Автор книги: Deni1
сообщить о нарушении
Текущая страница: 6 (всего у книги 13 страниц)
Отец: Май Джон Ладог. Так, тут медленнее, имя почему-то знакомо. Точно — один из трех людей, получивший разрешение на доступ в лаборатории Юю-Эля. Само собой, с вшитой капсулой с паралитическим ядом, но просто как факт — чудовищная редкость. И самое поразительное, что он ушел сам, после гибели жены. И переехал сюда, в Герец.
Навестить бы его… Завтра до Совета, теоритически, можно успеть, заодно и глянуть на Наблюдателей местных.
Выйдя под звездное небо, Маал с трудом удержался, чтобы заново не снять шлем, так хотелось вдохнуть. Никто из Новали клаустрофобией не страдал, так что, вероятнее всего, странное состояние — следствие энергетического выплеска, только от понимания легче не становилось.
Отозвав дронов, выводя их из заданного полуавтоматического режима, и по–прежнему сопровождавших пойманных пацанов, Маал взлетел и направился к Яслям. Этим прилам хватит впечатлений от возвращения даже без конвоя.
И все бы ничего, но адски ноет кожа на висках под капельками транков…
========== 4. Ниам ==========
Ниам опоздал. Причем, безнадежно. Аккумы Тяги сели еще в катакомбах, так что на путь до места, который мог занять пять минут, ушло почти час бодрой рысцой.
Всю дорогу, пытаясь вернуть себе способность рассуждать спокойно, он силился и не мог понять, чего хочет на самом деле: чтобы Лина дождалась или чтобы не дожидалась.
Несмотря на общее взбудораженное состояние, безумная погоня, лишенная всякого смысла по большому счету, будто не только Тягу обнулила, но и все эмоции. Куцые, как утверждала Лина, но и с теми Ниам справлялся не всегда. Вот сегодня и не справился.
Правильнее и разумнее было сразу повернуть назад, как только стало ясно, что их засекли, но желание увидеть Лину, скорее всего вообще в последний раз, затмило все разумное. Теперь его маленькая тайна тайной быть перестанет и после выпуска назначение будет далеко от сюда. Эмоциональная связь, любая эмоциональная связь, помеха в работе, так что никаких иных вариантов тут быть не могло, но Ниаму нужно было ее увидеть. Увидеть, даже понимая, что прощание это будет мучительным и последует расплата, и заставить заплатить за это еще и Дора с Виелем тоже. Но до настоящей минуты Ниам не сомневался в оправданности этой платы. А вот сейчас — засомневался. Как тело, стремящееся инстинктивно уйти из–под удара, отклониться, и захватывая власть над разумом, сейчас отклониться инстинктивно пыталось то, чему Ниам не мог найти определения. Душа? Или это просто трусость? Мысль разозлила, и он прибавил ходу, сбивая дыхание.
Лина дождалась.
Она сидела, почти неразличимая в темноте, прислонившись спиной к стволу дерева и, казалось, дремала. Отстегнутый шлем лежал рядом. Ниам увидел ее первой, еще до того, как Лина заметила его и успел поймать на ее лице то выражение, что любил больше всего — сосредоточенной живости. С самой первой встречи несколько лет назад он каждый раз оказывался заворожен, как она умеет справляться со всей массой своих эмоций, превращая их из недостатка в источник сил.
Лина… — дышать после пробежки еще приходилось чаще, чем обычно, и, наверное, поэтому не удалось протолкнуть наружу еще хоть слово.
Лина вскочила резко, сильно, без намека на присущую женщинам грацию, и замерла на середине движения навстречу. Закончить это движение за нее было естественно. Правильно.
Тело под руками крепкое, без намека на хрупкость, и ощущается так привычно, что на мгновение Ниам забывает и про погоню, и про их крайне печальные перспективы.
Под пальцами разъёмы закрепов ее шлема, и контраст между тем, как покалывает влажную кожу от прикосновения к контактам, вызывая легкое онемение, и тепла от пульса на шее, считываемое не пальцами, самой энергией в нем, заставляет сомневаться в реальности происходящего.
— Ты опоздал… — она говорит это, уткнувшись в плечо и будто даже потираясь лицом. Слова звучат неразборчиво, но Ниам понимает каким-то внутренним чутьем.
— Прости. Возникли сложности.
— Нет, ты прости! Я не должна была так тебя подставлять. Только я не могла… — Лина торопится, захлебываясь словами, как всплывший ныряльщик захлебывается воздухом, вынырнув. И неожиданно осекается, подняв голову и глядя теперь прямо в глаза. — У тебя все будет хорошо? Эти сложности…
— Нас засекли. Кто-то из Элей. Дора и Виеля развернули. Я ушел, но по голове за это не погладят… Спасибо, что дождалась.
Плечи ее опускаются, и Лина снова утыкается лбом в плечо, словно пытаясь боднуть.
— Отец подал запрос на переезд.
— Когда?
Ниам ждет ответа и понимает, что ответ значения не имеет. Завтра, послезавтра… Они с самого начала знали, что все малопонятное, связавшее их, не может продлиться долго. И он гладит ее по спине, ладонями чувствуя отголосок своих мыслей. Напряженные, стянутые мышцы выдают страдание, меру которого он не может оценить, но сама мысль о ее страдании кажется ему невыносимой.
Аура Лины напоминает штормовое море. Это так просто — чуть коснуться, вливая силу, подчиняя и заставляя успокоить потоки ее энергии…
— Ниам! Прекрати! — Лина отталкивает, не рассчитывая интенсивность, и на ногах удается удержаться с трудом. — Ты опять делаешь это!
— Тебе плохо. — Взгляд никак не удается поймать. Кажется, если бы удалось, это бы все объяснило, но Лина сверкает глазами и яростно сопротивляется контакту.
— Ты правда считаешь, что ощущать себя пыльным пешком мне поможет? — она отворачивается, словно пытаясь себя отвести, но остановиться у нее не получается. — Знаешь, иногда очень сложно забыть о том, насколько вы не люди…– вырвавшись, Лина отступает на шаг и прикрывает ладонью рот, то ли пытаясь прекратить поток слов, то ли скрывая дрогнувшие в преддверии рыдания губы.
— Мы люди, Лина… — Ниам старается говорить мягко, хотя бы голосом утоляя инстинктивное желание утешить, но ясно понимает, что так делает еще хуже. Все чаще его решения оказываются ошибочными, и стена между ними растет. Только в небе они еще не ощущают этой, с каждым днем крепнувшей стены, но сейчас они не в небе и вряд ли еще когда-нибудь будут.
— Я просто хотела попрощаться. — Лина все же не сумев с собой совладать, коротко всхлипывает, тут же делая глубокий вдох. — И по правде говоря, надеялась, что у тебя это сообщение вызовет более человеческую реакцию, но, наверное, отец прав, я просто обманываю себя.
— Мы с самого начала знали…
— Знали! Только если вы люди, если ты человек, а не робот, так почему ты не можешь это изменить?! Давай уедем вместе! Это же так просто! — Лина почти кричит, и ее крик отзывается растущим чувством безнадежности.
— Я человек. Мы люди, которым дано больше, но и спрашивается больше. Нельзя променять долг на личное… — определение «счастье» Ниам выговорить не может. Слово кажется насквозь лживым, но другого ему не подобрать.
— На что? Договаривай!
— На жизнь. Свою собственную жизнь.
— На нашу с тобой жизнь, Ниам. Ты не только своей жертвуешь. — Лина пройдя мимо обнимает ствол дерева, как только что обнимала его. — Что такое этот ваш долг?! Фикция. Пустота.
— Жизнь на земле. Этот наш долг — жизнь на земле.
— Да кто тебе сказал, что люди хотят этой вашей жертвы?! Кто вам сказал, что вы имеете право решать, как нам жить?! Неужели ты сам не видишь, что вы относитесь к людям, как к домашним животным? И вся эта ваша жертвенность, аскетизм, долг и чем вы там еще оправдываете свое право на власть — ложь!
— Нет никакого вы и мы! И нет никакой власти. Есть только обязанности соразмерно возможностям. У всех, у тебя тоже!
— Моя обязанность есть, спать, и радоваться, что разрешают летать. Потому как если начну роптать, меня уничтожат как бешенное животное.
— Ты говоришь глупости. Новали не могут убивать…
— Это ты сейчас, стесняюсь спросить, про ваших, как там… Чистильщиков?
— Химер. — поправка вырывается автоматически, слишком непереносимо это название, но мысль уже стремительно собирает кусочки пазла.
Химера, вот кто их сегодня преследовал. Конечно, и как раньше не сообразил! Только зачем он тут?
— Так все-таки можете, верно? — горечь в голосе Лины такая густая, что можно ложкой мешать.
— Ты знаешь, в каких случаях.
— Знаю. Когда ваши питомцы заражаются бешенством. А еще, когда питомцы хотят сами решать, как им жить, и как умирать.
— Ты про что?
— Ни про что. — Лина сильно давит себе на виски и встряхивает головой. — О чем мы говорим?! Ну почему так?!
От резкого движения резинка почти соскальзывает с волос и Ниам, подойдя вплотную, стягивает ее, заменяя своей рукой. Хвост в ладони тяжелый, несмотря на небольшую длину. Особое, необъяснимое удовольствие, пропускать в сквозь пальцы толстые пряди.
— Ты их все-таки обрезала.
— Под шлемом мешают.
Лина зажмуривается, принимая ласку и позволяя себя разглядывать.
— Ты ведь меня не забудешь, да? Вы ведь ничего не забываете…
— Не забуду. А ты забудь. И живи.
В повисшей тишине только их дыхание и Ниама захлестывает острая благодарность за эту тишину. Лина не будет больше просить его уехать с ней несмотря на то, что он и есть причина спешного решения об отъезде, принятого ее отцом. Она так и не сказала, когда Май подал запрос, но почему-то Ниам уверен, что прямо сегодня. Эта их сегодняшнее спонтанное соревнование днём, с нарушением всех правил, не могло пройти без последствий.
— И стань чемпионкой, ладно? — она невесело смеется.
— Ты издеваешься? В этом году я уже в пролете. И мне никогда в жизни еще раз не найти таких прилов. Так везет только однажды, а у родителей Деворы и Майкла нет капсулы с ядом, открывающей бесконечные карьерные перспективы…
Ниам сжимает зубы. Еще одно неудачное решение, сменил тему, называется. Он знает, чего она ждет — слов, что он найдет ее, где бы она не была, и знает, что найдет, но говорить об этом не станет. Чем быстрее Лина смирится, тем быстрее у нее все наладится на новом месте. Май прав — им действительно лучше сменить обстановку. Его эгоистичное желание получить хоть ненадолго собственное солнце, чуть не погубило Лину и погубит обязательно, если это не прекратить.
Люди не могли слышать так, как Новали. Не ушами, самой жизнью, но Лина будто слышала. Она мягко выпуталась из объятий, оставив на руках неприятную пустоту, и подобрав упавшую резинку, автоматическим движение собрала волосы.
Ниам смотрел, в сгустившейся темноте больше угадывая ее движения, чем видя их на самом деле. Как она проверяет закрепы, уже держа шлем перед собой, и ощущал затопившую всё и вся, вину. Не сожаление, не потерю, не грусть — только вину.
— Скажи хоть сейчас, — Лина остановилась перед ним, подойдя так близко, что Ниам мог расслышать гудение готовой к полету Тяги, — что я для тебя?
— Ты мое человечество.
Лина прикрыла глаза на секунду, а когда открыла, в них была лишь холодная ярость. Она натянула шлем и резко поднялась в воздух.
Прилечь удалось только под утро. После возвращения в Ясли, Маал почти до утра обрабатывал данные о проведенной учебной эвакуации. В целом, несмотря на первое впечатление, все было не безнадежно, но размер города, компьютер выдавал цифру в шестьсот-семьсот тысяч, мягко говоря, напрягал. Учитывая расстояние до Яслей, это почти вдвое превышало рекомендованное число жителей, и Маал намерен был этот вопрос сегодня обсудить. Уже совсем рассвело, когда на комм пришло уведомление о возвращении Ниамель-Иля. Его прилы к тому моменту, судя по данным их чипов, находились в убежище и спали. Ну, или хорошо имитировали. Слабо верилось, что они могут спокойно заснуть, пока их кор неизвестно где, но физические характеристики свидетельствовали о периоде восстановления. Поскольку причина отлучки ясна, проверять лично он не пошел, щадя и так покусанное самолюбие. И тем не менее, на эту троицу очень хотелось взглянуть поближе. Очень! Вот общий завтрак действительно прекрасная возможность и вполне деликатный повод.
Омрачало эту идею лишь то, что никакой ностальгии по периоду обучения Маал не чувствовал, а вот раздражение от нахождения в обществе почти ста пятидесяти разновозрастных детей — очень даже.
Переодевшись в свежую рубашку и легкие штаны, но не став снимать усилители, Маал отправился в столовую.
Когда поднялся, огромный зал располагался почти под самой крышей, завтрак был в самом разгаре. Раскрытые сейчас настежь по случаю особенно злой в этом году жары, панорамные окна, позволяли ветру хозяйничать на столах, сметая салфетки, взъерошивая легкие детские шевелюры и открывая шикарный вид на море. Эстетику оценить Маал мог лишь в разрезе поручения Триариев, и оценка эта была где-то в минусовой части шкалы. Все увиденное не просто нарушало нормы безопасности, оно, казалось, буквально оскорбляло само понятие о ней. Это здание, отстроенное практически из руин древнего замка, категорически не подходило на роль дома для детей Новали. Единственного им доступного дома, ибо Служение не предполагает эгоистичных потаканий собственным желаниям и потребностям. Они — ясли для будущей опоры человечества, но именно тут был краткий период нормальной, относительно нормальной, по крайней мере, с человеческой точки зрения, жизни. Период эмоций, еще не выжженных Долгом, период свободы и ощущения единства, которое закончившись вместе с выпуском, оставляло после себя пустоту, заставляющую «прислушиваться» в энергетическом поле к себе подобным и тянуться, тянуться… И всегда не дотягиваться.
Сохранить способность к контакту получалось по большей части лишь у Операторов. У остальных — с годами дар слабел и напоминал о себе лишь в случае гибели кого-то из Новали. Напоминал выкручивающей физической болью, сильной, и не было от этого спасения, заставляя малодушно жалеть о самом факте Связи между ними.
Маал вздохнул, восстанавливая спокойствие. Не переоценил ли он свои способности, когда решил, что прийти сюда для наблюдения за ночными беглецами будет целесообразно? В любом случае, уже пришел, так что следовало сосредоточится на деле.
Стоило сделать шаг от огромных, оформленных под старину дверей, как гомон стих на мгновение, будто помехи в сигнале, и тут же возобновился, но с неуловимо изменившейся тональностью, ощущаемой лишь на уровне Щита. Конечно, все уже знали, кому именно обязаны ночевкой в убежище и радости от созерцания воочию причины своей беспокойной ночи, не испытывали.
Совсем маленьких к тому моменту уже накормили и освободили столы для воспитанников постарше. Из взрослых никого, это Маал успел заметить, пока шел до автоматов, пока получал положенный паек и «выбирал» на самом деле давно выбранное место, чтобы присесть.
У каждого стола безошибочно выделялся воспитатель из старших воспитанников. И по враз помрачневшим лицам, и по тому, как одергивали любопытные взгляды малышей, которые те еще не умели прятать. Система не изменилась — опека и воспитание младших старшими формировала прочные и глубокие, а главное, правильные, эмоциональные связи между воспитанниками. Должна была, по крайней мере, ибо вот у Маала почему-то не сформировала. С момента первого назначения он ни разу не испытывал потребности в общении с кем-либо из тех, кто опекал его или был в числе подопечных.
Из малышей в нагрузку ему в свое время «выдали» двоих, характер не располагал к большей отдаче — с дронами ему всегда было проще, а вот у прила Дар-Иля, например, сидевшего за соседним столом, было пятеро.
Все пятеро сейчас демонстрировали практически идеальное поведение, даже на фоне притихших детей вокруг. Значит, не просто в курсе, кто сейчас ест рядом, но и в курсе проблем своих опекунов и стараются, как могут, поддержать. Система в действии — идеально правильная, до приторности, эмоциональная привязка.
Второго прила, Виеля, обнаружить пока не получалось. Как и собственно, звезду вчерашнего вечера. Кстати, как раз у Ниама, подопечных, если верить личному делу, доступ к которому-таки выдали, за исключением пары закрытых файлов, и которое за ночь Маал практически наизусть выучил, последние два года не было вовсе. Вместе с теми самыми закрытыми файлами, это все было не просто странно, а практически невозможно. Не шла бы речь о Новали, который лишь сегодня выпустится из Яслей, Маал был бы уверен, что знакомится с личным делом кого-то, кто участвует проектах Триариев, но у детей подобного допуска не бывает. Так в чем же дело? И где ты вообще шляешься, загадочный Ниамель-Эль?
Словно в ответ на вопрос, в зал вошла группа детей, ведомых Виелем и Ниамом. Короткий обмен взглядами между тройкой Маал не мог не оценить. Если бы телепатия была возможна, то вот этот короткий обмен — диалог без слов. И снова завораживающая согласованность действий. Четкость и рациональность каждого шага. И то как располагались, неосознанно прикрывая от него своих подопечных, младшему из которых было максимум лет шесть, а старшему лет девять-десять, говорило о многом. Птенцы, чувствуя настроение своих воспитателей, из-за всех сил демонстрировали равнодушие к гостю. Нежеланному тут гостю.
