Текст книги "Огни большого города (СИ)"

Автор книги: fantom.of.myself

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 6 страниц)

Я замолкаю и перевожу дыхание. Меня прорвало будь здоров, и за всей этой откровенной бравадой, я не заметил, как ярко, возбужденно заблестели глаза Эдди. Я читал его мысли и сейчас как никогда раньше ощущал невероятную близость с ним. Будто наши души переплелись так тесно, в горячем, кружащем танце, и всё что на языке у меня, потрясающим образом транслируется у него в мозгу. Такую близость, что может показаться, будто и сами слова произносить больше не имеет смысла. Ниточка мысли тянется от моей головы к его, и мы ловим один и тот же сигнал.

– Почему ты раньше никогда не рассказывал мне это? По тебе вообще трудно сказать, что тебя что-то беспокоит.

Я усмехаюсь и легонько толкаю его в коленку, лежащую рядом с моей:

– Смешно слышать этот вопрос от тебя, Каспбрак. Ты сам что ящик Пандоры. Хрен вскроешь.

За окном пробиваются первые лучи зимнего солнца, рассвет подобрался так незаметно, и мне даже жаль, что эта ночь заканчивается. Казалось, что у нас ещё столько времени в запасе.

Эдди обводит внимательным взглядом моё лицо, будто отыскать что-то хочет, и шёпотом, секретно кидает вопрос:

– Останешься здесь? Всё равно поспать осталось пару часов.

Не знаю, как это связано, но сама мысль уйти и разорвать эту связь не вмещается в голове.

– Двигайся.

Чуть толкаю его и пытаюсь устроиться максимально удобно на узкой кровати, прижимаюсь тесно к спине Эдди и всего через секунду колебаний, всё же кладу руку ему на живот. Лежу неподвижно в ожидании возмущений, проклятий, но Каспбрак затихает, дыхание замедляется, и он засыпает в моих объятиях, больше не говоря ни слова.

========== Часть одиннадцатая ==========

***

С того эпизода Эдди никогда больше не закрывал плотно свою дверь. Подобно мне, всегда на ночь держал её чуточку приоткрытой – мол, ты знаешь, что нужно делать, если нужна помощь.

Но больше я не заходил к нему по ночам. Это казалось посягательством на его территорию, а я уважал чужое личное пространство слишком сильно, чтобы как-то менять эту ситуацию.

Всхлипы тоже прекратились. И от этого мне даже стало не по себе ещё больше. Я не знал, связано ли это с тем, что Эдди стал счастливее или же теперь он молча переносит хуеву тучу всех тех гнетущих эмоций, которые одолевают его ежедневно.

Иногда нет ничего постыдного в том, чтобы выплакаться. Каждому нужны подобные моменты, но больше я не замечал на лице Эдди признаков недавних слёз. И это беспокоило. Мне не хотелось, чтобы он держал всё в себе, внутренне взрывался каждый раз, но эмоций не показывал.

Он крутился, как белка в колесе, и внутренне у меня пружина натягивалась и натягивалась в противном предчувствии пиздеца – ну когда же прорвёт. Всё слишком спокойно.

Но всё оказалось прозаичнее, и спустя две недели последнего нашего полуночного разговора, когда мы позволили себе разоткровенничаться, Эдди сам заглянул ко мне в комнату.

– Рич, мне в Дерри съездить нужно. Не хочешь мотнуть со мной? Я один не выдержу этого ада.

Стоит на пороге, прислоняется уставшей головой к дверному косяку. На нём даже лица толком нет. За последние дни я видел его от силы пару раз, и то мельком утром, когда он что-то на ходу закидывал себе в рот.

Я даже толком не знал, что именно делает Эдди на своей новой работе, он особо не успел поделиться. Утром ураганом собирался на учёбу, целовал быстро на прощание Лиз в нос и улетал до поздней ночи, когда я уже давным-давно вернулся из универа. Иногда я и вовсе засыпал быстрее, чем он приходил домой.

– Что-то случилось? Зачем тебе туда возвращаться?

Будь моя воля, я бы силой удерживал его как можно дальше от того города. И от токсичной матери.

– Мама заболела. Думаю, ничего смертельного, но сам понимаешь. Это ж мама. Надо съездить.

Эдди топчется у порога, и меня так и тянет протянуть руку и затянуть его вглубь – чего стоишь, иди ближе. Что за глупые расстояния.

– Конечно, поеду. Вообще без проблем.

Думаю уже, что он улыбнётся, как-то отреагирует на это, хотя бы постоит ещё минутку, но Каспбрак сухо кивает и выходит из комнаты, толком и не зайдя в неё.

Я это называю эффект миссис К. После разговоров с ней или вообще после простого упоминания, он становится сам не свой. Будто она как дементор всю радость, всю душу высосала.

И если он решился на то, чтобы вернуться к ней, в этот город, случилось что-то посерьёзнее, чем он показывает.

Снова открываю книжку на той страничке, где меня прервал Эдди, и решаю не доёбывать его, не лезть с расспросами.

Он знает, что я нахожусь рядышком, за стенкой. И вдруг что – моя спальня, моя кровать всегда в его распоряжении.

***

– Не думал, что вернусь сюда так скоро.

Серенький двухэтажный дом Каспбраков. Сколько раз я тайком лазил к нему через окно, что и не сосчитать. И никогда миссис Каспбрак не умудрялась ловить меня, я всегда делал это невероятно мастерски. Хоть Эдди так и не считает. Он всегда шикал на меня и говорил, что в следующий раз скинет меня с окна, если увидит, как я стою «своими грязными лапищами» на его подоконнике. Однако так никогда он и не выполнил своей угрозы.

Сейчас смотреть на этот дом не очень приятно.

Зная, как ужасно Эдди распрощался со своей мамашей, как впопыхах собрал свои манатки и, не жалея ни о чём, уехал в Нью-Йорк, трудно испытывать тёплые ностальгические чувства.

– Вообще ничего не изменилось вроде бы, – кидаю, глядя на старый дом. Разве что штукатурка облупилась там и здесь. Но это вообще свойство Дерри – здесь ничего не меняется. Время будто застывает в этом месте, и даже сами люди остаются такими же. Ноль развития. Стагнация. Поэтому так здорово было отсюда съебаться. Мы с Эдди как два бешеных пса сорвались с этой дурацкой цепи и вырвали её с корнем из-под земли. И хотелось бы, чтобы так всё и оставалось. Но сейчас я смотрю на задумчивое лицо Эдди, на его понурый, тяжёлый взгляд, и понимаю, что он ещё не отпустил. И вряд ли вообще отпустит всю эту ситуацию.

– Держись поближе ко мне, ладно? – просит.

Я киваю, и Эдди черепашьими шажками подходит к порогу, будто на эшафот шагает.

Мне хочется сказать ему, что всё будет нормально в любом случае. Что в Нью-Йорке его ждёт наша квартира, кошка, которая осталась на попечение Билла, и что ему есть куда податься. Что он не один в этих зыбких сыпучих песках. Но слова застревают в горле, и всё что могу – следовать за ним, пока Эдди собственным ключом пытается открыть дверь в свой дом, в котором не был уже около года.

– Он не подходит.

Эдди поворачивается ко мне, и вдруг я замечаю нездоровую, нервную улыбку на его лице.

– Боже, неужели она и впрямь поменяла замок. – Он снова и снова пытается прокрутить ключ, но всё тщетно – он элементарно не подходит к этой двери. – Добро пожаловать домой, блять.

Он выдёргивает ключ, чуть не оставляя половину в замке, и стучит кулаком в дверь. Мне уже не нравится подобное начало.

Я мягко прикасаюсь к его плечу, но Эдди кивает мне, мол, всё окей. Но по его виду этого не скажешь.

– Она вообще дома?

– Должна быть. Я предупреждал её, что приеду.

Интересно, а он часом не намекнул ей, что припрётся не один, а притащит с собой своего друга, который по словам самой миссис К «вечно подавал плохой пример». Мне не хочется усугублять ситуацию, и сейчас ехать вместе с ним уже не показалось такой удачной идеей.

Не успеваю я хорошенько подумать об этом, как дверь, наконец, распахивается, и полная, тучная женщина появляется на пороге. Эддина мама шокировано смотрит несколько секунд на лицо Каспбрака, будто знать его не знает, и застывает. Рот чуть приоткрывается, и даже губы немного дрожат.

========== Часть двенадцать ==========

***

В его комнате ничего не поменялось. Она не сдвинула ни фигурки на столе, не сняла ни одной фотокарточки со стены. Я будто попал снова в одиннадцатый класс, когда укуренный валялся в кровати Эдди и считал точки на его потолке. Дежавю жестоко било по мозгам, и пока я рассматривал снова и снова то место, где появлялся чаще, чем у себя дома, Эдди внизу разговаривал с мамой.

Мне было неловко им мешать, поэтому я только обрадовался, когда Эдди повёл меня к себе и попросил подождать здесь. Я всё прислушивался, когда же крики и ругань донесутся снизу, но было спокойно. Жуткая тишина, настолько неподходящая им двоим.

– Ты голоден? Можем пойти перекусить куда-то.

Вздрагиваю, когда слышу голос Эдди за своей спиной.

– Можно, – согласно киваю. Интересно, а почему дома не поесть? – Как она?

Каспбрак подходит ближе и неожиданно, без предупреждения обнимает меня за плечи. Я даже глаза расширяю от удивления. Какого чёрта творится у него в душе?

Эдди прижимается ближе и тепло, жар его тела тут же передаётся мне, разгоняя кровь по венам. Он ничего не говорит, просто молча утыкается носом мне в шею, и чувствую, как резко подскакивает мой пульс. Такой странный жест благодарности непонятно за что.

– Ты чего? – шёпотом спрашиваю его.

– Не думал, что это будет так сложно. Давай куда-нибудь выйдем прогуляемся.

Отлипает от меня и отнимает руки. Что это был за порыв, мне остаётся только гадать, потому что сам Эдди мне его не объясняет. Без слов отходит от меня, раскрывает свой старый шкаф, чтобы переодеться, и меня едва не сносит от осознания острого, такого мучительно-приятного – мы уже не те Ричи и Эдди, что были здесь когда-то. Не те Тозиер и Каспбрак, которые запирались в тайне ото всех и распивали алкогольные напитки, купленные благодаря поддельным документам.

Я уже не тот Ричи, который круглосуточно думал лишь о вечеринках, и Эдди не тот парень, который на пушечный выстрел к себе не подпускал, не доверял ни единой личной мысли.

***

– Блядский Дерри, ты только посмотри на это. Нихуя не меняется.

Люди в баре косятся в нашу сторону, хотя мы ничем особо не выделяемся, не привлекаем внимания. Единственное, что бросается в глаза – мы сидим рядом за одним столом. Но неужели уже этот факт кажется странным для жителей этого города, что два парня пьют вместе за одним столиком. Ни наша одежда, ни причёски, ничего, что отличало бы нас от остальных. Они как животные за версту чуют чужаков и не принимают никого, кто не из их “стаи”. Я даже заскучал по многолюдному потоку Нью-Йорка, где каждый может затеряться в океане из людей.

– Да похуй на них. Лишь бы не трогали, – вливаю в себя остатки пива и поддеваю Эдди ногой. Уже невыносимо оттягивать эту неприятную тему. – Как с мамой прошло?

Эдди перестает, наконец, пялиться на незнакомцев, и встряхивает головой.

– Говорит, есть подозрения на рак. Нужно пройти хуеву тучу анализов, чтобы знать наверняка. Я очень надеюсь, что она всего лишь драматизирует. Это очень в её духе. Самой себе поставить диагноз и загоняться по этому поводу.

– Блять, – одними губами произношу и кладу ладонь на его руку. – Может ещё обойдётся, Эдди. Преждевременные прогнозы очень часто ошибочны.

– Так странно снова видеть её. Она приняла меня слишком спокойно, будто между нами ничего не произошло, и я просто вернулся её проведать.

Эдди задумчиво водит пальцем по моей ладошке, витая в своих мыслях, а я не могу избавиться от противоречивого чувства, будто подвох какой-то есть, но пока что в упор его не вижу. Хитрый манипулятивный ход? Или ей и правда херово, что не до распрей с сыном?

Тут слышу покашливания за нашей спиной, но игнорирую их. Возможно, это моя паранойя, и эти “намеки” не связаны с тем, что я касаюсь Каспбрака на людях.

Эдди же приподнимает бровь и смотрит за мою спину. Пожилая пара сидит за соседним столиком и видок у них, будто прямо сейчас я запустил руку Эдди в штаны. Будто мы делаем что-то непотребное.

Но я слишком сконцентрирован на проблеме Каспбрака, чтобы реагировать на это.

– Подыграй мне, – внезапно шёпотом говорит Эдди и пододвигает свой стул ко мне ближе.

Я испуганно пячусь, не до конца понимая, что от меня хотят, но когда мягкие, нежные губы Эдди накрывают мой рот, чуть не падаю со стула. Хорошо, что Каспбрак придерживает меня за талию и льнёт, ближе ластится ко мне и целует, гаденыш, так чувственно, что на секундочку, мне и правда кажется, что он делает это с любовью. Такой, от которой в петлю лезть хочется. Обводит языком мои губы, намеренно делает поцелуй мокрым, пошлым, так, чтобы смотреть было неловко, и я забываю о его “просьбе”. Мозг в панике кричит остерегаться, и мои руки с силой вцепляются в его плечи.

– Какого хуя, Эдди? – хрипло выдавливаю из себя, а в ушах так звенит, что я не слышу ни возмущенных криков той пожилой парочки, ни ора официанта, который уже успел побежать за менеджером. Перед глазами только широко открытые черные от возбуждения глаза Эдди.

***

Я толком не помню, как оказался на улице. В неразберихе выскочил из этого ада, не успев особо расслышать все сочные проклятия в свой адрес от посетителей.

Это не только блядский Дерри, который снова начал воздействовать на меня, но и мои блядские чувства, которые совершенно вышли из-под контроля.

Эдди, которого стало так много в моём сердце, что я задыхаюсь в нём, в его присутствии, в его прикосновениях, даже взглядах, брошенных втихомолку. Играть в подобные провокации, когда я горю от одного его поцелуя, кажется самоубийством. Это, блять, совсем уже не игра.

Я прислонился спиной к холодной мокрой стене, и, слава богу, у чёрного входа не стояло никого из людей.

– Думаю, в этом баре нас больше не ждут.

Эдди медленным шагом идёт ко мне, а внутри меня кровь бурлит так, что уши закладывает.

Он-то спокоен. Он ведь чертов провокатор и чхать хотел, какой ураган чувств после себя оставляет.

– Меня просто выворачивает от этих святош.

Подходит ближе и щёлкает зажигалкой.

– В такие моменты, я понимаю, что как бы тяжело в Нью-Йорке ни было, подобной хуйни там нет. Я готов горбатиться на любых работах, лишь бы не жить здесь.

Я прикрываю глаза, потому что это слишком. Его голос, его присутствие рядом, и эта легкость, с которой он себя ведёт, будто и не было того жаркого, испепеляющего поцелуя пару минут назад. И не было его взгляда после, будто все люди исчезли, мир на секундочку выключился, и остались лишь наши острые эмоции, наше обоюдное желание. Сметающее всё на своём пути. Блокирующее все мысли, кроме одной. Взгляда, в котором не было игры или насмешки. Как будто он поцеловал, потому что на самом деле хотел этого.

– С тобой всё в порядке?

Кладет руку мне на щеку, а меня трясёт, словно температура за сорок. Эдди выбрасывает сигарету и выпускает дым в другую сторону.

– Ты весь дрожишь.

– Не прикасайся сейчас, – едва слышно выдавливаю, на что Эдди приподнимает брови. Но руку держит на своём месте, на моей горящей щеке.

– Почему это?

Он выглядит оскорблённым, хмурится и, наверняка, ошибочно думает, что это из-за взглядов тех людей. В этот момент, я абсолютно уверен, что вернуться в Дерри было ошибкой. Слишком много связано с этим местом, слишком уязвимым я становлюсь здесь.

Именно тут всё и началось, здесь я и встретил Эдди в первый раз, и сейчас, спустя время я вновь ощущаю себя десятиклассником, у которого в горле пересохло от “этого странного новенького”. Щёлкнуло нелепо в мозгу, и хоть стой, хоть падай, внутри обосновалось доселе непривычное чувство. Которое в Нью-Йорке лишь окрепло, уверенно пускало корни глубоко в сердце. А сейчас едва не сбило с ног осознанием.

Эдди опускает глаза вниз, и, слава богу, понимает, наконец, всё сам. От возбуждения у меня завеса перед глазами, кровь в висках тарабанит, а в паху так ноет, что едва на ногах стою.

Без разрешения, не успевая обдумать свои действия, я притягиваю к себе Каспбрака за грудки и впиваюсь, вгрызаюсь в его рот, с силой разжимая зубы языком.

Я виню в этом Дерри. Снова и снова, потому что так проще.

========== Часть тринадцать ==========

***

– Ты запомнил номер комнаты? Потому что я нет.

Эдди шепчет мне в ухо и прижимает к себе ближе, с одобрением приподнимает голову – ему нравятся поцелуи в шею, нравятся, когда не боятся переборщить с зубами. Он никогда не имел ничего против засосов или укусов, подобное его лишь распаляет, а я стараюсь припомнить всё, что выведал о его пристрастиях. За столько лет накопилась база знаний, которую я думал, никогда не буду использовать. Но жизнь забавная штука. И наши сердца иногда играют с нами в забавные игры.

– Шестьдесят пять вроде.

Лифт как назло издевательски медленно ползёт вверх, но в подобных мотелях это не удивительно – сервис здесь не блещет роскошью. Но нам было слишком плевать на удобства. Всё, что требовалось – уединённая комната и хоть какое-то подобие кровати.

– Ты так приятно пахнешь. Это так, к слову.

Эдди целует меня в местечко за ухом, и мурашки, целая грёбанная стая мурашек, расползается там, где он пробирается прохладными ладошками, проводит по напряженной спине, чуть царапает короткими ногтями в нетерпении.

– Ты пиздеть всё время будешь? – От его шёпота у меня сворачивается что-то в трубочку, поэтому я надеюсь, что он будет молчать. Иначе, я кончу быстрее, чем мы вообще до номера дойдём.

– А ты из тихонь, что ли? Никогда бы не подумал.

Почему он вообще спрашивает о таком? Он ведь знает, какой я на пике возбуждения. Знает такие подробности, которые обычному лучшему другу не поведаешь.

Он заталкивает меня в номер, что я едва не падаю через высокий порог.

Когда нет зрителей, когда не нужно разыгрывать спектакль, когда нет шлюх, которые могли хоть как-то оправдать наши действия, становится дико страшно. Только он и я, его тело, его душа полностью в моём распоряжении и делить его ни с кем не нужно. С ума сойти.

– Тебе тоже непривычно?

Эдди садится на мои колени, расстёгивает пуговки с таким усердием, что улыбка невольно расползается на моём лице.

– Ни бухие, ни под кайфом, никакая шлюха не отсасывает другому, – перечисляю, а у самого сердце стучит у самого горла. Мне бы сейчас не помешало что-то из этого списка. Руки дрожат, а губы беспорядочно бросают то там, то тут поцелуи – я не знаю, с какой стороны подойти к Эдди, его хочется всего покрыть поцелуями, и так непривычно, что это можно на самом деле осуществить.

– Но согласись, – отвечает он, – было что-то возбуждающее, когда нас было трое. Только с тобой я мог себе такое позволить.

Наконец, Эдди справляется с моей рубашкой и гордо поднимает на меня глаза, будто самая сложная часть позади. Если бы.

Глаза как блюдца, губы искусанные, манящие, что мне снова и снова хочется попробовать их на вкус. Это совершенно иное ощущение, когда он только мой. Когда сосредоточен лишь на мне, целует только меня и каждая эмоция, каждый стон вырывается у него благодаря мне. Трудно сравнивать это с нашими развлечениями, которые носили лишь экспериментальный, наивный характер.

Сейчас я бы сошел с ума, если бы он поцеловал другого человека, если бы изгибался своим потрясающим гибким телом не из-за меня. Вот сейчас я бы ни за что не стал делить его с кем-то ещё. Ни ради веселья, ни ради острых ощущений.

– Поцелуй меня.

Говорю, и само по себе получается выделить голосом последнее слово. Получилось чуточку ревностнее, чем я ожидал.

Эдди с охотой обхватывает меня за шею ладошками, и снова эта горячая, крышеносная волна удовольствия накрывает меня с головой.

– В заднем кармане.

На жарком выдохе произносит Эдди, и если бы я не сгорал от возбуждения, уже спросил бы – и часто ты носишь презервативы в заднем кармане джинсов?

– Слушай, мне нужно кое-что сказать, – отлипает от меня и заглядывает в мои помутневшие глаза. – Ты уже знаешь, что у меня был опыт с парнями, но… всегда я был сверху. И меня немного колбасит по этому поводу.

Если бы он знал, как я нервничаю, то очень удивился бы. У меня коленки трясутся, как у подростка, но очень ловко удаётся сделать вид, что это лишь от возбуждения.

– Можешь вести, если хочешь. Это не принципиально для меня.

Эдди резко качает головой, будто я сказал что-то совсем немыслимое.

– Нет, нет. Я хочу, чтобы это был ты, просто… Боже, не могу слова подобрать, – он запинается, проглатывает половину слов, и я в восхищении провожу пальцем по его горящим красным щекам. Это первый раз, когда Эдди краснеет. И нервничает настолько, что едва говорит. – Я доверяю тебе, просто… Будь осторожнее.

Пушистые густые ресницы подрагивают от волнения, глаза опущены, и передо мной совершенно другой, непохожий на себя Эдди. Черт, у меня и впрямь ощущение, что нам снова по шестнадцать. В Дерри как будто никто никогда не стареет. Сейчас он точь-в-точь такой, каким я встретил его в первый раз. Робкий, неловкий, но жутко милый и искренний до одурения.

– Мог бы и не просить об этом, – аккуратно приподнимаю его опущенную голову и мягким, ненастойчивым поцелуем дотрагиваюсь до дрожащих губ. Охуеть. Дрожащих губ. Эдди никогда в жизни так не трясло, особенно когда дело доходило до постели. По его рассказам, даже его первый раз прошел сухо, быстро и совершенно не волнительно.

Во мне сразу взрывается целый фонтан новых чувств. Хочется защитить, прижать к себе в успокаивающем объятии, накрыть, как стеклянным куполом, от всех бед, всех тревог.

Я легко опрокидываю Эдди на спину и встречаю его прямой, пронизывающий взгляд. Кровать ведала и лучшие времена, она поскрипывает каждый раз, когда мы двигаемся, но все звуки будто приглушились, слышу лишь гулкое биение сердца и дыхание, жаркое, сбитое, прямо около уха.

В Каспбраке просыпается уверенность, а вместе с ней и нетерпение, нежелание ждать хотя бы минуту.

– Чёрт, Тозиер, быстрее, блин.

Он толкается, трётся о моё бедро и начинает кусаться, что в принципе для меня не новинка. Если даже в повседневной жизни Эдди не прочь укусить за плечо или за руку, то в сексе, когда накрывает от возбуждения, тут и подавно в нём проснутся животные инстинкты. Но в данный момент вся эта игривость напускная – чтобы скрыть то смущение и нервозность, которые растекаются в каждой клеточке его тела.

– Я стараюсь всё сделать правильно.

Эдди выгибается и вместо ответа снова накрывает мои губы, скользит языком по зубам, исследует мой рот, и когда в него проникает первый палец, стон теряется в нашем поцелуе, совершенно хаотичном, будто мы первый раз прикоснулись к чужим губам. И мы не знали, что можно испытывать такие чувства. Мне кажется, что мы просто два неловких подростка, которые первый раз добрались до чужого тела и охуеваем с того, почему раньше нам в голову не приходило, что может быть так приятно?

– Потерпи немного, я постараюсь угол сменить.

В уголках глаз у Эдди скапливается влага, и я наклоняюсь к нему ниже, на порыве слизываю слезинку, вырвавшуюся на свободу.

Пара минут, и тело Эдди изгибается совершенно иначе, а глаза широко распахиваются, и беззвучный стон разрезает воздух.

Наконец, я нахожу нужную точку, и боль постепенно угасает, растворяется в ощущении более обжигающем, сильном, таком, что Эдди не может не ёрзать подо мной, лежать спокойно и молча сносить все манипуляции над ним.

Блять, на такое я не подписывался. Каспбрак сам двигается размашисто, резко, насаживаясь на пальцы, и глаза его закатываются от наслаждения. От его вида, полностью поглощённого процессом, сосредоточенного лишь на удовольствии, мой мозг плавится, в голове будто кисель, и я ощущаю себя совершенно уязвимым. В моих руках он едва не тает, и это возбуждает сильнее, чем любой минет, чем любой нестандартный, необычный секс.

Меня прознает до позвоночника, когда рука Эдди тянется вниз, к моему члену, и осторожно накрывает горячей ладонью. Я едва не мурчу от наслаждения, от того, что в подобную минуту он подумал обо мне.

Крепко, но очень осторожно, его рука смыкается и плавно гладит вверх и вниз, размазывает уже выступившую смазку. А у меня белые круги перед глазами. Я понимаю, что сейчас перережу ленточку в наших отношениях раз и навсегда. Что назад дороги уже не будет. Видимо, мои мысли отражаются на лице, что Эдди чуть останавливается, прерывисто выдыхает:

– Всё нормально? О чём ты задумался?

Сейчас идеальная площадка для шутки, ляпнуть что-то несерьёзное или милое, потому что что-то удерживает меня от того, чтобы сказать всю правду.

– Думаю, выключили ли мы утюг в Нью-Йорке.

Эдди прерывисто выстанывает, так как я добавляю третий палец, и улыбается сквозь прикрытые веки.

– У нас отродясь утюга в квартире не было, шутник ебаный. Иди ко мне.

Другим, более глубоким тоном тянет и расставляет ноги пошире, приглашающе сгибает их в коленях. Во рту пересыхает от этого жеста, и я послушно прижимаюсь к его горячему, дрожащему телу.

Эдди тут же уверенно на правах собственника кладет ладони мне на спину и упирается возбуждённым членом в бедро, непрозрачно намекая, что, блять, пора что-то делать с этим.

Пока я раскатываю презерватив, россыпь скорых, мокрых поцелуев появляются от уха до плеча. Эдди своими губами каждое местечко заклеймить хочет.

Когда я придерживаю его за поясницу и медленно плавно вхожу внутрь, все слова мигом вылетают из головы. С губ рвётся лишь хриплый, неразборчивый стон, из которого ничего не ясно, и в то же самое время, отражается всё.

– Не останавливайся, – едва не приказывает Эдди, будто я могу передумать, и одним толчком я заполняю его до конца, так как он и просил.

Его ногти впиваются в мою напряженную спину, я стараюсь держать свой вес на локтях и даю ему время.

Внутри всё горит, низ живота пылает от желания толкнуться, вбиться, наконец, сильнее. Когда Эдди чуть кивает, молча просит двигаться, я с упоением позволяю себе сделать первый пробный толчок. Это настолько охуенно, что горло сжимает тисками, а кровь разливается по венам с бешеной скоростью. Я целую его глубоко, сталкиваю наши языки в бойком танце и врываюсь отрывисто, но осторожно, без всякого особо ритма, просто как чувствую. Кажется, что все свои умения и особые навыки я оставил за дверью, заменяя чистой спонтанностью и искренностью, но Эдди одобрительно гладит меня по спине и прижимается ближе, практически втирается в меня, чтобы не было расстояния между нами.

Не знаю, откуда берётся внезапный противоречивый настрой, но без предупреждения я выскальзываю из него и отлипаю на секунду. Недоумение на его лице длится недолго, он не понимает, что случилось, но влажными от пота ладонями со второго раза я прихватываю его за бедра и переворачиваю на живот.

И уже от одного этого вида член снова волнительно дёргается в предвкушении.

– Стань на четвереньки.

От возбуждения в ушах звенит, и из-за этого я даже не боюсь, что он может вообще-то послать меня нахуй за такое.

Эдди облизывает пересохшие губы, и первоначальное удивление заменяется чем-то очень отдаленно похожим на восхищение. Что странно для меня – за подобное нахальство вряд ли восхищаться имеет смысл.

Я наклоняюсь к его уху и тихо, будто нас услышать кто-то может, добавляю:

– Ты же не против? – мне надо это уточнить.

– Боже. Нет. Я вообще не против.

Едва слышно произносит Эдди и послушно, в мгновение ока становится на колени, упирается ими в твердый матрас. Чтобы не быть грубым, не перебарщивать с напором, глубокий повторный толчок разбавляется ласковыми поглаживаниями. Эдди не выдерживает и прячет лицо в подушку, утыкается влажным, горящим лбом и дышит шумно, со свистящими нотками, и я могу ручаться, что ему хорошо сейчас. Он выгибается в пояснице, чтобы мне удобнее было, и насаживается, двигается мне навстречу, заставляя меня совершенно потерять голову.

Я срываюсь на абсолютно бешеный ритм, и на секунду мне кажется, что я делаю ему больно, хочу сбавить обороты. Однако Эдди дьявольски впивается ногтями в моё бедро и царапает, одобряет каждый мой безжалостный толчок и просит следующий. И ещё один.

За эти минуты кажется, что прошла целая жизнь. Что можно было успеть переродиться заново и снова умереть. Обрести смысл, чтобы совсем скоро он опять неизбежно растворился у тебя перед глазами.

========== Часть четырнадцать ==========

***

– И всё это время вы живёте вместе, значит?

– Так гораздо удобнее, мам. И дешевле.

Эдди подробно рассказывает миссис Каспбрак о том, какого хуя мы вообще съехались, и что послужило тому причиной. Хотя чему тут удивляться? Она оставила его без гроша в кармане, студента без работы в огромном мегаполисе. Конечно, он будет использовать все способы выживания, и плевать, что мамочка этого, похоже, не одобряет.

Некоторые подробности между нами Эдди всё же опускает, мозгов хватает.

Вернулись мы с ним лишь под утро, и Каспбрак вообще никак не объяснил наше отсутствие. Не рассказал, где были весь вечер и ночь, чем занимались, и эта молчанка явно не понравилась миссис К. Она кидала в меня агрессивные взгляды и не задала мне ни одного вопроса, будто меня и вовсе здесь нет.

Между нами лёд отношений и не думает трогаться, она слишком побаивается моего присутствия. Что меня так много в жизни Эдди. А её так мало. И кто, сука, виноват в этом?

– А квартира удобная? Вам вдвоём не тесно?

Я молча пью крепкий кофе и помалкиваю себе в тряпочку. Эдди издает едва слышный вздох, но только я его замечаю. Соня же сыплет вопрос за вопросом и пытается нарыть хоть что-то её интересующее. В чём мы можем проебаться, где наше слабое место?

– Рич, тебе тесно у нас? Меня лично всё устраивает.

Эдди обращается ко мне и переводит сонные, красноватые глаза. Он сидит на другой половине стола, поближе к Соне, даже и близко не касается меня, но от его взгляда, мимолетного, невзначай, растекается жар по позвоночнику. Картины прошлой ночи вспыхивают перед глазами, в памяти отображаются особенно яркие моменты, и мне сейчас так хочется остаться с ним наедине. Прикоснуться по-особому, провести рукой по взъерошенным отросшим волосам, нежно, мягко, чтобы он сам поддавался и ластился в ответ.

Но Соня как Цербер грозно стоит на страже и пресекает любые попытки вовлечь меня в беседу и тут же перебивает Эдди:

– Я думала, что твой университет хотя бы общежитие предоставляет.

– В общежитии жизнь не намного лучше, чем в съёмной квартире, мам. Ещё повезет, если тебе достанется нормальный сосед, что практически никогда не бывает. А с Ричи у меня проблем нет.

Только сейчас я замечаю, как на шее у Эдди, как раз с той стороны, которой он сидит к Соне, разливается крепкий засос. И Соня, зуб даю, тоже его заметила. Вчера вечером его ещё не было, и, кажется, два плюс два она умеет складывать. Странно, я даже не помню, когда успел его ночью поставить. Старался же обходить видных мест, но, видимо, башню снесло мне окончательно.

Последнее высказывание особо бьёт ей по нервам, и она встает, отрывисто, грубовато забирает у нас тарелки с чашками. Это даже не полутона, это прямым текстом на лбу написано “уёбывай, нахуй”. Но я здесь не ради неё. И как бы она ни пыталась поджарить меня испепеляющим взором, я останусь до тех пор, пока буду нужен Эдди.