Текст книги "Огни большого города (СИ)"

Автор книги: fantom.of.myself

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 6 страниц)

Моя изначальная тревога по поводу того, что мы будем видеться слишком часто и надоедим друг другу, не оправдалась. Так как пить я потихоньку переставал, то и в универе появляться стал чаще. Насколько мог, конечно, заставить себя встать с кровати. Но Эдди ведь бегает туда каждый день, поэтому невольно я вставал утром вместе с ним, завтракал, перекидывался парой слов. После такого сон сам собой проходил, и уже тупо было косить университет.

– Какая гадость. Ты влияешь на меня положительно. Что за хуйня, Эдди? – как-то спрашиваю у него в одно утро, на что получаю в ответ загадочную хрен-пойми-что-значащую-улыбку.

Эдди так ничего мне и не отвечает, подмигивает, захватывает свой рюкзак и выбегает из дома. Вместо прощания кричит, чтобы я не забыл насыпать корм кошке, и уже не видит, как я закатываю глаза. Что-что, а эта доля ответственности у меня есть, я не настолько пустоголовый.

Непривычно заботиться о ком-то, кроме себя. Но на удивление приятно.

Смотрю на дверь, куда только что выскочил Каспбрак, и уголки губ сами собой тянутся вверх. Пиздец. Теперь я понимаю, почему люди боятся, когда у них всё налаживается в жизни ещё больше, чем когда кромешный ад разверзается над головой. Появляется что-то, что боишься потерять. Определённая слабость, болевое место, которое нужно оберегать, как зеницу ока, ведь именно туда и будут ебашить при первой удобной возможности.

***

– О, наконец, он пришёл! – Эдди подскакивает с дивана, как только я открываю входную дверь.

Я ошарашенно смотрю на это бурное приветствие, но мягко обнимаю в ответ, когда Каспбрак обхватывает меня за плечи прямо с порога.

У Эдди есть привычка обниматься при встрече, но только по особым дням – когда у него отличное настроение. Что случается нечасто. Обычно он ограничивается угуканием или кивком, когда я захожу к нему в комнату, чтобы поздороваться.

Но на этом сюрпризы не закончились. Когда я перевожу взгляд на диван, вижу Билла Денбро, что уже само по себе странно. Каким ветром его занесло?

– Билл пришёл тебя навестить, и я развлекал его, пока тебя не было.

Хуясе подарочек под конец этого ужасного дня. Никогда бы не подумал, что Билл будет скучать по мне. Когда я выезжал из общаги, он едва ли пару слов мне сказал на прощание.

– Боюсь представить, как.

Эдди в ответ толкает в плечо и идёт на кухню, чтобы клацнуть чайник.

– Ты кое-какие вещи забыл в общежитии, я их принёс заодно.

Билл подходит ко мне и протягивает руку для пожатия. Почему каждому человеку, который хочет меня увидеть, нужен такой банальный повод. Просто так прийти нельзя что ли?

– Слава богу. А то я уже испугался, что ты соскучился.

Вешаю своё пальто на крючок и незаметно ото всех прикрываю глаза. Блять.

Эдди с кухни кричит нам, чтобы мы садились в гостиной, и пока есть возможность, иду к нему, чтобы выхватить минутку наедине.

– Что он здесь делает?

Одними губами спрашиваю у Эдди, устроившись рядом возле стола. Он разрезает булочки, чтобы сделать сэндвич, а я под боком гундю, брюзжу как старый дед.

Я думал, что в квартире не будет посторонних. Так хотелось вечером спокойно выпить бутылочку-другую в блаженной тишине, а тут на тебе. И когда они только успели подружиться?

– Я думал это твой друг, вообще-то. Он неплохой парень, с ним даже весело бывает, – Эдди прыскает и облизывает кончик пальца, выпачканный в майонезе. Он прижимается к моему бедру, стоит совсем вплотную и шепчет, чтобы Билл не услышал: – Он мне читал парочку своих глав. Такие ржачные, мне очень нравятся. Чего ты не говорил, что он писатель?

Я вытираю ненароком капельку соуса с уголка его губ и отвечаю чуть более раздражённо, чем положено:

– Да какой из него писатель. Он мне ещё в общаге весь мозг проел своим романом. И кстати, это не юмористическая история, если что. Не то, если как я будешь ржать на неподходящих моментах, он обидится.

Сам не знаю, что мне не нравится, но что-то определенно меня подъедает внутри. Мне просто хотелось провести этот вечер с ним вместе. Наедине. Чтобы не зудел никто под боком. Целый день успокаивал себя тем, что вернусь домой, закажу пиццу, открою пару бутылок пива, и Эдди как раз вернётся с работы.

Но всё блять как всегда.

– Правда? Я не заметил, чтобы он особо обижался.

Накладывает на тарелки три огромных сэндвича и поворачивается ко мне лицом. Видит мою кислую мину и понимает всё без слов.

– Мне его выпроводить? У тебя были какие-то планы на вечер?

Грандиозные.

Но тут понимаю, что веду себя, как натуральный мудак. Это ведь не только моя квартира, что за эгоизм.

И Эдди на полном серьезе сделает то, что я ему сейчас скажу. Поэтому я отвечаю:

– Да всё норм. Пусть остаётся.

***

Двух людей очень легко заставить дружить между собой – только найди им третьего общего знакомого, которого можно обсудить.

У меня уже уши горели от того, как часто вскользь (и не только) упоминалось моё имя в разговоре этих двоих.

Эдди сидел поодаль от меня и стрелял глазами каждый раз, когда его пиздливый рот снова и снова подкидывал что-то в мой адрес. Неужели поговорить больше не о чем?

Он рассказывал Биллу, как мы с ним познакомились, как срались поначалу (сюрприз-сюрприз) и что на первых порах он вообще не думал, что такой человек как я станет его другом.

Мне и лестно было, и прибить Каспбрака хотелось. Этот тон, с которым он пересказывал забавные истории, случившиеся с нами за три года, всегда приукрашивая для комизма ситуации, заставляли меня закатывать глаза миллиард раз за вечер. Провокатор сучий.

– Ты, бля, такое брехло, просто ужас. Такого вообще не было.

Поддеваю его ногой, а Эдди провокационно приподнимает бровь, будто у него в рукаве припрятаны вещественные улики. Ну-ну.

– Да что ты. А откуда тогда у тебя этот шрам остался? – он тянется ко мне через весь диван, едва не переливая бутылки на столике. Уже и язык заплетается, супер. – Дай покажу.

Долезает до меня и паучьими, загребущими пальцами лезет под рубашку, оголяет живот.

Билл едва не давится и кашляет пивом. Он пока не привык, что для нас с Эдди это нормально – лапать друг друга и раздевать на людях. Он и половины, слава богу, не знает.

– Та я верю, верю, оставь его, – говорит он Эдди, но Каспбрак уже разошёлся. Собственную правоту эта пьянь докажет или костьми ляжет.

– Вот! – Эдди скользит кончиком пальца по моему шраму чуть выше бедра и радостно, будто клад нарыл, поворачивается к Биллу. – Это он с лестницы наебнулся. И ничего я не брехло.

Поворачивается ко мне и застывает глазами. Руки по-прежнему держит на моём поясе.

Как-то даже душненько стало ни с того ни сего.

Смотрю на него со смешинкой в глазах и просто с любопытством жду, что же дальше делать будет.

– Окей, – раздается от Билла, тоном “ну вы и психи, ребятки”. Денбро усмехается, но ничего не добавляет по этому поводу. – Мне отлить нужно. Сейчас вернусь.

Он шатающейся походкой направляется в сторону уборной, а я не двигаюсь, по-прежнему заледенел на своём месте.

– Ну что, уже наклюкались? – мягким голосом обращаюсь к Эдди, а он расфокусированным, плывшим взглядом наклоняется ближе. От него несёт пивом, и готов поспорить – он едва устоит на своих двоих, если мы поднимемся.

– Давай, наверное, выпроваживать гостей потихоньку. А то я уже тухну.

Честно произносит и облокачивается на меня, утыкается лбом в моё плечо. Ну точно как Лиз, когда выпросить что-то хочет.

– Я не знал, кстати, что поначалу ты побаивался меня. Поэтому держался подальше.

Вспоминаю, как в начале нашей дружбы Эдди вообще динамил меня, сторонился, и это так не вяжется с тем, что мы имеем сейчас. Он лежит на мне, сонно, уже почти засыпая, разморено сопит в шею, ну точно ребенок. Это слишком доверительная поза для того, кто не решается подпустить.

– Я всё ещё побаиваюсь тебя, Тозиер. Того, что ты делаешь со мной. Ты вызываешь во мне пиздец странные чувства. Это очень пугает иногда.

Бормочет в шею и жмётся ещё ближе, устраивается поудобнее, словно прямо на мне планирует уснуть.

– Интересно, что же это за “пиздец странные чувства”.

Я веду себя весьма непорядочно – у Эдди понятное дело развязался язык, а мне жуть, как любопытно.

– Ну знаешь, по-разному, – Каспбрак не замечает, не ловит того момента, что сейчас нужно быть осторожнее. Следить за каждым словом. – Иногда пиздец, как бесишь, иногда зацеловать тебя хочется. Мне столько всего в голову лезет. Особенно после той ночи в випке.

Пьяно дышит мне в шею, и меня самого начинает покачивать, трясти как по щелчку.

Я вообще стараюсь не воспроизводить тот вечер в памяти. Даже те обрывки, которые до одури чёткие, пытаюсь внушить, что это всего лишь бухло. Алкоголь подталкивает на разное. Не всегда мы на полном серьёзе этого хотим.

– Ребят, не помешал?

Билл застывает у порога и для выпившего он удивительно легко держит субординацию, вежливость.

Эдди не поворачивается к нему, не реагирует, ещё больше зарывается лицом мне в шею, и я киваю Денбро, мол, всё в порядке. Обычные пьяные вертолеты.

Сердце стучит у горла, аж в ушах закладывает, а лицо затопляет волной жарких, таких приятных воспоминаний. Руки Эдди, его губы. Его язык, бесстыдно гуляющий по груди.

– Прости, его немного развезло.

Стою на выходе и смотрю, как Билл не спеша завязывает шнурки, чтобы обуться. Когда выпиваешь столько, сколько выпили мы, это настоящий челлендж.

– Ой, да без проблем. Мне всё равно пора возвращаться, а то вахтёрша взъестся, что по ночам шатаются.

Кажется, общага со всеми её дурацкими правилами была уже миллион лет назад. Хотя вместе мы с Эдди живём всего месяц.

– У вас, конечно, та ещё личная атмосфера, – Билл усмехается и выпрямляет спину. Я непонимающе хмурю брови. – Если бы не знал, подумал, что между вами что-то есть. Очень уж странно всё это.

Отчего-то ощущаю себя преступником на месте преступления и виновато опускаю глаза. Хотя с чего бы?

– Странно что?

– Все ваши заигрывания друг с другом. Будто наблюдать за странным брачным танцем в период гона.

Только Билл мог увернуть подобное сравнение. Его мозг такие фразочки генерирует каждый день, писатель херов. Пусть держит свою фантазию при себе.

– Мы всегда так общались. – Почему чувствую, будто оправдываюсь? А ведь не должен.

– Наверное, тяжелее теперь, когда вместе живёте?

С хуя ли он не хочет уходить? Попиздеть не с кем? А потом до меня доходит – конечно, бля, не с кем. Он кроме меня в общежитие толком и не говорил ни с кем. Меня опять начало досаждать смешанное чувство жалости и лёгкого раздражения.

– С чего бы? У него своя комната, у меня своя.

Билл засовывает руки в свои карманы и как-то странно смотрит на меня. С каким-то пониманием, что ли. И это немного выводит.

– С лучшими друзьями очень легко перейти эту грань, особенно, когда вы настолько близки. В один момент и, правда, можно влюбиться. У меня было подобное. Подобная близость. Но с Беверли так ничего и не сложилось, и в итоге ни лучшего друга, ни девушки. Это пиздец ловушка.

Медленно киваю, не совсем понимая, нахуя мне эта информация. Что за полуночные непрошенные советы?

Смотрю на Денбро, на его участливые «вечно грустные» глазки, спокойный уравновешенный вид и первый раз за всё время, наверное, вижу, что не такие мы и кардинально разные. У каждого свои тараканы, но что-то общее у нас есть. Мы знаем, когда катимся в бездну и ничего с этим не делаем – вот наш типаж людей. Знаем, когда опасно, когда лучше держать себя в руках, и не держим. Надеемся на что-то лучшее, авось в этот раз не ебанёт по сердцу так сильно.

И каждый раз прогадываем.

========== Часть девятая ==========

***

Я вернулся домой раньше обычного. Последнюю пару отменили, и уже около шести часов я медленно, неспешно катился в метро, невидящим взглядом обводя присутствующих.

Помню, когда я был маленьким, обожал играть в прятки. Но один раз я спрятался так хорошо, что даже сам себя не мог освободить. Я залез в большой платяной шкаф на чердаке и не заметил, как дверца захлопнулась. Защёлка клацнула, и до меня не сразу дошло, что я заперт в ебаной деревянной коробке. От страха я даже заорать не мог, что-то щёлкнуло во мне, прямо как этот замок, и всё мое тело парализовало. Я уже подумал, что никогда не выберусь. Что задохнусь раньше, чем меня найдут.

Когда мама меня нашла спустя минут двадцать, я был весь сине-белый от испуга, но так ни разу и не закричал.

Каждый раз, когда приходится спускаться в ебаное метро или садиться в лифт, я вспоминаю долбанный шкаф. Давящий со всех сторон.

Детские страхи оставляют самые глубокие отпечатки, это, бля, факт.

Когда выхожу из метро, набираю Эдди, хочу спросить, надо ли что домой, и меня слегка внутренне одёргивает. Какое нахуй домой. С каких пор я считаю это домом.

Просто квартира. Обычная ночлежка. Лучше не отходить от своей тактики и никогда сильно не привязываться. Ни к людям, ни к местам.

У Эдди срабатывает автоответчик. Хотя в это время он уже должен быть дома.

Подумав всего одну лишнюю минуту, прихватываю в магазине ещё и парочку бутылок красного. Если ему не понравится, что ж – надо было брать трубку и говорить свои пожелания.

У нас никогда не было никаких особых договорённостей насчёт того, можно ли водить кого-то в квартиру. Мы же не в ебаном отеле, где нужно вешать табличку “не беспокоить, блядь” от назойливого персонала, заглядывающего в рот за чаевыми.

У каждого из нас была своя комната, своя территория, и понятно без слов, что мы не дети. Что у нас тоже есть потребности, которые периодически нужно утолять.

Когда живешь с кем-то, открываются стороны человека, которые раньше никогда никто другой и не заметил бы.

В квартиру я зашел довольно тихо – мало ли Эдди отдыхает или занимается – в руках держал рюкзак с бутылками вина и уже планировал пройти на кухню, чтобы налить себе парочку бокалов (или всю бутылку), как из гостиной до меня долетели звуки. Стоны. Чужие стоны, не свойственные Эдди. Уж эти звуки я выучил достаточно хорошо, их отличить я смогу с одной ноты.

Но протяжные вздохи, тем не менее, были мужские, без сомнений, и я остолбенело замер. В коридоре было темно, и чтобы пройти на кухню я обязательно должен миновать гостиную, тут никуда не деться. Но ноги приросли к полу, а внутри, будто сигарету кто-то решил затушить об меня – жжёт, что дышать больно.

Эдди был с кем-то в гостиной, и по звукам совершенно несложно было догадаться, чем они занимались.

Чёрт, при мне Каспбрак делал всякое. Он и кончал при мне, и целоваться лез, и переодеваться догола мог спокойно. Но чтобы трахаться, ещё и с парнем. Такого ещё не было, и я по своей скромности и даже наивности не знал, как реагировать.

Для меня понятное дело, что Эдди пансексуал. Он всегда говорил, что его восхищают люди. Без привязки к полу или внешности. Любой человек – парень, девушка, или кто не относит себя ни к какому полу, могут его возбудить. Если появится внутренняя симпатия.

Но пока он трахался с девушками, мне даже в голову не приходило ревновать его что ли. Это казалось приколом. Потому что Эдди относился к сексу, как к ещё одной главе самопознания. Мне интересно почувствовать это. А если так?

И я знал, что он из тех, кто видит разницу, между сексом и любовью. Эдди делит эти вещи. Иногда это не одно и то же для него.

Я едва дышу, хоть в голове и кажется, что мои вдохи и выдохи такие громкие, что я уже выдал своё присутствие.

Черепашьими шагами подхожу к гостиной и через приоткрытую дверь, в полумраке комнаты (горит всего лишь торшер), два силуэта ловит мой взор.

Эдди склоняется над худощавым парнем, водит ладонью по его согнутой спине и врывается, заполняет его отрывистыми толчками, вдалбливается так глубоко, резко, что мгновенно ощущаю, как жар бросается мне в лицо. Девушек он так никогда не трахал. Всегда был мягким, чутким к их желаниям, готовым потерпеть, чтобы не причинить боль. Здесь же я вижу, как Каспбрак крепко вцепился ногтями в подрагивающие бёдра неизвестного мне парня и вколачивался, вбивался, будто всю душу вытрахать хотел.

Но парень под ним дёргался от экстаза и сломанным, срывающимся голосом просил лишь ещё.

Если бы Эдди заметил сейчас моё наглое незваное присутствие, повернул голову и увидел бы меня – я бы сгорел со стыда прямо на месте, несмотря на всю свободу в наших отношениях. Такое я точно видеть не должен был. Это что-то, что касается только Эдди и его тараканов.

Я на носочках, как мышь, заставляю себя отойти от двери и сворачиваю на кухню. Ставлю дрожащими руками бутылки на стол и забываю, что вообще я хотел сделать? Каковы были мои планы до того, как я отключился на секундочку?

В гостиной по-прежнему раздаются шорохи и стоны, и я понимаю, что это может длиться долго. Кто знает, на сколько раундов хватит Эдди. Может, они только начали.

Не сразу замечаю, как руки сами, на автомате, открыли штопором первую бутылку. Наливаю себе в кружку (очень эстетично) вина и прихлёбываю первый добрячий глоток. Едва не матерюсь, так как часть проливается на подбородок, и я беззвучно чертыхаюсь, стараюсь издавать как можно меньше шума.

Стоны из комнаты усиливаются, и моя рука сжимает кружку сильнее, будто сама по себе отдельно от тела живет.

Сука блядь пиздец.

Надо было брать коньяк. Запоздало понимаю и допиваю оставшийся алкоголь. Подливаю ещё, и только долбоёбы сминают натощак крепкое красное вино, даже не успев снять с себя куртку. А я думаю, чего мне так жарко.

Допиваю залпом ещё кружку, словно воды после пробежки не могу напиться, и чувствую, как вдарило что-то в голову. Вот. Класс.

В свою спальню я тащу уже половину бутылки, так как уснуть не получится на трезвую.

Впервые закрываю дверь полностью, не оставляю полоски света, сбрасываю куртку, делаю всё на удивительно спокойном автомате (ха, я вообще трезв и меня ничего не берёт), но когда падаю на кровать, перед глазами любимые родные вертолеты. Охуеть, классно. Горит по всему телу, и так хочется поскорее вырубиться. Просто нахуй щёлк, как телевизор, и нет тебя. Чтобы без снов. Спокойный белый лист.

Спустя полчаса (вечность?) я слышу, как хлопает входная дверь, и запоздало понимаю, что улики свои я-то не запрятал. На столе, на кухне по-прежнему лежат открывалка и неразобранный пакет с едой. Значит, Эдди поймёт, что я проходил мимо. И что, конечно, слышал (и видел, бля), что происходило в гостиной. Но как-то похуй.

Нет сил, желания даже лечь по-человечески. Закрыл глаза и раскинул руки, а-ля Христос, а перед лицом картинки. Ебаная пауэр-пойнт презентация, коллаж из театра одного актера. И звуки. Боже, как от них теперь избавиться.

Я лежу с закрытыми глазами, дышу размеренно, а рука свисает на пол. Чтобы можно было дотянуться до бутылки, стоящей рядышком, как верная подружка. Скорее чувствую, чем вижу, как моя дверь тихонько приоткрывается, и кто-то становится на пороге.

– Рич, ты спишь?

Всё во мне борется; терзается в противоречивой борьбе рой мыслей – выдать своё присутствие, посмотреть на него и перекинуться парочкой фраз или и дальше притворяться спящим. Избежать этого вынужденного контакта, ведь если посмотрю в глаза – возможно, выдам себя голосом. Дрогнувшими, смущающимися нотками. Я ж хуёвый актер. Он всё сразу поймёт.

Поэтому я лежу, не двигаясь, будто мертвым сном сплю, и Эдди выходит, бесшумно закрывает дверь, так и не решаясь разбудить меня. Я первый раз почувствовал, что не хочу с ним говорить. Что лучше избежать разговора. Что лучше своего рода сейчас соврать и прикинуться, чем встретиться лицом к лицу.

========== Часть десятая ==========

***

– У тебя всё нормально?

Только на третий день молчанки от меня Эдди решается всё же спросить. По его виду я вижу, что он не играет. Он реально не понимает, что со мной.

Я пытался сторониться его, как только мог. Но не так просто это сделать, когда у вас общая гостиная, общая кухня, общая уборная. Общая блядская кошка, которая поглядывает на нас настороженно, будто её родители ссорятся, а она стоит перед трудным моральным выбором – чью сторону мне принять?

– Слишком много всего навалилось, не обращай внимания.

– Например?

Блять, не прокатило.

Эдди придвигает стул поближе, ждёт, когда же я поделюсь, а я смотрю в свою тарелку особенно внимательно, произвожу вид охренеть какой интересной деятельности. Хотя к еде толком не притронулся, ковыряю чисто ради приличия.

– Например? – я дублирую его вопрос и саркастично хмыкаю. – Почему тебя это вообще волнует?

Поворачиваю к нему голову и встречаю его настырный взгляд. Вот он точно своего добьётся.

– Может, прежде чем нападать на меня, просто скажешь, в чём дело? В чём я провинился? – Эдди облизывает пересохшие взволнованные губы, и меня съедает интерес – неужели и впрямь не догадывается? Неужели я настолько закрытая книга, что даже сейчас непонятно, что со мной?

Я тяжело вздыхаю и отвожу взгляд.

– Да ни в чём ты не провинился, – тихо роняю. – Ты просто живёшь своей жизнью, мне нечего тебе предъявить.

И это самое хреновое. Что мне ему сказать?

Тут до Эдди доходит.

– Ты… ты видел нас тогда, да? Это был всего лишь секс, ничего серьёзного, – зачем-то говорит мне это и придвигается ещё ближе.

– Почему ты оправдываешься? Это вообще не моё дело.

– Не твоё? – глаза Эдди странно озаряются злобным блеском, хоть тон и убийственно спокойный. – Тогда что за хуйня между нами происходит? Почему ты меня словно наказываешь своим ебаным молчанием?

В ушах у меня ехидный голосок вновь проснулся – мне не удалось утопить свои тревожные мысли – ты же знал, что так и будет. Не стоило съезжаться с ним.

– Слушай, мне нужно подышать.

Выскакиваю за дверь, игнорирую перекосившееся лицо Эдди, но в горле и правда, будто кончился воздух, рядом с ним дышать резко стало невероятно тяжело.

Таким конченным говнюком я ещё не был, и как придушить в себе грёбанный эгоизм, неуместную вспышку ревности, я не знаю. Откуда вообще у меня взялась ревность к Каспбраку и почему, блять, сейчас, когда и так жизнь не пестрит розовым цветом?

Раньше, когда я видел, как люди сбегали от конфликтов, буквально покидали помещение – во мне кипели злость и отвращение. Что за ебаные трусы вместо того, чтобы по-взрослому разобраться сваливают, ни слова не сказав. А сейчас я этот ебаный трус и, наконец, понимаю тех людей. Лучше уйти на время, чтобы не ляпнуть что-то, что потом уже не исправишь. Дать себе передышку, не позволить эмоциям взять вверх, закончить ссору за тебя.

Я дышу так часто, глубокими, размеренными глотками пью прохладный воздух, что голова начинает кружиться. В любой другой день я бы просто нажрался в говно, перепихнулся и расслабился, как умею. Но сейчас мне стыдно за то, что я ушёл и оставил его одного наедине со своими тревожащими мыслями. Молчание и правда иногда режет без ножа, хуже наказания не придумаешь.

– Я не думал, что у нас какой-то строгий запрет на то, чтобы водить кого-то. Извини.

Он извиняется первым. Но совершенно не за то. А у меня пульсирует в голове мысль, что это я должен был попросить прощение за то, что учудил. Что вообще на меня нашло?

Но это такой удачный повод смягчить недоразумение. Сделать вид, что я и впрямь обиделся из-за этого. Пока я сам не понимаю, что именно от него хочу, стоит ли над ним измываться подобной моральной пыткой?

Эдди стоит в коридоре, смотрит, как я разуваюсь, вешаю пальто на место, и не знает – можно ли подойти ближе, коснуться ли? Кошка семенит у его ног, и вся эта сцена, по-нелепому домашняя, отщипывает болючие кусочки от моего сердца.

– Лучше просто маякни мне как-то в следующий раз. Чтобы никому не было дискомфортно.

Каспбрак кивает, а глаза блестят до одури трогательно. Они красные, и мне безумно хочется верить, что это просто оттого, что он мало спит, а не потому, что он блять плакал. Это последнее, что мне хочется видеть.

***

Поначалу казалось, что мне чудится это. Потом, я подумал, что может это за стенкой соседи врубают телик по ночам. Но звуки были рядышком, совсем близко, и до меня дошло так поздно, что это доносится из комнаты Эдди.

Непонятные, обрывчатые всхлипы. Вот уже которую неделю. То ли я совсем рехнулся, то ли эти звуки напоминают на самом деле… плач? Но дверь всегда неизменно была закрыта, и решиться на то, чтобы без разрешения ворваться ночью к нему, тем более, когда он настолько уязвим, казалось мне немыслимым.

Но когда я убедился, что это звуки плача, то уже не мог спокойно лежать в своей кровати. В такие моменты мне особенно не хватало алкоголя. Чтобы не чувствовать вообще ничего. Но я старался держаться и по возможности пытаться сносить эту реальность трезвым, незатуманенным взором. Как же трудно мне это давалось.

В одну из ночей, которую я никогда не забуду и которая послужила огромным толчком укрепления нашей с Эдди дружбы, я поднялся со своей кровати и на минутку замер у порога. Он ведь попросил бы помощи, случись у него что-то серьёзное, он рассказал бы мне? А потом я попытался посмотреть на ситуацию с моей стороны – я бы точно смолчал. Что я и делаю, блять. Многое остается на дне души, там маринуется, загнивает, пока не отравляет настолько, что терпеть уже совсем невыносимо.

Моя рука боязливо застыла перед его закрытой дверью. Мне показалось, что я опять слышал рваный вздох, полувсхлип, и сердце болезненно сжалось.

Зная Эдди достаточно хорошо, мне кажется, что в подобные моменты ему лучше побыть одному. Но не слишком ли долго он и так выносит многое в одиночку, не многовато ли для одного человека этих чувств?

Я опускаю пальцы на ручку двери, и она поддается, удивительно легко отпирается – а ведь она казалась мне непроходимой пропастью.

Мне хочется спросить, всё ли в порядке и уйти, не мешать, но когда я воровато заглядываю в маленькую щёлочку, уйти мне уже не дают.

– Я тебя разбудил?

Эдди сидит на своей кровати в полной темноте, курит сигарету и быстро, так, чтобы я не заметил, вытирает своё лицо. В темноте мне не видно всей картины, но включи я свет, сто процентов, заметил бы красные пятна на щеках от слёз.

– Нет, – зачем-то вру я, – я просто не могу заснуть. Подумал, что тебе, наверное, тоже не спится.

Так странно находиться у него ночью в комнате. Я и днем-то стараюсь не частить с визитами, всё-таки своя территория, а тут ночь. Сейчас около трёх, а он всё не спит. Сидит себе, как заключённый в своей камере, и курит, даже не приоткрыв окно.

– Посидишь со мной? – спокойно интересуется Эдди.

У меня руки дрожат, но я всеми силами делаю вид, что всё окей. И что я не врываюсь в чужую душу, не прерываю какой-то момент душевного срыва.

– Только давай окно приоткроем, пиздец ты накурил.

Забираюсь к нему на кровать с ногами, привстаю, открываю окно на проветривание и снова опускаюсь на кровать. Эдди следит за всем этим молча, пыхтит сигаретой, и свет не предлагает включить. Мне так тоже больше нравится.

– Почему не спишь?

– Давай ты первый. Чего ты по ночам лазишь? – вместо ответа спрашивает Эдди и предлагает половину своей сигареты. Курить в моих планах тоже стоит бросить, но не всё сразу. Поэтому принимаю с его пальцев никотиновую палочку и сладко вдыхаю дым.

– Меня часто мучает бессонница, для меня это уже норма по полночи иногда не спать. В общаге тоже такое было.

– А в Дерри?

Щеки Каспбрака блестят от влаги, всё же не всё успел стереть, но голос такой размеренный, никаких хрипов, как обычно бывает у людей, которые недавно плакали.

– В Дерри нет. Началось, когда сюда переехал. Мама говорит, это временное. Адаптироваться нужно.

Эдди фыркает и забирает у меня сигарету.

– И ты в это веришь? Мы ведь не первый месяц уже здесь.

– Мне хочется верить, что станет легче. Не всегда же жизнь будет таким говном.

И через минуту:

– Твоя очередь. Только без хуйни. Что с тобой?

Эдди замирает, молча смотрит на меня, и я на девяносто процентов уверен, что он не ответит.

Но то ли всё дело в ночи, то ли большой город окончательно зажёвывает целиком, но Каспбрак докуривает сигарету и выбрасывает бычок в окно. Отвечает тихо, но очень уверенно:

– Я совершил ошибку, что приехал сюда. Самонадеянно думал, что справлюсь со всем на раз-два. Но я пытаюсь откусить больше, чем могу проглотить, понимаешь? Так хуёво признавать, что человек, которого ты на дух не переносишь, оказался прав. Она ведь была права. Мама. Кому я нахуй нужен тут, со своими детскими амбициями и фантазиями? На улице миллион таких Эдди Каспбраков, только рукой помани. И самое смешное, что назад не вернёшься, представляешь, какое отношение ко мне будет? Она ведь с потрохами меня сожрёт, я так и вижу ликование в её лице.

Каждое его слово отдается набатом в груди, и чем более расслабленно он это кидает, тем больше напряжения вызывает во мне этот тон. Будто примирившийся со своей участью.

– Ты этого не знаешь наверняка. Вряд ли она злорадствовать будет.

– Почему? Потому что она моя мама, а я её сын? Потому что семья должна поддерживать друг друга несмотря ни на что? Рич, это бред сивой кобылы. Она первая окунёт меня в дерьмо. Я не оправдал никаких ожиданий.

– А ты, правда, жил согласно её ожиданиям? Мне казалось, что ты делал максимально всё противоположное её требованиям, и за это я всегда тебя уважал. Я вот вообще не знаю, кому пытаюсь соответствовать. Но сейчас я явно не тот человек, кем хотел бы стать. Ты пытаешься идти своей дорогой, пиздец кривой, косой и извилистой, но своей.

В какой-то степени я даже завидую Эдди. Восхищаюсь его силой воли, упорности, хоть иногда прямо об стенку бейся, такой он упрямый.

– Какая разница, моя это дорога или нет, если в конце тупик? – Эдди трёт глаза в таком детском, чистом жесте, что в темноте прорезается моя улыбка. – Ты никогда не думал, что было бы, останься мы в Дерри?

Всё чаще и чаще последнее время мысленно я возвращаюсь в школьные годы, родной дом, к родителям. Тогда жизнь казалась более беззаботной, но это только поначалу всё так сахарно. Пиздец был и там. Лютый.

– Я там задыхался, Эдди. Если говорить откровенно. Вроде бы всё под боком, жизнь в шоколаде, но как же страшно иногда там было.

– Страшно?

– Ну, знаешь, маленький городок, все всё про всех знают. Только ты чихнешь не так, соседи тут же разнесут по всей округе. Поэтому, когда я переехал сюда, с тобой, вся эта свобода и ударила в голову. Ты можешь быть кем угодно, быть с кем угодно, делать какие угодно вещи, как тут устоишь? В Дерри мне бы уже проломили за это голову.

У Эдди учащается дыхание, и я знаю, он понял, что я имею в виду. Если бы я позволил даже приобнять его или поцеловать в шутку т а м, это не осталось бы незамеченным. Я уже молчу про все те вещи, что мы делали с ним здесь, в Нью-Йорке.

– Приходилось каждую секунду держать в голове, что не стоит смотреть как-то не так, не стоит даже к руке прикасаться. Крыша поехать может.