Текст книги "Игры с временем (СИ)"

Автор книги: Графит

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 7 страниц)

Когда Рэдрик Тревельян, словно ошпаренный, выскочил из своих покоев и широкими скачками помчался в сторону крепостной стены, он чуть не столкнулся с Лизеттой.

– Инквизитор, я хотела сказать…

– Позже!

***

Лизетта проводила его взглядом, махнула рукой в латной перчатке, вздохнула и решила: не судьба.

========== 2. Есть многое на свете… ==========

– Магистр, а я вас вижу!

– Аналогично!

Солас, он же Фен Харел, Ужасный Волк долийцев, он же Занудная Лысина, сидел на иллюзорном камушке в Тени и смотрел, как Герион Алексиус и Гвендолен Тревельян перекликаются с разных сторон пространственно-временного туннеля. Со стороны Алексиуса – и Соласа – лежало Убежище, каким оно было до нападения Корифея. Гвендолен стояла в шахте Кэл Шарока, и за ее спиной гном-рудокоп махал киркой.

Когда поутру Гвендолен явилась к Соласу и попросила провести ее по местам в Тени, где отчетливее всего были видны следы прошлого, он не пришел в восторг. А уж когда выяснилось, что, помимо Гвендолен, нужно будет терпеть общество того самого Гериона Алексиуса, который едва не угнал в рабство толпу магов, Солас вспылил. Маги не интересовали его – они были ничем не примечательны, но рабство он на дух не переносил. А после того как Солас кратко, минут за пятнадцать, изложил свои взгляды, оказалось, что Гвендолен и Алексиус уже приготовились к путешествию в Тень и ждут только его.

– Слышимость хорошая, видимость тоже, – сказала Гвендолен, выходя из туннеля. – Что вообще-то странно. Если бы там на самом деле было прошлое, то я не должна была вас видеть, потому что смотрела из прошлого, а во времена Кэл Шарока никакого Убежища не существовало, и вас, magister, – тоже!

Выпалив это, она уставилась на Соласа, как будто он был виноват в окружающих странностях.

– Есть многое на свете, дитя человеческое, что разум еще не постиг, – монотонно затянул Солас. Эту фразу он составил и вызубрил вскоре после знакомства с Тревельянами. Иногда после общения с этим семейством Солас чувствовал, что еще немного – и он снова начнет обнимать сам себя и хихикать, как в старые недобрые времена.

Со старшим, Рэдриком, было проще. Он знал о магии ровно столько, чтобы не шарахаться от нее в ужасе. Ему хватило соображения оставить при себе Коула, несмотря на протест мадам де Фер. Он внимательно слушал истории Соласа и даже задавал вопросы. Неизвестно, сколько знаний оседало у него в голове, но в целом он вел себя пристойно.

Его сестра, Гвендолен, тоже слушала внимательно, и на этом сходство заканчивалось. Сначала Соласу даже импонировал ее интерес, однако потом Гвендолен открыла рот и начала задавать вопросы. И до сих пор не прекратила. Если бы на голове у Соласа остались волосы, они встали бы дыбом. О магии эта кошмарная женщина знала только то, что ей преподали в Круге где-то в захолустье Вольной Марки – то есть, по меркам Фен Харела, ничтожно мало. Но это не мешало ей вести себя так, словно она намеревалась разобрать весь мир на детали, как гномий механизм, изучить его работу, а потом собирать, как вздумается. Она задавала вопросы умные, вопросы глупые, вопросы, смысла которых Солас не понимал, вопросы без ответа, вопросы, ответ на которые был очевиден любому мыслящему существу. Но вопросы были половиной беды. Получив ответы, Гвендолен принималась строить предположения, выдвигать теории и даже делать какие-то выводы, иногда совершенно абсурдные, но порой оказывающиеся близкими к истине. Солас подозревал, что в детстве маленькая Гвен вскрывала мягкие игрушки и разбирала заводные.

Сейчас ее интересовало, как работает туннель, связавший две точки Тени, и Солас вовсе не собирался облегчать ей задачу. Тем более, что и не очень-то мог… Во времена Арлатана он не был ни архитектором, ни строителем. Попытался как-то присоединиться к возведению очередного моста, но после объяснений старшего мастера в духе «вот эту загогулину сгибаешь по трем направлениям, а как фурыкнет и тахионы полетят – суешь в эту щелочку, она чвякнет, и тогда уже смотришь, чтобы пятьдесят лет туды, двести – сюды» не выдержал и сбежал.

– Если мы видим друг друга через эту дыру, – задумчиво сказала Гвендолен, – значит, находимся в одном и том же времени. Это факт.

– Несомненно, – подтвердил Алексиус.

– Но тогда… получается, в Тени мы все-таки не имеем дела с подлинными событиями прошлого. Это просто… изображения? Чьи-то воспоминания? Фантазии? Убежище вполне можем помнить мы сами, а как быть с Кэл Шароком?

– Девочка, – Алексиус свел седые брови, – что я тебе говорил про преждевременные выводы и ничем не подкрепленные теории?

– Сначала факты и доказательная база, потом все остальное, – вздохнула Гвендолен.

– Вот именно. Приступим.

Они достали из наполовину утопленного в снегу дощатого ящика пару песочных часов, которые различались только цветом песка, угольно-черным в одних и ярко-розовым в других. Когда Гвендолен и Алексиус явились к Соласу с ящиком часов, он сначала не поверил своим глазам и спросил, не собираются ли они войти в Тень во плоти, как Корифей, и еще затащить с собой кучу всякого барахла?

– Моего брата ты привел в Убежище в Тени со всем, что было на нем надето. И даже с куском гальки, который он подобрал на Штормовом берегу, в кармане.

– Но ты же понимаешь, – мягко, как у душевнобольной, поинтересовался Солас, – что все эти вещи были иллюзорны?

– Разумеется, – Гвендолен кивнула. – Но всегда проще, если предмет, который тебе необходимо вообразить, находится перед глазами, не находишь? Особенно, если это точный прибор.

Гвендолен взяла черные часы и снова полезла во временной туннель.

– Порядок! – донесся ее голос из далекого Кэл Шарока.

– По команде, – велел Алексиус. – Primo, secundo, tertio…

На “quarto” он повернул розовые часы, песок посыпался в колбу.

Солас вздохнул и вытер и без того сухой лоб. Ему, видевшему сложные приборы Арлатана, все эти фокусы с примитивными песочными часами напоминали развлечения дикарей, которые призывали на себя благословение придуманных богов плясками у костра и битьем в барабан. Он подпер подбородок рукой и погрузился в мысли об утраченной сфере и ее возвращении.

Он дошел до идеи свернуть четвертое измерение, когда Алексиус и Гвендолен хором крикнули: «Есть!» Солас, который мысленно стягивал сферу в сингулярность, вздрогнул и очнулся. Гвендолен вылезла обратно и поставила часы в ящик.

– Итак, доказано, что скорость времени в обеих точках одинакова!

Алексиус закатил глаза. Соласу показалось, что он сейчас стукнет Гвендолен по пальцам часами за неимением учительской линейки.

– Сколько раз тебе говорить! Скорость течения времени всегда и везде постоянна – и это одна секунда за секунду! Мы сейчас подтвердили, что на обоих участках Тени скорость пересыпания песка одинакова – и то лучше провести опыты в нескольких точках.

– А вы не думали, – злорадно сказал Солас, которого сбили с оригинальной мысли, – что Тень может подстраивать скорость течения песка под ваши желания и воображение? И что ваши часы остаются часами, пока вы думаете о них, как о часах, а фактически могут стать чем угодно?

К чести Алексиуса, он не дал себя подловить. А вот часы Гвендолен превратились в утку, взлетели, печально крякнули и скрылись за церковью.

– Я сейчас воображу новые, magister, – поспешно сказала она, – точные.

– Гвендолен! То, что твое воображение здесь назовет точными часами, не обязательно станет точными часами, у них не будет материального объекта для сравнения! Когда вернемся в Скайхолд, найдешь и прочтешь книгу магистра Барнабуса «Воображая невообразимое». И еще труд Гонория Долготерпеливца…

– А он что написал?

– «Искусство не поддаваться на провокации». Продолжаем. План Б. Primo, secundo…

Соласа было трудно удивить, но даже его жизнь не готовила к тому, что сестра Инквизитора и тевинтерский магистр заведут в Тени ривейнскую пиратскую песню, отстукивая ладонями ритм. Пели они без особого выражения, но очень сосредоточенно. Гвендолен развернулась и, продолжая петь и хлопать, скрылась в туннеле, ее голос доносился оттуда приглушенно и порождал эхо. Алексиус успел спеть два куплета, в которых прославлялись мужские достоинства ривейнцев и женские прелести куртизанок, Гвендолен вернулась на очередном припеве. Они еще раз хлопнули в ладоши и остановились.

– На «эге-гей».

– На «эге-гей».

– На третьем, – уточнил Алексиус.

– На втором. Ой, нет, на третьем. На третьем «эге-гей». Сходится.

– Скорость течения звука тоже… – завел Солас, но Алексиус перебил:

– Для цели нашего исследования это неважно. Подстраивается ли Тень под нас или мы под Тень, важно следующее: близлежащие объекты в Тени находятся в одном времени и субъективное восприятие времени на разных ее участках совпадает, пока не доказано обратное.

– Вопрос в том, какое это время, – сказала Гвендолен.

Она села прямо на землю, скрестив ноги по-хасиндски.

– Допустим, – сказала она, – время Тени совпадает с временем материального мира. Тогда Убежище, которое мы видим, – просто плод нашей фантазии, подкрепленной воспоминаниями. Этому ничто не противоречит.

– Дальше, – Алексиус кивнул.

– Дальше… дальше у нас есть Кэл Шарок. Если Убежище – плод нашего воображения или воспоминаний, то и Кэл Шарок должен кто-то помнить, представлять или видеть во сне. Гномы не видят снов. Не говоря уже о том, что Кэл Шарок давно заброшен. Кто может помнить старый гномий тейг таким, как он был века назад?..

– Архидемон, – ехидно подсказал Солас, которого так и подмывало обернуться Ужасным Волком. – Вроде бы сейчас он как раз спит.

К его удивлению, Гвендолен и Алексиус переглянулись. Алексиус пожал плечами и развел руками. Гвендолен подскочила и со словами: «Сейчас проверим!» – побежала в сторону Кэл Шарока и скрылась.

Солас заглянул в туннель. Гвендолен разговорила гнома с киркой – правда, теперь он отложил кирку и пил пиво из кружки, закусывая чем-то вяленым и подозрительным на вид. На бородатом лице гнома читалось недоверие и опаска. Гвендолен, видимо, решила, что улыбкой завоюет доверие собеседника, и скалилась так, что еще немного – и показались бы зубы мудрости. По ходу разговора она успела осмотреть кирку гнома, потрогать его каску и сунуть нос в опустевшую кружку. Когда она, наконец, отстала от бедняги, тот за ее спиной сделал охранный знак от нечисти.

– Если архидемон помнит не просто Кэл Шарок, – сказала Гвендолен, вернувшись, – но и простого рудокопа Бегто по прозвищу Выбей Зуб, то это какой-то на редкость общительный архидемон.

– Есть еще вариант фантазии, – напомнил Алексиус. – Быть может, какой-нибудь писатель вроде почтенного мастера Тетраса решил сочинить историю о Кэл Шароке и населил его персонажами вроде такого Бегто. Прозвище уж очень в духе романов. Да и летописи гномьих Хранителей нельзя сбрасывать со счетов.

– Насколько я знаю, о Кэл Шароке не осталось летописей…

– Найденных летописей, девочка. Найденных.

– Тоже верно. Значит, без Лелианы все же не обойтись. Хорошо, что у нее слабость к Серым Стражам, без них на Глубинные Тропы не сунуться… Зато, если мы найдем подтверждение!..

Гвендолен прошлась туда-сюда, оставляя в снегу следы, которые тут же сглаживались.

– Это ведь будет значить, что мы на самом деле можем соприкоснуться с теми, кто жил в прошлом, пусть даже они – видение!..

– А кто тебе сказал, дитя человеческое, – не вытерпел Солас, – что это они – твое видение, а не ты – их? Ваша людская привычка считать себя центром мира до добра не доведет!

Он думал, что Гвендолен рассердится, да и подначка-то была пустяковая: счесть себя чьим-то видением в Тени было бы бредом, достойным пера даже не Варрика, а кого-то из низкопробных писак. Однако лицо Алексиуса вдруг вытянулось, а Гвендолен застыла, шевеля губами, с которых срывались отдельные слова вроде «равноправие времен», «микросостояния мира в разных периодах» и «множественность точек отсчета».

– Солас, ты гений! – вскрикнула она вдруг, кидаясь Соласу на шею, и звучно поцеловала его в щеку.

– Нет-нет-нет! – Солас взял ее за плечи и опасливо отстранил от себя. – Даже здесь, в Тени, это неправильно!

– Да ладно тебе, зануда! – Гвендолен засмеялась. Под ее взглядом Солас вдруг понял, что в ближайшее время ему лучше держаться подальше. Жажду познания, которую излучал этот взгляд, не могла утолить вся библиотека Скайхолда. А Солас на примере Гериона Алексиуса увидел, что происходит с теми, кого леди Тревельян выбирала себе в учителя, – Инквизитор попросту отдавал несчастных в ее полное распоряжение. Не то чтобы Солас всерьез думал, что Рэдрик способен на такую подлость, но… лучше все-таки было напроситься в ближайший поход Инквизитора.

– Возвращаемся, – сказал Алексиус. – Здесь мы подтверждений уже не найдем. Гвендолен, все тщательно законспектируй.

– Да, magister.

Когда в Скайхолде маги уходили, оставляя Соласа в блаженной тишине его комнаты, Гвендолен обернулась в дверях.

– Солас, скажи, а когда ты путешествовал по Тени, ты хоть раз натыкался на видения будущего?

– Нет, – Солас пожал плечами. – Тень – не собрание пророчеств и прорицаний.

Гвендолен кивнула и вышла, не сказав ни слова.

Каллен столкнулся с Гвендолен в коридоре и сначала не поверил своим глазам. С одной стороны, срочный доклад Рэдрику больше не требовался, да и самому ему полегчало. С другой же…

– Гвендолен! – позвал он. – Мне сказали, что ты уехала…

– Куда уехала? – она удивленно моргнула. – Наверное, что-то напутали. Я была в Тени, но вряд ли это можно назвать отъездом.

Каллен поморщился. Как большинство храмовников, походы в Тень он считал необходимым злом. Мысль о том, что кто-то из магов может получать от этого удовольствие, казалась ему противоестественной, как казалось бы противоестественным чье-нибудь желание намазаться медом и сесть на муравейник.

– Вообще-то мне доложили, что ты взяла лошадь и выехала из Скайхолда.

– Выехала?

– Рысью. Напевая одну из песенок Мариден.

«Немного не дотягивала верхнее «ля», командир», – доложил капрал Вейстен, который до вступления в Инквизицию пел в церковном хоре Хайевера.

– Я не знаю ни одной песни Мариден, – ответила Гвендолен и спохватилась: – Эй, а с чего вдруг тебе отдельно докладывают о моих передвижениях?

Каллен вдруг вспомнил, что еще ни разу не рассматривал потолок в этом коридоре, и решил немедленно наверстать упущенное.

– Кхм… когда Инквизитор в отъезде, мой долг присмотреть за тобой…

Гвендолен взяла его за меховой воротник и тряхнула, вынуждая посмотреть на себя.

– Каллен,– отчеканила она, – моего братца уже не переделать, но, ради Андрасте, забудь фразу «я должен за тобой присмотреть»! Я слышала ее так часто, что скоро начну бить в глаз где-то на слоге «смо».

Каллен вздохнул. Гвендолен Тревельян и страх находились в его сознании рядом со второго мига знакомства, когда он разглядел посох у нее за плечом. В первый миг он увидел глаза. Конечно, их отношения развивались. Сначала он побаивался ее, а потом – за нее. Гвендолен постоянно держала его в тонусе – так бодрит маленький ураган, который пока что резвится по соседству.

– В любом случае, – сказала Гвендолен после паузы, – я никуда не уехала.

– Да, – согласился Каллен.

– Тем более, распевая дурацкие баллады.

– Да, – тут Каллену пришло в голову, что галлюцинации – верный спутник человека с лириумной зависимостью, и радости ему эта мысль не добавила.

– Твой доносчик… соглядатай… в общем, твой человек наверняка меня с кем-то перепутал, – быстро сказала Гвендолен. – У меня ничем не примечательная внешность. Вот если бы я была горбатая, или без руки, или…

– Спасибо, меня все устраивает, как есть, – торопливо сказал Каллен. Она погладила его по щеке.

– Надеюсь, при тебе за мной следить не будут?

– Мои люди поймут, что я могу при… позаботиться о тебе самостоятельно.

– А раз так, давай сбежим.

– Сейчас?

– Нет, – Гвендолен вздохнула. – После ужина. До этого мне необходимо поговорить с Лелианой.

За время знакомства с Лелианой Гвендолен вывела для себя одно правило общения с ней: не пытайся хитрить с тайным канцлером. Почему-то, как только Гвен пыталась прибегнуть к уловкам, всегда оказывалось, что Лелиана все предусмотрела и была на три шага впереди. Конечно, если играть честно, Лелиана тоже была на три шага впереди, но тогда Гвен хотя бы не путалась в собственных словах.

– Кэл Шарок? – спросила Лелиана, выслушав просьбу. – Это возможно, конечно… Но вы уверены, леди Тревельян, что наши вложения окупятся? Подобная экспедиция обойдется недешево.

– Вы говорите, как мой брат.

– Конечно, ведь он подписывает счета у Жозефины. И все же. Вы уверены?

Гвен вздохнула и посмотрела в глаза Лелианы. Если глаза – зеркало души, то в глазах сестры Соловей отражались только чужие души, но не ее собственная. Глядя в эти глаза, хотелось думать о чем-то невинном вроде бабочек и цветочков. Просто из инстинкта самосохранения.

Никогда не ври тайному канцлеру.

– Нет, – сказала Гвен. – Я не могу за это поручиться. Равно как мой брат не может поручиться, что сможет спасти мир. Мы, Тревельяны, не привыкли давать слово, если не знаем, сможем ли выполнить обещание.

– Ваш брат – другое дело, – возразила Лелиана. – Он и его метка – наша единственная надежда. А для чего рисковать деньгами и людьми для вас?

– А для чего вы собираете информацию? – Гвен пожала плечами. – У вас пылится в сундуках куча рапортов и отчетов, которые, быть может, никогда не пригодятся. Зато, если уж пригодятся, то прогремят на весь Скайхолд. С магией так же. Сначала тебе просто любопытно, потом ты ищешь оборванные концы и собираешь доказательства, а потом либо все лопнет, как мыльный пузырь, либо уж грохнет так, что у всех уши заложит. Оно так работает.

– И вы надеетесь, что заложит уши?

– Я надеюсь, что оно грохнет.

– Я пошлю людей, леди Тревельян, – сказала Лелиана, не сводя глаз с Гвен. – Хотя бы для того, чтобы предмет ваших поисков не грохнул в чужих руках.

– Спасибо, Лелиана, – Гвен почувствовала, как мелко и противно у нее затряслись коленки, и поспешила к спасительной лестнице в библиотеку.

– Леди Тревельян, – окликнула ее Лелиана, когда нога Гвен уже коснулась первой ступеньки, – почему вы не поехали в Орлей?

– Потому что я туда и не собиралась, – удивилась Гвен и сбежала по ступенькам так быстро, что еще немного – и позади остался бы размытый след.

========== 3. Бабочка может умереть ==========

Рэдрик Тревельян целовался у себя в комнате с Дорианом Павусом, и это было самой удачной идеей из всех, что пришли к нему в последнее время. После восстания мертвецов на Священной равнине, восстания каких-то идиотов на Изумрудных могилах и новостей о готовящемся восстании в императорском дворце Орлея Рэдрик чувствовал, что ему нужен перерыв. Правда, чем дольше они с Дорианом целовались, тем отчетливее Рэдрик понимал, что и в покоях Инквизитора кое-что готово восстать, но теперь он не собирался препятствовать естественному ходу событий, в то время как все остальные перечисленные волнения подавлял безжалостно и молниеносно.

– Я давно хотел… – горячо шепнул ему на ухо Дориан, и у Рэдрика по спине побежали мурашки, но что конкретно хотел Дориан, осталось тайной. Скрипнула дверь.

– Простите, у меня просто не было выбора, – скороговоркой выпалила Гвендолен и снова скрылась в коридоре.

– Я не понял, – после короткой неловкой паузы протянул Дориан, – стремление подглядывать за интимной жизнью родни – это у вас семейное? Не знаю, как у вас, а у нас на Севере это считается непристойным.

– Издержки жизни в большой семье, – буркнул Рэдрик. – Всегда найдется какой-нибудь кузен, который будет таращиться в окно, или дядюшка в кустах у беседки. Семья может разъехаться по миру, а навык останется.

– От этого есть надежное средство.

– Магия крови?

– Запертая дверь.

–А что, так можно было? – притворно удивился Рэдрик.

Дориан гордо выпрямился. Если учесть, что он сидел на подлокотнике кресла, стоило отдать должное его умению балансировать.

– Южане, – провозгласил он, – воистину еще не избавились от пережитков своего варварского прошлого. Уверен, что и в искусстве любви вы отстали от цивилизованного мира. Валяетесь на сеновалах, не снимая сапог…

– Я обучаемый. И просвещенный, – заверил Рэдрик. Глаза Дориана хищно блеснули.

– На слово не поверю.

Проверка только началась, и Рэдрик успел задуматься, насколько серьезно Дориан войдет в роль экзаменатора, когда снова раздался скрип.

– Брат, я хотела… О!

– Да что же ты хочешь каждые пять минут? – заорал Рэдрик. – В прошлый раз не было ясно, что я занят?!

– Пять минут? Прошлый раз?.. А. Да. Конечно. Прости. Удаляюсь.

– Стоять, – скомандовал Рэдрик, сверля взглядом спину Гвендолен. Он уже догадался, откуда ветер дует, и эта догадка ему очень, очень не нравилась. – Признавайся, что ты еще натворила.

– Лучше я вас оставлю…

– Ты уже испортила, что могла. Выкладывай. Немедленно.

– Немедленно – не могу, – отрезала Гвендолен. – Пять минут, и я в твоем распоряжении.

Она вышла. Из-за двери донесся удаляющийся топот сапог по лестнице. Рэдрик старался не смотреть на Дориана.

– Говоришь, это семейный навык? – сказал тот. – По-моему, так настоящий талант… Ого, да ты краснеешь, amatus!

– Как ты меня назвал? – Рэдрик почувствовал, что сердце у него, вопреки законам физиологии, занимает всю грудную клетку. Дориан скорчил насмешливую гримасу.

– Подарить тебе словарь тевене или у сестры одолжишь?

– У меня, наверное, талант к языкам, – сказал Рэдрик. – Без словаря понял.

Быстро выяснилось, что слова «языковой талант» можно толковать очень по-разному, а на слово Дориан по-прежнему не верил, требуя доказательств.

– Она сейчас придет, помнишь? – вскоре шепнул он, отстраняясь и приглаживая усы. – Это ты с детства привычный, а я боюсь, что третьего раза не выдержу.

Он изящно спрыгнул с подлокотника – и как раз вовремя. В дверь дробно постучали.

– Войдите, – мрачно сказал Рэдрик.

– Все одеты? – спросила Гвендолен, заходя. – Ну вот, я здесь. Что ты хотел узнать?

Рэдрик про себя старался так подобрать слова, чтобы вопрос одновременно продемонстрировал всю его глубину негодования и дал понять, насколько неуместно появление сестры в спальне брата, когда брат с кем-то целуется. Пока он думал, Дориан спросил:

– А почему пять минут? Дискретность?

– Не совсем, – Гвен мотнула головой. – Нельзя переноситься в прошлое более, чем на десять минут – я имею в виду, при нормальном магическом фоне. Между моими появлениями прошло пять минут, значит, еще пять у меня осталось в запасе, чтобы подготовиться и перенестись.

Дориан кивнул – походило, что методы работы Гвен его интересовали куда больше, чем все остальное. Чем то, например, что его только что застали в недвусмысленном положении с Инквизитором. С парой расстегнутых пряжек, на которые Рэдрик теперь старался лишний раз не смотреть.

– А теперь не для магов по порядку, – потребовал Рэдрик. – Что именно ты сделала?

Гвендолен возвела глаза к потолку и принялась монотонно перечислять.

– Зашла к вам, поговорила, вышла, спустилась в закуток под лестницей, пожала руку самой себе, поздравляя с удачным опытом, провела несколько магических манипуляций, перенеслась на десять минут в прошлое, поднялась наверх, заглянула к вам, извинилась, спустилась под лестницу, дождалась себя, убедилась, что благополучно перенеслась, поднялась обратно. Зачем ты поселился так высоко? Еще бы с воронами Лелианы на чердаке жил.

– Ты ведь пошутила, да?.. – слегка дрожащим голосом спросил Рэдрик. – Про руку?..

– Пошутила, пошутила.

– А про встречу с собой? – спросил Дориан, прищурившись.

– А про встречу – нет.

– А это не будет иметь непредсказуемых ужасных последствий? – уточнил Рэдрик, который решил впредь закрывать дверь на три засова и еще шваброй подпирать.

– Каких это? – удивилась Гвендолен. – Непредсказуемые последствия могут быть от твоего столкновения с Корифеем. А от встречи с собой никаких ужасных последствий быть не может. Кроме душевной травмы разве что, но у меня крепкая психика.

Рэдрик представил, как он встречается с самим собой из времен сразу после Конклава. Ему вдруг захотелось похлопать этого славного растерянного парня по плечу и пообещать, что все будет не так ужасно, как показалось поначалу. То есть… все равно ужасно, но не так, чтобы очень. Представив подобное поощрение, Рэдрик рассудил, что лучше уж вообще ничего не объяснять. А потом вспомнил, что переместиться можно только на десять минут, а десять минут назад ему ничье вмешательство не требовалось. Даже наоборот.

– Но ты же меняешь прошлое, – с некоторым трудом вернулся он к своей мысли. – Вдруг… не знаю, ты наступишь на какую-нибудь бабочку, которая без тебя жила бы спокойно, и в мире разразится катастрофа.

– Рэд, – сказала ему сестра с восхищением, – ну и воображение у тебя! Может, тебе книги писать? Не хуже, чем у Варрика, выйдет.

– Ну тебя!.. Нет, серьезно.

– Если серьезно, – Гвен села на край стола и принялась болтать ногами, – то это чушь. Прошлое нельзя изменить. Совсем. Если твоя бабочка умрет, то… бабочка умрет. И все.

– Но как же? Ведь ты появилась там, где тебя не было!

– Как же не было? Была! Я же объяснила: я вышла, спустилась под лестницу…

– Но пока ты не прочитала заклинание, тебя не могло быть в прошлом!

– Как же меня не могло быть в прошлом, если я там была и заглядывала к вам?!

Брат и сестра уставились на друга, одинаковым жестом ероша волосы на рыжих затылках. Переговоры зашли в тупик. Нужен был посредник и миротворец, и эту роль взял на себя Дориан.

– То есть, Гвен, ты хочешь сказать, что прошлое – это константа?

– Да, – подхватила Гвендолен, – прошлое – это константа. Его нельзя поменять, переписать, исправить, это тебе не отчет для Лелианы. Если я появилась в прошлом во втором экземпляре, значит, через десять минут прочту заклинание, которое меня туда перенесет. Иначе не может быть, понимаешь? Парадоксов не существует. Все, что происходит, происходит. Мы не в силах этого изменить.

– Но если парадокс все-таки получится?.. Ты перенесешься в людное место… Только не экспериментируй, ради Создателя! – спохватился Рэдрик, с ужасом представив, что будет, если его сестра приложит свой энтузиазм к созданию парадокса.

К его облегчению, Гвендолен покачала головой.

– Значит, меня не заметят. Или решат, что я всегда была рядом, и не обратят внимания. Или заподозрят неладное и промолчат. В этот мир встроены очень мощные предохранители, Рэдрик, Создатель знал, что делал. Если что-то кажется нам парадоксом, значит, у нас попросту мало информации.

– Признаться, – сказал Дориан, – мысль о мощных защитных механизмах меня несколько ободряет в сложившихся обстоятельствах.

Рэдрик тоже испытал немалое облегчение при мысли о том, что в мире есть вещи, которые нельзя сломать, расковырять и переделать. Но подозрения все еще его не оставляли.

– И все-таки…

– Смотри, – Гвендолен пошарила на столе и вытащила карту, которую уже слегка успела примять бедром. – Давай на примере. Вот ты сидишь в Скайхолде. Ты можешь поехать на Священную равнину и сжигать там трупы…

– Мне в прошлый раз хватило, – проворчал Рэдрик, про себя понимая, что эту неприятную процедуру придется повторить.

– …можешь поехать в Эмприз-дю-Лион и там разбираться с красным лириумом, о чем Каллен тебе говорил раза четыре…

– Да поеду я, поеду! Этими донесениями про карьер в Сарнии уже весь стол завалили! С одной стороны Каллен, с другой Варрик, теперь еще ты начала!

– …а можешь поехать в Вал Руайо и купить там нормальную кровать вместо того дощатого убожества, которое у тебя стоит, – Гвен не давала сбить себя с мысли и отмечала указанные места на карте галькой, которую вынимала из кармана. Галька слабо светилась голубым и зеленым. – Так вот, пока ты сидишь в Скайхолде, все три варианта равновероятны – я имею в виду, с точки зрения Вселенной, потому что тебе будет не до покупки кровати, пока война не кончится. И даже когда ты выедешь из Скайхолда на тракт в сторону Орлея, они будут равновероятны. Это называется пространство вариантов. Но как только ты достигнешь, например, Сарнии, – Гвен смахнула с карты все камни, кроме одного, отмечавшего место в Эмприз-дю-Лионе, – останется один-единственный вариант. Все прочие вероятности исчезнут, потому что событие состоится и прошлое зафиксируется. И пусть даже у тебя за спиной высадится полк из будущего, если ты приедешь в Сарнию, ты приедешь в Сарнию. Из всего пространства вариантов сбудется только один. Так работает этот мир. Я сейчас говорила про три варианта, хотя их бесчисленное множество, разумеется, но приходится огрублять для понимания. Так что можно хоть плясать по бабочкам в прошлом – все умершие бабочки уже умерли.

– Ну, значит, и пользы от твоих перемещений никакой нет, – проворчал Рэдрик, украдкой переводя дух.

– А ты что, собрался менять прошлое? – Гвендолен подняла брови. – Ты прямо как Корифей. Он тоже все требовал от магистра Алексиуса, чтобы тот ему поменял ход событий на Конклаве.

– Вот давай без таких сравнений! А если ты решила напомнить, что магистр твой пытался меня убить, то я и так не забыл, – Рэдрик заметил, как Дориан закусил губу при этих словах, и отвел глаза.

– Так или иначе, у магистра ничего не вышло, и не потому, что не хватило способностей, – Гвен хлопнула ладонью по столешнице, галька подпрыгнула над картой. – Просто это в принципе не-воз-мож-но. В магии не так много аксиом, и неизменность прошлого – одна из них. То, что нам кажется изменениями, – всего лишь поступление новой информации. Если муж узнал, что жена ему изменяет, это не значит, что прошлое изменилось и его верная супруга превратилась в ветреницу. Это всего лишь значит, что она всегда была такой, просто скрывала.

– Интересные у тебя примеры.

– Кстати, – Гвендолен понизила голос, – Феликс ведь умер. Это уже не изменить. Никак. И магистр это понимает лучше всех. Поэтому, если ты держишь его в кандалах до сих пор, потому что боишься…

– Я держу его в кандалах, – отрезал Рэдрик, – потому что держать на свободе человека, который пытался тебя убить, да еще с фантазией, – несусветная глупость. Так что даже не заводи этот разговор и не косись на Дориана.

– Между прочим, Гвен, – сказал Дориан, – если вы с магистром убедились в том, что закон неизменности прошлого не знает исключений, то как вы объясняете произошедшее в Рэдклифе?

– Да, – спохватился Рэдрик. – Если прошлое, по-твоему, нельзя менять, как вышло, что мы отменили пришествие Корифея и порабощение Фионы? Ведь тогда для нас будущее стало настоящим, и весь этот ужас с красным лириумом… э-э… зафиксировался?

Гвендолен посмотрела в глаза Дориану и улыбнулась.

Дориан выгнул бровь.

Гвен развела руками.

Дориан сказал: о!..