Текст книги "Это известно (СИ)"
Автор книги: Гайя-А
сообщить о нарушении
Текущая страница: 2 (всего у книги 8 страниц)
Он жалеет, что не пользовался возможностью стать ближе с ней, когда мог.
Шлюхи и боевые подруги так не обнимают и не ласкают.
Особенно, когда под смеженными веками сладкая парочка, Лев и его голубка-переросток – раздражающая правдивая картина истинной любви, и их тисканье – поначалу неловкий, но уже узнаваемый танец, где каждое движение имеет особый смысл. Они черпают силу из прикосновений друг к другу.
И не устают болтать. Скандалят – и громко, и шепотом. Препираются. Вяло выясняют отношения. Бурно спорят о всяческой чепухе. Вообще не затыкаются ни на минуту.
Обоим интересно друг в друге все. Бронн узнает из их негромких нескончаемых бесед больше, чем хотел бы знать. Больше, чем ему когда-либо было интересно. Узнает вместе с Джейме, что леди Тарт умеет не только вязать, петь и низать ракушки в ожерелья, но и готовить множество блюд из рыбы и моллюсков, умеет закидывать сети, но ненавидит китобойные суда и вообще морской промысел. Узнает вместе с Бриенной, что ее Лев – из нежной одомашненной породы, потому что у него непереносимость облепихи, голубики, гусятины и Семеро знают, чего еще – благополучно забытые проблемы чересчур чувствительных желудков аристократов после наступления Зимы.
– Тенны вообще человечину жрут и не давятся, – бурчит Бронн, закрывая голову скомканным плащом в попытке ограничить доходящие до него звуки.
Получается плохо.
Но смысл Бронну ясен и близок. Они узнают друг друга, и это укрепляет связь; то, чего он боялся всегда, потому что оно неизбежно приносит боль, когда привыкнешь к чему-то слишком сильно. Зачем привыкать к тому, что Неведомый у тебя отнимет рано или поздно?
…Тихое покашливание у плеча заставляет сира Черноводного открыть глаза. Собственной персоной леди Бриенна. Стоит над ним в темноте, как дозорная каланча, сурово хмурясь и сжимая в цветастой варежке ломко шелестящий на ветру листок бумаги.
У распечатанного письма в ее руке траурная кайма по краю.
У самой женщины печаль на лице и маленькая морщинка у сжатых пухлых губ.
Под навесом – переколотые дрова и затупившийся топор.
В сердце Бронна – гулкая пустота.
Детали, детали. Они дают ему силы предвидеть будущее и дурные вести достаточно ясно, чтобы не дрогнул голос, когда придется спросить:
– Что привело сюда миледи?
Но он знает, уже знает, что именно. И в голове одна мысль «о, нет», в душе бесплодная, быстро перегорающая ярость – «мои дети сироты», а в теле – отзвук тоски по прикосновению маленькой девочки-конфетки с ее простыми улыбками и невинным личиком.
– Мне очень жаль, – искренне звучит над ним леди Бриенна. Бронн сумрачно кивает.
Лоллис не могла пережить Зиму. Она и Летом, прямо скажем, недолго бы протянула. Утонула бы где-нибудь в колодце. Свалилась со стены по неосторожности. Но Зимой защитить ее не смог муж, находящийся за Стеной.
– Спасибо, – бормочет Бронн, опуская голову. На мгновение на его волосах – нежная рука, без варежки, без перчатки – сильные теплые пальцы прочесывают спутанные пряди, и Бронн безотчетно ловит ее, прижимает к лицу, в неумелой попытке продлить это, чем бы оно ни было.
Наемники не дают клятв и не знают верности обещаниям. Это их кредо. Но против своей воли Бронн молится и клянется в эти тяжелые минуты. Он не смог бы облечь чувства в слова и намерения даже под страхом смерти, даже с посулами золота. Нет, конечно, нет. Это на грани ощущений. Просто есть – то, что зовут душой полоумные жрецы всех мастей, кажется.
Мечта спасти этих двоих и их идиотскую любовь, в странном, иррациональном чаянии, что там на юге что-то взамен спасет его маленьких осиротевших сыновей.
Желание отблагодарить Красотку Бриенну за тайную жалость – от кого еще он мог бы принять ее без стыда?
Надежда пережить всё это вокруг и однажды найти свой приют и утешение – пусть в восемьдесят, рядом со сварливой, но родной старухой (которую он еще не повстречал, но – но, но, но, может быть), и говорить детям и внукам – и пусть среди них бегают все они, ставшие в их именах бессмертными, его Зимние Братья – рассказать свою зимнюю правду…
– Сир Джейме возьмет ваш дозор, – произносит Бриенна перед тем, как удалиться, отнимая свою теплую руку, и ночь и Зима снова становятся темны и полны ужасов.
Но, как крошечный уголек в почти потухшем костре перед Бронном, надежда остается жить.
Примета Пятая
Три дня они бились у отрогов Кулака Первых Людей. Тридцать три раза они отчаивались победить – особенно после того, как последний дракон покинул сражение, и впору было сдаться лечь на снег в ожидании смерти, но – они выжили. И победили, на этот раз, по крайней мере.
Выжившие перегруппировались и оттаивали, прячась от дождя, хлынувшего с неба, словно по расписанию. Бронн со стоном потянулся, поднимаясь с лежанки. Огляделся в большом шатре. Голова у него слегка кружилась, левая половина лица онемела, как и рука – должно быть, от удара.
Сир Адам Марбранд грел руки над чайником с малиновым настоем. Вскинувшись на шевеление, он завернулся в плащ покрепче:
– Нала сейчас подойдет.
Нала, целительница одичалых, явилась вместе с запахами супа, ароматами горького орехового настоя и чистого белья. Тяжелая грудь оказалась на уровне лица сира Черноводного, когда споро и без каких-либо намеков на смущение лекарка принялась осматривать его, попутно бормоча что-то об обморожении.
Бронну повезло. Тот же Аддам лишился двух пальцев на левой ноге и кончика уха. И на левом глазу у него веко теперь двигается, опаздывая за правым. Мороз не щадит никого – этот враг коварнее Ходоков.
– Однажды мы все сдохнем, – философски высказался Аддам, почесывая раненное ухо и морщась, – но ты как-то спешишь в последние дни.
– Я долбанный герой, ты не знал? – вздохнул сир Черноводный.
– Ты идиот, – возразила Нала, – ты спишь один под мехами.
– Не всегда, – Бронн облизнулся, с намеком подмигивая одичалой. Ее заигрывание, очевидно, не впечатлило:
– Раньше ты спал у Хромого Кота.
– Льва, – автоматически дуэтом поправили Аддам и Бронн. Одичалая лишь пожала плечами:
– Почему сейчас перестал? Там теплее. Я там тоже сплю.
Звучало, как прямое приглашение, но Бронн отмолчался. Аддам покосился на него:
– Что тебя прогнало от милорда?
– Лев и наша леди. Они что-то разошлись в последнее время, – прошипел Черноводный, – не затыкаются ни на минуту и везде обжимаются.
– Не знал, что ты такой моралист. Ну, съезжай к другому очагу, – добродушно посоветовал Аддам.
– Куда? К долбаному Клигану? – страдальчески воскликнул Бронн, пиная дырявым сапогом тент, – у него вообще, как говорится, котелок сдвинуло.
– На почве? – невозмутимо интересуется Аддам. Ответ не успевает последовать: упомянутый Клиган, стряхивая снег с невероятных размеров шубы, вваливается внутрь укрытия.
Приходится замолчать. Впрочем, Пёс не особо интересуется беседой – лишь сумрачно озирает пространство и заваливается под меха в чем пришел – мокрую шубу не удосужившись снять и повесить сушиться.
…Тревожное ожидание новой атаки всегда где-то там, на дне легких; где-то, притаилось дрожью у нижних позвонков, холодком в сердце. А все ж-таки время – все, что у них остается, и все расходуют его по-своему.
Сандор Клиган, например, в последние дни молится. Истово, рыча и огрызаясь на каждого, кто пытается его как-то привести в чувство. Попытки споить энтузиаста духовной жизни не удаются, выведать из него причину внезапного приступа религиозности – тоже. Бронн все еще полагает, что каким-то образом это связано с вестями из Винтерфелла, от леди Старк-старшей, но – помалкивает.
Убежденность его возрастает, когда единственным, кто делит с Клиганом его невеселые думы, становится Тартская Дева.
И если Бронна это не удивляет вовсе (в конце концов, кто может еще поговорить с Псом о его зазнобе, как не присягнувший меч оной?), то несведущий в любовной жизни нормальных людей Ланнистер принимается ревновать. И зрелище это так уморительно, что над ним впору рыдать всем Зимним Братством.
…
Прежде всего, Джейме становится еще более болтлив. Вскоре его разглагольствования надоедают даже одичалым у их костров, и сомнительная радость делить общество ревнующего Ланнистера вновь достается Бронну. Большую часть времени Лев проводит, тщательно расписывая, почему именно Сандор Клиган не может являться идеальным спутником для леди Бриенны. Поначалу Бронн даже поддакивает ему, но вскоре становится очевидным, что куда веселее с ним спорить.
– Если женщина выше тебя, это вовсе не фатально, – принимается откровенничать – сотый раз за часы совместного дозора – Джейме, – это не делает тебя таким уж слабым. Отнюдь.
– Вероятно, – бормочет сир Черноводный. Зуб на зуб у него не попадает. Мороз впитался в каждую клетку тела.
– В конце концов, ты – это нечто большее, чем твой рост.
– Спроси своего братца, он-то точно тебе расскажет.
– Вот именно! – Ланнистер на мгновение преисполняется надеждами, – размер… не всегда имеет значение, верно?
– Милорд. Ты задолбал.
– Ну, в конце концов, есть, кроме роста, например, еще… внешность? – Лев мнется, и нервы Бронна не выдерживают.
Это конец их дружбы, решает он – в тысячный раз. Все, никакой пощады долбанному Ланнистеру!
– Есть еще, блядь, опыт в постели. С разными женщинами. Решительность. Уверенность в себе. Возраст. Отсутствие седины в волосах. Две руки, – это почти удовольствие, смотреть, как корчится Хромой Лев, – и хрен, моложе твоего, на – напомни, сколько лет? Длиннее на – дюйм? Два?
– Пошел ты, – бормочет Ланнистер. Ну надо же, сама оскорбленная Дева.
Бронна мучила бы совесть, но он слишком устал, болен и зол. И он не устает подогревать ревность Джейме новыми и новыми наблюдениями. В конце концов, он и сам почти готов поверить, что между Бриенной Тарт и Сандором Клиганом действительно что-то есть.
Во-первых, они долго говорят, стоя от всех в отдалении. Во-вторых, Сандор Клиган часто сопровождает Тартскую Деву по ее нуждам, неотлучная грозная тень, распугивающая строящих планы одичалых. И, конечно, последней каплей становятся носки, которые Бриенна все-таки связала и преподнесла Псу.
Над лагерем Ланнистеров сгущается тьма. Джейме потух и посерел, шляется неприкаянным призраком вдоль костров, тоскливо глядит на Бриенну, пыхтит что-то в сторону короля Сноу и явно ненавидит Пса.
– Пора с этим что-то решать, тебе не кажется? – вынужден Бронн однажды утром остановить Сандора, когда тот, зевая, выползает из какого-то своего угла в сторону полевой кухни. Тот лишь уставился на рыцаря-наемника непонимающе.
– Ты, блядь, о чем?
– Какие у тебя намерения в отношении леди Тарт? – Бронн совсем не хочет звучать, как старый дядюшка-ханжа, но получается именно так. Клиган только моргает еще несколько раз, душераздирающе зевая, да так, что едва не вывихивает заросшую неопрятной черной бородой мощную челюсть:
– На хрен, чего надо-то?
– Леди Бриенна. Где она. Что у тебя с ней было.
– Спит еще, вроде, – бурчит Пёс относительно миролюбиво, почесывая могучую грудь, – умоталась вчера, ха.
На обгорелом лице сложно прочитать какие-то внятные эмоции, но Бронну кажется, это гордость сквозит в голосе Пса.
– То есть, все серьезно.
– Серьезнее некуда, блядь, – важно кивнул Клиган, потягиваясь и кряхтя, – ты знаешь, какая она сильная? Показать, что со мной как-то сделала? Ее заломать не так-то просто.
– У вас это давно? – Бронн разинул рот, чувствуя одновременно восторг от открытия, и одновременно – вину за него; бедный Ланнистер, храни его Воин, изведется.
Клиган тяжело вздохнул.
– С первого же, блядь, взгляда. Я как раз путешествовал с мелкой сучонкой Старк…
– Настолько давно?
И Бронн, и Клиган обернулись. Насупившийся Джейме, бледный и злой, сверлил Пса зеленым взглядом, сжимая кулак единственной руки. Очередной зевок в горле Клигана превратился в клокочущий смех.
Бронна смело в сторону, как ворох выпавшего только что рыхлого снега. Лев и Пёс двинулись друг на друга. Джейме, хоть и уступал Клигану в росте, в это мгновение выглядел гораздо более опасным противником.
– Так что у тебя с леди Тарт, Клиган?
– А что тебе, Цареубийца? Боишься, что моя паленая рожа покажется ей милее твоих мосластых трех лап?
– У льва на этих лапах еще есть когти, Пёс.
– Ах-ха-ха, – зарычал Клиган, блестя глазами, из которых постепенно уходил всякий намек на дружелюбие, – ты беспокоишься о своей леди, блядской Тарт? Ты меня, типа, пугаешь? Нахер не нужны твои бабы. На моей шкуре еще остались шрамы от когтей твоей долбанной сестрицы…
– Повтори! Повтори, что ты, блядь, сказал!
– Прочисти уши, мудила, – наконец, Пёс тоже заразился от проклятого Ланнистера злобой.
Бронну хочется бежать. Это было бы разумно. Продумывать отступление некогда. Нужно только переставлять ноги достаточно быстро, одну и другую, как можно чаще, но, так или иначе, он не успевает: мерзкую рожу Клигана искривляет грязная ухмылка, и он отчетливо произносит:
– Ты слышал, Цареубийца. И признайся, ты, говнюк, всегда знал: я тоже трахал Серсею, твою ебанную сестру – ее трахали все, кому не лень, эту блядищу. Да, блядь, и даже туда, куда ты не хотел, и ей пришелся по вкусу мой член, ты, херов петух, и мне она смотрела в лицо…
– Пошел ты, – удивительно, как Джейме держится, но – Пёс не затыкается:
– …и почему бы и гребанной Тартской девке не предпочесть меня…
Смачный хруст ломающихся костей носа выводит Бронна из прострации. Но остановить происходящее уже невозможно.
…
Утро выдалось напряженным, признавался Бронн. Да, это могло быть названо утром с натяжкой – только серая полоска света на юго-восточном горизонте, намек на солнце, но все же, немало часов прошло с той поры, и наступает то, что полагается считать вечером.
Бриенна Тартская держит Пса в своих нежных объятиях – вдвоем они занимают большую часть пространства, но никто не жалуется. Разве что периодически что-то тихо гнусавит с оправдывающимися интонациями сам Клиган, чье лицо – и без того не отличающееся изысканными чертами и особой красотой – вовсе с трудом можно узнать после драки с Джейме.
Хромой Лев, пристыженный, надувшийся, сидит в углу, пока леди Бриенна воркует над Псом. Наконец, Клиган получает свою порцию утешения и засыпает. Вслед за мрачным, насупившимся Ланнистером Тартская Дева просачивается наружу.
И – Семеро, никто не может обвинить Бронна в излишнем любопытстве!
– …Джейме. Это было действительно жестоко.
– Ты хоть знаешь, что он говорил, женщина?
– Джейме… – шуршит что-то, Ланнистер коротко выдыхает, – что бы он ни говорил о… леди Серсее…
– Он говорил о тебе! – взрывается Лев, – Бриенна, он – я знаю, ты можешь меня презирать, он прав, я Цареубийца, но он говорил о тебе без уважения, и это – он сказал, я не хочу повторять, просто – он высокий, и молодой, и руки у него целы, но – пойми, я просто хочу лучшего тебе…
К счастью Хромого Льва, бессмысленную тираду прерывает громкий чих леди.
– Прости, сир Джейме, я не расслышала. Тебе не стоило нападать на него в любом случае! – натиск леди Бриенны усиливается, – ему одиноко в последнее время. С тех пор, как погиб тот септон с Тихого Острова, помнишь? – я, конечно, не септа…
– Я надеюсь, женщина.
– …но мне не стоит большого труда просто посидеть с человеком, даже если это Клиган, когда он должен выговориться. Или, ну, почитать «Семиконечную Звезду»… или спеть «Гимн Матери»…
– Вы читали эту муть?! Все это время вели религиозные разговоры? Вы это делали?
Леди шикает на собеседника:
– Об этом нельзя рассказывать, но да, ну и что? И пару раз дрались на кулаках. Один раз я почти победила. Что бы он ни говорил обо мне, я… я знаю, что он не самый плохой человек. Больше несчастный, чем злой.
Еще один негромкий чих от леди.
– Холодно, ты плохо одета, пойдем внутрь…
– Постой, Джейме! – снова что-то шуршит, – я как раз хотела…вот. На.
– Когда ты успела их связать, женщина? Семеро, это что, – впервые за последние дни Бронн слышит в голосе Ланнистера улыбку, – узорчики? Со львами? И звездочки?
– Пришлось потренироваться – ну, думаю, Клиган простит мне кривые узоры на своей, пробной, паре. Не нравится, не надевай…
– Нравится! Очень нравится, женщина! Постой, а это…
– Это на… на руки. Они разные. Варежка и – другая варежка. Я знаю, что холодно под этой штукой, хоть она и деревянная.
Тишина просто создана для бурной сцены страсти. Но так и остается тишиной. Только снег скрипит, когда сладкая парочка возвращаются к очагу – оба красные, с блестящими глазами, сияющие, как хреновы бриллианты. Прикипевшие друг к другу еще крепче, чем прежде.
– О, ради Семерых, – бормочет Бронн, закатывая глаза и слушая оханье сонного Пса.
Есть все-таки что-то дико разочаровывающее в не прозвучавших поцелуях.
Но, как совершенно точно знает Бронн Черноводный, издалека узнавая радостный бас возвратившегося из дальнего дозора Тормунда, у Джейме Ланнистера не иссякнут поводы для ревности.
А это, воистину, вернейшая примета из злополучного списка.
========== Семь примет, часть третья ==========
Примета Шестая
– Как ты думаешь, септы – это неудачливые шлюхи? – задумчиво спросил Бронн, глядя перед собой, необычно измотанный уже с утра.
Джейме кашлянул:
– Ну, судя по тому небогатому опыту, что я имел в отношениях с высшими силами…
– Скольких септ соблазнил?
Джейме свирепо уставился на приятеля:
– Я не соблазнял септ. Но вот Тирион… мог бы тебе рассказать. У него был подобный опыт.
Бронн поспешил продолжить беседу, не дав лорду Ланнистеру захандрить, тоскуя по далекому братцу:
– Как-то в Красном Замке я встретил одну септу в коридоре. Думал, от встречи с ней живым не уйду. Присосалась ко мне, как конская пиявка. И отпала только на рассвете.
– Может, это была не настоящая септа?
– Я потому и спросил. Обычно это для них или нет. Пекло, а если это был знак? Может, мне переодеться в рясу и окопаться у какого-нибудь алтаря?
– Благочестивый брат Бронн? Это будет скандал.
Оба покосились на торчавшего в некотором отдалении Сандора Клигана. Не то что он реагировал как-то особо возмущенно на богохульственные речи вокруг – коих хватало. Даже отзывался на «брата Сандора».
Но, после вспышки ревности Ланнистера затаил злобу, и готов был мстить Джейме даже за пожелание доброго утра. Бронн счел разумным избегать подобных обстоятельств. В последний раз, когда это произошло, Зимнее Братство едва не оказалось на грани раскола.
Единственной, не посвященной в причины напряжения между Клиганом и Львом, оказалась леди Бриенна.
Она остаётся для Бронна загадкой. И, чем ближе конец всего – чем яростнее атаки Короля Ночи, чем выше сугробы вокруг и жарче погребальные костры – тем больше Бронн воюет с собой.
Это противоестественно! – уговаривает он себя. Она – Льву! – говорит он себе. Подвергая беспощадному анализу все свои чувства, Бронн обнаруживает множество причин для влечения. Его влечет не к девушке как таковой – пожалуй, подобными вкусами может удивить разве что одичалый народ. Семеро спасите, его и к Джейме влечет с той же степенью интенсивности, разве что он отказался бы от предложения близости – уж в этом Бронн точно уверен. Нет, эти двое вплавились в его бытие, непозволительно для наемника, но как-то это следует объяснить, и из всех объяснений Бронн выбирает возраст.
– Я старею, – решает он однажды утром, и Подрик Пейн ошалело смотрит исподлобья, опасливо отползая на почтительное расстояние, – что, парень? Это факт; прими это.
– Это как-то связано с… ну, с тем, что вчера говорил сир… просто Клиган? – осторожно интересуется юноша. Бронн вынужден подавить улыбку:
– Не до такой степени я обезумел, чтобы слушать проповеди Пса. Нет, Под; ты поймешь это, когда тебе стукнет сорок.
– Сорок, – на лице паренька ужас.
– Именно, – Бронн не намерен травить душу, подсчитывая вероятности прожить еще хотя бы неделю или две, – когда тебе сорок, мечтать и надеяться уже поздно, и все чаще приходится жалеть о том, что ты упустил и смотреть на то, что приобрел. Иногда этого непростительно мало.
– Жиз-зненный опыт, сир?
– Что, опыт? Нахер его! – Бронн посмеивается, – опыт скорее тянет на дно, чем помогает идти вперед. Нет. Вперед ведет что-то еще.
Подрик кивает, задумчиво посасывая черный сухарик. Неведомый может отсосать, Бронн будет скучать по парню, если ему придет крышка. Он намерен выжить, но, впервые в жизни, он не хочет оставаться один и выживать один, больше нет. Ему нужны все.
Томные девки Дорна, под шубами почти неотличимые от дотракийцев. Дотракийцы, упорно делающие вид, что их кони могли бы что-то изменить в ходе войны. Нудные септоны. Мейстер Тарли, путающий право и лево. Одичалые, горланящие над головой поутру. Лютоволки Старков, метящие неудачно оставленные предметы на окраинах стоянок. Вороны, осознающие свою важность и обнаглевшие до уровня драконов. Драконы, пожалуй, тоже нужны – где-нибудь в отдалении.
И эти двое. Эти двое нужны. И Джейме, и Бриенна; раз уж они заняли место друзей, так тому и быть. Это уже не свободный выбор, это явление, вроде смены сезонов или восхода солнца, с присутствием которого в жизни вокруг пришлось просто смириться.
Это – зависимость, которую он не может отрицать.
Бронн выбрал еще множество других зависимостей, но жаловаться поздно.
Он выбрал их семь причин, семь примет и семь тысяч клятв. И если их не хватит, придется обратиться к другим божествам – для расширения возможностей.
Потому что Бронн все еще трусит мечтать по-настоящему. Ему пришлось быть простаком, пришлось ограничиться целями и простыми, плотскими желаниями, которые легко будет осуществить, а если не получится – не страшно будет расстроиться. Но теперь хочется мечтать. Теперь придется мечтать. Потому что они это делают.
И они верят во все, что говорят. Это пережить сложнее всего. Это страшно. И слышать нельзя, и не слушать не получается.
– …как насчет мебели, женщина? В нашей спальне? Какую эпоху ты предпочитаешь? Или, быть может, экзотический стиль – что-нибудь из вольных городов…
– Шкуры и меха. В моей спальне. У тебя будет твоя, отдельная. – Голос у леди Тарт усталый, но она не обрывает бессмысленную пикировку.
– Ну нет, я отказываюсь спать один. Кто будет меня греть, если не ты?
– Будет лето, будет тепло. Везде.
Бронну не перестает казаться, что с каждым днем за каждым их словом все больше смыслов, о которых он и не догадывается. Все глубже подтекст. И, чем бредовее озвученная мечта, когда вокруг – холод, Зима, смерть и вьюга – тем охотнее они заражают ими окружение, потому что внезапно подключается, кто бы подумал, окончательно заиндевевший у выхода сам благочестивец Сандор Клиган:
– Я бы хотел сейчас искупаться в реке.
Когда все поворачиваются к нему, в полном удивлении, что Пёс, наконец, после двухнедельного ухода от реальности, снизошел от жизни духовной к жизни материальной, он, свирепо зыркнув, добавляет:
– Что, блядь, уставились? Никто не любит купаться? Просто в реке. Когда сверху солнце и небо. На травке можно обсохнуть. Поссать в кустики. Пожарить мясо на костре. Вокруг – благодать и тишина. А рядом…
– …баба на травке, – тут же включается в мечту кто-то из ребят Штормовых Земель.
– На песочке, – вырывается у Бронна, и внезапно весь костер под навесом наполняется тихим гулом, в котором голоса живых и уже ушедших – туда, в Лето, что было обещано.
– …У меня три лошади, и я подумываю пасти табун на заброшенном пастбище дяди отца…
– …она должна была родить, и если будет мальчик, я обещал выплатить ее отцу за приданое…
– …сир-миледи посвятит меня в рыцари; она обещала.
Сир-миледи тут же, с горящими глазами спорит с Ланнистером о чем-то. Если прислушаться, их бредовый спор даже обретает подобие смысла: имена будущих детей, обстановка дома, клички лошадей, распорядок дня и визитов к родне. Так, словно все они здесь, рядом с ними, и никто никогда не умрет и не будет болен, и никто не поссорится и не поспорит никогда. Одна большая шутка, гораздо больше похожая на правду, чем сама правда. Снова легко мечтать, ужасается свой уязвимости Бронн, но поздно спасаться.
Лето проникает в него, широким потоком затапливая все Зимнее Братство, всех вокруг, вопреки полосе зеленого сияния на северном горизонте. До атаки несколько часов, не больше, но они спокойны, и вокруг – тепло больше, чем от костров.
Вечное Лето, которое ждет каждого из них в отчаянных мечтах.
Нужны ли мудрецы Эссоса для того, чтобы поведать эту простую истину: существует нечто сильнее смерти, нечто разумнее мудрости веков, нечто, что отменяет все законы и решения, планы и предположения?
– О, старый ты дурак, ну как вот так-то, – беспомощно ругает себя Бронн, уплывая в сон под рассуждения Джейме Ланнистера о перспективах торгового судоходства на Тарте. Хуже, что леди ему отвечает, поощряя к продолжению беседы.
Что, если не любовь, заставляет их мечтать?
Примета Седьмая и Семитысячная
…Весна в Королевской Гавани впервые, должно быть, не смердит. Или почти не смердит – невзирая на возросшее население города и очевидное преобладание личностей, с городской жизнью не знакомых, и о канализации представления не имеющих.
Должно быть, всё дело в дождях. Они смывают нечистоты в море. В основном в море. Некоторое их количество все еще остается на городских улицах, но – Бронн не может жаловаться.
Он все еще не привык к Весне и отсутствию войны. Весна потому пьянит.
Это странно, после долгого боя обнаружить, что за пределами поля битвы все это время ждал целый мир.
Иногда тревожат сны и отзвуки Зимы, но никогда не могут затмить реальность. А в реальности расцветают гортензии и пахнет жасмином. И шлюхи из тех, что выжили, пахнут ромашками, лимонами и ландышами. И все вокруг цветет.
Бронн влюблен. Не в кого-то конкретного, хотя парочку кандидатур несложно отыскать, но в саму Весну. В то, что он все еще жив. В то, что, после некоторых проблем со здоровьем (кишки скручивает до сих пор, а шрам иногда подергивает и сочится сукровицей), в остальном он более-менее цел. И мир кажется абсолютно идеальным, как в песнях.
Особенно, когда одним прекрасным утром леди Старк-младшая отправляет за ним молодого стюарда с запиской, в которой кривовато нацарапаны лишь два слова: «Срочно приди».
Мечтать нельзя, но не мечтать не получается. Леди Арья не из тех, что позовут рыцаря лишь для бессмысленного разговора или прогулки в саду. У нее могут быть вопросы. У нее могут быть предложения. Могут быть намерения и планы. Нет никаких сомнений, она изложит причину своего призыва в первые же секунды, как они увидятся.
И Бронн видит, как это может быть – проклята будь Весна, оставь шутки, Дева! Она же леди, она никогда не… она, вероятнее всего, вообще никогда раньше не… но, все-таки, она знает, как волки это делают…
Последний, кого готов увидеть Бронн Черноводный в эту минуту, так это окровавленный Джейме Ланнистер на постели леди Старк-младшей.
– Не говори Бриенне, – сквозь зубы шипит он, завидев Бронна.
– Это кто тебя так? – нет, ну, положительно, с Ланнистером не соскучишься! Нипочем не…
– Санса Старк.
…соскучишься. Как же, до скуки ли теперь.
– Ты бледноват, – заметил Бронн, оставляя многочисленные вопросы на потом, – куда волчья сука угодила? Кто еще знает?
– Клиган, Старки, ты. И кстати, брат «волчьей суки» наш король, так что говори потише. В бедро, под ребра и… кажется… да.
– В задницу, – наемник не сдержал истерического хихиканья, – она пыталась тебя отыметь? Или кастрировать, что ли?
Джейме поморщился. Арья Старк усиленно делала вид, что разговором не интересуется, но хихиканье ее выдало.
– У нас вопрос важнее. Через полчаса Джон ждет всех в тронном зале для оглашения нескольких важных решений, и достаточно того, что моя сестра будет отсутствовать. Если еще и сир Ланнистер явится в своем теперешнем виде… – Арья оскалилась, сглатывая очевидно рвущийся злобный хохоток. Бронн сдерживаться нужды не видел.
– Мне нужны будут новые штаны, – простонал Джейме, оглядываясь и пробуя встать на ногу, – нет, ну посмотри, точно в то же место, что и Зимой, как чуяла… прикроешь меня в зале?
– Она тебя не кусала? – осторожно спросил Бронн. Джейме воззрился на него с недоумением.
– Кусала?
– Знаешь, может, она больна… водобоязнью? Бешенством. У нее слюни не текли?
– Нет, – буркнул Лев мрачно.
– А пена?
– Ничего у нее не текло. Насколько я мог видеть.
– Будем надеяться, – Бронн скептически оглядел повязку на ноге лорда, вздохнул, – у меня для тебя плохие новости, милорд. Стоять долго тебе нельзя.
– Сидеть я все равно не смогу, – Джейме стиснул зубы, пробуя двинуться вперед и шатко становясь на обе ноги, – да что за…! День начинался так прекрасно!
…
«Не говори Бриенне».
Еще один женатый друг. Когда они так говорят, это всерьез. Даже одичалые. И неважно, что прячут они, эти женатые мужчины, за виноватым «не говори…»: внеплановую совместную пьянку, внебрачного ребенка или, как исключительно оригинальный долбанный Ланнистер, – лишнюю дыру в заднице.
Но ради спокойствия весеннего дня и улыбки Арьи Старк – слегка маниакальный оттенок у нее, все-таки – Бронн готов был поступиться распирающим его желанием всем рассказать о том, что Санса, драть ее, Старк спятила до того, что бросается на мужчин с ножом.
Учитывая, что последние дни все только и говорили о перспективе ее скорого обручения с кем-то из высокородных претендентов, это должно было произвести эффект распространяющегося бесконтрольно дикого огня.
Мысли продолжали терзать Бронна весь долгий путь по лестнице, ведущей к коридорам тронного зала. Народу было битком, как в лучшие базарные дни на рынке. Толпа отличалась примерно таким же разнообразием, что и любая ярмарка в Королевской Гавани. Весь сброд одичалых, дотракийцев, дорнийцев и Семеро знают, кого еще, разбавленный немногими присутствующими аристократическими семействами – вроде перебежчиков Талли, кислых Мартеллов и унылых лордов Штормового Предела. Кого не ожидал увидеть Бронн, так это леди Оленну Тирелл, ковыляющую под руку с леди Бриенной.
Что ж, это могло упростить дело. Вряд ли леди Бриенна, вынужденная по доброте сердечной сопровождать престарелую даму, много внимания уделит Хромому Льву, который, бледный и непривычно притихший, ошивался точно на другом краю зала.
Через три часа приёма Бронн знал, что ошибался.
…
Потому что они смотрят друг на друга. Пекло, эти взгляды, полные тоски и томления, до сих пор! Это должно было закончиться крышесносным трахом, но —
Женаты или нет, трахаются или нет, они все еще смотрят друг другу в глаза, как раньше, как всегда; как тогда, когда кто-то уходил, а второй оставался, и уж теперь сомнений в том, что каким-то образом они при этом общаются, у Бронна нет.
Будь проклят список примет!
– О, долбанное пекло, – восхищается и ужасается Бронн, внезапно понимая.
