Текст книги "Это известно (СИ)"
Автор книги: Гайя-А
сообщить о нарушении
Текущая страница: 1 (всего у книги 8 страниц)
========== Семь примет, часть первая ==========
…О том, что у Тартской Девы и Хромого Льва чувства, или, как говорили в Вольном Народе, «грядет возня в мехах», Бронн Черноводный знал задолго до того, как узнали они сами. И не он один. Однако Бронну всегда нравилось думать, что он – особа посвященная, своего рода, направляющая Десница сладкой парочки. Кто-то вроде мудрого надзирателя.
Или заводчика породистых домашних львят, например.
– Сир-миледи здорова, сир Бронн, – отчитывался Подрик Пейн, колупая какую-то ленту на потрепанном знамени, пущенном на тряпки для вытирания ног, – не понимаю, что вас интересует…
– Львиные отпрыски, – буркнул Бронн, теряя терпение, – я поспорил с Марбрандом.
– Сир, но вокруг зима!
– Зима, парень, это то самое время, спроси одичалых, – Бронн мечтательно цокнул языком, вглядываясь в шатры копьеносиц, – время, когда тепло можно найти только под мехами близкого друга…
Подрик покраснел до ушей. Не далее, как накануне его леди сообщила ему милостиво, что считает другом его, юного Пейна.
– К тому же, – продолжал прагматичный Бронн, – твою леди по утрам тошнит.
– Это несвежее мясо.
– Хм, да-да; неплохой шмат львиного мяса, мой друг, золотой фунт мужской плоти в нужное время в нужном месте – и они не могут удержать еду в себе, толстеют, начинают плакать по любому поводу… мне это знакомо.
– Кто говорил обо львах? – Хогарт Бракс, знаменосец почившего лорда Тайвина, появился с дымящимся чайником и маленьким бочонком подмышкой, – какое мясо?
– Львиное мясо. Живое, я надеюсь – мы еще не встречались после побудки. Потрепанный, но еще плодовитый самец, – охотно продолжил делиться Бронн, – это пиво там, милорд?
– Эль, – Бракс грохнул бочонок на одеяло, – Подрику не наливать!
– Кто сказал? – возмутился юный сквайр.
– Твой кузен и наша леди.
– Ты ее видел? – осведомился Бронн. Бракс пожал плечами:
– Третий час ждет Восточный Дозор. Кто-нибудь, кому надоело жить, может попытаться ее вытащить с вышки. Клиган пытался.
– И где он? Валяется внизу со сломанной шеей, я полагаю?
– Даже, блядь, не надейся, – с приветственным рыком собственной персоной в шатре появился Сандор Клиган, и сразу стало тесно. Очень тесно.
По мнению Бронна, если бы Клиган ответил взаимностью хоть одной из сохнувших по нему одичалых баб, сосуществовать с ним стало бы в разы проще соратникам.
Неудовлетворенный, трезвый и злой Пёс был головной болью всех Ланнистеров. Почему-то плохо знакомые с Клиганом личности считали его нелюдимым одиночкой. Это была бессовестная выдумка, миф; да, Пёс чаще всего был мрачен, зол и напряжен, но всегда ошивался где-то в обществе, готовый взорваться от любого услышанного слова, просто для того, чтобы выплеснуть на кого-то свое дурное настроение.
Как легко было подметить, только обозы из Винтерфелла смиряли нрав Клигана. Всезнающий Бронн подозревал, причиной тому были письма леди Старк-старшей.
В этот раз вместе с обозом прибыли и подарки всему воинству Дня в целом. Зимнее Братство успело достаточно прославиться в Вестеросе, чтобы полоумные дамочки всех мастей заваливали пункты сбора провизии всевозможным барахлом для «великих героев». Точно, как они это делали с героями особо шумных турниров.
А значит, очередной обоз должен был пополнить запас бессмысленными грудами вышитых платочков, знамен и прочей бесполезной хрени – Бронн лишь вздыхал, предчувствуя долгие часы на разгрузке.
Справедливости ради, попадались ценные предметы. Носки, например. Ложки. Иглы и нитки. Хорошие рубашки всех размеров и оттенков. Ну, почти всегда достаточно хорошие. Бронн мог точно сказать, что у леди Мериуэзер либо косоглазие, либо ее в процессе шитья яростно сношают двое-трое дюжих молодчиков-конюхов – иначе безумно кривые стежки и рукава, жмущие в подмышках, ничем нельзя было объяснить.
– И так каждый раз, – вздохнул он, безошибочно узнавая руку упомянутой леди в присланных запасах, сваленных в шатре в одну кучу, – а это что? Книги?
– То, что оставили одича… Вольный Народ, – покосившись на похрапывающих вповалку представителей одичалых, вполголоса закончил фразу Аддам, – выдрали, заразы, листы. Задницу, что ли, вытирали?
– Заворачивали лекарственные травы и грибы, – отозвался из угла Подрик. Бронн фыркнул:
– Знаю я, что там за грибы. А что за книги?
– Погоди, дай зачитать, – сир Марбранд откашлялся, – так-так, ну, приветствия опустим… ага, вот: «…смею надеяться, изысканная подборка сочинений духовных, описывающих прелести» – слышал, Клиган? «прелести», запомни это словцо, звучит куда приличнее, чем «жопа», кхм, – «прелести невинных летних развлечений, коим в лучшие дни предавались мы…».
– Невинные развлечения, как же!
– Ебля на лужку, – прогудел почти задумчиво Пёс, возводя глаза к небу, – в тепле.
– На песочке Дорна, – вздохнул Бронн.
– «…и разгадать величайшую загадку – загадку любви, коя влечет и манит…».
– Прямо, как те грибы. Младшему Пейну, Подрик который, кстати, не давайте этой дряни больше.
– Почему? – почти взвыл мальчик, но вместо ответа получил с обеих сторон по подзатыльнику. Сир Аддам перевел дух и дочитал:
– «И в заключение, если вы вспомните свою тоскующую леди и будете сомневаться в ее чувствах, позволю процитировать мудрецов Эссоса. Любовь возвышенная проявляется в плотских желаниях ярче всего, и именно по ним мы распознаем ее легче. Итак, существуют семь неоспоримых признаков возвышенной любви, и та, что соберет их в себе, несомненно, будет ею являться…», – Аддам перевернул страницу, – дальше только список. Ты посмотри, какая озабоченная! А кому пришло письмо?
– Хольту-младшему. Но он уже всё.
Короткая, очень короткая тишина вернула присутствующих в реальность Зимы, о которой любой ценой в перерывах между сражениями следовало забыть.
– Ну, зачитай нам, что ли, список мудрецов, – нарушил молчание Бронн. Аддам пожал плечами:
– Зачем? У тебя подозрение, что какая-то несчастная девушка питает к тебе, как тут говорится, возвышенную любовь?
– Нахуй любовь! – рыкнул внезапно Клиган, из-за чего сидящий рядом и слегка задумавшийся Подрик побледнел и выронил громыхающий чайник с кипятком, к счастью, всего лишь на землю и наполовину пустой.
Пёс вылетел из палатки, в клубах пара слышны были только ругательства и попытки спасти чьи-то сапоги, ставшие жертвой скверного нрава Сандора Клигана.
– Итак, теперь, когда особо чувствительные особы покинули наше дружеское собрание, мы можем, наконец, покончить с этим? – вздохнул Аддам, – Итак, «Приметы взаимной крепкой любви. Любящие взаимно: пользуются общими вещами. Заботятся друг о друге в малом и великом. Часто прикасаются друг к другу. Ревнуют необоснованно. Имеют свой тайный язык, воспоминания и несбыточные мечты. Любят и изучают все, связанное с предметом своих чувств. Часто смотрят друг другу в глаза».
– Бред какой-то, – зевнул Бракс, – Пейн-младший, драть тебя так и эдак! И сюда накапал воды!
– Я не нарочно, – отозвался надутый Подрик, – это все сир Клиган… то есть, просто Клиган…
– Нервные все, блядь, стали, а тут еще и ты со своей любовью, – с претензией обратился Бронн к Аддаму, и на этом дискуссия на какое-то время перетекла на другие объекты.
Но не окончательно…
Примета Первая
…Потому что проклятый листок и «Семь Примет» вплавились в мозг Бронна отчетливо, как шрамы в лицо Пса, смущение в голос Подрика или противоестественное выражение полного восторга от происходящего – в вид Сэмвелла Тарли.
Бронн не может не анализировать. Не делать выводов. Любопытство с детства было его чертой. Ему интересно всё. Ему интересны все. Единственные, от кого он в Зимнем Братстве старается держаться подальше – это жрецы Огня; у них своя компания, свое излюбленное времяпровождение (сжигание трупов, по преимуществу, иногда перемежающееся с коллективным потреблением всевозможных снадобий и отваров, с последующим созерцанием будущего в языках пламени).
Конечно, есть тяжелые времена. Есть минуты, когда приходится хоронить товарищей, когда нужно думать о будущем или перебирать ошибки прошлого – и это мучительно; но это необходимо, потому что смерть близка. А бывают и часы, дни, когда у Бронна есть время предаваться любимому пороку.
Любопытству. И главным предметом изучения в результате становится чувство между Бриенной Тарт и Джейме Ланнистером. И причин тому немало – список куда как обширнее семи пунктов из письма Аддама.
Прежде всего, одичалые не интересуются наличием особо глубоких чувств перед тем, как устроить возню в мехах. Сам факт возни их тоже не впечатляет – рутина. Никто не придает значения тому, что поймал товарищей за торопливым сношением. Зиму согревают кто как может.
Но Джейме, мать его, Ланнистер, отрицает факт своего особого отношения к леди Бриенне. Джейме Ланнистер уверяет, что все вокруг ничего не понимают. Джейме привык думать, что все кругом идиоты. А значит, все куда как серьезнее рутинной «возни в мехах» – которую сиру Черноводному тоже не удалось ни доказать, ни опровергнуть.
Тем приятнее Бронну лишний раз доискиваться до улик и постигать истину.
– Владеют и пользуются общими вещами, – зачитывает Бронн под нос из запомнившегося списка.
Вообще, начать список, думается рыцарю, стоит с того, что всегда есть «они». Эти двое. Они – и весь остальной мир. Конечно, Тартская Дева бунтует, а Джейме только рад повторять «мы, мы, мы», но все же – есть «они». Есть их мир, их палатка, их границы. Вот, например, они шагают из богорощи, в полумраке мелькают далекие факелы, свежий снег припорошил вчерашние следы; леди Бриенна чуть позади Льва, у костра едва ли поворачивают головы в сторону прибывшей парочки. Пока не раздается:
– У нас с леди Бриенной наметилось внезапное пополнение в семействе, – сияя, как ланнистерское золото, сообщает Джейме. Свирепый взгляд упомянутой леди и ее негодующий рык не остановил свидетелей: раздался свист, послышались поздравления.
– Ставлю на двойняшек! – тут же подал голос Бронн.
– Пацан, – раздалось от кого-то из Ланнистеров.
– Тройня, – мрачно пробубнил Тормунд, – она может. Они должны были быть моими.
– Вы идиоты! – стонет Бриенна, делая отчаянные жесты руками, – вы, все, озабоченные полоумные…
– Моя госпожа скромничает, – Джейме все еще лыбился, – итак, представляю вам: маленькая леди Ланнистер!
– Что, уже?! – не понял Бронн, и только потом увидел, как из-под мехового плаща Бриенны Джейме извлекает маленького рысенка.
Свист продолжается.
Маленькая рысь получает имя Звездочка и отправляется на юг. Всегда, когда они вспоминают о найденыше, это «их киса»; и сложно найти что-то, что не было бы «их», что они не делили бы друг с другом.
О, да. Даже исключая приметные парные мечи, доспехи и постельные принадлежности в виде двух меховых одеял (соболье и песцовое – оба трофеи леди Бриенны), все вещи у сладкой парочки общие. Все их добро. Включая Подрика Пейна, например.
Когда они делят Подрика, это уморительное зрелище. Бедный мальчуган не знает, кому именно повиноваться, лишь стоит, переводя взгляд с леди на лорда и обратно. А парочка не упускает случая давать взаимоисключающие поручения пареньку. Особенно, когда повздорят, а это приключается достаточно часто.
– Подрик, будь так добр, сообщи леди Бриенне, что из-за ее самоубийственной щедрости мы лишились трех фунтов оленины. Поинтересуйся, чей паек следует урезать.
– Сир-миледи, сир-милорд Дже… Ланнистер просит сообщить, что по вашей вине… – страдальчески повторяет паренек. Раздается ответное шипение:
– Под, сообщи сиру Ланнистеру, что моя щедрость не затронет его паёк никоим образом: я урежу свой.
– Сир-миледи велела передать… – бубнит юноша, и Джейме взрывается:
– Скажи этой дуре, что она выглядит, как страшилище, и, подохнув от истощения, лучше выглядеть не станет!
Бриенна ахает, что-то катится по полу палатки, и Бронн едва успевает отодвинуться, когда пыхтящий Лев убегает прочь, запуская левую руку в волосы и что-то бормоча. Это не пугает Бронна и не удивляет Подрика. Ссоры парочки редко длятся долго. В памяти обоих слишком живы минуты после смерти леди Бессердечной – минуты, о которых никто не станет вспоминать без причины. Минуты, когда Джейме последними словами ругал Бриенну, таскал ее за волосы, а Тартская Дева на коленях пыталась вымолить у него прощение. И, как бы ужасно это ни выглядело, потом они все же помирились. Кто еще мог бы, кроме них?
Эти двое знают, какая ласка может таиться за словами «долбанная девка» и кличкой «Цареубийца», и могут звать друг друга «милорд» и «миледи» с такими ядовитыми интонациями, что даже воздух вокруг становится отравленным и больным.
Эти двое чувствуют друг друга на расстояниях.
У этих двоих общие клятвы, честь и шрамы. Общие воспоминания и тайный язык, словарь которого никому не доступен. Общее всё.
Так, самые странные отношения у Джейме с его новым деревянным протезом. Нет, конечно, до пародийно-нелепой золотой руки далеко, но тем не менее, Джейме отчужден от своей правой ненастоящей руки, и, по мнению Бронна, вполне мог бы вовсе от нее отказаться. Заменить на что-нибудь более функциональное – крюк, например, или что-то подобное.
Но потом Бронн замечает детали. Детали, детали. Наёмник не может позволить себе игнорировать их – это, в конце концов, его работа.
Это не простая деревянная рука, заменяющая что-то отсутствующее. Нечто, что находится на месте пустоты, которая непременно должна быть заполнена.
Это памятка, предмет для шуток, способ напомнить не о потере, но о добровольной жертве, о самоотдаче. Возможно, единственной, настолько чудовищно ценной жертве, которая вообще могла бы быть возможной.
Это первая жертва Цареубийцы не ради семьи и коварной Серсеи. Это не жертва ради славы.
Это что-то, что должно находиться там, как прежде – вычурный герб на слишком тяжелом и неудобном щите. Символ, знаменующий плевок в лицо почившему Старшему Льву. Знак порванных связей со всем, что тяготит обладателя искусственной руки. Отречение от золота. Золотая рука на Ланнистере никого не удивит. На деревянную смотрят все, и тогда Джейме может с удовольствием начать: «Знаете, как я ее потерял? Я расскажу…». И леди Бриенна краснеет, закатывая глаза и улыбаясь едва заметно.
Байка полна подробностей и продолжает ими обрастать. Эти двое никогда не устанут пересказывать ее. Перебирают все: кто во что был одет, что была вокруг за погода, какие птицы пели в лесу, куда дул ветер и что встречалось им по дороге. Они рассказывают свою историю на два голоса, обращаясь больше друг к другу, чем к зрителям; вечный спор-беседа, вечное нежное противостояние, неизменно ведущее к повести о прыжке в медвежью яму – если только Ходоки не решают прервать байку раньше, и тревожный рог трижды не призовет Зимнее Братство на защиту Вестероса.
Пожалуй, деревянный протез правой руки принадлежит Бриенне Тарт точно так же, как самому Джейме.
И оба считают ее бесценным сокровищем.
Примета вторая
Злосчастный список почти забыт Бронном, когда Зима подкидывает новое испытание: дожди. Всякий раз, когда Зимнее Братство одерживает верх, начинаются дожди. За ними приходит мороз, гололёд и простуда.
Бронн держится. Выручают снадобья одичалых, регулярная «возня в мехах», горячее питье и собранность. Держится Подрик: он послушный, правильный, сообразительный, и бережется, боясь расстроить свою воинственную покровительницу. И леди Бриенна здоровее всех – пока, по крайней мере; должно быть, юность на ее стороне. Даже пьяница Бракс, раза три заснувший в подтаявшем сугробе, ни разу не чихнет.
Заболевает из всего львиного лагеря только Джейме. Начинается все невинно – с простуды на губе; но вскоре нет живого места на бедном лорде Ланнистере – золотая львиная шкура покрывается нарывами, гнойниками, в глазах у него резь, в горле першение, и внезапно великолепный Ланнистер являет собой по-настоящему жалкую картину.
.
– Скажи честно, ты спал действительно только со своей сестрой? – не в силах выносить кряхтение и жалобные постанывания, вышел из себя Бронн однажды утром. Джейме закатил глаза; намек на румянец окрасил его запавшие скулы:
– Да, и к чему это?
– Я вот отчего спрашиваю, ты только не подумай, но – по мне, это похоже на сифилис. Ну, знаешь, еще это зовется оспой шлюх. Блудная хворь, такое дело. Пузырьки моряков…
– Заткнись, – но Лев побледнел, сжал челюсти, и с круглыми глазами отправился к целителям, наконец.
Мейстеры и шаманы одичалых разводят руками: заботясь обо всех, они не могут уделять особое внимание Джейме, и советуют ему баню, припарки, примочки и – «избегать нервного напряжения», как заученно повторяет Тарли. Должно быть, Джейме так рад, что терзает его не сифилис, что даже забывает съязвить на это замечание в ответ. Итак, по мнению ученых умов Зимнего Братства, спасут страдальца дёготь, компот из шиповника и настой валерианы.
По мнению самоучки Бронна, все проблемы конкретно Хромого Льва могут быть вылечены заботой одного лишь человека. Одной особенной женщины. Он не удивляется, когда она все же нисходит к горю своего соратника.
– О, женщина… – услышал он низкий, полный страдания голос Джейме, – пожалуйста, пожалуйста, не дави так сильно…
– Прекрати вертеться, и все закончится быстрее. Мы же оба этого хотим, верно?
– Пожалуйста, – Бронн расслышал хнычущее выражение в голосе лорда-командующего, – мне больно.
– Потерпи.
Зеленый полог колеблется от ветра. Одичалые у костра не подают вида, что слышат разговоры из палатки.
– Нажми ниже, женщина. Ой, не надо, лучше не надо, не так!
– Если ты еще раз дернешься, я потеряю равновесие, упаду на тебя и что-нибудь тебе отдавлю. Послушай, просто вдохни, выдохни… дышишь?
– Да, – всхлипнул Джейме с выражением, которого Бронн никогда у него не слыхал, затем тени дрогнули, и раздался львиный рык, – ауррр! Что ты сделала, женщина!
– Насколько я вижу, уже всё.
– Ау.
– Ну вот… не шевелись, будет пятно на рубашке, сейчас, я найду чем вытереть…
Досчитав до семи – этого должно было хватить любовникам для того, чтобы прийти в себя – Бронн решительно распахнул полог палатки. И замер. Леди Бриенна с озверелым выражением лица склонилась над спиной Джейме Ланнистера. Упомянутый лорд в голос стонал. Оба едва повернули головы на вошедшего, даже когда мимо просочился взъерошенный Подрик Пейн.
– Дай мне эль, Под, – скомандовала леди, не отрываясь от своего занятия в свете лучины, – надо прижечь этот прыщ, пока зараза не попала. Не расчесывайте их, сир Джейме, и они не будут такими большими.
– Они чешутся.
– Джейме. Послушай совета одичалых. Они знают, о чем говорят.
– Жевать хвою! – скривился Джейме, его леди закатила глаза:
– Зато никаких прыщей!
– Брешут.
– Посмотри сам. У меня никаких оспин нет.
И она задрала рубашку на спине, торжествующе оглядываясь через плечо на Ланнистера.
Об увиденном Бронн не жалел.
Джейме прибалдело пялился на внезапно бесстыдно обнажившуюся Тартскую Деву. Подрик старательно делал вид, что думает о чем-то еще. Бронн слился с занавесью в шатре. Только некстати заглянувший за полог Клиган осклабился с гнусной усмешкой и громогласно сообщил наружу, в зимнюю тьму:
– Эй, Рыжий! Давай сюда, погляди на свою зазнобу без рубашки! Особо глядеть не на что, но пощупать можно, помнится…
Веселье кончилось моментально; Джейме проявил весь свой львиный нрав, а леди Бриенна спряталась под меха и больше не показывалась.
Джейме рычал на всех вокруг еще несколько часов. Можно подумать, злился Бронн. Конечно, популярность леди Бриенны к северу от Стены возросла многократно, но не настолько же!
Впрочем, Джейме сходил с ума от беспокойства за нее и на южной стороне Стены. И взгляд его ничуть не поменялся – полон все той же томной страсти, и сглатывает он все так же часто. Но неконтролируемое слюноотделение к семи признакам возвышенной любви определенно не относится. Хотя и не удивляет. Одичалые вожделеют леди Бриенну вслух, она должна была привыкнуть, если этого не случилось до сих пор.
Очевидно, в отношении Джейме Ланнистера упомянутая леди страдает особого рода слепотой.
Как и сам Джейме, собственно. Любой здравомыслящий человек без правой руки бежал бы на юг так быстро, как может, а не лез бы Зиме навстречу, но нет – леди-островитянка и однорукий лорд вдвоем поволоклись на Север от Стены, чтобы вступить в Зимнее Братство. Бронн старался не думать, зачем он сам отправился за полоумной парочкой. Помпезность, кстати, в Братстве полностью отсутствовала: деловитый септон и полупьяненький мейстер спешно обходили новобранцев. Первый бормотал строки из «Семиконечной Звезды». Второй проверял на наличие особо заразных заболеваний.
В тот день у Джейме обнаружились вши, а у Бронна – еще два сильно пораженных гнилью зуба. Бриенна была объявлена здоровой, «плодородной и зрелой» – мейстер и септон в унисон неодобрительно качали головами, – и полностью пригодной к любого рода военной службе. Как можно дальше от фронта.
Калек и больных бросали вперед, как безнадежных. Услышав безжалостный приговор своему любимому Джейме, леди Тарт побледнела, покраснела, пошла пятнами и торжественно сообщила, что служит леди Сансе, а значит, королю Джону, и следовательно, должна быть с ним рядом. Где, как не на передовой?
Так они в эту заварушку и втянулись. И теперь вместе, не расстаются ни на миг и – заботятся друг о друге.
А это пункт из списка Марбранда, разве нет?
– Заботятся друг о друге, – говорит себе Бронн под нос, постанывая, когда его вчерашняя любовница игнорирует его, лежащего в снегу, словно и не узнавая.
– Заботятся, – вздыхает он завистливо, когда Бриенна полночи сидит у постели спящего Ланнистера, меняя ему тряпку на лбу, подтыкая одеяло и сдувая волосы с его лица.
Лев улыбается. Слабо, уголками губ. Изредка что-то миролюбиво урчит, но больше смотрит своей леди в глаза.
Леди ласково ворчит в ответ, ложась рядом. Утро – или то, что должно им быть – находит их в объятиях друг друга, в тепле и неге.
«Заботятся. Кто бы обо мне так заботился?», завидует отчаянно Бронн, когда Джейме квохчет вокруг леди Бриенны, слегшей с какой-то неведомой женской хворью, наложившейся на дни ее лунной крови. Последнее, о чем Бронн желал бы знать, так это особенности цикла леди Тарт, но долбанный Ланнистер вообще не чувствует границ, и готов подробнейшим образом излагать соображения о проблемах своей будущей львицы в любой компании:
– …я думаю, она сидела на холодном и простыла. Мейстер сказал, нужно прикладывать теплое к животу и носить шерстяные штаны. Хорошо пить отвар крапивы и боярышник, а еще…
– Матери ради, милорд, – бормочет сир Аддам, благослови его Семеро. Но заткнуть Джейме не под силу никому:
– …полагаю, нужно договориться с копьеносицами. Говорят, у них есть мудрые женщины, и они…
– Сделай это, блядь, и захлопнись, – бормочет Клиган, явившийся из темноты, – и вообще, иди к своей бабе; она плачет там.
– Что? – негодует Джейме, мгновенно подскакивая и освобождая место у костра. Пёс занимает его без малейших угрызений совести
– Она ведь не плакала, – немного нервно вопрошает Подрик, – правда, сир… просто Клиган?
– Должно быть, это одичалые резали дикую свинью, и та визжала, – невозмутимо ответствует Пёс, – и мне просто показалось. Или вы предпочтете слушать его дальше? – он грозно нахмурился.
Все присутствующие дружно, не сговариваясь, внезапно увлеклись чрезвычайно интересным содержимым котла.
Кроме Бронна. Несколько минут он еще сидит у костра с приятелями, но после сам для себя неожиданно оказывается у палатки, где, если верить теням, эти двое обжимаются. Опять.
– …болит? Сильно болит? Давай одеяло еще свернем.
– Ничего, сир Джейме, это… – слышится сдержанное всхлипывание, – пройдет. Пожалуйста, уйди.
– Прекрати, – голос у Ланнистера такой сладкий, что Бронну хочется вдруг запить услышанное стаканом прокисшего эля. Леди Тарт не сдается:
– Джейме. Это неприлично.
– Это. Всего лишь. Кровь. Но она твоя, – в голосе Джейме явственно слышится тщательно спрятанное волнение, – иди сюда, женщина, здесь теплее. Вот так, ложись. Нельзя теперь заболеть, никому из нас.
Ворчание, пыхтение – Бронн готов был уйти, когда услышал тихий голос, и едва мог поверить, что он принадлежит Льву:
– Мне нравится заботиться о тебе. Хотя бы так.
– О, блядские пекла, это так мило! – бурчит Бронн себе под нос, но, покидая этих двоих, он в глубине души улыбается, торжественно отмечая полное совпадение второй из списка примет, а это немало для начала.
Зима не просто близко, зима уже здесь, но это вовсе не значит, что нельзя развлекаться, ради небес!
В конце концов, однажды он может шантажировать Ланнистера семью попаданиями из семи, разве нет?
Комментарий к Семь примет, часть первая
Уговорили! По заявкам)
*”Семь примет” – реминисценция чрезвычайно популярного куртуазного жанра средневековой литературы; вдохновлено “Повестью о вражде Сегри и Абенсеррахов”.
========== Семь примет, часть вторая ==========
Приметы Третья и Четвертая
Прикосновения.
Всегда в дефиците в жизни любого из воинов.
Нет, в полевом лагере нет личного пространства, границы размыты, полно распутниц, но это – совсем другое. Совсем. Бронн Черноводный повидал немало солдатских лагерей. И знал этот неутолимый голод, гнетущую жажду человеческого тепла, которую невозможно утолить на войне, как ни пытайся.
Кто-то пытался – насилием, шлюхами, даже соратниками. Кто-то пил. Некоторые клялись, что давным-давно не нуждаются в ласке, да и вообще сделаны из камня (в случае с Ланнистерами – из золота), и потому прекрасно обходятся в полном одиночестве. Бронн знает, зачем, почему и отчего так популярна эта утешительная ложь.
Ведь это то, чего втайне хочет каждый. Вечность провести в руках любимой и любящей женщины, что будут обнимать, ласкать и утешать, и одно это бесконечное объятие залечит любые раны, видимые и невидимые.
Эти двое – внезапно Бронн слишком завидует, чтобы травить себя их именами – обжимаются в любую свободную минуту.
Прикосновения их свободны и привычны, и, чем дальше заходит битва за рассвет, тем дольше времени парочка проводит, слипшись, как горелые пирожки на противне. Всегда вместе. Всегда касаясь один другого. Словно на двоих одно кровообращение, и существует опасность смерти, если только придется разорвать объятия.
Первое, что Джейме делает, когда видит свою «долбанную рыцарскую девку» – трогает ее. Бесстыже ощупывает. После любой битвы, каждое утро, каждый вечер перед сном. Плюя на то, кто вокруг, не смотрит ли. И, если поначалу Бриенна отстраняется, смущается, скрывается, то очень скоро начинает вести себя точно так же.
Даже теперь, хотя Джейме дремлет, он свернулся клубком всем своим длинным телом за спиной женщины; и она периодически опускает руку назад, словно для того, чтобы убедиться, что он все еще там. В очередной раз он подставляется под прикосновение и приветственно урчит.
– Что это ты делаешь, женщина? – ленивый шепот Льва скорее похож на мурлыканье.
– Вяжу. Носки. Сир Бронн принёс шерсти.
– Ты умеешь вязать?
Внезапно проснувшийся Ланнистер смотрел на леди Бриенну так, словно она открыла разом способ победить Ночь, осыпать золотом и драконьим стеклом Вестерос и Эссос одновременно или пообещала вырастить ему новую руку. Женщина вздохнула.
– Джейме, я с острова. Все на островах умеют вязать, – она немного покраснела, – хотя вязание не считается занятием для благородных девушек.
– Первый раз слышу, – бормочет Джейме, и Бронн вынужден вмешаться – пальцы парочки встречаются на спицах, и это грозит перепутанной пряжей:
– Неясно, чему ты удивлен, милорд. На что хочешь спорю, Подрик тоже умеет вязать. Убери руки!
– Сир Бронн! – округляет глаза леди Тарт, и рыцарь вынужден прикусить язык.
– Ладно, – соглашается он спустя минуту, – убери руку.
– Спасибо, что напомнил, Бронн, – сухо ответствует демонстративно обидевшийся Лев.
Бронн знает, что это понарошку. Знает – потому что так Джейме, подлый Ланнистер, раз за разом вымогает у леди Бриенны больше прикосновений. Вот и теперь она гладит его по плечу. Вряд ли осмысленно. Да, они неразлучны.
Одна кружка на двоих. Одна миска. Плечом к плечу за трапезой. Сбившись в один сопящий и похрапывающий клубок, когда спят. Обжимаясь по утрам. За завтраком. Даже совещаясь над картами – почти бесполезными, они всегда прикасаются друг к другу. К этому привыкли все – и кто осудит? Лев сидит у костра, Бриенна, запрокинувшая голову, у него между ног, греется в его объятиях; Джейме спит, устроившись у нее на коленях, пока Тартская Девы прочесывает своими большими, теплыми руками его густые волосы. Бронну повезло испытать прикосновение этих рук. Он знает их силу и мягкость.
Но знает, что так, как к Ланнистеру-везунчику, она никогда ни к кому не прикоснется. Второй в списке Подрик Пейн, у чьей постели однажды оказываются и леди, и лорд, когда юный сквайр тяжело простудился. Слышатся два равно встревоженных голоса:
– …попей молока с медом. И не снимай одеяло, надо пропотеть.
– Слушайся миледи, Под. Уж и не знаю, не отправить ли к тебе девицу с нравом посвободнее, чтобы поспособствовала потению…
– Милорд!
– Не шипите на меня, моя госпожа; это помогает, разве нет?
– О чем ты, сир Джейме…
– О, не играйте со мной, леди Тарт. Разве не ваши целительные объятия неоднократно возвращали меня к жизни?
– …здесь ребенок! – слышится яростное шипение Бриенны, и Ланнистер бесстыдно гогочет:
– …хотя и не сказал бы, что потел больше, чем в поединке с вами, миледи…
Подрик кашляет, эти двое затыкаются. Ненадолго.
Бронн следит из своего угла сквозь сомкнутые ресницы. Тяжелые думы терзают его, когда он смотрит на материнские прикосновения юной – она юна, у него не получается забыть – леди Бриенны к еще более юному Пейну.
Двое сыновей Бронна там, далеко на юге; и последнее письмо из дома написано рукой тещи, а не бедняжки Лоллис. Лоллис, его девочка-конфетка. Это не любовь, конечно, нет, яростно воюет с собственной тревогой Бронн, оставшись один на один с грудой полусырых дров и топором. Это – привычка, забота, жалость. Это – теплые рассветы в компании Лоллис, завернутых в кружавчики мальчишек – хотя младшему было всего лишь три месяца, когда Бронн видел его в последний раз, он не может представить свою жену без него.
Даже ее слабый, раненный рассудок – отталкивающее явление, поистине – отходит прочь, когда Бронн вспоминает сыновей в ее объятиях. Ее неловкое воркование с младшим, постепенное робкое признание старшего. Да, она слабоумная, она недалекая, глупенькая от природы и поглупевшая после страшной трагедии при штурме столицы, но, когда она прикасается к своим детям, она сама Мать, и иногда, совсем иногда, Бронну тоже необходимы ее простые ласки.
И, спасите Семеро, он скучает по ним.
