Текст книги "Вырванные листы Апокрифа (СИ)"

Автор книги: Deila_

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 7 страниц)

Звёздный блеск стекал ему под ноги и дробился на осколки.

– Да будет так, – сказал Риссен Авири.

И проснулся.

Над северными вершинами сияла стихийная мантия Магнуса, солнечной лазурью проливаясь на вечные снега и белизну статуи дэйдрической леди. Риссен зажмурился, смаргивая слёзы от неосторожного взгляда за горизонт, сверкающий беспощадным пламенем после-рассвета.

Жрица Арания Иенит поднесла ему деревянный кубок с горячим вином, и Риссен благодарно сжал его непослушными от холода пальцами. Песнопения продолжались, и новые паломники приходили праздновать Хогитум – магические костры ширились, спускались на каменные ступени, согревая новоприбывших.

Впереди ещё ждал закат.

Седлая коня в Винтерхолде, Риссен точно знал, куда направится. В его дорожной сумке больше не было потемневшей звезды, и его дорога вела к имперскому форту Храгстад, а оттуда – к замку Волкихар.

К порталу в Каирн Душ.

Он знал из рассказов леди Сераны, что у живых, проходящих в Каирн Душ, пропадает часть души – небольшая часть, можно запечатать в стеклянный флакон, даже магический камень не нужен. Идентификация нарушителя, предположил тогда Риссен.

Но души вампиров принадлежат Молаг Балу, и они остаются цельными.

Душа Риссена теперь принадлежала Азуре.

У него не было иного способа безопасно пройти в Каирн Душ с возможностью вернуться – а он планировал вернуться; и даже смерть не сможет его остановить. Лунная Тень, в которой он окажется согласно договору, не позволит Снорукаву стереть его личность и воспоминания. Азура, согласно договору, вернёт его в Тамриэль, чтобы он закончил то, что начал.

Дэйдра нельзя назвать «честными».

Людей – можно.

Риссен Авири считал дэйдропоклонничество оправданным – до тех пор, пока смертный согласен заключить договор, договор честен и имеет такое же право быть заключенным, как любая тамриэльская сделка.

Но пленники Каирна Душ не соглашались на подобную сделку.

Те, кто используют чары захвата душ, не соглашались на подобную сделку.

Давным-давно, наверное, ещё во времена Эры Рассвета, кто-то решил за всех. Их обманули.

Мейлин Варен сумел подчинить себе сильнейший дэйдрический артефакт, изменить его снорукавные настройки, отделить от домена Азуры и всей её сущности.

Риссен не видел причины, по которой он не смог бы осуществить нечто подобное.

Где-то в Каирне должна быть привязка; может быть, сам Каирн, может быть, кто-то из дэйдра, стерегущих его или охраняемых им. Это было не столь важно. Изнутри Каирна он сможет найти это и изменить.

Или, может быть, создать новые, защищённые чары захвата – где уловка Повелителей не сработает. Риссен ещё не решил, что будет проще и эффективнее. Единственное, в чём он был уверен – вряд ли его собственная душа вернётся в Этериус до того, как с этим будет покончено, так или иначе.

Их всех обманули – много лет назад.

Риссен Авири считал своим долгом прекратить это.

========== Bellum omnium contra omnes (Хадвар, командир Марон, Довакин), Skyrim-AU ==========

Комментарий к Bellum omnium contra omnes (Хадвар, командир Марон, Довакин), Skyrim-AU

“– (CoolTom) Мог ли Талмор найти ПД (Последнего Драконорожденного) ещё до его рождения, чтобы использовать его в своих будущих целях?

– (МК) Уриэль собирал себе агентов таким же способом. Возможно он научился этому трюку в Алиноре. Как бы то ни было, эта идея вполне реальна. Можно разделить её на два варианта:

1) Талмор-Гизмо выслеживает душу ПД в стиле Церебро;

2) ПД – синтетический продукт Талмора, который они планировали использовать в качестве секретного супероружия.”

Bellum omnium contra omnes – война всех против всех (лат.)

http://www.mememaker.net/static/images/memes/4396733.jpg

Об Ордене Клинков говорят всякое.

Говорят, что уже после Кризиса Обливиона, когда отдал свою жизнь за Империю последний Септим с драконьей кровью, Клинки отказались служить Потентату Окато, и потому был создан Пенитус Окулатус – имперская организация-наследник Ордена.

Будь это так, в семьдесят первом головы не саммерсетских и валенвудских Клинков покатились бы на камни Имперского города.

Долгое время у Ордена было преимущество перед Пенитус Окулатус – последняя оставалась разведывательной организацией, эффективно выполняющей свою работу… в разумных пределах. На стороне же Клинков было – не ошибусь, назвав это божественной волей.

Судьбой, если хотите.

Древние пророчества, связи с самыми могущественными мистиками Нирна, имена которых стирались из людской памяти с течением времени и выдумывались заново, дэйдропоклоннические ритуалы и сделки, бесконечно гигантская сеть влияния, в которой лишь сами Клинки могли разобраться. Но у них было достаточно знаний, чтобы не позволить себе поверить в то, что наследство Тайбера Септима потеряно навсегда.

Потому они и стерегли Империю – и до саммерсетско-валенвудской резни, и во время Великой Войны, и, да, даже тогда, когда Тит Мид Второй издал указ о роспуске Ордена и подписал смертный приговор Клинкам.

За Титом Мидом кровь текла реками. Так повелось еще с его предка, захватившего силой Имперский город и вместе с ним императорскую корону. Но кто посмел бы сказать, что не было оправдано его решение?

Клинки бежали – их находили, рано или поздно, и тогда им не было уже спасения.

Клинки сражались – их было слишком мало, чтобы защититься от всего мира.

Клинки приходили сами, повинуясь своей присяге – и их казнили, как вшивых воров.

Может, остались еще где-то беглые Клинки, удачливые и хитрые настолько, что их не выследили даже наши соглядатаи. Не знаю. Может, они отказались предавать свой Орден, но при этом сохраняют связь с Империей – впрочем, не думаю; таких убирают сразу.

Клинков вырезали подчистую. Не талморцы. Не мятежники. Мы сами.

Мало кто знает, что кое-кому из них было дозволено остаться – что кое-кто из них стоял за спиной Тита Мида незримой тенью всё время его правления; и были, конечно же, среди Клинков те, чьи настоящие имена не помнила уже ничья память, кто никогда не открывал своей настоящей личности, и даже Талмор не сумел узнать о них. Такие остались. Только уже не Клинками. Их заставили принести другую присягу – присягу агента Пенитус Окулатус.

Но они остались, и остались их знания, которых так боятся алинорские Мудрые.

И вот я смотрю на командира краем глаза, собранного, сосредоточенного и безжалостного, словно стальной клинок, и в который раз думаю: может, он тоже?.. Из них, прошедших беспощадную мясорубку Великой Войны – тогда он уже мог быть Клинком, достаточно удачливым, влиятельным, но пока еще малоизвестным, чтобы сохранили ему жизнь?

Мысли осязаемы. Он поднимает глаза от бумаг и бьёт меня взглядом, резко, словно кнутом.

Не отводить глаза: нельзя. Марон по глазам читает людей не хуже, чем звери. И взгляд ему служит оружием не хуже меча.

– Хелген, – коротко говорит он.

Слово стынет в воздухе тяжелым железным звоном.

Я вспоминаю: Хелген, есть такое поселение недалеко от Ривервуда, там еще имперская крепость стоит. Славное место, тихое, спокойное. И почему Хелген, рвётся на язык, но командир Марон опережает меня:

– Всё в своё время. Появление Драконорожденного значит одно: либо он станет нашим оружием, либо оружием Талмора. Допустить последнего нельзя. Поэтому я отправляю тебя.

– В Хелген, – говорю я и тут же умолкаю: уж очень темный у командира взгляд, нехороший. Не по себе от него становится.

Марон выпрямляется и делает несколько шагов вдоль широкого стола. Временный аванпост у Драконьего Моста – унизительное подобие наших сиродильских тайных крепостей, как и весь Север, охваченный больным безумием гражданской войны – лишь жалкий отзвук Сиродила, медленно восстанавливающего своё растерзанное тридцать лет назад величие.

Но не время жаловаться. Пенитус Окулатус никогда не гнался за роскошью, пусть когда-то она и полагалась нам, верным стражам Империи; но уж как-то так сложилось исторически, что нам и нашему облику куда больше подходила кровавая грязь. Уже два столетия мы только по ней и идем – когда едва касаясь ее, когда судорожно захлебываясь.

Работа такая.

– Все агенты рассеяны по Тамриэлю, из скайримских ты подходишь лучше всего. Скажи мне, – голос командира Марона становится тихим и шелково-вкрадчивым, отчего я настораживаюсь еще сильней, чем раньше, – что ты знаешь о Драконорожденных?

Я отвечаю сразу же, без паузы. Всё, что знаю, всё, что увидел мельком в книгах, в тех, которые считаются навсегда канувшим в Забвение наследием Клинков, рассказываю кратко: о Талосе, о династии Септимов, о даре Голоса. После этого делаю паузу и говорю:

– Ульфрик Буревестник.

Имя падает на стол между нами с определенной неизбежностью топора. Я надеюсь только, в моем голосе не прозвучала та безнадежная ненависть, окрас которой приобрело это имя к Последнему Зерну. Ульфрик Буревестник был тем человеком, о смерти которого мечтательно вздыхали наши агенты и грезили этой сладкой мечтой во снах.

Нет, агенты Пенитус Окулатус в большинстве своем не были бесчеловечными беспринципными убийцами с жестокостью редкого палача. Мы смотрели сквозь пальцы на происходившие в Скайриме беспорядки – во имя Талоса, когда в Скайриме не было беспорядков? У нордов междоусобные войны в крови.

А Ульфрик Буревестник, о котором мы знали, казалось, всё – и в то же время недостаточно, Ульфрик, чьи призывы к настоящему восстанию казались нам смешными, Ульфрик, успевший побывать на каждой стороне… убил Верховного короля Скайрима с помощью Голоса.

И вот тогда Тит Мид немедленно выслал в Скайрим и одного из лучших своих генералов с сиродильскими легионами, и командира Марона с немалым числом великолепных агентов.

Вот тогда нас и стиснуло между молотом и наковальней, да так и не отпускало.

Клял себя, наверное, предшественник Марона-старшего: повесить надо было Ульфрика сразу же после возвращения из альтмерского плена тридцать лет назад, но не до того было, Красное Кольцо свое клеймо на всех поставило. И уж слишком привлекательной фигурой казался тогда сын виндхельмского ярла, слишком удобной. Потому и маркартскую резню ему простили, и поклонение Талосу разрешили… ненадолго.

Кого он тревожил тогда, громогласный ярлов наследник? У молодых нордов, у знатных особенно, вместо крови мёд течёт, и печатью Пенитус Окулатус были заверены доклады Императору: не доставит Ульфрик проблем. Пусть займет пока нордов пылкими речами, а там привыкнут северяне, ослабнет хватка Талмора, повзрослеет и уймется будущий ярл.

Поплатился головой кто-то за эти доклады.

Сколько мы чистили хвостов дома и спустя двадцать лет после войны, но такого безумия, как здесь, я среди агентов не видел. Любой ценой надо было удержать Скайрим: дрожали цепи, связывающие нас с Хай Роком, и чем дольше жил Буревестник, тем сильней они дрожали. Талморские эмиссары щурили золотые глаза, обещая содействие – и честно содействовали, да только не нам.

А Ульфрик жил, будь он проклят, упрямо и вопреки всему жил, чудом избегая легионеров Туллия и ловушек Марона. По праву гордятся собой талморские агенты, ничего не скажешь. Мастерская работа.

Значит, меня посылают убить его. Ульфрика Буревестника. Верно, его заманят в Хелген под каким-нибудь предлогом, чтобы дать мне возможность избавить Империю от нависшей над ней угрозы.

– Так, значит, подтвердилось? Ульфрик – Драконорожденный, претендент на имперский трон?

Наше преимущество перед бывшим Орденом Клинков: нас не смущает подстроенное убийство полноправного Императора во имя Императора, который взял власть силой – но эту власть держал в стальном кулаке, да так, что Красное Кольцо мы ещё долго припоминать будем Талмору как величайшую издевку.

Да, Империя, которую унаследовал Тит Мид, больше не была Империей Септимов. Она рушилась изнутри. Он сумел сплотить её – так, чтобы она выдержала сокрушительный удар эльфов. Он доказал, что Императору более не нужна кровь Тайбера, чтобы быть правителем Империи – и это то, к чему так долго мы брели, спотыкаясь и путая тропы, то, что так боялись признать из-за своих устаревших, стиснувших нас железными цепями традиций.

Драконорожденный Ульфрик, предатель или дурак – против Тита Мида, героя Великой Войны, доказавшего свою верность и необходимость Империи? Клинки разрывались бы между двумя присягами.

Нам куда проще.

Но я ошибся. Марон качает головой.

– Неизвестно. Но императорские мистики наконец взялись за дело. Они следили за развитием воплощения пророчества куда тщательней с тех самых пор, как Наарифин взял Башню Белого Золота. Впервые за все эти годы от их работы есть какой-то прок: они назвали дату, когда должно исполниться остальное.

– «Когда Драконорожденный Государь утратит свой престол и Белая Башня падет, когда на Снежную Башню придут раскол, бесцарствие и кровопролитие, проснется Пожиратель Миров, и Колесо повернется на Последнем Драконорожденном», – нараспев – иначе не выходит – читаю на память я. При всей гибкости взглядов Пенитус Окулатус, сферы деятельности Клинков теперь подотчетны нам, а это значит – и пророчества, и дэйдрические ритуалы, и (очень своевременно устраненный) Мистицизм теперь наше оружие и наша линия обороны. – Раскол, бесцарствие и кровопролитие уже произошли. Пожиратель Миров?..

Я не углублялся никогда в пророчества. Моей работой были куда более приземленные цели и средства, но, помню, однажды я спросил какого-то седого норда из пассивных агентов: Пожиратель Миров, это что же, новый Кризис Обливиона? Он посмотрел на меня как на идиота. Но, мягко ругнув моих предков за тупость и беспросветное невежество их потомка, ответил: нет, это как если бы Дагон пришёл, поднял из земли Нирна своё тысячи лет мертвое войско и уничтожил самую основу всего, что здесь есть. Мерунес, он просто подчиняется своей сути – разрушению. Пожиратель Миров же освобождает место для нового мира после конца света.

Несмотря на то, что с нюансами я был не знаком, я думаю, я уловил общий смысл.

Марон мрачен, как глашатай этого самого Пожирателя.

– Да. Новый виток обещают семнадцатого этого месяца. У тебя почти не будет времени на подготовку. Мы соберем всех потенциальных драконорожденных в одном месте и либо склоним на свою сторону, либо уничтожим.

Я доверяю методам Клинков, но что-то в этой картине не сходится. Слишком много мы ставим на слепую удачу.

– Драконорожденным может оказаться кто угодно в этот день – как мы сможем собрать их всех?

Командир хмурится, вертит в пальцах красный флажок – иглу с лоскутком красной ткани. Такие мы используем для отметки на картах наших аванпостов, чтобы не портить их чернильными обозначениями.

– Мистики почти уверены, что это будет заключенный. И они уверены, что он будет как-то связан с Ульфриком. Слишком много на Буревестнике всего сходится, и внимание к нему Талмора это подтверждает. К сожалению, он весьма перспективный претендент на становление Драконорожденным.

– Заключенный, – повторяю я.

Любому агенту Пенитус Окулатус это слово говорит слишком многое. Его даже произносят так, словно оно свято: мы и обязаны ему слишком многим, чтобы не считаться с его важностью.

Во взгляде Марона я читаю подтверждение своим мыслям, но всё же задаю вопрос, чтобы убедиться.

– Мистики считают, что придет Герой?

Я немного знаю о Целестиалах. Вкратце, это бессмертные сущности, хранящие баланс Нирна и сам Нирн. Хранители: Воин, Маг, Вор… и Герой. Целестиал Героя приходил уже достаточно раз, чтобы спасти Мундус от разрушения. Последний – во время Кризиса Обливиона.

И своим сосудом Герой всегда выбирает узника, пойманного и осужденного преступника. Своеобразное милосердие Целестиала? Нерушимое правило, установленное в незапамятные времена нелепой случайностью?..

Марон скупо морщится, сжимает губы.

– Они не уверены. Но это вероятно.

Дальнейших пояснений не требуется.

Впрочем, если Пожиратель миров – это ещё хуже, чем Кризис Обливиона, то кому, как не Целестиалу-хранителю, под силу остановить его во времена, когда у нас больше нет наследников Тайбера Септима и живых полубогов? Победу в Великой Войне Тит Мид купил у дэйдра – за цену, о которой страшно даже перешептываться с агентом-напарником: тех, кто слишком много говорит о запрещенных вещах, Марон убирает без колебаний. Но видно, видно, что с каждым годом всё ближе подбирается что-то к Императору, всё темнее тени в его глазах, всё острей морщины на лицах его личных агентов.

Мы сделаем всё, чтобы его защитить, но договоры с дэйдра ломать нелегко. Даже нам.

Нам очень нужен Драконорожденный.

Нам очень нужен Герой.

Поэтому я не колеблюсь больше ни секунды.

– В чем заключается мое задание?

Командир словно ждал этого вопроса, ждал, пока я приготовлюсь. И он тут же указывает острием иглы флажка на небольшой круг на карте, отмеченный уже маленькой фигуркой дракона: знаком Легиона. На восток от Вайтрана, на юг от Виндхельма, у поселения на Черноводной реке.

– Здесь Туллий со своими людьми устроит засаду Ульфрику. Чтобы убедить Буревестника, что этот путь безопасен, я отдал жизни нескольких хороших агентов… но успех операции гарантирован настолько, насколько это вообще возможно здесь и сейчас. От Черного Брода Туллий с пленными мятежниками двинется к Хелгену через Айварстед, где к нему присоединится конвой с приговоренными к смерти преступниками, после чего Ульфрик и остальные будут конвоированы в Хелген, где их казнят. Ты задавался вопросом, почему Хелген. Сможешь ответить сам?

Я задумываюсь. В голову лезут совершенно дикие, сложные ответы – может быть, место указано мистиками, может, есть какая-то связь с Целестиалами именно там, может, в имперской крепости хранится неведомый мне артефакт, который поможет выявить Драконорожденного и убить его, если понадобится (а ведь множество в Нирне есть артефактов, древних, как Башня Белого Золота, и еще древней, только спрятали их от любопытных глаз хранилища тайных служб – и не только имперских, к сожалению)…

Много ответов у меня. И все неверные. Я это чувствую тем особым чутьем, что меня удерживает живым в зыбких и изменчивых рядах Пенитус Окулатус.

Да ведь я сам был в Хелгене. Я там служить начинал, еще ауксиларием. Но ничего особенного в той крепости нет… или увидеть мне это не дали.

– Не знаю, – честно признаюсь я. Марон глядит на меня неодобрительно.

– Думай, агент. Тебе Драконорожденного вербовать.

Легко сказать – вербовать Драконорожденного! Целестиала! Но ведь кто-то же вербовал и Неревара Воплощенного, и Защитника Сиродила, и тех, кто до них еще был. И сражались они за нашу Империю, кто – сам о том не подозревая, кто – осознанно и по собственной воле. Много у них ограничений, у всемогущих Целестиалов, странно прихотливые это сущности.

Но если вдруг мне придётся его вербовать в Хелгене – что я буду делать? В военной крепости его держать, где он казнь мятежников (а ведь к мятежникам еще людей подбросят, чтобы разбавить компанию) увидит и запомнит навсегда?

Нет, не лучшее место для такого Хелген. Там только на страхе играть можно, на нервном напряжении, которое человека заставляет глупости делать. Но верных стражей из тех, кто за страхом пошел, не получается никогда – а уж рисковать, дразня Драконорожденного, я не стану. А то окажусь потом на плахе сам, как те, кто писал доклады об Ульфрике тридцать лет назад.

Да и дэйдра бы с ней с казнью, но что с Империей будет, если я ошибусь? Целестиал – это один золотой шанс на тысячу, на десятки тысяч. Это наше выживание, наша победа в войне, если суметь грамотно разыграть все козыри.

Но вот, допустим, со мной Драконорожденный. Если он – враг Империи, я его убью, и конец операции. А если он не противник Империи, но его совсем не тянет сложить голову во славу её? Если жестокость, с которой мы расправляемся с мятежниками, ему противна? Нет, надо уводить его из Хелгена прочь и аккуратно показывать то, что его привлечет, что оставит тепло и доверие к нам.

И вот тут я наконец догадываюсь.

– Ривервуд! – выпаливаю я в лицо Марону, и тут же поясняю, – Ривервуд рядом с Хелгеном стоит, и там моя семья ещё живёт. Я могу привести его туда, принять, как гостя, одновременно направляя его в нужную нам сто…

Марон поднимает ладонь, останавливая мой поток объяснений. Ему достаточно и того, что я понял, как мне действовать – а я понял, и чувствую себя так спокойно, словно целая когорта Легиона меня щитами заградила. Если теневые агенты Пенитус Окулатус проектировали твою операцию, то ты всё равно что эгидой Акатоша укрыт.

Ох и ругался же, верно, Туллий на командира – ему тащить своих легионеров с Черного Брода (где можно было бы сразу Ульфрика и казнить) к Айварстеду (уж там-то наверняка стоит его на эшафот послать), но нет, в Айварстеде ждать подкрепления и новых пленных, которых зачем-то вести в Хелген, не слишком известную и не слишком большую имперскую крепость. И рискованно, и тяжело, и непонятно.

Но у Марона привилегии выше. У Марона – указ с печатью Императора. Туллий ничего не знает об операции Пенитус Окулатус, только догадывается, что повсюду будут шнырять шпионы – и не только имперские, но это не его забота.

Должно быть, злит это старого генерала, как дэйдрота цепи.

– Тебе придется соревноваться в скорости и качестве и с талморскими агентами, и, возможно, с кем-то из Братьев Бури – хотя это совершенно не их стиль. Неудобная и долгая операция, но без ее гласности невозможна гласность казни Ульфрика. Поговори со старшим мистиком. Через три дня ты отправляешься в Айварстед. Не забывай, никто, даже Туллий, не знает, кто ты такой и на кого ты работаешь – и узнать этого никто не должен.

Я киваю. Много сил немилосердно пожирают прожорливые чужие личности, под которыми агенты ходят по Нирну, но это стоит того. Я мог бы расстаться с прошлым именем и с прошлой памятью, с прошлой семьей и прошлым самим собой – дал мне Пенитус Окулатус другие личины, а у меня-первого, меня-настоящего было слишком много неприятных якорей, которыми надо было осторожно заниматься, чтобы не вызвать подозрений. И одним из таких неприятных якорей был Ривервуд с дядей Алвором. Я был вынужден изредка навещать его, притворяться тем неопытным мальчишкой, мечтающим о звании легионера и наконец до него добравшимся – пусть к Алвору не было у меня никаких нареканий, я любил его по-своему, менять личности без твердой и ясной цели мне никогда не нравилось.

А вот же – не зря я туда ездил.

Больше инструкций на данный момент у командира Марона нет, и он коротко разрешает мне идти. Красный флажок, что он крутил в пальцах, твердо красуется на карте – там, где обозначено имперское поселение Хелген.

Я салютую – за Императора! – и ухожу.

Старший мистик рассказывает мне многое из того, о чем я не знал, или, может быть, слышал не совсем верно. Он говорит, что есть возможность выследить душу Драконорожденного – у Талмора есть подобное устройство, скрытое далеко на Алиноре, а у нас могли бы послужить этой цели Свитки. Но нет больше Свитков. Все они исчезли из Башни Белого Золота, едва вступил под своды древней имперской твердыни Наарифин.

Защитный механизм – имперский или айлейдский, мне не говорят. Но Свитки затерялись по всему Тамриэлю, в разных временах, а то, может, и дальше сгинули – на берегах легендарных земель Акавира, или Атморы, или вовсе сказочной Йокуды. Какие-то из них мы нашли, и этого хватило мистикам для помощи Пенитус Окулатус, но основную работу придется делать вручную, без доступа к магическим подсказкам.

Как будто впервой. Агенты Уриэля Септима Седьмого имели доступ и к Свиткам, и к пророчествам, в то время еще не грянул Кризис опустошающей волной и не смели наши богатства и знания эльфийские армии, а ведь работали вручную, чтобы обеспечить надежность.

Старший мистик говорит и о чертах Целестиалов, которые я могу использовать при вербовке. Смешно, что Целестиал, обладая силой, способной остановить богов, не может убивать тех, кто является важным звеном в его судьбе – сам он об этом не подозревает, конечно же, но такой запрет есть. Если мне повезет, то до определенного срока от Целестиала (если Драконорожденный окажется Целестиалом) я буду защищен.

Славно быть смертным. Только мы можем вволю предавать и предаваться любой из страстей, будь то слепая верность, жестокость, отчаяние, власть или тысячи и тысячи других. Пожалуй, только зарывшись в пыль архивов Пенитус Окулатус, я по-настоящему начал это осознавать.

Меня готовят. Мне дают советы. Меня снабжают необходимыми деталями.

Меня отправляют в Айварстед.

Командир Марон стоит с каменно-непроницаемым лицом, в глазах – непримиримый железный холод. Если я не справлюсь и выживу, он лично позаботится, чтобы остаток моей жизни был наполнен яркими впечатлениями. Пенитус Окулатус умеет это гарантировать.

Он не задаёт вопросов, чтобы проверить, готов ли я. Он просто спрашивает – готов ли я, не осталось ли у меня невыясненных моментов.

– Нет, командир, – отвечаю я. И это правда. Вся эта операция – это большая, огромная, неподвластная провидению импровизация. Оттого и режет натянутой стальной струной взгляд Марона-старшего.

– Удачи, Хадвар, – говорит он и щурится на сверкающую вспышку портала.

***

Есть одна вещь, которую Империя выполняет так быстро, как, наверное, никто другой: казнь.

Процесс казни не отличается продолжительностью, зверствами, прелюдиями, молитвами или прощаниями. Он краток и в кратости красноречив. Тем и отличается публичная имперская казнь от тайной имперской казни, проводимой агентами Пенитус Окулатус – последняя, напротив, может длиться даже годами, с отсрочками, фальшивыми помилованиями, заранее провальными побегами и притворно подкупленными стражами. Конечно, всё это затевается исключительно ради того, чтобы сломать волю заключенного и помутить его рассудок: от боли его магия может заградить, а от такого разве что безумие.

Я в таких мероприятиях, слава Акатошу, пока не участвовал. Мне достаются короткие следствия, короткие казни, дольше месяца ни разу не было.

И вот я хожу по Хелгену, молодой легионер Хадвар, с потрепанным пергаментом в руках: это список заключенных. Имена оттуда я уже наизусть знаю и в лицо каждого прибывшего запомнил надолго, но хожу по двору крепости, отыскивая каждого из осужденных. Имперская исполнительность, что поделать.

Наклоняясь к очередному солдату Бури и выслушивая его имя вперемешку с грязными проклятиями, я успеваю сделать множество вещей. Во-первых, я успеваю поглядеть на Туллия – генерал, так и не спешившийся до сих пор, занят беседой с парой талморцев – я узнаю Эленвен, первого эмиссара; другой эльф мне не знаком. У них острые взгляды. Острые – и потому я мысленно колеблюсь, вычеркивать ли их из списка своих конкурентов. Нет, тайный агент так никогда на задании себе глядеть не позволит – это его выдаст сразу. Но это у нас. А у талморцев чем надменней и презрительней вид рядом с низшими, чем отточенней наподобие копья взгляд – тем естественней.

Может, младший офицер и агент. С талморцев спускать глаз нельзя. Эльфы очень любят магией пользоваться в своих операциях, это мне совсем не нравится, я в магии смыслю только самое необходимое. Раны залечить могу. Чары слабые и короткие напустить. Сражаться никогда ею не любил да и не мог толком. Эльфы – совсем другое дело. Много можно придумать способов человека украсть прямо на моих глазах, я же этого обязан не допустить.

Сложно.

Во-вторых, я, словно бы проверяя искренность слов мятежника, пристально смотрю ему в лицо. Он думает, я не верю, что он имя подлинное назвал, хотя я вижу, что он не врёт. Мне надо запомнить каждую черточку его внешности и каждую ее проанализировать. Мне надо за каждым из списка так же пристально следить.

В-третьих, я вижу краем глаза въезжающую в Хелген телегу с последними пленниками. Это я понимаю мгновенно: мой взгляд выцепляет роскошный мех на одеянии того, кому бы я с огромной радостью вскрыл горло за каждую агентскую бессонную ночь и за всё то, что он натворил в моей родной провинции.

На эту телегу сейчас каждый во все глаза смотрит, и я сразу же выпрямляюсь, позабыв про солдата, и тоже смотрю. Трое в телеге. Нет. Четверо.

Четверо?

Эта мысль у меня не задерживается, хоть я и успеваю подметить ее необычность. Не нравится мне то, что их четверо. Не так что-то.

Телега подъезжает всё ближе, и я узнаю в ней еще одного человека. И внутренне скалюсь довольно, не могу удержаться: попался наконец! К этому у меня личные счёты. С детства мы грыземся, а как развела дорога – меня в Легион, его к Братьям Бури – до сих пор встретиться не удавалось.

Он мой взгляд встречает молча, исподлобья, но гордо, как и всегда прежде. Выдерживает. Но я не особо давлю, и он не особо давит – только в этом взгляде я узнаю что-то такое…

Родное. Особое.

И догадываюсь. Будто молния хлестнула наперерез, освещая то, что я не заметил в первые секунды.

Ведь Ралоф тоже из Ривервуда. Верен Братьям Бури. Пойман рядом с Ульфриком, несмотря на то, что даже не офицер – или какие там ранги у мятежников. Та же комбинация.

Он отводит взгляд, но я вижу, что и он обо мне догадался.

Ситис тебя побери.

Так и рвется с языка вопрос: продался Талмору за золото или околдовали тебя? Много есть способов верного агента заполучить, особенно из обычного солдата, с магией не знакомого: иллюзии, чары, дурманящие разум. Мы и сами так порой делаем. Но у нас после Кризиса Обливиона и второго Маннимарко с магией непросто, и даже специалисты Пенитус Окулатус не всегда способны на такое.

Но мы говорим о Талморе. О легендарных эльфийских искусниках.

Одному Шору ведомо, почему Ралоф делает то, что делает. Моё дело сейчас – проследить, чтобы топор палача угодил куда надо. Я ошибался прежде, подозревая в обычных людях шпионов, но упрямо звенит у меня всё внутри: не бывает таких совпадений. Не бывает.

Не бывает!

Но я вижу нетерпеливый жест Туллия и отрывистую резкую команду капитана рядом со мной, поэтому занимаюсь тем, чем должен: зачитываю оставшиеся имена. Мятежники спрыгивают с телеги один за другим, проходят мимо меня к плахе. Я задерживаю взгляд на человеке откровенно бандитско-воровской наружности: Локире из Рорикстеда; чем Свитки не шутят?

Но нет, Локир из Рорикстеда не осведомлен о том, что может стать посланником божественной воли. Равно как не осведомлены об этом и наши стрелки. Когда его тело уволакивают два солдата, я оборачиваюсь к последнему оставшемуся.

Его нет в списке.

Вот что мне показалось неправильным – четверо человек в телеге, когда в списке остаются не отмеченными только трое! За этой операцией наверняка не я один слежу. Неверно составленный список мне бы не дали – всё проверяется по несколько раз. Но…

Но его нет в списке! – это ли не первый сигнал мне?!