Текст книги "Гастарбайтер"

Автор книги: Георгий Юров

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 6 страниц)

– Ты бы не разувался, – запоздало сказала хозяйка, глядя, как Женя снимает туфли. – Тапочек на твою ногу у меня всё равно нет.

Тот лишь махнул рукой и пошёл за ней на кухню. Сделав себе кофе, Люся пододвинула ему банку «Нескафе» с сахарницей. Закурив, она задала вопрос, ожидая пока кофе немного остынет: – Сидел что ли?

– Три года. Я вчера к Вадику заходил вечером, ник-то не открыл. Не знаешь где он?

– Так ты что, не в курсе? – нахмурилась Люся, выпуская из уголка рта сигаретный дым к потолку.

– Нет. А что случилось? – насторожился Женя.

– Убили его, позапрошлой осенью. Хочешь, расскажу.

Женька, молча, смотрел в её внезапно наполнившиеся слезами глаза, ощущая неловкость от причинённой боли воспоминания. Глубоко затянувшись, женщина спросила: – Ты Очкарика знал?

Он отрицательно покачал головой и Люся начала свой рассказ.

***

После того как Женю закрыли, Вадим стал «работать» один. Обворовывал по ночам новые офисы на Воскресенке и гаражи приёмок цветного метала. Но всё это так, по мелочи. Нужен был хороший «удар» – один большой заработок, способный надолго решить финансовые проблемы. Жаль в одиночку такого не осилить. Он ломал голову, перебирая в уме кандидатуры. Один сидел, второй отошёл от криминала, третий – наркоман, (подобной публике Вадик не доверял), четвёртый наркоманом не был, но доверия вызывал ещё меньше. И так дальше, список закончился, а вопрос с кадрами остался открытым.

– Придётся звонить Очкарику, – вслух произнёс Вадим, не видя других вариантов.

Это была странная личность: ростом Вадиму по грудь, в вечно мятой одежде, с засаленными волосами и толстыми линзами очков, без которых мало что видел, Миша Рощин больше походил на «бомжа», чем на бандита. И это заблуждение кое-кому стоило жизни. Он ходил по городу с полиэтиленовым пакетом, полным всякого хлама, а на дне его, в грязной тряпке лежал боевой пистолет. Отец был кадровым военным, и тяга к оружию с детства проявилась у Михаила. В России он был в розыске, «грохнув» то ли «бизныка», то ли «авторитета» и то убийство стало для него лишь звеном цепочки.

Работать с убийцей не хотелось, Рощина Вадик презирал и боялся, зная, что тот опасен – трупом больше, трупом меньше. Но всё-таки набрал его номер:

– Привет. Узнал? Есть работа для тебя.

***

Задуманное было просто и незатейливо, но должно было принести доход, как всё за что он брался. Ему было тринадцать, когда под Новый год они ходили с Чипсом по району, «засевая» рисом и рассказывая колядки открывшим дверь людям. Конфеты и печенье Вадим отдавал приятелю, деньги брал себе. Работали весь день, жутко устали и промёрзли до костей, но когда он подвёл итог, результат превзошел все ожидания – без десятки было пятьсот рублей. Включив горячую воду, он лёг в ванную и уснул. Ему снился мотоцикл. Он ехал на новенькой «Яве», разрезая красным крылом, горячий воздух и девчонки влюблено смотрели ему в след…

Разбудили его соседи, извлекая из мира сладких грёз. Вода лилась через край и затопила по стояку все этажи, включая гастроном на первом. Мечты о мотоцикле развеялись, словно дым дешёвых сигарет, что курил на кухне отец-алкоголик, вместе с суммой, отданной на ремонт. Первый блин вышел комом, но дал почувствовать уверенность в своих силах.

После денег второй его страстью были машины. Закончив восемь классов, Вадик ушёл крутить гайки в гараж предприимчивого соседа, поначалу нелегально торговавшего водкой и самогоном, а потом закатавшего под асфальт выстроенного им рынка небольшое кладбище своих врагов. Повзрослев, Вадим влился в «братву», собирая с «барыг» на подконтрольной «авторитетному» соседу территории.

Время шло, чем дольше он вникал в криминальную кухню, видел, сколько зарабатывается и куда идут деньги, тем меньше ему хотелось до конца жизни быть бессловесной пешкой – делать, что прикажут, получать сколько дадут. С каждым днём это нравилось всё меньше, но тут «авторитета» посадили и Вадим остался не у дел. Он стал работать самостоятельно, в крайнем случае, прикрываясь именем сидельца. Выходило меньше, чем рассчитывал, зато он распоряжался заработанным так, как считал нужным. Жизнь шла полосами к его тридцатилетию, которое планировал с помпой отметить в облюбованном ресторане испанской кухни.

Вот и сейчас у него был готов план, как всегда криминальный, но победителей не судят, а проигрывать Вадим не собирался. Он видел на примере других: если приехал на хорошей машине, одет в дорогую одежду и в карманах твоих полно денег, то пусть руки в крови хоть по локоть, всегда найдётся толпа, поющая тебе дифирамбы. А раз пашешь весь месяц за двести долларов, то будь душа твоя чиста как слеза младенца, те же люди пройдут мимо, презрительно цыкнув – «лох».

Вадим выбирал магазин мобильной связи, приценивался к товару, замечая расположение сейфа и подсобок, если таковые имелись. Это была его стихия, а крутить до пенсии гайки в шиномонтаже – увольте!

В выбранный для налёта день Чипс ставил машину где-то по близости и входил в магазин. Если что-то мешало, выходил в течение минуты, если нет, Очкарик заходил туда, надев маску из женских чулок. Рощин держал продавцов под прицелом, а водитель собирал в спортивную сумку деньги и всё, что можно было быстро продать. При удачном раскладе выходило до десятки «зелени». «Барыги» брали товар с половины, но это были живые деньги и деньги немалые. С каждой работы Чипс получал двести «баксов», с Очкариком приходилось делить поровну.

На мобилках Вадим не зацикливался. Ещё одним объектом его внимания были валютные спекулянты. Обмен вёлся нелегально под «крышей» местных участковых и дорога в милицию им была закрыта. Он отслеживал маршрут выбранной жертвы, на это уходила неделя, иногда две и когда женщина входила в подъезд, звонил Очкарику, поджидавшему на лестничной площадке. Вадим просил Рощина не брать с собой патроны, тот соглашался, но он был уверен что пистолет заряжен всегда и если ситуация выйдет из-под контроля, Очкарик будет стрелять.

Заработанное уходило, растекаясь по маленьким ручейкам. В борьбе за денежные знаки прошли зима, весна и лето. Он закончил начатый ещё лет пять назад ремонт, приобрёл новый холодильник, стиральную машинку, обновил гардероб. Наконец-то обзавёлся машиной, синей «копейкой», выпущенной в конце восьмидесятых и проехавшей по километражу пол земного шара. На её ремонт уходило куча времени и денег, но всё-таки, это было лучше, чем ничего.

Вадик понимал, вечно так продолжаться не может, или фортуна отвернётся от него, или у Очкарика сдадут нервы. Нервишки начинали шалить и у Вадима. По ночам мысли, путаясь в голове, не давали уснуть, тогда он доставал «Пирсен» и глотал две таблетки сразу. Он мечтал о серьёзной «работе» и однажды ему её предложили.

***

Два депутата Верховной Рады – назовём их А и Б, они и сейчас плодотворно трудятся на ниве законотворческой деятельности – не смогли найти общий язык, разругавшись окончательно. Конфликт шёл между ними давно, то затухая, то разгораясь с новой силой. Ситуация усугублялась тем, что их земельные участки в Конча Заспа разделялись лишь трёхметровым забором. Когда-то они начинали свой путь в бизнес и политику вместе, но спустя время дороги их разошлись. Иногда доходило до стычек; от А приезжали какие-то «звери» в спортивных костюмах и чёрных туфлях под белые носки, а от Б, Вадим сотоварищи. Б дал денег что бы А не прошёл на выборах – и тогда прощай, Конча! – но А заплатил больше и его выбрали вновь. Так длилось больше четырёх лет, когда терпение Б лопнуло. Он позвонил Вадиму и тот приехал, гадая, зачем его вызвал шеф. Они молча шли по лесу, оставив телефоны в машине и Б, наконец негромко сказал, думая о своём:

– Так больше продолжаться не может. Всё зашло слишком далеко, и я готов на крайние меры. Самые крайние.

– Это Вы о ком? – осторожно спросил Вадим.

– О своём соседе, о ком же ещё, – проворчал депутат, задав главный вопрос: – Помочь можешь?

– Пока не знаю, – признался Вадик. – Окончательный ответ дам через пару дней, но в любом случае я на вашей стороне.

Б лишь усмехнулся в пушистые усы с белыми отметинами седых волос. Усы делали его похожим на Игоря Николаева и Павла Зиброва, и, пожалуй, это было единственное сходство. Вадима он знал с детства. Они жили в одном дворе, когда его карьера незаметного районного судьи стремительно пошла вверх, унося с рабочей окраины. Можно было через знакомых обратится в спецслужбы, но Б не сделал этого. Чекистам он не доверял, а без доверия, какое сотрудничество? Он был уверен, Вадим будет молчать, молчать как рыба, единственное, что вызывало опасения, это его профессионализм.

– Какой суммой Вы рассчитываете закрыть вопрос? – оторвал его от мыслей собеседник, старательно обтекая слово «убийство».

– Даю пятьдесят тысяч долларов.

Вадим замолчал. «Вот оно!» – стучало в его голове. Это-то дело, о котором столько мечтал. Деньги ещё не получены, но суть даже не в них – «работа» была на перспективу. Б доверял ему, брал в свою команду, такое кому попало не предлагают. Своеобразный тест на верность, и если для этого придётся лишить человека жизни, ну что ж, Вадим был к этому готов.

Через три дня они встретились на Левобережке. Сев в машину депутата он получил пистолет Макарова и пять пачек долларов в пакете. Пересчитывать Вадик не стал, он знал, там ровно пятьдесят тысяч.

– Звони только в крайнем случае, – напутствовал бывший судья. – Обо всём я и так узнаю первым.

Заказчик уехал, а Вадим, засунув ствол за ремень джинсов, отправился к Очкарику.

***

Выслушав, Рощин потребовал половину предоплаты, и он с тяжёлым сердцем отдал пятнадцать тысяч, двадцать оставив себе – говорить о всей сумме Вадик не стал. Пистолет Очкарик вернул, предпочтя собственное оружие.

Со следующего дня он начал следить за депутатом; делать это в одиночку было сложно, но и подключать, кого-то ещё тоже не стоило. Со временем выяснилось, что работа и дом отпадают. От офиса до машины его сопровождала целая свита приближённых, а у въезда на участок депутат поставил милицейский пост. Как сказал Б, не законно.

«Может гранату в окно бросить? Или бомбу подложить под машину, а лучше из гранатомёта», – размышлял Вадим, возвращаясь, домой. Но всё это были мечты, время шло, и нужен был стопроцентный вариант.

Оставалась только одна возможность, после работы, раз или два в неделю, А заезжал к любовнице, живущей у Троещинского рынка. Купив пакет продуктов в супермаркете, он поднимался на третий этаж пятиэтажки. Водитель относил кулёк и возвращался в машину ожидать шефа. Ничего другого не оставалось, и Вадик решил разыграть эту карту.

В выбранный А для плотских утех день они оставили депутата в магазине, а сами поспешили к знакомому дому. Ожидание тянулось и Вадику казалось, что нужная машина никогда не появиться. Но наконец, серая «Тойота-Камри» повернула с Кибальчича. От волнения путаясь в клавишах телефона, он набрал Очкарика, бросив коротко: – Едет.

Рощин едва успел зайти в подъезд раньше приехавших. Вбежав на пятый этаж, он взвёл курок. Снизу раздался скрип двери, стук каблуков и голоса поднимающихся мужчин. Держа пистолет за спиной, Очкарик пошёл вниз. Увидев спускающегося «бомжа», депутат вначале не проявил беспокойства, но встретившись с его холодными глазами, насторожился. Тот вглядывался в него, как в мишень, выбирая «яблочко». Нажимая кнопку звонка, он помимо воли продолжал смотреть на Очкарика. Массивный водитель стоял между ними, держа в каждой руке по пакету. Прошло тысячу лет, прежде чем замок щёлкнул, и побледневший «слуга народа» ввалился в квартиру, оставив за дверью перепуганного охранника. Пряча пистолет, Очкарик прошёл мимо и, спустившись по лестнице, вышел из подъезда.

Стоя на углу дома, Вадим нервно курил, ожидая выстрелов. Увидев спокойно вышедшего Рощина, он обессилено прислонился к стене, глядя, как в осеннем небе кружат мрачные облака. Такие же чёрные тучи, но по-настоящему страшные, сгущались сейчас над его головой.

Заметив Вадима, Очкарик подошёл к нему, начав, что-то объяснять, но тот перебил его:

– Пошли в машину и при Чипсе меньше «базарь». Сделаем в следующий раз.

Однако через день ему позвонил Б.

– Вчера наш друг улетел за границу, я даже не знаю куда. Когда вернётся тоже не ясно, – и добавил после паузы, стараясь унять раздражение: – Нужно всё возвращать. Когда заедешь?

– На днях, – ответил Вадим, думая о своём. От полученных «баксов» осталось меньше двадцати тысяч, это с Очкариковыми деньгами. Ситуация была критической, но не безнадёжной. В тот же день он встретился с Рощиным.

***

– Работу мы не сделали, по твоей вине, – начал он этот непростой разговор. – Я тебя вывел на цель. Ко мне какие вопросы?

– Думаешь это легко? – возмутился Очкарик, но Вадик не стал его слушать.

– Если б это было легко, я бы сделал всё сам, – теряя терпение, повысил он голос. – Раз согласился, значит, нужно было стрелять! В охранника, в любовницу. А теперь всё, шанс упущен!

– Чего ты хочешь? – разозлился Рощин. – Я верну эти деньги.

– Конечно, вернёшь, только не пятнадцать тысяч, а тридцать. За невыполненную работу. А как ты думал? У нас не детский сад. За свои «бока» нужно отвечать.

– Какие тридцать! У меня этих-то уже почти не осталось.

– Это, Миша, не мои проблемы. Ты знал, на что шёл, – отрезал Вадим и, достав отвергнутый Рощиным пистолет, пригрозил: – Не советую со мной играть в войну. Ты пока оптику наведёшь, я всю обойму в тебя всажу. – Очкарик угрюмо молчал, бросая на него злые взгляды и закрепляя успех, он добавил, выкладывая последний козырь: – Наши разговоры записаны на диктофон, если со мной что-то случится, весь расклад ляжет следователю на стол. Так что, ищи деньги. Сроку у тебя два дня.

Б позвонил через день, он был очень богатым человеком, но дарить пятьдесят тысяч долларов не собирался. Прошла неделя; на звонки Вадима Очкарик не отвечал, ни звонил и депутат. Видя, что ситуация вышла из под контроля, он ощущал себя плывущей по течению лодкой без вёсел. Вадик продолжал заниматься своими делами; с кем-то встречался, куда-то спешил, ремонтировал машину. Привычно ругал Чипса, сделавшего из «копейки» дом на колёсах, где недоеденные бутерброды лежали среди грязной одежды и пустых бутылок.

Он не любил рано вставать и когда утром четвёртого ноября зазвенел телефон, не сразу снял трубку.

– Привет, спишь что ли? – Вадим узнал голос Очкарика, и остатки сна сняло как рукой.

– Чего трубку не берёшь? Звоню тебе всю неделю.

– Да не о чём говорить было. Деньги я нашёл, так что можем сегодня встретиться.

– Хорошо, – обрадовался Вадим. – Говори куда, я подъеду. Всю сумму собрал?

– Всю. Давай возле меня, на Салютной за рынком. Часиков в девять.

На Салютной Рощин снимал квартиру и хотя жил ближе к метро, он не придал этому значения. До вечера было далеко, Вадим ездил по городу, размышляя об Очкарике и предстоящей встрече. «Есть же порядочные люди, сам позвонил. Заберу вечером деньги, а завтра отвезу депутату», – думал он, но на душе его было как-то тоскливо.

Они стояли в центре на светофоре, Вадик, задумавшись, глядел на здание Национального банка, когда услышал настойчивые сигналы позади себя. Давно горел зелёный, машины ехали в обе стороны и только их «ретро» «Жигули» застыли, мешая движению. Взглянув на водителя, он замер на мгновение, умилившись картиной: тот спал, откинувшись на сидении и изо рта его, стекала по подбородку тонкой струйкой слюна. Вадим толкнул приятеля, Чипс посмотрел на него мутным ото сна испуганным взглядом и, приходя в себя, включил скорость.

Чем меньше времени оставалось до назначенного часа, тем больше думал Вадим, что, может, не стоит ехать? Около двадцатки у него было, можно тысяч семь занять у зятя – никуда не денется, даст – и отдать половину, объяснив депутату ситуацию. Быть должным не хотелось, но ехать на встречу с Очкариком хотелось ещё меньше.

***

Зять Вадима индус Манидар Сингх торговал вещами на рынке. Шесть лет назад он спешно выехал из страны, по слухам обвиняемый то ли в убийстве, то ли в изнасилованье. Мать отправила непутёвое чадо к кому-то из дальней родни в Киевской диаспоре, с тремя сотнями «баксов» в кармане. Начинал Манидар, росту, в котором было полтора метра в блейзере и ботинках, продавцом, зазывая на странном языке привычных к подобной публике покупателей. Его вспыльчивый характер проявил себя и здесь. Время от времени он устраивал драки, то с пьяным грузчиком, то с бомжами и синяки не сходили с его смуглого лица.

При помощи земляков ему удалось, за пару лет раскрутится. Тщедушный, но хваткий индус арендовал уже два контейнера, надеясь со временем выкупить их. С Аней, сестрой Вадима, они торговали на соседних точках, познакомились, стали встречаться, а потом и расписались. Аня, моложе брата на четыре года, была такой же рослой, но разница в комплекции не смущала Манидара и он частенько её поколачивал. Она шла жаловаться родственникам и те проводили с родичем воспитательную работу: мать словесно, не стесняясь в выражениях, свояк же прибегал к рукоприкладству.

Пользуясь связями в кругу всё ещё сидевшего «авторитета» Вадим помогал сестре с арендой торговых мест, в крайнем случае, обращаясь к жене сидельца Виталине. Отношения между Витой и мужем мало походили на семейную идиллию – слишком большие деньги крутились в обороте и каждый считал себя их владельцем. За оказываемую зятю помощь, шурин частенько брал у него в долг, который возвращал очень редко.

У Манидара и Ани был мальчик, родившийся почти сразу после свадьбы и к моменту появления второго, (как показало УЗИ), она полностью растворилась в личности мужа, приняла его веру и старательно учила язык. Во время семейных застолий Вадик допытывался у подвыпившей сестры: – Когда чёрные собираются, они о деньгах говорят? Где они наличку прячут?

Но Аня молчала, как партизан на допросе, лишь пугливо оглядывалась по сторонам. Второй ребёнок должен был появиться на свет в первых числах февраля, предыдущего описываемым событиям года. Выпавшее на воскресение утро родов Манидар провёл с супругой. Тёща, Нелли Петровна, звонила ему на мобильный каждые полчаса и, по его словам всё шло к благополучному разрешению. Но когда в очередной раз позвонила, индус, запинаясь и путаясь в словах, огорошил её, сообщив, что ребёнок родился мёртвым. Горе Нелли Петровны было таким же огромным, как океан с родины зятя, который никогда в жизни не видела. Всей душой она уже успела полюбить ещё не родившегося внука, и в горьких слезах излив боль утраты, стала готовиться к похоронам.

Когда они с Вадимом приехали в роддом на Мостицкой, медсестра, поняв, о чём идёт речь, отправила их к дежурному доктору. Какова же была радость и удивление, когда мать с сыном узнали, что родившаяся девочка жива и здорова, а родители попросту от неё отказались.

– Есть заявление роженицы, – сказала миловидная докторша лет тридцати. Бледное лицо с минимумом косметики на фоне белоснежного халата и светлых стен кабинета, освещаемого люминесцентной лампой, делали её похожей на восставшую из хрустального гроба постаревшую царевну.

– Можно взглянуть?

– Пожалуйста. Вы даже не представляете, как часто нам приходится сталкиваться с этим, – устало произнесла врач, и было не понятно, то ли она оправдывается, то ли жалуется им. Но Нелли Петровну мало заботила судьба других малышей, она вчитывалась в подписанное родителями заявление об отказе.

– «Претензий не имею», – прочла она вслух и, посмотрев на сына, разорвала написанное. – Зато мы имеем.

– К нам? – насторожилась доктор.

– Нет, к ним.

По вере Манидара, новоявленным адептом которой стала Аня, родившиеся до четвёртого февраля девочки обречены на несчастную жизнь. Они будут, мучатся сами, и приносить лишь горе своей семье, проклятые по неведомой уже причине древним божеством, из-за чего ни среди живых, ни в мире мёртвых ничего хорошего их не ждёт. К мальчикам злюка бог относился лояльно.

– Как ты могла, Аня? Ведь ты же её девять месяцев под сердцем носила? – пыталась понять Нелли Петровна, глядя на ревущую дочь.

– Вы тут оставайтесь, а я поеду со «зверьком» нашим потолкую, – поднявшись с табурета, Вадим направился к выходу.

– Вадик, не бей его, – чуть слышно попросила сестра. Он оглянулся у двери и ничего не ответив, вышел из палаты.

Увидев шурина, Манидар попытался затеряться в вечерней толчее, но Вадим успел схватить его за рукав. Затащив в контейнер, мрачно глядя в испуганные глаза индуса, прошипел, стараясь унять возбуждение: – Слышишь, ты, урод. Детьми у себя в джунглях разбрасывайся. Если к девочке, из которой ты, придурок, сделал исчадие ада, будешь плохо относиться, она заболеет и не дай бог умрёт, то тогда я тебя самого закапаю.

Зять начал, что-то говорить на своём птичьем языке, но он, не став слушать, отводя душу, ударил индуса ладонью по щеке. Тот отлетел, стукнувшись о стену с глухим гулом, а на половине его лица заалело красное пятно. Вадим брезгливо смотрел на него, не в силах понять, как такое никчемное существо смогло стать их родичем? Так и не поняв, он вышел из контейнера.

***

Время шло, безостановочно двигая стрелки часов. Минуты как песчинки текли между пальцев и, взглянув на них, Вадим понял что поедет. Достав спрятанные деньги, он подошёл к спящей на диване жене. Двое суток она работала в кондитерском цеху, недалеко от дома, а двое отдыхала.

– Алёна, – похлопал он по накрытой одеялом ноге жены.

– Чего, – сонно протянула та, не открывая глаз.

В неполные тридцать она казалась усталой замученной жизнью бабой. Зная, что муж ей изменяет, поначалу боролась с этим, устраивая грандиозные скандалы, а потом махнула рукой, заливая водкой тоску по треснувшей семейной жизни. За годы замужества любовь – скорее первое серьёзное увлечение, когда они расписались, обоим было по восемнадцать – вытекла из души, словно вино из опрокинутой бутылки и лишь на дне её осталась багровая муть.

– Послушай, – начал Вадим, продолжая тормошить, готовую уснуть жену. – У меня сегодня встреча с очень опасным человеком. Ближе к десяти набери меня на мобильный, если не отвечу, звони матери. Вот, возьми. Здесь пятнадцать «штук» «баксов», если со мной что-то случится, это вам на первое время.

Алёна всё ещё лёжа держала пакет в руке, тревожно глядя то на деньги, то на одевающегося мужа. – Тю-ю-ю, – протянула она с удивлением и опаской, словно содержимое могло вцепиться ей в палец. – Слушай, может не нужно ездить, раз всё так серьёзно.

Жалость и страх за близкого человека шевельнулись в груди, раздувая еле тлеющие угли.

– Номер этого парня у меня в телефоне, обозначен двумя нулями, между которых дефис, – одев, короткую кожаную куртку, Вадик вышел в коридор. Стоя в дверном проёме, Алёна, молча, смотрела на него. Взглянув на широкие бёдра, под старой ночнушкой, на полную грудь, потерявшую форму после родов, он подумал, что одиннадцать лет совместной жизни пролетели слишком быстро, оставив на семейных фото их юность. – Разберусь с делами, заедем в магазин, купим тебе хорошее бельё.

– Лучше малому куртку купи, ходит, рукава короткие. Перед людьми уже стыдно, – возразила Алёна, глядя, как муж не спеша спускается вниз по лестнице. Время у него ещё было.

Чипс дремал в машине у подъезда, но услышав хлопок двери, проснулся. Окинув взглядом двор, где прошло их детство, Вадик сказал: – Поехали.

Когда то Игорь Вильман любил картофельные хлопья, только-только появившиеся в кооперативных ларьках. Со временем тяга к ним прошла, а прозвище, прилипнув намертво, осталось, заменив ему имя с фамилией.

На месте были с десятиминутным опозданием, застряв в пробке на Московском мосту. Рощина ещё не было. Достав телефон, Вадим хотел ему позвонить, но передумав, протянул трубку Чипсу: – Пусть у тебя пока будет.

Ожидая, Очкарика Чипс дремал, иногда яростно почёсывая давно не мытое тело, Вадик курил и дым сигареты, расплываясь под потолком, вытекал в приоткрытое окно. В салоне было тепло, приглушённо играло радио «Шансон». Рощин вышел со стороны рынка и, открыв дверь сел на середину заднего сидения.

– Привет.

– Думал ты не придёшь. «Бабки» принёс?

– Принёс. Только пересчитай, чтобы не было потом разговоров, – Очкарик протянул Вадиму болоньевую сумку. Говорил он уверенно, но какая-то натянутость ощущалась в его словах, Вадик отметил это, держа деньги в руках. Достав свёрток в кульке, он развернул газету – вместо долларов была перетянутая резинкой нарезанная бумага. Услышав щелчок курка, Вадим повернулся, увидев дуло пистолета. Ему не первый раз приходилось сидеть под направленным на него оружием, оставалась ещё надежда договориться, но посмотрев в глаза подельника, он понял – пощады не будет! За толстыми линзами смешных очков был его смертный приговор. «И Чипса…», – успел подумать. Девяти миллиметровая пуля с сухим щелчком пробила лобную кость левее переносицы и, вырвав часть затылка, ушла сквозь простреленную крышу в осеннее небо.

Чипс заворожено смотрел на расправу; парализованный животным страхом, он не сделал попытки спастись, только с ужасом следил за происходящим. Говорят, за миг до смерти человек видит всю свою жизнь, чуть ли не с момента зачатия. Ничего подобного Игорь не увидел, лишь яркая вспышка извергающегося вулкана, холодным огнём пронзившего руку, которой он пытался отгородиться от смерти.

Отстрелив палец, первая пуля вошла ему в шею, разорвав артерию. Тёмная, почти чёрная кровь хлынула из раны, заливая салон. Вторая попала в голову, и Чипс осел на руль. Убийца дёрнул его за рукав, откинув на сидение. Натянув вязаную шапочку до глаз, Рощин вышел из машины, растворившись в подворотнях района. А в расстрелянной «копейке» звучал с надрывом голос Розенбаума, песни которого так любил Вадим.

***

– Очкарик ошибся лишь раз – когда у него кончились деньги, позвонил Вадиму с домашнего, только поэтому его взяли через четыре дня. Сейчас на ПЖ сидит. А так бы сроду не нашли, Вадим ведь скрытный был, царство ему небесное, – закончила Люся. Сигарета давно была докурена и она сидела, закинув ногу на ногу, зябко кутаясь в мохеровый халат. – Алёна позвонила Вадику, потом Неле, сестре моей, а та уже в милицию.

– А как их нашли?

– Люди сообщили, ещё ведь не поздно было. Из Чипса вся кровь вытекла, под машину натекла целая лужа. Стогний об этом фильм снял.

– Ты видела?

– Нет, Неля говорила. Его часто по СТБ показывают.

– Где Вадика похоронили?

– На Лесном.

– Как пойдёте к Вадиму, меня с собой возьмите.

– Да мы только были недавно, – произнесла Люся, провожая его. – Разве что в ноябре, на два года.

Они распрощались, и Женя пошёл по бульвару Перова на свой объект.

Глава седьмая

Очкарика он знал по единственному совместному делу и выглядел тот именно так, как описала его Люся. «Работу» ту давала знакомая Вадима, Настя.

Она была на три года старше Вадима, на четыре дня моложе Жени и хотя была почти одного роста с последним, смотрела на него так, словно он был на голову ниже. Больше всего на свете Настя Полевая любила две вещи – деньги и себя. Когда пахло большой суммой, она принимала стойку, как матёрая охотничья собака, сразу определяя, стоит игра свеч или нет. Банковские купюры стали её допингом и смыслом жизни и если звон меди в карманах сменял шелест купюр, Настю «ломало» от самого этого факта.

Себя она считала красивой, а свою привлекательность непогрешной, ни желая учитывать возраст и всякие мелочи, вроде здорового образа жизни. Красота или есть, или нет, как и талант её не пропьёшь – свято верила Настя в выведенный постулат. Длинные светлые волосы она перетягивала сзади резинкой, но в основном они ниспадали волной на хрупкие плечи. Дополнял образ нежного создания голос девочки из «Секс по телефону». Слыша её интимное ти-ти-ти, Женька всякий раз опускал руки в карманы брюк, ругая себя за излишнюю чувствительность. В маленькую от природы грудь девушка вшила силиконовые имплантаты. Женя полюбопытствовал у Вадима, какова она на ощупь; тот задумался, вспоминая свои ощущения и ответил:

– Как варёная колбаса.

Немного портили общий вид широкие бёдра, но хозяйка силиконового бюста не особо расстраивалась по этому поводу, утешаясь мыслью, что крохотные недостатки только подчёркивают её совершенство.

Родом Настя была из ПГТ в ста километрах от Киева; родители работали на сахарном заводе, души не чая в красавице дочери. После школы она поступила в Киевский техникум и после второго курса вышла замуж. Муж Лёша был старше её на пять лет, сантиметров на десять ниже, любил выпить, но это не смущало новобрачную – главное, у неё была теперь киевская прописка. Жизни в деревне, как презрительно называла она родной посёлок, Настя не представляла и либо спилась бы от тоски, либо удавилась, напившись для храбрости. Только в большом городе у неё был шанс реализовать свои амбиции, и девушка собиралась его использовать.

Жили они в двух комнатах коммунальной квартиры у метро «Дарница», доставшихся мужу от родителей. Через пару лет времена изменились, и Настя уехала за кордон, в сытый чистенький швейцарский город Базель на границе с Германией. Числилась танцовщицей, но часами вертеться у шеста – это для лошиц, её новая профессия называлась Эскорт Леди, то был высший пилотаж, а не какой-то секс за деньги. Дешёвых проституток Настя презирала, считая, что те позорят лучшую половину человечества и только путаются под ногами.

Большую часть года она проводила за границей. Ненадолго возвращаясь на родину, навещала родителей, делая им королевские подарки. С Алексеем они по-прежнему были мужем и женой, но отношения их напоминали жизнь посторонних людей – у неё была своя комната, у него своя. Лёха сыграл отведённую роль в её жизни, она оттолкнулась от него как от ступени, и стал больше не нужен, хотя нет, он понадобится ей ещё раз. Время шло, чем больше его уходило, тем меньше нравилось Насте положение вещей. В детстве она мечтала о принце на белом коне, теперь цвет роли уже не играл, и девушка боялась, что скоро будет согласна даже на коня. Вроде Лёши. Пока попадалась одна мелочёвка, а если в её сетях и оказывалась достойная рыба, то о серьёзных отношениях речь не шла. Но быть всю жизнь второй так не хотелось!

Вернувшись в очередной раз, Настя сказала мужу, выбрав время, когда тот был не особо пьян: – Делай Лёша загранпаспорт и жди моего звонка. Перед отъездом получишь триста долларов и ключи.

Алексей посмотрел на неё больными с похмелья глазами, не задавая вопросов – он был уверен, жена знает что делает.

В далёком от Киева Базеле Настя снимала квартиру с девочками-землячками. Занимались одним делом, жили вместе и, сдружившись, стали лучшими подругами. Через месяц она позвонила и Лёха, выпросив у брата бизнесмена подержанный «Опель» отправился в путь. Срочную он служил в авто-бате, так что с правами проблем не возникло, они появились только на границе, с оформлением трёхдневной визы. Истратив полдня, кучу нервов и оставшиеся «баксы» Лёша всё-таки получил право на въезд. Путь на Базель был открыт и он ехал, сверяя направление с картой, да иногда останавливаясь для дозаправки.