Текст книги "Дорога истинной любви (СИ)"
Автор книги: Dark_Lord_Esti
сообщить о нарушении
Текущая страница: 3 (всего у книги 10 страниц)
Эрид всматривался в темноту, а перед глазами снова возникал тот миг, когда Розен привез Фреда домой, еле держащегося на ногах, беспомошного.
Бледное лицо, темные круги под глазами, пересохшие губы, и из последних сил шепот: “ты только не беспокойся”.
Да как же не беспокоиться?! Вот прибил бы за такое самоуправство.
“Выхожу это несчастье – устрою ему! А обещал же не врать. Да только даже самые лучшие из блонди сдерживают свои обещания через раз…”.
В тот миг Эрид будто снова почувствовал то холодное веяние неизбежного, страх потери. Он помнил, насколько жестокой может быть Богиня со своими детьми – и ему становилось страшно при мысли, что подобное может произойти с Фредди.
Он боялся выпустить своего блонди из объятий. Чутко прислушивался к сонному дыханию и ровному биению сердца. Фред тихо стонал во сне – его мучили кошмары. И теперь, когда блонди не в силах был таить свои самые страшные воспоминания, чароит видел образы из прошлого и ощущал боль любимого.
Маленький ребенок, тянушийся обнять отца и встречающий вместо ласки жестокую насмешку.
Одинокий подросток в холодной и безликой комнате интерната.
Недавно вышедший в свет блонди защищает растерявшуюся пет от жестокого хозяина, а отец отчитывает сына с ненавистью и ядом в голосе: “Вы позорите линию, Фредерик. Вы урод, бестолочь и ничтожество. Вы заботитесь о тварях, которые того не заслуживают, и дружите со всяким сбродом!”.
Шоу-центр в Мидасе. Отец заставляет юного блонди смотреть на жестокое, кровавое представление, в котором бойцовские петы убивают друг друга. И со злобой отчитывает за жалость и слёзы.
Каморка в доме, где Каспар Салас закрывал предназначенных на вывоз на утилизацию петов. Отец не щадит своих питомцев, срывая злость на тех, чей срок и так подходит к концу. Фред прокрадывается ночью, тайком взяв ключ, бесшумно открывает дверь… избитый мальчишка-пет – на коже места живого не осталось – ползет к юному хозяину, обнимает его колени… юный блонди поит его обезболивающими каплями, утешает, обещает защитить, помочь… но пет умирает на руках у Фредди.
– Отец, не надо, не надо, зачем над ними издеваться… – сбивчиво повторял блонди сквозь сон.
– Котенок, он уже никого не обидит, всё уже прошло, – Эрид уговаривал любимого, утешал, а сам чувствовал, как по телу пробегает холодная дрожь.
Сколько же Фредди натерпелся! И ведь молчал, загнал воспоминания в такие глубины памяти, что даже Химере не сразу разглядеть и почувствовать. Не думал о себе…
“Он любит меня, по-настоящему. А что же я творю?!”.
========== 11. Не сломаться ==========
Время близилось к полудню, а блонди всё еще спал. Эрид ненадолго вышел из спальни, прошелся по комнатам, чтобы не разбудить любимого нервным шатанием туда-сюда.
Как так могло произойти, что Фред пошел на аудиенцию к Юпитер, никому ничего не сказав?! Да за такое…
“Хотя я и сам виноват”, – думал Химера. – “Не уследил. Не уберег”.
Теперь он жалел, что не интересовался, что Фред собирался делать, не почувствовал его беспокойства. Неужели узы, связавшие их, еще не настолько сильны?
Казалось, привычное существование неотвратимо рушилось.
А еще и Розен с его языком, как помело! Растрепал о случившемся на всю башню Эос, с самого утра блонди звонили. Такое пристальное внимание вызывало у Эрида только раздражение. Вот уж воистину, что имеем, не ценим. Давно ли он на заседаниях заступался за Фреда, требуя от этих господ вымогателей и стяжателей выделить нормальные суммы на министерство образования, а не те жалкие гроши. Давно ли втолковывал особо нахальным индивидуумам, что это просто зверство с их стороны, сваливать на Фредерика свои проблемы и жаловаться ему на неприятности. Но все считали, что на спокойном и добродушном блонди можно ездить. А теперь забеспокоились… Стационарный телефон разрывался от звонков и предложений приехать, помочь. Раньше бы так!
Впрочем, в пользу от советов этих ненадежных товарищей не верилось. Каждый блонди считает себя специалистом во всем, что касается лечения. Да толку от них…
Проснувшись наконец, Фред упрямо пытался делать вид, что чувствует себя уже лучше, чем вчера. Аккуратно оделся, причесался, вышел позавтракать в гостиной. Но даже свежая выпечка не вызывала аппетита, блонди едва-едва прикоснулся к пирогу. Только на жажду жаловался, и то – отводя взгляд.
За то время, что они были вместе, Эрид привык видеть любимого постоянно чем-то занятым, и ему становилось страшно, когда он замечал, насколько сильно недуг одолел блонди. После завтрака Фред попытался было прогуляться, но снова вернулся в спальню “ненадолго прилечь” – и всё никак не мог очнуться из этого состояния оцепенения.
– Ну что с тобой? Что болит? – ласково спрашивал Эрид. – Дать лекарство?
– Ничего не болит, только голова кружится. Эрри, ты только не волнуйся. Со мной всё в порядке. Устал. Полежу немного, и пройдет.
О таком и врач предупреждал, говорил, что стресс и хроническая усталость за день не проходят, на восстановление понадобится много времени… Но все рациональные аргументы заслонял страх – и чувство вины.
Эрид помнил: в последние месяцы жизни Осси был вот таким: делал вид, что всё в порядке, только бы не потревожить. Как же наивны были попытки скрыть, притвориться! Улыбка через силу, стремление поменьше показываться на глаза и скрыть мысли… когти, накрашенные лаком под естественный оттенок…
И теперь – любимый точно так же через силу улыбался и едва слышно шептал: “Всё хорошо, не нервничай из-за меня”. А если врач ошибся, если контакт с сознанием Юпитер нанес уже непоправимый ущерб?!
Теперь Эрид жалел обо всех колкостях, на которые раньше был так щедр. Он столько раз говорил Фредди – “а ты покажи, что достоин моего доверия!”… а блонди и старался изо всех сил, скрывая боль. Настолько, что даже мысленная связь не передавала его эмоций в полной мере. Эрид испытывал обжигающий страх, чувствуя вместо четких образов какой-то сонный туман.
“Это всё моя вина. Я доводил его, и своими же руками могу погубить его!”.
Страшно. Холодно. Больно.
Жизнь без любимого будет пуста… лучше уж вовсе не жить, чем одному блуждать в холоде и тьме одиночества!
До самого вечера Фред почти ничего не ел, только по чуть-чуть пил чай. Смотрел в одну точку, а то и вовсе закрывал глаза, виновато говорил, что голова кружится. Тихий голос блонди внушал тревогу: он снова замыкается в себе, пытается справиться с недугом сам. А ведь ему же стало бы легче, если бы он смог выплеснуть эмоции, рассказать о том, что тревожит… да даже заплакать – какая всё-таки ерунда, что якобы “мужчины не плачут, а блонди тем более”. Будь они неладны, все эти садисты, которые такое внушили!
Но Эрид не знал, как уговорить любимого не молчать о том, что происходит. Казалось, любое неверное слово могло нанести непоправимый ущерб.
Оставалось только сидеть рядом, молчать вместе – чутко прислушиваться к ощущениям – и всё зря!
*
И снова темнота ночи и гнетущий страх. Сны на двоих – о боли потери.
Во сне Фред снова видел ту аудиенцию у Юпитер, и повторял сквозь сон:
– Я же никогда ничего не просил для себя… мне ничего не нужно… а дети… им еще жить и жить… они ведь оправдают эту заботу, я в этом уверен!
Видения недавнего прошлого сменялись образами из прежних лет. Память немилосердно сохранила лица и имена всех, кого спасти не удалось. Малыши, умершие в период развития в инкубаторе или в первые месяцы жизни от врожденных патологий. Дети, которых притаившаяся до времени болезнь настигла позже… Фред заботился о таких, как мог, забирал домой из интерната тех, у кого родителей не было или чьи родители могли только навредить, и растил сам. Даже искал врачей на стороне, хоть на Амой и не одобрялся поиск медицинской помощи у чужеземцев – это вредило репутации. Но блонди стоял на своем. И оплакивал каждого малыша, умиравшего вопреки всей заботе.
Хуже всего было, когда приходилось прощаться с подростками или почти юношами. Десятерых джадов, младших сыновей в экологических линиях, Фред защищал до последнего.
Да оказывается, такая тяжелая аудиенция у Матери была не одна!
От воспоминаний любимого Эриду становилось страшно. Настолько страшно ему не было даже тогда, когда он служил в военном ведомстве, а ведь тогда навидался всякого. И тем не менее, переживать вместе с Фредди эту тихую, молчаливую борьбу за жизни подростков, а потом чувствовать ту каменную усталость…
“И вот так он жил до того, как мы встретились. Боролся один, и никто не знал…”.
Единственное, что мог добиться блонди – чтобы мальчиков отдали не на эвтаназию, а в Институт Генетики для эксперимента по созданию другого класса элиты из “неликвидного” материала. Да, испытание будет мучительным, кто-то может умереть в процессе – но может, хоть двое-трое из десятка обретут новую жизнь!
О судьбах мальчиков Фред не знал до сих пор.
*
Блонди говорил во сне, метался, будто пытаясь бежать спасать кого-то… Эрид успокаивал его:
– Всё прошло, не бойся… мы справимся… я с тобой… ты только не мучай себя… плачь, не сдерживайся…
Химера шептал на ушко любимому ласковые слова, поглаживал дрожащие плечи. Сердце взволнованно билось от сдавленного плача сквозь сон. Ничего. Должно стать легче.
*
– Эрри… – Фред проснулся и посмотрел на Химеру, будто не веря, что Эрид принимает его переживания всерьез, как есть.
– Я люблю тебя. Люблю, всегда буду любить…
========== 12. Тайна прошлого ==========
Фред отдыхал в малой гостиной, сидя в кресле, кутаясь в теплую накидку и читая, когда в комнату заглянул фурнитур. Мальчишка выглядел явно взволнованным.
– Заходи, Юкки, не стой на пороге, – спокойно сказал блонди. – Что-то случилось?
– Да не хотелось бы вас беспокоить, хозяин, но тут такое дело… в галерее портрет упал, рама раскололась… – неуверенно начал рассказывать паренек, зайдя в комнату. – Рабочих бы вызвать, картина-то дорогущая, наверно. Но шуметь же будут, а вы только-только поправляетесь. И из рамы штучка какая-то выпала, похожая на ключ-карту, – фурнитур протянул крохотную безделушку.
Металлическое перышко с затейливым узором и в самом деле казалось похожим на ключ.
– Хоть никого не зацепило? – спросил Фред. – Который портрет упал?
– Никого в галерее и не было… я как раз по коридору проходил, вдруг слышу, грохот такой! А портрет… того блонди, который в мундире с орденами, ну, и у него еще на каждом пальце по золотому кольцу, – Юкки потер переносицу.
Парень служил в доме не так давно, да и в галерею что слуги, что хозяин заглядывали нечасто. Большинство комнат в новом крыле особняка почти не использовались.
– Понятно. Ну что же, позвони в мастерскую, скажи, пусть подберут раму и оформят картину заново, – сказал Фред. – Процесс небыстрый, а уже когда новая рама будет готова, вызову рабочих… это не к спеху. Да надо будет и проверить, как другие картины держатся. На всякий случай. Сам там пока не ходи и остальным слугам скажи.
– Как скажете. Насчет рамы я сегодня позвоню, – мальчишка тут же убежал.
Эрид всё это время молча сидел рядом с блонди. Когда фурнитур ушел, Химера проворчал:
– Одни проблемы от этой галереи. Еще не хватало тебе свободное время на нее тратить. И так в кои-то веки отдохнуть смог…
Фред повертел перышко в руках.
– Подумаешь, несколько минут на заказы. Я уже не помню, когда в последний раз туда заглядывал. А вот интересно, откуда в раме эта вещь взялась, и правда, на ключ похоже. Никогда бы не подумал, что Зольф что-то мог скрывать. Из того, что я о нем слышал, мне казалось, он был таким же, как мой отец.
– Всё равно это уже далекое прошлое, – чароит попробовал отвлечь любимого от неприятной темы.
Конечно, найти в доме еще один тайник было бы любопытно, но иногда лучше даже не думать о поисках. Как говорится, меньше знаешь, лучше спишь.
И так сколько натерпелся Фредди от своего папаши, а дед был кадр ничем не лучше, такой же живой робот. Эрид помнил по тем, далеким, временам – высокий и тощий, как жердь, блонди таскался с фотоаппаратом на все приемы и парады, Гилберт еще раздраженно говорил всякий раз: “опять наш папарацци притащился!”, и грубо подшучивал, что некоторые индивидуумы даже из природных внешних данных блонди умеют сделать рагон знает что.
– Ты прав… – согласился Фред, но всё равно и у него любопытство перевешивало здравую мысль о благе неведения. – Вот только зачем-то же понадобилось так тщательно прятать этот ключ? Работа не амойская, редкая гравировка. Если бы рама не раскололась, никто бы в жизни не подумал…
– Хочешь найти сам тайник? – настороженно спросил Эрид. – Хоть прямо сейчас за поиски не принимайся, вредно тебе нервничать.
Блонди улыбнулся.
– Думаешь, какой-то скелет в шкафу найду? В прямом смысле. Мне кажется, вряд ли.
Однако в тот день Фред всё-таки не взялся за поиски всерьез: слабость еще давала о себе знать, поправиться после нервного срыва оказалось не так уж легко.
Блонди прошелся по дому, прикидывая, где же еще можно обнаружить место для тайника, но пока даже идеи не было.
И может, Эрид прав, не стоит ворошить прошлое?..
*
Едва Фред вернулся к своим обязанностям, жизнь вошла в привычное русло, и за заботой о детях он почти забыл о загадке из давних времен. Ключ-перышко он закрепил на браслете рядом с подвеской – фигуркой совы. Предки носили браслеты в форме змеи, обвивающей запястье, но Фредди таковая эмблема мудрости была не по душе, притом змеиной головы с блестящими камушками-глазами могли испугаться малыши. Да и не понимал он этой привычки увешиваться золотом с головы до ног. А небольшие подвески мелодично звенели, но чуть слышно. И перо вполне симпатично смотрелось рядом с совой.
Коллега из колониального отделения Академии просил совета по сложной ситуации. Блонди помнил – по трудным подросткам из семей военных у него материалов было множество. Где же эти сборники по гражданам?.. Фред перерыл весь шкаф в домашнем кабинете, еле нашел микрокарты с данными, методиками и разработками. Еще в юности делал и до сих пор сохранилось!
Всё время поисков еще какая-то мысль вертелась в сознании, но, сосредоточившись на одном, Фред не отвлекался, пока не сбросил данные страждущему подчиненному.
И только тогда вспомнил, что именно не давало покоя.
Шкаф-то стоял в этом кабинете еще с дедовских времен! На совесть тогда делали, огромный монолит из ортейского дерева до сих пор выглядел как новенький. И, кажется, где-то была инкрустация с узорами-перышками.
Вот уж воистину, хочешь спрятать так, чтоб не нашли – спрячь на виду. Отец всю жизнь в этом кабинете всё хранил. Сам Фред с самого первого дня на должности в этом шкафу складывал папки, бумаги и книги. Сто раз видел этот затейливый узор.
И только теперь открыл потайной ящик, и увидел объемистый пакет с тетрадями, фотографиями и микрокартами.
========== 13. Мгновения счастья ==========
Фред вытащил наугад несколько фото из тайника. На них был изображен блонди с темно-золотистыми распущенными волосами, вьющимися на самых кончиках. Несколько непослушных прядей падали на бледное лицо с тонкими чертами. Блонди улыбался, зеленовато-карий взгляд сиял от счастья.
Ничего общего с чопорным “идеальным элитником” с портрета и официальных фотографий. Вместо украшенного лентой и орденами мундира – широкая бежевая футболка, на тонком запястьи не широкий золотой браслет-змея, а простой плетеный браслет с бусинками и светло-зелеными камушками, и ни одного кольца на тонких длинных пальцах с идеальным маникюром.
Зольф Салас. Неужели он мог быть таким?
Тайна прошлого волновала. Фред достал остальные фотографии, внимательно разглядывая. На многих был юный джад с удивительного оттенка зелеными локонами. “Какая-то незнакомая линия?” – мелькнула мысль. – “Не помню среди нынешних такого оттенка, и глаза светлее, чем по стандарту для класса”. Похоже, чем-то важен был этот парень для Зольфа, изображений было много и они сохранили тончайшие нюансы настроений, все изменения в выражении лица, грациозность движений.
Так фотографируют не просто красивую модель – чувствовалась разница с теми снимками, которые Фред видел раньше. Те фото просто исполнены одаренным мастером, не зря даже отец когда-то давно говорил, что в искусстве фотографии Зольф был гением. В этих же было заметно вдохновение творца, стремящегося увековечить свою музу.
Подпись на одной из фотографий: “Карим. Весна ~ года”. Больше ничего. Оставалась надежда на микрокарты и дневники.
Невинное, казалось бы, изображение: Карим сидит вполоборота на кровати, укутавшись то ли в халат, то ли в накидку, и тонкая серебристая ткань слегка сползла с плеча. Рассветные лучи мягко освещают светлые локоны, блестят на ткани… но даже в этой простой картине есть свое очарование, заметна страсть…
Слегка размытые кадры, видимо, снятые на память простой автоматической камерой. Блонди и джад вдвоем, занятые простыми будничными делами. Готовят вместе. Зольф сосредоточенно месит тесто, на щеке – след от муки… Карим нарезает овощи, блестит длинный нож…
Одно изображение напомнило Фреду собственное недавнее прошлое: Карим точно так же помогал Зольфу разбирать бумаги. Эти двое точно так же сидели, опираясь спиной на диван и разложив документы и конверты на полу.
Разноцветные карандаши, в беспорядке разложенные на письменном столе. Зольф раскрашивает распечатанный черно-белый рисунок, а Карим сидит рядом и наблюдает.
Такая любовь во взглядах друг на друга. На миг Фреду показалось, что он прикоснулся к чему-то слишком личному и сокровенному, чего никто не должен знать. Но любопытство было сильнее, он знал, что не устоит перед искушением прочесть дневники.
Если Зольф сохранил всё это, а не уничтожил, предчувствуя смерть – значит, на что-то надеялся? Почему спрятал, можно понять: времена тогда были смутные. Почему не доверил сыну, тоже вполне логично… Не было в роду понимания между родителями и детьми, никогда не было. Но может, в глубине души Зольф осознавал, что это неправильно, и ждал кого-то, кто поймет его тайну?
*
“Моя жизнь изменилась в тот день, когда я серьезно пострадал, фотографируя нападение федералов на амойских военных. Тогда мир сдвинулся с места – во всяком случае, для меня”.
Этими строками, выведенными идеально красивым мелким почерком, начинался дневник.
Исповедь была настолько откровенной, будто блонди, изливавший душу в этих строках, знал, что тетради дождутся своего часа и попадут только в руки того, кто сможет понять чужие счастье и боль. Зольф не утаил ничего, признавая, каким трудным пациентом был для врачей и как не мог найти общий язык с собратьями, считавшими его кем-то вроде тихого местного сумасшедшего. Не скрывал свой страх, когда Карим сказал, что любыми методами заставит лечиться.
“Когда он с улыбкой говорил, что готов привязать меня к больничной койке, если это понадобится, я снова почувствовал себя подростком, прячущимся от отца. Тот же вкрадчивый тон, тихий-тихий голос…
Мне до сих пор непривычно думать о том, что повторения впечатлений отрочества я осознанно или неосознанно искал всю жизнь. Карим похож на мою первую любовь – он так же заботился обо мне, как когда-то давно заботился Эмиль, утешая, успокаивая, помогая бороться со страхами…”.
Читать многие воспоминания было больно. Иногда в дневнике Зольф упоминал о прошлом до встречи с любимым, о детстве и отрочестве – и это напоминало Фредди собственные годы в интернате, тот же холод спальни, ту же строгость преподавателей, жестокость отца.
А кое-что заставляло смутиться и покраснеть… Знакомо, как же знакомо – волнение от первого поцелуя, трепет первой ночи, страх – это будто пересечь какую-то невидимую черту – стремление пережить весь этот вихрь эмоций снова и снова.
Сколько бы ни проходило лет, сколько бы ни сменилось поколений, тайна любви одна и та же, и каждый открывает ее заново. Ничто не ново в сиянии двух лун, но…
Странное это было ощущение: узнавать, что предшественник, которого ставили в пример как идеал рационального и безразличного ко всему элитника, тоже мог творить, смеяться, любить, заботиться о любимом, видеть радость в простых вещах и сожалеть, что не замечал этого когда-то.
“Наступает осень. Желтеет листва. Я был на инспекции в школах для граждан, по пути заглянул в один из парков на окраине. На клумбах расцвели бархатцы, их резковатый аромат еще более ощутим после дождя. На ярких желтых и багряных лепестках еще заметны дождевые капельки. Раньше я не замечал этих мелочей. А ведь и в них есть своя красота”.
Фред помнил фотографии с цветами: обработанные, в тонких рамах из светлого дерева, они висели в одной из комнат для гостей. Желтые и красные цветы, букеты из осенних листьев…
Еще одна фотография: Карим держит в руках необработанный камень-хризопраз, в природной “оправе” из породы. Цвет камня удивительно гармонирует с цветом волос и маникюра джада… джада ли? В дневнике Зольф часто называл любимого “мой хризопраз”. Кулон с капелькой-камушком Карим носил почти всегда, это было заметно на многих фото.
Необработанный камень кажется таким грубым в изящных ладонях… но есть что-то завораживающее в этом контрасте. Взгляд светлых глаз задумчив и нежен… так смотрят на подарок от любимого.
Мелькнула смутная догадка: а может, Зольф тоже был связан с Химерой?
“Мы понимаем друг друга с полуслова… как будто знали друг друга всегда, еще не видевшись ни разу, еще тогда… Это просто удивительно, так угадывать желания – иногда мне не верится, что подобное может происходить на самом деле”.
“Просыпаться на рассвете, почти в один и тот же час. Улыбаться друг другу… Раньше рано утром мне хотелось только одного – прибить кого-нибудь, и до третьей чашки кофе я не чувствовал себя живым существом. Мой хризопраз намучился со мной, приучая завтракать как следует и пить кофе чуть поменьше и хотя бы с молоком… В его голосе звучит такое беспокойство, когда он говорит, что я всю жизнь пью какую-то отраву! Но мне легче согласиться, зная, что любимый заботится обо мне, что он хочет для меня лучшего…
Теплые объятия, сладкий напиток… я буду помнить всё это… каждый миг жизни…”.
========== 14. Идеальная месть ==========
Это счастье было слишком коротким. Записи о безоблачных днях сменились быстрыми заметками о страхе, торопливо написанными фразами.
“Шантажируют. Кто узнал?!”..
“Федералы угрожают мне. Мне не к кому идти”.
“Кариму следует уехать. Как можно быстрее. Лучше Дженовия. Или даже Хайтэ. Чем дальше от Амой, тем лучше”.
“Я – не – успел”.
Последняя запись в тетради:
“Даже гибелью Карима меня шантажируют! Пусть. Его нет – и всё остальное теряет значение. Сны без него слишком похожи на действительность, действительность же… смерть и то лучше. Мне уже всё равно, что со мной случится”.
“…И хочется, уста
слегка разжав, произнести: “Не надо”.
Наверно, после смерти – пустота.
И вероятнее, и хуже Ада”.*
Лист, вложенный в тетрадь отдельно – быстрым размашистым почерком, почти не похожим на обычную манеру Зольфа, его руку выдают только привычные росчерки в конце.
“Я отомстил Х. за шантаж. И теперь, даже если узнают, даже если меня будут обвинять в убийстве, мне всё равно. Вряд ли на Амой будут так уж тщательно расследовать смерть федерала… но даже если будут… даже если меня вычислят… мне уже всё равно.
Почему я раньше не нашел тайник отца?! Но все равно, в кои-то веки я благодарен этой расчетливой дряни. Рецепт яда с детальными записями касаемо изготовления и применения…
Я заказал ингредиенты через Черный рынок. Изготовил отраву и пропитал ею купюры и конверт для кредитной карты. Традиция элиты носить перчатки всё же имеет свои преимущества!
Когда всё было готово, я изобразил страх и готовность заплатить, и назначил место встречи. Этот ублюдок так жадно схватился за деньги…
Жалел я только об одном – что не увижу, как тварь, виновная в смерти Карима, корчится в адских муках. Яд подействует, в этом я не сомневаюсь, я проверил его на животном… (Которое, если честно, мне было больше жаль, чем мразь, по недоразумению зовущуюся человеком) [зачеркнуто]
Вещество, разъедающее кожу и внутренности, будто кислота, и вызывающее галлюцинации, которые продолжаются до самого момента смерти…
Три дня. Ровно через три дня я узнал из сводок, что в отеле Мидасе нашли изуродованное тело федерала. Ходил слух, что в номере были найдены деньги, смятые и разбросанные по ковру, как будто умирающий пытался откупиться от призраков, существующих только в его сознании”.
Фред вздрогнул. По коже прошел холодок. Историю о таком убийстве он слышал, но не воспринимал как правду, ибо каждый из признанных рассказчиков излагал ее по-своему, со своими предположениями о том, кто был убийца и за что мстил. Но чтобы подобное коснулось его лично, его семьи?..
И еще больший страх вызывала мысль: “А ведь если бы, не приведи мироздание, враг угрожал жизни Эрри – я бы поступил так же! Он защищает меня – но и я боролся бы за него…”.
Комментарий к 14. Идеальная месть
** Иосиф Бродский
========== 15. Наедине ==========
– Кто обещал мне не засиживаться допоздна? Я прекрасно знаю, что сегодня в этом необходимости нет. Вот так бережешь вас, блонди, лечишь, вытягиваешь, а вы снова за свое!
На вкрадчиво звучащий голос Фред обернулся. Вот что значит увлекся – шагов любимого не услышал, хотя уже привык оглядываться, едва чувствуя его приближение.
– Не волнуйся, Эрри, я вовсе не урабатывался до смерти. Я давно уже отправил Джереми всё, что он просил. Просто… я всё-таки нашел тайник деда! Представь себе, я каждый день заглядывал в этот шкаф, и не знал, что там есть потайной отдел, – Фред улыбнулся.
Химера, тем не менее, ощутил не только светлые эмоции, но и страх, и приблизился к блонди, обнимая и заглядывая через плечо.
– Говорил же я тебе, от знания о прошлом радости маловато… Можно, взгляну?
Блонди кивнул, и Эрид взял наугад несколько фото, внимательно рассматривая.
– Карим?.. Я помню его, хоть и смутно… он старше… нас с Осси спрятали в капсулах совсем юными, а когда извлекли, мы не ощущали присутствия многих Химер. Я успокаивал Осси, говорил, что трудно услышать тех, кто спит в капсулах или кого вывезли с Амой. Но от спящих или скрывшихся ощущение другое.
Фред слегка провел пальцами по обложке дневника.
– Мне страшно… Я не жалею, что узнал, но…
– У меня еще тогда, давно, было предчувствие, что я еще услышу о смерти своих, – тихо сказал Эрид. – Значит, Карима больше нет… ты прав, страшно. Вот такие добрые и светлые всегда погибают первыми. Всегда находится какая-нибудь сволочь!..
– Зольф отомстил за него. Вот только местью уже никого не вернешь, – голос блонди дрожал. – Эрри… я теперь уже даже не представляю, как жил бы без тебя. Не знаю… я бы за тебя… тоже…
– Ну-ну, – Химера ухмыльнулся. – Для нас обоих было бы лучше, чтобы запасы твоих знаменитых предков нам никогда не пригодились.
– Там еще видео есть, – сказал блонди. – Зольф снимал на микрокарту. Если хочешь, посмотрим вместе.
– Только не все сразу, тебе завтра с малышней рано выезжать на экскурсию.
Но несколько видео они всё же просмотрели вдвоем, остановиться только на одной записи не хватило силы воли. Даже простые видео, фиксировавшие быт влюбленных, напоминали захватывающий фильм. Непривычное ощущение – столько лет прошло, уже и Зольфа, и Карима давно нет на свете, а в этих кадрах они навсегда остались юными и счастливыми. Готовили яблочный пирог, поддразнивали друг друга, обнимались… Блонди учил Химеру ловить удачный ракурс и обрабатывать фотографии, и эта увлеченность вовсе не казалась смешной причудой или зацикленностью… А несколько записей сохранили и то, что они пели – и поодиночке, и вместе.
Фред подумал мельком, что ни разу еще не слышал, чтобы Эрри играл на музыкальном инструменте или пел. Но эта мимолетная мысль только мелькнула, растворяясь в противоречивых эмоциях, вызванных видениями из прошлого.
*
Засыпали уже заполночь, едва успев добрести до кровати и упасть. Даже во сне Фред обнимал любимого, будто стремясь ловить каждый миг и опасаясь, что и их счастье будет таким коротким.
========== 16. Перед грозой ==========
Победу амойского корпуса в миротворческой миссии отмечали целую неделю. Еще не успели приехать сами виновники торжества – руководители подразделений, особенно отличившихся в боях – а в Эос уже состоялись первые приемы. Торжественная музыка и бьющая в глаза роскошь должны были уже сейчас демонстрировать федералам и их союзникам, что Амой процветает и защищает не только свои границы, но и в силах оказать помощь государствам поменьше, которые страдают от несправедливости.
Если честно, Фред был далек от всей этой политики и от высокого пафоса. Он больше беспокоился об элите и людях, и думал о том, сколько жизней с той и другой стороны пропадают зря, просто из-за амбиций власть имущих. Неужели федералам мало того, что у них уже есть?!
Однако в победах амойского флота было и то, что радовало лично его: один из нынешних героев был его воспитанником. Хоть и времени прошло немало, Фред помнил сапфира, которого не раз спасал и защищал. Лин практически вырос в его доме. Ребенок родился маленьким и слабым, часто болел, а родители даже в интернат не наведывались, не говоря уже о том, чтобы уделить сыну внимание, тепло и заботу. Блонди сам кормил малыша из бутылочки, убаюкивал, не спал ночами… не раз за первые самые тяжелые десять лет уговаривал Мать дать этому ребенку шанс… позже удерживал трудного подростка от выходок, о которых тот бы сам потом пожалел… провожал на службу на границе здорового и сильного, но еще норовливого парня… и вот теперь Линфорд Эйвери скоро явится на родину со славой.
На фоне успехов больших и малых детей такими незначительными казались напоминания приятелей о внешнем блеске. “Я собираюсь устроить такие праздники, чтобы все еще сто лет помнили. Фредди, не подведи меня, не скромничай, как обычно!” – напоминал Амира. – “Внешность блонди – витрина государства, витрина сверкать должна”. Крис не отставал: “Никакого “уйду пораньше, завтра к детям бежать”! Тебя и так не видно, не слышно. Твои же выпускники отличились, Эйвери ты реально отца заменил, Лоун и Джаспер тоже такими крутыми не выросли бы, если бы не ты. Не стыдись, светик, скажешь прессе пару слов”.
Блонди смущался. Чем хвастаться ему? Вырастил детей – так это же долг. А что они выстояли и победили – это уже лично их заслуга.
Но, подумав, решил, что и Амиру с Крисом обижать не стоит, они так искренне радуются и так хотят, чтобы каждый элитник на празднике сверкал, как новогодняя елка. “А мне жалко, что ли?” – подумал Фред и достал из тайника фамильное золото. Благо, этого добра было более чем достаточно. Старинные украшения с янтарем смотрелись впечатляюще и в то же время изысканно, производя впечатление не той бьющей в глаза роскоши, которую любят многие из собратьев, но истинной элегантности.
