Текст книги "Стой за моим плечом (СИ)"

Автор книги: crazyhead

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 7 страниц)

– А если…

– Ияд, кадын уже выполнили свое предназначение, подарив мне наследников, – я посмотрел прямо в глаза воина и, понизив голос, четко произнес, – мне нужны сыновья. Живые и здоровые. Если кадын позволят себе… лишнее вне надзора строгого кизлярагасы, то мне не следует об этом докладывать. Добродетель кадын – не твоя забота.

– О некоторых вещах не обязательно докладывать, – упрямо произнес Ияд, – достаточно посмотреть на живот.

– Женщины умеют справляться с подобными компрометирующими «вещами», – заметил я, Ияд отвел взгляд, видимо, он не одобрял таких методов.

– Ияд, – позвал я и, добившись того, что собеседник поднял на меня глаза, спросил, – так я могу на тебя рассчитывать в этом вопросе? Ты сможешь уберечь шехзаде?

– Я смогу, повелитель, – уверенно кивнул головой Ияд.

Через несколько недель ненатурально улыбающиеся кадын выдвинулись в отдаленный дворец. С ними отправилась небольшая армия слуг и охраны. Перед отъездом я провел с каждой дамой прочувствованную беседу, доходчиво объяснив, что оба шехзаде мне очень дороги и я буду весьма огорчен потерей любого из них. Вплоть до того, что под корень уничтожу семьи обеих кадын. Полагаю, мне удалось донести до кадын свою мысль.

После их отъезда я вздохнул свободнее – теперь кизлярагасы, действуя через неумных женщин, не мог навредить моим драгоценным мальчикам. Да и кадын пока поостерегутся уничтожать соперницу, ведь это не принесет выгоду, только смерть. Расположение духа стало прекрасным, возжелалось увеселений, на глаза попался Азиз, и тут мои мысли вернулись к давнишнему разговору о клинке.

Раньше мне было не до воина и его якобы невероятных размеров достоинства, а сегодня настроение было отличным, захотелось немного развлечься. Дом радости я посещать не хотел, а на мужскую половину уже заглядывал вчера – поглядел, как танцует Наджи. Хорош. Но легкий газовый платок ему не достался: во-первых, я все еще делаю вид, что просто проверяю готовность наложников предстать перед султаном, во-вторых, Наджи зачастил к палачу, и я затаился, ожидая, чем завершатся эти встречи. Пока что Наджи лишь блестел глазами и весело щебетал, Сирхан молча слушал трескотню юноши и смотрел на него так, что даже у меня щемило в груди от безнадежной нежности, читающейся во взгляде этого безжалостного человека.

Способно ли иссушенное невзгодами древо расцвести цветами любви? Как в пустой душе того, чей промысел связан с кровью и болью, может зародиться светлое чувство? Это сродни с чудом! Сирхан знал множество способов причинить страдания, он на моих глазах, не дрогнув, задушил заговорщицу, его не тронули ее мольбы и слезы, оставили равнодушным страшные проклятия. Его движения были отточены и деловиты. Так же он пытал – спокойно, без капли сострадания. Однако, когда Наджи глубоко порезал руку, Сирхан жалостливо кривился, зашивая и перевязывая. А потом долго утешал и гладил наложника по голове. Я подглядывал за ними через смотровое отверстие и никак не мог поверить, что этот добрый лекарь и жестокий палач – один человек. Это загадка, и я желаю ее разгадать!

Впрочем, сейчас меня интересует другая загадка: Азиз. Неужели закаленный в боях воин воспылал ко мне страстью? Иначе отчего он меняется с товарищами таким образом, чтобы стоять в карауле как можно ближе к моим покоям?

Я вызвал воина к себе, пристально оглядел склонившегося мужчину и повелел раздеться.

– Видишь ли, Азиз, до меня дошли слухи, что у некоего воина невероятно красивый «клинок» и, больше того, он желает мне его показать, дабы я сам тоже мог восхититься размерами и формой.

Азиз побледнел, черты его лица застыли, я с наслаждением наблюдал за его реакцией, развалившись на подушках и поигрывая кинжалом. Думаю, что могу себе позволить безмятежность, поскольку заблаговременно позаботился о собственной безопасности – около стены невозмутимо возвышались несколько воинов. Полагаю, можно не опасаться нападения пришедшего в отчаяние мужчины, а то что он пришел в смятение, это точно – султан мог казнить за один непочтительный взгляд, что уж говорить про грязный и оскорбительный намек!

Азиз повел себя хладнокровно – зашуршали одежды, звякнули ножны, перешли в руки одного из стражей, босые ступни несколько раз переступили с места на место. Наконец воин распрямился и замер под моим взглядом.

Интересно. Такой контраст между непривлекательным ликом и великолепным телом. Лицо Азиза было на любителя – шрамы искажали черты, из-за них он казался старше своих лет. О том, что Азизу нет и тридцати говорила его гладкая кожа и пышущее силой мускулистое тело. На бронзовых плечах и боках почти не было шрамов, только пара тонких полосок на груди и предплечье. Я и сам не заметил, как оказался рядом, провел пальцами по узким валикам шрамов, тронул твердый живот, потер торчащую тазовую косточку, проследил выступающую на плоском животе венку. Азиз тихо выдохнул, кожа под моими пальцами повлажнела от мельчайших капелек пота – воина мгновенно бросило в жар от пары движений. А он чувствителен! Всего от нескольких легких прикосновений щеки Азиза заалели румянцем, а губы приоткрылись. Это интриговало – у женщин, случалось, мои ласки находили весьма горячий отклик, но любовь мужчин еще была для меня в новинку. Наложники глядели на мою персону с настороженным почтением и что-то не спешили млеть и восхищаться. Полагаю, это подтверждало мое подозрение, что одалиски все-таки в первую очередь видели во мне своего господина и владетеля, но не мужчину. Были бы девы столь же благосклонны ко мне, встреться мы в иных условиях? Наверное, нет.

Продолжая исследование вытянутого в струну тела, пристально вглядывался в лицо воина, пытаясь распознать мелькающие на нем эмоции. Мои легкие прикосновения заставляли мужчину потеть и щуриться, он буквально впивался в меня взглядом, видимо тоже силился понять, что у меня на уме. Азиз прикусил нижнюю губу чуть ли не до крови, пришлось провести по ней пальцами, осторожно высвобождая из плена крупных зубов.

– Я думал покарать тебя за дерзость и хвастовство, да теперь вижу, что насчет клинка ты не преувеличил, – ровный тон голоса дался с трудом, но, боюсь, несмотря на попытки казаться незаинтересованным, пылающий страстью взгляд выдавал мое состояние.

– Однако, остается еще дерзость, – чуть улыбнулся Азиз, я незаметно ущипнул его за бок, чтобы не позорил меня перед стражами своей наглой улыбочкой.

– Полагаю, это все из-за того, что ты устал нести службу, Азиз, и жаждешь отдохнуть на мягких подушках сераля. Что ж, лови.

На пол перед закаменевшим воином полетел синий кусок ткани. В моем кармане всегда лежат несколько газовых платочков, их упорно засовывает туда уста, отвечающая за мои одежды. До сих пор я ни разу их не использовал для того, чтобы показать приглянувшемуся человеку, что он или она избраны султаном, обходился Домом радости. Но сегодня, распаленный видом мощного, жаждущего ласки тела, я не колебался.

– Мне теперь придется перебраться в сераль? – Азиз яростно сминал побелевшими пальцами кусок ткани.

Запоздало пришла мысль о том, что воину может не понравиться такой поворот событий.

– Вполне возможно. Ты же знаешь – любой житель страны – мой раб. Без исключений. Может быть, я захочу, чтобы ты сменил род деятельности.

Азиз поклонился. Кажется, он недоволен.

– Я могу идти? – голос воина был бесстрастен, но руки, сжатые в кулаки, подрагивали от напряжения.

Как правило, даме, получившей платок, давалось время на приведение себя в порядок, но сегодня я не намерен был ждать несколько часов, изнывая от предвкушения. О, нет.

– Нет. Во внутренние покои, – я повелительно повел рукой, Азиз медленно прошел в указанном направлении, охрана дернулась вслед за нами, но я покачал головой, и они остались в зале.

Помедлив пару мгновений, я нашел взглядом служанку и повелел принести фрукты и кофе. Когда я зашел в покои, Азиз задумчиво стоял посредине, гипнотизируя взглядом покрывало. Мои пальцы прошлись по мгновенно напрягшейся спине, съехав по желобку вниз, туда, где начиналась манящая расщелина между ягодицами. Потом я подтолкнул его вперед, Азиз прошагал до постели и снова остановился.

В покои проскользнул уста, помогая мне раздеться, отослав его, я присел на край, посмотрел снизу вверх: лицо Азиза было подчеркнуто спокойным, каким-то неживым. Ни следа улыбки или теплоты в глазах, хотя «клинок» продолжал демонстрировать похвальную стойкость. Обиделся он на меня, что ли? Или просто расстроился?

Мягко потянув на себя кисть, уложил Азиза рядышком. Поцелуй в плечо заставил Азиза вздрогнуть, пока я медленно исследовал грудь и живот губами, он лежал неподвижно, только изо всех сил комкал ткань покрывала, а когда я вернулся из своего путешествия по его телу к ключицам и плечам, он, видимо, не выдержал напряжения – резко взметнулся, навалился на меня всем весом, сдавливая, вышибая дыхание. Он прижал меня с такой силой, что я не смог бы вывернуться, даже если бы захотел, но я и не желал свободы – секундный страх быстро испарился, воин целовал и ласкал меня так неистово и жадно, что трудно было заподозрить его в желании моей смерти. Он прижимался и терся, горячо дышал в ухо, постанывал, его пальцы наверняка оставят на мне синяки, с такой безжалостностью он мял бока и ягодицы, цеплялся за плечи и руки. Это было так непохоже на осторожные, тягуче-плавные ласки нежных цветков моего сераля!

Мне было душно, жарко, пот заливал спину, ребра трещали под тяжестью придавившего меня Азиза, я хватал ртом воздух, втягивая каждый глоток как последний, твердая ладонь натирала нежную кожу, меня трясло от этого безумного горячечного напора и собственной внезапной онемелой слабости – вместо того, чтобы разозлиться и подмять наглеца под себя или хотя бы запротестовать, я тонул в новых ощущениях и терял себя, прижимаясь в ответ, целуя и прикусывая чуть солоноватую упругую кожу. Судорога наслаждения настигла нас почти одновременно – Азизу потребовалось еще несколько движений. А потом он немного сполз в сторону, но все еще продолжал придавливать. Так мы и лежали. Не знаю, о чем думал воин. Я лениво решал для себя: то, что произошло, заслуживает награды или наказания? В действиях воина не было и капли почтения или стремления угодить, зато хоть отбавляй страсти и искреннего незамутненного ничем вожделения. Не этого ли я жаждал?

С трудом пошевелившись, понял, что весьма ограничен в движениях – Азиз не давал сдвинуться. И все-таки я ухитрился почти вслепую, действуя за его спиной, стянуть с пальцев перстни, все до одного. Азиз на мои дерганья не обратил никакого внимания, так и лежал, отвернувшись в сторону, пока на его спину не начали падать тяжелые драгоценности. Ощутив этот своеобразный град, воин вздрогнул, откатился, пошарил рукой и с удивлением поднес к глазам торжественно-красный перстень.

– Мне уже уходить? – медленно спросил он.

– Можешь остаться. Сейчас, правда, день, а девы обычно остаются на ночь, но так ты не дева. И я что-то подустал…

Отчего-то спать захотелось неимоверно и я, наплевав на запланированные дела, развалился на перине, позволив себе задремать. Проснулся от тихого стука посуды – прислужник расставлял на низком столике тарелки. Женщина, прислуживающая мне ранее, была весьма сноровиста, никогда даже чашечка у нее не звякнет. Но, к сожалению, она не была умна. Сирхан очень скоро добился от нее признания, что именно она подсыпала яд в пищу, и только счастливая случайность сберегла меня от смерти. Теперь, кроме повара, блюдо пробует еще и подавальщик. Под моим пристальным взглядом юноша быстро закинул в себя куски всех принесенных яств, отпил из чашки и с поклоном удалился. Азиз, пока я спал, сложил перстни кучкой перед собой; когда я взглянул на него, он задумчиво их разглядывал, морща лоб и приподнимая брови.

Шевельнувшись, привлек внимание Азиза: на меня уставились серьезные, даже какие-то грустные глаза.

– И что же – великий султан уже решил, что делать со своим рабом? Мне сдать клинки в оружейную?

– Нет. К чему? Когда твоя смена?

– Завтра.

– Хорошо. Значит, сегодня тебе следует отдохнуть, а то проворонишь султана. Предлагаю прогуляться по саду, а потом потрапезничаем и – спать.

Азиз кивнул. Прислужники заторопились со сменой одежды, пока мне помогали, Азиз, словно между делом, успел сжевать половину кушаний, краем глаза я следил за его передвижениями. Он держал себя спокойно, неторопливо надевая принесенные из смежных покоев вещи и прилаживая к поясу саблю. Наверное, успел привыкнуть к окружению – все-таки не раз уже бывал в этих покоях и даже наблюдал за моими ночами с наложницами. Воспоминание о тех ночах натолкнуло на вопрос:

– Азиз!

– Да, повелитель?

– Ты не ревнив?

– Ревнив, – спокойно утвердил Азиз, взгляд его был безмятежен и чист, лицо, как обычно, ничего не выражало.

А вот с этим надо что-то делать. Моя семья столетиями властвовала над телами и душами подданных, но очень немногие из моих почтенных предков умерли от естественных причин. Султан – хозяин жизни любого жителя нашего славного царства, но, увы, не хозяин своей собственной жизни. Я еще помнил дикий страх в глазах отца, который он пытался потушить жестокими казнями и немилосердными указами. Смерть порождает смерть, страх перерастает в ненависть. Потому я не усматривал ничего удивительного в том, что батюшка в конце концов скончался во вполне цветущем возрасте. Я был всего лишь пятым сыном и все, на что мог рассчитывать – быстрая смерть. Жив только благодаря матушке. Ей удалось умолить старшего братца не торопиться с казнями родни… Красивая была женщина, мир ее праху. И умная. Она не переставала мне повторять:

– Сулейман, помни, нельзя недооценивать простых людей. Последняя поломойка может в какой-то момент получить власть над твоей жизнью. Пусть всего на мгновение. Не обижай зря рабов, окружи себя преданными людьми и дни твои на этой земле будут долгими.

Слова матушки запали мне в душу. Не скажу, что при мне совсем не появляются головы у стены, но, по крайней мере, я стараюсь сдерживать норов и взял себе за правило хотя бы на несколько мгновений задуматься, прежде чем отдать приказ.

Ответ Азиза колет сердце тревогой. Ревнивец способен на многое. Отверженный и обиженный мужчина – почти на все. Я меряю взглядом его фигуру. Ну, и что теперь с ним делать? Отослать подальше? Но я не хочу терять удивительное ощущение от близости, еще ведь даже не успел толком распробовать! Вдруг с другими наложниками так не получится? Хотя, о чем это я? Скорее всего – не получится!

– И что же мне теперь делать, ревнивец-Азиз? После этих слов не стоит поворачиваться к тебе спиной, если в моих покоях переночует очередная дева.

– Я скорее умру, чем подвергну опасности жизнь великолепного султана, – внушительно произнес Азиз.

– Хорошо. Азиз? Кадын уехали, мне грустно по вечерам. Я распоряжусь, чтобы тебя впускали в мои покои без заминок.

– А как же прекрасные цветки? Они будут горевать без ваших ласк.

– Что цветки? – я пожал плечом. – Здесь есть кому их сорвать… сейчас меня интересует нечто совсем другое.

Несколько лун протекли незаметно. Я избавился наконец от лишних ртов в серале – массово выдал замуж тех наложниц, что ни разу не удостаивались моего внимания, гарем почти опустел, ибо таковых было большинство.

Кизлярагасы смотрел на меня волком, многоопытный евнух, конечно, догадался, куда все движется, но поделать ничего не мог – я окружил себя мужчинами и воинами, жил и передвигался вне сераля, совершенно прекратив все посещения наложниц. Азиз следовал за мной практически постоянно, даже если кто-то другой уже заступал на дежурство, он все равно на правах «любимой жены» находился поблизости. Наверное, чувствовал напряжение и тревогу, подспудно охватившие дворец. Я уже отдал приказ Сирхану – кизлярагасы пора было тихо умереть во сне, палач обещал исполнить все ближайшей ночью и лишь немного не успел. Точнее, успел кизлярагасы.

Когда на меня кинулся чернокожий евнух, я даже не успел испугаться – шел, шел по многолюдному залу, вдруг ко мне на неподобающей скорости метнулась фигура. Рывок! Азиз буквально отбросил меня в сторону, уводя из-под удара. Стоящий за плечом стражник, взмахнул саблей, разрубая нападающего от плеча и до пояса, юноша захрипел и упал, забрызгивая все вокруг кровью. Из ослабевшей руки выпал короткий кривой кинжал.

Находящиеся в зале мужчины заволновались, раздались вскрики, кого-то стошнило – зарубленный евнух зрелище неаппетитное. Меня быстро увели в личные покои, набежали стражи, обеспечивая безопасность. Азиза, получившего глубокую рану, перевязали. Я, испытывая запоздалый ужас от едва не произошедшего, настоял на том, чтобы воин лег на мою постель.

– Если ты еще раз вытворишь нечто подобное, не избежишь плетей! – гневно прошипел я прямо в озадаченное лицо Азиза. – Это была не твоя смена! Зачем ты подставился?

– Мое предназначение – защищать султана, – Азиз уже справился с первоначальным удивлением, и его лицо снова было образцом невозмутимости и спокойствия, а меня мелко трясло.

– Твое предназначение, – прошипел я тише, так как горло сдавливало от смеси злости и страха, – выполнять волю султана. Развлекать. А если ты, тварь такая, сдохнешь, то очень меня огорчишь!

Я еще некоторое время шипел и злился, распекая молчаливо слушающего Азиза, пока не понял, что повторяюсь. И, кажется, уже выдохся. Да и злость немного прошла.

– Я счастлив, что вы не пострадали, – проговорил Азиз, улыбнулся и одарил меня таким ласковым взглядом, что мне моментально стало совестно: вместо слов благодарности, спаситель услышал от меня лишь ругань.

– А я счастлив, что ты пострадал не очень сильно. И стану еще счастливее, когда буду уверен в том, что кинжал не был отравлен. А пока мне предстоит бессонная ночь – буду вслушиваться в твое дыхание и трогать лоб.

– Султан слишком обеспокоен здоровьем ничтожного раба.

– Я знаю. Все, отдыхай. Азиз?

– Да, повелитель?

– Не смей сдыхать!

– Повинуюсь.

Я потянулся рукой к тесемкам, опускающим полог, но воин поймал мою руку:

– Свет моей души, обещай, что будешь очень осторожен, пока я тут валяюсь!

Впервые на «ты». Это потому, что он сейчас просил не великого султана, а дорогого сердцу человека. На секунду даже глаза защипало.

– Обещаю. Поспи немного.

Я быстро поцеловал уголок вздрогнувших в улыбке губ и опустил полог, надеюсь, Азиз сможет немного поспать.

Через час появился начальник стражи и Сирхан. Мне доложили, что один из наложников случайно видел, как убийце передавали сверток, в котором, скорее всего, и лежал кинжал. Носить оружие в серале было позволено только охране, за этим строго следили. Также никто не мог приблизиться ко мне в одиночку: просителя брали под руки два дюжих воина и подтаскивали ко мне. При этом напасть на меня человек не имел никакой возможности – его крепко держали и не отпускали в течение всей аудиенции.

Откуда взялся кинжал? Если мы узнаем это, поймем – кто стоит за покушением. Я догадывался, что это кизлярагасы, но лучше выяснить доподлинно. Того, кто передавал сверток, опознали. Я сказал Сирхану, что хочу посмотреть на этого человека – все же это оказался один из лично выбранных мною наложников, и я хотел знать, кто именно. И почему.

Погруженный в собственные раздумья, я мало что замечал, наверное, именно поэтому не приметил какого-то слишком уж мрачного выражения лица Сирхана. Только увидев прикованного к стене Наджи, я понял, что палач сегодня молчалив и хмур вдвое против обыкновенного.

Быстро окинув взглядом наложника, определил, что к жесткому допросу еще, видимо, не приступали – на обнаженном торсе наливались несколько синяков, но других повреждений я не замечал.

Ну и что мне теперь делать? Сирхан глядит в пол. Наджи – куда-то сквозь пространство. На вопросы мальчишка по словам палача отвечать отказался, однако, что-то мне подсказывает: пыток он не выдержит, выложит все. Отдать Сирхану приказ?

Но Наджи мне нравится – он такой милый, его смех похож на колокольчики. Что от него останется после каленого железа и плетей? И как его вообще угораздило влезть в это дело? Выгоды ему от моей смерти никакой. Наоборот – из гарема скорее всего вышибут, а здесь ему и обеспечение, и плата немалая. Кто-то из приятелей надоумил? Может, он вообще не знал во что ввязывается?

Я не понимаю – да, интриги в серале плетут постоянно, но чтобы вот так: без году неделя, а уже оказаться затянутым в заговор против султана? Это слишком серьезно и опасно. Требует подготовки. Ну кто будет так рисковать собственной жизнью? Или… а что, если мальчик не просто так крутился возле Сирхана? Может он заранее предусмотрел, что его поймают и спешил завести нежную дружбу с палачом? Как-то все равно глупо: кто даст гарантии, что суровый безжалостный палач настолько воспылает страстью, что забудет и о чести, и о долге? Зачем так явно подставляться – он ведь передал сверток у всех на виду, не скрываясь. Что стоило зайти в закуток?

– Мир тебе, Наджи.

– Мир вам обоим, – помедлив ответил наложник, звякнула цепь пресекая его попытку поклониться.

– Наджи, ты не хочешь говорить с Сирханом, так ответь мне. Неужели я сам не заметил, как нанес тебе смертельную обиду? Отчего ты желаешь мне смерти?

– Вам? – Наджи удивленно моргнул, потом в его взгляде забрезжила догадка и он тихо охнул, мотая головой. – Нет, я не хотел… не хотел…

Н-да, судя по тому, что мальчик даже не знает, что султан – это я, вряд ли он осознанно участвовал в заговоре, скорее его использовали втемную. Или он талантливый притворщик, что тоже вероятно. Но все равно непонятно, зачем в последнем случае так рисковать? Заговорщиков допрашивают без жалости и казнят без исключений. К чему обрекать себя на мучительную кончину?

– Допустим, не хотел, – терпеливо сказал я, – а что ты хотел? Зачем передал кинжал евнуху? Что тебе пообещали?

– Я же не знал, что там оружие! Просто попросили, я и передал…

– А кто тебя попросил?

– Не знаю. Кто-то закутанный в одежды. Я шел, меня попросили, и я просто взял и отдал!

– Давай очень подробно. Все до мельчайших деталей: где шел. Когда шел. Кто находился в этот момент рядом. Как тебе объяснили, кому именно передать – ты был знаком с евнухом?

Наджи вздохнул и начал рассказывать, как он гулял по саду, на него налетела спешащая куда-то фигура. Он не понял, кто это был – голос высокий, а там кто его разберет, складки одежды скрадывали очертания тела. Этот некто пожаловался на занятость и попросил передать сверток черному евнуху, который носит сиреневый халат и должен быть в зале мужского гарема. В качестве платы за услугу Наджи предложили сладость, и тот не отказал – в гареме сладкое получали только после ночи с султаном или за какие-нибудь особые заслуги, а парень очень любил вкусности.

– Понятно. Вроде, довольно простая история, отчего же ты не хотел ее рассказывать?

Наджи поморщился и жалобно поглядел на меня:

– Звучит глупо. Как будто я кого-то выгораживаю. Но, клянусь, так оно все и было!

Я задумчиво покивал и повернулся к Сирхану:

– Что-то у тебя здесь мрачновато. Пойдем-ка в сад.

Палач с каменной мордой поплелся за мной, около камеры встали два воина, им был дан приказ никого не впускать, даже евнухов и священников. Я опасался, что кто-нибудь милосердный сверх всякой меры заглянет к мальчишке, чтобы уберечь прекрасного наложника от, несомненно, уготованных ему мучительных пыток. И сделает это единственно возможным способом – подарит легкую смерть.

В саду ярко светило солнце, журчала вода в небольшом фонтане, покачивались цветы – было так тихо и покойно, словно все зло ушло из этого мира.

Интересно, а может ли так быть, что это нелепейшее покушение – попытка заронить семя ненависти в душу Сирхана? Он любуется мальчиком и даже сейчас кидает на Наджи полные чувств взгляды. Видимо, должно случиться что-то очень серьезное, чтобы палач отрекся от своей страсти. Несомненно, Сирхан испытает ко мне отнюдь не благодарность, когда его милый будет предан смерти, пусть даже и милостиво-безболезненной. А я, между тем, собственноручно передал ему немалую власть. Что будет, если кто-нибудь предложит ему если не успокоение души, так хотя бы месть жестокосердному султану, отнявшему отраду глаз?

– Сирхан! – позвал я, и палач тут же склонился передо мной, появляясь из теней, где он пребывал, пока я задумчиво наслаждался запахом розового куста.

– Как думаешь, раб говорит правду?

– Не могу знать, повелитель. Может быть и так.

– Сирхан, ты столько преступников повидал на своем веку! Наверное, уже научился отличать правду ото лжи? – палач молчаливо покачал головой, а я усмехнулся и легко произнес, – ты так несведущ в ремесле?

Сирхан прищурился, его темные глаза пристально всматривались в мое лицо, он пытался понять, что за игру я веду, а я пытался понять, отчего он не воспользовался моим вопросом, чтобы выговорить Наджи жизнь? Или он собирается устроить наложнику побег? Или внезапно охладел к запятнавшему себя подозрениями мальчишке? А может ему, как и мне, приходила в голову мысль о том, что Наджи специально соблазнял, дабы потом воспользоваться потерявшим голову мужчиной и сама возможность подобного поворота событий настолько его разгневала, что он перестал заботиться о здоровье Наджи? Ну, нет. Только что в темнице мужчина буквально впивался взглядом в беспомощную фигурку. Не похоже, что пламя страсти утихло.

– Возможно и так, – мужчина согласно кивнул на мой вопрос, и я так и не понял, что там происходит в голове палача, это несколько раздосадовало меня.

– Так что ты мне посоветуешь? – напрямую спросил я. – Полагаешь, наложник заслуживает смерти? Или мыслишь, что стоит попытаться выведать правду с помощью твоих навыков?

Сирхан покривился еле заметно при последних моих словах, сверкнул угольками глаз:

– Подарите его мне! – неожиданно попросил палач, заставив меня расслабленно улыбнуться – наконец-то определился в своих намерениях!

– Да зачем он тебе? – «удивился» я.

– Мои ночи одиноки, – невозмутимо пояснил Сирхан.

– И для того, чтобы их скрасить тебе непременно необходим участник покушения?

Сирхан сузил глаза, видимо уже жалея о своей просьбе. Я нарочито тяжело вздохнул и, будто закручинившись, покачал головой:

– Сирхан, дорогой, подарок султана надо заслужить. Меня пытались убить, отрада моего сердца заработала ранение, спасая своего повелителя, а я одариваю человека, который не может найти заговорщиков? Куда это годится? Разве это справедливо?

– Прошу, повелитель, дайте мне три дня, а потом я кину к вашим ногам предателей, покусившихся на султана!

– Хорошо, Сирхан. Три дня. Выполнишь – забирай свою… усладу!

Уходя в свои покои я довольно улыбался – теперь палач будет стараться как никогда. Надеюсь, он проведет хоть какое-то расследование, а не подставит первых попавшихся евнухов.

На следующее утро я уже не улыбался: рана Азиза покраснела и стала горячей, он потел и метался во сне, а я не отходил от постели, загоняв всех рабов и распугав служек зверским выражением лица. Лекарей мое великолепие довело до нервной трясучки бесконечными вопросами, хотя последние и утверждали, что состояние больного в норме, просто один из этапов, нужно немного выждать… Все равно я волновался, грозил почтенным старцам всевозможными карами и казнями, кричал на слуг и разбрасывал посуду – нервное напряжение сделало меня несдержанным. Азиз удивленно хмурился на мои вопли и старался вести себя тихо, чтобы не навлечь на себя гнев сумасшедшего султана.

Наконец, жар спал. Рана покрылась корочками, неприятного запаха не было – я сам тщательно ее обнюхал, не доверяя чужому мнению. И я без сил повалился прямо рядом с полуобнаженным Азизом – наконец-то можно спокойно поспать, не вскакивая среди ночи, не требуя у рабов обтереть горячее тело и не вслушиваясь в дыхание.

Поутру я первым делом попытался нащупать Азиза, но бессовестный мужлан оказался вовсе не там, где надо бы – не подле меня, а в казарме стражей. Меня такая ярость захлестнула, что еле сдержал руку, когда нашел его. Так бы и отхлестал по невозмутимой физиономии!

– Что ты здесь делаешь? Забыл свое место?

– Мое место здесь, – спокойно возразил Азиз, и пока я в гневе глотал воздух, осторожно дополнил, – или мне – в сераль?

– Тебе – ко мне в покои. Все. Ни шагу от меня, ясно?

Развернувшись, рванул к себе, от непонятной ярости мутилось в глазах – да как он посмел куда-то уходить без разрешения?

– Не наигрался еще? – донесся тихий вздох из-за спины, меня подкинуло и внезапно стало все равно, что мы стоим посреди коридора, спереди и сзади – стража, а из-за угла появилось несколько спешащих куда-то слуг.

Я резко повернулся к Азизу и уставился в его устало-понимающие глаза.

– Нет, я еще не наигрался, как ты изволил выразиться. Кажется, я ясно дал понять, что ты мне весьма небезразличен? К чему этот демонстративный уход?

– Вечером великолепный султан говорил другое, – невозмутимо заметил Азиз, я припомнил, что опять кричал и распекал своего молчаливого любовника.

– Да? Не помню. Не было такого! – я действительно не мог припомнить, что именно высказывал воину.

– Как скажет повелитель, – покорно поклонился Азиз, заставив меня скрипнуть зубами от этого показного смирения.

Я рывком поднял голову застывшего в поклоне Азиза, сжав в горсти отросшие волосы. Чуть раньше небрежно сброшенная чалма покатилась по полу. Из моих уст вылетало какое-то дикое шипение, мало похожее на нормальную речь.

– Не смей издеваться надо мной, раб! Мало тебе того, что я не ем, не сплю? Теперь я сказать тебе ничего не смею? – внимательные глаза воина чуть прищурившись ощупывали меня, словно Азиз пытался решить что-то для себя. – Да хватит на меня так смотреть!

– Великому султану нужно отдохнуть, – тихо произнес Азиз, наверное, волнения оставили заметный отпечаток на челе.

– Сам знаю, – проворчал я и, не удержавшись, прикоснулся к обветренным сухим губам.

Азиз ответил мне сразу, хотя и с непривычной осторожностью, продолжил говорить я уже вполне мирным тоном:

– Обиделся на меня?

– Кто я, чтобы обижаться на самого султана? – усмехнулся воин.

– Тогда что?

– Показалось, что надоел.

– Это тебя шайтан смущает. Тоже еще придумал – надоел! Все – пойдем, там, наверное, уже завтрак принесли…

В тот же день я приставил к ненаглядному стража, велел охранять и слушаться, но ни в коем случае не оставлять одного. Пока выдавал указания, Азиз внимательно слушал, потом я услышал его тихое «зачем».

– Не обижайся, знаю, что ты умелый воин, но я не готов снова жертвовать своим спокойствием только оттого, что некоторые полагают себя неуязвимыми. Пусть другие получают раны. Не ты.