Текст книги "Адмирал Ушаков"

Автор книги: eva-satis

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 17 страниц)

Али-паша был юридически подвластным султана, числился его слугой и изредка, когда хотел или находил выгодным, посылал султану дань, а сановникам дивана подарки (бакшиши). В действительности же он был полновластным властелином на западе Балкан. Столицей Али-паши был г. Янина (в Эпире). Его власть простиралась на Эпир, некоторые районы Фессалии, на Албанию, а иногда даже на западную Македонию. Он мог выставить до 40 тысяч пехоты и до 10 тысяч фессалийской конницы. В мирное время янинский паша держал 10 тысяч пехоты и 3 тысячи конницы. Албанцев считал он лучшим своим войском. Обладая хорошо вооружёнными отрядами, Али-паша занимался организованным разбоем на Балканах, истребляя при этом целые селения, предавая пленников самым невероятным пыткам.

Ушакову было ясно, что янинский паша чувствует себя на западе Балканского полуострова суверенным властелином.

«Милостивый государь, – писал Ушаков послу Томаре 18 декабря 1798 г. – Если возможно сказать истинную правду, мне кажется по всему, что господин Али-паша весьма сомнителен в верности Порте Оттоманской… даже из собственных его слов и из всех поступков заметно, что старается он быть самовластным и кажется сие близко. Он укрепляется сильно в своих местах, содержит войска свои и наводит страх другим пашам и местам, и как я предвижу, опасается только бытности моей здесь с российскою эскадрою»[292]292
  Р. Скаловский, указанное сочинение, приложение 23, стр. 390.


[Закрыть].

Томара в подтверждение правильности предположений Ушакова сообщал: «Должно знать, что Али-паша есть один из своевольнейших пашей турецких, весьма мало повинующихся Порте, которая в повелениях своих ему и не изъясняется с тою твёрдостью, какую бы употребила с другими, и более надеется на уважение со стороны его к Вам и на убеждения Ваши, нежели на свои предписания»[293]293
  ЦГАДА, Госархив, разр: XX, д. 379, л. 191.


[Закрыть].

Нельзя было позволить янинскому тирану овладеть о. Св. Мавра. И Ушаков изменил свой первоначальный план. Он отправил к Корфу на подкрепление Селивачёва корабль «Св. Троица», два турецких фрегата и корвет, сам же с остальными судами соединённой эскадры 29 октября, оставив Кефалонию, пошёл к о. Св. Мавра. Через два дня эскадра бросила якорь на рейде острова.

Еще до прибытия Ушакова Сенявин энергично распоряжался осадой французов. Он окружил крепость пятью батареями, которые непрерывно вели огонь. Четыре были поставлены на возвышенностях острова, а пятая – на албанском берегу против крепости.

Ушаков одобрил действия Сенявина. Он осмотрел крепость и решил как можно скорее овладеть ею. Ушаков написал коменданту крепости письмо, в котором указывал на бесполезность сопротивления. Французы были окружены со всех сторон, помощь к ним уже не могла прийти. Добровольная сдача могла обеспечить благоприятные условия плена, в противном случае – генерал Миолетт «никакой пощады ожидать не должен».

С приходом эскадры Ушакова французы поняли безнадёжность своего положения. До этого они могли уйти с помощью Али-паши. Теперь этот шанс пропал, так как Али-паша не смел открыто показать свои связи с французами.

После некоторого размышления французы сообщили, что они сдадутся, если Ушаков переправит их на своих судах во Францию. Ушаков категорически отверг такие условия. Обстрел крепости возобновился. И Миолетт стал просить отправить гарнизон хотя бы в Анкону. Но и это предложение не было принято. От французов требовали полной капитуляции.

В это время «старшины» острова сообщили Ушакову, что 8 тысяч добровольцев ждут позволения принять участие в штурме. В крепости были уже пробиты бреши, и французы, боясь штурма, 1(12) ноября выбросили белый флаг, а на следующий день, приняв все условия Ушакова, капитулировали.

В плен было взято 512 человек, в том числе 46 офицеров. Среди трофеев были два знамени, 59 медных и чугунных пушек и мортир, 817 ружей, 10 110 ядер и много других боевых припасов. Месячный запас продовольствия также достался победителям.

Таким образом, янинский паша не смог получить остров, который ему так хотелось иметь.

Маяк на острове Св. Мавра.

При всей своей дерзкой смелости он побоялся открыто выступить против Ушакова.

Он был слишком умён, чтобы не понимать риска, связанного с этим шагом.

Али-паша попробовал поссорить Ушакова с турками. Тайные агенты его подбивали турецких матросов не повиноваться русским. Однажды, вскоре после взятия о. Св. Мавра, большая группа турецких матросов учинила ночью на острове грабёж населения. Сбежавшиеся жители разогнали бандитов и, захватив несколько человек, доставили их к Ушакову. Событие было неприятно Ушакову, и он решил в корне пресечь турецкие грабежи. Отправляя к Кадыр-бею пять захваченных на месте преступления турок, Ушаков 5 ноября 1798 г. писал:

«Можем ли мы угнетённым жителям края сего обещать независимость, уважение к религии, сохранение собственности и наконец освобождение от ига французов, общих наших неприятелей, когда поступками нашими будем отвергать даваемые нами обещания»[294]294
  «Записки Метаксы», стр. 100.


[Закрыть].

Ушаков обещал не сообщать об этом султану, «зная строгость законов его султанского величества в подобных случаях». Он предлагал Кадыр-бею строго наказать провинившихся и принять меры к поимке других преступников, укрывшихся на острове.

Ушаков потребовал от турецкого адмирала «подтвердить подчинённым… флагманам и капитанам, чтобы наблюдаема была наистрожайшая дисциплина, и чтобы команды оказывали совершенное повиновение начальникам своим».

Затем Ушаков предложил Кадыр-бею объявить по турецкой эскадре следующие правила:

В десантные отряды отбирать людей «доброго поведения» и посылать на берег только во главе с «лучшими и исправнейшими офицерами», за поведение которых отвечают начальники.

Самовольные отлучки с кораблей строжайше запретить. Увольнение матросов на берег производить «малым числом», непременно без оружия и под присмотром «исправных урядников». Отпущенные матросы обязаны возвращаться на корабли с заходом солнца. Неявившихся в срок строго наказывать.

Подтвердить «нижним чинам», чтобы обходились с обывателями ласково, не причиняли никому обид, не требовали от жителей ничего и старались «поведением своим снискать их дружбу и доверенность».

Десантным отрядам доставлять вовремя продовольствие, чтобы они не имели оснований требовать его от жителей или брать силой.

В заключение Ушаков рекомендовал Кадыр-бею «отличать и награждать исправных и послушных для поощрения»[295]295
  «Записки Метаксы». стр. 101.


[Закрыть].

По свидетельству Метаксы, приказ Ушакова подействовал на турок «сильным образом, и беспорядки прекращены были на долгое время»[296]296
  Там же, стр. 102.


[Закрыть].

Потерпев неудачу в отношении захвата островов, Али-паша тем не менее принялся захватывать бывшие венецианские владения на албанском побережье (крепости Бунтринто, Парга, Превеза и Воница), захваченные ранее французами.

В то время как союзные эскадры освобождали острова, Али-паша с 10-тысячным отрядом напал на г. Превезу, вырезал французский гарнизон в 250 человек и большую часть населения, а также схватил русского консула майора Ламброса. Таким же образом он занял Воницу и Бунтринто. Такая же тяжёлая участь ожидала и г. Паргу, которую Али-паша давно хотел захватить, чтобы в портах её держать свой пиратский флот. Янинский паша окружил Паргу и требовал добровольной сдачи. Паргиоты решительно отказались подчиниться эпирскому наместнику и обратились за помощью к Ушакову.

Старшины города явились к русскому адмиралу с письменной грамотой и, говорит Метакса, «неотступно умоляли его приобщить их к числу подданных российского императора».

Просьба паргиотов поставила Ушакова в очень трудное положение. На присоединение городов и островов и Российской империи он не имел полномочий. Кроме того, такие действия были опасны. Порта сама хотела присоединить бывшие владения Венеции. Выполнение просьбы паргиотов могло привести к осложнениям с Турцией, союз с которой в то время считался выгодным и необходимым.

Поэтому Ушаков настойчиво объяснял депутатам Парги: «Государь император предпринял сию войну единственно для того, чтобы освободить Ионические острова от французов… что он ни мало не уполномочен приобретать для России новые земли или подданных, почему, к сожалению своему, требование жителей Парги удовлетворить не может и не в праве». Ответ Ушакова, рассказывает Метакса, «привёл несчастных депутатов в величайшее отчаяние; они пали к ногам адмирала Ушакова, зарыдали и просили…» позволить им хотя бы поднять русский флаг на крепости и дать трёх или четырёх русских солдат. В отчаянии депутаты заявили, что если им откажут в покровительстве и Парга не будет причислена «к прочим островам», то они предпочитают смерть, чем отдаться Али-паше. Если же он «явится с войсками и будет требовать сдачи города и крепости и признания власти его, тогда они, – пишет Метакса, – будучи доведены до крайнего отчаяния и не имея иных средств от него избавиться, перережут жён и всех детей своих, пойдут против него с кинжалами и будут драться до тех пор, пока все падут до единого с оружием а руках».

«Пусть же истребится весь несчастный род наш!» – кричали представители Парги[297]297
  «Записки Метаксы», стр. 129.


[Закрыть].

Полная драматизма сцена эта очень взволновала присутствующих русских офицеров. Все напряжённо смотрели на Ушакова, который медленно шагал по каюте, не зная, на что решиться. Наконец, он твёрдо объявил депутатам, что «уважая горестное положение» их «и желая положить пределы дерзости Али-паши, он соглашается принять их под защиту соединённых эскадр на таковом же основании, как и освобождённые уже русскими Ионические острова». Ответственность за это, «зная великодушие своего государя», он берёт «охотно на себя»[298]298
  Там же, стр. 129–130.


[Закрыть].

Радости депутатов не было предела. Они получили русский и турецкий флаги, небольшой русско-турецкий гарнизон с несколькими пушками и одно судно для защиты города.

Не зная, как отнесётся Павел I к объявлению покровительства Парге, Ушаков послал в Петербург рапорт с объяснением причин, принудивших его принять такой шаг, и ходатайство за паргиотов.

Павел I одобрил действия Ушакова относительно Парги, участь которой он собирался определить одновременно с решением вопроса об венецианских островах. В самом конце декабря 1798 г. Томара сообщал Ушакову, что Порта, получив много жалоб на Али-пашу, посылает к нему «два повеления». В одном Али-паше предписывалось проявлять к Ушакову «более умеренности и наидружественнейшее сношение». В другом же повелевалось ему «учредить в Парге правление наподобие установленным» Ушаковым «в островах Венецких»[299]299
  ЦГАДА, Госархив, разр. XX, д. 379, л. 191.


[Закрыть]. В Константинополе считали, что в «Превезе, Вонице и Бунтринто, таковые правления уже учреждены Али-пашой»[300]300
  Там же.


[Закрыть]. Турецкое правительство делало вид, что Али-паша, хотя и допускает излишнюю жестокость, но делает то же дело, что и соединённые эскадры.

Томара рекомендовал Ушакову: «С Али-пашою яко с человеком весьма сильным должно будет стараться… вести дружественные сообщения не только для того, чтоб заставить поступить по желанию Порты с обывателями, но и для собственной Вашей пользы в виде получения из Албании разного скота и других припасов…»[301]301
  ЦГАДА, Госархив, разр. XX, д. 370, л. 191 об.


[Закрыть].

Ушаков понимал и без наставлений посла, что с янинским властелином нужно быть очень осторожным, но в го же время решительным образом пресекать его вероломство. Он поддерживал с Али-пашой деловые связи в сдержанной и деликатной форме. Но, узнав о зверствах его в Превезе и наглом захвате русского консула, Ушаков решительно выступил на защиту чести своего государства и одновременно попытался спасти паргиотов.

Он послал к Али-паше лейтенанта Е. П. Метаксу с письмом от 29 октября 1798 г., в котором категорически потребовал немедленного освобождения консула.

«Узнал я… к крайнему моему негодованию, что при штурмовании войсками города Превезы, Вы заполонили пребывавшего там российского консула майора Ламброса, которого содержите в галере Вашей скованного в железах. Я требую от Вас настоятельно, чтобы Вы чиновника сего освободили немедленно и передали его посылаемому от меня… лейтенанту Метаксе». В противном же случае Ушаков предупреждал, что известит султана и своего государя о его «неприязненных поступках»[302]302
  «Записки Метаксы», стр. 132.


[Закрыть]. Затем Ушаков сообщил, что совместно с турецким адмиралом Кадыр– беем принял меры к защите населения Парги, которое Али-паша покушается «поработить».

«Я обязанным себя нахожу защитить их, потому что они, подняв на стенах своих флаги соединённых эскадр, объявили себя тем под защитою Союзных Империй», – писал Ушаков[303]303
  Там же.


[Закрыть].

Али-паша принял представителя русского адмирала сдержанно вежливо и с любопытством. Он спросил лейтенанта, не «тот ли это Ушаков, который разбил в Чёрном море славного мореходца Сеид-Али?» Метакса подтвердил, что именно тот самый.

«Ваш государь знал, кого сюда послать», – с открытой досадой заметил Али-паша. Затем он прочитал письмо, написанное на греческом языке.

Прервав аудиенцию, под видом отдыха, он несколько часов размышлял, что следует предпринять и как держать себя с Ушаковым. Затем, призвав к себе Метаксу, Али– паша заявил, что посылает к Ушакову для переговоров своего представителя Махмет-еффенди[304]304
  Эффенди – титул, который давался в Турции всем образованным людям.


[Закрыть].

Затевая переговоры, Али-паша хотел выиграть время и вынудить султана дать фирман на присоединение городов к его владениям. С другой стороны, Махмет-еффенди получил указание убедить Кадыр-бея не вмешиваться в дела «матерого берега», угрожая ему гневом капудан– паши Гуссейна, которого, по словам Метаксы, «турки, особенно морские начальники, страшились более самого султана»[305]305
  «Записки Метаксы», стр. 147.


[Закрыть].

Посланец янинского сатрапа рассыпался в лживых уверениях дружественного расположения Али-паши к жителям г. Парги и приверженности к русским. Однако Ушакова провести было не так-то легко. Кроме того, Кадыр-бей не поддался советам Махмет-еффенди и передал Ушакову о кознях Али-паши.

Сначала хотели заковать янинского посланца и отправить в Константинополь как доказательство вероломства янинского паши. Но это означало бы полный разрыв с Али-пашой. Делать это было невыгодно по многим тактическим соображениям. Поэтому Ушаков отослал Махмета-еффенди обратно в Янину и вежливо отказал Али-паше в его претензиях на Паргу.

Твёрдый и решительный тон Ушакова заставили Али-пашу освободить консула Ламброса.

Всего за шесть недель (с 25 сентября по 2 ноября) эскадра Ушакова освободила четыре острова – Цериго, Занте, Кефалонию и Св. Мавра. На них было взято в плен до 1 500 французов, которых отправили в Морею, а оттуда в Константинополь. Из великодушия к побеждённому неприятелю Ушаков отпустил во Францию под честное слово не воевать в эту войну против России 70 офицеров с семьями[306]306
  «Материалы», ч, XVI, стр. 455.


[Закрыть]. На островах было захвачено 202 орудия разного калибра. Русские потеряли в боях всего-навсего два человека убитыми и шесть ранеными.

3. Осада и взятие о. Корфу

Однако предстояло овладеть самым крупным островом Корфу, который имел первоклассные крепости и большой французский гарнизон.

В течение пяти веков остров Корфу принадлежал Венецианской купеческой республике. Французы захватили его вместе с другими островами в 1797 г. В окружности о. Корфу имеет свыше 200 километров. В конце XVIII в. на нём проживало до 58 тысяч человек, преимущественно греков. Главный город острова также называется Корфу. По данным же В. В. Вяземского, в начале XIX в. город имел 1 200 больших каменных домов, «тесно построенных», и в нём проживало 20 тысяч человек[307]307
  ЦГАДА, Госархив. разр. XX, д. 370, л. 253; «Журнал В. В. Вяземского», стр. 38.


[Закрыть]. На острове имелось до ста больших и малых деревень.

Вид на остров Корфу.

Город Корфу защищался двумя крепостями – старой и новой, стоявшими на противоположных концах города. По существу же, крепостей было пять, которые соединялись между собой системой разных укреплений. Старая крепость, или цитадель, была построена венецианцами на утёсистом мысе Дезидеро, который далеко вдавался в Корфинский пролив, отделяющий остров от материка. Крепость отрезалась от города широким и глубоким рвом, так что мыс казался островом, соединённым с городом подъёмным мостом. Стояла крепость на тридцатисажённой высоте восточной оконечности мыса и командовала над окружающей местностью. С её батарей можно было стрелять по всем направлениям. Возле крепости находилась широкая ровная площадь, служившая местом обучения и сбора войск. Горные береговые уступы скалистого мыса Дезидеро были обнесены несколькими рядами каменных стен и земляных валов, идущих от самой воды.

Новую крепость построили французские инженеры. Она состояла из трёх мощных укреплений, названных св. Авраам, св. Сальвадор и св. Рок. Новая крепость занимала обширную площадь и обнесена была несколькими рядами укреплений. Укрепления св. Рока, например, обложены были каменными глыбами и имели подземные подкопы с заложенными минами. Крепость с городом сообщалась только через тоннель. Словом, по словам Метаксы, «французские инженеры истощили тут всё своё искусство»[308]308
  «Записки Метаксы», стр. 150.


[Закрыть].

Сам город Корфу, прикрываемый с двух сторон крепостями, со стороны моря защищался толстыми стенами, тянувшимися по береговой крутизне от старой до новой крепости. С островной стороны он был защищён широкими и глубокими рвами и крепкими стенами с разного рода крепостными сооружениями. На востоке в 400 саженях от старой крепости находился каменистый остров Видо, горные вершины которого возвышались над всей местностью Корфу. Здесь французы построили пять сильных батарей с гарнизоном в 500 солдат. Северо-западнее Видо находился укреплённый островок Карантинный (Лазаретто). Укрепления островов Видо и Карантинного надёжно прикрывали восточные подступы к городу Корфу.

Ушаков, оценив местоположение о. Видо, сказал: «Вот ключ Корфы».

Французский гарнизон перед началом осады о. Корфу доходил до 3 тысяч человек. Продовольствием он был обеспечен на полгода. Оружием и боеприпасами снабжён очень хорошо. 636 пушек, мортир и гаубиц, преимущественно больших калибров, защищали и без того малодоступные укрепления.

С моря о. Корфу защищался небольшой, но довольно сильной эскадрой, состоявшей из двух кораблей (74-пушечный «Женерос» и 54-пушечный «Леандр»), 32-пушечного фрегата («Лебрюн»), нескольких шебек, бомбард и других мелких судов[309]309
  «Материалы», ч. XVI, стр. 156; «Записки Метаксы», стр. 160.


[Закрыть]. Суда стояли северо-восточнее старой крепости в гавани и на рейде под зашитой крепостных пушек и батарей о. Видо.

Таким образом, город Корфу представлял единый укреплённый район.

«Корфинские укрепления, – пишет Метакса, – почитаются одними из неприступнейших в Европе и… могут стать наряду с Гибралтаром и Мальтою»[310]310
  «Записки Метаксы», стр. 151.


[Закрыть].

Этими-то укреплениями и должен был овладеть Ушаков силами одного только флота.

Блокада Корфу началась ещё 24 октября, когда отряд капитана 1-го ранга Селивачёва закрыл с севера и юга Корфинский пролив и прервал сношения французского гарнизона с материком. Русские крейсерские суда захватили несколько судов противника с разными товарами и одну вооружённую 18 пушками шебеку с экипажем в сто человек. Шебека вошла в эскадру под названием «Макарий».

Вооружённый большой и сильной артиллерией, корабль «Женерос» при удобном для него ветре выходил с рейда и с дальних дистанций вступал в перестрелку с русскими кораблями. Но всякий раз уходил от меткого огня русских канониров с повреждениями.

9 ноября к острову Корфу прибыл Ушаков с четырьмя кораблями и двумя фрегатами и в бухте Мисанги бросил якорь. Теперь у Корфу собралось восемь кораблей, семь фрегатов и несколько мелких судов. Остальные суда находились в рассылке. С прибытием Ушакова блокада Корфу усилилась.

Ушаков расположил суда соединённых эскадр полукругом. Левый фланг дуги подходил к новой крепости, правый, огибая мыс Дезидеро, упирался в берег у монастыря св. Пантелеймона. Остров Видо охватывался с внешней стороны и находился в центре. С острова Карантинного французы были изгнаны, потеряв там 7 пушек и неоконченную постройкой батарею. В Корфинском проливе, в северной и южной его части, постоянно плавали крейсеры. Французский гарнизон был зажат в тесной блокаде.

12 ноября корабль «Женерос», воспользовавшись благоприятным ветром, приблизился на пушечный выстрел к кораблю «Св. Троица», который стоял южнее старой крепости, и вступил с ним в перестрелку. Но заметив на ветре второй русский корабль, он поставил все паруса и ушел обратно под крепость[311]311
  «Материалы», ч. XVI, стр. 456.


[Закрыть]. Не отходя далеко от крепости, «Женерос» снова подошёл к русскому флагману «Св. Павел» и вступил с ним «в небольшое сражение». Корабль «Св. Павел» ответил огнём своих мощных пушек. Однако дистанция была настолько значительной, что «большие пушки не могли инако доставать, как навесными выстрелами». В этом поединке русские канониры адмиральского корабля показали французам ушаковский стиль стрельбы: «С корабля св. Павла заметно артиллерия действовала исправнее и весьма превосходным числом, – записано в журнале Адмиралтейств-коллегии, – французский корабль, почувствовав сие превосходство, тотчас оборотился через овер-штаг и ушёл под крепость; на нём сделаны повреждения: разбита кормовая галерея, сбит гик, с которым и флаг опустился на низ, также… сделано несколько пробоин в борте и убито восемь человек»[312]312
  Там же, стр. 456–457.


[Закрыть].

На корабле «Св. Павел» человеческих жертв не было, но перебитыми оказались несколько снастей[313]313
  Там же.


[Закрыть]. Испытав силу и меткость русской артиллерии, французский корабль не хотел рисковать и больше не выходил из-под крепости.

Под Корфу начались самые тяжёлые испытания моральных и физических сил русских моряков. Ушаков всё теснее сжимал кольцо блокады с моря. Взять сильнейшие морские крепости одними кораблями казалось невероятным, да и подобных примеров история не знала. Французы, зная, что Ушаков не имеет десантных войск, спокойно шутили: «Русские хотят с кораблями своими въехать в бастионы!»[314]314
  «Записки Метаксы», стр. 162.


[Закрыть].

Отсутствие десантных войск очень беспокоило Ушакова. «От неимения со мною сухопутных войск для десанта такое неудобство чувствую, что описать его не в состоянии, – писал он Томаре 27 января 1799 г. – Пока войск со мною корабельных для взятия крепостей было достаточно, тогда успехи наши были скоропостижны, крепость же Корфу по известности своей и по прибавленному ещё многому устройству весьма важная, гарнизону в ней французов с другими присовокупленными до трёх тысяч человек, а со мною на всей эскадре российской считая всех… со всеми расходами менее до двух тысяч, ежели бы всех их ссадить можно было на берег, ничто бы другое не мешало и ничего бы сюда прибавочного не ожидали, тогда и оными, хотя с трудом, но надеялся бы я принудить к сдаче на договор, но мы все рассеяны разделениями по местам… а притом ко всякому действию всегда готовимся…»[315]315
  ЦГАДА, Госархив, разр. XX, д. 379, л. 180.


[Закрыть].

Все суда Ушакову приходилось держать наготове. Французский корабль «Женерос» по всем признакам собирался прорвать блокаду и уйти, что в конце концов и сделал. Тёмной январской ночью 1799 г., воспользовавшись попутным ветром и беспечностью турецкого контр-адмирала Фетих-бея, охранявшего пролив, французский корабль, поставив все паруса, выкрашенные в чёрный цвет для маскировки, прорвал оцепление и вырвался на морской простор.

Ушаков послал к Фетих-бею офицера с требованием немедленно идти в погоню за ушедшим противником. Но турецкий контр-адмирал даже и вида не сделал, чтобы выполнить приказ главнокомандующего. Он начал сетовать на свою команду, которую даже не брался уговорить выполнить приказание адмирала, так как турецким матросам мол наскучило быть так долго на море и они «сильно ожесточены противу начальников». В заключение Фетих-бей прямо высказал своё мнение: «Француз бежит, чем гнаться за ним, дуйте ему лучше в паруса…»[316]316
  «Записки Метаксы», стр. 188.


[Закрыть]. Вообще от турецких союзников Ушаков серьёзной поддержки не получал. Однажды Селивачёв писал Ушакову: «Корабль турецкого паши нам никакой помощи не обещает, но по большей части прячется за нас или держится в отдалённости, дабы в случае нужды быть безопасну… их суда нам ненадёжная помощь»[317]317
  Р. Скаловский, указанное сочинение, стр. 263.


[Закрыть].

Беглеца преследовали два русских корабля, но «бесподобно лёгкий ход» 74-пушечного корабля «Женерос» спас его от плена.

С другой стороны, существовала реальная угроза переброски в Корфу французского десанта из Анконы или Бриндизи. Если бы французам удалось усилить корфинский гарнизон пятью или шестью тысячами человек десанта, то крепость взять было бы очень трудно. Ушаков учитывал эти обстоятельства и держал флот наготове. По этим причинам он не мог выделить много людей для действия на берегу[318]318
  ЦГАДА, Госархив, разр. XX, д. 379, л. 181.


[Закрыть]. А без достаточного количества десантных войск трудно было рассчитывать на скорое падение Корфу.

Огромным препятствием в организации осады и штурма корфинских укреплений было отсутствие осадной артиллерии. «Осадной сухопутной артиллерии: пушек, гаубиц и снарядов ничего мы не имеем… а особливо пуль ружейных для войска, которое без них есть ничто, что есть ружьё, ежели нет в нём пуль»[319]319
  Там же, л. 176 об., 177 об.


[Закрыть].

Посланное из Константинополя судно с осадной артиллерией и боеприпасами, по сведениям Ушакова, где-то в Архипелаге «нечаянно сгорело»[320]320
  Там же, л.176 об.


[Закрыть].

Но больше всего Ушакова беспокоили вопросы снабжения эскадры продовольствием. По договору Порта обязалась снабжать соединённые эскадры провизией. О заготовке продуктов для соединённых эскадр даны были строжайшие султанские фирманы к морейскому, эпирскому и албанскому пашам. Но так как, по словам русского посла Томары, «все паши более или менее неверностью заражены», то султанские фирманы никакого действия на них не имели. Как выяснилось, ещё в ноябре 1798 г. никто никакого провианта для русско-турецкой эскадры и не заготовлял.

«Морской провиант на эскадре расходом весь кончился минувшего ноября в последних числах, – доносил Ушаков Павлу I 18 декабря 1798 г., – служители довольствуются сие время одной экономиею от выдач служителям сохраненною, и оной остаётся не более как на одну неделю, или по самой нужде на десять дней… Настоит великая и крайняя опасность, ежели провиант в одну неделю или десять дней не поспеет доставлением сюда, тогда от совершенного уже неимения на эскадре провианта находиться будем в крайнем бедственном состоянии и чем пропитать служителей способов не нахожу»[321]321
  ЦГАДА, Госархив, разр. XX, д. 379, л. 285 об… 286 об., 287.


[Закрыть].

По сообщениям Томары, в декабре 1798 г. из Константинополя было послано Ушакову продовольствие «на целый год», но оно не дошло до флота. По объяснению русского посла, «недоставление оного (т. е. провианта. – А. А.) произошло от своевольства шкиперов как турецких, так и российских, останавливающихся по своим делам или прихотям в островах Архипелага. Некоторые из них до сего дня (март 1799 г. – А. А.) ещё там проживают»[322]322
  Там же, л. 241, 241 об.


[Закрыть].

Конечно, дело было не в одних только шкиперах или непогоде, затруднявшей плавание транспортных судов. Здесь действовали враждебные силы России в лице отдельных чиновников дивана и балканских пашей.

«Недостаток в провианте больше всего беспокоил адмирала Ушакова, – пишет Метакса. – Заготовление оного в Наварине не имело желаемого успеха. Морейский наместник, отозвавшись недостатком денег для покупки сей… считал себя ограждённым от всякой ответственности»[323]323
  «Записки Метаксы», стр. 153.


[Закрыть].

Только благодаря энергии Ушакова, его находчивости и инициативе люди на флоте не голодали. Посылая одного за другим своих офицеров к моренскому паше в Триполицу и Патрас для ускорения заготовок и отправки продовольствия, Ушаков искал способов добыть продукты на месте. «За всем тем начинаем… покупать пшеницу, посылать на мельницы, а потом будем изыскивать способы к печению хлебов, – писал Ушаков в рапорте Павлу I от 18 декабря 1798 г., – также и другой провизии ежели можем что доставить в покупку, будем об оном иметь старание; но денег наличных… у нас недостаточно»[324]324
  ЦГАДА, Госархив, разр. XX. д. 379. л. 287.


[Закрыть].

Плохо обстояло дело и с обмундированием. Матросы и офицеры сильно обносились.

«Служители эскадры мне вверенной крайнюю нужду терпят, не имея платья и обуви, не получая оных на нынешний год… средств никаких я не нахожу, ибо в здешнем краю ни мундирных материалов, ни обуви, даже и весьма за дорогую цену достать невозможно, да и на выдачу жалованья почти на целой год денег я ещё в наличии не имею», – сообщал Ушаков Павлу[325]325
  ЦГАДА, Госархив, разр. XX, д. 379. л. 283.


[Закрыть].

В этот год зима выдалась на редкость дождливая и холодная. Люди находились всё время под дождями, мёрзли, простуживались и болели. Чтобы предохранить матросов и морских солдат хотя бы частично от простуды, Ушаков снабдил их албанскими капотами[326]326
  Местная одежда из толстого сукна в виде бурки, набрасывалась на плечи и защищала от дождя, жары и холода. Служила также одеялом и постелью.


[Закрыть]. «Можно утвердительно сказать, – заявляет Метакса, – что благоразумная сия мера спасла, конечно, жизнь большей половины экипажей. В краях сих, где в зимнее время идёт почти беспрестанный дождь с пронзительным ветром и где ночи во всё время года холодны и сыры, албанские толстые капоты необходимы для сохранения здоровья и даже жизни»[327]327
  «Записки Метаксы», стр. 154.


[Закрыть].

Несмотря на все эти трудности, Ушаков организовал активную осаду Корфу. «Кто предпринять и вообразить может, – писал он Томаре 27 января 1799 г., – чтобы эскадры без сухопутных войск, без осадной артиллерии, без снарядов, словом сказать, безо всего, даже и без малых способных вооружённых судов одними кораблями и корабельными одними служителями могли бы взять таковую сильно укреплённую крепость, успех наш по сие время, мне кажется, достаточен, крепость весьма в тесной осаде и в ней осаждённые чувствуют во многом великий недостаток и чрезвычайную дороговизну»[328]328
  ЦГАДА, Госархив, разр. XX, д. 379, л. 177 об.


[Закрыть].

В декабре 1798 г. эскадра Ушакова значительно усилилась. 9 декабря с двумя фрегатами пришел от берегов Египта капитан 2-го ранга Сорокин. В течение трёх месяцев он участвовал в блокаде Александрии, но, не получая ни от турок, ни от англичан никакого продовольствия, вернулся к своей эскадре.

Во время пребывания у дельты Нила Сорокин захватил несколько французских судов, пытавшихся вырваться из блокады. На них было взято в плен восемнадцать французских офицеров, имевших при себе около тридцати тысяч червонцев. Ни Сорокин, очень нуждавшийся в деньгах для покупки продовольствия для команд, ни тем более Ушаков не конфисковали денег, принадлежавших, по заявлению французских офицеров, лично им, а не Директории. Всех офицеров Ушаков отпустил на родину под честное слово не воевать с Россией. «Собственность безоружных неприятелей была свято уважена… в сию добычами преисполненную войну», – подчеркивает Метакса[329]329
  «Записки Метаксы», стр. 179.


[Закрыть].

Бескорыстие русских войск крайне изумляло французов, а турецкие союзники просто не могли постигнуть подобного отношения к неприятелю.

30 декабря 1798 г. (10 января 1799 г.) прибыл в Корфу контр-адмирал Пустошкин с двумя новыми 74-пушечными кораблями.

Отряд судов под командованием Селивачёва охранял Корфинский пролив с юга, а контр-адмирал Пустошкин с другим отрядом крейсировал в Адриатическом море («Венецианском заливе»), не позволяя французам доставлять подмогу корфинскому гарнизону.

К 1 января 1799 г. под Корфу собралось двенадцать кораблей, одиннадцать фрегатов и несколько мелких судов.

Базой флота Ушаков сделал старый венецианский порт Гуино (или Гувино), находившийся в пяти верстах от новой крепости. Французы боялись оставаться далеко от крепостей и, уходя, разрушили порт и город Гуино до основания. Здесь Ушаков сделал первую высадку и устроил госпиталь. В порту производился мелкий ремонт судов. Жители о. Корфу тепло приветствовали русских и выражали готовность помогать им во всём против французов. Из населения начали организовываться добровольческие отряды для борьбы с вылазками французов в деревни за провиантом.