Текст книги "Время, назад! (СИ)"

Автор книги: Гениальный Идиот

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 8 страниц)

Такао вернулся около пяти минут седьмого. Появился в нескольких шагах от окна, мгновенно обернулся к Шинтаро, быстро подойдя к нему, схватил его за левую руку и принялся разматывать эластичный пластырь, которым Мидорима бинтовал пальцы.

– Что… – Шинтаро задохнулся от неожиданного и порывистого прикосновения, – что вы делаете, Такао?

– Проверяю, – поспешно проговорил тот, продолжая судорожно разматывать пластырь. – Я… это я виноват, – Такао вцепился в волосы на затылке, увидев следы электрического ожога на пальцах Мидоримы. – Это из-за меня, да? Потому что я не выключил рубильник раньше?

– Всё в порядке, разумеется, – промямлил Шинтаро, чувствуя, что краснеет. Такао выглядел искренне напуганным и одновременно растерянным и не отпускал его пальцев из своей тёплой ладони. – Они меня не тревожат. Просто это выглядит… неприятно, разумеется. Поэтому…

– Простите, Шин-чан! – Такао поднял взгляд, и в полутьме лаборатории его серые глаза словно светились, так что Мидорима едва не раскрыл рот. – Я не хотел. Правда.

Он осторожно отпустил пальцы Мидоримы и со вздохом плюхнулся на стул напротив. Шинтаро непроизвольно протянул руку ближе, чтобы продлить прикосновение, однако уже через мгновение отдёрнул её, одумавшись, и принялся заматывать пластырь обратно.

– Вы меня напугали сегодня, знаете? – негромко проговорил Такао, взглянув в окно на подмаргивавший уличный фонарь. – Я думал, вы умерли. И что я в этом виноват. Вас неплохо так тряхнуло, и вы упали на пол, а потом не отвечали, и мне пришлось вас бить по лицу и раздевать, – он горько усмехнулся. – И мне это… Я очень испугался, Шин-чан. Больше не надо так, хорошо?

– Что ещё произошло? – хрипло спросил Мидорима, тут же прокашлявшись и сжав кулаки от собственной беспомощности.

– Вы сказали, что подозреваете у себя шизофрению. И что я – порождение вашего больного рассудка, но я вас разубедил. Кажется, разубедил. А ещё мы перешли на ты. Я предложил, вы согласились, – Такао снова улыбнулся, и в этой улыбке уже не было горечи, скорее, что-то похожее на ностальгию по чему-то утраченному. – Вы… вы совсем ничего не помните, Шин-чан? – в вопросе прозвучала нотка сожаления, и Такао поднял взгляд, с надеждой посмотрев Мидориме в глаза.

– Я… – Шинтаро почувствовал, как колотится сердце и деревенеют конечности, – я…

– Ладно, я понял, можете не отвечать, – отмахнулся Такао, вздохнув. – Видимо, у вас и правда есть на то причина. Не стали бы вы вот так просто издеваться, правда? – Такао немного помолчал, рассматривая светлую поверхность исследовательского стола. – Я только хотел сказать, что очень хорошо теперь понимаю вас в прошлом. Мне тоже кажется, что я того… двинутый, – он хихикнул, но вышло как-то неестественно, и это задело Шинтаро настолько, что он едва не вздрогнул.

– Вы не сумасшедший, разумеется, – по возможности уверенно произнёс Мидорима.

– Спасибо, Шин-чан, – кивнул тот. – Если уж вы, специалист по шизофрении, так считаете, то, видимо, я и правда не псих. – В этот раз ироничная улыбка вышла куда более искренней, и Шинтаро немного расслабился. – Кстати, я хотел вас кое о чём попросить, Шин-чан, – продолжил Такао, неловко поднявшись. – Понимаю, что это не предусмотрено нашим договором, но всё-таки… Может быть, вы согласитесь мне помочь?

– Что случилось, Такао? – настороженно произнёс Шинтаро. – У вас какие-то проблемы?

– Не совсем, – загадочно улыбнулся Такао. – Но мне очень нужна ваша помощь. Не откажетесь?

***

Подвох Мидорима почувствовал сразу, разумеется. Но вопреки голосу разума, призывавшему немедленно отправиться домой, он всё же пошёл вместе с Такао и пообещал оказать ему посильную помощь, разумеется. И даже сел в жутковатого вида тележку, прикреплённую к велосипеду Такао, хотя разум тут протестовал уже более настойчиво, активно сомневаясь в безопасности колымаги. Но Шинтаро и в этот раз не прислушался. Признаться, голос разума вообще отошёл на второй план, словно Мидорима превратился в один оголённый нерв, который жадно впитывал прикосновения, взгляды, слова Такао. Снова искреннего, открытого и такого близкого Такао, к которому до невозможности хотелось прикоснуться. Очнулся Шинтаро только у двери дома, когда Такао копался в рюкзаке в поисках ключей. Шинтаро даже не запомнил, как они ехали сюда от Тодай, хотя всегда проговаривал про себя дорогу, чтобы потом не заблудиться, разумеется.

– Куда вы меня привезли, Такао? – сурово спросил Мидорима, почувствовав неладное и оглядываясь в поисках маршрутов стратегического отступления.

– Домой, – ответил Такао, мгновенно схватив собравшегося сделать шаг назад Шинтаро за руку. – Э, нет, Шин-чан, так не пойдёт, – проговорил он, улыбнувшись. – Вы обещали мне помочь, и я на вас рассчитываю, между прочим. Нехорошо нарушать обещания, разумеется, – передразнил он интонацию Мидоримы, не ослабляя хватки. – Я предупредил родителей, что вы зайдёте, так что не беспокойтесь.

– Родителей? – задохнулся от возмущения Шинтаро. – Такао, вы в своём уме, разумеется? Я не могу вот так просто…

– Бросьте, Шин-чан, они нормальные, нам не придётся с ними долго разговаривать. Я предупредил, чтобы не лезли к вам с расспросами.

– Такао… – предпринял ещё одну попытку вырваться Шинтаро, но договорить не успел, потому что Такао ловко повернул ключ в замке и распахнул дверь.

– Я дома! – громко объявил он. – Проходите, Шин-чан.

– С возвращением, – донеслось с кухни, и на пороге появилась Ямашита Натсуко.

Мидорима узнал её сразу: те же смеющиеся серые глаза, та же улыбка на губах, и оранжевый цвет, на этот раз – фартука. Она взглянула на гостя, затем прищурилась, словно вспоминая, и наконец вопросительно посмотрела на Такао.

– Это Шин-чан, – потупившись и почесав затылок, представил Такао. – Вернее, профессор Мидорима Шинтаро. Я помогаю ему с исследованиями. Я говорил тебе. Шин-чан, это моя мама.

– Приятно познакомиться, разумеется, – шумно сглотнув, выдавил Шинтаро, старательно избегая смотреть женщине в глаза.

– И мне, – кивнула Натсуко. – Казу действительно много о вас рассказывал.

– Нии-чан, иди сюда! – послышался из гостиной детский голос. – Мне нужна твоя помощь очень срочно!

– Я на минуту, мелкая если себе в голову что-то вбила, то с меня не слезет, знаете? – виновато развёл руками Такао. – Я очень быстро её заткну и вернусь, – и скрылся в гостиной.

Пока Шинтаро снимал плащ, по-прежнему избегая поднимать глаза, он чувствовал пристальный, внимательный взгляд Натсуко, и был абсолютно уверен, что под этим взглядом превращался в угловатого и нескладного Мидориму образца девяностого года. Расправившись с верхней одеждой, он всё-таки поднял взгляд, ведь вечно это продолжаться просто не могло.

– Ну, привет, Шин-кун, – ещё раз поздоровалась Натсуко, приветливо улыбнувшись и жестом пригласив его пройти на кухню.

– Добрый вечер, разумеется, – отозвался Шинтаро.

– Давно не виделись, – улыбнулась она, усаживаясь за стол. Мидорима продолжил стоять столбом, силясь сообразить, что он должен сейчас сказать, и отчаянно ругая себя за то, что согласился пойти вместе с Такао. – Как твои исследования? Изобрёл машину времени?

– Да, – машинально кивнул Шинтаро. – Вы… ты так хорошо помнишь меня?

– Конечно, помню. Не каждый день рожаешь первого ребёнка, правда? – улыбнулась она. – Кроме того, Казу столько раз меня поддевал на тему того, что имя ему придумал совершенно посторонний человек, что я поневоле про тебя помню. Но имя ты выбрал шикарное. Ему подходит, правда?

– Подходит, разумеется, – кивнул Шинтаро. Разумеется, подходит, он ведь для Такао его и подбирал.

– Так это, получается, в разработке машины времени тебе Казу помогает? – с интересом спросила она, поднявшись и направившись к оповестившей о готовности блюда рисоварке.

– Да, – снова кивнул Шинтаро, абсолютно не понимая, откуда у него взялась эта проклятая откровенность.

– Надеюсь, это не опасно? – она принялась лепить онигири, споро окружая рисом заранее приготовленную начинку.

– Не опаснее, чем летать на самолете, разумеется, – поспешил уверить Шинтаро. – Тело почти не испытывает перегрузок, так что…

– Я не про это, – Натсуко обернулась к нему, чуть прищурившись и немного помолчала. – Я надеюсь, вы не наделаете глупостей и не возомните, что можете вмешиваться во время?

– Нет, разумеется, – уверенно произнёс Шинтаро, не зная куда деть руки. – Только расставить всё на свои места, – задумчиво произнёс он, смутно припоминая их разговор с Натсуко в пустой аудитории в ожидании скорой помощи.

– Замкнуть временную петлю? – уточнила она, заворачивая очередной рисовый треугольник в пластинку нори.

– Откуда… – Мидорима удивлённо открыл рот.

– Я, в конце концов, тоже училась на факультете физики, Шин-кун, – улыбнулась Натсуко. – Знаешь, я почему-то была уверена, что мы с тобой ещё увидимся, – добавила она задумчиво после минутного молчания. – Что ты обязательно сыграешь важную роль в жизни Казу. Правда, не думала, что настолько… Не зря же ты дал ему имя. А ты? Не веришь в судьбу?

– Антинаучный бред, разумеется, – выдавил Мидорима, вжавшись в стену кухни и силясь понять, откуда этой женщине столько известно. – Не имеет никакого теоретического обоснования, – добавил он чуть увереннее и нервно поправил очки.

– Да брось, – рассмеялась она. – Разве для всего нужно научное обоснование? Достаточно просто посмотреть на Казу, и сразу всё понятно. И скажу тебе по секрету, мне кажется, временная петля тут совершенно ни при чём. – Натсуко окинула скептическим взглядом тарелку с онигири.

– Я не… Вы ему сказали, кто я? – проговорил Мидорима.

Натсуко только отрицательно качнула головой, но сказать ничего не успела, поскольку на кухню просунулась всклокоченная голова Такао.

– О чём секретничаете? – спросил он. – Мелкая заставила чертить для неё схему, но я быстро управился. О, онигири! – Такао мгновенно стащил с тарелки сразу четыре, за что и получил по рукам, глупо хихикнул и схватил Шинтаро за руку. – Пойдёмте, Шин-чан. Иначе меня привлекут к ответственности за кражу.

– Такао Казунари, вернись немедленно и дождись ужина, как нормальные люди! – услышал Мидорима, пока его волокли на второй этаж по лестнице.

***

– Ну вот, – проговорил Такао, прожёвывая онигири и сунув Шинтаро в руку его порцию, – это то, почему я вас сюда привёл, – добавил он, прикрыв дверь тесной полутёмной комнаты. – Это фотомастерская, знаете? – пояснил он.

– И чем я могу помочь? – спросил Мидорима, старательно привыкая к необычному красноватому освещению и мысленно прикидывая, как поскорее убраться отсюда и обдумать, что имела в виду Натсуко, говоря, что ей достаточно посмотреть на Такао, и всё становится понятно.

– Ну… Вообще-то… – Такао закинул руку за голову и почесал затылок. – Вообще-то я просто хотел вам кое-что показать, Шин-чан, но, скажи я вам правду, вы бы не согласились… так что…

– Такао! – угрожающе нахмурился Шинтаро.

– Молчу-молчу, – притворно покаялся тот. – Но раз вы всё равно уже здесь… Может, простите мне мою маленькую ложь и всё же посмотрите? Ну, пожалуйста-пожалуйста! – взмолился он, сложив руки в просящем жесте.

Шинтаро кивнул помимо воли. Такао расцвёл в радостной улыбке и поспешно открыл первый ящик рабочего стола, достав оттуда фотографию и сунув её в руку успевшего избавиться от онигири Мидоримы. Снимок казался нечётким из-за слегка размытого фона, однако это только подчёркивало силуэт основного действовавшего лица фотографии. А им был он, Мидорима Шинтаро. Только двадцать пять лет назад. Именно в тот день, когда на него чуть не упал прожектор во время выступления. На снимке Шинтаро стоял за кафедрой и, кажется, что-то объяснял. Кадр был мастерски подобран таким образом, что поймал один из его жестов, которыми он подкреплял свой доклад, и был настолько живым, что Мидориме даже показалось, что картинка вот-вот начнёт двигаться. Шинтаро ошарашенно моргал, не выпуская из рук фотографию.

– Я фотографировал, пока ждал, когда на вас упадёт софит, – негромко проговорил Такао, и Шинтаро мгновенно почувствовал на себе его внимательный взгляд. – Я думаю, у вас нет ни одной такой, Шин-чан. Вы здесь удивительно на себя похожи, знаете? Такой сосредоточенный и увлечённый. Немного странный и замороченный, – продолжил Такао, забирая у Шинтаро фотографию и принимаясь её рассматривать. – Почти недосягаемый и просто офигенно интересный.

А дальше Шинтаро не слышал. Во-первых, потому что снова заложило уши, а во-вторых, потому что он смотрел. Как блестели глаза Такао в красноватом свете, как он неосознанно поглаживал краешек фотографии большим пальцем, как улыбался рассеянно и почти мечтательно, и снова был самим собой – родным и тёплым, таким Такао, по которому Мидорима ужасно скучал. Мысли путались от шума в ушах, и Мидорима чувствовал, будто он в вакууме, пока не поймал себя на том, что наклоняется к Такао с совершенно конкретной целью, за которую он мгновенно себя мысленно отругал и тут же отшатнулся назад, чтобы не допустить непоправимого.

– Вам не понравилось, да? – спросил Такао, заметив реакцию Мидоримы.

– Нет, в смысле, да, в смысле, очень хороший снимок, разумеется, – замешкался Мидорима, силясь оторвать от Такао взгляд.

– Знаете, Шин-чан, я больше вас не буду вопросами доставать, – проговорил тот после небольшой паузы. – Я подумал и решил вот что: во-первых, вам лучше знать про этот самый континуум, или как его там. Во-вторых, эта фотография – лучшее доказательство, что я был в девяностом, так что я не псих. А в-третьих, даже если вы меня не помните в прошлом, то сейчас-то я есть, верно? И мне на самом деле важно только, чтобы вы сейчас меня помнили. Ну, не в смысле помнили, а признавали. Признавали, что я есть. Сейчас и здесь. Вот, опять я запутался, – улыбнулся Такао, но его глаза остались немного печальными, а взгляд – решительным. – Вряд ли вы поняли, что я хотел сказать.

– Я понял, разумеется, – кивнул Мидорима, чувствуя странное покалывание и лёгкую дрожь в пальцах, как будто предвкушение чего-то важного. – И я… на самом деле… вы были как дежавю, разумеется, – наконец выдохнул он, понимая, что сказал не совсем правду, но уже гораздо ближе к истине, чем просто молчание.

– Дежавю? – глаза Такао загорелись, взгляд стал цепким. – То есть вы всё-таки…

– Казу, отец вернулся, спускайтесь ужинать, – послышалось снизу, и Шинтаро счёл за благо мгновенно распахнуть дверь, чтобы избежать дальнейших расспросов.

***

Мидорима настойчиво отказался от предложения Такао проводить его до станции метро и уж тем более – от перспективы быть подвезённым до дома на самодельной велорикше. Во-первых, это было небезопасно, а во-вторых, ему надо было подумать. И остыть, разумеется. Сегодня он и так слишком поддался чувствам и едва не потерял голову.

А терять голову было от чего, ведь после произошедшего сегодня в фотомастерской он, кажется, хоть немного начал понимать слова Натсуко. Такао был… увлечён. Им, Мидоримой. Но, видимо, и здесь время решило над ним поиздеваться, воплощая самые нежелательные сценарии, которые рисовал в голове Мидорима, когда они только начинали «прыгать». Такао был увлечён именно тем, двадцатилетним Шинтаро, который рассказывал с кафедры о светодиодах и полупроводниках. Наверное, поэтому ему было так важно, чтобы Шинтаро его помнил, наверное, поэтому он хотел, чтобы Шинтаро подтвердил. Услышав сказанную против воли фразу про дежавю, Такао прямо расцвёл. Весь вечер за ужином он ёрзал на стуле, без устали болтал, перебивал, когда Шинтаро и отчим Такао, врач-пульмонолог, начинали беседу на научные темы, смеялся и открыто на него смотрел своими невыносимо ясными глазами.

Шинтаро был не то чтобы обижен, нет. На Такао он почему-то просто физически не мог обижаться. Если это и была обида, то скорее на себя. На то, что он постарел. На то, что больше не может быть настолько интересным, чтобы увлечь Такао. На то, что не смог победить время, а остался побеждённым. Но самым неприятным было, безусловно, чувство утраченной возможности. Будь он моложе, он мог бы понравиться Такао. И всё могло бы… Шинтаро не стал думать, как могло бы быть. В текущей ситуации ему нужна была холодная голова. До окончания экспериментов оставалось всего несколько дней. И всего два прыжка. Один – в лифт во время пожара в лаборатории, второй – в ту самую аудиторию, из окна которой Шинтаро планировал спрыгнуть, если станет понятно, что он сумасшедший. Последний прыжок, когда Мидорима Шинтаро из прошлого поцелует Такао. И всё раскроется. Такао поймёт, что его чувство взаимно, но больше в прошлое он никогда не попадёт. Потому что Мидорима ни за что не позволит ему нарушить правило. Ни один человек не должен прыгать в то время, где у него есть хоть малейшая возможность встретить самого себя. И профессор Мидорима не даст Такао даже шанса снова прыгнуть. И тогда он, вероятно, вообще не захочет видеть Шинтаро… И всё вернётся на круги своя – Мидорима так и останется одиноким странноватым профессором кафедры физики. Нужно просто подготовить себя к такому исходу.

Заснуть Мидорима не мог очень долго. Ворочался, не находя удобной позы, хотя обычно всегда засыпал на спине, как советуют ортопеды. Несколько раз переворачивал становившуюся слишком горячей подушку на другую, прохладную сторону. Высовывал из-под одеяла попеременно то одну, то другую ногу, не находя покоя. Он передумал практически все мысли, которые скопились в голове за сегодняшний день, но все равно не мог заснуть – что-то мучило и не давало покоя. Шинтаро выпил снотворное и уже на границе сна мысль всплыла сама по себе: сегодня во время прыжка и после него Такао не забирал из лаборатории кассеты с записью опытов. Однако Мидорима точно помнил, что двадцать пять лет назад, когда они с Акаши приехали в лабораторию, ячейка для кассеты была пуста. И тогда кто же?.. Найти ответ Мидорима не успел, провалившись в сон.

========== Глава 2.7. Все эти двадцать пять лет ==========

Шинтаро сверился с наручными часами. Такао должен был вернуться ещё только через полчаса, поэтому не было смысла волноваться, однако унять едва заметную дрожь в перебинтованных пальцах не получалось. Он устроился за преподавательским столом и выложил перед собой те немногие предметы, что сохранились у него с того самого дня: кассету в потёртом футляре и футболку из Олимпийского Нагано, которую ему подарил Такао в доказательство своего существования. Ту, что он хотел вернуть ему сегодня, сразу, как только тот появится снова.

Чтобы хоть немного успокоиться, Мидорима неловко откинулся на спинку кресла и оглядел аудиторию. За двадцать пять лет помещение сильно изменилось, и дело было не только в новой мебели и другом цвете стен. Преподавательский стол теперь был оснащён ноутбуком, обычную доску, на которой писали мелом, заменила белая и глянцевая – для маркеров, а под потолком на кронштейне висел проектор для демонстрации презентационных материалов. Однако изменений было недостаточно, чтобы отвлечь его от воспоминаний, разумеется.

Мидорима готовился к сегодняшнему дню, к тому, что ему придётся взглянуть в глаза Такао, который будет знать всё. Готовился, как мог. Он сотни раз прокручивал в голове возможные вопросы и реплики Такао, продумывал, что сможет ответить, даже несколько раз репетировал. Он был готов к тому, что Такао будет кричать, обвинять и требовать. Был готов отвечать жёстко и однозначно, не уступать. Был готов к гневу и ненависти Такао, когда тот поймёт, что Мидорима ни за что на свете больше не позволит ему прыгнуть в прошлое, в котором он уже родился. Шинтаро чувствовал себя обречённым на смерть, эдаким героем, который остаётся позади, чтобы задержать превосходящую численность врагов, ради великой цели. Он был тем, кто задраивал люк изнутри тонущей подводной лодки. Потому что он был уверен, что после ухода Такао, который, разумеется, больше не захочет его знать, он просто умрёт. Выгорит и разлетится пеплом. И он был готов настолько, насколько к этому можно было подготовиться.

Он помнил все встречи с Такао в прошлом наперечёт. Время, место, обстоятельства. Каждую усмешку Такао, каждый его взгляд. Всё, что сказал он сам. Всё, что услышал в ответ. Каждое движение и жест. До мелочей. Всё чётко, ясно, конкретно, так, как он всегда любил – разумом. Но эту встречу, их последнюю встречу в прошлом, Шинтаро помнил совсем иначе – обрывками, полутонами, словно в тумане – помнил сердцем и душой. Помнил, как стоял на подоконнике и от высоты, разверзшейся у его ног, захватывало дух, как ветер нагло заглядывал под выбившуюся из-под ремня рубашку, гладил кожу острым, холодным языком. Помнил, как был готов прыгнуть, лишь бы не сойти с ума. Помнил сверкающий гневом взгляд Такао, его сильные тёплые пальцы, сжавшие запястье. Помнил рывок, полёт и неловкое приземление на пол. Помнил, как невесть откуда взялись силы, как задавал вопросы, как получал ответы, как то градом по спине бежал холодный пот, то волной накатывало облегчение. Помнил, как сжал в кулаках полы расстёгнутой оранжевой куртки. Как зажмурился и притянул Такао к себе, прижался к губам. И тут же испугался от того, что закружилась голова, опора ушла из-под ног, ком встал в горле и из лёгких выбило весь воздух. А руки с остервенением сжимали полы куртки, не желая отпускать, пока Такао просто не исчез, растворившись в воздухе. Вытек песком времени сквозь его сведённые судорогой пальцы.

Погрузившись в свои размышления, Мидорима, кажется, пропустил момент возвращения Такао и очнулся только от ощущения, что его сверлят взглядом. Едва он приоткрыл глаза, сердце замерло, а сам он вжался в спинку кресла и инстинктивно впился руками в подлокотники: Такао был сам не свой. Стоял вполоборота, сжав кулаки опущенных вдоль тела рук. Тяжело и часто дышал и смотрел исподлобья прямо в глаза, строго, без тени усмешки, знакомым пронзительным и ясным взглядом хищной птицы, в котором сейчас Мидорима не мог прочитать абсолютно ничего. Этот взгляд выворачивал наизнанку душу, заставлял судорожно дёргаться пришпиленное булавкой сердце.

Мидорима нервно сглотнул, когда Такао сделал несколько шагов навстречу, сначала нерешительных, потом всё более быстрых. Носком ботинка развернул к себе крутящийся стул, на котором сидел профессор, и упёрся руками в высокую спинку, перекрывая ему пути к отступлению. Шинтаро вжимался в спинку кресла и казался самому себе ничтожно маленьким, потому что Такао был всюду, заполнял собою пространство, нависал, склонялся всё ближе. Чётко, уверенно, без сомнений. И ещё до того как их губы соприкоснулись, до того как по телу пробежал электрический ток, все мысли просто вышибло из головы, и вернулись они, судя по всему, не скоро. Потому что раньше Мидорима начал задыхаться.

– Стой, подожди, – с трудом переводя дыхание, прошептал Шинтаро, зажмурившись и так же, как тогда, сжав в кулаки полы куртки на груди Такао, то ли отталкивая, то ли не давая отстраниться. – Я не…

– Заткнись, Шин-чан, – безапелляционно отозвался Такао, аккуратно снял с него очки и отложил их на стол. – Просто заткнись.

***

Мидорима лежал на спине и подслеповато щурился, пытаясь разглядеть что-то в давно изученном вдоль и поперёк потолке собственной спальни. Такао сопел под боком, прижавшись тёплой спиной к ребрам, и от этого прикосновения, Шинтаро был уверен, на коже останется ожог. Это было очевидно, разумеется, как и то, что ему достанется ещё и шрам на душе.

Он не шевелился, потому что не хотел будить Такао, а ещё потому что боялся объяснений, которые, разумеется, были неизбежны. Он бесконечно прокручивал в голове фрагменты вечера, смутно припоминая, как они добрались от Тодай до его квартиры. Всё смешалось в бешеный круговорот улыбок и взглядов Такао, его запаха, его хриплого возбуждённого шёпота, его настойчивых, ищущих прикосновений рук, его жадных поцелуев.

Бледный лунный свет нашёл брешь между занавесками, высветил кусок измятого одеяла, облизал острый локоть неестественно закинутой за голову руки Такао и лёг на его лицо. Такао поморщился во сне и беспомощно потёр нос расслабленной рукой, Мидорима невольно улыбнулся и тут же одёрнул себя. Это было ни к чему, разумеется. Ни к чему привыкать к Такао. Ведь уже совсем скоро он снова исчезнет, на этот раз не по воле обстоятельств, а по собственному желанию. Шинтаро уже хотел было неслышно встать и позорно сбежать хотя бы на кухню, а лучше – прочь из собственной квартиры. Но Такао завозился и захватил в плен его руку, переплёл их пальцы. Шинтаро замер и не шевелился, впав в оцепенение. Это было глупо, разумеется, но он хотел впитать ещё немного Такао перед тем, как отпустить его навсегда.

***

Шинтаро проснулся, почувствовав на себе изучающий взгляд. Распахнув глаза, он сразу столкнулся взглядом с Такао и поспешно отодвинулся, тот чуть крепче сжал их переплетённые пальцы, прежде чем отпустить его руку. Мидорима потёр руками глаза и оглянулся в поисках очков, делая всё возможное, чтобы не смотреть в глаза Такао. Очки были аккуратно сложены в футляр на тумбочке. Шинтаро облегчённо нацепил их на нос, возводя между собой и Такао прозрачную нерушимую стену, и бросил на него настороженный взгляд.

Такао лежал, подперев голову рукой, и внимательно наблюдал за каждым его движением. Дыхание сбилось, и Шинтаро почувствовал, как покраснел, что, к счастью, не было заметно в скудном свете предрассветных сумерек.

– Вы не могли бы отвернуться, я хочу одеться, разумеется, – проговорил Шинтаро, спустив ноги с кровати.

– Шин-чан, по-вашему, в этом есть необходимость? – насмешливо спросил Такао, а Шинтаро почувствовал, как его наглый взгляд стёк вниз по позвоночнику.

– Разумеется.

– Ох, – Такао завозился, – вчера вы не были таким стеснительным, Шин-чан. Кто бы мог подумать, что за вашей холодностью и неприступностью скрывается целый вулкан страстей…

– Послушайте, Такао, – возмущение неожиданно придало сил, и Мидорима решительно подхватил валявшиеся на кресле мягкие домашние брюки.

– Я с радостью послушаю, Шин-чан, – усмехнулся тот. – Ведь вы всё-таки должны мне всё объяснить, верно?

Шинтаро бросил на него взгляд через плечо, пытаясь определить, издевается ли он над ним в самом деле.

– Не надо на меня так смотреть! – выставил перед собой руки Такао. – Я о многом догадался, но вы всё-таки задолжали мне объяснения, Шин-чан. Как ни крути.

Это было неприятно сознавать, но Такао был прав, разумеется. Прежде чем всё закончить, необходимо расставить все точки над i. И Шинтаро должно хватить сил это сделать.

– Я сварю кофе, – бросил он, спешно натянув брюки, прихватив с кресла футболку и ретировавшись в коридор.

Такао пришёл на кухню только минут через десять, пах свежим гелем для душа, вытирал растрёпанные волосы висевшим на плече полотенцем и насвистывал под нос какую-то мелодию. Одним словом, выглядел безмятежным и довольным, что совершенно не соответствовало состоянию Шинтаро, разумеется. Выставив на стол две кружки и вазочку с зачерствевшим печеньем, Мидорима присел на стул, оставив для Такао место напротив. Тот сел, подобрав под себя одну ногу, и обхватил кружку обеими руками, взглянул на Шинтаро исподлобья.

– Спрашивайте, Такао, – нетерпеливо поправил очки Мидорима. – Я отвечу на все ваши вопросы, разумеется.

– А я думал, вы мне всё сами расскажете, – протянул тот, опустив взгляд, но потом снова уставился на собеседника испытующе.

– Вы многое поняли сами. Нет смысла повторять, разумеется.

– Как скажете. – Такао глотнул кофе. – Начнём с простого, – он натянуто улыбнулся. – Вы ведь узнали меня сразу, верно? В тот самый день?

– Да, – честно ответил Мидорима. Теперь врать не было никакого смысла.

– И почему вы так упорно скрывали всё это?

– Это могло поставить под угрозу чистоту эксперимента, – соврал Мидорима. – Вы могли сболтнуть лишнего в прошлом, и это могло изменить будущее.

– Я и так наболтал немало, – усмехнулся Такао. – В какой-то момент мне казалось, что вы мне мстите за то, что я не говорил вам правду в прошлом.

– Ерунда, разумеется, – отозвался Шинтаро.

– Я знаю, – поспешно подтвердил Такао. – Но мне показалась эта гипотеза разумной. Я честно думал, что обидел вас чем-то в прошлом, и вы не можете забыть, и поэтому так издеваетесь надо мной. – Встретив осуждающий взгляд Мидоримы, он поспешно добавил: – Я даже не мог предположить, что… Тот студент, который был с мамой там, в аудитории, это… – Он захлебнулся словами, а потом подвинулся чуть ближе и опёрся руками о край стола.

– Я, – склонил повинную голову Шинтаро. – Это меня стоит благодарить за «такое имечко дурацкое», – припомнил он слова Такао.

– Скажите, Шин-чан, – Такао посмотрел в глаза внимательно, – все эти двадцать пять лет вы… я имею в виду… ещё до того, как я родился… столько времени вы меня… чёрт!.. – Он схватился за волосы и с силой потянул чёлку. – Но вы же не могли в самом деле целых двадцать пять лет?.. – Такао заткнулся с открытым ртом, жадно разглядывая лицо Мидоримы.

Шинтаро не знал, что именно он там увидел и что заставило его замолчать, но знал точно, что контролировать выражение своего лица в тот момент он не мог. Не перед Такао, не тогда, когда решил признаться. Его похолодевшие пальцы дрожали, а сердце стучало так громко, что закладывало уши, но голос оказался неожиданно тихим и спокойным.

– Я обещал помнить всегда. Обещания надо выполнять, разумеется, – ответил Шинтаро, на автомате поправив очки. – Все эти двадцать пять лет я спорил со временем. И я проиграл, разумеется.

– Проиграли? – Такао нахмурился. – Я не понимаю. Машина работает. Надо только немного подправить, чтобы перемещения не зависели от расположения и начальной точки. Мы сделаем это вместе, – возбуждённо тараторил Такао. – Отправьте меня к динозаврам, Шин-чан! Или в средние века! Да куда захотите! Мы закончим вашу работу. И вы победите, Шин-чан. Обязательно победите!

– Машина почти закончена, и я знаю, как исправить проблемы с начальной точкой, – Шинтаро склонил голову, судорожно сцепив пальцы в замок и сжав челюсти. – Но это всё равно не имеет никакого значения, потому что я уже проиграл.

– Я не понимаю, – искренне растерялся Такао. – Ведь машина – это труд всей вашей жизни…

– Я проиграл самому себе, – перебил его Мидорима, вскинув воспалённый взгляд, глаза Такао удивлённо расширились. Шинтаро глядел в них, не в силах отвести взгляда и заставить себя замолчать. – Я проиграл Мидориме Шинтаро из тысяча девятьсот девяностого. Потому что вся моя работа, все исследования и эксперименты, весь дурацкий спор… Он был нужен только для того, чтобы найти тебя, разумеется. Но вышло так, что именно из-за машины я потерял даже призрачную надежду.