Текст книги "Равновесие (СИ)"

Автор книги: Джиллиан

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 22 страниц)

5

Дождь прошёл, засияло солнце, и свора ушла, после того как дорожка к мусорным ящикам стала слишком оживлённой. Место у контейнеров стало самым холодным, потому что оказалось в тени дома... Оглядевшись, бродяга вздохнул. Самое активное время утра прошло. Его успели накормить тем, что хотели и в самом деле предложить собакам. Теперь пошли домохозяйки, а среди них не самые приветливые, которые не только ворчали так, чтобы он слышал, но и вопили, порой вставая – руки в боки, благо подходили к контейнерам не в одиночку, а чаще – с дворничихой, умеющей орать так, что только в ушах звенит.

Поэтому он встал с приступка и ушёл за дом. Стороной без подъездов дом смотрел сияющими от солнца окнами на покатый овраг, через который провис транспортный мост.

"Посмотри-ка... – будто сам вглядываясь вдаль, сказал "бессмертный". – Там, на мосту, будто твой выход ищут. Разве в твоём мире есть такие существа, которые умеют сами ходить пространствами?"

– Ты уверен, что именно это там проделывают? – бесстрастно спросил он, поневоле глядя туда, куда направили его глаза, и наблюдая за тремя фигурками, совсем микроскопическими отсюда, от дома.

"Уверен", – задумчиво откликнулся "бессмертный".

Бродяга присел на полуразрушенную лестницу запасного выхода из дома.

Он – не видел. Поэтому факт, подсказанный "бессмертным", сначала был воспринят спокойно. И стал всего лишь толчком для ленивого поддразнивания сидящего в голове. Привычно вслух он спросил:

– Знал бы ты раньше о существовании таких... существ в моём мире, ты бы попробовал к ним подобраться? Ну, чтобы захватить тело?

"Нет".

– Что так категорично?

"Судя по их личному полю, они бы меня легко выбросили".

– То есть они сильные.

"Да".

– Но, захвати ты их в собственное владение, ты оказался бы сильней своих... богов?

"Не знаю. Мне это теперь неинтересно".

– Всё ещё думаешь, что с тобой будет, когда я освобожусь от твоего присутствия?

"Думать не приходится. Я знаю, что будет. Стану частью артефакта. Деталью".

– Но не личностью.

"У вас, людей, есть сильное выражение. Не сыпь мне соль на рану".

– Из моих мозгов вытащил?

"Бессмертный" промолчал.

А бродяга откинулся на ступени за спиной, подставляя лицо солнцу.

Каждодневное ожидание боли и смерти немного затупило сознание, хоть и оставляло обострённым ощущения, связанные с процессом умирания... Но сейчас реплика "бессмертного" о людях на мосту раздражала, словно надоедливая муха, пытающаяся сесть на кожу. Вроде пока и не кусает, но почему-то впечатление... Может, потому, что теперь он знал, что именно ждёт его в конце той убийственной спирали, предназначенной для него?.. Иногда, думая о себе и своей ситуации, он представлял, что идёт по пятам Смерти, а она небрежно подкидывает ему порченый товар, типа: захочешь – спасай, нет – так фиг с ними. И с тобой. Глупо. Но что может быть глупей и страшней его положения?

И всё-таки раздражало.

Он скривился и повернул голову, чтобы не смотреть на мост.

Целый год, с момента, как его отпустили по дороге Лазаря, поднимающего умирающих, вместо того чтобы воскреснуть самому, он слепо выполнял предназначенное... И думал только об одном: быстрей бы всё закончилось. Но сейчас...

Что-то кольнуло в сердце... Потом он понял, на что смотрит. Часовня внизу, далеко в стороне от моста. При дороге, соединяющей несколько улиц... Он побирался, нищенствовал, никогда не думая, что выпрашивать – это унижает. Он ухмыльнулся. А что скажут святые отцы, расскажи он им о себе? Воспримут психом? Побирушкой, который пытается разжалобить? Пьянчугой, который видит чертей уже и трезвым?

"Ты куда?" – с недоумением спросил "бессмертный".

– К часовне.

"Зачем? Нам надо дождаться..."

– Знаешь, надоело. Ты прекрасно понимаешь: случись что – мне всё равно придётся пережидать всю эту бодягу со смертью, а потом выходить на уровень, где человек ещё будет жив. Так чего ждать? Сейчас сбегаю к часовне. Посмотрю, что там интересного. Если за это время кто-то даст дуба, вернусь в прошлое, когда он ещё жив.

"Я давно ждал, когда ты сообразишь про ожидание".

– А чего не подсказал?

"Когда не ждёшь – это обязательная смерть. Не забудь, что я переживаю её вместе с тобой. Мне тоже больно. И всё-таки – зачем тебе туда?"

– А вдруг... – снова ухмыльнулся он. – А вдруг я там получу откровение? Пара монет у меня есть. Свечки куплю, поставлю за душу свою грешную, а там... Может, и сам пойму, зачем я туда попёрся.

По зелёному склону он быстро добрался до пешеходной дорожки параллельно проезжей части и встал у перехода, дожидаясь, когда рядом появится серьёзная мамаша с коляской. Ну, чтоб для одного не останавливать всю эту машинную волну. Женщина, когда подошла к переходу, с сомнением покосилась на него, а потом глаза стали отстранёнными. И он чутьём привычного зверя почуял: молодая женщина вспоминает, что у неё в кошельке из мелочи.

"Спасибо, дорогуша, – за мысль о том..."

Машины остановились – и он быстро пошёл вперёд, не оглядываясь.

Чем-то эта встреча задела его. В отличие от себя того, что очнулся в заброшенном доме, он сейчас выглядел, конечно, диковатей, мягко говоря: на босу ногу разбитые сандалии, выуженные из мусорного ящика недавно, ещё недели две потерпят, да и штаны не свалятся, благодаря продетой в поясные петли верёвке; кожаная куртка на голое тело тоже неплохо выглядит ещё – правда, и он сознавал это, для лета видок, наверное, необычный. Впрочем, и лето необычное – холодноватое, с постоянными дождями. Кожаная куртка, пусть и перетрескавшаяся, выручала и в дождь, и в холод... Но встреча с женщиной задела. До какого-то странного впечатления, когда не хочется, чтобы люди смотрели с... жалостью?

На другой стороне дороги он свернул к дорожке в часовню, невольно потрогав свою голову и подбородок. Колючий. Опять борода лезет. Не далее как дня три назад снял заточкой на ощупь всю растительность с головы и с лица, а уже... А эта, с коляской, не испугалась. Пожалела. Хоть, наверное, и похож на недавнего зека.

Пришлось спуститься ещё немного – по отдельной тропке, ведущей к широкому крыльцу часовни, на ступенях которой сидели "свои" бомжи, выпрашивающие милостыню в довольно богатом спальном районе. Искоса замечая испитые, опухшие лица, выставленные напоказ лохмотья или убожество грязных тел, он невольно расправлял плечи, чувствуя враждебность в провожающих его в храм взглядах. Эти не хотели бы появления нового рта в обжитой кормушке. Под прицелом больных, угрюмых глаз и в волне недовольного ропота он взошёл на крыльцо, остро ощущая до сих не прочувствованную тяжесть заточки в кармане штанов.

С нищими в городе он уже встречался. Чаще всего они работали бригадами. Его, как выглядевшего здоровым, но отчего-то побирающимся, в определённых местах не любили. Гоняли, если могли. Если не встречались взглядом в упор. Встречались – уходили сразу сами. Иной раз он думал, что двойной взгляд, его и "бессмертного", возможно, или тяжёл, или откровенно страшен... Пара драк была. Заточкой не пользовался. Чаще отбивался кулаками-ногами – старые навыки, из прошлой жизни, всё ещё шли в ход.

Что интересно для него... Никогда никто из нищих не становился тем, кого ему пришлось бы спасать... Но это так, к слову.

Он взялся за толстую резную ручку и с усилием отворил дверь. На него, стоящего на влажном прохладном, несмотря на солнце, воздухе, изнутри пахнуло сухим свечным дымом, щекочущим нос ароматом кадила и запахом просушенного дерева и ткани. Он вошёл, придержав за собой дверь, чтобы не хлопнуть.

Служба закончилась. Священник стоял у стены, внимательно слушая старую женщину, явно из активных пенсионерок, которая вполголоса, но с видимым возмущением что-то рассказывала ему. Неслышно по помещению юркала старушка, которая то и дело застывала перед высокими подсвечниками, или снимая нагар с горящих свечей, убирая ли огарки догоревших...

Справа на входе был небольшой киоск. Бродяга нагнулся с деньгами к окошечку и получил две свечи. Когда он подошёл к большому подсвечнику, легко уловил на себе оценивающий взгляд священника, хоть и брошенный мимоходом. Но женщина его держала своим причитанием. Не подошёл. Бродяга развернулся к подсвечнику и зажёг свечи, с трудом найдя затем место, куда вставить их. И замер совершенно с пустой головой. О чём молиться крещёному? Чего просить? И стоит ли просить, если знаешь свою судьбу? Пока шёл к часовне, столько мыслей клубилось несвязных. А сейчас – пусто. Только смотреть хочется на огонь, подрагивающий и потрескивающий из-за небольших сквозняков. Жёлтый, прозрачный, изредка вспыхивающий искрами.

"Это ваше место поклонения силам?"

– Угу...

"Мне помолчать?"

Он промолчал сам, и "бессмертный" заткнулся.

Бродяга поднял глаза и наткнулся на взгляд – для кого-то сострадающий, для него – насмешливый. Некоторое время смотрел на лик, постепенно понимая, что в нём не простая насмешка, а усталая. И предложил, сам усмехаясь своей просьбе: "Вразуми!"

И остался стоять, следя за постепенно тающими свечами. Шустрая бабулька, бегавшая вокруг да около, то и дело возмущённо поглядывала на него, но он не уходил, прекрасно зная, что уйдёт – она немедленно снимет все свечи, а ему вдруг так захотелось, чтобы его две сгорели полностью...

"Мы... не слышим тебя..." – прошелестело опадающим пеплом.

Снова обернулся священник – на этот раз какой-то встревоженный, но смотрел уже не на странного бродягу, поставившего свечи. Точней не смотрел – осматривался.

Отведя глаза от сияющего в подсвечнике огня, бродяга тоже не сразу понял, что происходит. Но в часовне свет, щедро вливающийся из высоких и широких окон, неожиданно темнел, а в помещение, прогретое как живым огнём, так и солнцем, откуда-то понизу вползали волны холода... И рост тьмы начинался тоже с пола. С небольших, сначала обычных сумерек, которых здесь было множество.

"Что происходит?" – тревожно спросил "бессмертный".

– Кажется, мы с тобой что-то нарушили, – прошептал бродяга, глядя, как с пола поднимаются струйки чёрного дыма. Они обволакивали его ноги, но на уровне колена внезапно дёргались, словно не могли пройти выше определённой границы.

Старая женщина то ли испугалась, то ли закончила рассказывать о своих горестях – и вышла. Священник, высокий толстощёкий мужчина, встал возле входной двери и медленно оглядывал часовню. Выглянула из киоска женщина в чёрном платке, обеспокоенно спросила:

– Отец Михаил, что?

– Сейчас, Маруся... – сосредоточенно сказал тот.

Поглядывая на бродягу, он быстро прошёл на середину помещения и, пожав плечами, быстро замахал кадилом, бормоча что-то, наверное, из молитв.

Бродяга решился. Он повернулся к двери и торопливо зашагал на выход. Но не выдержал: то ли любопытство заело, то ли серьёзно захотелось узнать, но он остановился, чтобы дотронуться до широкого рукава рясы.

– Что... мне делать?

Священник взглянул на него. Смешное толстощёкое лицо довольно молодого ещё человека чуть за тридцать дрогнуло. Смеётся? Устал отвечать на один и тот же вопрос? Да и ответит ли?

– Не сдаваться, – ответил он. – Бог помогает деятельным.

И пошёл дальше, помахивая кадилом с дёргающимися, взвивающимися по сторонам воронками ароматного дыма.

Бродяга закрыл за собой дверь.

Расхожий ответ. Скажем так, удобный ответ на все случаи жизни.

Но странно подходящий к его ситуации.

Он вышел из маленького дворика, окружённого невысокой оградой, под тем же обстрелом враждебных глаз, свернул к дорожке на дороге кверху, к тому самому дому...

Чужая смерть настигла его в момент, когда крыльцо часовни скрылось за кустами шиповника, растущими вокруг ограды. Он рухнул на колени, ещё машинально стараясь удержаться, но упал ничком. Съёжился, нет – скорчился, пряча руки-ноги внутри себя, словно пытался согреться... Согреться... Такого с ним ещё не было. Он словно разделился на три части, считая "бессмертного", причём две части были "свои", но одна какая-то бессмысленная, а вторая умирала вместе с первой и не понимала: что это за необычная смерть? Он умирал, постепенно остывая, словно замерзал в снегу. И не сопротивлялся этому. Но такого быть не может! Лето... Глупые мысли в страшный момент. "Деятельным..." Слово эхом скользнуло в сознание, которое ещё было его, но оно словно сближалось с тем, умирающим наяву, по-настоящему.

"Дом... Надо возвращаться к дому", – беспокойно подсказал "бессмертный".

Бродяга с усилием поднял сопротивляющуюся руку...

И свалился с приступка при мусорном контейнере. Утро.

– Но мы здесь были – и ничего...

"Ищи".

Псины оглядывались и начинали закипать злобой: бродяга всё-таки решился поживиться тем же, что и они. Скалились, предупреждая... А он, перебрав мусор по верхам, не веря самому себе, вдруг озлился и схватился за край контейнера, Напрягшись, просто-напросто опрокинул его, вываливая всё сразу. Собаки подскочили к дармовой жратве, которую теперь и добывать не надо. Он буквально залез в этот мусор сам и руками вытаскивал всю вонючую хрень, уже понимая, что именно сейчас появится на свет, но отказываясь верить, что в современном городе такое может случиться.

Полотенце, свёрнутое в скатку, просто само выпало к его ногам, проскочив мимо рук. Он подхватил его осторожно и с теми же предосторожностями размотал и тут же прижал к себе холодеющее, поразительно маленькое тельце. Почувствовал, что его сердце раздирает боль возмущения – не умирающего выброшенного младенца, его самого.

"Деятельным..."

Он бросил взгляд на мусор, вокруг которого грызлись собаки, понимая, что надо бы пошустрей сматываться с этого места, пока не прискакала та вопящая дворничиха. И так вон на него уставились двое-трое, вставшие неподалёку. Он не разбирал фигур – не до них... Нагнулся, схватил какую-то смятую длинную толстую одёжку и, прижимая к себе тельце младенца, укрытое (закрытое?) этой одёжкой, быстро пошёл со двора.

"Ах, деятельным..." – мысленно сквозь зубы повторял он, стремительно шагая по пешеходной дорожке к мосту. Зарядил мелкий дождь, укрывший его и его добычу, которая даже не пискнула – давно, наверное, лежала... По времени, рассуждал он, те трое на мосту были примерно где-то до дождя. Значит, их следы должны остаться. Что ж, хоть сегодня не надо будет беспокоиться, как быть со спасённым. На ходу, пользуясь серыми струями дождя, которые не позволяли со стороны разглядеть, что именно он делает, бродяга совсем размотал полотенце и голым прижал ребёнка к себе, к своей горячей от движения коже.

До места, где стояли те трое, он почти добежал.

Узнал сразу. Неделю назад отсюда решился спрыгнуть парнишка. Помешать не успел. Какие-то мудаки задержали в начале моста. Начали издеваться над его уголовным видом, не пуская его дальше, потому что видели, как он торопится. Игра такая. Игрушечка, блин... А там – человек прыгал с моста... И он "упал" вместе с ним. Испытывая боль убиваемого не один раз об стену, глотая хлынувшую из горла кровь и видя, как его собственные кости протыкают кожу... Испугались, что сочтут убийцами, отпустили. Поздно... Когда пришёл в себя – перешёл по слоям пространства в другое время, назад, догнал парня ещё на подходе к мосту, плакал, умолял, просил, рассказывал, как это будет больно, требовал – тряс за грудки, чтобы тот сказал, чего ради порешил с жизнью проститься... Ещё один дурак... Незачем жить ему, блин...

– А ты поищи! – яростно посоветовал ему.

– Что – искать? – испуганно спросил тот.

– А чего ради жить – поищи! Тогда и будет тебе ответ – зачем!

Уговорил... Смешно и удивительно, но парень поверил, что надо искать, изучать жизнь, пока не найдёшь эту треклятую цель...

... Добежав до середины моста, он закрутил головой, судорожно прижимая к себе лёгкое тельце. Так, где это было... Ага, вот оно, то место. Теперь надо определить, что этих троих объединяет. Единственное, в чём он был сведущ, – в пространстве, которое можно пройти и которое у каждого своё. Это объединяющее пространство и начал искать.

"Зачем тебе это?"

– А что? Предлагаешь ребёнка бросить где-нибудь, чтобы его нашли именно так? А если не найдут – и по второму разу начну из-за малыша умирать? Тебе понравилось – коченеть постепенно? Ну вот... А здесь. Ты сам сказал, что они возможно, ищут меня.

"Но тебе нельзя..."

– Уговора не было, как я должен идти по спиральной смерти! Один – или с кем-то! Бродягой – или отцом семейства!

"Но подразумевалось!"

– Вслух сказано не было! Значит, я волен интерпретировать... – Он прислушался к самому себе и фыркнул: ну и заговорил!.. И тут же испугался, склонил голову, прислушиваясь к маленькому тёплому комочку, притиснутому к груди... И как с ним обращаться?!

Но он может только одно – и это одно сделает!

Быстро. Нашёл пространство, связующее троих, и отодвинул слои.

Крыльцо довольно просторного дома. На площадке напротив – машины. Но они сейчас неинтересны. Интересней – вэб-камеры на крыльце, под крышей. Бродяга, закрыв лицо ладонью, поплотней укутал неподвижного, безмолвного, но пока живого младенца в драную рубаху, найденную в мусорке, и положил его рядом с дверью – так, чтобы его не зашибли при выходе и чтобы был виден на камере. Ткнул в кнопку звонка – и отодвинул слои реальности, уходя в настоящее.

Выпал в кусты шиповника. Некоторое время недоверчиво прислушивался к себе. Жив? Руки медленно расслабились. Жив. В смысле ребёнок жив. И чувствует себя комфортно... Выдохнув, он сумел сесть. Глянул на дорожку и понял, что ноги ещё онемелые от холода. Надо отсидеться, пока тело не придёт в норму. Только одно место – солнечное сплетение – горячее. Там, где он прижимал к себе новорождённого.

Он пододвинулся к решётке ограды и задумался.

"Пора идти", – напомнил "бессмертный".

– Зачем? – негромко спросил он. – Практика только что показала, что смерть можно пережить с любого места, а потом спасти человека.

"Но иногда мы успевали прийти на помощь вовремя, – возразил "бессмертный", – и тогда физический ужас проходил мимо".

– Хорошо. Встану и пойду, но только после того как ты ответишь на мой вопрос: что это было – в часовне?

"Боги вслепую искали тебя. – После недолгого молчания (наверное, подумал хорошенько) сказал "бессмертный". – Храмы здесь, насколько я понял, строятся на местах выхода чистой силы. Она омывала тебя внутри помещения, и боги потеряли твой след, хотя знали, что ты здесь. Поэтому они послали ищеек найти тебя и вывести отсюда".

– То есть сейчас они нас слышат?

"Гарантировать не могу. Что ты собираешься делать?"

– Ребёнок будет моим знаком SOS. И я собираюсь набросать этих знаков в тот дом побольше. Если будет возможность. Если там и правда умеющие люди, они сообразят дело и найдут меня.

"Но зачем?!"

– Я не уверен, что правильно понял твоих богов. Так что... – он криво ухмыльнулся. – На Бога надейся, а сам не плошай. Причём ты сам мне подсказал эту штуку – ну, насчёт того, что эти трое меня ищут.

"Тогда почему бы тебе самому не пойти к ним? Это было бы быстрей и легче!"

– Ага. Подойти к ним, начать рассказывать, что со мной, – и внезапно свалить, потому что начнётся умирание на стороне? Нет, пусть уж они сами...

"В общем-то, ты прав, – задумчиво сказал "бессмертный". – И тогда боги не будут слишком уж придираться, что ты сошёл с дороги, придуманной ими для тебя. Э... Кажется, мы собираемся драться".

Проминаемая под тяжёлыми ногами трава и равномерный шелест и топот нарастали, заглушая монотонный звук проезжающих по близкой отсюда дороге машин.

Трое остановились перед сидящим бродягой.

Бывшие грузчики с недалёкого отсюда рынка. Спившиеся... Такие бить будут – только держись...

– Здесь он, падла, – лениво сказал, повернувшись чуть в сторону, один из троих. – Разлёгся, понимаешь... Отдыхает, что ли, на нашем месте... Эй, паря! Помрёшь – отдохнёшь, а пока...

А пока бродяга начал смеяться. Он сидел, опираясь на руки, выставленные немного за спину, и уже хохотал: "помрёшь – отдохнёшь!" Какие весёлые слова он услышал!

Несколько шагов, оставшиеся этим дойти до него, бродяга использовал довольно энергично, вскочив на ноги и сжав в руках заточку – лезвием назад. И ощерился в лицо изумлённым алкашам, внезапно из несчастного, забитого бомжа превращаясь в опасного зверя, умеющего драться.

Последняя рациональная мысль, прежде чем боевая ярость заволокла и глаза, и сознание: "Деятельным помогает – говоришь?" И что-то там ещё о том, что едва он попробовал быть деятельным, как жизнь немедленно активно повернулась к нему лицом. Прекрасным лицом, которое уже заставляет жить и драться каждую секунду бытия.