Текст книги "Свадебные игры (СИ)"

Автор книги: fazezzia

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 7 страниц)

– Пойду приму душ перед сном, – говорит Пит и уходит наверх.

Какое-то время я еще сижу у камина и представляю, как завтра мы вместе пойдем в лес. Мечтаю, что когда-нибудь Пит сходит со мной на озеро, будет плескаться в воде, рисовать, а ночью мы посмотрим на звездное небо с крыши бетонного домика. Эх, мечты. В кровати меня встречает спина Пита, мощная и неприступная, как стена. Мы стараемся заснуть без обычной болтовни, чтобы рано утром быть свежими и бодрыми для лесной вылазки.

Пит берет с собой еду и подаренный Эффи фотоаппарат. Погода что надо. Солнечно и морозно. На Луговине Пит останавливается.

– Дальше этого места я никогда не заходил.

– Удивительно, что ты даже здесь бывал. Городские сюда не суются.

– Это верно, – он медлит, потом смущенно добавляет. – Я просто как-то раз за тобой проследил. Мне было интересно, как ты попадаешь в лес.

– Следил за мной? – удивляюсь я. – Когда?

– Давно, года три назад.

– А это случайно не осенью было? Я как раз тогда начала продавать твоему отцу белок.

– Да, – смеется Пит. – Именно тогда.

– Давай не будем здесь задерживаться, – спохватываюсь я. – Мы все-таки закон собираемся нарушать.

Пробираемся сквозь колючий забор и двигаемся к трухлявому пню, в котором я храню свои лук и стрелы. Пит с недоверием и интересом озирается вокруг, прислушивается, будто ожидает нападения переродка. Как только оружие оказывается в моих руках, я беру Пита за руку и веду на тропу, ведущую на холм. Оттуда открывается красивый вид, который, возможно, ему понравится. Мы идем неспеша. Напряженный шаг Пита постепенно становится упругим и спокойным. Вокруг красота нетронутого леса: сквозь холмики сугробов бежит каменистый ручей, сосны припорошены снегом, вокруг ярко очерченных силуэтов деревьев бьет золотыми лучами солнечный свет. Зимой лес светлый, пронизанный светом. Я слышу стучащий клюв дятла где-то вдалеке, шорох птичьих крыльев над нашими головами, шуршание белки на дереве. Наверно, что-то в моем лице меняется, потому что Пит говорит:

– Я никогда не видел такого одухотворенного выражения на твоем лице. Ты правда любишь этот лес.

Я улыбаюсь.

– Десять минут давно прошли, ты хочешь вернуться?

– Нет. Давай побудем еще.

Когда мы приходим на холм, Пит слегка приоткрывает рот. Перед нами огромное синевато-белое снежное полотно, перечеркнутое тысячами тонких стволов-иголок. Пит улыбается и одобрительно кивает.

– Ты была права, Китнисс. Совсем не похоже на Арену.

Мы остаемся на холме перекусить. Пит фотографирует лес, меня. Я тоже снимаю Пита.

– Даже смешно вспоминать, как я упрямился и не хотел сюда идти.

– Нужно доверять тем, кого любишь, – улыбаясь, говорю я.

– Ты права, он подсаживается и нежно целует меня. Губы Пита насыщают меня теплом, также как утреннее зимнее солнце.

Пока Пит снимает сюжеты для масляных этюдов, я решаю немного поохотиться и подстреливаю пару белок.

– Может, отнесем твоему отцу? – предлагаю я.

– Было бы здорово, он очень любит твоих белок, – говорит Пит.

Уже в районе трех часов мы доходим до Луговины.

За прилавком пекарни дежурит один из братьев Пита. Он сухо здоровается и зовет отца. Пекарь нам очень рад. Он угощает нас свежеприготовленными пирожными с яблочной начинкой, а мы отдаем ему белок. Он сразу прячет их в укромный уголок на случай, если войдет жена. Пит рассказывает, как побывал впервые за оградой в лесу, показывает фотографии. Они вместе воодушевленно обсуждают пейзажи. Мне нравится видеть Пита с отцом, нравится, что в этой холодной семье у Пита, по крайней мере, была в достатке отеческая любовь. Пекарь зовет нас попить чаю на кухне, но на шум спускается его жена, и атмосфера сразу меняется. В этой пышущей жаром пекарне меня обдает ледяным холодом.

– Чего это ты пришел? Надо что-то? – спрашивает она.

– Просто проведать вас решил, – я заметила, что в присутствии матери Пит становится каким-то нервным, запинается, хотя обычно у него язык прекрасно подвешен. На обратном пути я решаю спросить:

– Я помню, как твоя мама побила тебя, когда ты подпалил для меня хлеб, – неуверенно начинаю я. – Она часто так тебя била или только в тот раз?

Пит хмурится и отвечает не сразу:

– Довольно часто.

– Вот ведьма! – вырывается у меня.

– А тебя никогда не били родители? – слегка удивленно спрашивает Пит.

– Конечно, нет! А отец? Он тоже тебя бил? – продолжаю я допытываться.

– Бывало, но то было действительно за дело. С мамой хуже. По детству братья любили делать мне всякие гадости, за которые мне потом попадало от матери.

От такой несправедливости мне хочется вернуться в пекарню и надавать этой женщине пощечин. Останавливаюсь и судорожно сжимаю кулаки.

– Эй, остынь, – говорит Пит с улыбкой. – Я ее не виню. И это все в прошлом.

– Но я видела сегодня…

– Китнисс, – Пит качает головой. – Это мое дело.

Я вздыхаю, и мы идем дальше.

Вечер снова наполнен горячими поцелуями, и уже не Пит, а я в испуге отстраняюсь, когда он кладет меня на спину на диване в гостиной. От испуга даже не знаю, что сказать, а внизу мучительно бродит желание и безнадежно бьется о стену страха в моей голове. Пит шепчет извинения и снова уходит. Мне противно, что я снова поддалась страху, что не победила его. Ухожу в ванную, чтобы немного сбить это внутреннее замешательство, освежить голову. Но вода не успокаивает. Мне надоело хвататься за рваные куски удовольствия, надоело мучить и себя и Пита. Прошло уже почти восемь месяцев после той брачной ночи, все уже изменилось, и Пит мне сейчас нравится. Ну же, Китнисс, будь смелее.

Я застаю Пита в кровати снова спиной ко мне. Он порывисто дышит и делает вид, что пытается заснуть. Хватит, я хочу это изменить. Ложусь к нему вплотную и прошу повернуться ко мне. Он бурчит, что хочет спать.

– Повернись, мне надо тебе что-то сказать.

Он поворачивается.

–Давай продолжим.

Тянусь к его губам, но Пит отстраняется.

– Нет, не надо. Иначе я всю ночь просижу в ванной, – почти задыхаясь, шепчет он.

– Я хочу, Пит.

Он смотрит на меня слегка ошарашено.

– Но ведь ты оттолкнула меня на диване, – говорит он с недоумением.

– Не важно. Иди ко мне.

– Обещай, что не сбежишь, если я облажаюсь.

Я смеюсь.

– Обещаю, – говорю я и глажу его по щеке.

Пит впивается в мои губы как голодный зверь. Сминает, скручивает, выглаживает мое тело. Ночи бок о бок со мной в одной постели дали о себе знать. Это какая-то бешеная любовная лихорадка, которая только усиливает мой страх.

– Стой, стой, – говорю я запыхавшись. – Давай не будем так спешить.

– Хорошо.

Я трогаю его за плечи и прошу приподняться, чтобы стянуть с него футболку. Пит неуверенно касается моей майки. Секундное колебание, и вот я поднимаю руки, чтобы он раздел меня. Хотя мы сидим в темноте, на меня все-таки накатывает стыд, я скрещиваю руки на груди и прижимаюсь к Питу. С минуту мы просто сидим, обнявшись. Моя грудь трется о его, и это наполняет воздух нашим тяжелым страстным дыханием. Пит со стоном прижимается к моим губам, требовательно приоткрывает их, касается языком. Объятья тут же становятся судорожно крепкими. Бедра Пита слегка двигаются, смакуя близость наших тел, чувствуя меня через ткань. Там, в нескольких миллиметрах от меня, его возбужденный член, причинивший мне в прошлый раз острую боль. Чтобы побороть подступающий страх, тяну Пита за собой на подушки. Он обводит пальцами контуры моей груди и касается сосков губами. Я знаю, что от этого мне будет хорошо, и не отталкиваю его как тогда.

– Давай разденемся полностью, – шепчет Пит в мои губы и с удовольствием смотрит, как я стягиваю шорты. Он тоже обнажается. Мы впервые видим друг друга полностью. Стараюсь заглушить стыд и смущение. Пит помогает мне в этом, приникнув к моим губам. Его рука гуляет по моему телу, опускается все ниже. Разум снова рвется протестовать. Вместо того, чтобы слушать его, провожу рукой по бедру Пита, касаюсь возбужденной твердой плоти.

– Я больше в могу, – шепчет он. – Ты готова?

– Не знаю, наверно.

Пит проводит пальцами меж моих ног.

– Хорошо.

Он тянется к тумбочке и достает презерватив.

– Это защита? – спрашиваю я.

– Да.

После минутной задержки он осторожно раздвигает мои ноги.

– Ты точно хочешь? – спрашивает Пит.

– Да, – дрожащим от страха голосом лепечу я.

– Будет не так больно, обещаю.

– Поцелуй меня.

Пит тянется ко мне и одновременно ищет вход. Я готовлюсь к боли, зажмуриваюсь. Он надавливает и почти сразу попадает внутрь. Боль есть, но слабая и короткая. Я облегченно открываю глаза, Пит смотрит на меня озабоченно.

– Ну как? Продолжаем?

– Да.

Пит начинает медленно двигаться, и тут я понимаю в полной мере, что такое секс. Меня парализует какое-то почти мучительное наслаждение, оно не дает дышать, вырывает сладострастные стоны из моей груди, выгибает тело. Я почти шокирована этим новым странным ощущением, лишающим контроля. Замираю и фокусирую внимание на переливах своих ощущений. Пит, наблюдая за моей реакцией, ускоряется. Хочу его губы, тянусь руками к его лицу. Он меняет позу и почти ложится на меня, чтобы поцеловать. Два удовольствия сразу. Долгий поцелуй, сплетающий наши языки, переходит в долгий стон Пита, замирающего на пике своего наслаждения.

Он ложится рядом, пытается отдышаться. Я тоже.

– Это было совсем не то, что той ночью, – я приятно удивлена.

– Да, это несравненно лучше, чем той ночью, – говорит довольный Пит. – Тебе было хорошо?

– Да. И было странно. И совсем не как тогда. Хотя в ту ночь мне тоже было хорошо… в начале.

– Если хочешь, я могу повторить.

– Нет, я хочу еще сегодняшнего варианта. Ты ведь говорил, что можно несколько раз это делать.

– Можно, – говорит Пит с блаженной улыбкой. – О небо, как же я хотел тебя все эти месяцы.

В ту ночь мне казалось, я открыла для себя все грани секса, но в каждую последующую эта уверенность терпела крах. Я узнала себя другую. Страстную, требовательную, дикую себя. Я боялась сначала быть ею, но Пит умел вызывать ее во мне, он хотел ее, не страшился ее аппетитов. Я примирилась с ее существованием, я стала женщиной.

Весна принесла мне ощущение абсолютного счастья. Капитолий, Игры – все было будто 20 лет назад. Я отдалась этой неге, я наслаждалась каждым мгновением. Прогулки с Питом в лес стали обязательной программой. Теперь он иногда брал с собой этюдник и рисовал прямо в лесу. Когда совсем потеплело, я отвела Пита к озеру. В канун моего дня рождения мы провели незабываемые пять дней в бетонном домике. Все было как во сне. Но как бы мне ни хотелось, каникулы подходили к концу. До Квартальной бойни оставались считанные дни.

========== Быть ментором ==========

В начале лета, примерно за месяц до Игр президент Сноу объявил условия Квартальной бойни.

– В награду за преданность и безупречное служение Капитолию дистрикты 1,2 и 4 в этом году не будут участниками Голодных Игр. Они станут частью Арены и будут охотиться на других трибутов. В связи с этим 6 участников дополнительно будут набраны из дистриктов с 7 по 12-й.

Мы с Питом и Хеймитчем замираем перед экраном телевизора, перевариваем информацию. Думаем об одном и том же: в этом году мы можем отвезти на смерть трех детей.

– Они специально разжигают ненависть между дистриктами, – говорит Хеймитч, угрюмо потягивая ликер.

– Что мы можем сделать для этих ребят? – спрашивает Пит.

– Почти ничего. После вашей выходки с ягодами в прошлом году распорядители сделают все, чтобы трибуты из 12 не дошли до финала. Они боятся участи Сенеки Крейна.

– Мы не менторы, а проклятье какое-то для своих трибутов, – печально признаю я.

– Ты столкнулся с той же проблемой после своей победы? – спрашивает Пит Хеймитча.

– Да, на первых же Играх, где я стал ментором, ребят из 12-го убили в самом начале Игр. Причем это сделали не другие трибуты, а переродки, пущенные распорядителями.

Какое-то время комнату нагнетает молчание.

– Если все-таки решите попробовать кого-то из них вытащить, советую представить трибута как слабого и глупого, чтобы распорядители особо не брали его в расчет, – говорит Хеймитч.

– Ты с нами не поедешь? – Пит слегка удивлен. – Это ведь наш первый год в качестве менторов.

– От дистрикта в Капитолий могут поехать только два ментора, сколько бы трибутов ни выбрали. Но я постараюсь быть с вами на связи и помогать советами.

– Спасибо, – тихо говорю я.

– Ладно, пойду-ка я у себя продолжу отмечать этот праздник жизни, – с горькой усмешкой говорит Хеймитч и уходит.

Морщусь от отвращения к его пьянству и цинизму. Пит слегка обнимает меня рукой, прислоняется лбом к моему виску и шепчет:

– Только не привязывайся к этим ребятам. Не надо причинять себе дополнительную боль.

– Я не представляю, как мы пройдем через это.

– Проходили и через худшее.

– Не уверена, сможем ли мы в этот раз остаться самими собой.

На Жатве я стою позади Эффи и со страхом взираю на толпу своих сверстников. Боюсь за Прим. Я выиграла для нее год жизни, но она не застрахована от участия в последующих Играх. Рука Эффи шуршит среди бумажек с именами, я хватаю за руку Пита. И вот я вижу их: 2 девушки и один парень. 15-летняя Роуз и 14-летняя Мегги, обе городские и 17-летний Мэтт. Все лица мне знакомы, все мы были из одной школы.

В поезде напуганные, потрясенные девушки с надеждой смотрят на меня, ищут спасение в моих глазах. Я отвожу взгляд, уже сейчас ощущая себя их убийцей. Внутри меня бессилие и смирение выжигаются яростью. Я с головой бросаюсь в подготовку своих трибутов. Рассказываю все, что знаю сама, заставляю смотреть Игры, анализировать потенциальных тактику противников, расспрашиваю, пытаюсь выяснить слабые и сильные стороны. Пит с энтузиазмом помогает мне. Мы оба понимаем, что должны сделать все возможное. Кроме того, у меня есть свой эгоистичный мотив – зарыться с головой в работу, чтобы не думать о том, что ждет всех нас впереди.

– Вам нужно будет выбрать кого-то одного. После выступления перед публикой это станет понятно. Выбирайте того, кто больше приглянется спонсорам, – говорит Хеймитч по телефону.

– Как ты выбрал меня, – с болью говорю я.

– Да.

И мы выбираем Роуз. Она довольно симпатичная и обаятельная, чтобы привлечь спонсоров, ловкая и быстрая, чтобы распорядители оценили навыки лазания на восьмерку и в то же время не выглядит слишком опасной.

Когда мы прощаемся перед Ареной, я собираю всю свою ярость в кулак и вместо того, чтобы расплакаться при виде этих глаз, полных тоски, отчаяния и надежды, произношу:

– Сделайте все, чтобы выжить. Но помните, что остаться собой не менее важно.

При этих словах Пит оборачивается ко мне, и я вижу на его губах проблеск улыбки.

Мы смотрим Игры в специальной комнате для менторов, где можно переключать изображение с камер и наблюдать за своими трибутами круглосуточно. Арена на этот раз представляет собой джунгли с соленым озером посередине. Рог изобилия расположен в центре озера, а стартовые пьедесталы трибутов – на песчаном берегу. Так что за оружием может сунуться только тот, кто умеет плавать. За десять секунд до старта из рога изобилия появляются профи, которые в этом году охотятся на трибутов. Они свистят и улюлюкают, подзывают смельчаков. К рогу никто не суется, кроме пары ребят, которые решили побыстрее покончить с Играми и побежали прямо на мечи. В этот раз союзов больше, чем когда либо. Все понимают, что только сообща можно бороться с группировками профи. Наши трибуты тоже держатся вместе. Это один из тех союзов, которые сложно рвать, но в начале Игр – это лучшая позиция.

Я смотрю за происходящим практически не отрываясь на еду и сон. Если бы ни забота Пита, я бы даже не заметила, как умерла с голоду перед экраном. Мы поделили обязанности: я слежу трибутами, думаю над их тактикой, а Пит общается со спонсорами и подменяет меня. Первое, что мы высылаем на Арену – выводную трубку для получения воды. Теперь, кажется, можно побороться за выживание, но ночью на лагерь налетают профи и убивают Пэта. Девушки успевают убежать. На следующий день они натыкаются на двух парней из 7-го, объединяются с ними и сообща совершают опасный налет на рог изобилия в поисках оружия. Мэгги умирает, пронзенная копьем в спину.

Роуз почти попадает в восьмерку, но внезапно на нее и парней из 7-го нападают мошки-переродки, которые закусывают их до смерти. Один из парней успевает убежать. Я смотрю на эту жуткую смерть как завороженная. Что-то ломается во мне, и ярость, дававшая мне силы до сих пор, лопается как мыльный пузырь.

– Ну как там? – спрашивает, входя, запыхавшийся Пит. – Я достал еще денег, можно будет выслать Роуз хлеб или еще что-то.

– Пит, все кончено, – я еле могу говорить. – Они ее убили.

– Профи?

– Нет, распорядители. Как и говорил Хеймитч.

Я слабею, рыдаю, падаю. Пит несет меня в нашу комнату, несколько часов успокаивает. Истерика сменяется апатией. Мы должны быть в Капитолии до конца Игр. Я лежу в кровати, пока однажды не приходит Эффи и не зовет нас на церемонию награждения победителя. Меня наряжают, вверяют Питу в руки и сажают в менторское кресло. Победила девочка из дистрикта 3. Нервная, дерганая, бормочащая что-то себе под нос, она лучше всего демонстрирует идеального победителя в глазах Сноу – сломленного, но живого. Я, кажется, сломалась тоже. Это удивительно, ведь меня ломали на Играх, ломали свадьбой, но рецепт, оказывается, был прост: убивать детей моими руками. Я стала частью системы, частью Арены, как эти профи.

Мы возвращаемся живые и здоровые, но что-то между мной и Питом меняется. Возникает отчужденность. Меня удивляет и даже пугает то спокойствие, с которым он принял все происходящее. Может, именно таким и должен быть настоящий ментор? Безэмоциональным, безжалостным. Я не понимаю его, ненавижу его за это, завидую ему.

Моя депрессия все усиливается. Я разваливаюсь на куски. Боюсь выйти в город и встретить кого-то из родителей умерших ребят. Каждую ночь со мной говорят погибшие трибуты, обвиняют, просят пощады, кричат о помощи, убивают меня. Я мучаю Пита своими перепадами настроения, равнодушием, истериками. Он уходит в другую спальню, мы почти перестаем разговаривать. Втайне от него я начинаю пить.

Из глубин отчаяния мне помогает выбраться сестра. Мы подолгу говорим с Прим. Она заставляет меня взглянуть на многие вещи по-новому. Я уже никогда не буду прежней, но благодаря Прим ко мне по чуть-чуть возвращается интерес к жизни.

В декабре я снова начинаю охотиться, вижу Гейла в лесу. Постепенно мы сближаемся и снова становимся с друзьями. По слухам весной он встречался с кем-то, сейчас расстался. Но меня приятно радует, что с любовными вопросами он ко мне не суется.

Мы с Хеймитчем теперь лучше понимаем друг друга, даже иногда пьем вместе за спиной Пита. Я гнушаюсь употреблять мерзкий белый ликер, которого полно в доме Хеймитча. Вместо него заказываю алкоголь из Капитолия. Не то, чтобы я напиваюсь как Хеймитч, но бокал спиртного перед сном становится нормой. Тем более сейчас, когда Пит больше не делит со мной постель, я полностью предоставлена своим кошмарам.

Однажды хмурым зимним утром я просыпаюсь в руках Пита. Он не спит, а только нежно поглаживает меня по волосам. Заметив, что я проснулась, он убирает руку.

– Вернись ко мне, Китнисс, – отчаянно шепчет он. – Прошу тебя.

Из глаз Пита медленно текут струйки слез.

– Но как? Как мы можем жить дальше? Как ты можешь жить? Они тебе не снятся?

– Снятся.

– Ты сильный. Я же видела, ты сможешь жить как раньше.

– Я старался быть сильным, чтобы поддерживать тебя, – с упреком говорит он.

– Да, да. Ты всегда такой верный, правильный, безупречный. А я так не могу. Я тебя подвела. Не осталась собой.

– Ты осталась. Поэтому ты так и страдаешь. И за это я люблю тебя еще больше.

Я вытираю падающую слезу с его щеки.

– Зачем я тебе? Меня сломали. Я никогда уже не буду прежней.

– Это не важно. Ты нужна мне. Потому что без тебя сломаюсь я.

– Мне лучше уйти. Посмотри, во что превратилась наша жизнь. Завтра я перенесу вещи к себе в дом.

– Нет, не уходи! Останься здесь! Один я сойду с ума! Пожалуйста!

Пит хватает мою руку и прижимает к себе.

– Не оставляй меня, не оставляй меня, – шепчет он. – Делай что хочешь, напивайся, бей меня, кричи, но не уходи!

Я остаюсь, но ничего не меняется. Я становлюсь мрачной тенью в его доме. Неуловимой, неразговорчивой, холодной. Как моя мать после смерти отца. Как никогда понимаю ее теперь. Питу достаточно и этого. Иногда он приходит по ночам в мою комнату, берет меня за руку или просто смотрит, как я сплю. В его глазах я вижу мой страх: Пита мучают кошмары как и меня.

Наши трибуты умирают и на следующий год, и еще через год, и еще… Я становлюсь циничной, жесткой, зато больше не рассыпаюсь. Пит продолжает любить меня и заботиться, не надеясь ни на что взамен. Наша полужизнь течет своим чередом, не давая радости, но и не причиняя боли, кроме времени Голодных Игр, когда обостряются все чувства.

В октябре, через 4 года после нашей победы происходит событие, которое меняет все. Президент Сноу умирает. В Капитолии следует переворот за переворотом. Люди в дистриктах начинают восставать. Смерть Сноу знаменует собой искру надежды. Хеймитч посвящает нас с Питом в тайный заговор против Капитолия. Оказывается, он много лет был агентом 13-го дистрикта. Настал момент, когда Альма Коин, президент 13-го решила поддержать движение и снабдить повстанцев оружием.

Я снова становлюсь собой, оживаю, но практически не успеваю ничем помочь. Из-за подозрения в помощи повстанцам в дистриктах начинаются преследования победителей. Миротворцы, с которыми я годами торговала в Котле, идут теперь на меня с оружием. Моя семья, Пит и Хеймитч скрываются в лесу, пока планолет из 13-го не забирает нас. Наш дистрикт бомбят капитолийцы, но в какой-то момент улетают. Восстание разгорается в 5-м, который снабжает Капитолий электричеством. Временный президент Панема убит, в стране кавардак. Миротворцы начинают переходить на сторону повстанцев. Койн использует ситуацию, чтобы атаковать 2-й дистрикт и лишает столицу главной военной силы. Под угрозой ядерной бомбардировки Капитолий поднимает белый флаг.

Три месяца борьбы заканчиваются желанной минутой. Альма Коин, новый временный президент Панема, отменяет Голодные Игры. Навсегда. Поговаривают, что она хочет продолжить авторитарную линию правления, начатую Сноу, но 12-й дистрикт сейчас беспокоит другое. Как восстановить наполовину разрушенный город… Дом Хеймитча как и мой разрушен. Мы все вместе переселяемся временно к Питу. Единственное, что я сейчас ощущаю – это потрясение. Наверно, как и все вокруг.

Гейл сразу после войны женится на Мадж. Во время обстрела он спас ее из горящего особняка Андерси. Она осталась без семьи и дома. Хоторны приютили девушку на время. Гейл узнал ее лучше и перестал смотреть с прежним презрением, с каким раньше отзывался о дочке мэра. Война изменила все, и они, стоя теперь на равных, потянулись друг к другу.

Город активно восстанавливают. Я помогаю. Весной, когда Коин наконец вспоминает о победителях, выделяет мне и Хеймитчу новые дома в деревне победителей из тех, что уцелели. Я собираю вещи для переезда, когда Пит подходит ко мне с предложением:

– Думаю, нам надо попросить Коин официально расторгнуть наш брак.

Я удивлена, с минуту молчу.

– Пожалуй. Но я думала, он перестал быть для нас фиктивным.

– Это был брак по приказу Сноу. Я никогда не смогу считать его настоящим.

– А мы? Что будет с нами?

– Не знаю, – почти равнодушно говорит Пит. – За все эти годы ты ни разу не сказала, что любишь меня. Может, мы просто были двумя подростками, которые отчаянно пытались выжить. И больше ничего. Сейчас, когда весь мир вокруг изменился, может, и нам пора стать другими?

Это уже не тот мальчик, что вышел со мной на сцену во время Жатвы, не тот, что защищал меня на Арене, не тот, что заботился обо мне все эти годы. Он другой. Наверно, стала другой и я сама. Но я тоскую по своему мальчику с хлебом, который вселял в меня надежду на лучшее. Больше я ее не чувствую. Потому что надежды нет в самом Пите. За годы менторства я причинила Питу много боли, потому что я сама была воплощенной болью.

Спустя пару недель в новостях Капитолия объявляют о расторжении нашего брака. Я свободна быть где хочу и с кем хочу. Месяц за месяцем я прихожу в себя, пополняю справочник растений, начатый отцом, учусь играть на гитаре. Часами сижу в лесу и просто пою, заливаясь слезами, выплескиваю с каждой нотой свою боль, очищаю душу от спрессованного годами страха, отчаяния, безнадежности. И постепенно за всем этим проявляется то, чего я не могла толком разглядеть за все эти годы.

Бегу к дому Пита, стучу, настойчиво, упорно, боюсь, что его не окажется дома. Вымазанный краской, спокойный как всегда, он стоит на пороге. Три месяца, которые я провела вдали от него, сделали его еще немного старше.

– Привет, – тихо говорит он.

Я смотрю в его голубые глаза, ищу в них прежнюю нежность, которая так часто смущала меня когда-то. Не могу найти. Пит сбит с толку моим молчанием. Возможно, это бессмысленно, возможно, нет уже никакой надежды, но я произношу:

– Я люблю тебя.

Мои слова будто кольнули его в сердце. Он вглядывается в мои глаза, будто ищет подвох. В замешательстве думает, пытается найти слова.

– Я люблю тебя, – повторяю я настойчивее.

Вот оно. Я снова вижу в его оттаявших глазах прежнюю нежность. Все, что осталось от того мальчишки с Арены, что выжило в нем после мучительных лет менторства. Он неуверенно идет ко мне навстречу. Обнимаю его, смеюсь, плачу и повторяю снова и снова:

– Я люблю тебя, я люблю тебя!

Он как когда-то тысячу лет назад зарывается в мои волосы, крепко прижимает к себе. Вспоминаю дни, когда не ценила этой ласки, не понимала, кто он.

– Я так скучал, – тихо шепчет он в мои волосы. – Пытался забыть тебя, но не смог.

– Давай поженимся, – шепчу я в ответ. – По-настоящему.

– Я согласен, – с легкой улыбкой отвечает Пит.

Через неделю мы регистрируемся в мэрии, зовем всех друзей в наш дом и устраиваем настоящую свадьбу с танцами, тортом, белым платьем и поджаренным хлебцем. И я знаю, теперь все будет хорошо.