Текст книги "Время, назад! (СИ)"

Автор книги: Гениальный Идиот

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 8 страниц)

– Ты просто невероятный засранец, Шин-чан! – возмутился Такао, стиснув зубы и безуспешно рванувшись из мёртвой хватки цепких пальцев Мидоримы. – А теперь скажи мне, что бы ты стал делать, если бы я не пришёл?

– То есть как – не пришёл? – просипел Шинтаро, пытаясь сфокусировать взгляд на блестевших совсем близко глазах Такао.

– Не увиливай! – воскликнул тот требовательно. – Ответь мне! Ты бы прыгнул? Прыгнул бы, если бы получил подтверждение того, что выдумал меня?

– Да, – выдохнул Шинтаро, нервно сглотнув и моментально ослабив хватку.

– Так вот ты должен мне обещать, – оживился Такао, одёрнув одежду. – Обещать, что этого не сделаешь. Никогда больше даже не станешь думать об этом, Шин-чан.

– Лучше смерть, чем безумие, – пробормотал Шинтаро обречённо, опустив взгляд, и вяло осел на стул.

– Ты что, не веришь мне? – возбуждённо заговорил Такао, схватив его за подбородок и заставив посмотреть в глаза. – Не веришь? – он мстительно прищурился. – Ладно. – Он отступил на пару шагов и вцепился в волосы, бездумно скользя взглядом по окружающим предметам, как будто ища решение. – Ладно! – Он скинул куртку, не глядя, отбросил её в сторону и начал снимать футболку.

– Что… что ты делаешь? – растерялся Шинтаро, неловко поднялся и отступил на пару шагов, изумлённо наблюдая за стаскивавшим через голову футболку Такао.

– Доказываю, – пропыхтел тот. – Вот, держи! – он протянул ему только что снятую майку. – Это тебе.

Мидорима нервно поправил очки, пытаясь скрыть смущение и не смотреть на отвернувшегося в поисках куртки Такао. Затем осторожно развернул только что подаренную ему майку. В глаза сразу бросилась олимпийская символика и надпись: «Нагано 1998». Мидорима сглотнул.

– Я собираю винтажные майки с символикой Олимпийских игр, – пояснил Такао, подобрав куртку. – В 1998 году зимние Олимпийские игры были, – он помотал головой и поправился: – будут в Нагано. Меня отчим водил на прыжки с трамплина, мы с ним вместе эту футболку покупали. Я её тебе дарю. – Он сунул руки в рукава куртки и усмехнулся. – Теперь веришь мне?

– Верю, – ответил Мидорима, опустив голову и принявшись комкать пальцами майку.

– И обещаешь, что больше не будешь делать глупостей, вроде того, что произошло сегодня? – уточнил Такао, вжикнув молнией куртки.

– Обещаю, – прошелестел Шинтаро.

– Вот и умник, – заулыбался Такао, подойдя ближе. – Ну, мне пора, – он снова бросил взгляд на часы, – будь пай-мальчиком, и всё такое. – Он неловко взглянул на Мидориму. – Чёрт! Все эти прощания – хуже не придумаешь, – он скривился, взлохматив волосы на затылке. – Не надо было мне тебя предупреждать…

– Нет, я… – нерешительно отозвался Мидорима, окончательно скомкав в руках майку. – Мы больше никогда не увидимся? – пробормотал он быстро, откровенно стесняясь и отчаянно краснея.

– Шин-чан… – растерянно отозвался Такао. – Я не…

– Не можешь сказать, разумеется, – ответил за него Мидорима, отводя взгляд.

– Я не думаю… не хочу думать, что мы прощаемся навсегда, – проговорил Такао. – Я не знаю, как это работает, но мы можем встретиться… Наверное. Только ты ведь можешь меня и не узнать, не вспомнить.

– Как это – не вспомнить? – негромко возмутился Шинтаро, с сомнением покосившись на Такао. – У меня хорошая память, разумеется.

– Всё забывается, Шин-чан, – так же тихо возразил тот, – со временем. С ним не получается спорить, знаешь?

– Я буду помнить всегда, – упрямо проговорил Мидорима, чувствуя, что в глазах всё расплывается, кроме лица Такао. – Я буду спорить, разумеется.

Такао смотрел своими невыносимо ясными глазами слегка удивлённо и почти восхищённо, был так близко, и от него так пахло, чем-то родным, тёплым, что у Шинтаро бешено заколотилось сердце. Шум в ушах заглушил все мысли, кроме одного настойчивого стремления – сделать что-то такое, чтобы Такао понял, что Шинтаро не забудет никогда. Руки потянулись сами, он вцепился в ярко-оранжевую куртку и уверенно потянул на себя. Такао растерянно моргнул, но всё же подался вперёд.

Шинтаро будет помнить всегда. Горячие губы Такао с привкусом какой-то фруктовой жвачки, запах его волос и тихий полувопросительный выдох: «Шин-чан?», от которого голова закружилась настолько, что пришлось зажмуриться.

А когда он открыл глаза, Такао уже не было.

========== Глава 1.8. Рецидив ==========

Шум в ушах сменился гулкими отголосками его сердцебиения, а ноги неожиданно словно налились свинцом. Почувствовав головокружение и слабость, Шинтаро схватился рукой за край стола, чтобы не упасть, и ещё раз оглядел воспалённым и чуть расфокусированным взглядом абсолютно пустую аудиторию. Ему, казалось, не хватало воздуха, дышал он рвано и порывисто, вот уже третий раз делая только выдох, судорожно пытаясь вдохнуть.

Камера мигнула напоследок красным огоньком и погасла, свидетельствуя о закончившейся записи. Мидорима покачнулся, но всё же двинулся к ней, походя спотыкаясь о, казалось бы, ровно расставленные стулья. Освободив ячейку и сжав в кулаке небольшую пластмассовую кассету с плёнкой, Шинтаро бездумно уставился в пол. Это было единственным, но бесспорным доказательством того, что он не сумасшедший, которому поверит даже Акаши. Но теперь это было уже не так важно, разумеется. Это была запись его последней встречи с Такао и… Шинтаро залился краской, вспоминая, что натворил. В тот момент этот дурацкий поцелуй был чем-то настолько естественным и логичным, а теперь, когда он начал анализировать случившееся, Шинтаро выглядел в собственных глазах полным идиотом, как, собственно, и во всех остальных случаях, когда дело касалось Такао.

Осознание приходило медленно, и этому не сильно способствовали болезненно горевшие щёки, отбивавшее чечётку сердце и сильно дрожавшие пальцы. Такао не было. Он исчез. Вернулся в будущее и больше не придёт. Возможно, они никогда не увидятся снова. А если увидятся, то Шинтаро может не вспомнить. Эти тезисы отказывались укладываться у него в голове почти так же упрямо, как несколько недель назад не желала укладываться сама идея существования Такао, разумеется. Шинтаро не сможет забыть. Он будет помнить всегда.

Чувствуя, что в отсутствии мыслительного процесса мозг начинает охватывать необъяснимая паника, как когда происходит какая-то неприятная неожиданность, или он забывает дома талисман дня, Шинтаро попытался сконцентрироваться на запомненных им фразах Такао. Почему тот сказал, что они, вероятно, встретятся? Почему не был уверен, вспомнит ли его Шинтаро? Какие условия надо соблюсти, чтобы снова встретиться с Такао? Что Шинтаро должен сделать, чтобы бросить вызов времени?

Ответ пришёл сам собой, позволив ему, наконец, вздохнуть полной грудью. Мидорима кивнул собственным мыслям и решительно направился к двери. Ноги несли сами – Шинтаро спешил в кабинет профессора Накатани. Он должен был немедленно сообщить ему о смене темы диссертации, разумеется. О том, что его больше не интересуют чёртовы светодиоды. О том, что он будет изучать теорию пространства и времени. О том, что он хочет распутать временную петлю и бросает вызов времени.

Коротко стукнув в дверь кулаком, Мидорима распахнул створку и влетел в кабинет, тяжело дыша после быстрого бега. Профессор Накатани усаживал на стул у приоткрытого окна молодую глубоко беременную женщину и поднял на растрёпанного Шинтаро слегка растерянный взгляд.

– Мидорима, как удачно, что вы здесь, – мгновенно поздоровался он.

– П-пространственно-временной континуум, – выдал Шинтаро, совершенно забыв о приветствии, стараясь вложить в единственную фразу всё, что хотел сказать.

– Что? – не понял Накатани.

– Теория пространства и времени, разумеется, – уже увереннее произнёс Мидорима. – Я хочу заниматься теорией времени. Мне больше неинтересны светодиоды. Я буду изучать время, разумеется.

– Мидорима, вы в своём уме? У нас уже написана половина диссертации, – начал было спорить Накатани, но мгновенно осёкся, вновь обернувшись к сидевшей у окна женщине. – В любом случае, поговорим об этом позже. Сейчас вы должны остаться здесь с Натсуко-кун, а мне нужно срочно отойти на кафедру, там телефон.

– Т-телефон? – уточнил Шинтаро, не понимая, как можно было в этот момент думать о чём-то кроме временной петли.

– Нужно вызвать скорую, – пояснил Накатани.

Шинтаро непонимающе моргнул и перевёл взгляд на виновницу переполоха – Натсуко закусила нижнюю губу от боли и часто дышала, обхватив руками обтянутый оранжевым шерстяным свитером живот.

– Очнитесь, Мидорима! – прикрикнул Накатани, дёрнув Шинтаро за рукав. – Я вернусь через несколько минут.

Шинтаро растерянно оглянулся, едва захлопнулась дверь в кабинет, и сделал два инстинктивных шага назад, словно он собирался последовать за Накатани, однако наткнулся на стул, который с грохотом упал на пол. Неловко подняв злосчастный предмет мебели, он обернулся. Натсуко смотрела на него внимательно и слегка улыбалась. И что-то неуловимо знакомое было и в этой улыбке, и в хитром прищуре ясных серых глаз, и в оранжевом цвете.

– Такао? – невольно вырвалось у Мидоримы, и он во все глаза уставился на Натсуко, изучая удивительно живые черты её лица.

– Нет, моя фамилия Ямашита, – ответила она, улыбнувшись шире. – Ямашита Натсуко, приятно познакомиться.

– Мидорима Шинтаро, – представился он, зажмурившись и пытаясь стряхнуть странное наваждение. Этого просто не могло быть. Если только он всё же не был психом, и ему теперь не мерещился Такао на каждом шагу.

– Не надо так паниковать, Шин, – проговорила она иронично. – Я вовсе не умираю, всего лишь собираюсь родить ребёнка.

– Я это понял, разумеется, – смущённо пробормотал Шинтаро, поставив на место стул и сделав несколько шагов к ней.

– Вот так приходи пересдавать физику, – улыбнулась Натсуко. – Мне вообще-то ещё пару недель надо было доносить. Но он, – она ткнула себя тонким пальчиком в живот, – судя по всему, решил по-другому. Нетерпеливый маленький негодник, – ласково добавила она, проведя ладонью по животу.

– Мальчик? – задал абсолютно ненужный вопрос Шинтаро, не зная, как дальше поддержать разговор.

– Сын, – с напускной гордостью проговорила она. – Надежда и опора.

– Поздравляю, разумеется, – проговорил Мидорима, старательно отводя взгляд.

– Вот не знаю, как назвать, – ответила Натсуко. – Хочется что-то яркое, запоминающееся, – она вздохнула. – Я думала про, например, Сачио. Как тебе?

– Звучит неплохо, разумеется, – ответил Шинтаро, поджав губы.

– Нет, тебе что-то не особо понравилось, судя по твоему кислому лицу, – заупрямилась она. – Не запомнилось. А мне хочется, чтобы запоминалось. Вот, предложи что-нибудь.

– Я… я не знаю, – смутился Мидорима. Ещё не хватало придумывать имя чужому ребёнку. У него своих проблем было по горло. Шинтаро окинул лежавшие на столе профессора Накатани книги и монографии и, выхватив первое попавшееся имя Макото Кобаяши, произнёс: – Макото.

– Ну нет, – фыркнула Натсуко. – Оно какое-то девчачье.

– Исаму, – сделал очередную попытку Мидорима, прочитав заголовок монографии Исаму Акасаки.

– Нет. Оно плохо сокращается, – пояснила она. – А я люблю сокращать имена. Вот, твоё, например, хорошо сокращается. Шин – звучит. А Иса – не звучит. Давай дальше.

Шинтаро вздохнул. Какой-то бред, разумеется. Как можно было спихивать ответственность за имя собственного ребёнка на человека, которого она впервые в жизни видит.

– И вообще, ты мне имена каких-то известных физиков, что ли, предлагаешь? – заинтересованно осведомилась она. – Попроще ничего нет?

– Ладно, – согласился Мидорима, наткнувшись на список участников студенческой конференции по естественным наукам и принявшись его изучать.

Шинтаро отчего-то поймал себя на мысли, что у Такао он имени так и не спросил. И, возможно, никогда его не узнает. Натсуко внимательно смотрела на него, прищурив серые глаза, и Шинтаро неожиданно почувствовал, будто имя он подбирает не для её абстрактного ребёнка, а именно для Такао. Взгляд скользил по списку, однако как назло не было ничего подходящего, пока он не увидел имя студента из Киото, который планировал читать доклад по биомолекулярной теории – Акиёши Казунари. Такао Казунари. «Звучит», – подумал Мидорима и поднял глаза на уставившуюся на него в ожидании Натсуко.

– Казунари, – проговорил Шинтаро. – Это моё последнее слово, разумеется.

– О! – восторженно воскликнула Натсуко. – Казу! Идёт! – она тепло улыбнулась, в очередной раз погладив живот.

Шинтаро облегчённо вздохнул, справившись с задачей, и принялся ходить вокруг неё кругами в бесполезной попытке подавить панику. Натсуко молчала, методично возя руками по животу, а потом снова зажмурилась, коротко выкрикнув:

– Вот ведь засранец!

– Я? – не понял Шинтаро, поджав губы.

– Да нет же, – снова улыбнулась она, легонько погладив живот. – Сын, – пояснила она, сделав три глубоких вдоха и зажмурившись.

– Помочь? – неуверенно выдавил Шинтаро, с сомнением посмотрев на девушку.

– Да чем ты тут поможешь! – сквозь зубы прошипела она, бросив на Мидориму скептический взгляд. – Доктор говорит надо дышать правильно, и тогда не будет так больно. Подышишь со мной?

Шинтаро взглянул в ясные серые глаза и начал дышать, втягивая воздух через нос и долго выдыхая ртом, Натсуко очень скоро подстроилась под заданный им ритм дыхания и сосредоточенно прикрыла глаза, пережидая приступ. Мидорима с трудом помнил, как родилась его младшая сестра – когда отец впервые привёз его в госпиталь, Кимико была уже завёрнута в розовое одеяльце с кружевами и оглушительно орала на всю палату. Шинтаро понятия не имел, что ему делать, да ещё на периферии сознания маячила пространственно-временная теория, и жгла руку зажатая в ней кассета с записью его с Такао поцелуя. Шинтаро бросил на Натсуко встревоженный взгляд и уж совсем без надобности поправил очки перебинтованными пальцами.

– Ты забавный, – улыбнулась Натсуко, снова расслабившись и с живым интересом изучая всклокоченную шевелюру, измятую рубашку, торчавшую из кармана брюк скомканную футболку и сосредоточенно нахмуренные брови. – Похож на настоящего учёного. Немножко сумасшедший и ужасно увлечённый.

– Ничего подобного, разумеется, – огрызнулся Шинтаро, с надеждой взглянув на дверь.

– Нет, похож. Я уверена, что ты получишь какую-нибудь премию за свои эти полупроводники и светодиоды, – она покивала для убедительности.

– Я больше не буду заниматься светодиодами, разумеется, – произнёс Мидорима. – Я буду заниматься пространственно-временной теорией.

– Может, и машину времени изобретёшь? – иронично прищурилась Натсуко.

– Изобрету, – уверенно кивнул Шинтаро, чувствуя странное успокоение. – Я буду спорить со временем. Я смогу победить, разумеется.

– Ну вот, я же говорю, чокнутый профессор, – снова улыбнулась она. – Я в тебя верю, у тебя обязательно получится. Только знаешь, – она ненадолго замолчала, рассматривая что-то в окне, – время – такая сложная штука. С ним будет трудно спорить. Потому что что бы мы ни делали, время вернёт всё на круги своя.

– Тогда что делать, когда время работает против меня? – неожиданно даже для себя спросил Мидорима.

– Ждать. Время всегда расставляет всё на свои места.

– Я не отступлюсь, разумеется, – упрямо произнёс Мидорима.

– Так я и не призываю отказываться от исследований, – пожала плечами Натсуко. – Просто будь осторожен. Жалко будет, если ты наворотишь со своей жизнью такого, что нельзя потом будет поправить.

Мидорима ошеломлённо молчал, переваривая её слова. Из окна послышался вой сирены.

– О, это за мной, – встрепенулась Натсуко, засуетилась и попыталась встать, опершись на спинку стула. В дверях показался профессор Накатани, который поспешно подбежал к ней, подставив плечо. – Ну, пожелай нам с Казу удачи, Шин-кун. – Она мягко улыбнулась Мидориме. – А мы желаем удачи тебе.

Комментарий к Глава 1.8. Рецидив

Конец первой части

========== Глава 2.1. Сердце-фейерверк ==========

Утро профессора Мидоримы Шинтаро, разумеется, проходило строго по расписанию. Он проснулся в семь двадцать восемь, ровно за две минуты до будильника, потому что если проснуться от назойливого писка, то весь оставшийся день будет плохое настроение. Затем, тщательно застелив постель, он отправился в душ, где провёл ровно двадцать две минуты, потому что если провести под струями тёплой воды больше времени, то кожа на пальцах неприятно сморщивается, и оставшиеся на левой руке застарелые шрамы от электрического ожога становятся ещё заметнее. Перебинтовав пальцы эластичным пластырем и надев домашний свитер и удобные брюки, он отправился на кухню готовить завтрак. Чайник следовало отключить, едва вода внутри начала закипать, чтобы разведённый ею мисо-суп был горячим, но не обжигающим. В сваренную ровно из сорока шести перемолотых зёрен кружку кофе профессор Мидорима положил одну полную ложку тростникового сахара, ещё половину и ещё четверть, потому что иначе кофе не будет в нужной степени крепкий и сладкий. Оставалось только поставить на видное место талисман дня и взять традиционную утреннюю газету, разумеется. Всё как обычно.

В прошедшие двадцать пять лет жизнь Мидоримы Шинтаро была в высшей степени размеренной и продуманной. В ней не было место чему-то неожиданному или непредсказуемому. Сложившиеся методом проб и ошибок простые правила, соблюдение которых гарантировало спокойствие, выполнялись им неукоснительно. Ни одного шага в сторону, ни одного статистического выброса из общей совокупности. Распорядок дня, научная работа, нехитрый досуг и единственная цель, которая была всё ближе, и это вселяло надежду.

Сегодня в чётком расписании было прошедшее все стадии тщательного планирования изменение – после завтрака, вместо того чтобы сразу приступить к научной работе, профессор Мидорима должен был давать интервью одному из научных журналов, который готовил статью о теории пространства и времени и обратился к нему, как к ведущему специалисту в Токио в этой области физики. Шинтаро долго согласовывал визит корреспондента, стараясь таким образом включить его в свой плотный график, чтобы не отнять времени от непосредственно экспериментов. И вот сегодня журналист должен был прийти ровно в восемь тридцать и уложиться точно в полтора часа, разумеется.

Звонок в дверь раздался в восемь пятнадцать. Шинтаро к тому моменту выпил только половину кружки кофе и прочитал только три четверти газеты. Поджав губы и даже не пытаясь скрыть крайнюю степень своего раздражения от нарушения плана, он поднялся и, нисколько не торопясь, направился в прихожую, чтобы оказать достойный приём заявившемуся на четверть часа раньше, да ещё беспардонно трезвонившему в дверь в каком-то странном ритме корреспонденту. Сделав глоток кофе и сжав перебинтованными пальцами кружку, Мидорима открыл дверь.

Стоявший на пороге квартиры человек был одет в протёртые до дыр джинсы, старые кроссовки, видавшую виды футболку с надписью Deep Purple Nippon Budokan’75 и оранжевую куртку. Едва дверь открылась, он поднял на Мидориму ясные серые глаза, расплылся в улыбке и вытащил из уха маленький наушник-вкладыш, откуда мгновенно донеслась какая-то позитивная песня, из которой Шинтаро удалось выловить только гитарную мелодию и пару английских слов, кажется, «сердце» и «фейерверк».

– Привет! Вы профессор Мидорима Шинтаро? Меня зовут Такао Казунари. Можно просто Казу. И я ваш фотограф на сегодняшнее интервью, – проговорил он и вновь уставился на Шинтаро.

Кружка выскользнула из пальцев и, ударившись о край генкана, со звоном раскололась, а кофе растёкся по полу коричневой лужицей, но Мидорима даже не заметил. Он стоял, вцепившись рукой в край двери и смотрел на Такао, часто хватая ртом воздух, и сердце бешено колотилось где-то в горле.

За двадцать пять лет, прошедших с момента их последней встречи, произошло многое. Громкая авиакатастрофа в Нагое в 1994, теракт в токийском метро, организованный сектой Аум-Синрикё в 1995, зимняя олимпиада в родном для Шинтаро Нагано в 1998, получение фильмом «Игры разума» с Расселом Кроу в главной роли премии Оскар за лучший фильм в 2001, железнодорожное крушение в Амагасаки в 2005, сильнейшее землетрясение и цунами в префектурах Мияги и Фукушима в 2011, присуждение в 2014 Нобелевской премии по физике профессору Акасаки и профессору Амано за изобретение светодиодов, от работы с которыми Шинтаро отказался. Произошло многое и многое изменилось.

Неизменной оставалась только его цель, его борьба, его надежда. Мидорима всё это время жил единственной идеей, работал над единственным изобретением, которое должно было в достижении этой цели помочь. И она была почти готова. Шинтаро даже испытывал её на нескольких животных. Машина времени. Она должна была каким-то образом вернуть ему Такао. Она должна была стать свидетельством его, Шинтаро, победы над временем.

Но стоя на краю генкана и смотря в слегка расширенные от удивления глаза Такао, Шинтаро не чувствовал себя победителем. Он вообще плохо отдавал себе отчёт в том, что происходило. Такао был таким же, каким он его помнил. А помнил он абсолютно всё с болезненной остротой и ясностью. Те же непослушные и давно не стриженные волосы, те же серые глаза, та же ироничная улыбка. Даже оранжевая куртка, казалось, та же самая. Тот же запах шампуня. Та же беспардонная манера сокращать дистанцию и разносить в пыль за секунду все барьеры. Тот же голос и та же привычка слегка растягивать гласные. То же ощущение дежавю.

А у Шинтаро появились у глаз морщины, и виски слегка посеребрила предательская седина. Конечно, он следил за собой и вёл здоровый образ жизни, выглядел моложе своих лет. Но, тем не менее, ему было уже сорок пять. Он был уже не тем Шинтаро, который встретил Такао двадцать пять лет назад. Не тем Шинтаро, который в порыве эмоций был способен вскочить на подоконник и прыгнуть, лишь бы не оказаться в психушке. И он уже давно не искал у себя симптомов шизофрении. Да и если бы нашёл, это было бы не так страшно. Потому что каждый человек сходит с ума по-своему, разумеется.

И именно сейчас… Именно в этот момент время, которое он почти победил, нанесло неожиданный проникающий удар, сразу отправив его в нокаут.

– Эй, вы в порядке? – вернул его в реальность голос Такао. – Вы как-то совсем хреново выглядите, знаете? – покивал он, с сомнением оглядывая Шинтаро. – Бледный как смерть.

– Всё хорошо, разумеется, – хрипло ответил Мидорима, опускаясь на пол, чтобы подобрать осколки, но потерял равновесие и плюхнулся на пятую точку, неуклюже вытянув длинные ноги.

– Да я помогу, – улыбнулся Такао, пристроив у стены штатив и светоотражатель и закинув на плечо рюкзак с фотоаппаратом. – А то поранитесь ещё. Вон у вас и так уже пальцы все перевязаны.

– Это не поэтому, разумеется, – возразил Шинтаро, заторможенно наблюдая за шустрыми движениями Такао.

– А неважно, – отмахнулся тот и, собрав в одной руке осколки, поднялся. – Хватайтесь! – проговорил он, протягивая так и сидевшему на полу Шинтаро свободную руку.

Мидорима ухватился за неё автоматически, только после осознав, насколько желанным и знакомым было прикосновение. И в текущей ситуации, в этой реальности, которая, Шинтаро это чувствовал, с каждым годом становилась всё холоднее и в которой люди были друг другу чужими настолько, что не готовы были подставить плечо и протянуть руку, это прикосновение казалось чем-то из прошлого. Он был готов поклясться, что по их рукам пробежал электрический ток, словно по замкнутой цепи, принося с собой давно законсервированные в сердце и душе воспоминания, ощущения и чувства. Мидорима помнил всё слишком хорошо. Непроизвольно сжав сильнее ладонь Такао, он поднялся.

– Вот и славно, – снова улыбнулся тот. – А теперь скажите-ка мне, куда это выкинуть, – он помахал перед носом у Мидоримы рукой с осколками, – а то ведь мне ещё свет устанавливать, знаете? И если я не успею ровно к половине, меня главный редактор живьём закопает.

– В кухне, разумеется, – отозвался Шинтаро, уставившись на свои пальцы, только что державшие тёплую ладонь.

– Шин-чан? – Такао замер на пороге кухни и обернулся, а Шинтаро вздрогнул от такого долгожданного «Шин-чан», отдававшегося странным теплом где-то в груди слева. – А мы с вами нигде не виделись раньше? Мне почему-то кажется, что я вас знаю. Такое чувство… забыл, как называется…

– Дежавю, разумеется, – подсказал Шинтаро, не зная наверняка, как ответить Такао на его вопрос.

– Точно. Дежавю, – улыбнулся Такао и прищурился, продолжая смотреть на Мидориму в ожидании ответа, но тот упорно молчал. – Ладно, не обращайте внимания. – Он махнул рукой и скрылся в кухне, оставив Мидориму стоять в прихожей.

***

Про интервью Шинтаро уже не думал, разумеется. Отвечал на автомате, практически не задумываясь над сутью вопроса. Он даже не запомнил лица журналиста. Куда больше его интересовало, кто сможет ответить на его вопросы. А вопросов было множество – новые обстоятельства нужно было обдумать со всей тщательностью. Такао, безусловно, был здесь. В этом времени. В октябре 2015 года. Живой и настоящий. Щёлкал сейчас фотоаппаратом, создавая бесчисленное количество вспышек, ходил по его квартире, как у себя дома, периодически спотыкаясь о расставленные им же самим подставки, штативы и светоотражатели, подбирая нужный ракурс.

При этом Шинтаро совершенно точно знал, что Такао был и в ноябре 1990 года. Не менее живой и настоящий. А ещё он знал, что тот приходил к нему из будущего. Но машина времени была ещё не готова, за это он мог поручиться. Значит, этот Такао не мог оказаться в прошлом. Но он там был. С этого всё и началось, в конце концов. С того, что Такао спасал его из разных передряг, а потом исчезал. С того, что Такао обещал в последнюю их встречу, что они встретятся, но Шинтаро может его не вспомнить. Они встретились, и Шинтаро помнил. Вот только Такао не помнил его самого. Или он помнил, но только на уровне дежавю? Так же, как Шинтаро при их первой встрече в прошлом? Мидорима нахмурился и сжал в кулак забинтованные пальцы.

– Простите, это, вероятно, не слишком уместный вопрос, – поспешно проговорил корреспондент, очевидно, приняв реакцию Шинтаро на свой счёт. – Можете не отвечать, профессор, и я уберу этот пункт из протокола нашей встречи.

– Который час? – спросил Шинтаро.

– Без пяти десять, – отозвался Такао откуда-то сбоку, снова щёлкнув затвором.

– Последний вопрос, – взмолился журналист. – Скажите, профессор, есть ли реальная возможность, что учёные изобретут машину времени?

– Есть, разумеется, – кивнул Шинтаро, поднявшись. – Мне надо работать. Прошу прощения.

– Конечно! – салютовал корреспондент, пожав Мидориме руку. – Я уже ухожу. Такао?

– Ага, – крикнул тот вслед уходившему журналисту. – Пару снимков, – уточнил он и умоляюще уставился на Шинтаро. – Шин-чан, можете сесть в кресло, как сидели, и руку на подлокотник положить?

– Зачем? – нахмурился Мидорима.

– Надо, – коротко пояснил Такао и взял в руки висевший на шее фотоаппарат. – Увидите, когда получите фотографии.

Шинтаро послушно уселся в кресло в той позе, о которой просил Такао. Тот и правда щёлкнул камерой ещё два раза, посмотрел что-то на небольшом экране, довольно кивнул и слегка улыбнулся, после чего принялся складывать оборудование, напевая себе под нос ту самую мелодию про сердце-фейерверк, которую Шинтаро слышал утром из его наушников.

Когда он застегнул молнию на футляре со светоотражателем и удовлетворённо выдохнул, Шинтаро вдруг неожиданно вспомнил, что чувствовал каждый раз, когда Такао исчезал, – непонятное ощущение потери. Поэтому, повинуясь импульсу, пошёл вслед за Такао в прихожую, вместо того чтобы просто попросить захлопнуть за собой дверь. Хотя, что он мог сделать, чтобы его остановить? Сгрести в охапку, усадить на стул и начать рассказывать про путешествия во времени, про то, что они уже встречались и даже целовались? Бред, разумеется. Нужно было всё обдумать. Нужно было разработать план. Нужно не позволить ему больше исчезнуть.

Такао натягивал куртку и параллельно надевал кроссовки, нещадно заминая задники – дурацкая детская привычка. А Шинтаро стоял посреди прихожей, смотрел и молчал.

– Ну, Шин-чан, – Такао поднял на него взгляд, подхватив штатив и светоотражатель, – пока-пока. Фотографии пришлю сегодня-завтра, сможете выбрать, какие понравятся.

– Вы были когда-нибудь в Токийском университете, Такао? – спросил Шинтаро больше оттого, что хотел продлить время присутствия Такао в своей квартире.

– Неа, – покачал головой тот. – Хотя я прямо там чуть не родился, знаете? Маманька там училась, но не закончила. Её прихватило, когда она к одному профессору пришла физику пересдавать. Она пока скорую ждала, придумала мне имя вместе с чокнутым аспирантом этого профессора, – принялся трещать Такао, открывая дверь. – Так что это ему я должен спасибо сказать за такое имечко дурацкое, – хохотнул он. – Мать говорит, забавный он был, этот аспирант. Совсем в науку ударенный. Вроде вас, Шин-чан, – Такао обернулся в дверях.

– Студент, – негромко уточнил Шинтаро, чувствуя, как холодеют пальцы. – Он был студентом, разумеется, – проговорил он, захлопнув дверь и не дав Такао задать уточняющего вопроса.

========== Глава 2.2. Условия контракта ==========

– Пожалуйста, проходите, Акаши-сама ждёт вас, – сообщила Мидориме во всех отношениях безупречно вышколенная секретарша. Шинтаро поднялся и шагнул к двери в кабинет.

Вообще-то он не любил встречаться с Акаши в его кабинете. Может быть, потому, что там все было настолько идеально, что перманентно присутствовало ощущение собственного несоответствия каким-то стандартам, а может быть, потому что на нейтральной территории Акаши чуть меньше подавлял своей властной аурой. Но сегодня дело было неотложное, и Шинтаро срочно нужен был совет, разумеется. Поэтому пришлось мириться с высокими потолками и кожаными диванами одного из самых дорогих в Японии кабинетов. Мидорима решительно открыл дверь и вошёл. Акаши как всегда сидел за столом в удобном кожаном кресле, спиной к полукруглому панорамному окну, в которое весь Токио был виден как на ладони.

– Добрый день, Шинтаро, – поприветствовал он, отложив бумаги и подняв на товарища разноцветные глаза. – Я польщён тем, что ради встречи со мной ты пренебрёг нерушимым расписанием. – Акаши чуть улыбнулся, заметив, как Шинтаро поджал губы при упоминании о расписании, и вежливым жестом указал на кресло напротив. – Чай, – бесцветно добавил он, нажав кнопку связи с секретарём. – Как твои дела? Как продвигаются исследования?

– Я сегодня видел Такао, разумеется, – выпалил Мидорима, сев в предложенное Акаши кресло и положив руки на стол.

– У тебя снова было дежавю, Шинтаро? – уточнил Акаши, внимательно глядя в глаза. – Мне казалось, приступы закончились, ещё когда мы учились в университете. – Он кивнул секретарше, принесшей чай и с поклоном удалившейся.