Текст книги "В ловушке (СИ)"
Автор книги: dragon4488
сообщить о нарушении
Текущая страница: 7 (всего у книги 11 страниц)
Дин передернул плечами и ирландец, застонав, снова закрыл лицо руками.
– Я же говорил, что ты не сможешь простить…
Фотограф зажмурился и перевел дух. «Успокойся. Это, конечно, жутко омерзительно, но тогда Эйд не был тебе ничем обязан. На тот момент между вами ничего не было. Прими это и успокойся. Ты обещал простить его».
Дин легко пихнул его в плечо.
– Ох, Эйд… ты – идиот. А я – просто псих, – он усмехнулся, – Та еще парочка. Ладно, все в прошлом и, по большому счету, мне не за что тебя прощать.
Он включил торшер, настойчиво убрал руки Тернера от лица и внимательно посмотрел в ореховые глаза:
– А сейчас еще раз ответь: ты из-за этого мечешься и стонешь по ночам? Только из-за этого? Потому что твои син…
Эйдан прижал палец к его губам, открыл было рот, но тут же закрыл его обратно и кивнул. Фотограф покачал головой и вздохнул.
– Очень хочется верить, что дело только в этом. Почему-то у меня чувство, что ты все же что-то утаил.
– Только в этом… только.
Дин уткнулся ему в шею.
– Черт, Эйд… Ты бы знал, какие жуткие мысли лезли в мою голову! Я был уверен, что кто-то издевается над тобой, мучает тебя. Ты так стонал во сне, все время повторяя: «Нет, не надо. Мне больно». И, как бы ты не пытался заткнуть мне рот, я скажу тебе – твои синяки, Эйд, похожи на следы от рук.
– Дино, хватит о синяках. Пожалуйста. Я устал убеждать тебя в том, что ударился. И, сам подумай… – Тернер фыркнул, – кто может меня мучить, здорового лося? А по поводу того, что я говорил во сне… ну, это на самом деле было немного больно… насколько я помню.
– Ох, Эйд. Мне очень хочется тебе верить. «Здоровый лось»… ну-ну… – Дин обнял его. – Ты не представляешь, насколько мне полегчало… Господи, да у меня камень с души свалился, если честно!
– Правда?.. – Эйдан приподнялся, оторвав любимого от своей шеи, и удивленно посмотрел на него, – Дино, это правда?..
Он судорожно вздохнул и прижался к другу. Абсолютный кретин! Как он мог позволить Доусону так развести себя?! Как последнего безмозглого лоха! Он готов был закричать от осознания собственной тупости и полного идиотизма ситуации, в которой, благодаря ней, оказался.
– Правда… – Дин погладил его по шелковистым кудряшкам.
«Нет, Эйд. Ты чего-то не договариваешь», – подумал он и резко отстранился.
– Эйд, может, тебя шантажируют этой записью? Тебе угрожают? Кто?
В сердце больно кольнуло, и Эйдан тихо произнес:
– Нет, Дино. Этой записи больше не существует…
Ирландец снова приник к любимому и задумался. Заставить себя сказать всю правду он не смог. Да, тогда они были никем друг другу, но сейчас… Он был уверен, что остальное знать Дину совсем ни к чему. Он сам виноват и сам разберется. Он постарается не допустить, чтобы любимый хоть как-то пострадал из-за его ошибки.
– Можно узнать, что за человек показал тебе запись?
– Ох, Дино… пожалуйста… это неважно, ты все равно его не знаешь… не бери в голову, ведь с записью покончено.
– Не соглашусь с тобой – важно, потому что все это очень уж походит на шантаж, Эйдан. Ты точно уверен, что все уничтожено? – ирландец твердо кивнул, и Дин вздохнул, – Надеюсь, ты прав. Ладно, давай отдыхать…
Почти весь остаток ночи Эйдан провел в размышлениях о том, как избавиться от Доусона, но так ни до чего толкового не додумался. Он начал подумывать о несчастном случае и с этой мыслью провалился в сон. Ему снилось, как красный минивэн, выскочив из-за поворота, слепит фарами ненавистного человека и на всей скорости сшибает его, половину размазав по капоту, половину равняя с асфальтом. Эйдан улыбнулся во сне.
Утро выдалось ясным и теплым.
Эйдан открыл глаза и счастливо вздохнул – хорошо, что он все же решился на разговор с Дином. Вопреки всем его страхам, это принесло невероятное облегчение, ведь теперь, после признания, Дин, наконец, перестанет переживать и мучиться из-за него.
Он повернулся к мирно сопящему фотографу и нежно коснулся пальцем его губ. Дин тут же мягко улыбнулся и приоткрыл глаза.
– И тебе доброго утра, малыш.
По лицу Тернера пробежала неуловимая тень.
– Дино… не называй меня малышом. Пожалуйста.
– Почему? Разве это обидно?
Ирландец откинул одеяло, демонстрируя стройное, сильное тело.
– Ты считаешь, что я – малыш?!
В голубых глазах заиграли озорные огоньки.
– О, в этом смысле, ты очень даже взрослый, – кивнул О’Горман и прильнул к нему.
Эйдан с готовностью встретил долгий, ленивый поцелуй. Он нежно провел кончиками пальцев по плечам Дина, скользнул по спине и сжал ладонями теплые упругие ягодицы. «Неплохое начало дня», – пронеслось в его голове, и он улыбнулся в мягкие, припухшие спросонья губы.
– Черт, Эйд… – выдохнул Дин и, оторвавшись от него, с досадой посмотрел на часы, – у нас совсем нет времени…
– Совсем нет? Ты уверен?.. – игриво изогнул бровь Тернер.
Дин хмыкнул.
– Думаю, мы опоздаем, – твердо ответил он и вжал рассмеявшегося Эйдана в постель. – Я – повелитель фотоаппаратов и директор вспышек, имею право немного… задержаться.
Съемки были в самом разгаре, когда у Дина заиграл мобильник. Извинившись, он отошел в сторону, чтобы ответить на звонок. Прижав трубку к уху, фотограф медленно пошел в дальний конец павильона. Все ребята тут же приняли расслабленные позы и начали тихо трепаться, обмахиваясь шлемами – духота, царящая на площадке, измотала всех.
Эйдан, воспользовавшись неожиданным перерывом, улизнул в туалет. Он уже битых пятнадцать минут пытался сосредоточиться на работе, а не на переполненном мочевом пузыре, и безумно обрадовался представившейся возможности.
– Ох… жизнь прекрасна! – пробормотал Эйдан, выходя из кабинки.
Вымыв руки, он в последний момент опомнился, чтобы не плеснуть холодной водой в лицо – испортил бы весь грим. Он поправлял на себе форму, когда в одном из ее многочисленных карманов заиграл мобильник. Сердце Эйдана екнуло.
– Нам нужно встретиться.
– Я уже сказал, что тебе следует сделать, Доусон. Отъебись от меня.
– Невоспитанный мальчишка, – добродушно пожурил его Стив. – Расслабься, Эйд. Я хочу встретиться не для того, о чем ты подумал.
– Неужели? – прошипел ирландец, – Что, чаи гонять будем?
– Нет вопросов, можно и чаи. Но мне казалось, ты предпочитаешь что-нибудь покрепче. Я хочу поговорить.
– Нам не о чем с тобой разговаривать. Оставь меня в покое, – устало произнес Эйдан.
– Ошибаешься, малыш.
По спине актера пробежал холодок. Что задумал этот ублюдок?
– Стив, я рассказал обо всем Дину, – пошел ва-банк Тернер.
– Совсем обо всем?
– Совсем.
– Тогда тебе тем более нечего бояться, малыш. Посидим, поговорим. Глядишь, до чего-нибудь и договоримся.
– Стив, ты тупой? Или ты не понимаешь человеческого языка?
Доусон прикрыл глаза, заставляя себя успокоиться. «Ладно, Эйд. Посмотрим, как ты запоешь через пару часов. Посмотрим, сколько слез прольют твои щенячьи глаза. Ты рассказал далеко не все, малыш. Потому что в противном случае, твой фотограф уже примчался бы ко мне с каким-нибудь штативом наперевес. Ты рассказал ему далеко не все». Стив знал это так же точно, как и то, что его паб называется – «Золотая лилия».
– Через два часа, Эйд. У меня для тебя есть сюрприз. – Он немного помолчал и добавил: – Для тебя и для твоего киви.
– Не смей трогать Дина!
– Не трону, если придешь.
– Твою мать, Стив! У меня съемка! Я не могу уйти!
– Смею предположить, к этому времени ты освободишься, – сухо возразил Доусон и, чуть помедлив, мягко произнес: – Не упрямься, малыш. Я же сказал – я хочу только поговорить. Только поговорить, Эйд.
– Как же ты меня достал… – простонал Эйдан.
Вернувшись на съемочную площадку, он застал всех в тех же расслабленных позах. Дина видно не было. Он появился спустя несколько минут, притихший и задумчивый. Бросив на ирландца быстрый взгляд, он объявил:
– Последняя сцена на сегодня и до завтра – отдыхаем.
Ребята радостно загалдели. Всем безумно хотелось на свежий воздух.
Съемки закончились.
Эйдан помогал собирать аппаратуру, когда Дин негромко сказал:
– У меня еще кое-какие дела. Нужно подъехать в одно место. Доберешься сам домой?
– Конечно, – пробормотал Тернер.
«У меня тоже кое-какие дела», – с тоской подумал он, глянув на собирающего реквизит друга.
Сидя в машине, Дин размышлял о недавнем разговоре по телефону и хмурился. Очередные тайны. Но он очень надеялся, что скоро все прояснится. Во всяком случае, ему на это намекнули…
– Мистер О’Горман?
– Да, слушаю вас.
– У меня есть информация, касающаяся вашего друга, Эйдана Тернера.
– Кто это говорит?
– Скажем так – доброжелатель. Человек, которому небезразлична судьба Эйдана. Скажите, вы не замечали ничего подозрительного в его поведении в последнее время?
– Назовите ваше имя, господин доброжелатель, иначе я кладу трубку. Я не поклонник анонимных звонков, и отвечать человеку, не желающему называть свое имя, а равно, как и верить ему, я не намерен.
– Хм… О’кей, мистер О’Горман. Пожалуй, я с вами соглашусь. Меня зовут Стив Доусон. Я владелец паба «Золотая лилия» в…
– Я знаю, где это место, мистер Доусон. Эйдан рассказывал мне о том, что задолжал вам некоторую сумму. Но, как я понимаю, он с вами рассчитался.
– Безусловно. Дело не в долге. Дело в том, что он попал в некое неприятное положение. Я бы сказал – в беду. Не хочется вас расстраивать, но у меня в руках оказалась кое-какая видеозапись. Боюсь, она может попасть и в другие э-э… непорядочные руки.
– Я знаю об этой записи, мистер Доусон. Эйдан сказал, что она уничтожена. Каким образом она оказалась у вас?
– Эйдан… ошибся. А как она оказалась у меня, неважно.
– Мистер Доусон, предупреждаю: если вы решили шантажировать Эйдана или меня этой дрянью, то ничего у вас не выйдет.
– Боже упаси! Какой шантаж?! Я рад, что вы в курсе! Это облегчит мою… миссию, так скажем.
– Какую миссию?
– Я смогу рассказать вам обо всем только при личной встрече. Извините за такую скрытность, но поверьте, это не телефонный разговор. Через два часа, мистер О’Горман. Я жду вас через два часа. И, если судьба Эйдана вас волнует, то вы ни слова не скажете ему о нашей встрече.
Эйдан закрыл глаза и перевел дух. Меньше всего в жизни ему хотелось снова переступать порог этого кабинета, где ему причинили столько боли и страданий, где пытались разрушить его счастье.
– Хер тебе, Доусон, – процедил он сквозь зубы и без стука вошел.
Голубые яркие глаза пробежались по его фигуре и остановились на лице.
– Дино?..
– Отлично. Все в сборе, – довольно ухмыльнулся Доусон и чуть отодвинул ящик стола.
Незаметно просунув в него руку, он сжал холодную рукоять браунинга. На всякий случай.
– Проходи, Эйд. Присаживайся.
Тернер не пошевелился.
– Дино, что ты тут делаешь?..
О’Горман не успел ответить.
– Я думаю, тот же вопрос можно задать тебе, Эйд. Что ты тут делаешь? Нет, лучше не так. Что ты тут делал? – Стив нагло лыбился, – Но это мы еще выясним, а сейчас… Мистер О’Горман, Дин, – позвольте называть вас по имени, – извините, но мне пришлось обмануть вас, сыграв на ваших чувствах к этому неблагодарному человеку. Я пригласил вас сюда с единственной целью – как я уже сказал, у меня есть миссия, и суть ее заключается в том, чтобы уберечь вас от очень большой ошибки. Возможно, от самой большой в жизни…
– Тварь! – ирландец рванулся с места и Доусон молниеносным движением выхватил из стола пистолет.
Эйдан замер, удивленно глядя в черное дуло, направленное на него.
– Прошу прощения за столь радикальные меры, Дин, но от этого человека можно ожидать чего угодно. Думаю, вы сами вскоре в этом убедитесь… – Доусон тяжело вздохнул, – Не понимаю, как вас угораздило связаться с ним.
– Уберите оружие, мистер Доусон, – тихо произнес О’Горман, – Оно совершенно ни к чему. Эйдан сядет и успокоится. Мы все будем сохранять спокойствие.
– Эта тварь…
– Эйд, я сказал: сядь и успокойся, – так же тихо повторил фотограф и посмотрел в черные глаза Стива. Тот криво усмехнулся и убрал ствол обратно в ящик. – Я не понимаю, что вы подразумеваете под ошибкой. Вообще, я не понимаю, каким боком вас касаются наши отношения? Что вам нужно?
– Я вам объясню. Этот человек – лжец. Он обманывал меня, а теперь он обманывает вас. Вы доверились ему, как и я. Вы полюбили его, как и я. В итоге, мы имеем то, что имеем – два разбитых сердца.
– Тварь, что ты несешь?.. – прошептал задохнувшийся Тернер.
Дин дернул уголком рта и успокаивающе поднял руку, но ирландец не обратил на это внимания.
– Не верь ему! Ни единому слову, Дино! Он заставил меня, вынудил, шантажируя гребанной записью!
– Заставил – что? – чуть склонив голову, тихо спросил фотограф.
Ирландец замолчал, тяжело дыша, и покачал головой.
– Эйдан! Заставил – что? – повысил голос О’Горман.
– Молчишь, Эйд? – Доусон развернул стоящий на столе новенький ноутбук к О’Горману, – Молчишь, потому что тебе просто нечего сказать. Извини, Дин, но ты должен все знать. Ты должен убедиться в том, что никто никого никогда не заставлял. Мы с мистером Тернером – любовники, господин фотограф. Увы, с сего момента – бывшие…
– Что?!..
Потрясенный услышанным, Эйдан больше ничего не смог произнести, только истерично выдохнул, и в кабинете воцарилось гробовое молчание. О’Горман с немым вопросом смотрел на него. Обмирая под пристальным взглядом голубых глаз, Эйдан лишь снова покачал головой.
– Бред, – твердо сказал Дин, переводя взгляд на хозяина паба, – Я не верю ни единому вашему слову.
Доусон небрежно пожал плечами.
– У меня есть доказательства.
Он торжествующе глянул на онемевшего Тернера и нажал воспроизведение.
Эйдан взвыл. Вцепившись в кудряшки, он с ужасом смотрел на разыгрывающееся на экране черно-белое безумие. Все выглядело так, как обещал Доусон – никакого насилия, никакого сопротивления, лишь нарезка сцены любви двух мужчин. Звука не было, и поэтому Дин не мог слышать его отчаянные стоны боли, он мог только видеть покорно опущенную голову и упирающиеся в стол руки, и чужого мужчину, сжимающего бедра его любимого, входящего сильными толчками в его тело.
О’Горман смотрел на экран. Он не произнес ни звука, только руки его, дрогнув, медленно сжались в кулаки.
– Дино… нет. Не верь, прошу тебя… я не хотел, он заставил меня, – в отчаянии прошептал очнувшийся ирландец, опускаясь перед ним на колени и беря за руку.
– Извини, но я не вижу, чтобы тебя заставляли… это, во-первых, – бесцветным голосом ответил фотограф, не в силах отвести взгляд от монитора. Дата… светящиеся маленькие цифры в уголке видео, рядом с такими же, отсчитывающими минуты… это был день, когда они вернулись из Ирландии. – Во-вторых, тебе что – пятнадцать лет, чтобы тебя можно было заставить сделать… это? И, в-третьих, если то, что ты мне сейчас говоришь – правда, почему ты не рассказал мне ее вчера, Эйд, когда у тебя была такая возможность, а я был готов тебя выслушать? Почему скрыл?..
– Совершенно верно, – кивнул Доусон, – Насколько я понимаю, он пришел ко мне в первый же день после вашего возвращения из отпуска? Жестоко…
– Я испугался, Дино! – Ирландец развернулся к Доусону. – Твою мать! Я пришел вернуть тебе долг! А ты начал шантажировать меня той гребанной записью! Рассказывать о бывшей Дина! О том, как она его обманывала! Ты сыграл на моих чувствах, ублюдок! И…
– И? – Доусон рассмеялся, – Ты только послушай себя, Эйд! Какой шантаж?! Что за детский лепет? Покажи мне хоть одного идиота, который бы повелся на такой развод! Да ни один взрослый человек никогда в жизни не пошел бы на такое! А ты – взрослый человек, Эйд. И, о каких долгах ты говоришь? Какие долги могут быть между двумя любящими людьми? Я не взял с тебя ни копейки! Я никогда с тебя ничего не брал, кроме…
– Заткнись! – рявкнул Эйдан и снова посмотрел на друга. – Дино, не молчи! Скажи, что ты веришь мне! Ведь все это полный бред. Опомнись, Дино! Какие любовники?!
Но фотограф сидел, судорожно сглатывая, застывшими глазами глядя на экран, и молчал.
– Ты – лжец, прикидывающийся невинной овечкой, Тернер. Лжец и трус. А еще, ты очень хороший актер. Ты вымотал всю мою душу, и я очень хочу уберечь этого несчастного человека от ошибки, совершенной мною. Я хочу ему помочь понять – кто ты есть, и освободить от тебя, пока не поздно.
Эйдан не обратил на его реплику никакого внимания. Тряся сжатую в кулак руку, он пытался достучаться до друга.
– Дино, почему ты молчишь? Скажи, что не веришь этому уроду! Я не хотел, мне пришлось это сделать, чтобы не потерять тебя. Я не хотел причинять тебе боль! – Дин перевел на него глаза. – Дино, ты же видел, как мне плохо! Мои кошмары, Дино, – я не мог играть во сне! Они из-за всего этого бреда! Ты же все видел! Поверь мне!
Побледневший фотограф мягко освободил свою руку.
– Выйди отсюда, Эйдан, и подожди меня в машине, – мертвым голосом произнес он и поднялся.
– Дино, пожалуйста, поверь мне… – Эйдан прижался к его коленям.
Доусон усмехнулся – слезы, льющиеся из ореховых глаз, и унизительная поза ирландца были как бальзам на душу. Стиву было плевать, поверит ему фотограф или нет. Главное, что после увиденного, он не сможет простить своего любовника. И Тернер все потеряет.
– Да-а… Театральные подмостки плачут по тебе, малыш… Беги от него, Дин…
– Я сам решу, что мне делать… – фотограф отцепил от себя Тернера. – Иди в машину, Эйдан.
– Нет, я не оставлю тебя с ним наедине! У него же оружие!
– Я сказал – иди в машину! – рявкнул О’Горман и толкнул его к двери.
Ирландец с ненавистью посмотрел в ухмыляющуюся рожу Доусона и, ударившись плечом о косяк, покинул кабинет.
Дин медленно подошел к окну и, заложив руки за спину, тихо сказал:
– Я не понимаю, зачем вам все это нужно, Доусон. Вы хотели сделать мне больно? Поздравляю, у вас получилось. Но… – фотограф повернулся и посмотрел ему в глаза, – повторюсь, я не верю ни единому вашему слову. Даже, несмотря на то, что сейчас увидел. Не верю.
– Твое дело, Дин. Я лишь хотел открыть тебе глаза, – с грустью в голосе ответил Стив.
О’Горман не спеша подошел к нему и, склонившись, прошептал:
– Я не угрожаю, но предупреждаю: для вас же лучше, если все сказанное вами окажется – правдой…
От тихого, почти неслышного голоса, каким это было сказано, от отстраненного, отдающего арктическим холодом спокойствия невысокого фотографа, от немигающего взгляда его голубых глаз, хозяина паба неожиданно прошиб такой же холодный пот. Прищурившись, он оценивающе посмотрел на маленького киви и невольно сглотнул. Впервые в жизни он не нашелся, что ответить. Дин еще несколько секунд удерживал его взгляд, потом развернулся и покинул кабинет.
Эйдан трясся около машины.
– Возьми себя в руки! – причитал он, обращаясь к себе, – Возьми себя в руки, придурок! Все! Все! Уже все сказано! О, господи…
Он облокотился о капот и задрожал в беззвучном рыдании.
– Садись в машину…
Эйдан подскочил и, обернувшись, натолкнулся на застывший взгляд, прошивший его насквозь. Ни слова не говоря, он забрался на пассажирское сидение. Дин хлопнул водительской дверцей и завел двигатель.
Угнетающая тишина, царящая в маленькой кухне, разрывала барабанные перепонки. Эйдан ждал, обреченно опустив голову на руки. Это конец.
– Четко и внятно. Я хочу знать всю правду. – Дин оторвался от созерцания улицы и повернулся к нему. – Сцену незабвенного вечера в «Золотой лилии» можешь опустить.
Судорожно вздохнув, Эйдан начал свой рассказ…
– Вот и все, Дино… Верить или нет – решать тебе.
Дин присел напротив и прикурил сигарету.
– Значит, ты пошел на все это, чтобы избавить меня от боли. Позволил себя трахнуть, чтобы не потерять меня, – О’Горман затянулся дымом и медленно выдохнул его. – Железная логика, Эйд.
– Я испугался, что…
Он замолчал. У него не осталось сил, чтобы оправдываться, снова падать на колени, чтобы просить, умолять о прощении. Даже слез не осталось – все заполнила удушающая пустота. Он просто сидел, низко опустив голову и ожидая приговор. Дин упорно хранил молчание, не сводя с ирландца холодных голубых глаз.
Потерев лицо, Эйдан с тоской посмотрел на него.
– А что бы ты сделал на моем месте?
– Это попытка оправдаться? – Дин криво усмехнулся и снова застыл, держа в подрагивающих пальцах сигарету.
– Нет, Дино. Я не оправдываюсь. Просто… – ирландец запнулся и тяжело вздохнул.
Очень хотелось закурить. Он потянулся к пачке и, сильно сжав ее, спросил:
– Это конец, да?
– Не знаю… – Дин положил чадящую сигарету на краешек пепельницы и запустил руки в золотистые кудри, – Я не знаю, Эйд. Я не знаю, что бы сделал на твоем месте…
Эйдан робко прикоснулся к его руке и Дин тут же отодвинулся.
– Мне нужно побыть одному. Просто побыть одному.
Новозеландец встал, достал из кухонного ящика пакет и решительно направился в спальню. Тернер услышал шуршание пластика и понял, что друг собирает вещи. В пакет, когда в шкафу лежит его дорожная сумка? И все же…
Дин вышел из комнаты и, комкая в руках свою нехитрую ношу, тихо сказал:
– Я позвоню тебе.
Эйдан горько усмехнулся и не ответил, обреченно опустив глаза. О’Горман постоял немного в дверях, потом стремительно подошел к нему и, сжав в кулаке ворот его рубашки, притянул к себе.
– А чего ты хотел?! Ты думал, что я прижму тебя к груди и пожалею, как глупого нашкодившего котенка?! Ты так думал?! – он тряхнул ирландца, – В одном я соглашусь с тем человеком – ты лжец и трус, Эйд.
Услыхав эти слова, Тернер захлебнулся воздухом. Да, он считал себя идиотом, кретином, конченным мудаком, жертвой собственной тупости и наивности – кем угодно, – но только не трусом и лжецом. Дернувшись, он ударил О’Гормана по руке.
– Не трогай меня…
Дин удивленно моргнул и отшатнулся.
– Не буду, – он выпустил ворот и разгладил его. – Проект сворачивается, Эйд. Боюсь, тебе придется искать другую работу.
– Найду, не волнуйся! – слезы до краев наполнили глаза, но Эйдан справился с ними, – Удачи тебе, Дин. Во всех твоих новых начинаниях.
Поджав губы, Дин отвернулся. Уже на выходе из кухни, он устало оперся рукой о дверной косяк и, не оборачиваясь, тихо произнес:
– Я позвоню тебе. Мне нужно будет приехать и забрать оставшиеся вещи. Через четыре дня я улетаю…
Слез не было. Ничего не было.
Эйдан сидел, уставившись на электронное табло кухонных часов, держа в тонких пальцах смятую пачку сигарет. Минуты медленно сменяли одна другую. Пять, десять, двадцать минут. А он все сидел, прокручивая в голове последние слова, сказанные Дином. «Через четыре дня я улетаю». Тихо и спокойно, как всегда. Он вообще все делал тихо, невозмутимо и спокойно – так он вошел в его жизнь и так же вышел из нее. Тихо и спокойно, без истерик. Так, как будто и не было ничего в коротком отрезке, соединяющем эти две ключевые точки. Вошел и вышел, как случайный попутчик, присевший на соседнее сидение автобуса и доехавший до нужной остановки. Автобуса, под названием – жизнь…
Яркая светящаяся цифра сменилась следующей и Эйдан встал. Словно во сне он подошел к шкафчику и открыл дверцу. С минуту он задумчиво смотрел на едва початую бутылку виски, купленную по случаю его обложки, потом протянул руку и достал ее.
Дин бушевал. Сейчас, в одиночестве, он позволил себе устроить истерику, выплескивая злость и обиду на все, что попадалось под руку. Студия была разгромлена.
Он опустился на пол, заваленный разбросанными обрывками фотографий, и замер, прижав ладони к глазам.
Сколько он так просидел – он не знал. В нем не осталось никаких чувств. Внутри была пустота.
С тихим вздохом он выпрямил ноги и рассеянно огляделся. Его взгляд упал на единственную уцелевшую фотографию. Это был большой портрет, сделанный им в Ирландии. Глаза, смотрящие с портрета – сияющие ореховые глаза – невыносимо слепили. Создавалось впечатление, что стоит зажмуриться, и этот сияющий взгляд оставит на сетчатке отпечаток, словно солнечный блик. Дин зажмурился. И чуть не закричал.
– Твою мать, Эйд… чертов тупой ирландец…
Он потянулся к фотографии, намереваясь разорвать ее в клочья.
– О, господи! Дино! Что здесь произошло? – замерший в дверях студии Чемберз, выронив из рук большой пакет, с ужасом взирал на разгром, учиненный фотографом. – Твои работы, Дино… Кто это сделал?..
– Я сам, – спокойно ответил Дин. – Чем обязан твоему визиту?
– Я… я принес кое-что из реквизита Ричи… ты же сам просил. Дино, я не понимаю… что произошло?
Новозеландец взял портрет Эйдана и поднялся на ноги.
– А произошло… – он начал медленно разрывать фотографию, – произошло то, что ты и предсказывал, Ники…
Чемберз с недоумением наблюдал, как замечательный портрет превращается в жалкие обрывки. Уничтожив его, Дин подбросил остатки вверх и грустно рассмеялся.
– То, что ты и предсказывал… – повторил он и, пошатываясь, словно пьяный, подошел к агенту. – У тебя, случайно, за пазухой не припрятана бутылка старого доброго «Chivas»*?
Ник покачал головой и Дин тяжело вздохнул.
– Как жаль. Самое время напиться.
О’Горман бесцельно прошелся по студии, шурша обрывками фотографий. Остановившись у стола, он взял уцелевший в разгроме фотоаппарат и с размаху швырнул его в стену. Чемберз подпрыгнул.
– Дино!
Фотограф повернулся к нему и, усмехнувшись, низко поклонился.
– Признаю, ты был прав. Мое сердце разбито, а душа истоптана. Все кончено, дружище…
Ник поправил очки, съехавшие от испуга на кончик носа.
– Может, объяснишь?
О’Горман пожал плечами. Что ж, Чемберз был их общим другом и имел право узнать, что случилось.
Дин уселся на пол и жестом пригласил Чемберза последовать его примеру…
Во время рассказа лицо Ника все больше вытягивалось, приобретая нездоровый сероватый оттенок, жутко контрастирующий с его ярко-рыжими патлами.
– Господи, – прошептал он, когда фотограф закончил свое невеселое повествование, – Твою ж мать… Эйд, твою ж мать…
– Как-то так, – согласно кивнул Дин и, повертев в руках разбитый фотоаппарат, отбросил его в сторону, – Хрен с ним…
– С кем?
– С обоими, – прошептал О’Горман.
– Ты решил расстаться с Тернером?
– А как ты думаешь, Ники?
Чемберз закусил губу и сдвинул брови.
– Хм… – немного помолчав, он осторожно спросил: – Скажи, Дино, кому из них двоих ты поверил?
Дин удивленно посмотрел на него.
– Тернеру, конечно. Доусон вообще никакого доверия не внушает, как и его бред по поводу того, что они с Эйдом… – он дернул подбородком и замолчал.
– Замечательно, – Ник многозначительно поднял палец, – Это я и надеялся услышать. А теперь, я тебе кое-что скажу. Только будь добр, не перебивай меня.
– Только не вздумай его оправдывать. Этому нет оправдания, Ники!
Пропустив мимо ушей слова фотографа, Чемберз снял очки и достал из кармана платочек. Тщательно и не спеша протер линзы, посмотрел на свет и, убедившись, что на них не осталось ни пылинки, водрузил очки на место.
– Так вот, мой дорогой друг. Не обижайся, но ты – безмозглый мудак.
Глаза Дина полезли на лоб, и он открыл рот, чтобы ответить, но агент поднял руку, предупреждая поток возмущенной брани.
– Так и есть. Но я могу это списать на то, что ты мало знаешь Тернера. Можно сказать – совсем не знаешь. Так вот, Эйд – самый большой эгоист, которого я когда-либо встречал. Эгоист, который всегда жил только для себя, считая, что ему все вокруг что-то должны. В сущности, он – большой капризный ребенок. Глупый великовозрастный мальчишка, ни для кого ничем не жертвующий. Он никогда не отдавал, он умел только брать. Встретившись с тобой, он изменился, Дино, – фотограф фыркнул и Ник грустно покачал головой, – Да, Дино. Изменился. Не поумнел, но научился жертвовать.
– Ники, что ты несешь…
Чемберз пристально посмотрел ему в глаза.
– Ты считаешь, что он тебя предал?
– А как еще это можно назвать?!
– Ты считаешь, изнасилование – это предательство?
– Боже, Ник! Какое изнасилование?! Он сам, сознательно, пошел на это!
– Да! Но это вовсе не значит, что ему этого хотелось! Его принудили, при помощи шантажа, а я это приравниваю к изнасилованию! Пусть мои слова прозвучат странно, но, я думаю, он согласился, потому что ты для него очень дорог. Он пытался уберечь тебя от новой боли. Он испугался. Дурак – я не спорю. Повелся, как… даже не знаю, как его назвать. Но он не предавал тебя, Дино! Только представь, через что ему пришлось пройти. Через какую боль и унижение! Слава богу, что Эйд все-таки решился и отказал, послав подальше урода. Неизвестно, какой трагедией это все могло бы закончиться, продолжи он мириться с положением покорной игрушки. Ну, а в итоге, Доусон, оскорбленный отказом, ему отомстил, столкнув вас лбами. Я уверен, что он рассчитывал именно на то, что ты в порыве эмоций оставишь Эйда. Так не ведись на его провокацию, Дино! Будь умнее Тернера. Подумай, не делай поспешных выводов.
– Какие? Какие выводы я еще могу сделать? – зашипел Дин, – У него была возможность мне все рассказать, но он промолчал! Он – трус и лжец! Он обманывал меня! Он меня предал! Он ничуть не лучше…
Звонкая пощечина заставила его замолкнуть. Чемберз схватил его за шкирку и, притянув к себе, закричал:
– Прекрати жить прошлым! Прекрати проецировать все, что с тобой когда-то произошло на настоящее! – он легко тряхнул фотографа, – Да, твоя… бывшая изменяла тебе. Она сделала тебе очень больно, и не раз. Но она это делала по своей прихоти, ради собственного удовольствия, а Эйд – это совсем другое! Он любит тебя! По-настоящему! Ради того, чтобы не потерять тебя, он втоптал себя в грязь! А молчал, потому что… блять, да это ведь ужасно! Вот скажи мне: ты бы смог признаться в том, что тебя – здорового, тридцатилетнего мужика, – развели и поимели, словно мальчика из церковного хора? Я бы не смог. И я уверен, что он пронес бы свою страшную тайну через всю жизнь, старательно оберегая тебя от нее. Потому что Эйд любит тебя! Пойми это, Дино!
Дин ошарашено смотрел на Чемберза, прижимая руку к пылающей щеке.
– Пойми же ты, близорукий идиот, – со слезами в голосе попросил Ник и, отпустив его, отвернулся.
– Ники…
Фотограф дотронулся до его плеча, но Ник отмахнулся.
– Черт… – Дин прижал кулаки к глазам и застонал, – О, черт…
– Не оставляй его, Дино, – очень тихо произнес Ник, – Не совершай ошибку, о которой потом будешь горько сожалеть. Ты же любишь его…
«Не оставляй». Еще один человек просил его об этом, и он дал обещание. Дин тяжело вздохнул.
– Твою мать, Чемберз. Тебе надо было становиться не агентом, а долбаным адвокатом…
Ник шмыгнул носом и чуть улыбнулся.
– Я поразмышляю над этим…
О’Горман усмехнулся, взъерошил свою шевелюру и надолго задумался. Ник был прав. Он любит Эйда. Он не хочет потерять его. Не хочет потерять… ПОТЕРЯТЬ! Яркая, словно вспышка молнии, мысль пронзила его. Изменившись в лице, Дин вскочил с места и в панике заметался по студии.
– Черт, Ники! Ключи! Помоги найти ключи!
– Какие ключи? – не понял Чемберз.
– От своего сердца, блять! – заорал Дин, разгребая руками обрывки фотографий. – Твою мать! О’Горман, ты и в правду – безмозглый мудак… Он же псих! Он точно утворит что-нибудь!
