Текст книги "Стой за моим плечом (СИ)"

Автор книги: crazyhead

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 7 страниц)

Заседание обычно начинается после полудня – из небольшого помещения, расположенного по правую сторону от двери, по одному выходят просители, Диван рассматривает и решает их вопросы; как правило это прошения, жалобы, апелляции, а то и предложения от иностранных послов. В основном все, о чем говорится в стенах зала – весьма мелочные, частные проблемы и я изнемогаю, вынужденный по несколько часов в день раздумывать над подобным. Я не хочу принижать важность таких решений, но у меня на кону стоят судьбы целых городов, я бьюсь над решением глобальных вопросов, а тут какой-то купчик требует снизить ему пошлину, так как – далее следует туманный экскурс в историю его семьи, намек на некие заслуги перед прежним султаном… скучно. Очень скучно и тягостно. От гула голосов сжимает тупой болью виски, хочется закрыть уши ладонями, но я продолжаю сидеть с видом спокойным и внимательным. Небеса, еще несколько подобных разбирательств и я сойду с ума: отниму у Азиза ятаган и буду размахивать им, пока не наступит тишина! В какой-то момент, когда прислушиваться к занудным рассуждениям визиря, отвечающего за связи с иностранными купцами, не было уже никаких сил, мне подумалось – а что, если переложить этот утомительный труд на визирей? Вот полностью?

Конечно, не стоит делать этого слишком явно, лучше бы так, чтоб было похоже, что я некоторым образом слежу и контролирую. Эта мысль не дает мне покоя несколько дней, я даже делюсь ею с Азизом, и тот, к моему удивлению, ее горячо одобряет. Не думал, что для него есть разница где сидеть и скучать, но он, оказывается, беспокоится о моем настроении:

– У тебя иногда бывает такое лицо, как у Сирхана, когда он в свои владения направляется. Проще говоря, будто ты хочешь всех присутствующих если уж не замучить, то хотя бы просто и без затей убить, – поясняет он.

Что ж, решено! Через несколько дней по моему приказанию в стене зала, как раз над местом великого визиря, проделывают окно и забирают его золоченой решеткой. Око султана – назовем его так!(7) Визирям объявлено, что я иногда буду появляться в зале, в помещении за этим окном. Но они никогда не смогут знать точно – слежу ли я за обсуждением или нет. Танзиль бурно удивляется моей изобретательности, Азиз одобряет и ласково сжимает ладонь.

Несколько лун мы все сосредоточенно работаем – от Танзиля поступают многочисленные записки, бумажек так много, что я прошу Азиза их читать. Можно было бы и секретаря заставить, но Азизу, кажется, нравится принимать во всем этом участие – он прилежно проговаривает слова, подкладывает под мою руку листок, дожидается, пока я небрежно напишу «невозможно!», и переходит к следующей записке.

Воин, к моему удовольствию, почти постоянно рядом, но иногда приходится отпускать его от себя. Сам виноват – моими стараниями у Азиза есть и свои обязанности, так что он вынужден покидать меня на пару часов в день.

Наметившаяся между Азизом и Танзилем неприязнь достаточно быстро сходит на нет. Азиз успокаивается, убедившись в том, что Танзиль не претендует на место в моей постели, а друг, присмотревшись к воину, находит в нем много положительных черт.

В обязанности визиря входит радение о благоустройстве города: много внимания уделяется чистоте улиц, работе рынков и верфей. Проверять подобное визирь должен лично, и Танзиль с самого утра отправляется в путешествие по улицам столицы. Он едет по заранее утвержденному маршруту, по бокам – грозные янычары сурово сводят брови, невозмутимый казначей готов принять у проштрафившихся плату, многоцветная толпа важных сановников следует за визирем и все вместе они вселяют трепет в души ремесленников и торговцев.

Первым делом Танзиль осматривает крытый базар. За железными воротами массивного бедестана, под куполом крыши, скрываются от зноя десятки лавок и мастерских, торгующих золотыми украшениями, ароматными специями, переливающимися, тяжёлыми от вышивки тканями, легкими газовыми платками, яркой посудой и пахучими благовониями. Танзиль медленно шествует меж рядов, иногда берет в руки заинтересовавшие его вещи, спрашивает цену. Несколько лавочников оштрафованы за недостаточно чистый, на взгляд Танзиля, прилавок. Кое-кому выставлен на вид сам товар.

Я наблюдаю за дорогим другом со стороны – мы с Азизом, одетые в самые простые кафтаны, стоим поодаль. Азиз сначала с интересом вертит головой, а потом ему надоедает смотреть на неспешное действо и он утягивает меня прочь.

– Пойдем-ка лучше, кинем пару монет на содержание Птичьего дома!

У меня во дворце немного птиц – мне кажется кощунственным заключать этих прекрасных созданий в клетки. Что может быть более жестоким, чем отнять небо у того, кто только им и живет? В некоторых покоях сохранились большие золоченые клетки. Когда-то к ним были приставлены специальные люди, все обязанности которых заключались лишь в уходе за пернатыми обитателями. После того, как мой дорогой брат скончался, и я стал очередным властителем, всех крылатых узников выпустили на свободу, так что сейчас клетки пустуют. Надеюсь, молва не врет и в Судный день души отпущенных мною птиц будут свидетельствовать о совершенных мной добрых делах!***

Один из ближайших Птичьих домов расположен на площади прямо напротив бедестана. Сюда приносят покалеченных сов, аистов и голубей, чтобы несчастные пичуги могли немного передохнуть и оправиться. Старик в драной чалме с благодарной улыбкой принимает наше подношение – на него он купит своим подопечным корм.

У Азиза прекрасное настроение и мы некоторое время просто гуляем по улицам, выбирая, впрочем, наименее людные. Я, наплевав на свою обыкновенную осторожность, взял с собой только Азиза и теперь наслаждаюсь редкой непринужденностью – никто меня не узнает, никому я не интересен. Просто два небогато одетых мужчины идут по каким-то своим делам. Забавное такое ощущение. Кажется, я начинаю понимать тех халифов, из сказок, что рассказывала мне на ночь тата. В сказках великий государь всенепременно, хоть на пару дней, сбегает из дворца, чтобы посмотреть, как живут простые люди. Ну, ничего неожиданного для себя я не высмотрел, однако развлекся. Сегодня достаточно жарко и, утомленные зноем, мы поворачиваем обратно во дворец.

После душных улиц желается освежиться, я веду Азиза в купальню, а потом, наскоро смыв пот и пыль, сажусь за непросмотренные записки. Нынче меня заваливают сметами, почти на всем начертал «закупай» и только пару бумажек отложил в сторону.

Танзиль возвращается только к позднему вечеру. На красивом лице печать усталости, и я отсылаю его отдыхать. Завтра отчитается.

* Все гос чины в Осм. Империи назначались на определенный срок. А потом султан лично просматривал списки на назначение и продление, и либо продлевал службу, либо – нет.

** Небольшая справка: «Предложения великого визиря султану, называемые запиской или резюме, передавались правителю через канцелярию. Записки были различных видов: телхис, мюстакиль телхис. Составление этих документов было обязанностью реис уль-куттаба (должностного лица, ответственного за все отделы, действующие в Диване, и за всё делопроизводство). После составления записки, она переписывалась крупным насхом, простым слогом с чётко обозначенным смыслом (это делалось для того, чтобы не утомлять султана) и отсылалась во дворец. Ознакомившись с документом, правитель записывал сверху резолюции краткое послание, вроде «ознакомился», «пусть быть отдано», «отдал», «закупай», «не время», «счастья тебе», «невозможно», и записка возвращалась великому визирю, который отдавал распоряжение об исполнении воли султана. Все пожелания, письма и тому подобные документы от великого визиря передавались правителю в виде таких телхисов»

*** прочитала об этом в интернетах: вроде бы турки очень любят птиц, настолько, что даже в зданиях делают специальные места под крышей, чтобы пернатые вили там гнезда. А на могильных плитах можно увидеть выемку – во время дождя там скапливается вода и животные потом могут утолить жажду. Выходить больное животное считается богоугодным делом, а отпущенные птицы… ну, об этом в тексте сказано)

**** утишаю от слова тишь! Исправлять не надо!

***

Недавно наблюдал любопытную сценку: Танзиль выторговывал у Азиза одного из наложников.

– Да зачем Сулейману в серале этот пятнистый ушан? – Танзиль ткнул перстом в сторону неподвижно застывшего Захи.

На этом месте мне захотелось вмешаться – какой же Захи «пятнистый»? Он веснушчатый! И очень даже милые у него ушки… надо же, а ведь за всеми этими делами я про него совершенно забыл. Более того – те планы, что я лелеял ранее, ныне поменялись, ведь появился Азиз, быстро занявший все мои помыслы. В первое время я еще приглядывал за привлекшим меня парнем – так, вполглаза. Один из многочисленных слуг получил «секретное» задание и иногда заходил, рассказывал мне, как в беседах Захи вздыхает насчет прогулок. Ну, я и разрешил гаремным выходы в город. В конце концов ничего совсем уж странного в том нет – помню, в детстве, маменька иногда выезжала в паланкине и меня с собой прихватывала. Под ее руководством был построен госпиталь для бедняков, и мама приезжала туда проверить на месте, как идут дела. Конечно, с ней были и евнухи, и стражи, и служанки – целая толпа, а сама она особенно тщательно заворачивалась в платки, скрываясь от нескромных взглядов. Подготовка к этому событию занимала несколько дней, все волновались и говорили непривычно громкими голосами, а после гарем будто вымирал на несколько дней – утомленные женщины отлеживались в личных покоях. И происходили подобные выезды нечасто. Но все-таки совсем уж безвылазно в Доме Радости она не сидела, как и другие женщины с высоким положением.

Получив возможность выезжать за ворота сераля, Захи моментально успокоился, оживился и, как мне докладывали, начал почти каждый день после занятий совершать долгие прогулки за чертой города. Уж не знаю, что за удовольствие ковылять по каменистым склонам и сбивать ноги о твердую землю. Но Захи был рад, и я повелел не чинить ему препятствий. А янычарам, вынужденным ежедневно таскаться за парнем, выписал прибавку к жалованию – чтобы предупредить возможное недовольство. Устроив Захи вольготную жизнь, я переключился на другие вопросы и вот уже много лун не вспоминал о нем.

Так зачем же рыжий мальчик понадобился Танзилю? Любопытство заставило меня оставаться на месте, то есть, за плотным пологом. Азиз знал, что я присутствую в покоях, а вот Танзиль зашел сюда, когда я уже скрылся за узорчатой решеткой и занавесил проем тканью. Я сбежал в кабинет Азиза, желая немного полежать в полутьме на мягкой кушетке, дать отдых спине, а потом уж снова садиться за бумаги. В моем собственном кабинете подобное было невозможно – меня бы в два счета обнаружил секретарь, подсунул бы мне кофе и вежливо, но непреклонно погнал бы работать.

О моем секретаре нужно сказать особо: Садик расторопен и умен. Быстр и работоспособен. Но… вот уже не полагал, что буду когда-нибудь на это жаловаться! Садик совершенно не раболепен. Он бестрепетно пережидает мои вспышки раздражения, невозмутимо пожимает плечами на угрозы, с мнимой покорностью склоняя голову и… спокойно сообщает, что намеченное еще невыполнено. Садись-ка, султан, работай! Вот так-то. И я сажусь. А что еще делать? Иногда не выдерживаю и – султан я или нет? – тихо сбегаю. Вот, как сегодня. Прячусь у Сирхана или Азиза. К ним Садик не смеет соваться. Сирхана мой несгибаемый секретарь побаивается, а с Азизом они в некотором роде дружны – Азиз частенько помогает мне с бумагами, Садик смотрит на это благосклонно. Иногда они обсуждают что-то вполголоса, пока я читаю и ставлю резолюции. Видимо, Садик полагает невежливым вторгаться на территорию Азиза, потому я нахожу здесь временное прибежище.

Когда голос Танзиля вырвал меня из приятной полудремы, я еще раздумывал – выйти или сделать вид, что тут нет никого, урвать еще мгновение отдыха? Потом момент был упущен, и я остался подслушивать и подсматривать сквозь щелку – уже как-то неловко было выходить. Чуть не выскочил, когда Танзиль некрасиво высказался о Захи, но вовремя одумался.

– Смотри, какой у меня есть красивый юноша! – продолжал тем временем уговаривать Танзиль. – Чернобровый, жгучеглазый! Стан тонок, движения легки!

Азиз с легкой улыбкой, которая у него обозначает крайнюю степень заинтересованности, осмотрел предлагаемого невольника. Я тоже чуть подвинул ткань и изменил угол обзора – любопытно же! Что ж, на мой взгляд парень весьма привлекателен: длинные ресницы, выразительный взгляд, чуть вьющиеся волосы, красивые, четко очерченные губы. Вот только, опять же, зачем он мне, если у меня Азиз? Ну, хоть полюбуюсь…

– О, великий визирь! – церемонно начал Азиз в ответ, заставив Танзиля поморщиться – мужчины все еще общались с преувеличенной вежливостью, тщательно выдерживая дистанцию.

Наверное, моему другу было непросто подойти к Азизу с просьбой. Он явно чувствовал себя не в своей тарелке, ибо не привык быть в подобной роли. Надеюсь, Азиз достаточно разумен, чтобы понять: надсмехаться над Танзилем – плохая идея, пусть даже сиюминутная расстановка сил это позволяет.

– Никогда бы не посмел отказать в подобной малости, – продолжал Азиз, удерживая на лице выражение вежливого недоумения, – однако я могу лишь принять раба в сераль, но наложниками распоряжается Фарук…

– Фарук отослал меня к тебе! – немного раздраженно сообщил Танзиль.

– Хорошо. Раз так… – Азиз кивнул, – твое желание будет исполнено… Но поведай, зачем тебе Захи?

– Секретарем возьму. Соображает.

– Очень хорошо, – снова повторил Азиз, – уверен султан будет рад об этом услышать! Захи никогда не был невольником, ему положена плата… ну, там вы уже сами разберетесь. Тогда ты подашь Сулейману записку с назначением, а я внесу новенького в списки наложников?

– Да, спасибо, Азиз.

– Рад услужить! – Азиз широко оскалился, будто и впрямь рад, но никого это не обмануло – небось потом припомнит.

Я выбрался из ниши только после того, как Танзиль убрался.

– Слышал? – усмехнулся Азиз.

– А то!

– Подсмотреть-то удалось? Понравился новенький?

– Э… красивый. А что?

– Могу намекнуть Фаруку, чтобы прислал его тебе ночью.

– Нам. Ты всегда со мной спишь, забыл? Прямо вижу это воочию – он заходит, а постель-то занята! В итоге я пою его кофе до утра, а ты ехидно улыбаешься, – я засмеялся, представив себе сценку, Азиз хохотнул вслед за мной и, отчего-то, возможно, от фривольного разговора, мне безумно возжелалось немедленно переместиться вместе с воином в собственные покои, дабы к обоюдному удовольствию успокоить заволновавшуюся плоть.

Обычно я не дотрагивался до Азиза днем – слишком много кругом снует рабов и слуг, кроме того, для утех создатель сотворил ночь, а светлое время суток предназначено для дел, но сегодня я уже позволил себе ускользнуть от работы, позволил себе подслушивать чужие разговоры и почему бы теперь не позволить себе приласкать немного Азиза?

Ощутив на себе мои руки, Азиз дернулся и удивленно уставился мне в глаза, я, не обращая внимания на его выразительно приподнятые брови, деловито потянул пояс и распахнул полы кафтана. Перевязь с ятаганом воин повесил на стену – она в сидячем положении не слишком удобна, и теперь я порадовался, что она мне не мешает. Совсем снимать кафтан не стал. Азиз всегда надевал под кафтан короткую рубаху – всего до середины бедра, мне ничего не стоило немного приподнять ее, добравшись до шнурков штанов.

– Что ты делаешь? – заговорил наконец Азиз, не делая, впрочем, попыток прекратить творившееся безобразие.

– Да вот думаю, как там твой клинок? Надо проверить. Давно не видел.

– Ох! – с губ Азиза сорвался вздох, так как я как раз провел пальцами по упомянутому предмету.

Некоторое время Азиз позволял мне дразнить себя, а потом решительно приобнял и потянул в сторону ниши. Мой верхний кафтан полетел на пол и был решительно запихан под кушетку, верхняя рубаха упала поверх ручки, тюрбан мы аккуратно положили рядом с изогнутой деревянной ножкой, сверху – головной убор Азиза. На кушетке уместились едва-едва: отлично подходящая для ленивой дремы, она оказалась мала для двоих. Было не слишком удобно, но я пылал энтузиазмом – никогда еще не ласкал никого за пределами покоев. Вроде тот же самый человек, ну, что изменится от того, что возлежит он не на широкой удобной постели, а в каком-то другом месте? Однако, кровь моя вскипела, я ощущал небывалое воодушевление. Кажется, после сегодняшнего времяпрепровождения уже Азиз будет украшен темными пятнами синяков. Он не возражал, только удивленно охал и подсмеивался, изумленный моим напором.

Несколько раз в кабинет забегали слуги, мы с Азизом затихали, и люди, не обнаружив в кабинете хозяина, выходили. Эти вынужденные остановки нисколько не охладили мою страсть, даже наоборот, подстегнули, да так, что в ушах зазвенело. Развязка была близка, я яростно целовал Азиза, наши руки ласкали горячую плоть друг друга, все звуки потонули в каком-то шуме, и потому я почти не обратил внимания на тихо отдернувшуюся занавесь. Не знаю, кто там был, но он вскрикнул, отскочил, и ткань вернулась на место.

Когда мы с Азизом немного отдышались, я лениво спросил:

– Кажется, кто-то все же нас нашел. Или мне показалось?

– Садик, – коротко ответил Азиз, я вздохнул.

– Надо все-таки отправить несносного к Сирхану. Пусть его вразумят через задние ворота.

– Да, ну, Сулейман, чего ты? – Азиз тягуче зевнул и продолжил. – Хороший мужик. Занудный немного. Но толковый. Не надо.

– Как скажешь. Ох, еще немного поспать бы… Но Садик ведь не отстанет! Спорим, что он скоро отойдет от потрясения и появится с кофе и укоряющим взглядом?

Азиз неопределенно хмыкнул. Двигаться не хотелось, мы так и лежали – полуголые, перемазанные семенем и весьма довольные жизнью. Пока в кабинете не возник Садик. Сначала он тихо колупался, не пытаясь сунуться в нишу, звенела расставляемая посуда, бегали слуги. Потом он подошел к нише и, не пытаясь отдернуть ткань, очень почтительно спросил, не угодно ли великому султану переменить одежду? И обтереться?

Я благосклонно заметил, что угодно, и Садик пихнул к нам моего личного слугу. В общем, появление секретаря принесло даже некоторую пользу – мы с Азизом спокойно привели себя в порядок, перекусили, задумчиво выпили по чашечке кофе. Садик все время маячил в поле зрения, но не приставал, и я решил, что и впрямь к Сирхану его посылать совершенно ни к чему.

Впрочем, мысль о Сирхане и его методах воспитания еще пару раз за сегодняшний день у меня возникает – Садик не отпускает до поздней ночи. Наконец, я свободен! Почти бегу в свои покои, но в галерее замедляюсь, очарованный атмосферой. Темнота уже опустилась на город, несколько факелов потрескивает, освещая мой путь, пока я шагаю по плитам, блики играют на мраморных колоннах, из сада доносится сладкое благоухание цветов. Прохладно – с темнотой приходит холод, а я в одном кафтане – верхний остался в кабинете. Может, вернуться? А то так и простыть недолго, а болеть совершенно не хочется. Все-таки повернул назад – если надеть теплый и длинный, до пят, кафтан, можно будет немного полюбоваться с галереи на сад. Подышать прохладным, напоенным тонкими ароматами воздухом, полюбоваться на серебряный месяц и россыпь звезд, побыть немного в полной тишине; только легкое дыхание янычара за спиной нарушает спокойствие ночи.

В кабинете обнаружился Садик. Он не заметил моего возвращения, и я вдруг с удивлением увидел, как опустились всегда гордо расправленные плечи, как согнулась его спина, как устало шаркают сафьяновые туфли. Заметил, как нездоров цвет лица, а под глазами обозначились тени. Да он же смертельно устал! Или… неужели болен? Садик всегда выглядел собранным, спина прямая, движения легки и быстры. Я и мысли не допускал о том, что он тоже может устать. Глупость, конечно. Он же обыкновенный человек, а не какой-нибудь джинн. Просто глядя в его внимательные глаза, наблюдая за точными, четкими движениями, нельзя было даже заподозрить в нем какие-либо человеческие слабости. Неожиданно мне стало неловко, что я капризничаю, жалуюсь и увиливаю, сваливая на него работу. А он вынужден бегать за мной и уговаривать. Нехорошо.

Может, тихо выйти, пока он меня не заметил, а с завтрашнего дня дать ему несколько дней отдыха? Хм. Пожалуй, в таком случае отдыхаться ему будет несколько нервно – наверняка же припомнит сегодняшний инцидент и вообразит, что я попросту услал его с глаз подальше. Не годится. Эдак он не только не отдохнет, но еще и какую трясучку от переживаний заработает: ведь секретарь самого султана – это не ишак начхал! Секретов в его голове столько, что любой иностранный посол с радостью к себе примет. Понятное дело, таких людей просто так не отстраняют – либо держат поблизости, либо… либо перепуганные слуги находят потом бывшего секретаря захлебнувшимся в купальне.

– Садик!

Секретарь вздрогнул, обернулся, увидел меня и тут же преобразился – спина распрямилась, взгляд прояснился. Кажется, прикажи я – он и ночь готов работать. Но теперь я не дал себя обмануть – с цветом лица он ничего не мог поделать, как и с чуть подрагивающими пальцами, которые он поспешил спрятать в рукавах.

– Что ты здесь делаешь? – спросил я. – Мы уже закончили. Иди, поспи.

– Я готовлю подборку законов, завтра великому султану предстоит рассмотреть претензию на оливковую рощу, я разыскал несколько бумаг, которые могут дать основание для того или иного решения…

– Садик, это все очень хорошо, однако ночь необходимо посвящать отдыху. Или любви. Но никак не оливковой роще!

– Но я не успею с утра все подготовить! – Садик состроил такую гримасу, будто сама мысль об отдыхе кажется ему оскорбительной.

Я усмехнулся – несгибаемый! Взмах руки и один из янычар выходит из-за спины.

– Муавия! – янычар поклонился, готовый выполнить любой мой приказ. – Садик теперь твой подопечный. Мне не нравится этот землистый цвет лица, завтра сводишь его к лекарю, вечером доложишь результат. У меня больше десятка секретарей, убедись, что Садик не взваливает на себя все. Смотри – он должен вовремя есть и спать ночью.

– Мой султан, я великолепно себя чувствую, в подобном надзоре нет необходимости! – процедил упрямец.

– Вытяни руки перед собой. Нет, так чтобы были видны ладони, – он побледнел, с запозданием до меня дошло, что это похоже на подготовку к наказанию, впрочем, волнение секретаря сыграло мне на руку: пальцы Садика заметно подрагивали.

– Видишь? – я указал на обращенные ладонью вниз кисти. – Они дрожат! Полагаешь, это называется «великолепно себя чувствую»? Можешь опустить руки. Садик, я заметил твое усердие. И ценю безупречную работу. Но ты должен отдыхать, ведь человек без этого не может: он надрывается, заболевает и, в конце концов, становится бесполезен. Увидимся завтра, Садик. Не приходи рано – пусть поработают младшие секретари, они справятся. Если же нет – стоит подумать о подборе новых, более смышленых. Муавия?

Янычар поклонился, взял Садика под локоть, а когда тот попытался вывернуться, возмутившись, просто перекинул тоненько вскрикнувшего секретаря через мощное плечо, я рассмеялся:

– Так его, Муавия! Только смотри, не навреди! Садик очень ценный.

– Я буду обращаться с ним, как с хрупким цветком, – на полном серьезе пробасил Муавия и, пошатываясь под весом притихшего от потрясения секретаря, удалился.

Проводив его взглядом, я немного постоял, размышляя: уж не погорячился ли, приставив к секретарю янычара?

– Как думаешь, Любаб, – обратился я к оставшемуся янычару, – это была хорошая идея?

Любаб наморщил лоб, изображая активную работу мысли, я терпеливо ждал: бил-то воин скоро, но любой вопрос обдумывал со всем тщанием, а потому приходилось поскучать, прежде чем он раскрывал рот.

– Бумагомаратель выглядит больным, – выдавил наконец Любаб, – как бы не слег от неуемного старания. Глупо так с ног сбиваться. Это случается у новичков – тренируются без ума, в итоге рвут жилы и долго болеют. Муавия проследит, он парень надежный. Все в точности выполнит.

– Не обидит? Здоровый же, как кабан…

– Да не. Ему как раз такие тонкие, ученые очень по сердцу. Аккуратно будет обращаться. Он, даром, что на вид колода-колодой, в мечети книги берет, читает потихоньку. Муавия не подведет, он нормальный такой.

Ответив на вопрос, Любаб вытер рукавом пот, выдохнул и преданно уставился на меня маленькими, почти сокрытыми под бровями, глазками. Я похлопал здоровяка по плечу, пробурчав благодарность за ответ, подхватил шерстяной кафтан и пошел-таки в галерею. Там постоял немного, мое созерцание прервало кряхтение – Любаб, как мог, пытался привлечь мое внимание.

– Ну чего ты там? – спросил я не оглядываясь.

– В покои надо бы. Азиз серчать станет. Ужо ждет небось.

Я с удивлением обернулся на воина – он что, торопит меня? Это вообще что такое: «Азиз осерчает»? Любаб хлопал короткими ресницами и вздыхал.

– На кого это Азиз серчать будет? На меня? – спросил я обманчиво-спокойно.

– Да нет, – Любаб по-простецки махнул ручищей, – кто ж султану слово поперек скажет? Мне потом по загривку налупит… Холодно жеж. Давайте уже к Азизу под бочок, а?

– Под бочок? – переспросил я, даже не зная смеяться или сердиться: наивная прямота Любаба была уже притчей во языцех.

– Опять что-то не то ляпнул, – огорченно пробормотал себе под нос янычар, его широкие плечи поникли, – вот поэтому мне порой говорить и неохота! – с досадой произнес он громче.

– Почему? Излагай яснее.

– Потому. Вот, говоришь человеку одно, а он совсем другое слышит! Я ж не хотел обидное или там оскорбительное… все же знают – кажную ночь султан проводит с простым воином. Привечает. Любовь, все такое… Ребята и я, конечно! Мы все очень уважаем Азиза за это – он вертится, старается – книги всякие почитывает, пишет так красиво! Легко ли ему беседу с важными людьми вести да так, чтоб не осрамиться? Простой же, как мы! А он говорит и складно же все так! В общем вот. Разговорился что-то я, – заключил Любаб упавшим голосом, – зря, наверное, все опять глупость говорю и не так. Говорил же мне тятя – молчи! Просто бери и молчи!

Я тихо хохотнул – видать, «тятя» верно оценивал способности Любаба к общению!

– Гордитесь, значит? И приказы его поперед моих выполняете?

Любаб на мой ехидный вопрос только посмотрел печально и вздохнул тяжело. А потом уперся взглядом куда-то в сторону и замолчал. Я подождал немного, но, наверное, здоровяк потерял надежду со мной толково объясниться, и я махнул рукой – ясно же, что просто неловко сказал человек и не со зла это, а от косноязычия.

– Ладно, идем уже. А то и впрямь Азиз станет смотреть укоризненно, да лоб мне ночью щупать – проверять не простыл ли…

– Я это… – начал виновато Любаб, я хмыкнул, прерывая:

– Понял. Не тужься. Идем.

Азиз встретил меня в переходе – не усидел, значит, и первым делом жестом заботливой мамаши потрогал мой нос. Мой нос! Вместо того, чтобы разгневаться, я отчего-то глупо хихикнул, воровато огляделся по сторонам – Любаб демонстративно глядел себе под ноги, стража у дверей старательно пялилась в пустоту. Тем временем Азиз уже деловито поглаживал мои пальцы и глядел с укором – теперь, когда ко мне притрагивались широкие ладони воина, я заметил, что у самого меня руки ледяные.

– Все, все. Не смотри. Сейчас в покоях отогреюсь, – немного виновато пробормотал я.

Азиз позвал слуг и потребовал установить несколько дополнительных жаровен, хотя я и сопротивлялся, предчувствуя духоту. Но Азиз сурово нахмурился, и я решил, что слишком устал, чтобы настаивать на своем и ссориться из-за пустяка. Уже укладываясь, рассказал Азизу про Садика и мое спонтанное решение приставить к нему Муавия.

– Не уверен, что Муавия сможет переупрямить Садика, – с сомнением произнес Азиз, но я был настроен более оптимистично.

Прав оказался Азиз. Во всяком случае, через несколько дней Садик самым беспардонным образом лишился чувств прямо у меня на глазах. Хорошо хоть, что он начал падать на Муавия и тот успел его подхватить. Спешно вызванный лекарь уверил меня, что все дело в недосыпании и неумеренном употреблении кофе, ни о какой иной хвори и речи не идет. Хм, не знал, что от кофе может случиться такое…

Однако, этот случай поверг меня в сильнейший гнев. Ярился я не столько из-за самого факта обморока, сколько от того, что наглец проигнорировал мой приказ. От палок Садика спасло только то соображение, что, отлупленный, он еще дольше будет болеть.

Но как он посмел? Нахал! Сказано же было: спать-отдыхать-есть! Муавия смотрел виновато и гудел, что Садик, наверное, жульничал и работал в своих покоях, так как он строго следил за тем, чтобы секретарь ложился вовремя.

– И как же ты следил?

– Ну, заталкивал в комнату, ставил еду на столик…

– И уходил, наверное, да? – гневно уточнил я.

– Ну, не спать же с ним. Надо было? Я сначала думал оставаться на ночь, но Садик раскричался… – Муавия махнул рукой и тоскливо заключил, – виноват я…

Янычар краснел и потел под моим взглядом, Садик бледнел, я в ярости кусал губы, не зная, как наказать ослушника. И придумал!

– Все, Садик, больше тебе веры нет. Значит, будет так – на две недели отстраняю секретаря Садика от работы, без сохранения содержания. Плюс, с него будет удержан штраф. Муавия, ты с этого момента и в течение двух недель везде ходишь с Садиком и следишь, чтобы он строго выполнял указания. Садику разрешается есть, спать и прогуливаться по городу. Во время сна ты тоже не должен его покидать, – на этом месте Садик тихо застонал в полном отчаянье, я улыбнулся и добил беднягу последним указанием, – Садику не разрешается читать ничего, кроме Корана.

– Великий султан, нет!

Ха! Я все-таки нашел достойное наказание для его кошмарного проступка, во всяком случае взгляд у Садика был совершенно несчастный.

(6) намек на визиря Ибрагима, которому было дано подобное обещание. Не спасло.

(7) честно содрала это с реала. Действительно было Око султана)

========== Глава 4 ==========

– Я не хочу спать! – Садик с вызовом посмотрел на своего мучителя.

Муавия меланхолично пожал плечом, качнулся белый «рукав». Взгляд янычара был спокоен, он размеренно двигал челюстями, пережевывая кусочек яблока, снятый губами прямо с ножа. Огромная фигура воина занимала полкомнаты и довлела над остальной частью пространства так, что где бы ни находился несчастный секретарь, все время ощущал присутствие своего надзирателя. Садик мысленно передернулся – как его угораздило влипнуть в такую неприятную ситуацию? Он же просто максимально полно исполнял свои обязанности, и все!

И надо было так невовремя хлопнуться в обморок, может, если бы секунда слабости случилась не на глазах у великолепного султана, тот и не осерчал бы настолько.