Текст книги "Белый, как снег (СИ)"

Автор книги: crazyhead

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 7 страниц)

Пожалуй, не стоило злить тюремщиков. Орать и поносить судебную систему, наверное, тоже было не лучшим выходом. Однако, достаточно сложно оставаться хладнокровным, в то время как тебя совершенно ни за что приговаривают к трем месяцам тюрьмы. А я не виноват! Вот нисколечко! В самом деле, что еще остается делать работяге, который вкалывает с утра до ночи, если его благовредная сбегает с неустановленным элементом? И вот я – не вдовец, но лишенный женской помощи и, к тому же, с двумя пострелами на шее, которых безответственная стервь-жена оставила на мое полное попечение. Ребятки у меня уже не совсем малыши, но все-таки присмотр им нужен. Няньки-мамки мне не по карману, вот и пришлось снова жениться. Да, согрешил, но в том моя вина – невелика! Я так и сказал судье. А эта свинья упекла меня в каталажку! Как тут не осерчать?

Но пинать тюремщика все же не нужно было. Мало того, что прилетело дубинкой по бокам, так еще и закинули меня в какую-то дальнюю-предальнюю камеру. Я, пока меня тащили, брыкался, как мог – чувствовал, что не к добру в такую даль волокут. Да и душно в глубине – вентиляция в наших казематах ни к черту, а коридор все понижался, окошки в стенах исчезли, из освещения – только фонарь в руках пузана, что шел впереди. Этот самый пузан болтливым оказался. Отчего ж не почесать языком, коли всю работу – то бишь конвоирование, точнее – протаскивание, заключенного, делают другие? Вот он-то и сообщил мне, что сокамерник мне достанется просто зверь. Его это дико смешило – круглый животень так и трясся, но ровно до тех пор, пока я не исхитрился треснуть его по лодыжке. После этого героического свершения на моей голове прибавилось шишек, зато толстяк заткнулся и всю дорогу до камеры хромал. Надеюсь, я ему что-нибудь там повредил.

Запоры на камере меня впечатлили. Тяжелая, окованная металлом, дверь открылась с таким скрипом, словно ее уже сто лет не отпирали. За ней была решетка. И еще одна. Я сопротивлялся изо всех сил, но меня все равно закинули в каменный мешок.

– Эй, Альбинос, мы тебе пожрать принесли!

Глумливые смешки охраны вскоре затихли. Я опасливо оглядывался, обстановка казалась достаточно угнетающей. Каменные стены, тяжелые двери, а на стене чадит факел. Странно – у нас, вроде, уже почти везде газовое освещение. А в центре так вообще – электричество. Градоначальник намедни беседовал с газетчиками, обещал за десятилетку провести чудо-свет в каждый дом. А тут – факел!

Тусклый желтый свет силился разогнать темноту, вверх взлетали искры. Слабого огонька недоставало, чтобы осветить все помещение. Я знал, что где-то там, в глубине, должен находиться еще один человек, но тот не выдавал себя ни единым звуком.

Мои нервы были весьма расшатаны нелегким деньком. Сердце ныло при мысли о том, что станется с мальчишками без меня. Вторая, незаконная, женушка наверняка упаковала вещи и сбежала. Почтенные родители мои давно почили, а на совестливость остальной родни нечего было и рассчитывать – так уж вышло, что родная кровь представляла из себя либо опустившихся маргиналов, либо замученных долгами многодетных родителей, коим лишние рты уж никак не надобны. Небось спихнут на детскую ферму*, а про них молва такие ужасы рассказывает! В общем, умонастроение мое было весьма минорным. И тут из теней медленно появляется он. Сокамерничек мой. Что сказать, и так паршивое настроение совершенно испортилось – выглядел мужик угрожающе. Совершенно белый, с отливающими краснотой зрачками – действительно альбинос – и весьма развитой мускулатурой. Интересно, чем он занимался до того, как его закрыли? Грузчик в порту? В камере было прохладно, мне показалось, что мы в подземной части тюрьмы, про которую некоторые трезвомыслящие граждане говорили, будто эти самые подземелья – всего лишь выдумка любителей страшных историй. И что никого там не содержат. А с преступниками обращаются весьма вежливо, просвещенный же век на дворе! Ага… у меня вся спина болит от этой вежливости. К чему это я: лично мне было холодновато в одной рубахе и портках – сюртук с меня содрали… хорошо, хоть сапоги оставили. Пытались, конечно, стянуть, но я отпинался. А этот белый мужик совершенно спокойно расхаживал в одних штанах, босой и даже не ежился. Наверное, привык.

В общем, когда это бледное видение выплыло на свет, подходить к нему поближе и ручкаться мне что-то не захотелось. Мы внимательно друг друга оглядывали, мне все меньше нравилось выражение его лица – абсолютно каменное. У булыжника в ручье больше эмоций, чем было написано на белой морде. Наконец, он раскрыл рот и очень спокойно проговорил:

– Даже не знаю, чего мне хочется больше – выпить тебя или оттрахать.

Не очень-то дружелюбное приветствие. Ни тебе здравствуй, ни как зовут. Я, в отличие от этого грубияна, был воспитан лучше:

– Приятного дня! Меня зовут Кевин. Полагаю, будет нелишним сообщить, что оба предложенных варианта меня не устраивают.

– А тут от твоего мнения ничего не зависит, – самонадеянно сообщил мужик.

Где-то в этот момент мне начало казаться, что с парнягой мы не подружимся. К тому же он оскалился и неожиданно быстро рванулся в мою сторону. Я шарахнулся назад и полез в сапог – лентяи-охранники обыскивали меня не слишком тщательно. К тому же я сопротивлялся. В общем, подлетевшего ко мне белолицего я встретил несколькими ударами ножа в живот. Голова зазвенела от мощной плюхи, немедленно прилетевшей от мужика. Мы сцепились, обмениваясь ударами. Я дрался безо всякой жалости, потому как противник был намного выше и сильнее меня, а раны что-то не спешили его ослаблять. Слышал, такое бывает – в пылу драки здоровяк, пусть и получивший смертельное ранение, продолжает наносить страшные удары, так как его большое, сильное тело никак не может согласиться с собственной смертью.

Альбинос был гораздо больше, и, мне показалось, что его опыт в драках также превосходит мой. Надежды на благоприятный исход с каждым его ударом, вышибающим из меня дух, все таяли. Тут бы я и сгинул, если бы не приметил того, что не увидел раньше: на руках узника были кандалы, цепь, уходящая от них в темноту, была длинной, однако ж недостаточно. Если встать, прижавшись спиной к решетке, то альбинос, как ни рвался, не мог до меня достать. Даже ногой.

Я рассмеялся. Пусть я и был весь в крови, пара ребер подозрительно ходили, один зуб шатался, а нос распух, словно слива, но бессильная ярость, кривившая прежде бесстрастное лицо, все искупала. Сокамерник раз за разом кидался ко мне, цепи натягивались и звенели, он хрипел и страшно скалился. Я прижимался к решетке, как к родной матери, и тихонько хихикал ему в глаза, глядя на бесплодные потуги дотянуться до меня хотя бы носком ноги. Ладно, признаю – смех мой был несколько нервическим. Такой восторг вызванный избавлением от неминуемой гибели, смешенный с ехидством и злым весельем. Возможно, подобные темные чувства и не делают мне чести, но я склонен считать их вполне извинительными, особенно в свете сложившейся ситуации. Наконец, альбинос прекратил бесноваться, встал ровно и произнес:

– Ты не сможешь стоять там вечно, человек.

– Этого и не требуется. У тебя кровь. Истечешь и кончишься! – я хрипло рассмеялся, но тут же со стоном замолк – отбитая пудовыми кулачищами требуха болела, как ад.

Альбинос с недоумением оглядел себя, провел ладонями по ранам, будто пытаясь остановить ручьи крови, на лице его отобразилось недоумение:

– Металл не может повредить телу дитя ночи. Что ты сотворил со мной, смертный? – на белом лице проскользнул ужас, а потом он покачнулся и рухнул, как подкошенный.

Я еще долго смотрел на его неподвижную тушу, опасаясь, что это лишь уловка. Но он не двигался и, кажется, даже не дышал. Неужели действительно кончился? Я осторожно присел на холодный камень. Труп в камере – это плохо. Во-первых, нас здесь всего двое, следовательно, виновником гибели сокамерника могу быть только я. Убийство карается гораздо строже, чем двоеженство, а я не могу задерживаться в этом клоповнике! Что же станется с ребятами без меня?!

– Эй, бледный! Ты там и впрямь, что ли, помер? – почему-то шепотом спросил я.

Лужа под мужиком натекла большая. Не надо было колоть его в живот! Вдруг тело пошевелилось, альбинос перекатился на спину:

– Что ты сотворил? – вновь повторил он.

– К твоему сведению, я защищался. Не стоит кидаться на людей и ждать от них после этого хорошего отношения. Слышь, ты там как вообще? Смотри, не дохни!

Естественно, я осознавал всю глупость подобного призыва, ибо никто по собственной воле не в силах отогнать от себя смерть, следовательно, я изрек нечто напрочь лишенное смысла, единственной целью моих слов была попытка хоть как-то развеять собственное беспокойство. И она, эта попытка, была провальной. Кровь все текла, я видел, как она струится по белой коже. Не нужно быть врачом, чтобы сообразить – мужик не жилец.

– Бледный, может в дверь подолбиться? Охрана вообще услышит?

– Нет. Они не придут. Что – не хочешь оставаться в каменном мешке с разлагающимся трупом? – красные глаза блеснули ехидством.

– Ага. Неуютно будет, – подтвердил я.

– Подойти помочь не хочешь? – вкрадчиво предложил альбинос.

– Руки у тебя такие сильные, – задумчиво протянул я, – не хотелось бы снова попасть под одну из них.

– Ты боишься меня, полудохлого?

– Ага.

Разговор зашел в тупик. Мы помолчали.

– Смертный, если ты не дашь мне своей крови, я умру, – сообщил белолицый.

После этих слов, я понял, что серьезно оплошал. В том смысле, что упустил несколько важных деталей. Первою такой важной мелочью была белая, безволосая кожа моего любезного сокамерника. Ни волоска на груди, что несколько диковинно для взрослого мужчины. И на черепе, по всей видимости, волосы тоже не росли – он был лысый. Гладкий, как колено прелестницы. Далее – решетка позади меня блестела посеребрением. По звеньям цепей, сковывавших альбиноса, вились руны. Подобные им украшали мой любимый нож. С ножичком была связана любопытная история: когда-то его отдал мне в счет карточного долга один оборванец. Бродяга баял, будто этим самым ножом ранее владел знаменитый охотник на вампиров. И на основании этой информации назначил за нож совершенно несусветную цену. Я тогда только посмеялся над россказнями прохвоста, но нож принял – все равно у опустившегося старика больше ничего не было за душой, как только его за игральный стол пустили? Теперь, глядя на стремительно вытекающую из вампира жидкость, я готов был признать, что зря возвел на человека напраслину – этот нож вполне вероятно действительно был небесполезен в борьбе с нечистью.

– А мне вот что интересно, – проговорил я, не двигаясь с места, – верно говорят, будто отданная добровольно кровь пользительней вурдалаку, чем отнятая насильно?

– Верно.

– Хм… ага… а зачем тебя здесь держат?

– Да подойди ты уже! Я же сейчас сдохну! – выкрикнул альбинос, лицо его исказилось яростью. – Приятно тебе, тварь, что жизнь бессмертного зависит от такого ничтожного создания, как ты?

– Еще как. Но гораздо приятнее было бы придумать, куда сцедить кровь, потому что горло я тебе не подставлю! И вообще близко не подойду.

– Там… кружка есть…

Вспышка гнева подточила и так невеликие силы вампира, он снова развалился на полу и взмах его руки был весьма вялым.

С некоторой опаской, хотя вурдалак и выглядел совершенно обессиленным, я пошел в указанном направлении, стараясь держать безвольно раскинувшего руки вампира в поле зрения. Жестяная кружка была изрядно помята. Создавалось впечатление, что кто-то, обладающий страшной силой, сжал ее в своих пальцах, оставляя вмятины.

Резать собственные руки не хотелось, но пришлось – жить неизвестно сколько дней в одной камере с трупом мне не улыбалось. Еще неизвестно, как отреагируют власти на известие о том, что я умертвил вампира – вдруг на него какие-то планы есть, не зря же его тут держат и даже всякими неугодными страже бедолагами подкармливают? Нацедив в кружку сколько получилось, я подошел к лежащему, демонстративно держа на виду нож.

На свое место я вернулся так быстро, как мог. Кровь помогла – вампир начал выглядеть бодрее. Через какое-то время ему получшело настолько, что он совершил попытку завести светскую беседу:

– И что же дальше, человек? Так и будешь там сидеть?

– Таков план, – я беззаботно кивнул, всем своим видом демонстрируя, что я могу провести сколько угодно часов на небольшом безопасном участке пола.

– В отличие от меня, тебе нужно испражняться, а выгребная яма находится далеко от двери, – губы вампира растянула ехидная улыбка.

– Ничего, я как-нибудь справлюсь. Например, поссу в твою сторону!

Альбинос зло зашипел и дернулся в мою сторону:

– Только попробуй, мерзкая, смердящая тварь! Вы, человеки, просто отвратительны с этими своими… выделениями!

– Но кровь-то не противная? – вкрадчиво произнес я.

Вампир снова зашипел, я хрипло засмеялся, меня веселило такое избирательное отвращение. О, кстати насчет избирательности:

– И трахнуть ты меня, такого омерзительного, вроде, был не против. А как же мои выделения? Испачкаться не боишься, снежок?

– Знаешь, мне встречались наглые людишки, подобные тебе, но вот о чем я хочу сказать – все они заканчивали одинаково – хрипя и дергаясь, когда умирали от моих клыков, – голос вампира снова был ровен и спокоен, от его тона меня продрал мороз, но я не позволил себе поддаться его уверенности в собственном превосходстве.

В конце концов это он сейчас лежит на полу едва живой. А я – вроде как победил в нашей драке. Это, кстати говоря, странно. Бабушка, когда рассказывала про вампиров, говорила, что каждый из них сильнее, чем десять человек. Я еще всегда спрашивал – какие десять человек? Такие, как кузнец Марек с его огромными ручищами? Или, скажем, как доходяга Питер? Но бабушка, кажется, так ни разу и не ответила мне на этот вопрос: она сердилась, что я опять ее перебиваю, хлопала меня полотенцем и вскрикивала:

– А ну, жуй! Экий неслух, опять с набитым ртом говоришь!

Я внимательно осмотрел все еще лежащего на полу вампира. Он подложил под голову руку, похоже, его совершенно не смущало, что единственная одежка пропитывается собственной кровью, наверное, встать он все еще не мог от слабости. Интересно, а сколько добровольно отданной крови надо для полного восстановления? И еще вот какой вопрос – не мешают ли заклятые цепи усвоению ценного продукта? Может быть, они же являются причиной того, что вампир тянет всего лишь на двух Мареков, но никак не на десятерых? Побитый, весь в кровище, живой только благодаря отданной мною крови, кровосос все еще вызывал в моей душе определенный трепет и некоторое опасение. Я прекрасно понимал, что ситуация запросто может перемениться не в мою пользу. Наверное, это и сподвигло меня на следующий вопрос, заданный, признаю, с изрядной долей насмешки:

– А правду говорят, что стоит лишь солнцу подняться над горизонтом, вампир засыпает мертвым сном?

Альбинос дернулся, будто пытаясь приподняться, его ноздри широко раздулись, полагаю, что эмоция, осветившая его лицо – гнев, смешанный со страхом.

– Правда, – неохотно ответил мой сокамерник.

Я молча кивнул, принимая к сведению.

– Не вздумай делать глупости, человек! – с нажимом произнес вампир.

– Какие, например? Ты о чем-нибудь, вроде вырезанных глаз, да? Чем-нибудь, что может сильно расстроить, но не убьет? Не могу обещать. Все-таки мы тут заперты, как мышь со змеей. И я, несомненно, мышь. Однако, мышь может загрызть питона, когда тот спит, осоловелый от пищи.

– Рано или поздно, ты захочешь есть. Потом ослабеешь, потом потеряешь ясность мысли от голода и жажды, а потом, я тебя все равно выпью! – яростно прохрипел вампир.

Обменявшись любезностями, мы оба замолчали. Мне необходимо было многое обдумать: положеньице было незавидным… Сначала ситуация не выглядела такой уж опасной: трехмесячное заключение ничем особым мне не грозило. Вот для сыновей обстоятельства складывались плачевно, за них я очень волновался. Однако, после того, как меня кинули в камеру к вампиру в душе моей возникли смутные сомнения в том, что через три месяца меня отсюда выпустят. Наверняка тюремщики удивятся тому, что я выжил. Они вообще планировали за мной возвращаться? Надо выяснить, что случилось с теми узниками, которые появлялись в этом зловещем месте до меня. Забирали ли их охранники? Или нечего было забирать? Может, вампир вкушает не только кровь, но и плоть ест с удовольствием?

– Эй, беленький! Как часто тебя человечинкой кормят?

– Перестань называть меня собачьими кличками! – моментально вскипел вампир.

– Как же мне еще быть – ведь ты так торопился меня сожрать, что не удосужился представиться!

– Меня зовут Альбин, – неохотно произнес вампир.

– Итак, Альбин, ты не ответил на вопрос.

– Нечасто. С тех пор, как я застрял в этой вонючей дыре: ты – первый.

– А сколько времени ты тут провел? Дни отмечаешь? Наверное, удобно – раз заснул, значит – день. Всегда точно знаешь, сколько времени прошло.

– Очень удобно! – с изрядной долей сарказма протянул Альбин и добавил немного помолчав. – Около года.

– Ничего себе! А я думал – кровососам кровь потребна каждодневно.

– Нет, мы – народ гораздо более древний и совершенный, чем люди. Наши стопы отпечатывались на тверди в те дни, когда человечество еще не зародилось.

– А что же вы тогда жрали? – искренне изумился я.

– Кровь людская – эликсир молодости, зелье, излечивающее раны, но питаться я могу почти любой пищей.

– Очень познавательно. И чего, тебе еду-то таскают?

– Нет, – безразлично произнес вампир.

– То есть как? Ты год здесь кукуешь без никакой жратвы?

– А ты, человечек, думаешь, смог бы так легко отделаться, будь иначе? – альбинос почти равнодушно глянул на меня.

– Вампиры – редкие твари. Бабушка моя сказки про вас рассказывала. Откуда мне знать, что из того правда, что – вымысел? Может, никакие вы не силачи.

– О, уж поверь мне, я сильный, – усмехнулся Альбин.

– Как скажешь, – я вернул ему недобрую усмешку, – а правду говорят, что вампиры спят в гробах, наполненных родной землей, а иначе – ждет их погибель?

– Не верно. Ослабеешь только, не умрешь.

– И у тебя там, – я махнул в темноту, – стоит такой гроб?

– Нет, – односложно ответил вампир.

Я задумался. Вампир должен быть невероятно живуч и силен. Год без питания, и он все еще чуть не вытряс из меня душу, только нож да цепи спасли. Не знаю, сколько времени я сидел, обдумывая свое положение, припоминая бабушкины истории, просто пялясь на пламя факела…

– А когда факел меняют?

Я спросил это, потому что меня весьма волновало, как часто появляются в камере тюремщики. И как они воспримут мое вполне здравое состояние. Не попытаются ли любезные охранники добить меня и все-таки скормить своему ручному вампиру? Альбин не ответил. Даже не пошевелился. Его глаза были открыты и все же он не подавал признаков жизни. Я окликнул его еще пару раз. Никакой реакции. Наступил день? Когда оглашали мой приговор, был вечер. Потом несколько часов шла волокита с оформлением, транспортировкой… Альбин уже не спал, когда я появился, стало быть, к тому моменту наступила ночь. Наверное, уже утро. Я, кряхтя, вздыхая и хватаясь то за сломанные ребра, то за отбитое бедро, встал на ноги и осторожно, поминутно останавливаясь и вглядываясь в спокойные черты, подошел к вампиру. Вроде, спит.

Я вынул на всякий случай нож, сел на корточки и всмотрелся в его лицо. Мужик как мужик. Крупный нос с хищными ноздрями, широкий рот с узкими злыми губами, ровный овал лица. Не красавец, но и не урод. Лицо запоминающееся. Бабушка говорила, что у вампиров из всех волос – ресницы и брови. Интересно, правда? Немного поколебавшись, я провел ладонью по черепу. Гладкий. Щетины нет. Кожа прохладная.

– Лягушечка! – прошептал я, усмехнувшись и представив себе Альбина в большом чане молока: наверное, он вполне смог бы заменить квакушку – тоже ведь холодный.

Закончив рассматривать вампира, я снял со стены факел и осмотрел камеру. Воды нет. Еды нет. Есть пустая яма для отходов. Природа к тому моменту уже довольно ощутимо звала. Воровато оглянувшись на спящего, использовал яму по назначению. По камере поплыл запашок. Наверное, вампиру это не понравится, но тут уж я ничего не мог поделать, у меня физиология человеческая.

Затем я внимательно осмотрел крепление цепей. Левое кольцо вызвало мои опасения – на нем появилась крошечная трещинка. Сколько ночей потребуется вампиру для того, чтобы разомкнуть его? Передряга начала выглядеть безвыходной. Остаток дня я размышлял о том, как выбраться из этого дерьма невредимым.

Альбин едва проснувшись, сморщился:

– Фу, навонял! Ты можешь как-то это сдерживать?

– Нет, конечно!

– Человек, ты… ты меня трогал! Я чую твой запах на себе!

– Просто дотронулся до головы – было интересно: ты ее бреешь или у тебя не растут волосы. Не дергайся, ничего непотребного я с тобой не совершил.

– Это и есть непотребное! – прошипел Альбин.

– Да ладно! Мы вчера друг друга качественно обтрогали – у меня до сих пор все бока болят. Как ты вообще что-то почуял, не спутал с тем прекрасным прикосновением, что мой кулак оставил на твоей скуле?

– Не смей больше так делать! Смертный не может…

– Да иди ты к дьяволу, беломордый! – рявкнул я, не имея желания дослушивать его тираду.

– Я дождусь того момента, когда ты ослабеешь и выпью! – прошипел вампир, подаваясь в мою сторону.

– Что ж, видимо, зря я отдавал тебе свою кровь. Ты не оставляешь мне выбора – придется прирезать, пока ты спишь.

– Рука-то поднимется?

– На нежить? Легко!

Кажется, каждый наш разговор, словно по кругу, ведет к взаимному раздражению, угрозам и потом – молчанию. В этот раз молчали мы долго. Аж до следующего дня. К тому моменту, как Альбин вытянулся и помертвел, погружаясь в дневной сон, я весь извелся. Хотелось жрать. Живот подводило и даже голова немного кружилась. А еще я не привык столько времени сидеть сиднем – пятая точка болела и немела. Кроме того – провести весь день, точнее – ночь, не только без воды, но и без похода в нужник – тяжко. Я стрелой помчался к яме – еще немного и я бы просто опозорился на глазах клятого вампира. Единственное утешение – я успел немного подремать, сидя у решетки. Это было очень неловкое положение для сна – улечься не получалось, я не рисковал высовывать даже локоть за границу безопасной зоны, хотя вампир, вроде, еще был достаточно слаб для того, чтобы предпринять повторную попытку испробовать моей крови.

Пока вампир спал, я ходил, разминая ноги, осторожно нагибался, заставляя кровь быстрее бежать по утомленному телу, осматривал наливающиеся багровым синяки и раздумывал над тем, как мне все-таки выжить.

– Не прирезал, – с некоторым удивлением отметил вампир, пробуждаясь.

– Пока нет, – согласно кивнул я, – левое крепление цепи скоро треснет, не выдержав твоих рывков.

– Не так уж скоро. Я не могу подняться. Твой нож делал мастер своего дела… – мне показалось или в речах вампира появилась тень уважения?

– Кевин, – позвал альбинос, я удивленно поднял брови: не думал, что этот самоуверенный, зацикленный на величии вампиров говнюк запомнил мое имя.

– Что?

– Я хочу выйти отсюда. Мне нужен помощник. Ты тоже хочешь выбраться из казематов поскорее, не так ли? Сколько тебе дали? Наверное, ты какой-нибудь убийца, с такими-то навыками…

– Если честно, меня посадили за двоеженство. Всего три месяца…

Вампир удивленно приподнял брови:

– Я не понимаю того, как мыслят человеки, – констатировал он, – разве не на верную смерть тебя отправили? Всего лишь за женолюбие? Это ужасный грех, страшнее убийства? Или… кто дал тебе этот нож? Неужели…

Вампир заволновался, наверное, ему пришло в голову, что меня могли нарочно снабдить ножом, чтобы я мог убить его.

– Нет, мне ясен путь твоей мысли, но этот нож у меня уже много лет. Я сопротивлялся при обыске, вот он и остался со мной. Я тоже не понимаю, отчего именно меня решили тебе скормить. Но выйти мне необходимо – на воле остались двое сыновей, я боюсь, что с ними случится нехорошее.

Вампир задумчиво кивнул и, подавшись в мою сторону, произнес:

– Мне нужна кровь.

– Хорошо.

– Дай мне самому ее выпить – так будет лучше, поверь. Из чаши – это не то.

– Ага. Я подойду, и ты высосешь всю, нет уж!

– Нет, Кевин, подумай: я – далеко от дома. Мне нужно выбраться, а я без сил, в незнакомом месте. Стоит начать убивать жителей города, стража поднимет тревогу, и меня в два счета поймают. Днем я сплю, кто-то должен меня охранять, ведь я беззащитен. Нужен верный человек, но тут нет никого, кроме тебя. Ты опасен, я это понимаю, я опасен, ты это знаешь, но мы нужны друг другу. Помоги мне добраться до родных краев, и я поселю тебя и твоих сыновей в небольшом доме на своей земле. Ты счастливо проживешь жизнь.

Предложение вампира красиво звучало, но сдержит ли он слово? Потом, когда мы прибудем в пункт назначения, что помешает ему умертвить и меня, и детей? Возможно, правильнее будет не провожать Альбина до его вампирского дома, а тихо прирезать во время дневного сна? Ну, после того, как он меня вытащит?

– Так что ты ответишь, Кевин? – вампир пристально глядел мне в глаза.

– Я не очень-то доверяю тебе, Альбин…

– У тебя нет причин для доверия, – вампир кивнул и на его губах появилась довольная улыбка, хотя я и не понял, отчего он так обрадовался моим словам, – однако, подумай сам – что ты теряешь, рискнув?

– Жизнь, – я хмыкнул, так как не считал эту потерю восполнимой или же невеликой.

– Недоверие и упрямство – не могу назвать эти черты однозначно отрицательными, но сейчас они для тебя – плохие советчики. Ты слабеешь, дальше будет только хуже: не надейся, еду тебе не принесут, ведь ты уже должен быть мертв. Еще немного и ты станешь для меня бесполезен и тогда, уж прости, я убью тебя. Или умру, пытаясь это сделать – признаюсь, такой шанс тоже есть. Еще ты можешь прирезать меня во сне и употребить в пищу, а потом все-таки умереть от голода – тюремщики появляются около моей двери реже, чем раз в месяц, не думаю, что ты доживешь до их прихода, питаясь моей стухшей плотью. Вот так.

От нарисованных вампиром перспектив мне поплохело. Есть вампира я точно не желал.

– Весьма убедительно излагаешь, – с неохотой признал я, – а правда, что вампир может загипнотизировать жертву?

– Правда. Кевин, ты весьма любопытен. Прости мне мое нетерпение, – на белом лице вампира промелькнула болезненная гримаса, – но я не привык терпеть боль. Знаю, вы, человеки, привыкли к тому, что повреждение, любое – даже самая малая царапина, болит несколько дней, потом чешется и только потом – заживает. Наш же народ почти мгновенно самоисцеляется.

– С помощью людской крови?

– Не обязательно. Небольшой ушиб, царапина, ожог – заживают сами. Сейчас я – тень себя самого прежнего… бессильный, медленный, – вампир горестно покачал головой, – Кевин, подойди. Дай мне крови, а потом я помогу тебе выбраться отсюда.

Внезапно черты лица вампира изменились, он стал вполне миловидным и как будто схуднул. Мне показалось, что меня манит прекрасный юноша, и я чуть было не поднялся – юноша явно был благородных кровей, а отказывать таким в их пожеланиях – себе дороже.

– Ну, же, Кевин… – шептал юноша, но что-то удержало меня от немедленного исполнения его просьбы, а уже через один взмах ресниц, вампир стал тем же самым белым лысым мужиком, который переломал мне ребра.

– Ты пытался меня загипнотизировать!

– Мне очень плохо, – ответил вампир, нисколько не смутившись, – а гипноз помог бы тебе преодолеть страх и сделать первый шаг в мою сторону.

В моих глазах потемнело от злости, подхватив нож я медленно подошел к приподнявшемуся на руках вампиру. В тот момент я близок к тому, чтобы презреть все доводы рассудка и перерезать альбиносу глотку. Удержала меня только мысль о мальчишках, которым тяжко придется без отца.

– Ты слишком горячий, Кевин, – произнес вампир подчеркнуто спокойно, – я не имел целью тебя оскорбить. Теперь я вижу, что не страх мешал сделать выбор в мою пользу.

Альбин глядел на меня прямо, я тоже не отрывал взора от его красных глаз. Тон голоса вампира был миролюбивый, я сжал рукоять ножа, пытаясь совладать с тьмой в собственной душе.

– Погляди на меня, – продолжил альбинос, – я совершенно измотан продолжительной болью, голодом, отсутствием привычных условий. Я настолько измучен, что уже не в состоянии следить за словами и поступками, стал нетерпеливее зеленого юнца. В любом случае, можешь не опасаться гипноза – ты слишком упрям для того, чтобы мои чары подействовали.

– Ладно, пей, – наконец решился я, – только не много.

– Дай мне свою руку.

– Руку?

– Люди думают, что вампиры кусают в горло, но это не очень удобно. К тому же, когда человек отдает кровь добровольно, важно его не волновать, не вызывать отрицательных эмоций и сопротивления. Рука больше подходит. Можно еще локтевой сгиб. Левая? О, Кевин, нет нужды прижимать к моему горлу нож… ну, хоть не вдавливай так – он же жжется!

Альбин вгрызся в мою руку и это было адски больно. Не вызывать отрицательных эмоций, значит? Ничего себе…

– Кевин, открой глаза!

Я с трудом разлепил веки, попытался подняться, но руки подломились, и я наверняка бы встретился носом с полом, если бы не вампир, подхвативший меня.

– Не шевелись, – прозвучал над ухом его голос. – Я отпил слишком много. Тебе надо восстановиться.

Я хотел громко вопросить, как это сделать без еды и воды, но меня сковала такая слабость, что единственным звуком, который я издал, был невнятный хрип.

– Выпей, пожалуйста, то что в чаше, – тихо произнес Альбин. – Знаю, вкус не очень, однако это подкрепит твои силы.

Чувствовал я себя неважно, потому вопрос откуда взялась жидкость, не возник в моей измученной жаждой голове. Выпив все до капли, я закашлялся – жидкость была густой, на языке вязало от непонятного привкуса.

– Что это? – прохрипел я, Альбин похлопал меня по спине и невозмутимо ответил:

– Моя кровь.

– Что? Зачем? Я что – тоже стану вампиром?

– Нет, Кевин, не глупи – нельзя стать вампиром, изведав его крови. Собака же не станет кошкой, если выпьет кошачью кровь, что за дурацкое суеверие!

– Тогда зачем?

– Болит где-нибудь? – вопросом на вопрос ответил Альбин, я уже хотел заметить ему, что не стоит уводить разговор в сторону, но тут, прислушавшись к себе, понял: ни один ушиб не ноет.

Даже ребра. Даже порезанное запястье и укушенная рука. Осмотрев собственные кисти, я понял, что раны исчезли.

– Твоя кровь исцеляет? – с изумлением спросил я.

– Мы взаимно полезны друг для друга: дети ночи и человеки. Кровь лечит хвори, затягивает раны, продлевает жизнь. Думаешь, отчего люди не идут войной на вампиров? Почему не истребляют «исчадий зла»? Мы откупаемся «волшебным» эликсиром. Ни один человек не знает, что является секретным ингредиентом.