результатом самостоятельного мышления появится желание получить правду, ответы и избавление от лжи, в которой погрязла Европа. Грантер прокрутил пару абзацев, а потом выхватил фамилию. Ассанж.

Художник разочарованно вздохнул. Вроде не такой уж и бестолковый Анжольрас, а купился на трюк легендарного «мессенджера» Джулиана Ассанжа, которого обвиняет половина Европы, Ближний Восток и США. Читать дальше Грантеру совсем расхотелось, и он закрыл документ, возвращаясь к своим иллюстрациям.

Только он зажал губами трубку, как в дверь опять затарабанили. Нетерпеливо, будто выбить хотели. С нехорошим предчувствием, художник поплёлся к двери и открыл её.

– Я даже не удивлен, Аполлон.

Лицо Анжольраса было раздраженное и уставшее.

– Метро уже закрыто, и я не могу попасть домой, а идти пешком долго, – не дожидаясь приглашения, он прошел мимо Грантера и плюхнулся на диван, от чего тот жалобно скрипнул пружинами. – Чертово метро.

Эммануэль никак не отреагировал на появление «лидера якобинцев». В голове еще эхом звучали обрывки его статьи.

– Можно я посижу здесь?

– Сиди.

– До утра.

– Сиди, – Грантер не предложил ему чая, не смотрел на него, опять склонившись над планшетом.

Анжольраса это устраивало. Он снял ботинки и с ногами залез на диван, потом потянулся и вытащил из-за полки пакет с покрывалом, накинув себе на плечи, а после этого уткнулся в свой телефон.

В тишине, нарушаемой редкими тихими ругательствами под нос со стороны Грантера, было слышно, как тикают старые часы на стене, и как Анжольрас цокал языком, когда очередная страница в интернете медленно загружала статью.

Часа через полтора Люсьен особенно громко фыркнул и откинул голову на подушку.

– Болваны. Они пишут, что Ассанж – это агент, как раньше были агенты КГБ, который вбивает клин между европейцами и США. Что они несут, мсье Ассанж лишь открывал правду, которую скрывали засекреченные архивы лидеров Америки относительно войны в Ираке, или…

– А разве не этим занимались ,КГБ-шники? – не подымая головы спросил Грантер. – Вспомни шестидесятые годы, нарисованные свастики на европейских могилах агентами Штази, а также тысячи убедительных статей о том, как американцы собираются воевать с СССР в Европе. Думаешь, кто эти слухи распространял? Сам Союз. Почему ты не веришь, что Ассанжа подобные люди могут финансировать и сейчас, просто сменив название? Это ведь политика.

Анжольрас повернул голову в сторону Грантера, подняв брови.

– Ассанж – независимый человек, который, рискуя своей жизнью, расшифровал тысячи документов…

Грантер закрыл на секунду глаза и отложил планшет.

– Кому стало от этого легче? Американским солдатам в Ираке? Или мирным жителям?

– Кто виноват, что у страны такой внешнеполитический курс , – вспыхнул Люсьен, но Грантер жестом его остановил.

– Разве действия твоего Ассанжа сделали хоть что-то хорошее, кроме того, как усилили торговлю оружием на Ближнем Востоке? Не его ли провокациями спровоцировали убийство редакции Эбдо? – спокойно спросил Грантер. – Ты хочешь видеть мир лучшим, но ты его видишь однобоким, слишком радикальным. Живи ты во время Французской Революции, наверняка был бы Сен-Жюстом.

– Сен-Жюстом? – безэмоциональным голосом переспросил Анжольрас.

Грантер кивнул:

– Им. Он убивал во имя равенства, принося стране не ожидаемую свободу, а лишь ее призрачную надежду, которая едва заметно парила над ножом гильотины. Помни, Аполлон, что все идеи по своей сути создавались на благо людей, но редко когда они служили во имя добра в конечном итоге.

Люсьен ненавидел эту Лавку. Тут он чувствовал себя волной, которая со всей мощи налетала на скалы, разбиваясь тысячью мелких брызгов. Возможно, Грантер рассуждал здраво, но порой людям не нужны такие спокойные слова, которые убаюкивают мысли об опасности. Порой нужно крикнуть «на баррикады!» и сражаться до последнего. Может быть, Грантер когда-то и верил, но разочаровался. “Какая разница, что думает один единственный человек? Он не станет на пути просвещения парижского народа?” – подумал Анжольрас.

– Над чем ты работаешь? – спросил Люсьен, поднимаясь с дивана.

Грантер криво улыбнулся, вспоминая, что Анжольрас у него это спрашивал минимум раз шесть за последние две недели.

– Над иллюстрациями к сказке «По ту сторону Изгороди». О двух братьях, которые заблудились в странном лесу, полном удивительных явлений и не менее удивительных существ. Хотя всё относительно в нашем мире.

Люсьен чуть наклонился над экраном ноутбука, где уже были готовые работы. На них бегали двое детей: один помладше и почему-то с чайником на голове, и он зачем-то обнимал большую зеленую лягушку, а у второго был красный колпак и мантия.

– А это кто? – он кивнул на персонажа, которого Грантер рисовал в данный момент.

– Зверь, пожирающий души.

Анжольрас уставился на странное существо, у которого из головы росли рога, похожие на ветки старого дерева, а глаза светились желтым огнем.

– И это детская сказка? – с недоверием переспросил он, на что Грантер хохотнул в ответ.

– А ты разве не читал сказок Братьев Гримм? Хотя, что я такое говорю. Тебе родители на ночь, в лучшем случае, читали «Новую Элоизу», а, скорее всего, это был «Социальный контракт».

Анжольрас фыркнул и побрел обратно к дивану.

– Спокойной ночи, – зевнув, сказал он.

– Сладких снов, – отозвался Грантер.

Через какое-то время со стороны дивана послышалось мирное посапывание, и Эммануэль зачем-то решил понаблюдать за спящим Аполлоном. Грантер с грустью думал о том, что Анжольрас мог вынести всё, что угодно, любые разочарования, и в итоге не сдался бы – в нём был сильный дух. Художник покачал головой, а потом Анжольрас повернулся во сне, и теперь на его лицо попадал неяркий свет настольной лампы. Тени на лице сделали его черты резковатыми и контрастными, а губы выглядели бледными, тонкими и изящными.

– Черт, – пробормотал Эр.

Ему нужно было работать, презентация книги приближалась, он должен был нарисовать карикатуры, о которых просил Комбеферр. Ему совсем не стоило рассматривать скулы Анжольраса, скользить взглядом вдоль его руки, которая безвольно свисала над полом, запястья, на которых чуть выпирали косточки; золотистые волосы, спадавшие на лицо, яркость которых притихла в полумраке, и почти неживая мраморность кожи.

Ладони Грантера вспотели. Это неправильно. Лучше бы Анжольрас не приходил сюда, никогда не появлялся на пороге Лавки, ведь он больше идея, чем человек, а идеи нельзя полюбить, нельзя обнять.

Эммануэль заставил себя отвернуться от спящего Анжольраса, и опять принялся рисовать Зверя. Промучался он до трёх утра, а потом без сил положил голову на стол и провалился в сон.

Ему снилась Франция, и судя по событиям, это была Великая Французская Революция. Грантер стоял на большой площади в самом центре толпы, которая кричала одну и ту же фразу: «смерть тиранам». Эр повернулся и увидел залитый алой кровью эшафот, к которому неторопливо подъезжала повозка, в которой сидели осужденные с криво остриженными волосами. Среди них был Анжольрас: кто-то разбил ему губы, и засохшая кровь тонкой струйкой застыла на подбородке и накапала на белую рубашку.

Грантер вздрогнул, крик застрял в горле. Он попытался подойти к повозке, чтобы освободить Анжольраса, или остановить казнь, но многорукая толпа его оттесняла всё дальше от приговоренных. Через минуту Анжольрас уже стоял на эшафоте. Яркое солнце заливало всё своими лучами. Люди притихли, когда Люсьен посмотрел на них снизу вверх. Его руки были заведены за спину и связанные веревкой – приговоренный король, не потерявший достоинства. Был ли на нем терновый венок или все же корона? Или кокарда с триколором? Грантер не мог разобрать.