Текст книги "В джунглях Юга"

Автор книги: Доан Зиой

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 11 страниц)

Рука Ба Нгу тяжело опустилась на стол, из доверху наполненного стакана выплеснулось вино. Лампа замигала. Мне показалось, что это стены дома задрожали от переполнявшей их ярости. Я придержал лампу и обжег пальцы о горячее стекло. Вспомнилась холеная рука шпионки, сующая мне деньги в харчевне Толстухи… Эта рука похлопала по спине врага, подав знак открыть огонь, сразивший Дерзкого…

Отец долго сидел молча. На столе уже давно стоял приготовленный ужин, а он, забыв обо всем, пристально смотрел на огонь лампы.

Мама наконец окликнула его. Он медленно поднялся, взял из висевшего на стене бамбукового колчана оставшиеся три стрелы, положил их на тарелку и поставил на алтарь предков[38]38
  Алта́рь предков – ритуальный столик; на нем во Вьетнаме ставят таблички с именами умерших предков.


[Закрыть]. Рядом он поставил стаканчик вина, воткнул в горшочек с золой пучок благовонных палочек. Ничто в лице его не дрогнуло…

Глава XIV
СТРЕЛА ОТМЩЕНИЯ

Отец и Ба Нгу каждый день уходили в такую рань, что было еще совсем темно, а возвращались поздно, и мама очень беспокоилась. Но она хорошо знала характер отца: если он что-то задумал, тут уж не помогут ни слезы, ни уговоры, и потому молчала.

После того происшествия враги расчистили все деревья и кустарник у развилки трех рек, расстреляли трех женщин, которые днем плыли по реке на лодке, и всюду развесили объявления, в которых за голову вьетминовца обещали тысячу пиастров. На подкупы они не скупились. Те, кто строил для них линию обороны, теперь стали получать три метра материи, немного хинина, две пачки сигарет «Голуаз» и лассе-пассе[39]39
  Временный пропуск.


[Закрыть].

Ба Нгу прожил у нас больше месяца, а потом уехал в Тякбанг. Он заметно приуныл оттого, что шпионка уехала с майором в провинцию Ратьзя и месть откладывалась.

Отец стал малоразговорчивым и безразличным к семейным делам. Он часто уходил из дома и пропадал по нескольку дней подряд. Возвращаясь, он никогда не забывал зажигать благовонные палочки на алтаре предков.

Кое-кто из крестьян, чьи дома стояли в деревне неподалеку от поста, уже начали возвращаться из лесов, куда они ушли перед приходом врага. Одна за другой открылись уцелевшие кофейни и пивные.

Отец много раз ходил туда и всякий раз возвращался таким мрачным, что мы с Ко боялись слово вымолвить. Однажды он принес откуда-то несколько старых узловатых стволов бамбука и, бросив их во дворе, послал Ко за ножом. Его точно подменили – движения его снова стали проворны и ловки, как раньше, сам он был необычайно весел и разговорчив.

Принесенный бамбук он расщепил на стрелы, выпрямил и заточил их; днем сушил их на солнце, ночью обжигал для крепости на огне. Каждую стрелу он прикидывал на ладони, смотрел, соответствует ли ее тяжесть и длина трем отравленным стрелам. Потом, взяв арбалет и стрелы и позвав Луока, он ушел на целый день в лес.

Так повторялось три дня.

– Что же такое – ничего из леса не приносишь, а приходишь такой усталый?.. – недовольно ворчала мама.

Отец только посмеивался. К нему снова вернулась улыбка, которая так понравилась мне еще тогда, у Трех Каналов.

Мне было ясно, что он ходил в лес совсем не для охоты. Оставалось предположить только одно – он тренировался в стрельбе из арбалета! Но для такого человека, как он, прекрасно знавшего любой лесной промысел, стрельба из арбалета просто пустяк. Зачем же тогда все это?

Я долго ломал себе голову и в конце концов решил незаметно пойти следом и посмотреть, что он делает. Когда отец отправился в лес, я пошел по его следам, но, обойдя все, его не увидел. Решил было уже повернуть назад, как вдруг из зарослей на меня выскочил Луок. Виляя хвостом, он повел меня через болото к широкому пруду.

Я зажал ему пасть, пригнул его голову к земле, чтобы он не лаял, и, спрятавшись в тростнике, выглянул.

Отец, опутанный водорослями, полностью покрывшими его тело, плыл по пруду. Арбалет он выставил вперед, поставив локти на два поплавка, обрубка кустистой пальмы. Вдруг из этой груды водорослей раздался тихий щелчок спущенной тетивы арбалета. Стрела вонзилась в пальму, росшую у противоположного берега. Водоросли, укрывавшие отца, даже не дрогнули.

Пока я смотрел, шесть или семь стрел вонзились в ту пальму, и все легли одна к одной.

Я хотел окликнуть отца, но испугался, что он станет ругать меня. Тогда я забрал Луока, и только отойдя подальше, я отпустил его и задумчиво пошел домой.

На следующий день отец подозвал меня и тихо сказал:

– Пойдем со мной на пост…

Я решил, что он берет меня с собой в засаду. Значит, он в меня верит больше, чем в Ко!

– Дай мне твой кинжал, – попросил я.

Он сдержал улыбку, потрепал меня по голове.

– Просто так туда сходим, нож ни к чему с собой нести. – И, заметив мое удивление, шепотом добавил: – Ты ведь раньше видел жену Рыбного Соуса, вот и посмотришь, та ли самая.

Я подпрыгнул от радости. Значит, час ожидания настал! Вот почему отец так изменился. Я сразу понял все его приготовления.

– Идем, отец! Разве я мог забыть лицо этой хитрой шпионки! – воскликнул я. – Но… она ведь тоже помнит меня?

– Не бойся, она тебя не увидит.

Мы сели в лодку и поехали к деревне рядом с постом. Возле самой деревни отец спрятал лодку в зарослях аканта[40]40
  Ака́нт – невысокое, в 1–2 м, деревце; растет вдоль по течению рек или у морского берега.


[Закрыть]. Дальше мы пошли пешком.

Как быть, если нам вдруг встретится какой-нибудь солдат: ведь мы идем с пустыми руками, без всякого оружия! Я волновался и то и дело беспокойно оглядывался.

– Иди спокойно, – встряхнул меня за плечо отец. – Пусть думают, что мы из этой деревни. Не вертись! Встретим кого – я сам отвечать буду.

Было еще светло, но дорога уже совсем опустела. Перед редкими домиками горели выставленные кое-где фонари. Мы прошли мимо последнего – маленькой кофейни – и, спустившись к реке, сели. На том берегу, напротив нас, стоял пост.

– Если кто спросит, говори, что ждем лодку через реку переправиться, слышишь? – наставлял меня отец.

Достав из кармана табак, он набил трубку и сделал несколько затяжек. Я удивился: зачем он курит, ведь так нас заметят еще быстрее! До поста было всего метров триста, не больше. Часовой на вышке наверняка нас уже увидел. Потом я понял, что отец, наверно, потому и зажег трубку, чтобы часовой решил, что мы вышли из кофейни и отдыхаем.

Берег перед постом был совсем-совсем голый, деревья и кустарники были начисто выкорчеваны, даже кошка не пробежит. Садящееся солнце бросало бледные лучи на оголенную землю, и блики от воды играли на побеленных когда-то раньше известкой, а теперь совсем облезших стенах дота.

– Странно, обычно в это время она уже выходит, – пробормотал отец и тут же тихонько шепнул: – Вот она!

Из поста вышла женщина с красивой короткой прической, до пят укутанная в купальную простыню. Откинув голову, она собрала волосы и стянула их на затылке, перед тем как надеть резиновую шапочку.

Едва увидев эту изогнувшуюся, как у змейки, фигуру и маленькие полные руки, я сразу узнал ее, ошибиться было невозможно. Но она стояла к нам спиной, и к тому же теперь у нее была другая прическа, и я на всякий случай решил подождать, когда она повернется лицом.

Но вот она повернулась, сбрасывая простыню на мостки.

– Это она, отец! – вскрикнул я тихонько.

– Смотри внимательнее!

– Это она, она!

Шпионка еще постояла с минуту так, в одном купальнике, потом сделала несколько гимнастических движений и наконец прыгнула в воду.

– Точно она, сын?

– Точно!

– Ну тогда пошли.

Не успели мы сделать и нескольких шагов, как солдат на вышке заорал:

– Эй вы там! Нечего пялиться! Вот начальник увидит – всыплет!

Только когда мы уже отошли довольно далеко, я с дрожью припомнил те минуты, когда мы сидели на берегу.

– Матери ничего не говори, слышишь? – несколько раз повторил отец.

Проснувшись среди ночи, я увидел, что отец все еще сидит во дворе и курит.

На следующий день, часа в два, отец взял арбалет, стрелы и, привязав к поясу мешочек из леопардовой шкуры, собрался уходить.

– Куда ты? – спросила мама.

– В деревню забегу, – коротко бросил он.

Луок, виляя хвостом, побежал было за ним. Он оглянулся и велел мне удержать пса.

Я сразу догадался, куда он идет. Обняв Луока, я смотрел на загорелую, крепкую спину отца, и волнение так сжало мне горло, что я чуть не заплакал.

Дома я не находил себе места и все время прислушивался, не раздадутся ли выстрелы. Раньше я совсем не обращал на них внимания, потому что в стороне поста часто стреляли, но сегодня каждый выстрел мог быть направлен в моего приемного отца. На мамины вопросы я отвечал невпопад. Ко позвал меня на реку – я отказался. За ужином я торопливо проглотил свою порцию, взял большой широкий нож, которым мы обычно срубали лианы, позвал Луока и пошел. Пройдя через лес, я вышел к реке и двинулся по направлению к посту.

Солнце уже почти село, когда на той стороне показались белые, облезлые стены поста и сторожевая вышка. Прячась в кустах, пригибаясь к земле, а иногда и ползком, я продвигался вперед, пока не добрался до выкорчеванной полосы. Здесь мне пришлось залечь – двигаться дальше было опасно. Умный пес лежал рядом со мной, совершенно не двигаясь.

Я не отрывал глаз от участка реки перед постом, следя за каждым кустиком водорослей, плывущих мимо по течению. А что, если отец спрятался в водорослях, которые уже проплыли, а шпионка еще не выходила? Я уже не вспоминал об опасности, грозящей отцу, а беспокоился только, что шпионка может вдруг не выйти. Мои глаза теперь были прикованы к посту. «Она выйдет… она выйдет… вот сейчас выйдет», – бормотал я, и она на самом деле вдруг показалась.

Как и вчера, она, слегка откинув голову, заправила волосы под резиновую шапочку и сбросила на мостки купальную простыню. Неожиданно из поста вышел вражеский офицер с огромной овчаркой. Шпионка, оглянувшись, засмеялась и что-то сказала ему перед тем, как прыгнуть в воду.

Я вцепился в траву. Овчарка вдруг залаяла на водоросли, проплывающие мимо поста. Я похлопал Луока по спине и крепко прижал к себе, чтобы он не вырвался и не залаял на овчарку.

Шпионка все еще плавала вокруг мостков. Подплывал еще один куст водорослей. Овчарка снова залаяла. Было слышно, как офицер свистом позвал ее.

Теперь показался третий куст водорослей, гораздо меньший, чем первые, и плыл он заметно медленнее. Наверно, отец там, подумал я, и тут же раздался дикий крик шпионки. Она несколько раз перевернулась, отчаянно цепляясь за столбики мостков. Овчарка захлебывалась от лая. Офицер с криком «Вьетминь, Вьетминь!» тащил шпионку на мостки. Она, собрав последние силы, приподнялась, показала рукой на плывущие по реке водоросли и упала в судорогах.

Поднялась беспорядочная стрельба; прожектор лихорадочно прочесывал реку перед постом. Офицер с автоматом побежал по берегу, целясь в уплывавшие водоросли. Несколько солдат выбежали из дома и побежали следом за ним. Пули рикошетом летели над водой.

Я вскочил, сжимая секач, и побежал. Эх, если б у меня была винтовка! Кровь прилила к лицу. Я сложил руки рупором и заорал что было мочи: «Вперед! В атаку!» Эхо далеко разнесло крик, Луок помогал мне громким лаем. Офицер, услышав крик, повернул обратно к посту, солдаты остановились, потом тоже повернулись и побежали обратно.

Я долго бежал по берегу, звал отца и не слышал ответа. Куст водорослей, за которым я бежал, плыл все быстрее. Я сел и заплакал навзрыд.

Вдруг я услышал неподалеку шорох босых ног. Луок радостно заскулил и бросился вперед.

– Ан, это ты, сынок? – раздался из темноты голос отца.

Я бросился к нему и от радости чуть не сбил с ног.

– С тобой ничего не случилось, отец?

– Ничего, все в порядке. Я ведь нырнул на самое дно, как они могли меня ранить! Когда ты пришел?

– Ты только ушел, и я вскоре за тобой. Я так боялся…

Я почувствовал, как большая рука отца легла на мое плечо и, скользнув вниз, крепко стиснула кисть.

– Спасибо, сын. Спасибо тебе от отца!

Луок крутился у нас под ногами, мешая идти. Я поддал ему легонько ногой, чтобы отстал. Из поста начали стрелять минометы. Взрывы разбудили лес, уже весь погруженный в темноту.

– Только потому, что кровь за кровь, а так разве думал когда-нибудь, что на женщину руку подниму… – проговорил вдруг отец.

И мне показалось, что я слышал эти слова в какой-то старой-старой сказке…

Глава XV
ОХОТА НА КРОКОДИЛОВ

Отравленные стрелы, примитивное средневековое оружие, оказались реальной и серьезной опасностью для врага. После всех этих событий враги пригнали еще три батальона марионеточных солдат и теперь непрерывно прочесывали весь район. Они сожгли хижины углежогов, с давних пор стоявшие в лесу, и построили еще четыре блокпоста в наиболее важных местах по течению реки.

Наша хижина тоже сгорела. Мы переселились в лодку и ушли на время в болотистые, затопленные водой места.

– Придется перебираться в нижний Уминь, делать нечего! – как-то со вздохом сказала мама, обращаясь к отцу.

Мы сидели, прижавшись друг к другу, в тесноте под навесом лодки и смотрели на белесые потоки ливня, поливающего лес и горы.

– Вот только за мальчишек боюсь, – продолжала мама. – Начнем скитаться, вдруг заболеют, где тогда лекарство достанешь!

– Сколько лет уж мы здесь, можно сказать сроднились с этими местами. А теперь все бросать и искать нового пристанища… – ответил отец.

– Где дом, там и родным все становится. Ведь мы с тобой с самого начала-то не здесь жили… Не будь таким упрямым, – уговаривала мама. – Я ведь забочусь, чтоб ребятам было лучше, а там, как ты хочешь, так и будет…

Отец не ответил. Он крутил в руках трубку и хмуро поглядывал на капли, скатывающиеся с навеса в лодку. В лодке было сыро.

Ночью мы вышли в реку. Лодка да еще несколько старых котелков и узелок старой, латаной-перелатаной одежды – вот все, что у нас теперь оставалось.

Когда мы проезжали мимо могилы Дерзкого, отец остановил лодку и вышел на берег. Ко, как всегда, струсил – боялся привидений и поэтому остался в лодке, прижавшись к матери и обняв Луока. А я пошел следом за отцом.

Было очень темно. На небе мрачно светило несколько одиноких звезд. Отец сидел рядом с могилой и, уставившись в землю, рассеянно выщипывал травинки. На шорох моих шагов по сырой траве он поднял голову и показал мне на место рядом с собой.

– Мы с сыном пришли к тебе проститься, – сдавленным голосом обратился он к могиле. – Мне пригодилась пока только одна стрела из тех двадцати, что ты дал. Но ты можешь теперь отдыхать спокойно…

Я никогда не верил и не верю в такие вещи, как души умерших. Но низкий голос моего приемного отца, обращенный к могиле, и вспомнившаяся вдруг сейчас рука, закрывшая глаза умершего, того самого человека, что лежал в этой могиле, – все это вызвало у меня невольную дрожь.

Отец, кашлянув, повернулся ко мне:

– Ан, ты помнишь белощекого гиббона?

– Конечно, помню, а где он? – спросил я, хотя раньше почему-то думал, что он погиб во время лесного пожара.

– Даже зверю лесному ведомы любовь и привязанность, не только людям… Когда подожгли лес, Дерзкого не было дома, и гиббон был привязан в хижине. Огонь подошел к хижине, и он оборвал цепь и убежал. Его видели с оборванной цепью, болтающейся на шее… После пожара он вернулся на старое место, тосковал, ничего не ел, не пил и так и умер там… Через те места проходил один человек, он рассказал, что видел его.

– Когда мы с тобой возвращались после пожара, мы ведь проезжали мимо хижины. Выходит, он еще тогда не вернулся, да, отец?

Отец с тяжелым вздохом встал и велел мне спускаться к лодке. А сам еще раз оглянулся, положил на могилу горсть земли и пошел за мной следом.

С каждым днем река становилась все шире и стремительней. Теперь если наша лодка приставала к берегу, то вместо другого берега мы видели одну только мелькавшую над волнами темно-зеленую полосу кустистых пальм. Три дня и три ночи мы гребли, сменяя друг друга и останавливаясь лишь для того, чтобы развести огонь и приготовить еду.

Несколько дней подряд стояла невыносимая духота. Река, в которой отражалось небо, по цвету напоминала стремительно несущуюся ртуть. Сейчас с горизонта набежали темные облака; они подталкивали друг друга, принимая самые причудливые очертания, но уходить не торопились. Потом прилетела гроза, и целый день и ночь густой стеной лил дождь. Река ревела. Нам пришлось завести лодку в протоку, закрытую плотным сводом листвы, и переждать ливень.

Вечером мы подъехали к небольшой харчевне, стоявшей у самого берега. Мы привязали лодку к мосткам, возле которых уже стояли две большие джонки, чьи хозяева сейчас, видимо, угощались в харчевне. Они тут же выглянули посмотреть, кто приехал, и снова вернулись к большому столу, накрытому посреди помещения.

Мой отец подтянулся и выбрался на деревянный помост, тут же ужасно заскрипевший под его шагами. Луок прыгнул за ним следом. Я позвал его и под тем предлогом, что нужно забрать собаку, тоже выбрался из лодки.

У входа в харчевню, свернувшись, лежал варан; лапы его были крепко связаны проволокой. Луок с лаем прыгал вокруг него. Трое мужчин, сидевших за столом, обернулись и кивнули отцу. Видно было, что они не прочь с ним познакомиться. Самый старший, раздетый по пояс, в черном саронге[41]41
  Саро́нг – мужская или женская одежда, какую носят в Камбодже, Индонезии, Бирме и Таиланде; тип юбки, из цельного куска ткани, который обертывают вокруг бедер.


[Закрыть] и с повязкой из красного шелка на голове, такой же рослый, как отец, встал и громко обратился к нему:

– Приветствуем вас, друг!

Двое других, мужчины средних лет, оба худые, бритоголовые, в одинаковых набедренных повязках цвета древесной коры, были до смешного похожи друг на друга. Разница состояла только в том, что один был очень высокий, а другой – совсем маленького роста. Они тоже встали и поздоровались.

Отец еще какую-то минуту приглядывался к ним и вдруг поднял вверх правую руку, а левую приложил к груди и, почтительно склонившись, сказал:

– Здравствуйте, друзья!

Трое мужчин поспешно приветствовали отца точно так, как это только что сделал он. Я смотрел во все глаза. Только потом я узнал, что это традиционное приветствие, принятое у охотников на крокодилов, товарищей по охотничьей артели.

Из кухни, таща колоду вместо табурета, выбежал хозяин харчевни, пожилой толстяк, все время как-то странно дергавшийся, точно марионетка на ниточках.

– Милости просим, милости просим! Садитесь, пожалуйста. – Он поставил колоду к столу и показал на нее отцу.

Запахло пригорелым мясом, и из кухни потянуло дымом.

– Мясо сгорело! – вскрикнул я и, по привычке, не замечая удивления хозяина и всех сидевших за столом, бросился на кухню.

Я засыпал угли, уменьшив огонь, и перевернул мясо.

– Спасибо, мальчик, оставь, я теперь сам, – похвалил меня прибежавший следом за мной хозяин, проверив мясо, и взял стоявшую рядом с очагом бутыль с вином.

– Я мог бы вам немного помочь, – с гордостью сказал я и, улыбнувшись, вспомнил «мальчика на побегушках» в харчевне Толстухи.

Мужчина в красной головной повязке принял бутылку вина из рук хозяина и долил стоящую посреди стола большую пиалу, которая была уже наполовину пуста.

– Просим, друг! – протянул он пиалу отцу. – Выпейте глоточек, согрейтесь. Откуда путь держите?

– Я из верхнего Уминя, – вежливо ответил отец. – Враги уже туда пришли, вот мы с семьей и кочуем: не знаем еще, где пристанем.

При этих словах бритоголовые переглянулись. Отец отпил глоток вина, посмаковал его на кончике языка. Заметив их взгляды и, видно, догадавшись, о чем они думают, он поставил пиалу на стол и неторопливо продолжал:

– Да, сейчас мы едем из верхнего Уминя. Но сам я коренной житель Тиензианга. В молодости мне приходилось разными речными и морскими промыслами заниматься. Можно сказать, почти все уже перепробовал. Я беден и потому, как лист, упавший в реку, куда понесет вода, туда и плыву… К тому же сейчас всюду враг… Последнее время занимался лесными промыслами, надо ведь чем-то жить. Но, по правде говоря, я так к ним и не смог привыкнуть.

Один из бритоголовых, тот, что был маленького роста, тут же вскочил, протягивая отцу руки и радостно обнимая его.

– Ну, а что, если здесь бросить якорь? Вернетесь к своему прежнему ремеслу. Будем вместе, одной артелью, охотиться, согласны? – спросил он.

Отец улыбался, но ничего не отвечал.

Я помог подать мясо на стол и позвал Ко смотреть, как хозяин харчевни будет разделывать тушу варана. Я с удовольствием носился взад и вперед и помогал хозяину: то раздувал огонь, то приносил соль и перец, то подливал рыбьего жира в светильник, который сам разыскал на кухне и поставил на стол, потому что уже стемнело. Я хлопотал вовсю, как когда-то у Толстухи, но делал все с удовольствием – сегодня мне это было даже приятно.

Мой отец и его новые знакомые хвалили вино, которое хозяин харчевни хранил специально для знатоков. Беседа стала еще веселее. Теперь все наперебой говорили о самых разных вещах и обращались друг к другу на «ты», как старые друзья. Они и правда сейчас были похожи на старых друзей, встретившихся после долгой разлуки. Когда узнали, что у отца есть «генерал в семье» – жена, которая сейчас как раз готовит ужин на лодке, мужчина в красной повязке вышел на помост и, сложив обе руки перед грудью, торжественно склонился перед нашей лодкой:

– Мы только что обрели нового друга. Вы его жена, и мы просим вас подняться к нам, разделить с нами угощение и пригубить вина.

Мама поблагодарила и стала отказываться, но ей в конце концов все же пришлось подняться в харчевню. Как раз поспело мясо варана, которое приготовил хозяин. Блюдо с мясом поставили на стол; от него валил пар и очень аппетитно пахло. Мы сели все вместе – наша семья, охотники за крокодилами и хозяин харчевни. Ужин получился очень веселым. Даже Луоку добрый хозяин поставил у помоста большую миску мяса с рисом.

– Если враги и сюда дойдут, мы тогда что-нибудь придумаем. А пока будем своим промыслом заниматься. Нужно ведь о пропитании позаботиться. Верно я говорю, сестрица? – обратился высокий бритоголовый к маме.

– Останетесь довольны, если Тян с нами пойдет! – тут же подхватил маленький.

Мама взяла чашку, взглянула на отца:

– Пусть сам решает. А я что, моя доля женская!

Хозяин харчевни протестующе замахал руками:

– Вы уж слишком по старинке! Люди говорят: сначала жена, а уж потом – бог!

Все засмеялись. Хозяин улыбался, довольный своей шуткой.

Охотник в красной повязке спросил маму:

– Раньше вы, наверно, тоже морские и речные промыслы знали?

– Где уж мне, я трусиха, – покачала головой она. – Муж один промышлял, а мне под силу только самую мелкую рыбешку ловить!

Высокий улыбнулся, почесал блестящую бритую голову:

– Я вам про себя расскажу. Врать не буду, но, когда мне еще лет тринадцать было, мы вместе с дедом ходили на крокодилов. В сухой сезон[42]42
  На юге Вьетнама два сезона: сезон дождей (мокрый сезон) и сезон жары (сухой сезон). Сухой сезон начинается в ноябре и продолжается до апреля (по лунному календарю), тогда дождей не бывает. (Прим. автора.)


[Закрыть] мы шли в лес и там искали по прудам кайманов. В то время их было еще много. В любом водоеме самое малое штук по пять-шесть. Выберем, бывало, место, где их побольше, вырубим вокруг весь тростник, выполем траву и несколько дней все это сушим. Потом охапками бросаем сухой тростник и траву на поверхность пруда, стараясь весь закрыть, и поджигаем…

– Чтобы подогреть воду, и тогда они выскочат на берег, да? – спросил Ко.

– Почти угадал! Только ведь воды в пруду много, как ее всю подогреешь? Но если набросать сухой травы и тростника очень много и непрерывно подбрасывать, так они побегут, когда она загорится… А когда огонь погаснет, поверхность пруда оказывается покрытой толстым слоем пепла, примерно на три ладони. Крокодилу нужно высунуться подышать, иначе ведь задохнется, а пепел щиплет глаза. Вот он так несколько раз попробует, а там, смотришь, бьет хвостом и лезет на берег. Тогда мы с дедом гонимся за ним с дубинами и преграждаем дорогу. Дед садится ему на шею и коленями прижимает его голову к земле, потом через пасть, как удила, просовывает проволоку и крепко связывает. А я уже веревкой попрочнее, из лыка кокосовой пальмы, вяжу крокодилу ноги – правую с правой, а левую с левой. В таком виде его можно спокойно оставить. Теперь он способен только медленно ползти, а уж убежать не убежит.

Да, было время. В некоторых местах мы за день вылавливали по нескольку десятков кайманов. По три штуки вместе обычно связывали. Ставят их гуськом, головами вперед. Впереди каждого привязывается бамбуковая палка поперек и сзади такая же, и все это хорошенько связывается, а по бокам еще закрепляются две палки во всю длину, чтобы всех трех крокодилов с боков прикрыть. Потом мы прорубали в тростнике дорогу от пруда к реке, широкую, как для телеги, и прыгали крокодилам на спину. При этом нужно ветками эбенового дерева[43]43
  Эбе́новое дерево, или черное дерево. Древесина его очень твердая и тяжелая. Она ценится очень высоко. Вьетнамцы изготовляют из нее дорогие поделки – шкатулки, ларчики и т. п.


[Закрыть] – этого дерева кайманы очень боятся – ударять по боковым палкам да еще кричать, чем громче, тем лучше. Кайманы после этого ползли по прорубленной нами дороге и тащили друг друга прямо на берег реки. А там уж всегда покупатель ждал наготове, с лодкой. Ну, а когда покупателя не было, приходилось развязывать их, по-одному перетаскивать на свою лодку и самим везти продавать… Вот так мы раньше охотились!

Отец внимательно слушал. Наверно, все это напомнило ему ту тяжелую пору, когда он сам охотился на крокодилов в Тиензианге, потому что он сидел, подперев руками голову, и лицо его было невеселым.

– В моем краю, – стал рассказывать он, – для охоты на крокодила брали двух-трех уток на приманку. Это большой расход. Тогда много крокодилов на плотах везли по Меконгу на рынки. Плоты шли, целыми партиями по нескольку сот штук сразу перевозили. Мясо кайманов в тех краях нежное и вкусное, как у курицы, но цена на него низкая. Поэтому я редко на них охотился, и то больше из-за кожи…

Охотник в красной повязке выпил вина, отер тыльной стороной руки рот и вздохнул:

– Мы хоть и не ловим на уток, все равно дорого обходится из-за жира для светильника. Да еще самому приходится всю ночь по горло в воде просидеть. Однако цену дают хорошую. Только боюсь, сейчас такие трудные времена настали. Враги разве дадут людям возможность добыть себе пропитание!..

Высокий бритоголовый, вытягивая шею, наклонился через стол к отцу:

– Ну как, рискнешь с нами остаться? У развилки здешней реки уже почти год как много аллигаторов заплыло. Есть большие, чуть ли не с лодку. Земля там подходящая, болотистая. Заходов на десять примерно нам хватит, а о лучшем и мечтать нельзя!

– Давненько уже этим не занимался, – с сомнением покачал головой отец, – боюсь, рука отвыкла…

Охотник в красной повязке поднял бутыль с вином.

– Новая река ждет нового рыбака! Все, что нужно для охоты, мы дадим. Идет, Тян?

Отец вопросительно взглянул на маму.

– Дело твое… – сдержанно сказала она.

Отец плеснул на ладонь вина и протянул руку над столом. Три руки охотников на крокодилов одна за другой легли поверх нее… Моего отца приняли в артель.

…Большая джонка, разрезая волны, быстро шла к берегу. Мой отец, раздетый по пояс, в подвернутых брюках, стоял на носу джонки и курил длинную изогнутую трубку. Дым от нее клубами летел назад. Охотник в красной повязке, тоже раздетый до пояса, в своем черном саронге стоял рядом с отцом и махал людям на берегу. По всему было видно, что он очень доволен. Высокий бритоголовый быстро работал рулевым веслом. На верхушке шеста, воткнутого в уключину, развевался, хлопая под ветром, маленький красный вымпел.

– Везем крупного крокодила! – крикнул на берег охотник в черном саронге, сложив руки рупором.

На берегу у рыбачьего селения уже собрались кое-кто из мужчин, женщины, вязавшие сети, и мальчишки. Все они с радостными криками бросились к подходившей джонке.

– Люди, готовьтесь к разделке мяса!

– Сначала вино приготовь, потом будешь делить мясо, обжора!

Несколько мужчин, засучив повыше брюки, уже подбежали к самой воде. Женщины торопились следом за ними.

Джонка скользнула носом на песчаную отмель и оставила на ней пузырьки белой пены. Охотники еще не успели бросить с лодки конец, как мальчишки уже облепили борта.

Ого, вот это крокодил! Туловище длиною, наверно, больше, чем пять метров. Вытянутую пасть с торчащими зубами крепко скрутили стальной проволокой.

Со времени нашей встречи с охотниками на крокодилов прошло уже больше двух месяцев. За это время мой отец поймал двенадцать штук.

Чаще всего у крокодила кожа зеленая, цвета грязного ила, причем на брюхе немного светлее, по всей спине идут бугры и кое-где видны полосы. Этот же был совсем серый, бугры на спине выглядели огромными и страшными. Длинный хвост, самая сильная часть тела, которую крокодил использует для нападения, был сейчас задран вверх, к нему были крепко привязаны все четыре ноги, и крокодил лежал в лодке не двигаясь, точно неживой. Охотники ремнями из буйволиной кожи стали привязывать его к длинному шесту. Он оказался таким тяжелым, что двенадцать сильных мужчин еле-еле смогли перенести его на берег.

Тем временем вокруг мамы уже столпились торговки и другие женщины из селения. Всем хотелось купить вкусного крокодильего мяса, и у всех уже были наготове ножи и корзины.

Ко, уходивший за вином в соседнюю деревню, как раз возвращался назад. За ним, как всегда, бежал Луок. Увидев издали джонку и отца, сидевшего в тени ее, на песке, вместе с другими охотниками, Ко, не задумываясь, бросил бутыль прямо на песок и помчался к ним.

– …Только я метнул копье и ранил его, вдруг слышу вдалеке что-то шумит, плещется. Наверняка еще один, думаю, да покрупнее! Так и есть: их пара была, самец и самка, – рассказывал в этот момент отец.

Охотник в красной головной повязке наклонился к самому уху отца:

– Жир для светильника уже на исходе! Ума не приложу, где его теперь доставать будем?

Их «промысловый светильник» внушал мне непреодолимое отвращение.

– Этот светильник горит на жире, который раньше делали колдуны. Говорят, чего они только туда не подмешивали! Теперь уж этого жира нигде не сыщешь, а крокодил его очень любит. Едва жир разогреется от горящего фитиля, как крокодил сразу учует издалека его запах и поплывет на него, – рассказывали охотники.

Старший говорил, что бутыль этого жира он купил когда-то давно за очень большие деньги у одного колдуна-малайца[44]44
  Этих людей называли еще и знахарями; они по большей части разъезжали на лодках в районе западного Намбо. Их боялись: считали, что они якобы наводили на людей «порчу», а потом «снимали» за большие деньги. (Прим. автора.)


[Закрыть], приехавшего с той стороны Сиамского залива.

Я часто приставал к отцу с расспросами. Я не понимал, почему для охоты на крокодила, например, нельзя использовать просто свиной жир? Но отец только хмыкал и кивал головой на все мои вопросы, так и не сумев мне толком ничего объяснить. В конце концов он сказал:

– С давних времен так повелось, что берут именно этот жир, и никакой другой. Обычай такой, понимаешь?

– Я же и говорю, что очень глупый обычай, отсталый и дикий!

– Может, оно и так… – соглашался отец.

Отец часто рассказывал нам с Ко про охоту на крокодилов. Я заслушивался его рассказами, но про себя думал, что сам бы никогда не решился заняться этим опасным промыслом. Куда спокойнее ловить креветок и раков!

Для охоты на крокодилов, рассказывал отец, выбирают самые темные ночи. Лучше всего, если стоит сильная жара и только что прошел дождь, слегка дует ветер, а небо еще низкое и тяжелое. Я хорошо представлял себе, как отец, в одной только узкой набедренной повязке, по грудь погружается в спокойную гладь реки. Руки его до самых плеч лежат на двух кусках бамбука, крепко связанных по концам стальной проволокой. Он должен держаться строго на середине реки; для этого он время от времени легонько шевелит ногами, регулируя движение своего «плотика». Крокодил имеет обыкновение нападать только на тех, кто плывет лежа на воде, или может хвостом сбить в воду сидящего в лодке человека, и тогда хватает его. Но он никогда не нападает на человека, плывущего стоя.