Текст книги "Огни большого города (СИ)"

Автор книги: fantom.of.myself

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 6 страниц)

Всё казалось, что он вот-вот откроет дверь и ворвётся снова в мою жизнь. Снова будет мельтешить перед глазами, неустанно стараться разорвать себя на два работой и учебой, и в то же самое время быть рядом, даже когда его нет. Поддерживать своим молчаливым присутствием.

Сейчас я на пороге его комнаты и позволяю себе, наконец, нарушить святую святых, блин, и в первый раз за долгое время захожу к нему.

Сажусь на подоконник и распахиваю окно настежь. Промозглый ветер пробирает до костей, но дышится свободно, прохлада обволакивает всё тело, и с удовольствием я прикрываю глаза.

Тянусь к пачке и вытягиваю зубами сигарету. Второй рукой по памяти набираю номер, и спустя пару гудков мне отвечают.

– Мам, привет. Ещё не спишь?

– Ричи, солнце, у тебя всё в порядке? Чего так поздно звонишь?

Солнце. Забавно. Я выгляжу сейчас как нарик.

– У меня всё нормально. Просто захотел услышать тебя.

У мамы голос сонный, и я пиздец какой тупой. Забыл о разнице во времени. Но так не хочется, чтобы разговор прервался, хотя бы ещё пару минуток.

– Просто так не звонят ночью. Особенно ты.

Я хмыкаю и крепче сжимаю телефон. Делаю первую глубокую затяжку. Она даже не знает, что я курю. Ко всему прочему.

– Просто появилась свободная минутка, вот и решил звякнуть.

– Понятно. – Нихуя она не верит. Уж кто-то, а мама различает мои пиздабольские нотки, когда нужно. – Как там в университете?

Единственная хорошая новость – что я всё ещё там числюсь. Пока что. Но это не звучит очень утешающе, поэтому я говорю:

– Я большую часть времени на работе провожу.

– Ты? На работе?

Стряхиваю пепел в окно и усмехаюсь краем губ. Неужели я и впрямь кажусь таким безнадёжным?

– Квартиру как-то нужно же оплачивать. Нью-Йорк не Дерри. Вы и так тратите слишком много денег на мою учёбу.

В ответ она не спрашивает, где я работаю, а я понимаю, что веду себя как грёбанный ребенок, который не сыскал одобрения и похвалы. Мне так хотелось быть хоть в чём-то полезным. Поделиться тем, что я добился хоть какой-то крохи в этом гадюшнике. Пусть и всего лишь ассистентом, но суть-то в другом. Я наконец выхожу из своего панциря, в который загонял меня этот город, а разницы для окружающих никакой. Да и кого оно вообще ебёт, что кого разрывает на куски? У каждого своя дыра, которую надо заткнуть. И моя грусть сейчас кажется мне такой убогой, но от этого ещё паршивее. Я ведь всё равно не могу контролировать то, как себя чувствую. И всей правды маме тоже рассказать не могу, как бы ни хотелось.

– Но Эдди же помогает тебе с оплатой, правда? Как у него дела, кстати?

Горло внезапно сжимает, и холодок идёт по спине. Эдди. Имя из далекого, блять, космоса. Даже его имя я старался не произносить в голове.

Я не знаю, что за чёрт меня дернул, но из меня так некстати начинает рваться искренность. В такие моменты хоть об стену бейся, чтобы сдержать свой порыв, но уже, похоже, поздно.

– Мы не живем уже вместе, мам. Я не хотел тебе говорить, чтобы ты не переживала. Он в Дерри с Соней.

– Почему ты не сказал мне? – взволнованно восклицает мама, а у меня на губах отчего-то улыбка. Саркастичная, злая. Все мои чувства, сдерживаемые столько времени, бьют в голову. И воспоминания. Жестокие, такие приятные воспоминания накрывают с головой.

Если бы я начал говорить, то никогда бы, блять, не заткнулся.

– Мам, что ты скажешь, если я приеду к тебе ненадолго? Я так хочу уехать из этого города. Кажется, задохнусь, если проживу здесь хоть день.

***

На этот раз она не говорит, что это трусливо – пытаться сбежать при малейшей трудности. Мама говорит, что ждёт меня в любой день, и я не мог быть ей более благодарен.

Билет я собирался купить на самый ближайший рейс, но каждый раз находил себе занятие, чтобы оттянуть это. Чтобы дать микроскопическую, совершенно нереалистичную возможность отмотать всё назад.

Мне не хотелось уезжать сломленным, с разбитым сердцем, как бы я терпеть не мог это выражение, но внутри меня всё обрывалось, когда я натыкался взглядом на пустые комнаты, на любую мелочь, предмет мебели, безделушку, хоть как-то связанную с Эдди. А с ним было связано всё. Даже грёбанная посуда, которую купил именно он, когда заебался есть привозную пиццу в коробках.

Чемодан надо было собрать уже неделю как, а блядская предательская рука так и не поворачивалась забронировать билет.

Я не верю в подобного рода знаки, но понимал, что жду именно его. Какого-то последнего намёка, что мой поступок правильный. Но Эдди уже которую неделю не выходил на связь, полностью обрубил все контакты и предельно ясно давал понять, что в помощи не нуждается.

Хотелось бы мне сказать, что я держался стойко и так и не позвонил ему, но это было не так. Первое время ломало так, что я едва не обрывал телефон. Каждый раз как подорванный слушал одну и ту же фразу, что абонент вне зоны доступа, и курил, курил, курил, пока мои лёгкие не посылали меня нахуй, и я не закашливался так, что едва дышал.

И всё же чемодан готов. Билет на завтрашний рейс заказан, а в груди сердце съёжилось, будто спрятаться хочет ото всех. Умоляет, чтобы его не трогали, не пинали так больше.

***

Никогда перед полётами не нервничаю, а тут не могу заснуть. Ворочаюсь с боку на бок, и снова и снова в голову лезет Дерри. Есть в этом городе что-то такое, что затягивает тебя в трясину, тянет обратно. Но не для успокоения, а скорее для закрытия гештальта.

Может быть, иногда нужно упасть на самое днище, чтобы понять, как должен выглядеть путь наверх. Потому что сейчас я уже ничего не вижу, не различаю, что хорошо, что плохо. Всё сплошным нейтральным серым.

С Биллом я попрощался сухо, о чём пожалел позже. Он единственный, кто вообще проявлял хоть какое-то участие, и если не был лучшим другом, то хорошим товарищем точно. Только товарищ может честно сказать, что иногда ты ведёшь себя, как грёбанный мудак и катишься в бездну. Лицемеры обычно сладко врут в лицо, и Билл даже не догадывается, как я ему благодарен за его суровую, грубоватую правду.

Хоть что-то хорошее мне хотелось сделать напоследок, исправить мой косяк. Я не был уже уверен, что вернусь сюда. Не хотелось жечь все мосты, но по сути, что меня здесь держало? Чувство тотального одиночества и разочарования. От себя не убежишь. Мне нужно разобраться с собой, а не искать виноватых, чем я и занимался всю свою сознательную жизнь.

У моей матери была подруга, сын которой работал в редакции – Стэн Урис, и лучшей возможности просто не сыскать. Сложность была в том, чтобы сделать это хитро, ловко, потому что я не хотел, чтобы Билл знал, откуда идёт инициатива.

Все мы знаем, чем заканчивается добро. Поэтому мне хочется сделать что-то искреннее, правильное, молча и убежать нахуй, будто я никак к этому не причастен.

Вопрос в том, хотел ли этого Денбро? Или он успел опустить руки и сдаться на милость жестокому мегаполису, который изжёвывает с потрохами, доводит до отчаяния своим жёстким, прямым «нет». Ему нужно поверить в собственные силы, набраться смелости хотя бы попытаться. Это самое сложное. Особенно, когда уже неоднократно получал отказ.

Мне казалось, что я подстроил их встречу супер грамотно. Всё произошло как бы случайно, но Уриса я предупредил, что мой знакомый может поднимать перья. Однако Билл на удивление не скрывал своего интереса, и в кое-то веки я увидел, как его глаза горят. Ярко, страстно, особым блеском, который появляется, когда изливаешься насчёт того, что тебя действительно парит.

И спустя всего полчаса я свалил тихонько, будто меня и не было. Оставил всё на волю случая и судьбы. Они обязательно сойдутся, эти два повёрнутых на писательстве книжных червя. Моего отсутствия, зуб даю, никто даже не заметил.

И сейчас я должен же чувствовать радость, хоть какую-то отдачу от свершения доброго дела, но меня разъедала тоска, а апатия накрывала своими крыльями, как старого друга. Я уже сросся с этим чувством, и, казалось, когда только начинаю чувствовать себя лучше, сразу становится тревожно, неспокойно.

========== Часть восемнадцать ==========

***

За последний год я стал жутко нервным и дёрганным. Подозрительным, тревожным и рассеянным. Плохо спал, вскакивал посреди ночи, терялся в осознании, где сон, а где реальность.

Но не в ту ночь. В ночь перед отлётом я спал удивительно крепко, как младенец. Причём, абсолютно честно, без всякой хуйни – никакой выпивки, травки или снотворных. Мой истощённый организм вырубило по-настоящему впервые за очень, очень долгое время. Какая ирония.

И обычно я тут же подскочил бы на звук открывающейся двери, внутренним чутьём почувствовал бы, как кто-то зашел в квартиру, тихо открыл ключом дверь.

Но не в ту ночь.

И когда Лиз радостно мяукнула, оповещая меня, что в доме есть кто-то, кроме нас, я видел десятый сон. Так странно, что именно тогда я потерял всю свою хвалёную бдительность.

Я не заметил даже, когда сквозь приоткрытую дверь полоска света ослепила моё лицо, как кто-то сел рядом на мою кровать.

Мне всё это казалось сном, поэтому я не беспокоился.

Кровать прогибается под чужим весом, кто-то кладёт тяжёлую холодную ладонь мне на щеку, а я всё ещё не чувствую опасности.

Мягкое поглаживание приводит меня в чувство, и сонно, недовольно, я с трудом разлепляю веки и в темноте комнаты не соображаю, кто передо мной. Но когда до меня доходит, то сон как рукой снимает.

– Эдди! – после сна выходит хрипло, едва слышно, но когда я вижу в полумраке комнаты знакомые черты, воздух в лёгких заканчивается.

Каспбрак же молчит, только долго, внимательно смотрит на меня и гладит, гладит по лицу, будто и ему это тоже снится.

У меня язык как отнимает, а от робких, осторожных поглаживаний грудину заполняет жаром.

Он не снял ни куртки, ни обуви, так как есть запёрся ко мне в комнату, а у его ног тёрлась кошка, преданно выставляя напоказ свою любовь, что обычно ей не свойственно.

Я хватаю его за края куртки и заставляю рухнуть на меня, обнимаю, что есть силы, и носом утыкаюсь в дутое, холодное предплечье куртки. На улице моросило, и сейчас волосы Эдди и одежда влажная, но мне даже не прилетает в голову глупая идея его отпустить.

– Ты что здесь делаешь? – соплю ему в куртку и ощущаю, как его колотит – то ли от холода, то ли от нервного напряжения, но когда поднимаю на него глаза в поиске ответа, сердце падает в груди. Эдди всхлипывает, и щёки блестят от влаги. Я думал, это от дождя, но по трясущимся плечам, безмолвным слезам, катившимся по его лицу, понимаю, что он беззвучно плачет. Я стягиваю с него мокрую куртку, бросаю её на пол и снова притягиваю к себе, прижимаю в согревающемся объятии. – Всё хорошо. Всё хорошо.

На автомате, сам толком не понимаю, что именно хорошо и хорошо ли, держу его в руках и успокаивающе шепчу эти бесполезные слова.

Эдди затихает и спустя десять минут, так ничего мне и не сказав, чуть подталкивает меня в грудь, чтобы я лёг обратно на кровать. Я поддаюсь и, когда ложусь на спину, слышу, как с глухим стуком падает на пол обувь Эдди.

Через секунду прохладное, дрожащее тело ластится ко мне и ложится рядом, прямо под боком. Это всё больше и больше продолжает напоминать сон, но если это действительно он – это будет слишком жестоко.

Эдди полностью одетый, в джинсах, толстовке, только куртку да обувь снял, прижимается ко мне и ничего больше не делает. Ничего не говорит. В тишине и темноте слышу только, как прерывистое дыхание постепенно восстанавливается, со временем успокаивается, пока вовсе не превращается в тихое, едва слышное сопение. Мои пальцы продолжают зарываться в его спутанные, влажные волосы, и мне всё ещё нужен момент, чтобы осознать, что вообще происходит.

***

На следующее утро, как только я открываю глаза, меня будто силой поднимает с кровати, и я испуганно осматриваю постель. Рядом никого нет, и сердце заходило волнительными толчками. Мне показалось? Совсем крыша поехала или просто слишком реалистичный сон?

В комнате нет ни чужой одежды, ни обуви, хотя я помню, как ночью стянул с Эдди куртку.

На дрожащих ногах, семимильными шажками заставляю себя выглянуть из спальни, и глаза тут же натыкаются на чужую небольшую сумку на пороге.

С кухни доносится приглушённый голос, и сердце моё уходит в пятки. Значит, я не сошел с ума, это уже хорошая новость.

Эдди сидит на высоком стуле, сгорбился над Лиз, которая нахально растянулась у него на коленях, будто жалуясь, как её тут не баловали в его отсутствие, как мало уделяли внимания. Каспбрак как всегда что-то шепчет ей, разговаривает и расчёсывает пальцами гладкую шёрстку. Не замечая, что я стою у порога.

– Ты и правда здесь, – озвучиваю свои мысли.

Эдди вскидывает голову, и даже кошка резко поворачивается на звук моего голоса.

Так много вопросов, что я не знаю, с какого начать.

Каспбрак выглядит болезненно. Уставши, ещё более чем всегда. Синяки глубоко залегли под глазами, словно сон напрочь исключили из образа жизни, кожа посерела, и острые скулы выпирают слишком явно.

Эдди встает, Лиз мягко выскальзывает из его рук, и подходит ближе. Рывок – и его мягкие губы прижимаются к моим, а пальцы зарываются в мои и без того растрёпанные после сна волосы. Эдди целует короткими, но очень частыми поцелуями, и пока у меня голова совсем не закружилась, я сжимаю его за плечи и чуть отклоняю.

– Я так соскучился по тебе, – одними губами произносит и снова тянется к моему лицу.

Нужно его притормозить, прояснить ситуацию, потому что от всего этого веет истерикой.

Но буквально через секунду, когда я чувствую знакомый привкус его губ, его запах, врывающийся глубоко в лёгкие, тяжесть ладоней на моих плечах, всё летит в тартарары. На секунду меня как переклинивает.

Я больно обхватываю Эдди за талию и толкаю в сторону столешницы, придавливаю его своим весом, и Каспбрак с ответным рвением понимает без слов. Тут же оказывается сверху, расставляет ноги чуть пошире и тянет на себя, чтобы между телами не было ни просвета. Возможно, я действую достаточно жёстко, но ему нравится эта грубость.

– Ты прилетел вчера?

В перерыве между поцелуем, как бы между прочим спрашиваю у него, игнорируя дрожь в ногах, когда Эдди развязывает мне домашние спортивные штаны.

– Да. Боже, ты не представляешь, как мне этого не хватало.

На пол летит первая, но не последняя жертва – с грохотом разбивается кружка, которую я случайно цепляю рукой. Не обращая на это внимание, Эдди вполне себе самостоятельно приспускает мои штаны и с томным, жаждущим взглядом чуть расставляет ноги шире.

– Серьёзно? Прямо здесь?

У Эдди глаза горят, зрачки расширенные, но он отвечает уверенно, как ни в чём раньше.

– Говорю же тебе, я безумно соскучился.

Кладёт ладонь мне на обнажённую ягодицу, и мне нужна минута. Просто, чтобы с ног не свалиться. Окей. Окей, блять, будь по-твоему.

Дрожащими, неконтролирующими руками я пытаюсь найти хоть что-то максимально похожее на то, что нам нужно. В нетерпении Эдди вылизывает, захватывает зубами мою кожу, больно оттягивает, пока мои пальцы, наконец, не натыкаются на масло. Подсолнечное. Это пиздец.

Но Эдди выхватывает пузырёк, видя моё сомнение, и щедро выливает сам мне на пальцы, размазывает по ладони, отнимая у меня дыхание каждым своим движением.

– Это отвратительно, Каспбрак.

В ответ Эдди лишь прикусывает губу, и глаза его закатываются от предвкушения, ему похуй на условия, похуй, что стол может не выдержать, и мы рухнем с него камнем. Он постанывает от желания, и этот звук, давно забытый, включает и во мне абсолютно необузданные, дикие чувства.

От первого толчка звёздочки зарябили перед глазами, и я блаженно прикрываю веки, наощупь, как слепой котенок, тычусь губами и попадаю куда угодно – в изгиб шеи, плеча, ключицу. Поэтому когда добираюсь до губ, Эдди восторженно выстанывает и сжимает меня внутри себя слишком сильно.

– Ты, блять, убиваешь меня.

Каспбрак в ответ двигает бёдрами, подмахивает ими и насаживается глубже, лишь усугубляя ситуацию. Ему нужно привыкнуть, а он разгоняется слишком быстро, что просто сводит меня с ума.

– Сильнее, Ричи. Я не хочу, чтобы ты сдерживался.

Эдди звонко, так сладко выкрикивает, когда на секундочку я выскальзываю из него, чтобы вновь заполнить резким, грубоватым толчком. Всё как он и хотел. Стол под нами предупреждающе поскрипывает, но я лишь увеличиваю темп.

Движения ускоряются, и я вбиваюсь в его горячее, изнывающее тело раз за разом. Влажные от волнения руки выскальзывают, но я обхватываю Эдди под коленки сильнее и толкаюсь последний, особенно глубокий, раз. Каспбрак бьётся подо мной и впивается пальцами в плечи так, что они немеют.

Губы что-то беззвучно говорят, но я не разберу. Я всё ещё прижимаю его к кухонной столешнице, а босые ноги – я вообще не обратил внимания – больно впиваются в осколки разбитой кружки.

Но Эдди всё ещё не кончил, и всё моё внимание сосредотачивается на этом. Я тяну руку вниз и провожу влажной ладонью раз, два, на третий Каспбрак вздрагивает и сжимает внутри себя так сильно, достигая пика удовольствия, что мне стоит огромных усилий стоять на ногах.

Уборка заняла чуть больше времени, чем предполагалось. Мы постоянно отвлекались на то, что натыкались друг на друга на тесной кухне, мешались под ногами, но больше всего мешал Эдди, который беспардонно виснул на мне и отлипать явно не хотел. Я тоже скучал, но блин, осколки же повсюду.

– Итого, общий ущерб – две разбитые кружки, треснутый стол и масло по всему полу. Но с этим можно справиться.

Резюмирует Эдди и выбрасывает осколки в мусорное ведро. Пока он не видит, я кидаю на него настороженный взгляд. Он начнёт или я?

– Ты надолго приехал? – решаюсь спросить самый, как мне кажется, простой вопрос.

Каспбрак поворачивается ко мне, и его взгляд, измученный, говорящий сам за себя, так не вяжется с общим видом. Сразу видно, что мы с ним не сидели, культурно болтая. Шея пестрит тёмными засосами, губы ярко-красные, искусанные в кровь. Но всё всегда выдают глаза. От прежней дымки возбуждения не осталось и следа, в лице появилась напряжённость, печаль.

– Смотря на сколько ты меня примешь.

– А как же мама?

Эдди облокачивается спиной о кухонную тумбу и смотрит в глаза – открыто, смело. Как человек, который уже принял решение.

– Ты был прав, Ричи. Касательно всего. Не было у неё никакого рака, и она прекрасно знала об этом.

Несмотря на все мои догадки, я удивлён. Что люди ещё способны на подобные вещи. И в тот момент я вообще не был рад тому, что оказался прав.

Это же хорошая новость, но поздравить Эдди язык не поворачивается. Я ведь так и знал, что она чокнутая, повёрнутая на контроле сука. Но не думал, что она лживая чокнутая сука.

– Это точно? Как ты узнал это?

Мне даже не нужно спрашивать зачем, почему она это сделала. Ясно, как день, что она счастлива только, когда её сынуля рядом с её юбкой, делает, что она велит. Весь смысл её жизни в том, чтобы управлять кем-то. Чтобы кто-то зависел от неё морально, физически, финансово. Так было, сколько я знаю Эдди, и по его рассказам, началось это даже раньше, ещё в его детстве.

– После того, как ты сказал мне насчёт манипуляции, и что она, возможно, врёт, я присматривался к ней. В первую очередь меня напряг врач, к которому она ходила. Сколько бы я ни пытался откопать про него инфу, ничего не было, как будто кто-то подтёр личные данные. Она запрещала ходить вместе с ней на процедуры, я вообще ничего не видел, просто ждал её в коридоре. Единственное, какие доказательства я получал – это бумажки, результаты анализов, которыми она меня кормила не одну неделю. Всё выглядело официально. Ну, и её постоянные отказы лечиться в другом городе, подыскать врача лучше – на это она резко мгновенно реагировала отказом. Не похоже на человека, который действительно хочет вылечиться. А потом я услышал разговор между ней и её врачом. И всё стало понятно.

– Он с ней заодно?

Эдди кивает, а у меня внутри холодеет. Кто вообще может решиться на подобную авантюру? Неужели она настолько ёбнулась и отчаялась, что другого выхода вообще не видела?

– И самое смешное, знаешь что? Я просто этого не хотел признавать. Она ведь запросто может вычудить подобное. В этом вся она. Когда я был маленький, она вечно носилась надо мной и лечила ото всех болезней мира, даже если у меня их не было. Компенсировала свою любовь вот таким ебанутым способом. Это заставляло нас быть ближе друг к другу, и я действительно не представлял своей жизни без неё. Но потом это начало смахивать на сумасшествие, вся эта гиперопека и «забота». И когда она узнала, что я собираюсь уехать от неё учиться в Нью-Йорк, она взбесилась. Она ведь хотела, чтобы я поступил в ту жопу мира в Дерри, который она называет университетом, и был с ней вечно. Просто пиздец.

У Эдди не хватает воздуха говорить всё это на одном дыхании, и он делает паузу, наклоняет голову ниже, утыкает взгляд в пол и даёт себе передышку.

Я решаюсь подойти к нему ближе. Решаюсь приподнять подбородок и мягко провести по щеке пальцем. Слёз нет, всё сказано удивительно спокойным тоном. Но я не могу не чувствовать, как ему больно. Это меня словно пронзает это предательство, меня протыкают иглами эгоизма и обмана.

– Я полный дурак, что понадеялся на лучшее. Думал, что у нас всё ещё есть шанс.

– Это же твоя маман. Конечно, ты будешь надеяться.

Эдди качает головой резко, и я понимаю, как он зол сейчас, как представить себе не может, что ещё хоть раз вернётся в Дерри. Но я уверен, пройдёт время, и миссис Каспбрак снова покажется на горизонте. Она никогда не отпустит. И Эдди всегда будет слаб перед ней, если не вынесет этот урок.

– Сейчас я уже представить себе не могу, как снова начну ей доверять. Столько хуйни было, это просто невозможно.

Я молча, мягко глажу его по щеке и засматриваюсь на гневные, упрямые молнии в его глазах. Если бы я только был рядом. Мне так жаль, что меня не было рядом с ним.

– Ричи.

– Мм?

– Я увидел чемодан в твоей спальне утром. Ты куда-то уезжаешь?

Я совсем забыл о том, что у меня самолёт через два часа. Что я вообще-то хотел распрощаться с Нью-Йорком раз и навсегда. Отрезать эту главу своей жизни, как период глубочайшей, темнейшей депрессии, тоски и бессмыслицы. Но если перестать концентрироваться только на плохом, можно вычленить светлые периоды моего пребывания здесь. Самое светлое стоит напротив меня. Эдди заставлял меня чувствовать себя до ужаса подавленным, сгорать от ревности, тревоги, злости и апатии, возносил меня до ебучих небес, приносил непередаваемое наслаждение и ощущение единства, сглаживал, притуплял режущее одиночество, как только мог. Он заставлял меня чувствовать. На всю катушку.

И первый раз за всё пребывание в этом городе, мне не хочется сдаваться. Мне хочется попробовать дать ему ещё один шанс. Шанс нам.

– Это я ещё с того раза чемодан никак не могу разобрать. Лень.

Эдди смотрит на меня внимательно, присматривается, есть ли хоть доля правды в моих словах, и через секунду – улыбка озаряет его лицо. Он поднимается на носочки и аккуратно касается моих губ своими.

Конечно, он понимает. И он, как и я, тоже хочет дать шанс.