Текст книги "Семейный портрет в экстерьере (СИ)"

Автор книги: existencia

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 8 страниц)

Когда Рей оказалась готова выйти из комнаты и хоть немного привела себя в порядок, француза за дверью уже и след простыл. Она воспользовалась случаем и еще немного пригладила растрепавшиеся волосы, заметив свое отражение в небольшом зеркальце в мозаичной рамке, перед тем, как отправиться на его поиски. Хорошая разрядка и на ее настроении сказалась в лучшую сторону – все происходящее в стенах этого проклятого дома по-прежнему казалось крайне абсурдным, но уже куда более забавным, чем трагичным. Рей отметила, что с момента их приезда, все здесь только и делают, что бегают, орут друг на друга и выясняют отношения, вместо того, чтобы спокойно готовиться проводить Констанс в ее новую замужнюю взрослую жизнь. Если ей, конечно, еще есть с кем туда отправиться и Женевьева не выпила всю кровь у бедного русского князя.

По нашелся сам собой – он заводил мотор своего «альфа-ромео», сжимая в зубах пылящую на его пижонский льняной костюм сигарету. Рей не придумала ничего лучше, чем усесться рядом с ним на пассажирское сидение.

– Ты в порядке? – буднично поинтересовался он, стараясь смотреть в ее сторону незаметно, только через зеркало заднего вида.

– Да, прости, я спала, – брякнула Рей и тут же снова прикусила губу, пожалев о сказанном и ощутив во рту вкус собственной только запекшейся крови от предыдущего ранения. Ну, конечно, не сложно было догадаться, что в комнате она была не одна.

– В середине дня? – нахмурился француз, но все-таки решил не вдаваться в подробности, – хорошо, что ты здесь. Хотя бы попрощаемся. Я решил уехать.

– Почему? – растерялась Рей. И вдруг ей стало чудовищно стыдно, вот именно в это самое мгновение, настолько сильно, что захотелось провалиться под землю. Черт. Он ведь стоял под дверью и ждал ее, чтобы о чем-то серьезно поговорить, пока она валялась там растекаясь по одеялу с раздвинутыми ногами и думала, какая же она, черт возьми, замечательная, раз все вокруг ее хотят. Он все-таки был ее другом. Они прошли вместе огонь и воду. Он безвозмездно приютил их с Финном, когда они были едва знакомы. Он утешал ее, когда она пыталась утопиться, вытащив на берег, дурочку, которая полезла в воду, даже толком не научившись плавать, наглоталась морской соли, и выбивал из ее легких остатки жидкости. Он утешал ее на своем плече. Он нашел ее, да, именно он, на полу опустевшей парижской квартиры, когда весь город ликовал и праздновал победу, а она забилась в темный угол, словно испуганный зверек. Он стирал слезы с ее щек. Он понимал ее, насколько это было в его силах. Он озаботился тем, чтобы после войны ей не пришлось воровать или торговать собой, чтобы не оказаться снова на улице. Он…

Когда она успела стать такой жестокой? Когда связалась с монстром? Или раньше? Или была всегда? Или все-таки люди не врут, когда говорят «с волком жить, по волчьи выть». Только вроде как волк смотрел на нее глазами побитой собаки, а ей нравилось втыкать в его сердце иголки. Но он – заслужил. А По – нет. И капля ее жестокости по отношению к нему не могла быть оправдана.

По повернулся к ней и, судя по его взгляду, тоже думал о чем-то крайне невеселом.

– Эх, змейка, – вздохнул пилот, барабаня пальцами по рулю, словно вспоминая какой-то знакомый ему, но давно забытый ритм, – все очень сложно.

– Я не глупая, – обиженно сказала Рей и надулась, – попробуй мне объяснить.

– Ты не глупая, – подтвердил По и нежно, почти по-братски потрепал ее по щеке, – а еще ты очень смелая и сильная. Я не такой. Мне не пришлось и половины пережить того, с чем ты справилась. Я слабый, потому что не могу уважать твой выбор. И не могу видеть тебя с кем, кто…

Он замолчал, потупился себе под ноги и стряхнул пепел с сигареты. В уголках его глаз собрались морщинки, но не из-за спрятанной улыбки, как обычно, а от того, как он хмурился, пытаясь оставаться невозмутимым.

– Говори, – зачем-то попросила Рей.

– С тем, кто тебя не достоин, – все-таки закончил По, и тяжело вздохнул, – но я тем более. Я рад, что мне посчастливилось знать тебя…

– Нет-нет-нет, – забормотала она, бешено мотая головой так, что волосы хлестнули ее по щекам, – не вздумай сбежать и спрятаться там за океаном. Не вздумай… Нет, По! Не бросай меня.

Француз грустно улыбнулся и потянулся мимо нее в бардачок, Рей напряглась, но он всего лишь искал солнцезащитные очки, чтобы натянуть их на римский нос с горбинкой. Рей так и не поняла, почему такие носы называют римскими, но это запомнилось ей, когда в юности сам пилот сказал ей об этом, не без гордости в голосе.

И что он собирается делать? Вытряхнет ее из машины и умчится? Нет, Рей не готова была так просто сдаваться, хотя была уверена в том, что это будет самым разумным поступком француза за все то время, что они были знакомы. Самым разумным для него. Для нее… Она не виделась с ним годами, но всегда чувствовала, что он где-то есть. Что он будет оставаться ее другом и боевым товарищем. Но отпустить его сейчас означало потерять навсегда. Отпустить… Как Рудольфа. Как одного из тех людей, которым куда лучше жилось без нее.

Рей с трудом нашла в себе силы, чтобы открыть дверцу машины и выйти, но захлопнув ее, все еще продолжала стоять, нагнувшись, у опущенного стекла.

– Будь счастлива, змейка, – прошептал По, – если это твое счастье. И… – он позволил себе длинную, почти театральную паузу, – позаботься о мальчике. Кайдел очень ошиблась на счет него…

– Кайдел? – растерянно переспросила Рей, но мотор автомобиля уже взревел, и ее обдало горячими парами двигателя и облаком поднятой колесами пыли.

Кайдел?

Рей бросилась следом за автомобилем, но По, даже не смотрел в ее сторону, с ревом выжимая в пол педаль газа. Старенький «альфа-Ромео» огласил тихую округу непривычно истеричным визгом шин.

– Кайдел, – зачем-то повторила Рей, испытывая одновременно и скорбь и негодование на По, похитившего предназначавшуюся ей разгадку очередной тайны.

Женевьева сидела на скалистом утесе и завывала, как белуга. Впрочем, эта фигура речи всегда казалась Рей чрезвычайно странной – однажды она узнала, что белуга – это рыба, а все, что она знала о рыбах, не встречавшись с ними никогда в пустыне, это то, что рыбы всегда молчат. Ну и каковы они на вкус, если перепадала удача полакомиться морепродуктами. Вероятно, для ситуации скорее подходил образ воющей волчицы или взбешенной, больной верблюдицы. В любом случае, Женевьева издавала совершенно жуткие звуки и раскачивалась из стороны в сторону.

Рей тихо присела рядом с дочерью и приобняла девочку за плечи. На удивление, Жени не подняла истерику по поводу того, что мать бесцеремонно нарушила ее личное пространство. Она была занята своей личной драмой, продолжая упрямо горланить на все побережье и заливаясь крупными бусинами слез.

– Боже мой, милая, что стряслось? – не выдержала Рей через какое-то время, когда поняла, что ее барабанные перепонки сейчас попросту лопнут, находясь в опасной близости от источника звука. В действительности, ей и самой хотелось обнимать свои коленки, сидя на колючих зарослях высушенной солнцем травы, и выть.

Женевьева издала еще одну оглушительную, заливистую трель и наконец-то угомонилась. Вселенская скорбь в ее темных глазах быстро сменилась яростью мстительной эринии.

– Андре сказал, что не женится на мне, – заявила она. Рей чуть не подавилась смешком, вспомнив, что обсуждая переживания девочки нужно быть серьезной. Потешаться над ней было бы непедагогично.

– Да, дорогая, – подтвердила она, как могла серьезно, – потому что он женится на Констанс.

– Но Констанс целовалась с другим мужиком, я видела! – принялась горячо спорить девочка.

– Надеюсь, не с твоим отцом, солнышко? – не удержалась Рей. Женевьева сверкнула глазами.

– Нет, – надулась она, – но Андре мне не верит. И он говорит, что я слишком маленькая, чтобы он на мне женился…

– Да, все верно, – апатично кивнула Рей, удивившись тому, насколько у нее отлегло от сердца. Зная очень извращенную логику Бена, она не удивилась бы, если бы он выбрал именно такой извилистый путь для того, чтобы расстроить свадьбу дочери бывшего сослуживца. Отличный же план? И Рей заодно уязвил бы за всех пилотов и рудольфов вместе взятых. Рей разозлилась на себя, потому что опять думала не о том: вместо того, чтобы проявить немного сострадания к дочери, она перекатывала в памяти древнюю измену мужа, произошедшую более двадцати лет назад, когда он, кстати говоря, мужем ее вовсе не был. Ох, чертова Фазма.

– Жени, зачем тебе выходить замуж за Андрея? – осторожно поинтересовалась она. Женевьева деловито отряхнула от колючек подол темно-синего платья. Вообще она любила черный, но с боем согласилась с тем, чтобы на Корфу взять что-то посветлее, чтобы не сгореть заживо на местном солнце. Это удивляло бы Рей, ведь далеко не все дети предпочитают черный другим цветам, если бы не то, кем был ее отец. Спасибо еще шлем себе какой-нибудь жуткий не смастерила, чтобы наводить ужас на своих сверстников.

– Чтобы он увез меня в Россию, – торжественно изрекла Жени, – там вечная зима и можно кататься на медведе. И мы стреляли бы с ним из нагана по «коммунякам».

Блядь.

Рей только что потеряла одного из некогда самых близких своих людей, а ее единственная дочь сидит на краю обрыва, болтает ногами с содранными коленками, и мечтает о том, чтобы уехать на край света и стрелять по… по кому? По коммунистам? Серьезно?

– Подальше от вас, – решила окончательно добить Рей девочка, но потом поправила себя, – от папы точнее. Но ты же не бросишь его.

– Что не так с твоим отцом? – рассердилась Рей, с трудом удерживая себя в руках, потому что в памяти тут же всплыла вчерашняя выходка мелкой занозы, – чем он тебе не угодил?

– Он не мой папа, – серьезно сказала Женевьева и посмотрела Рей в глаза таким проницательным взглядом, что ей сделалось страшно неуютно. Девочка была вздорной, капризной, бесконечно эгоистичной, но точно не отличалась наивностью других детей. Она иногда выдумывала какие-то небылицы, но в целом попросту словами не бросалась. Ее глаза были очень красноречивы.

– Что? Как? Почему? – закашлялась Рей.

– Потому что он колдун, – понизив голос до шепота, словно сообщая матери самую страшную тайну на свете, сообщила Жени, – я видела.

И она тревожно оглянулась по сторонам, проверяя, не услышал ли кто-нибудь их разговор. К счастью все обитатели дома куда-то разбрелись и были заняты своими сомнительными делами, прикрытыми предлогом подготовки к свадьбе Констанс. Только ветер шевелил тонкие травинки и где-то далеко, за утесом истошно кричали чайки.

Рей хотела расспросить Женевьеву, но быстро убедила сама себя в бессмысленности этого действия. Звезды сошлись: внимательная дочь совала нос везде, где не следовало; а Бен дома часто неаккуратно пользовался своими способностями. Вернее, он настолько привык к ним, что часто не задумывался о том, что некоторые вещи могут вызвать массу вопросов у посторонних. Ему это казалось незначительной мелочью – поджечь сигарету или камин, взять что-то без помощи рук, загипнотизировать надоедливую соседку по лестничному пролету, чтобы шла своей дорогой и не утруждала разговорами. Разбить или взорвать что-нибудь, подвернувшееся под руку, пребывая в отвратительном настроении. Особенно это. Неприятный разговор, который мрачной тенью маячил на горизонте, оказался куда ближе, чем казалось раньше. Чем ей хотелось думать. Впрочем, ситуация была бы значительно неприятнее, если бы подобная необходимость возникла после того, как у самой девочки проявились бы склонности к мистическому дару. Был маленький шанс, что ее жизнь все-таки будет нормальной… Или, что все начнется намного позднее. Надо расспросить Рене о том, когда именно он все понял…

Рене.

Блядь.

«Ты сейчас же спустишься сюда и разберешься с Женевьевой» – потребовала Рей, отворачиваясь от дочери, чтобы скрыть свое волнение – «потому что она назвала тебя колдуном. Колдун сраный».

«А ты?»

«У меня есть важное дело».

Рей стыдно было признавать, что она спасается бегством. Чувство вины скользкой змеей свернулось в грудной клетке и мысли о том, что она в кои-то-веки понадобилась дочери для доверительной беседы, понадобилась, как настоящая мать, а она оказалась к этому не готова, навязчиво пульсировали в мозгу. Но Рей тут же оправдала себя: она была аккуратна и к способностям лишний раз не прибегала, так что пусть расхлебывается тот, кто всю эту кашу заварил. Спичкой о коробку ему лишний раз трудно чиркнуть! Сверхчеловек проклятый.

Тем более это была не единственная сейчас проблема.

Рей должна была догнать По, пока он не добрался в аэропорт и не сбежал в свою Америку. Она обязана узнать правду, известную только ему, вытряхнуть ее наконец-то на свет, чтобы получить ответы на свои вопросы.

В минуту, когда поддавшись короткому порыву, Рей запрыгнула на чей-то мопед, она была абсолютно уверена в том, что француз знает все о родителях Рене. Знала и Кайдел, но дотянуться до нее в загробное царство было на порядок сложнее, чем остановить француза. Мопед был единственным транспортным средством на всей улице, у которого непредусмотрительный хозяин поленился забрать ключи из замка зажигания. Идея казалось хорошей ровно до того момента, когда Рей не обнаружила, как на самом деле сложно держать равновесие на двух колесах. Она никогда не ездила на велосипеде. Где она взяла бы его в пустыне? Но ей казалось, что это нечто совершенно простое, само собой разумеющееся… Наивно.

«Ты сбежала от дочери» – продолжала она грызть саму себя. Сбежала! Бросила, как когда-то бросили тебя в сраной пустыне. Что, если разгадка всегда лежала на поверхности? Что, если родители что-то знали о том, кто она такая, что она такое и попросту предпочли убраться от нее подальше, пока она и сама не откроет в себе этот ящик Пандоры. Дар – вовсе не подарок судьбы, а тяжкое бремя вечного одиночества…

Нет – возражала сама себе Рей, – с Женевьевой Бен. Он со всем разберется. А она тем временем сгоняет в аэропорт и…

Рей так увлеклась своей внутренней борьбой, что на мгновение позволила себе потерять контроль над дорогой. Именно в этот самый момент, на узкий поворот серпантина выскочил встречный автобус, пугающе широкий и громоздкий. Пронзительный звук гудка вернул Рей в реальность, но поздно: она пыталась взять больше вправо, испугавшись, что хвост железного гиганта заденет ее в самой узкой точке, но не рассчитала вложенную в действие силу. Колеса взвизгнули о пыльную дорогу, и мопед, словно строптивая лошадь, сбросил свою неудачливую наездницу вниз на отвесный, каменистый склон.

========== 8. ==========

Рей давно так хорошо не спалось, наверное с того самого момента, когда ей приходилось в последний раз отдыхать в нормальной кровати, а не на тонком мешке, постеленном на землю или жестких тюремных нарах. Вероятно, с тех самых мягких роскошных перин, которыми богата была квартира родителей По. Но в этот раз она чувствовала спиной жесткие пружины обычного матраса. Все-таки это не была ее привычная постель в просторной квартире в Пинчиано в Риме, как бы ей ни хотелось. Привычка брала свое – Рей готова была спустить босые ноги на пол и распахнуть старинные деревянные ставни и впустить в помещение солнечный свет и ароматы расположенного за окнами красивого парка, но что-то было не так. Мозг медленно связывал разорванные нити причинно-следственных связей. Корфу… Серпантин… Автобус… авария… Она умерла? Господи, ну наконец-то! И что там из себя представляет обещанная загробная жизнь?

Рей с трудом нашла в себе силы поднять свинцовые после сна веки и слепо уставилась в полумрак перед собой. Зачем-то она ощупала свое тело и волосы, удивившись тому, что вместо привычной тугой косы пальцы коснулись едва отросших из колючего ежика прядей и грубой шерстяной ткани рубашки на шее. Удивительно, но нигде ничего не болело и не саднило, каждую клеточку наполняли спокойствие и легкость.

– Где я? – бросила она в темноту перед собой, скорее не удовлетворяя возникшую потребность в идентификации окружающего мира, а проверяя способна ли она говорить и как станет теперь звучать ее голос. Он был прежним, впрочем, возможно, немного более юным.

– Считай, что ты у меня в гостях, – она была уверена, что ответ прозвучит мутно, словно ее уши заложило ударной волной взрыва, но слова прозвучали поразительно четко. Кайло присел перед ее постелью на корточки и заискивающе посмотрел ей в лицо, протягивая девушке кружку с дымящимся отваром. От напитка расползался редкий и горький травяной запах.

Конечно, Рей прекрасно помнила этот момент и, если бы ей пришлось разобрать по полочкам разбитые осколки своих воспоминаний, его бы она определила в ту стопку, где хранились бы самые приятные и трепетные. Только память сыграла злую шутку – в образ прежнего, молодого Кайло, словно в насмешку, вплелось немного деталей из далекого будущего – бледная полоска шрама, проходящая через лицо и несколько серебряных нитей в густых черных волосах. Рей поддалась мимолетному искушению и дотронулась до жестких, слегка вьющихся волос, встретив в ответ встревоженный взгляд их обладателя.

Да, в то время каждый тактильный контакт был практически откровением. И все же он решился накрыть ее руку своей, с неизменным серебряным перстнем на пальце. На его бледной коже играли блики тусклой керосиновой лампы, которой он почему-то тогда предпочитал электрическое освещение.

«Пожалуйста, можно я останусь здесь навсегда?»

– Рей, пожалуйста, – вдруг очень серьезно сказал Кайло, – не брыкайся, сделаешь хуже. У тебя, кажется, перебит один позвонок…

С каждым словом речь теряла свою четкость. Рей хотела поспорить и посмеяться над тем, в какой именно момент он вдруг успел сделаться экспертом в медицине или просто старался казаться, как обычно, занудным всезнайкой, но у нее не было сил. Она сомкнула веки и сглотнула образовавшийся в горле ком.

Когда она снова попыталась открыть глаза, сетчатку обожгло ярким греческим солнцем. Она инстинктивно дернулась, но сильные, такие знакомые руки удержали ее голову в прежнем положении, прочно зафиксировав шею. Боли не было, кроме той – в глазах, уже успевших привыкнуть к мягкому полумраку комнаты в административном блоке Гюрса.

Рей удалось сфокусировать зрение, и она увидела склоненное над собой лицо супруга, куда более бледное, чем обычно. Он очень глубоко и медленно дышал, мучительно сжав подрагивающие ресницы. Шрам был на месте. Значит, она все-таки одной ногой еще в этом мире.

Как иронично, – мрачно усмехнулась она, – ты душил меня столько раз, но шею я все равно себе свернула самостоятельно…

«Это не смешно. Ты просто идиотка… ты…»

Она мысленно отмахнулась от дальнейших оскорблений в свой адрес, к несчастью, вполне заслуженных. Да, она не умела водить мопед. Ну и что? За рулем физелера она когда-то тоже оказалась впервые, но это не помешало ей проделать удивительное путешествие через дождь и снег. Прискорбно было осознавать, что с возрастом здравомыслия ей не прибавилось. Может быть мистические таланты затормаживали не только старение организма, но и развитие умственных способностей? Ну как можно быть такой дурой, когда ты уже не маленькая пигалица, а вроде как состоявшаяся в жизни тетка, пытаешься воспитывать дочь? Непостижимо!

Рей захотелось спрятаться подальше от этих рассуждений, и она попыталась вытащить на свет воспоминание о том самом знаковом пробуждении в комнате Кайло, но тщетно. Реальность проступала через мягкий полумрак ее фантазий грубыми, резкими мазками – медицинским запахом, болевыми ощущениями в районе затылка, усталостью и пылью в носу. Следом за ними на Рей обрушились голоса, и хотя находившиеся подле нее люди переговаривались шепотом, в ее опустевшей голове они все равно отдавались с грохотом церковного колокола. Прежде чем разобрать слова, Рей легко опознала говоривших – это были Хакс, Роуз и какой-то дед тарабаривший по-гречески. С ним у Роуз явно не сложилось взаимопонимания, китаянка звучала привычно высоко, как в те моменты, когда была очень сердита. Бена Рей не слышала, но чувствовала его присутствие кожей, пока и он наконец-то не подал голос.

– Да отвали, рыжий, – это явно предназначалось Хаксу и было относительно нетипично для ее супруга. Прежнее дворянское воспитание породило у него отвратительную привычку быть надменно-вежливым со всеми, кто не заслужил его симпатии. И это бесило собеседников куда сильнее, чем любые, самые изысканные оскорбления.

– Сраный мопед, – наконец-то по-французски запричитала Роуз, – я сто раз говорила Финну, что от него одни беды. Надо было раньше скинуть его в пропасть.

– Рен, тебе самому скоро понадобится врач, – препирался с Беном Хакс, – иди отдохни, мы не сожрем ее, клянусь.

Рей сочла момент самым подходящим для того, чтобы вмешаться. Она осторожно приоткрыла глаза, остерегаясь встречи с ярким светом, но в комнате царил приятный легкий полумрак, что говорило о том, что прошло достаточное количество времени. Когда ей захотелось повернуть голову, чтобы оценить обстановку, она обнаружила неприятное обстоятельство в виде шейного корсета. Это сразу привлекло внимание всех присутствующих в комнате и в поле зрения Рей образовалось три встревоженных лица. Даже Хакс был каким-то взъерошенным и потерял свой прежний невозмутимый вид засранца, не интересующегося чужими переживаниями. Роуз оказалась опухшей от слез. А обычно бледная кожа Бена сейчас имела совершенно нездоровый зеленоватый оттенок, что в купе с глубокими синяками под глазами говорило о смертельной усталости.

Рей вспомнила его слова, сказанные в тот самый вечер в его комнате: способности не из пустоты берутся, а расходуют ресурсы организма. Вероятно, ее излечение на этот раз потребовало немало сил и упорства.

– Что здесь происходит? – прокряхтела она и облизнула пересохшие губы. Роуз тут же бросилась за водой, чуть не вылив добрую половину Рей за шиворот от волнения.

– Скажи ему, чтобы отдохнул, – занудел Хакс, взглядом указывая на Бена.

– Пусть лучше оба уйдут, – вмешалась Роуз, – слышать уже не могу, как они грызутся.

Рей кивнула, подтверждая согласие с услышанным. Бен надулся, но спорить не стал. Рыжий с готовностью уцепился ему в плечо и потащил к выходу, взявшись проконтролировать весь процесс. Если бы Рей не чувствовала себя настолько выбитой из колеи, она бы получила садистское удовольствие от возмущения, которое испытывал ее супруг от навязчивой заботы бывшего товарища и его прикосновений в частности.

Роуз осталась и присела в ногах Рей на краешек кровати. Она устало провела рукой по лбу и замотала в узел растрепанные густые волосы.

– Ты нас ужасно напугала, – сказала она и покосилась в сторону двери, – что на тебя нашло?

Это было сложно объяснить, хотя Рей не сложно было догадаться, что вездесущая Роуз обязательно прознает о всех секретах гостей своего дома, если уже не сделала этого.

– Сбегала от монстра, – Рей выдавила из себя улыбку, но Роуз ее попытки разрядить обстановку не оценила. Она нахмурилась.

– Он тебя спас, – вдруг заявила она с явным осуждением в голосе и тихо добавила, – я знаю, что По уехал. Он позвонил из Керкиры и просил прощения, что не будет присутствовать на этой проклятой свадьбе…

– Проклятой свадьбе? – откликнулась Рей.

Роуз устало махнула рукой, этим жестом давая подруге понять, что это сейчас не самая подходящая тема для разговора. Вероятно, пока Рей валялась в отключке и барахталась в своих рефлексии и воспоминаниях, события в доме приняли какой-то неожиданный оборот. Сейчас это все казалось очень далеким, что у Рей попросту не нашлось сил, чтобы размышлять об этом. Вроде как никто не перегрыз друг другу глотку – и на том спасибо. Все-таки идея собрать под одной крышей людей с настолько запутанным общим прошлым была провальным начинанием с самого начала. С большим успехом можно было рассчитывать, что бойцовые петухи будут сидеть рядом смирно и не попытаются ввязаться в драку.

– Вот теперь я тебя совсем не понимаю, – после долгой паузы призналась Роуз, – ты правда пыталась сбежать?

– Настроения поменялись? – фыркнула Рей, вспомнив любимое утверждение Бена о том, что отвечать вопросом на вопрос привилегия евреев, – теперь я плохая, а он хороший?

– Ты невыносима, как минимум, – простонала Роуз, – но я больше не берусь лезть в ваши дела, – ее что-то беспокоило, но она не знала, как подступиться и начать разговор об этом. В любом случае Роуз ничего не умела держать в себе, ее эмоции всегда хлестали через край, пестрыми брызгами фонтанируя в окружающих. Ее лицо было открытой книгой, где ясно читалось все.

– Говори, – устало разрешила Рей.

– Как Бен узнал, что ты попала в беду? Он так резко подорвался, что мы не успели ничего понять. И… как ты выжила? Я видела этот обрыв, там… там невозможно было выжить. А на тебе почти ни царапины… – затараторила китаянка, – врач только руками развел…

– Есть вещи, которые сложно объяснить, – вздохнула Рей, – и еще сложнее понять. Зачем вы тогда нацепили на меня эту штуку? – она пальцами ощупала шейный корсет, доставлявший ей массу неудобства.

– Твой муж настоял, – усмехнулась Роуз, и ее голос был удивительно теплым, – посоветовал тебя всю в гипс закатать, чтобы ты больше нигде не поранилась. Не знаю, это была шутка или…

– Бывшие нацисты иногда шутят, – поддела подругу Рей, – удивительно, да?

Ей хотелось побыстрее отвлечь Роуз от опасной темы. Пытливый ум подруги будет нуждаться в объяснениях вещей, находящихся за пределами ее понятий о логике и устройстве мира еще долго, но была возможность переключить ее на что-то другое. Она сказала, что не хочет больше лезть в их дела, тем самым намекая, что очень остро в этом нуждается. Роуз была слишком доброй по природе и пыталась оправдать каждую, как ей казалось, заблудшую душу. Сейчас она получила для этого огромную порцию вдохновения и вся горела желанием поскорее убедиться в том, что мир не так плох, а люди в нем лучше, чем кажутся. Наивная идеалистка. Не удивительно, что она вышла замуж за Хакса – даже для этого рыжего зануды у нее, вероятно, нашлась какая-то трогательная причина быть таким невыносимым.

– Ну, я хотя бы смогла с ним поговорить в мирной обстановке, – призналась Роуз, – и он произвел куда более приятное впечатление, чем в начале…

– Хочу курить, – вздохнула Рей и скривилась, – просто у него не было сил, чтобы быть мерзопакостным как обычно, из-за беспокойства обо мне.

Роуз проигнорировала ее каприз, в очередной раз, продемонстрировав свое отвращение к пагубным привычкам ее друзей. Вместо этого она снова потянулась за графином с водой, но Рей сделала страшные глаза, вспомнив неприятное ощущение сырости под прочными ребрами корсета после прошлой попытки напоить ее, как беспомощного ребенка. Рей ненавидела чувствовать себя так. Даже маленькой девочкой она могла за себя постоять и тем более самостоятельно удовлетворить свои потребности. Нужно было поскорее выдворить отсюда надоедливо-заботливую подругу, явно испытывавшую комплекс матери со взрослыми отпрысками, которые в ней в этом ключе больше не нуждались. И содрать этот омерзительный бандаж с шеи. И нормально попить. И раздобыть сигареты. И узнать, что там с Беном.

Искушение влезть Роуз в голову, и использовать силу внушения было крайне велико. Неужели в этом доме больше не кому капать на мозги? Что там с Констанс? И Жени, да! Рей же бросила ее в самый неподходящий момент, а Бен чрезвычайно был занят спасением нерадивой супруги, умудрившейся опять отыскать неприятности на свою голову. Роуз будто специально решила напомнить себе, все больше выводя Рей из зыбкого душевного равновесия.

– Он тебя любит, – заявила она с каким-то странным умилением, – я… я не думала, что так.

– Я и забыла, что ты у нас семейный терапевт, – проворчала Рей, – только мне сеансы мало помогли в свое время. Роуз, чего ты хочешь? – все, она окончательно сорвалась с катушек, – услышать какую-то трогательную историю любви? Сказку про красавицу и чудовище? Или что мир добрый и светлый, а вовсе не грязный и жестокий, как кажется? – она даже удивилась тому, насколько завелась от незапланированного вторжения в ее личное пространство и с ужасом уличила себя в том, что это не более, чем защитная реакция, хотя обороты все равно не сбавила, напротив, – мы, блядь, познакомились в концлагере. Он убивал людей, в том числе и Финна, а меня пытал, насиловал и клеймил. Я больше десяти лет просыпалась в кошмарах, боясь, что он меня найдет. И… нашел. Как тебе такое? Правда горькая и дрянная. И ничем ее не приукрасишь.

Губы Роуз сжались в тонкую полоску, а глаза заблестели так, словно она вот-вот заплачет.

– Зачем ты так? – тихо спросила она.

– Как? – буркнула Рей и потянулась к жестким косточкам корсета на шее, прежде чем не поймала и без того осуждающий взгляд подруги. Все-таки при ней трогать эту штуку определенно не стоит.

– Ты как будто не хочешь видеть ничего хорошего, – осудила ее Роуз, – ты… ты… – она запнулась, – ты как Констанс, когда ей было четырнадцать и она разделяла весь мир только на черное и белое.

– Ну, спасибо, – выпалила Рей, с трудом сдержав поток отборной матерщины в адрес старой подруги. Прошло много лет, а ругань алжирских торговцев и проходимцев она помнила до сих пор. Как и самых бедных жителей Парижа, бывших им с Финном товарищами по несчастью первое время. Роуз сейчас как никто другой вынуждала Рей проявить эти навыки.

– Я увидела другого человека, – дав Рей немного отдышаться, снова заговорила Роуз, – очень далекого от того, о чем ты говоришь. Тебе не кажется, что ты сама создала этого монстра, что он нужен тебе? Не понимаю зачем, но нужен.

– Потому что я сама монстр, – выплюнула Рей и стиснула зубы до скрежета, – уходи, пожалуйста, пока я не наговорила тебе таких гадостей, что ты не захочешь меня больше никогда видеть, если еще не расхотела.

– Глупышка, – нежно улыбнулась Роуз и все-таки наконец-то избавила Рей от своего общества. Рей рассчитывала на другую реакцию, потому что за все эти годы она привыкла препираться с эмоционально нестабильным и вспыльчивым супругом, а перед удивительно спокойной подругой вдруг почувствовала себя беспомощно. Роуз вряд ли задели ее слова, она все равно будет думать по-своему. За это Рей ее и полюбила когда-то. Потому что она была лучиком света в темном царстве, сохраняя романтичную натуру даже среди окружающего дерьма и отчаяния.

Убедившись, что Роуз ушла, Рей нащупала на шее застежки корсета и, немного повозившись, стащила его с себя. Испытав заметное облегчение, она села на кровати и потянулась, разминая затекшие конечности. Она чувствовала себя удивительно бодрой и здоровой.