Текст книги "Шмогвартс (СИ)"
Автор книги: Gierre
сообщить о нарушении
Текущая страница: 3 (всего у книги 9 страниц)
Он опять замолчал. Гарри стало неуютно. Он не привык видеть за действиями других людей таких сложных мотивов. Профессор Биннс нравился ему – это был добродушный старичок, готовый повторять материал снова и снова для тех, кто по какой-то нелепой причине решил бы вдруг переспросить его.
– Могу я задать вопрос, сэр? – решился Гарри.
– Можешь, – глаза мастера Холода превратились в узкие щелочки.
– Чему именно вы меня обучаете?
Глаза мастера Холода резко изменили форму – они округлились, не то от ужаса, не то от оскорбления. Потом приоткрылся его рот, но мастер быстро взял себя в руки и закрыл его. Наконец, правая рука дернулась, будто Холод собирался ударить Гарри, но в последний момент передумал.
– Ты хоть что-нибудь знаешь о месте, куда попал?
– Честно, сэр?
Мастер Холод закатил глаза:
– Да, если тебя не затруднит.
– Мне кажется, я попал на ток-шоу. Если зрителям понравится мое выступление, мне дадут какой-нибудь приз в конце.
– Проще говоря, ты не веришь в реальность происходящего, – вздохнул мастер Холод. – Вот почему в свое время я поддерживал Того-кого-лучше-бы-забыть. Когда ребят вроде тебя забирают из простых семей, ничего хорошего не происходит. В лучшем случае вы думаете, что попали в экзотическое местечко, в худшем – пугаетесь и убегаете прочь, рассказывая басни окружающим. Нельзя рассказывать о таких вещах с наскока. Тебе было бы лучше у госпожи Стручок. У нее много студентов из обычных семей. Она находит им занятие по душе, и все остаются в выигрыше. Но чертовы медики отправили тебя ко мне, – он задумался, прикрыв глаза. – Не знаю, кому Дамблдор хочет навредить больше, тебе или мне. Хотя… если бы он хотел навредить тебе, ты бы сейчас развлекался в башнях МакГонагалл, – он тяжело вздохнул. – Два недотепы-переростка и мальчишка, который понятия не имеет, куда попал. Отличный будет год.
Он вдруг развернулся и пошел прочь по коридору.
– Мастер Холод? – окликнул Гарри.
– Чего тебе?
– Так что мне делать?
– Постарайся не умереть раньше времени.
***
Все выходные Гарри сидел в библиотеке. Оказалось, там можно было найти книги и файлы, предназначенные для углубленного изучения предметов. Гарри использовал их на свой манер, чтобы осилить азы.
Его пустили за компьютер и позволили пользоваться поисковой системой, так что он быстро освоился и почувствовал себя как дома. Кроме того, в библиотеке поддерживали вменяемую температуру. Должно быть, для того, чтобы книгам было комфортнее.
Из-за чтения Гарри пропустил два обеда. Ночью в воскресенье он лежал на жесткой койке, укутанный в одеяло, как гусеничка.
«Ничего, одна неделя уже прошла», – сказал он себе. И решил не заглядывать дальше. Сколько их еще будет?
Но ровно со следующего дня время потекло так быстро, что Гарри не мог вспомнить утром, какой день начинался.
По замыслу нынешнего директора школы, недели должно было хватить, чтобы примерно уравнять знания тех, кто жил в семьях людей, окончивших Шмогвартс, и всех остальных. Гарри начинал понимать, почему мастер Холод стращал его визитом к Директору. Вряд ли адекватный вменяемый человек мог размышлять подобным образом.
Да, теперь Гарри знал, что в Шмогвартсе на всю катушку изучали «БДСМ». Знал он и расшифровку каждой буковки, историю правил поведения, названия многих явлений и предметов. Но это знание было поверхностным, в то время как такие, как Малфой или Уизли, жили с этим знанием уже много лет. Конечно, никто не учил их в прямом смысле слова. Просто они знали, что подобная жизнь существует, а Гарри и многие другие – нет.
Вот почему на первом же практическом занятии не меньше десятка студентов сели в лужу. Семинар вела Нервная МакГонагалл, и Гарри на этом семинаре впервые понял, почему ее так зовут. Когда у кого-нибудь что-то не получалось, она подходила и начинала хлестать ему запястья своим хлыстиком. Получалось не то чтобы больно, но очень нудно и обидно. И тем обиднее, чем громче при этом она отчитывала студента. Гарри досталось дважды. Сначала он взял не тот предмет («Флоггер! Флоггер, куриный мозг, а не снейк!»), потом неправильно взмахнул им («Ты так выколешь кому-нибудь глаз!»).
Его спасла Гермиона. Она незаметно подошла ближе и стала тихо подсказывать, что делать. Гарри чувствовал себя глупо – замах, удар, замах, удар. Перед ними были грубые деревянные модели человеческих фигур.
– Отлично! Просто отлично, мисс Грейнджер! – похвалила Гермиону МакГонагалл. – У вас талант!
Довольная Гермиона продолжила хлестать свою деревяшку.
Следующее занятие вела госпожа Стручок. Гарри понравилась ее мягкая непринужденная манера общения. Она указывала на недостатки, не выкрикивая их на весь зал, а тихо склонившись над каждым студентом. В первый день они учились вязать узел. Гарри подозревал, для каких целей это может понадобиться в дальнейшем, но даже если манекены из кабинета МакГонагалл перетащат в кабинет госпожи Стручок, он будет не против. Тишина, спокойствие. Сидишь и вяжешь узелки, как будто тебя по ошибке посадили за рукоделие.
После обеда все спустились в подземелье. Малфой шел впереди, показывая дорогу, хотя это и не было нужно. В конце последней лестницы Рон обогнал его и сунулся в дверь общежития.
– Тебе туда нельзя, – тихо сказал Гарри.
– Почему это? – удивился Рон.
– В общежития факультетов могут заходить только студенты этого факультета, – отчеканил Гарри. Об этом было написано в длиннющем своде правил. Он выучил далеко не все, но твердо помнил, что не сможет погостить у Рона и Гермионы, как и они – у него.
– Занудство какое, – ответил Рон, но отошел от двери.
Они прошли дальше в открытую дверь, где посреди рядов жестких деревянных скамеек их ждал мастер Холод.
– Добро пожаловать, – сказал он без тени любезности. – Садитесь.
Студенты неторопливо сели. Малфой занял место в первом ряду, Крэбб с Гойлом сели по бокам. Гарри уселся сзади вместе с Роном и Гермионой.
– На своих занятиях, – начал мастер Холод, – я постараюсь научить вас держать под контролем чужую волю, отказываться от собственной, нести ответственность за всех сразу или передавать ее другому человеку. Мои занятия подходят не для всех. Кроме студентов моего факультета на них останутся те, кто предрасположен… – он оценивающим взглядом обвел комнату, ни на ком не задерживаясь дольше мгновения. – Те, кто имеет склонности и талант. Остальные, – он усмехнулся, – будут довольствоваться вводными занятиями. Их достаточно, чтобы вы успешно сдали теоретический экзамен, а о большем никто вас спросит. В отличие от семинаров моих коллег, я не буду требовать от вас глупых взмахов флоггером, скрупулезного плетения узлов и других впечатляющих атрибутов, которые всплывают перед глазами людей, стоит им услышать аббревиатуру «БДСМ». Вряд ли хотя бы один из вас сможет постичь всю сложность и тонкость подчинения, но если это произойдет, уверяю вас, год, потраченный в стенах Шмогвартса, пройдет не зря.
Студенты, затаив дыхание, слушали мастера Холода. Они следили за движениями его рук, провожали взглядом, когда он переходил от стены к стене. Гарри понял, что тоже следит за ним, когда у него свело ногу от неудобной позы.
– Некоторые, – он мрачно усмехнулся, – считают предмет, который я преподаю, малозначительным. Некоторые не могут забыть Того-кого-давно-следовало-забыть, ведь его распределили на мой факультет, и он окончил его блестяще. Если подобные мысли возникли в вашей голове, надеюсь, к Рождеству мы распрощаемся. Вам достаточно изучить методичку и вызубрить ответы теста. Увы, система образования несовершенна, и никто, – он усмехнулся еще раз, – не может залезть к вам в голову. Поэтому мне будет достаточно знать, что вы знаете, как пользоваться компьютером и достаточно хорошо запоминаете буквы и цифры. Ответ на вопрос, насколько важен мой предмет, заключается в другом вопросе. Насколько для вас важна свобода воли?
Он отвернулся. Студенты, как по команде, начали перешептываться, обсуждая его слова. Те, кто был хорошо знаком с предметом со слов родителей или знакомых, начали сыпать терминами и многозначительно кивать, остальные завели разговор про демократию и права человека.
– Ее не существует, – тихо и четко произнес Холод, обращаясь к стене напротив студентов – они снова замолчали. – Свобода воли – миф, выдуманный для того, чтобы лишить человека ее остатков. Когда вы поймете это, все остальное придет само. Все, что у вас есть, если, конечно, вы еще не ухитрились к этому возрасту растерять это, – возможность распорядиться своей «несвободой» и «несвободой» других, если вам повезет завоевать их доверие. Думаю, у некоторых из вас уже возникли вопросы, и я отвечу на часть из них, чтобы вам было над чем подумать после занятия.
Гермиона подняла руку так высоко, что Гарри стало жаль ее суставы. После курса анатомии он хорошо представлял себе, из чего состоит рука Гермионы и как тяжело ей совершать подобные движения.
– Да, мисс Грейнджер, я слушаю.
– Ходят слухи, что вы поддерживали Того-кто-накрепко-засел-у-всех-в-памяти, – сказала Гермиона.
– Вы допустили сразу две ошибки, мисс Грейнджер, но учитывая ваше происхождение, я прощаю их вам на этом занятии, – Холод взглядом пригвоздил Гермиону к лавке. Она перестала дышать. – Во-первых, после обращения ко мне или к другим преподавателям и мастерам Шмогвартса следует добавлять уважительное «сэр», «мэм», «мадам», «госпожа» или, в крайнем случае, «профессор», в зависимости от их должности и рода занятий. Что касается меня, на вашем месте я бы выбрал обращение «сэр». Во-вторых, вопрос, мисс Грейнджер, предполагает, что вы задаете его, а не высказываете вслух предположение, ограничиваясь констатацией слухов. Не знаю, насколько изменилась культура в вашем обществе, но не думаю, что так уж сильно, чтобы подобные вещи перестали иметь значение. Сейчас вы похожи на журналистку, которая пишет статью о человеке, личность которого для нее – терра инкогнита. Теперь я отвечу на ваш «не-вопрос», мисс Грейнджер, чтобы сэкономить всем время. Я действительно поддерживал Того-кто-остался-без-имени, потому что наши идеалы совпадали. Что касается методов, здесь я не был бы так однозначен. В частности, я не считал, что необходимо убить тех, кто уже прошел обучение в Шмогвартсе, но не состоял при этом в семьях потомков выпускников. Также я не считал, что в системе не может быть исключений. Однако существующее положение дел меня не устраивает, и я по мере сил выступаю против него. Я ответил на ваш вопрос, мисс Грейнджер?
– Да, сэр, – она так и не подняла взгляд с тех пор, как он начал отчитывать ее. Гарри не винил ее.
– Есть вопросы, которые касаются не моей личности, а предмета, который я преподаю для вас? – спросил Холод, кутаясь в свой халат.
– Можно? – на этот раз руку поднял Рон.
– Разумеется, мистер Уизли.
– Скажите, сэр, чем отличаются занятия у вас от тех, которые будет вести во втором семестре госпожа Стручок? Братья сказали мне, что вы… в общем, что они не поняли разницы, и поэтому… в общем, в чем разница?
– Хорошо, что вы не верите своим братьям на слово, мистер Уизли, – ответил Холод. – Госпожа Стручок взяла на себя бремя обучения всех студентов, которые не имеют четких склонностей. Ее факультет – иллюстрация того, что получается, когда вы пытаетесь как можно быстрее дать хотя бы какое-то образование как можно большему количеству молодых людей.
Студенты госпожи Стручок начали недовольно шептаться.
– Что вовсе не означает, – повысил голос Холод, – что я считаю ее труд бесполезным. Напротив, если бы не она, мы с мадам МакГонагалл поубивали бы друг друга в считанные дни. Возможно, вам кажется, что я использую гиперболу, говоря так, но смею заверить, что убийство было бы реальным. Наши взгляды на предмет так сильно расходятся, что присутствие госпожи Стручок – единственное, что удерживает эту академию от серьезных преступлений. Теперь я постараюсь ответить на ваш вопрос, мистер Уизли. Госпожа Стручок во втором семестре будет обучать вас использованию своих техник и методик в парах, что подразумевает под собой, разумеется, подчиненное положение одного и доминирующее положение – другого. Я же, со своей стороны, буду обучать тех, кто проявит достаточно инициативы в первом семестре, тому, как при помощи этих техник подчеркивать подчинение. Подчеркивать, мистер Уизли, понимаете?
По лицу Рона было видно, что он ничего не понял. Мастер Холод прошел к нему через весь зал и оказался в шаге от Гарри. Гермиона продолжала сверлить взглядом пол.
– Вы сжались, мистер Уизли, – сказал мастер Холод. – Перестали дышать, отвели взгляд. В чем причина? Разве я применял по отношению к вам грубую силу? Нет, не применял. Больше того, мистер Уизли, я крайне редко применяю ее, потому что мне это не нужно. Вы и без этого готовы подчиняться, не так ли? Вряд ли мне доставит удовольствие ударить вас в таком состоянии, это было бы похоже на издевательство над маленьким щенком, заблудившемся на морозе в лесу. Студенты вашего факультета, мистер Уизли, вполне могли бы сделать подобное. Разумеется, если бы щенку хватило сил связно произнести «я согласен».
– Это неправильно, – прошептала Гермиона, сжав кулачки на коленях. Как и все остальные, она была одета в просторную форму Шмогвартса, которая скрывала почти все нюансы фигуры. Но Гарри показалось, что она выглядит особенно хрупко. – То, что вы говорите, неправильно.
– Сэр, – отрезал мастер Холод.
– Вы вмешиваетесь в личную жизнь другого человека. Какое право вы имеете говорить о подобных вещах при всех? Он ведь просто задал вопрос, чтобы понять, какой предмет выбрать!
– Посмотрите мне в глаза, мисс Грейнджер, – приказал мастер Холод.
Она не послушалась и продолжила:
– Вы рассуждаете о том, что мы все не свободны от природы, но такими делает нас общество, а люди, подобные вам, просто наживаются на чужих комплексах. Что хорошего от того, что один человек подчиняется другому? С болью все просто – это же физиология, гормоны, напряжение и расслабление. Узлы, психология – это я могу понять. Даже странно, что некоторые вещи не рассказывают в школе. Но то, что вы говорите, неправильно.
– Посмотрите мне в глаза, мисс Грейнджер, – повторил мастер Холод.
Гермиона медленно подняла голову, Гарри увидел у нее на щеках мокрые дорожки от слез.
– Каждый может распоряжаться своей судьбой, мисс Грейнджер, в меру своих возможностей, – сказал мастер Холод. – К примеру, вы своим поведением ставите себя под угрозу исключения. Когда я говорил лично с вами, мисс Грейнджер, вы вели себя разумнее, но неожиданно встали на защиту другого человека. Если, как вы утверждаете, свобода – такая важная вещь, не разумнее было бы предоставить Рональду возможность самостоятельно ответить мне? Не ущемляете ли вы этим его свободу? Ведь многие в этом кабинете теперь будут считать его… кгхм, подкаблучником, в лучшем случае.
– Ему промыли мозги, – убежденно ответила Гермиона. Гарри заметил, что ее бьет мелкая дрожь. Должно быть, она плохо понимала, что делает, просто не могла остановиться. Он стал искать способ отвлечь ее, но в голову ничего не приходило. – Все эти ваши термины, культура, красивые слова – все это выставляет в хорошем свете вещи, которые лучше не доставать из тени.
– Вы пишете поэму, мисс Грейнджер?
– Я… просто я хотела…
– Защитить его, я понял, – усмехнулся мастер Холод. – Нет ничего дурного в том, что вы хотите защитить другого человека. Особенно если он дорог вам. – Неожиданно мастер перевел взгляд на Гарри. – В некоторых случаях нам приходится жертвовать жизнью, чтобы защитить этих людей, не так ли, Гарри?
– Да, сэр, – Гарри не выдержал взгляд и отвернулся. Он вспомнил историю о Джеймсе и Лили Поттерах так ярко, как будто увидел перед глазами короткий фильм.
– Вот о чем я советую вам подумать на досуге, мисс Грейнджер, – продолжил Холод. – Взяв на себя смелость спорить со мной, вы взяли на себя ответственность за этого молодого человека. Он не просил вас об этом – это была ваша инициатива. Но вам кажется, что это нормально. Однако вы по неясным причинам, которые прикрываете принципами, считаете, что не должны были бы защищать его, если бы он вас попросил. В конце концов, мисс Грейнджер, Рональд не ребенок, несмотря на то, что до сих пор так сильно привязан к своей семье. В отличие от Гарри, который физически не мог говорить в ночь, когда Тот-кого-стоило-бы-забыть-как-его-имя пришел в дом Поттеров.
– Вы просто перевираете мои слова, к тому же делаете Гарри больно, – прошептала Гермиона.
Гарри кожей чувствовал на себе внимание всех студентов. Снова, как на занятии Биннса.
– Не нужно, Гермиона, – тихо попросил он.
– Но ведь это правда, Гарри! Он нарочно говорит об этих ужасных вещах, чтобы сделать тебе больно! – воскликнула она.
– Гермиона, не нужно, – с нажимом повторил Гарри.
– Мисс Грейнджер, на этом я вынужден попросить вас покинуть аудиторию, – отрезал мастер Холод.
– Отлично! – она быстрым шагом прошла к выходу и хлопнула дверью.
– Каждый год находится умник, считающий, что достаточно образован и опытен, чтобы спорить о вопросах, суть которых не в состоянии даже сформулировать, – прокомментировал мастер Холод. – К следующему занятию каждый из вас напишет эссе на тему свободы воли. Все свободны.
Гарри попытался обогнать остальных, чтобы добраться до Гермионы первым. Им предстояли еще занятия по физической подготовке – практика, и он надеялся поговорить с Гермионой до того, как они окажутся на улице.
Но она исчезла. На физической подготовке ее не было, а за ужином, когда Гарри едва мог сфокусировать взгляд на своей тарелке, мастер Холод сказал, что она обратилась к директору за помощью.
– Если кому-нибудь из вас покажется достаточно остроумным спорить с преподавателем в присутствии других студентов, советую воздержаться, – добавил он. – Всем будет лучше, если дело не дойдет до директора.
На следующем занятии по подчинению Гермиона упорно молчала, не поднимала взгляд на мастера, а от Рона Гарри узнал, что ее эссе было длиной в двадцать страниц.
– Она всю ночь его писала, говорю тебе, – возмущался Рон. – Не знаю, что на нее нашло, после разговора с директором ее будто подменили.
– Да кто он такой? – удивился Гарри.
– Дамблдор? – Рон понизил голос до шепота. – Говорят, он псих. Настоящий шизик или типа того. Говорят, его приглашает МИ6, когда им не удается расколоть шпиона-террориста.
– Шпиона-террориста? – недоверчиво переспросил Гарри.
– Типа того, – пожал плечами Рон.
***
С каждым днем практические занятия становились сложнее. Ежедневные занятия физкультурой заставляли Гарри набрасываться на еду с удвоенной энергией. Рацион Шмогвартса не отличался изысканностью, скорее был образцом здоровой пищи из книжек тети Петуньи. Сладкое они видели один раз в неделю и могли съесть его только в том случае, если не получили нареканий от преподавателей. Крэбб и Гойл через три недели похудели так сильно, что им выдали новую форму. Малфой довольно поглощал конфеты – учеба давалась ему легко, хотя на занятиях МакГонагалл он не хватал звезд с неба.
Гарри поймал себя на мысли, что эти занятия выводят его из себя. Госпожа Стручок, несмотря на громкий титул «госпожи», вела себя скромно и учила их вещам, которые Гарри с легкостью мог бы использовать в быту. Он быстро сообразил, что узлы помогут ему с вечно развязывающимися шнурками или в походе, где понадобится ставить палатку, крепить тросы и делать другие вещи, которые он видел в роликах из интернета. Много времени госпожа Стручок уделяла закреплению знаний по анатомии – повторяла из раза в раз, как оказывать первую помощь при удушении, потере крови. Были недели, когда только этим они и занимались. Гарри научился делать искусственное дыхание, накладывать шины и назубок знал, как укладывать человека в случае, если он потерял сознание. Это было полезно и нужно, пусть даже госпожа Стручок имела свой интерес, обучая их подобным вещам. Она не заставляла их делать ничего, что тетя Петунья сочла бы предосудительным. Если бы они повстречались на улице, возможно, тетя Петунья назвала бы госпожу Стручок благоразумной, мудрой женщиной, а это была максимальная из возможных оценок консервативной тетушки.
С другой стороны, МакГонагалл только и делала, что кричала. Поначалу это даже забавляло – «Нервная» МакГонагалл. Гарри узнал от Рона, что это прозвище, приставшее к МакГонагалл со времен обучения в Шмогвартсе. Она оставила его то ли из самоиронии, то ли из гордости.
Но каждая следующая неделя была хуже предыдущей. От манекенов они быстро перешли к себе. Гарри почувствовал на собственной шкуре, каково это – получить разряд шокера. Стиснув зубы, он запихивал руку в горячую воду, а потом – в ледяную. МакГонагалл проверяла температуру термометром и выглядела в этот момент как заботливая медсестра. Но стоило Гарри попытаться выдернуть руку раньше, он слышал истошный визг: «Стоять!».
Это безумие длилось и длилось, дурные воспоминания накапливались, и вот когда наступил черед совершенно безумной совместной практики, Гарри решил, что должен высказаться.
– Могу я выбрать другую пару, мадам? – спросил он, глядя на каменное лицо Гермионы. Их поставили в пару, потому что Гермиона была отличницей, а он плелся в самом конце списка.
– Перестань, Гарри, все будет хорошо, – успокоила Гермиона.
Они будто поменялись местами.
– Вас не устраивает мисс Грейнджер, Поттер? – спросила МакГонагалл, пока еще достаточно тихо, чтобы он сумел сохранить самообладание.
– Я бы не хотел… причинять ей боль, – ответил Гарри.
– Что на этот счет думает сама мисс Грейнджер? – спросила МакГонагалл.
– Я совсем не против, – выдавив улыбку, ответила Гермиона.
– Видите, Поттер? Никаких проблем – она согласна. Почему бы вам не перейти к упражнению?
– К упражнению?! – взорвался Гарри. – Вы предлагаете мне ударить мою подругу!
– Она хочет этого, – отчеканила МакГонагалл.
– Нет! – крикнул Гарри. – Она хочет не этого, она хочет хорошую оценку. Она что угодно сделает ради хорошей оценки.
– Ее мотивация – не вашего ума дело, Поттер! – закричала в ответ МакГонагалл. – Вам дали задание, мисс Грейнджер не возражает против его выполнения, она достигла возраста совершеннолетия, находится в здравом уме и…
– Нет! – Гарри отбросил в сторону флоггер. – Нет, не находится! Вы запугали ее до такой степени, что она сама не понимает, что делает. Если вы скажете ей, что за самоубийство она получит высший балл, она завтра же повесится.
– Мистер Поттер, – МакГонагалл была так близко к Гарри, что он мог почувствовать запах ее духов. – Вы драматизируете и совершенно напрасно. Это всего лишь боль. Если мисс Грейнджер случайно ударится об угол, боль будет куда сильнее. Если мисс Грейнджер сломает ногу и ей понадобится вправить перелом, боль будет гораздо сильнее. В этом упражнении вы всего лишь помогаете ей понять, что чувствует человек, который получает удары флоггером конкретной силы. От вас не требуется избивать мисс Грейнджер. Теперь поднимите свой инструмент, обработайте его как следует и возвращайтесь к упражнению.
– Нет, – Гарри замотал головой, – нет, вы неправы.
– Как всегда, – вздохнула МакГонагалл. Ее хлыстик мелькал в воздухе с такой скоростью, что Гарри казалось, еще немного, и она взлетит. – Мастер Холод так любит хвастаться тем, что в совершенстве овладел искусством подчинения, в то время как его студенты каждый год устраивают мне подобные концерты. Гарри Поттер, вы отдаете себе отчет? Вы спорите с преподавателем Шмогвартса, а Шмогвартс – это…
– Не жук чихнул, да, я помню, – перебил Гарри. Хлыстик в руке МакГонагалл замер. – Согласно своду правил академии, студент имеет право задать вопрос преподавателю в случае, если сомневается, что действия преподавателя, включая данное им задание, принесут студенту пользу. Так вот я сомневаюсь, что ваше упражнение пойдет мне на пользу.
– Мистер Поттер, – МакГонагалл всплеснула руками, – я ведь уже объяснила вам, что мисс Грейнджер…
– …здесь совершенно ни при чем, – снова перебил ее Гарри, – мадам. Речь идет обо мне, а не о ней. Я не хочу причинять ей боль. У меня для этого есть мои основания, и раз уж в процессе участвуют двое, а не только мисс Грейнджер, думаю, принимать во внимание следует не только ее, но и мои интересы.
– Вы хотите сказать, что упражнение не принесет вам пользу? – МакГонагалл прищурилась – в точности как несколько недель назад мастер Холод, когда отчитывал Гермиону.
– Я хочу сказать, мадам, что упражнение, скорее всего, навредит мне, – отчетливо ответил Гарри. Это было совсем не похоже на него. Он заметил, что у него трясутся руки и поскорее сжал их в кулаки, чтобы остальным не было видно.
– К директору! – закричала МакГонагалл. – Живо!
***
Вход к директору заставил Гарри изрядно попотеть. Любимый факультет Дамблдора уже тут был хорошо заметен. Винтовая лестница со слишком высокими ступеньками поддалась лишь потому, что вот уже несколько недель, больше месяца, Гарри ежедневно наращивал мышечную массу. Возможно, попади он сюда в первый день обучения, его хватил бы удар еще на середине пути. В результате в дверь директора он не вошел, а ввалился.
– Что я вижу! – на Гарри накинулся высокий седовласый старичок с длинной бородой, облаченный в халат, очень похожий на халат Хагрида. Размер его был так велик, что Гарри подумал, возможно, это и был халат Хагрида. Когда-то. Много веков назад. – Гарри Поттер! Иди сюда, я на тебя посмотрю! Как жаль, что я занят со всей этой волокитой в Министерстве, минутки не было как следует посмотреть на вас, мои золотые.
Сбитый с толку таким напором, Гарри стоял как истукан. Дамблдор крутился вокруг него, разглядывал как диковинное животное, поднимал руки, поправлял прическу.
– Очень похож на Джеймса, очень! И на Лили, конечно, какая она была красивая, ты даже представить не можешь. Да, определенно ты их сын. Поздравляю, Гарри, поздравляю тебя с успешным зачислением. Впрочем, ты выбрал странный факультет… с другой стороны, винить тебя в этом… да, ведь это в конечном счете врачи. Обязанность! Ох, Гарри, сколько у нас обязанностей перед обществом, ты и представить не можешь. Я сижу тут сутками, как эдакий старец, а они все звонят, звонят, звонят мне. Но что же я держу тебя у двери? Проходи, проходи, Гарри, присаживайся. Будешь чай?
Гарри судорожно кивнул – он едва поспевал за словами директора. Кровь все еще стучала в ушах после немыслимого подъема.
– Гарри, Гарри, как же я рад. Вот, возьми конфетку, знаю, вас там держат в черном теле. Что поделать. Обязательства, Гарри! Сплошные обязательства. Ты скоро поймешь, что Шмогвартс – это не…
– …жук чихнул, – машинально повторил Гарри.
– Вот молодец, уже выучил! Как же быстро вы, молодежь, осваиваетесь. Я всегда верил в эту способность адаптироваться. Знаешь, в плохие времена молодым людям вроде тебя приходится воевать, защищать родину, отстаивать свои интересы, свободу, свою и своих близких. Но в хорошие все по-другому. Нет дисциплины. Нет мотивации! Нет даже элементарных представлений о ценностях! – неожиданно Дамблдор стал выкрикивать фразы, сопровождая их ударами по столу. – Никакой дисциплины! Ни малейшего уважения к старости! Только ноете, ноете, ноете, все вам подай на блюдечке. Вы совершенно не умеете терпеть! Даже мысль о боли приводит вас в ужас! Ох, что-то я погорячился, – он улыбнулся и аккуратно пододвинул к Гарри блюдце с чашкой чая.
Гарри приподнял кружку, сделал глоток и поставил кружку на место.
– Не бери в голову, Гарри, это просто тяжелая работа, она изматывает меня. Я уже немолод, Гарри, я немолод. Ты сам видишь, до чего доводит трудоголизм. Попомните мои слова, юноша, трудоголизм не доводит до добра. Всего нужно в меру, работы и отдыха, часов усердного обучения и приятных минут, лишенных этого тяжкого груза. Не так ли, Гарри?
Гарри неуверенно кивнул.
– Пей-пей, что же ты. Вам там несладко приходится, да, уж я-то знаю. МакГонагалл может быть очень строгой, тут уж ничего не поделать. Она о вас заботится, готовит вас к настоящей жизни. К тому, что вас ждет там, за пределами школы. К постоянным спорам, к немыслимому темпу этого безумного мира. К боли, унижениям, взаимным обидам, потерям, смертям. Ненависти! – он прокричал последнее слово, перегнувшись через стол, хлопнул по нему, и чашка с чаем прыгнула прямо на колени Гарри. Его обожгло горячей водой. Он сцепил зубы и стал подбирать осколки разбившейся чашки.
– Не бери в голову, Гарри, все это уберут, – Дамблдор оказался рядом, стал выхватывать осколки, неловко дергая руками, и несколько раз задел Гарри. На ладонях выступила кровь. – Гарри, посмотри на меня, – Дамблдор присел на колени и заглянул в лицо Гарри – в глазах старика стояли слезы. – Гарри, я так стараюсь, чтобы это место процветало. Я прикладываю для этого все усилия. Но подобные выходки, – голос директора стал ледяным и легко переплюнул по градусу холода даже руководителя факультета подчинения. – Подобные выходки, Гарри, ставят крест на всех моих усилиях. Из-за подобных споров, которые ты решил затеять с уважаемой мадам МакГонагалл, наша академия подвергается нападкам журналистов. Из-за таких вот действий страдают, – Дамблдор сжал руки Гарри так, что тот едва удерживал себя от крика. – Страдают все! Тебе понятно?!
Не дожидаясь ответа, Дамблдор вскочил на ноги, обежал стол, сел в кресло, уронил голову на руки и затрясся. Гарри понял, что он плачет.
«Шизофреник – это еще слабо сказано», – подумал Гарри.
– Как меня все это расстраивает, Гарри, как расстраивает. Знаешь, ведь Хагрид сказал мне, что ты очень талантливый молодой человек. Представляешь? Уж если Хагрид говорит подобное… я не сомневался, что ты попадешь под опеку МакГонагалл, но врачи! Ах, эти врачи, мое проклятье. Как было бы хорошо, если бы студенты сами выбирали свой факультет, не правда ли, Гарри? – он впился взглядом в Гарри, и тот понял, что Дамблдору прекрасно известно, как он попал «не на тот» факультет.
– Наверное, г-господин директор, – выдавил Гарри.
– Сомнения – это хорошо, – широко улыбнулся Дамблдор, снова вскочил со своего места и стал обходить кабинет. Пока он шел вдоль стен, Гарри рассматривал их. Сверху донизу они были увешаны разнообразными устройствами, основным назначением которых было причинение боли. – Сомнения открывают дорожку к истине, Гарри. Когда мы сомневаемся, мы открыты, понимаешь? Я часто думаю об этом, если выдается минутка. Правильно ли я поступаю? Приносит ли пользу существование Шмогвартса или лучше было бы распустить всех к чертовой матери и отойти от дел? Что, Гарри, как ты думаешь?
Гарри подбирал слова, но пока он молчал, Дамблдор продолжил:
– Видишь ли, Гарри, мадам МакГонагалл – удивительная женщина. Я многим ей обязан, Гарри, и я не могу позволить, чтобы она подвергалась таким насмешкам в собственном классе. Нет, Гарри, я не могу позволить этого. И не позволю! – старичок взвизгнул так пронзительно, что у Гарри на миг заложило уши. – С этой минуты ты прекратишь это унизительное издевательство и позволишь мадам МакГонагалл проводить занятия в соответствии с учебным планом!
