Текст книги "В ловушке (СИ)"
Автор книги: dragon4488
сообщить о нарушении
Текущая страница: 2 (всего у книги 11 страниц)
Тернер провел рукой по лицу. Что-то произошло сегодня на пляже. Что-то изменилось в их отношениях, неожиданно и кардинально. Он не мог объяснить, что именно, но это «что-то» заставило сердце ирландца пуститься в галоп. На одно короткое мгновение Эйдану показалось, что фотограф, положивший руки ему на плечи, захочет его поцеловать. Тогда это удивило и немного напугало. А, если уж совсем честно: он настолько охренел от происходящего, что, задержи новозеландец руки чуть дольше, Эйдан послал бы его по вполне конкретному адресу. Но сейчас, прокручивая в голове этот момент, он неожиданно для себя осознал, что, возможно, и не стал бы сопротивляться. Не из любопытства, а потому, что Дин ему нравился. Эйдану нравились его глаза, хитрые, с чертовщинкой, милые ямочки на небритых щеках, его полуулыбка, чуть насмешливая, но безумно обаятельная. Он весь ему нравился, маленький и какой-то… уютный.
«Стоп-стоп-стоп, дружок! Куда это тебя понесло? С какой такой радости ты начал рассуждать о его внешности?! Эйдан, о чем ты думаешь?! Допился? Ты же всегда был противником „голубых“ отношений, вспомни Ника! Да, но Чемберз совсем не в моем вкусе. Значит, Дин – в твоем?! О, черт, нет…»
Тернер взъерошил шевелюру и хмыкнул.
«Наверное, все дело в том, что мы слишком много времени проводим вместе», – подумал он, закуривая сигарету. Ага, ну, конечно. Именно поэтому он привел себя в порядок? А, может, ему просто захотелось понравиться новозеландцу? Эйдан чуть не рассмеялся в голос, настолько глупа была эта мысль – он захотел понравиться мужчине! Не режиссеру, не директору по подбору актеров, просто – мужчине. Ха-ха-ха… Нет, это совсем не смешно. Это, мать твою, мягко говоря – странно. Но ему так хорошо с О’Горманом, и… было бы неплохо узнать о нем кое-что. Зачем? Да так, просто чтобы быть в курсе.
Недолго раздумывая, он набрал номер Чемберза.
– Ну, что? Соскучился по мне, старая задница?
– Еще чего не хватало! Обломись, Тернер! Ты достал меня по самые яйца, и теперь я счастливо отдыхаю, сплавив тебя О’Горману.
– Я всегда знал, что ты урод, – рассмеялся Эйдан, – Но я все равно тебя люблю, и мне тебя иногда не хватает. Совсем иногда. Вот как сейчас.
– Эйд, что с тобой? Что-нибудь случилось? – озабоченно поинтересовался Ник, не привыкший слышать признания в любви от ирландца. Это было подозрительно, – Черт, ты где? В пабе? Тернер, ты опять сорвался?! Я убью тебя!
– Бля, Чемберз! Иди ты знаешь куда… Почему сразу «сорвался»? Я в завязке, ты же знаешь! – вспыхнул Эйдан, – Бля, нахер я тебя набрал?! Потрепать себе нервы?!
– Ладно, ладно! Не горячись! – поспешно ответил Ник, – Просто ты на две недели пропал, а теперь звонишь и говоришь, что любишь меня, вот я и подумал…
– Мог бы и сам меня набрать, – пробурчал Тернер, – Поинтересоваться, как идут съемки.
– Как идут съемки? – послушно спросил Чемберз, прекрасно знающий, как обстоят дела. С Дином они созванивались каждый день, но знать об этом ирландцу было совсем не обязательно.
– Спасибо, все в порядке. Работаем потихоньку, – сказал Эйдан. Вспышка злости миновала, и он уже жалел о том, что позволил ей вырваться.
– Я очень за тебя рад, Эйд. Честно. Не обижайся, пожалуйста.
– Ладно, все нормально. Извини, что наорал. Я чего звоню, Ник. Э-э… я хотел кое-что у тебя спросить. Только сильно не удивляйся, – Тернер выдохнул, не зная, как правильно сформулировать вопрос, – Э-э… черт, в общем, у О’Гормана были когда-нибудь такие связи? Ну, ты понимаешь?
– Вообще-то, не совсем, – ответил Чемберз, – Ты не мог бы выразиться поконкретнее, Эйд?
Ирландец закатил глаза. «О, Господи, Ник! Ты – тормоз!», – очень хотелось сказать ему. Вместо этого, прикрыв трубку рукой, он тихо и раздраженно спросил:
– С парнями, Ники. У него были связи с парнями?
– Как тактично! – усмехнулся Чемберз, – А что же ты не спросишь прямо: «Не педик ли мой работодатель?»
Эйдан зарычал, готовый снова сорваться и послать старого друга куда подальше, но взял себя в руки.
– Все вспоминаешь старые обиды? Ну, извини. Я не хотел тебя тогда оскорбить. Прости, правда…
– Ладно, – Чемберз снова усмехнулся, – А почему тебя это заинтересовало? Повод появился?
«Появился», – подумал Тернер, но промолчал.
Ник вздохнул. У Дина, насколько он знал, никогда не было интимных отношений с мужчинами. Но, в то же время, он и не был ярым противником радужного движения, относясь к нему с полным спокойствием и пониманием, считая, что каждому – свое. Однако в последнее время Чемберзу стало казаться, что все может измениться. Прямых доказательств он пока не имел, но подозрения уже закрались в его душу.
– Я тебе уже говорил, Эйд, что не знаю, просто ты не помнишь. Но мне кажется, что нет. Во всяком случае, я ничего такого за ним не замечал. Но, видишь ли, жизнь такая непредсказуемая штука…
– Хорошо. Я понял, Ники. Спасибо.
Тернер положил трубку. Разговор с Чемберзом не внес ясности и не принес облегчения.
«А что ты хотел услышать? Что Дин – гей, старательно скрывающий это? – ирландец с тоской посмотрел на телефон. – Ох, Ники, если честно – хотел. Так было бы проще. Нет, это полный трындец. У меня определенно поехала крыша, и мне определенно необходимо расслабиться».
– Мать-моя-женщина! – громкий возглас выдернул Тернера из раздумий, и он растерянно уставился на рослого, лысоватого мужчину лет сорока пяти, с крепкой, подкаченной фигурой, уперевшего руки в бока и удивленно его рассматривающего, – Малыш, ты ли это?
Эйдан широко улыбнулся.
– Привет, Стив. Да, это я.
Стив Доусон, владелец маленького паба, перегнувшись через стойку, пожал ему руку.
– Я в шоке, Эйд. Что случилось? Ты заболел? Или ты хочешь, чтобы мое сердце остановилось?
Эйдан откинул непослушные пряди с лица и смущенно посмотрел на хозяина.
Уже почти год парень был постоянным клиентом этого полуподвального помещения, именуемого пабом, с обшарпанной, но удобной деревянной мебелью, с грубо сработанными полками, висящими на кирпичных стенах, уставленными, на первый взгляд, неподходящими друг другу, но странно гармонирующими предметами. Это были сувениры, привезенные хозяином паба из разных стран, и запыленные пузатые бутылки всех возможных цветов и размеров. Здесь щекотали ноздри застоявшиеся запахи табака, недорогого алкоголя, висящих под потолком гирлянд засушенного хмеля и вечно протекающего сортира. Обычный гадюшник, носящий слишком пафосное название – «Золотая лилия», ставший для ирландца вторым домом.
И все это время Стив наливал ему в долг. Почему, Эйдан догадывался – хозяин не особо скрывал своей страсти к мужчинам, равно, как и своего отношения к Тернеру, которого такая ситуация немного веселила, но и озадачивала. «Рано или поздно придется платить по счетам, – иногда думал Эйд, поеживаясь под раздевающим взглядом хозяина, – Только, чем?». Но Стив никогда ничего не требовал. Ну, а Тернер, естественно, этим пользовался. Это было удобно.
– Новая работа, Стив. Но ты, как всегда, зришь в корень – еще немного, и я заболею, – он улыбнулся очередному удивленному взгляду и пояснил: – Я теперь фотомодель, и сегодня полдня барахтался в холодных волнах. Так что, самое время подлечиться. Но… у меня сейчас нет денег. Гонорар – по окончании съемок, сам понимаешь. И, если мой счет все еще открыт… я совсем немного…
Стив кивнул, разглядывая Тернера черными как ночь глазами.
– Ты же знаешь, как я тебя люблю, малыш.
Эйдан снова улыбнулся, но сердце почему-то сжалось. Ему совсем не понравился взгляд Стива. И то, что он собирается выпить после двухнедельного воздержания, ведь он может очень быстро захмелеть, сам того не заметив. Ох, зря он это делает.
«Я совсем чуть-чуть, – подумал Эйд, принимая от бармена наполненный стакан, – Только согреюсь и немного расслаблюсь. Выброшу из головы эти странные мысли».
Он выпил. Потом еще один. Потом, убеждая себя, что сейчас остановится, гордясь собой, заказал всего полпорции. А потом Стив пригласил его к себе в кабинет, чтобы пропустить еще по стаканчику и поговорить о жизни. Дальше Тернер ничего не помнил…
Эйдан не приехал в назначенное время.
Дин какое-то время ждал, потом раздраженно набирал его номер, тыча дрожащими пальцами в телефон, потом, уже не на шутку разволновавшись, позвонил Нику.
– Ты не в курсе, что с Тернером? – спросил он, отчаянно сжимая трубку. – Он не приехал, не отвечает на звонки!
Чемберз невесело усмехнулся.
– Как это на него похоже… Наверняка лежит дома, в полном отрубе. Дино, мне так жаль…
– Не может быть, – перебил О’Горман, – Он, наверное, заболел. Я вчера заставил его померзнуть. Идиот, надо было настоять и самому отвезти его домой, проследить, чтобы согрелся как следует. Точно заболел, лежит с температурой…
– Дино, нет у него никакой температуры, – тихо сказал Ник, тяжело вздыхая, – Это же Тернер, ему нельзя доверять. Черт, зачем я вас познакомил…
– Ники, дай мне его адрес, – попросил Дин, – Я хочу съездить и убедиться, что с ним все в порядке. Я должен убедиться и, если надо, помочь. Я не могу его оставить!
– Можно тебя кое о чем спросить? Но это очень личный вопрос.
– Что? – фотограф рассеянно смотрел перед собой, рисуя в воображении картины мечущегося в лихорадке Эйдана. – Да, конечно, спрашивай.
Чемберз помолчал немного, не решаясь озвучить то, что так беспокоило его в последние несколько дней. Но, если дело зашло так далеко, если он прав в своих догадках по поводу О’Гормана… Чертов ирландец, даже, когда не хотел, с невероятной легкостью влюблял в себя, а Дин слишком восторженно отзывался о своей фотомодели последнее время. Имя Тернера не сходило с его губ и это заставило Ника задуматься о том, что, возможно, отношение О’Гормана к ирландцу перестало быть чисто профессиональным. Эйд зацепил его. Ох, неужели новозеландец каким-то образом намекнул об этом Эйду? Ведь недаром Тернер звонил ему со странным вопросом. Ошибка, Дин. Это большая ошибка. Наконец, он выдавил:
– Эйдан тебе нравится?
– Да, он мне нравится и… – Дин запнулся, – Погоди, в каком смысле? Что ты имеешь в виду?
– Ты понял меня, Дино…
– Черт, – фотограф вздохнул, мысленно поблагодарив бога за то, что Ник – гей, и ему можно открыться, не опасаясь быть осмеянным, – Не думал, что когда-нибудь скажу такое, но… да, Ник. Я… вот дерьмо! Жизнь все еще преподносит сюрпризы…
– Ты влюбился?
– Не знаю, не уверен, слишком мало времени прошло, мы едва знакомы, но… я думаю о нем постоянно! Вот, черт!
– Раз не уверен, тогда оставь Тернера, пока не поздно. Дин, тебе тридцать семь лет, ты взрослый, можно сказать состоявшийся и успешный человек. Тем более, извини, что напоминаю, ты не так давно уже пережил трагедию. А Тернер, Дино… он – неуправляемый мальчишка, и останется таким навсегда. Оставь его. Пока он не вынул из тебя всю душу. Он это умеет, Дино.
– Не могу, – тихо ответил О’Горман. – Как и ты не смог. Дай мне его адрес, Ник.
Эйдан жил в Луишеме – одном из самых дешевых районов Лондона. Сюда редко заглядывали туристы. Да и смотреть-то, в общем, тут было не на что. Чем мог привлечь этот район туриста, избалованного красотами великого города? Обшарпанными домами, разрисованными граффити? Грязью на улицах, не говоря уже о подворотнях, напоминающих отстойники? Или мрачными, подозрительными лицами разношерстной публики, проживающей здесь? Луишем – полунищий спальный район, дающий пристанище разному сброду, начиная с молодых, и изначально не самых благополучных семей, не имеющих достатка, заканчивая криминальными воротилами. Ничего удивительного, что Эйдан так упорно отказывался от предложений забирать его из дома и привозить обратно. Он, наверняка, смущался того места, в котором жил.
Дин стоял у дверей, не решаясь нажать на кнопку звонка. Он набирал номер актера еще пару раз перед тем, как приехать к нему домой. Но Эйдан так и не взял трубку.
«Не мог он так тяжело заболеть, – подумал Дин, дотрагиваясь до кнопки и снова убирая руку, – Господи, а, если Ник прав? Разве мне нужна эта головная боль?»
Нужна, решил он и вдавил палец в звонок. Никакого звука не последовало и он, нахмурившись, повернул ручку. Дверь оказалась не заперта. С замирающим сердцем, О’Горман вошел в квартиру.
Жилище Эйдана представляло собой типичную холостяцкую нору, скромно, но со вкусом обставленную и погруженную в полумрак, благодаря тяжелым плотным шторам, закрывающим окна. Беспорядок немного покоробил Дина, привыкшего видеть все вещи на своих местах и, возможно, слишком болезненно реагирующего на любые проявления грязи в доме. Хоть он и творческая личность, но жить в свинарнике Дин себе никогда не позволял.
– Эйд! – позвал он, осматриваясь, переступая через стопку старых журналов, с лежащей на ней открытой коробкой с остатками пиццы. В ответ – тишина.
– Эйд!
Дверь в соседнюю комнату тихонько скрипнула и Дин вздрогнул. С гулко бьющимся сердцем, он подошел и толкнул ее.
Запах перегара ударил в нос тяжелым молотом и заставил фотографа скривиться.
Тернер спал на животе, уткнувшись в подушку и обхватив ее руками. Он был в той же одежде, что и вчера, с одним лишь отличием – рубашка и джинсы были заляпаны грязью. Дин подошел к окну, раздвинул шторы, поднял раму, впуская свежий воздух, и повернулся к кровати, сложив руки на груди. Яркий свет залил комнату и Тернер, глухо застонав, постарался еще глубже зарыться носом в спасительную темноту.
– Эйдан!
Взъерошенное воронье гнездо зашевелилось, и Тернер приподнял голову, уставившись на фотографа опухшими, пустыми глазами. И сразу зажмурился. Подождал немного, снова посмотрел на О’Гормана. Проделав это несколько раз – то жмурясь, то распахивая красные, воспаленные веки – и убедившись, что перед ним не галлюцинация, Эйдан хрипло спросил:
– Как ты сюда попал?
– Через дверь, – сухо ответил Дин, – Она была не заперта.
– А… – Тернер, сев на постели, взъерошил и без того торчащие в разные стороны волосы. Голова гудела, его мутило и, вдобавок ко всем «прелестям» похмелья, жутко саднило горло, – Черт… ничего не помню…
– Неужели? Не помнишь, под каким забором валялся? Не помнишь, что сегодня съемка? Я с утра обрываю твой телефон, а ты… – Дин почувствовал, как в нем закипает ярость.
Какой же он наивный дурак, убеждающий себя в том, что Эйдан заболел, не желающий верить в то, что актер снова мог сорваться! Накупил кучу лекарств и примчался к нему. Идиот! Нет, Тернер не заболел, он просто-напросто не выздоравливал.
– Дино, я, правда, ничего не помню… – промямлил ирландец, разглядывая свою грязную одежду, проверяя карманы, – Черт… я, кажется, потерял мобильник…
– Не «Дино», а – мистер О’Горман! – рявкнул Дин, – Будьте любезны проявлять хоть какое-то уважение к бывшему работодателю, мистер Тернер!
Эйдан сжался, втянув голову в плечи, с ужасом и удивлением глядя на разъяренного фотографа.
– Бывшему?.. – пролепетал он, игнорируя требование О’Гормана называть его на «вы», – Дино, нет… прости, пожалуйста. Это больше не повторится…
– Вспомните нашу договоренность, мистер Тернер. Работая со мной, вы в глухой завязке. Нет – разбегаемся!
– Прости…
Дин подошел к кровати и чуть склонился, сверля Тернера глазами, ставшими в ярости ярко-голубыми.
– Прощу один раз, потом второй. Потом пойдет, как по накатанной дорожке. Нет, Эйдан. Я не Ник, я не собираюсь с тобой возиться, постоянно прощая неуважение к себе. Я… – он замолчал и нахмурился, рассматривая опухшее, со следами от смятой подушки лицо, потом протянул руку и провел большим пальцем по легкой небритости под идеальным носом актера. – Что это?
– Н… не знаю, – похолодев от тона, каким был задан вопрос, Эйдан непонимающе глядел на О’Гормана.
Дин лизнул палец и его глаза превратились в две узкие щелочки. Тернер был готов умереть на месте, только бы не видеть такого презрения в его взгляде.
– Это кокс, Эйдан…
Лицо Тернера вытянулось. Не обращая внимания на стучащую в висках боль, он вскочил на ноги и подлетел к комоду, уставившись в зеркало на свою помятую рожу. Небритость под носом была едва заметно припорошена чем-то белым.
– Нет. Не может быть, – простонал парень, замотал головой и повернулся к О’Горману. – Дино…
Дин не смотрел на него. Отвернувшись, он подставил лицо легкому ветерку, залетающему в открытое окно, и молчал.
Закрыв лицо руками, Тернер привалился к комоду.
– Ты прав. Нечего со мной возиться. Я – конченный мудак, которому плевать на все…
– Эйд, что ты с собой творишь? – спросил, не оборачиваясь, Дин, – Ты совсем с ума сошел? Мешаешь кокс с алкоголем?! Ты понимаешь, что уже плотно сидишь в деревянной лодчонке, насквозь прогнившей, провонявшей дешевым виски, несущейся навстречу, если повезет, то к Господу?.. А теперь еще и наркота, Эйд? Ты же вбиваешь гвозди в крышку своего гроба быстрее любого гробовщика. Ты…
Он повернулся. Тернера в комнате не было.
Хлопнула дверь в ванную, щелкнул закрывшийся замок, а сердце Дина, сделав в груди сальто, забилось где-то в горле. Подлетев к двери, он дернул ручку.
– Открой! Слышишь, Эйдан? Блять, немедленно открой!
– Оставь меня… уходи, – глухо ответил ирландец и вдруг заорал: – Хватит лечить меня! Понял?! Как же вы все меня достали! Убирайся!
– Слушай, псих, прекращай этот спектакль! – Дин с силой ударил кулаком по дереву, – Открой, или я вынесу эту дверь к гребаной матери! Слышишь?!
Тернер не ответил. Дин услышал шум полившейся воды и, сочно выматерившись, ударил по двери ногой. Крепкое дерево лишь задрожало, ни на йоту не поддавшись.
– Эйдан, твою мать! Открой! Что ты задумал, идиот?! Чокнутая ирландская скотина!
Молчание Тернера заставило его покрыться холодным, липким потом, но прибавило решимости. Дин перестал кричать, чтобы зря не расходовать энергию, и продолжил сильными, методичными ударами выносить преграду, в очередной раз, вознеся благодарность Господу Богу за то, что, в свое время, не бросил занятия каратэ. Наконец, затрещав, дверь поддалась и, распахнувшись, повисла на одной петле.
Эйдан стоял, облокотившись о раковину, сжимая в руке маленькие ножницы. Растрепанные черные кудряшки скрывали лицо, но по вздрагивающим плечам, О’Горман понял, что он плачет. Дин подошел к ирландцу, осторожно вытянул из руки ножницы, отбросил их в сторону, развернул его к себе и обнял за дрожащие плечи, крепко прижав к груди.
– Дурак, – еле выдавил из себя Дин, чувствуя, как нестерпимо защипало глаза.
Эйдан по-детски всхлипнул.
– Я ничтожество, – прошептал он, уткнувшись в плечо фотографа.
– Ты – дурак, потерявший себя, – сказал О’Горман, – А теперь заткнись и слушай. Я объявляю перерыв в работе. Подумай, куда мы с тобой можем отправиться на недельку-полторы. Природа предпочтительнее, я дико устал от города.
Эйдан отстранился, глядя воспаленными глазами на Дина, и нахмурился.
– Мы с тобой?
«Поторопился! – в панике подумал О’Горман, внешне оставаясь абсолютно спокойным. – Он же сейчас пошлет меня, и будет прав. Дин, ты идиот».
– Хочешь еще кого-нибудь прихватить? Пожалуйста, я не возражаю…
Тернер замотал головой.
– Нет, не хочу. Замечательная идея, Дино. О, прошу прощения… – он вытер глаза, – мистер О’Горман.
Дин усмехнулся.
– Раз шутишь, значит еще не все потеряно. Ты можешь научиться жить, Эйд. Можешь вновь обрести себя.
На этот раз Эйдан притянул его к себе, сжав сильными руками.
Комментарий к Превращение * песня ирландских моряков “Русалка”, перевод С.А.Маршака
====== Блинчики на ночь ======
Эйдан недолго размышлял над тем, куда поехать. Разумеется, в Ирландию. В одну маленькую деревушку, расположенную недалеко от моря. В дом, в котором его всегда любили и ждали. Где жил человек, готовый всегда его выслушать, понять и поддержать. Не читать нотаций, как родители, а дать дельный совет. Человек, которого ирландец не видел и не слышал больше года, но не потому, что забыл о нем, а потому, что было невыносимо стыдно показаться ему на глаза в том виде, в котором он впервые предстал перед Дином О’Горманом. Но Тернер знал, что при встрече, он не услышит ни слова упрека, ни тени обиды не промелькнет в голубых, вечно молодых, глазах. В тихой, ирландской деревушке его всегда ждала Мюренн – его бабушка. Но для него – просто Мюренн, ну, в крайнем случае – ба.
Сборы были недолгими. Дин пришел в неописуемый восторг от идеи Эйдана, предвкушая возможность «побывать в ирландской сказке».
Он радовался, словно ребенок, вертя по сторонам головой, пока они добирались на попутке до деревни, непрестанно щелкал фотоаппаратом и сыпал восторженными комплиментами по поводу любого пейзажа, проносящегося за окнами машины. Эйдан улыбался, глядя на него.
– Погоди, ты еще не видел дома Мюренн. Обалдеешь!
– Не сомневаюсь, – ответил фотограф, сияя глазами.
Но увиденное превзошло все его ожидания.
– Это что-то невероятное, – тихо пробормотал Дин, когда они подошли к невысокой изгороди, увитой диким виноградом.
Небольшой, сложенный из камней домик, затерявшийся среди изумрудных холмов, напомнил новозеландцу норки хоббитов, построенных у него на родине для съемок «Властелина колец», только двери были не круглые, а обычные. Во всем остальном, это была практически копия хоббичьего домика из Шира. Серые, покрытые разводами от дождей стены украшала сочная зеленая лоза и дикий плющ, а крышу, с немного кривой печной трубой, венчал густой ковер из мягкой травы. В распахнутых окнах плескались легкие занавески, то прикрывая, то вновь являя взгляду разрисованные замысловатым узором глиняные горшочки с фиалками и еще какими-то симпатичными цветами. От домика веяло спокойствием и умиротворенностью.
Открыв калитку, они прошли в уютный дворик, весь заставленный садовыми горшками с цветущими разноцветными петуниями.
– Как думаешь, она дома? – Эйдан в нерешительности остановился.
Он не стал предупреждать об их приезде, решив устроить сюрприз, и сейчас вдруг растерялся, топчась на месте и с мольбой заглядывая в глаза О’Гормана.
– Тебе виднее, – ответил Дин, с любопытством осматриваясь. – Как ты мог больше года не появляться здесь? Эйд, я тебя не понимаю! Это такое место! Такое… у меня ощущение, что я попал в сказку и вот-вот из-за куста выглянет лепрекон или еще какая-нибудь мифическая фигня, или откроются двери, и сам мистер Беггинс поприветствует нас. Ну, тот самый, из «Хоббита». Помнишь?
– Все возможно. Только лепреконов и хоббитов тут нет, одни эльфы. И двоих сейчас занесло в мой двор, – из-за угла дома выглянула пожилая, худощавая женщина с длинными, прихваченными сединой, волнистыми волосами, завязанными в простой хвост. Красивое в молодости лицо не потеряло с годами своей привлекательности, отчасти, благодаря живым, блестящим глазам и открытой, задорной улыбке. Ее ковбойская рубашка в ярко-красную клетку, заправленная в рабочие штаны, была повязана сверху веселым, в цветочек, передником.
Счастливо улыбаясь, Мюренн направилась к ним, на ходу вытирая полотенцем руки.
– Работала в своей мастерской за домом и услышала чьи-то голоса. Думала, показалось, но к счастью – нет.
– Мюренн!
Эйдан, сбросив с плеч рюкзак, ринулся ей навстречу, зацепился за что-то на земле и чуть не растянулся посреди двора.
– Осторожней, Огонек! – засмеялась Мюренн, подходя к нему, беря его лицо в узкие ладони. – Эйдан…
Тернер нежно поцеловал теплую сухую щеку, слегка испачканную красной глиной.
– Привет, ба. Все творишь?
Женщина кивнула и потрепала внука по кудряшкам, для чего ей пришлось полностью вытянуть вверх руку, такая невысокая она была, и, улыбаясь, повернулась к Дину.
– Вот, решили нагрянуть к тебе без приглашения. Надеюсь, ты не против, если мы отдохнем у тебя недельки полторы? Не сильно стесним своим присутствием? Ох, наверное, надо было предупредить. Да? – затараторил Эйдан, разве что не бегая вокруг нее.
– Не говори глупостей, Огонек. Ты знаешь, что я всегда рада тебе и твоим друзьям, – Мюренн вопросительно посмотрела на внука, – Может, ты все-таки перестанешь молоть попусту воздух и познакомишь нас?
Тернер, опомнившись, подскочил к фотографу и подтолкнул его вперед.
– Ба, это мой друг, Дин О’Горман. Известный фотограф, большой выдумщик и мой нынешний работодатель. А это – моя бабушка Мюренн, замечательная художница и гончарных дел мастерица.
За «бабушку», ирландец получил легкий тычок в бок и захихикал.
Дин улыбнулся, протягивая женщине руку.
– Дин. Просто друг вашего э-э… Эйдана, Мюренн.
Она пожала протянутую руку, разглядывая лицо фотографа, и кивнула.
– Хорошая улыбка. Ладно, мальчики, нечего стоять посреди двора. Эйдан, веди гостя в дом. Твоя комната, как всегда, готова к встрече с тобой. Дин, я надеюсь, ты не против, если вы поживете вместе? У нас здесь только две спальных комнаты.
– Никаких проблем, Мюренн, – ответил Дин, подхватывая с земли рюкзак Тернера и поворачиваясь к ирландцу, – Надеюсь, у тебя в комнате не двуспальная кровать?
– Самая обычная, но ничего, как-нибудь поместимся, – хлопнул его по плечу ирландец и рассмеялся, увидев округлившиеся глаза фотографа, – Шутка! Есть еще старая кушетка. А вообще, я бы от двуспальной кровати не отказался.
Последнюю фразу Эйдан произнес почти шепотом и снова прыснул, увидев, как вытянулось лицо О’Гормана.
– Идем! – хихикая, Тернер потянул его за руку.
Переступив порог, минуя небольшую прихожую с пристройкой для санитарных нужд, они прошли в гостиную. Убранство ее было довольно скромным, но по-деревенски уютным: старый удобный диван, прикрытый волосатым бежевым шерстяным пледом с кельтским узором, два кресла с высокими спинками, повернутые к большому открытому камину, дубовый обеденный стол, четыре стула и небольшой комод. На стенах, в разноцветных рамках, висело множество фотографий, в коллажах и по отдельности, сделанных в разные годы: от старинных, пожелтевших, явно позапрошлого века, до современных – ярких, светящихся, словно маленькие окошки в другие миры. Помимо фотографий, стены украшали небольшие милые акварельные пейзажики, явно написанные хозяйкой дома. На столе и комоде стояли большие вазы со свежими цветами, от аромата которых, приятно щекотало в носу и немного кружилась голова. На полу раскинулся большой ковер ручной работы с узором, копирующим узор пледа. Из гостиной вели три двери: две – в небольшие комнатки-спальни и еще одна – в маленькую кухоньку с разрисованными хозяйкой шкафчиками.
– Наша комната, – кивнул ирландец на одну из дверей и потянул О’Гормана, – Ну, чего ты застыл, как изваяние?
– Сейчас, – тихо ответил Дин, подходя к каминной полке.
С большой черно-белой фотографии в простой рамке, на него смотрел Эйдан, совсем молоденький, с привычно растрепанными темными волосами. Его огромные глаза на фото казались светлее, чем в жизни и светились очаровательной детской наивностью, в них как будто читалось: «Я готов обнять весь мир, ведь я доверяю ему». Пухлые губы были слегка приоткрыты в чуть заметной, бесхитростной улыбке. В самом уголке портрета мелким почерком было написано «Мой любимый Огонек».
– Очень красивый портрет. – Дин аккуратно взял фотографию. – Сколько тебе здесь лет?
Тернер пожал плечами.
– Не помню, лет четырнадцать-пятнадцать. Может больше. – Он немного помолчал, рассматривая фото из-за плеча О’Гормана, потом добавил: – Это любимый портрет Мюренн. Хотя мне он не очень нравится, я на нем какой-то…
– Наивный?
– Глупый, – буркнул Эйдан.
«Можно подумать, сейчас ты намного умнее», – подумал Дин, но вслух ничего не сказал, продолжая всматриваться в глаза на черно-белой фотографии.
– Почему Мюренн называет тебя Огоньком?
Тернер улыбнулся.
– «Эйдан», в переводе с древнеирландского, означает «огонь», «огненный», «вспыльчивый».
Дин повернулся к нему, удивленно приподняв бровь.
– Вспыльчивый? Что-то не замечал… – он осекся, вспомнив сцену в квартире Тернера.
Улыбка сползла с лица Эйдана.
– Был огонь, да весь угас… – тихо пробормотал он, опустив глаза, – Идем, оставь ты это фото. Еще насмотришься, тут их столько, что на полжизни хватит.
Комната Эйдана была выдержана в спокойных, бежево-коричневых тонах. Кровать, кушетка, небольшой шкаф, две прикроватные тумбочки, стул, стоящий под распахнутым окном, несколько полок с книгами и очередной порцией фото – просто, но уютно.
– Ну, как-то так, без изысков, – Эйдан плюхнулся на кушетку, заскрипев старыми пружинами. – Надо будет смазать, а то я тебе спать не дам этим скрипом.
Дин опустил вещи на пол и присел на кровать. В ее углу, рядом с подушкой, сидел большой плюшевый медведь, старый, немного потрепанный, но очень милый. Фотограф взял игрушку в руки.
– Твой?
– Ага, – Тернер наигранно закатил глаза, – Мюренн ни в какую не хочет от него избавиться, а я чувствую себя маленьким ребенком каждый раз, когда приезжаю сюда и сплю рядом с ним.
О’Горман развернул медведя мордой к себе.
– У него глаза такого же цвета, как у тебя – ореховые. Красивый цвет.
– Обычный цвет, – ирландец забрал игрушку, провел пальцем по мохнатой морде, потрепал мягкое ухо. – Отнесу-ка я его в гостиную, а то он как-то нелепо смотрится в компании двух взрослых мужчин.
– Оставь, – попросил Дин, еле сдерживая улыбку – Тернер с мягкой игрушкой в руках на самом деле выглядел, как ребенок, – Мне он нравится. Буду по ночам обнимать его, если ты не против.
Эйдан как-то странно посмотрел на него и пожал плечами.
Тернер резко открыл глаза. Сердце бешено стучало где-то в горле. Он приподнялся, пытаясь успокоить тяжелое дыхание и сообразить – что это было, что заставило его проснуться со сдавленным стоном? Но сон, приснившийся ему, слишком быстро таял, растворяясь в тумане неясных образов, оставляя неприятный осадок и необъяснимое чувство отвращения к самому себе. Эйдан провел дрожащей рукой по волосам и снова откинулся на подушку, отчаянно пытаясь ухватить ускользающее видение. Это был не просто сон, скорее – воспоминание о том вечере, когда он в последний раз напился в «Золотой лилии». Что же он натворил тогда? Откуда это чувство омерзения и гадливости, липнущее к похолодевшей коже? Он попытался вспомнить и не смог. Но, почему-то, в одном ирландец был уверен – об этом Дин никогда не должен узнать.
«О чем, об этом? И причем здесь Дин? – подумал Эйдан, закрывая лицо руками. – А при том, дорогой, что ты тогда совершил какую-то чудовищную ошибку, которая может стоить тебе отношений с ним. Каких отношений?! Каких?! Таких, которые, как тебе кажется, могут быть. О которых ты раньше никогда бы не подумал или посмеялся бы над самой мыслью, но о которых теперь мечтаешь».
Эйдан повернул голову, всматриваясь в очертания фотографа. Дин спал, тихо посапывая, закутавшись в одеяло и прижимая к себе плюшевого медведя. Забавное зрелище, но ирландцу было не до улыбок.
«Ни о чем я не мечтаю! Дин стал мне очень дорог, не спорю, но это просто чувство благодарности за все, что он для меня делает… О, Господи! Не обманывай хоть самого себя, Тернер! Признайся, ты влюбился… – он тихо застонал, зажимая одеялом рот, отворачиваясь к стене. – Да… влюбился. Охренеть можно. Эйд, ты запал на мужика, на своего друга! Ты всегда вопил, что не педик, а выходит, наоборот? Может, ты еще захочешь его?»
