Текст книги "Апрельская ночь, или Панночка (СИ)"

Автор книги: Чук

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 7 страниц)

Ситуацию не улучшало то, что битва, по всем признакам, должна была развернуться у подножия Одинокой горы. Торин напряженно размышлял о способах справиться с новой угрозой ещё даже не отвоеванному королевству, необходимости всё-таки звать на помощь, а может быть, сын Трайна поморщился, ещё и влезать в долги.

Помрачневшего Подгорного короля отвлекла протянутая ему плошка с ароматной похлёбкой и тихие слова, обращённые к нему:

– Ну, не расстраивайся раньше времени, ваше величество чертеняка! – Ганна не растеряла ни доброты, ни оптимизма даже после таких новостей, поразился король. – Всё ещё устроится, будешь сидеть, как настоящее большое чертенячье величество, не на пеньке, а на троне! – девушка хитро подмигнула и потрепала гнома по голове, заставив прищуриться и слегка улыбнуться. – Не будь я панночка Ганна!

========== Сам чёрт не разберёт ==========

Компания оставила позади Долгое озеро, пересекла Пустошь и оказалась у отрогов Одинокой горы. Теперь мощная громада вздымалась над головами и занимала, кажется, не полнеба, а полмира. Даже великаны смотрелись на её склонах муравьями. Вдобавок, хоть у них и была карта, но месторасположение тайного хода в сокровищницу было обозначено весьма приблизительно – отряду пришлось изрядно полазить по круче, прежде чем дверь была обнаружена.

Возле входа Гэндальф стал бурчать что-то о преимуществах эльфийских волшебных дверей: там инструкция высвечивалась самостоятельно, а зачастую и содержала подсказку, здесь же им придётся куковать непосредственно до Дня Дурина и ждать дрозда, который может прилететь, а может и не прилететь. Впрочем, волшебник перестал ворчать, как только до него донёсся аромат приготовленного обеда. В такой компании и с таким снабжением можно было и покуковать.

По мере приближения означенного срока Торин всё меньше любовался видами, открывавшимися со склонов Одинокой горы и всё больше сверлил взглядом каменную толщу, бесстрастно укрывающую дом его предков, одно из семи Великих гномьих королевств, вместе с драконом.

А если бы Дубощит дал себе труд так же внимательно вглядеться в Компанию, то заметил бы, что за него беспокоятся почти все: и переходящие совсем на шепот племянники, и озабоченно хмурящийся Балин, и сверлящий его взглядом исподлобья Двалин, и Дори, чаще прежнего пытающийся напоить короля чаем с ромашкой, и Ори, отвлекающий какими-то вопросами по хронике, которую он ведёт… Даже Бильбо, которому, кажется, не было резона особенно переживать за гномьего короля, пытался по-своему отвлечь сына Трайна от мрачных мыслей. Пускать с хоббитом дымные колечки оказалось приятно и забавно. Но сильнее прочего короля отвлекали объятия Ганны, хотя бы просто потому, что из них невозможно было вырваться, приходилось мириться с судьбой (спасибо, если это приходилось делать не на весу!) и искать положительные стороны. Со временем это удавалось всё легче.

В один из вечеров, уже накануне Дня Дурина, Торин традиционно остался полуночничать, когда все уже улеглись, и был невероятно удивлён, наблюдая подсевшего к нему великана. Некоторое время оба молча смотрели в огонь, потом оборотень заговорил:

– Я вижу, мастер гном, что тебе нелегко, уж поверь, я не позволил бы Ганне так часто подхватывать тебя на руки, если бы не видел, что тебе это и впрямь нужно, – Торин поразился про себя, до чего же великан, оказывается, ревнив. – Я вижу, что тебя гложет беспокойство о драконе, королевстве, но больше всего – о золоте, которое ждёт хозяйской руки.

Внук Трора немного вздрагивает, а Беорн только тяжко вздыхает и продолжает:

– Но я не советую тебе забывать, мастер гном, что золото это всего лишь металл, золото не утешит тебя в горький час, не протянет руку в час трудный, не позаботится о тебе, когда ты захвораешь, золото не полюбит тебя в ответ.

Беорн снова тяжко вздыхает и переводит взгляд с собеседника на огонь:

– Поверь мне, мастер гном, я знаю, что такое одиночество, долгое время я считал, что остался один такой на всём белом свете, и никому не пожелаю подобной доли, особенно тебе. У тебя есть семья и близкие друзья, подумай хорошо, прежде чем променяешь это на холодный блеск камня или драгоценностей.

Великан сидит рядом ещё некоторое время, но больше не заговаривает: Беорн сказал всё, что хотел, и большего от неизбалованного общением оборотня ждать не приходится. Торин и не ждёт. Он только думает о том, что у Трора тоже была семья – даже больше его нынешней! – дети, внуки, но колдовство камня совершенно очаровало деда, поработив его разум и заключив сердце. Торин вспоминает, и его собственное сердце, горячее и живое, глухо отзывается болью.

Внук Трора, сын Трайна, брат Фрерина и Дис, строгий дядя Фили и Кили – он потряхивает головой, уже привычно наблюдая перед лицом светлые пряди, и думается ему теперь, что слишком многое случилось в этом походе совершенно необыкновенным образом. Может, к Аркенстону тоже можно привыкнуть, как и к светлым волосам?..

========== Чёрт не брат ==========

Старая карта не подвела: Одинокая гора открыла тайный путь в назначенный день и час, после свиста дрозда и появления на небе луны и солнца одновременно. Ключ подошел, дверь распахнулась, и перед Компанией наконец забрезжил свет в конце тоннеля. Вернее, света не было, но тоннель очень даже был.

Общим решением отряд постановил никому на ночь глядя в гору не лезть, будь ты хоть трижды Взломщик мистер Бэггинс, хоть рвущийся побыть дома Балин, хоть непобедимый маг Гэндальф! Гномы, хоббит, оборотень и волшебник устраивались на ночлег, перекидывались нарочито бодрыми фразами, но обменивались одинаково настороженными взглядами. Ганна устроилась на самом пороге, заявив, что спать спокойно могут все. Недоверчивых или плохо слышащих в отряде не нашлось.

***

В самый глухой, волчий ночной час Ганна приоткрыла глаза – спали все, надо было не разбудить чуткого оборотня, лежащего ближе всех, да маленького чертёнка, который из раза в раз к утру обнаруживался под боком. Панночка усмехнулась, припомнив, как отреагировал на такое откровение Беорн: этот мистер Бэггинс подкатывается к невесте великана! Каждую ночь!

Тогда ей стоило больших трудов отстоять чертёнковы кудряшки. А сюртучок рванувшего от оборотня хоббита пришлось потом штопать – кустарник у Лихолесья больно цеплючий. Был, довольно улыбнулась Ганна. Беорн же перестал так страшно ревновать, только когда лично убедился (иначе говоря, татем в ночи расследовал!), что чертёнок Бильбо подкатывается к Ганне спиной, полностью одетым и исключительно в поисках тепла.

На следующее утро оборотень, помнится, даже извинился перед чуть не удравшим опять эсквайром: а вы попробуйте сохранить самообладание, когда оборотень в три ваших роста перехватывает вас за шиворот и поднимает на уровень глаз! К чести Взломщика стоит сказать, что великан был тут же искренне прощен, и хоббит даже попытался пожать ему руку. Ну, три пальца пожал, подумаешь, велика разница! Зато обеими руками!

И сейчас Ганна, ласково перехватив малютку-чертёнка, перекатила его от своего бока к удачно расположившемуся рядом круглому чертеняке – тоже большой и тёплый, чертёнок Бильбо проснуться не должен. Потом панночка бесшумно и плавно поднялась – ни камушек не шелохнулся под сапогом – блеснула широкой улыбкой и озорным взглядом в лунном свете, вдохнула поглубже свежий ночной воздух и шагнула во мрак подгорной тропы.

***

Бильбо проснулся от того, что коса Ганны как-то странно тянулась поперек её спины, пахла табаком и отливала, как он разглядел в лунном свете, рыжиной. Мистер Бэггинс проморгался, отбросил кошмарную мысль, что Ганна за ночь превратилась в Бомбура, и огляделся в поисках самой панночки. Не нашарив знакомую фигуру взглядом, Бильбо вскинулся, привстал, осмотрелся, заглянул за край площадки, а потом, озарённый жуткой догадкой, обернулся ко входу в тоннель.

Хоббит бесшумно подлетел к распахнутой каменной двери, вгляделся во мрак и обомлел – на высоте панночкиного роста малахитово светились её бусы. Мистер Бэггинс решительно надел волшебное кольцо и тоже шагнул под своды Одинокой горы.

========== Чертячья морда ==========

Красться за панночкой было мистеру Бэггинсу дико и крайне неуютно – они же друзья! – но её странное и необъяснимое исчезновение не оставляло ему выбора. Бильбо необходимо было убедиться, что с ней всё будет в порядке. И с Компанией тоже. Почтенный эсквайр встряхнул головой – нет, такую мысль даже допускать нельзя! Ганна не предатель!

Будто отзываясь на мысли о себе панночка вдруг затянула:

– Обломилась доска, подвела казака, искупался в воде ледяной…

Они отошли уже весьма далеко от лагеря, но пение было пока тихим: привлекать сюда кого бы то ни было из отряда Ганна явно не хотела. Впрочем, по мере приближения к сокровищнице – и дракону! – громкость возрастала. Бильбо уже ожидал струю пламени, призванную поджарить неосмотрительную панночку и хоббита, который не может бросить её тут вот просто так!

Но вместо этого до чуткого слуха Бильбо донеслось рокочущее:

– Откуда ты знаешь эту песню, девушка? – оранжево-золотой глаз на заслонившей выход морде, разглядывал, несомненно, Ганну.

***

Ганна ничуть не смутилась вопросу дракона: о том, что ящер страсть как любопытен да к тому же памятлив, её предупреждали. Собственно, на это и была вся надежда. По крайней мере песню он помнил.

– Да вот, ящурка красная, привет тебе от ящурки зелёной несу! – золотой глаз отпрянул, в глубине пещеры раздался недоверчивый рык, кажется, дракон прекрасно помнил и дивчину, от которой привет шел умереть не встать как далеко.

Пока Смауг Золотой, а на самом деле – красный, в замешательстве зарывался в золото по глаза, панночка прошла в сокровищницу, и мысленно поздравила его величество чертеняку: богатство у него под стать манерам, как у настоящего большого чертенячьего величества. Тем временем дракон отошел от потрясения:

– Тебя прислала Она?.. – рокочущий голос аж дрогнул на последнем слове, Бильбо, замерший в дверях и ничего не понимающий, но озадаченный сверх всякой меры, почувствовал, что вот сейчас он поражен.

– Так и есть, ящурка красная, Смаугом прозываемая! У-у! Зловредина! Дивчина там все глазья по нему проплакала, а он тут в золоте купаться изволит! – дракон весь подобрался и замер. Если бы у него были уши, он бы сейчас развернул их к панночке.

– Прямо проплакала?.. Ждала… Ждёт! – торжествующий рокот и триумфальный круг по пещере заставили и панночку, и хоббита зажать уши руками.

При этом колечко соскользнуло с пальца Бильбо, демонстрируя свой коварный характер. Хоббит подхватился поднимать украшение, но явно не успевал до того момента, как Смауг повернет огромную голову к нему… Вид на дракона внезапно загородил подол рубашки великанши, и Взломщик услышал тихое:

– Да быстрее, чертёнок, ты б хоть не показывался, раз увязался! Ящур змеюка всё ж, его раздражать ни к чему!.. – как раз в тот момент, когда мистер Взломщик исчезает из поля зрения, перед Ганной зависает голова дракона, и панночка продолжает, как ни в чем не бывало: – Ты вот, ящур огроменный, к дивчине своей, подруге сердешной, попасть можешь, только не просто так, за дело и услугу.

Смауг склонил огромную голову, прищурился, но возражать не стал, по всей видимости, эта “Она” была слишком дорога громадному огнедышащему дракону, чтобы рисковать расположением Её посланницы.

========== Один чёрт! ==========

Ганна демонстративно отряхнулась от пыли, которую поднял крыльями дракон, осторожно проверив в процессе, что маленький чертёнок опять исчез, рисковать жизнью чертёнка Бильбо не хотелось – всё ж ящур огромадина да огромадина непредсказуемая. Панночка невозмутимо прошла чуть дальше, всем видом показывая, что наступило время поговорить:

– Скоро сюда войска подтянутся, штурмовать пойдут али просто в драку полезут, то мне неведомо, но войска злыдней, это без сомнения всякого, – панночка присаживается, расправляет складки на подоле, поправляет бусы, малахитовые сразу притягивают взгляд дракона. – Попросить тебя я хочу: злыдней пожги, а чертеняк не трогай, поможешь мне – помогу тебе и суженой твоей, как на судьбе вам написано, да и мне заодно.

Смауг вглядывается в бусы ещё пристальнее, наклоняет огромную голову и принюхивается:

– Ты не лжешь, девушка, я чувствую Её силу, каменную силу, которая живет в малахитовых бусах… – вдруг дракон несколько сентиментально возводит очи горе. – Да… Да, она очень любит малахит…

Вздохнувшая с облегчением панночка напрягается вновь, когда ящер опять сверлит её взглядом:

– Но что за запах сопровождает тебя? Мне он не знаком, я знаю запах и вкус гномов, людей, орков и эльфов, а этот отличается! – дракон подозрительно подбирается.

Ганна не позволяет себе показывать хоть толики беспокойства: стоит ей подтвердить опасения ящера хоть в чем-то, он может не выполнить условия.

– Гномов он знает! Вишь ты! Гномов тебе в этот раз есть нельзя! И нюхать тоже! – к спине панночки прижимается невидимый чертёнок, и она мысленно хвалит его за это. – Це не от кого другого, це от меня тебе запах тот приблазнился, я ж не отсюда, понимать надо! – девушка поправляет ремень перемётной сумы, притянув им к себе хоббита. Сообразительный чертёнок сразу всё понимает и держится за плечи крепко.

Всё ещё подозрительный дракон склоняется, принюхивается, но теперь никаких сомнений нет – гостья тут одна. Успокоившийся ящер складывает крылья, снова приближается, но без угрозы, переговоры продолжаются:

– Значит, гномы… – насмешка, струя пламени в сторону, короткая и не очень горячая, но Ганна размышляет, что с манерами драконы явно не знакомы. – Пусть так, гномы так гномы, оставаться в горе, если ты можешь отправить к Ней, больше нет необходимости, – и спохватывается будто: – А ты только меня переместить сможешь?

– А кого тебе ещё надо? – Ганна ворчит, вытряхивая осевший пепел из волос, вот же и грязнуля этот дракон! Что, не могла Она кого другого приглядеть? Почище? Девушка поднимает глаза, натыкается на растерянно-покаянный золотой взгляд и всплескивает руками: – Да что такое? Чего ты, ящурка красная, тут кручинишься?..

– Я же за свадебным подарком полетел, – дракон выговаривает слова медленно, неохотно. – Но с камнем обратно попасть не смог. А без подарка… Ну как я без подарка?.. И так почти сто лет ждет, а я ещё и без подарка?

Панночка чувствует, что уже просто задыхается от возмущения:

– Она тебя за подарком послала, чтобы всё к возвращению твоему приготовить, ну, сам подумай, голова, поди, большая, что, Ей камней в обстановке не хватает?! – дракон выглядит пристыженным. – Это гора у неё Медная, а сердце – золотое! Ждёт тебя, улитку с крыльями, все глазья проплакала, сто лет ждёт, а ты тут чертеняк палишь, грязь под когтями развел!

Смауг отворачивается и пускает струю пламени в противоположную стену, когда оборачивается, девушка выглядит ещё более сердитой, кажется, она не в восторге от хлопьев пепла, оседающих на ней и вокруг, но его собеседница выговаривает:

– Ладно, не убивайся так, небольшую каменюшку пронести сможем, – сдувает со лба выбившуюся прядь и продолжает: – Только чтобы злыдней так же здорово пожег!

========== К чертям собачьм! ==========

После таких продуктивных переговоров Ганна, аккуратно и ненавязчиво отступая к выходу тылом, распрощалась с драконом, договорившись напоследок, что покуда всем скажут, будто Смауг Великолепный мертв, а когда понадобится его помощь – позовут. Во мраке тоннеля, подсвеченная зелёным сиянием малахитовых бус, панночка сняла перемётную суму и перехватила Бильбо уже нормально на руки. Хотя чертёнок всё ещё оставался невидимым, дивчина держала его уверенно – осевший пепел явно очертил его фигуру.

Ласково отряхнув проявившиеся из воздуха чертёночьи кудри, Ганна строго поглядела в каре-зелёные глаза:

– И куда ты полез? Прямо дракону в зубья? Ты ж их видел, то не зубья, то – мечи! – чертёнок смотрелся виноватым и очень чумазым. Она сейчас, наверное, выглядит не лучше, тяжко вздохнула Ганна. – В другой раз подумай сначала, кроха, куда лезешь! А кабы заметил бы тебя змей?..

Бильбо вздрогнул и спрятал лицо на Ганниной груди. Девушка качнула легкого чертёнка на руках и погладила по спинке:

– Ну-ну, обошлось, же… Вот только придумать надо, как его большому чертенячьему величеству скажем, – великанша поёжилась, – да и Беорну… Ох и не погладит он меня по головке, как я тебя сейчас, ох и не погладит…

Бильбо тут же вскинулся:

– Я ему скажу! Я им всем скажу!.. – глаза засверкали в зелёном свете, кулаки сжались. – Я им скажу, что ты всё решила с драконом!

– Ну-ну, не горячись, а то начисто их глазьми спалишь! А мне за оборотня ещё замуж идти! – Ганна мечтательно улыбнулась и добавила: – Вот и второе предсказание цыганки-турчанки сбывается, на роду мне написано было, баяла она, двух ящерок свести, зелёную и красную, в любви им помочь, только потом замуж за медведя, так что радоваться, чертёнок, можно, и ящерок нашла, и медведя, пусть и далече!

Некоторое время хоббит сидел молча, но потом не выдержал:

– А почему ты не удивилась, когда я…

– Когда ты из ниоткудаво появился, чертёнок? Так ты ж чертёнок, вам по пачпорту положено всякие штуки выкидывать, пусть ни рожек, ни хвоста, – Ганна мягко подбросила мистера Бэггинса в объятиях, – я и не нашла!

Бильбо только открыл рот, чтобы возразить, но глаза панночки блестели так лукаво… Да она смеётся над ним! Почтенный эсквайр сложил руки на груди и укоризненно поглядел на великаншу.

– Ой, тю, ну раскусил, раскусил, хитрый чертёнок, шучу! – раскаяния дивчина явно не испытывала. – Я ж давно приметила, в Лихолесье ещё, что когда ты пропадал, то много где песню потом голосок звонкий запевал, а певца и не видать. Эльфячьи уши в трубочку не сворачивались, а руки от песни работы просили, так шо знаю я тебя, Голос Лихолесья, дух в уборке помогающий, пауков дразнилками дразнящий!

Глядя на озадаченное лицо Бильбо, Ганна засмеялась, а потом пошла быстрее – уже был виден выход.

***

На пороге Ганну и Бильбо встретила вся Компания, причём очень хмурая Компания.

Первым слово взял его величество чертеняка:

– Вы что, разбудили дракона?..

Впрочем, его почти тут же перекрыл густой бас Беорна, разглядевшего на обоих черные пятна пепла:

– Эта крыса с крыльями что, вас пожгла?!

– А ну-ка, чертеняки, гэть! – строгий голос Ганны мигом утихомирил загомонившую Компанию. – Благорасположенный, но нечистоплотный дракон предлагает нам свои услуги.

========== Чёртов сын ==========

После того, как Ганна обрисовала ситуацию, объяснила соглашение с драконом – ни замуж за него идти, как гневно предположил Беорн, ни душу продавать, как законно предположил Гэндальф, ни отдавать ему обеды, как с ужасом предположил Бомбур, она не подписывалась. Но так уж вышло, что весть красному ящуру от возлюбленной его несёт, а за весточку ту да за свиданьица место, змей на многое способен, почему бы и не попросить его со злыднями справиться?

Его большое чертенячье величество молча не одобрял.

Однако, когда все немного успокоились, удостоверились, что дракон как сидит в горе, так и сидит, никого искать и испепелять не собирается, чертеняки порадовались за устроившееся дело – как дракона бороть, они представляли смутно, по оговоркам поняла панночка. Единственная дурная черта, которую находила Ганна в устроившихся делах – ручей был только внизу, а им с чертёнком помыться было надо просто край.

***

Через пару дней такого времяпрепровождения – Ганна изредка ходила поговорить с драконом (в основном их беседы вились вокруг одной небезызвестной особы, зовущейся Хозяйкой Медной горы и закономерно приводящей Смауга в восторг), гномы загорали на площадке перед дверью, а Гэндальф то курил, то приманивал мотылей (похоже бабочки были у него навроде связных, решил Бильбо) – на горизонте потемнело от вражеского войска.

На Одинокую гору надвигались силы орков и гоблинов, прослышавших о гибели дракона и успехе похода Торина Дубощита. Азога панночка разглядела издалека, но восторга, несмотря на то, что орк был белоснежным, не испытала:

– Ишь, заразина! Бледная немочь! Выползло из угла своего! – хоббит стоял рядом, поэтому расслышал сердитое ворчание достаточно, чтобы разобрать слова. – Вот шваброй бы тебя, плесень, да только огоньком – тоже хорошо!

Потом Ганна повысила голос:

– Вы тут пока, чертеняки и чёрт, покукуйте, я с драконом словцом перемолвлюсь, а как вылетать ему будет можно, так чертёнка к нам отправьте, – девушка взяла оборотня под руку (с того ночного происшествия Беорн не отпускал свою невесту в одиночестве никуда, даже до ручья, помнится, их с Бильбо туда-обратно провожал) и переступила каменный порог.

Пустошь постепенно заполняли вражеские войска, стекались черные силы Средиземья, Король гоблинов утробно выкрикивал что-то и даже, кажется, пел, Азог Осквернитель размашисто жестикулировал булавой, орки и гоблины строились, чтобы начать штурм беззащитной горы. Вероятно, думал Торин, также они набросились и на Морию, разрушенную, оставленную Морию, разбитую Ужасом Глубин, как Эребор – Смаугом. Вот только просчитались, супостаты, в этот раз номер повторить не удастся!

Но совершенной неожиданностью стало для Компании прибытие орлов – над пиком раздался воинственный клёкот, и Гвахиир со своими бойцами спикировал на неприятеля с высоты. Орлы атаковали, армия орков и гоблинов всё продолжала выходить на Пустошь, однако наконец поток подкреплений иссяк. Дубощит прикинул, что большая часть войска в любом случае уже тут, резерв, даже если он остался, ситуацию переломить не сможет, и тронул за локоть Бильбо:

– Пора, мистер Взломщик, теперь можно, – хоббит кивнул и тут же исчез в тоннеле.

Ровно через пять минут чудовищный рёв потряс основы, кажется, самой Горы, вплоть до её корней:

– Кто посмел разбудить Смауга Ужасного?! – шум крыльев над головами, поднявшийся ветер, рассеявшиеся орлы, и новый рёв: – Вы пож-жале-ете!

Лучшим доказательством Смаугова красноречия послужила испепеляющая пятую часть войска струя пламени. Азог Осквернитель уже, судя по активной жестикуляции, жестоко, весьма жестоко жалел.

========== Чертовски верно ==========

Смауг и впрямь выглядел Великолепным, когда парил в небе: огромный, рубиново-красный, отливающий из-за застрявших в чешуе монет золотым – он был впечатляющ. А ещё по-настоящему, по-драконьи опасен: первая струя пламени прошлась по Пустоши, наполненной вражеским войском, и выжгла широкую полосу вдоль подступа к горе. Орлы, почувствовав, что их помощь больше не требуется, да и не желая делить небо с поднимающим вихри одним взмахом крыльев драконом, отлетели подальше, туда, где пытались скрыться так и не подошедшие подкрепления, и уже по пути к своим гнездам ударили по оркам.

Смауг продолжал бесноваться:

– Я – огонь! – страшный рёв, а потом снова отдельные слова: – Огонь выжигает скверну! – и как всякий дракон, немного склонный к позёрству Смауг именно после этих слов испепелил Азога Осквернителя.

Орки пытались бежать на своих варгах, гоблины поворотились отступать, но далеко ли убежишь от гигантского крылатого ящера, пыхающего огнём и обладающего острым зрением? Вот и Бильбо решил, что недалеко. А Смауг, в свою очередь, не преминул это доказать.

Пустошь снова стала чёрной от пепла, воскрешая этим видом такие же черные воспоминания. Торин ещё немного полюбовался на разбегающихся врагов и резвящегося (другое слово подобрать было трудно, похоже, Смауг предвкушал свою победу как первый шаг навстречу возлюбленной) дракона, а потом тихо развернулся, отрицательно качнул светлой головой светловолосому же племяннику – нет, этот путь я в первый раз пройду один – и двинулся в тоннель, размышляя о неотвратимости проклятий и странном давящем чувстве, поселившемся у него в груди. Он должен найти Аркенстон и вернуть Эребору былое величие, и сделает всё от него зависящее, чтобы не поддаться чарам камня. Остальное Торин оставил на волю судьбы.

***

Вернувшийся в сокровищницу с чувством выполненного (и хорошо выполненного!) долга дракон застал там всю Компанию. Гномы одобрительно покачивали головами, Беорн одобрительно сложил руки на груди и кивал, маг одобрительно не показывался, маленький хоббит, который был Смаугу до сегодняшнего утра незнаком, но пах слишком похоже на Ганну, чтобы не считаться её младшим (возможно – дальним) родственником, одобрительно выглядывал из-за спины Дубощита, а девушка одобрительно прищурилась и цокала языком. Дракон позволил себе ещё немного понежиться в одобрении, а потом приступил к судьбоносной беседе:

– Я победил “злыдней”, как ты и просила, девушка, – ящер склоняет голову и смотрит Ганне прямо в лицо. Его завораживает выражение, которое древний дракон не может прочитать: слишком мало у него было собеседников, которые бы имели привычку хитро посверкивать глазами, слегка улыбаться, но не нести при этом угрозы. – Теперь твой черед исполнять договор!

Ганну, думает Бильбо, совсем не пугает огромный дракон. А ещё Бильбо задается вопросом, зачем Беорн принес сюда, в сокровищницу, огромную лохань с водой. И вдобавок мистера Взломщика несколько тревожит замкнувшийся Торин, крепко придерживающий свой карман. Гномий король, кажется, вообще с трудом сосредотачивался на происходящем с тех пор, как они зашли в этот зал.

А потом все лишние вопросы пропали из головы Взломщика, потому что Ганна попросила дракона ни больше ни меньше дать ей лапу. Конечно, звучало это иначе, но выглядело именно так – Смауг протянул когтистую длань, а великанша, смотревшаяся с ним рядом совсем маленькой, сняла с шеи длинные малахитовые бусы и надела их на коготь драконьего мизинца. Бусы засияли так, что зелёный свет стал опять различим, потом этот свет охватил всю фигуру с любопытством оглядывающего себя дракона, а затем дракон… исчез.

Заволновавшийся хоббит подался вперед и убедился, что дракон исчез исключительно из поля зрения – теперь Смауг Ужасный был размером с панночкин кулак. Дракон забавно чихал, будто волшебство осело в носу, подобно пыли, и не сразу, видимо, сообразил, что произошло. А когда сообразил было поздно: Ганна аккуратно перехватила его за бока, приговаривая:

– Да ты не бойся, будешь у Хозяйки ввечеру, а пока – мыльная ванна никакому жениху ещё не помешала!

Один из вопросов, не дававших Бильбо покоя, мгновенно снялся, когда Смауг Великолепный погрузился в лохань с хвостом, отчаянно широко распахнутыми крыльями и вытянутой строго вверх головой. Длина шеи в этот раз дракону не помогла.

========== Чёрт-чёртом вымазался ==========

Компания пораженно наблюдала за купанием красного дракона, только что повергшего в прах самую большую армию темных сил за последние сто лет. Смауг шипел, порастеряв все слова, пытался вырваться, но лохань была глубокой, а панночка – сильной, в конце концов дракон устал барахтаться и пришел к выводу, что самостоятельно выплыть со дна у него может и не получиться. Пришлось терпеть.

Ганна намылила длинную гибкую шею и левое крыло, когда приметила, что дракон жмётся к рукам и старательно отворачивается от глазеющих гномов, свободным правым крылом вцепившись в её кисть и прикрывая свой нос (весь в пене). Девушка хохотнула, брызнула в сторону окаменевших гномов и почти пропела:

– Чер-ртеня-я-ки-и-и! А ну брысь отседова, вы нам жениха смущаете! – Беорн хмыкнул незлобиво и ничего не сказал. – Ящура помыть надо, а то грязюки на себя насобирал, – Смауг спрятал под крыло уже всю рогатую головку, окончательно смущаясь. – Как же мы его невесте предъявим?

Гномы согласно заворчали и разбрелись кто куда. Только по-прежнему до тревожного тихий и неулыбчивый Торин присел совсем близко, продолжая сжимать что-то в кармане, сквозь ткань накидки. Лишь когда сын Трайна смотрел на великаншу, взгляд его вновь казался ясным. Неподалеку от Дубощита пристроился и заинтересованно-озабоченный Бильбо: ему хотелось посмотреть на дракона, но не хотелось выпускать из виду какого-то почти неживого Торина.

Кроме Короля, Взломщика и панночки, возле бадьи не осталось никого – личное пространство уменьшенного Смауга уважал даже Беорн. И Смауг пришел к выводу, что такая форма проявления уважения и одобрения действий ему по душе. А вот теперь можно было всласть поплескаться!..

Найти подходящий водоем при его естественном размере представляло проблему, а если такой водоем все же находился, то купание Смауга Великолепного было похоже на плеск голубя в луже. Но сейчас репутация Ужаса и Пламени нисколько не пострадает, а поплавать можно вволю. К счастью, вода нагревалась от тепла его тела, так что плескаться было окончательно приятно.

Ганна тщательно намывала чешуйчатую голову, с остервенением чистила когти ящурки и мягко пыталась поймать гибкий хвост. После второй пенной плюхи, угодившей куда-то в ворот, дивчина уверилась, что ящур баловничает, и уронила мочалку прямо на рогатую голову. Растерявшийся Смауг стал тревожно оглядываться, попытался дыхнуть пламенем, но на полпути передумал и опять расчихался.

Ганна засмеялась и снова ополоснула красную ящурку, не преминув утереть ему мочалкой чувствительный нос. Смауг недовольно сверкнул золотым глазом, но больше пеной не бросался.

Уже после того как великанша вытащила мокрого дракона из лохани, она огляделась – выбирала место, куда бы можно было присесть, а то золото одно кругом! – и тихонько ахнула: его большое чертенячье величество что-то прямо сейчас переживал. Что-то многотрудное и сильное, как рассудила вглядевшаяся в него девушка. А ещё сидел на нормальном сером камне, который не сделает попытки из-под Ганны уползти, прикинула она и пристроилась со Смаугом на руках прямо вплотную к чертенячьему боку.

Торин даже не вздрогнул, только чуть подался к ней, а потом опять застыл. Панночка завернула зевающего дракона в полотенце и притянула к себе его величество чертеняку за плечи, свободной рукой поправляя светлые косы:

– Ну-ну, чертеняка Торин, чего ж ты так себя немилосердно накручивать-то пошел? – гном начал понемногу оживать, вздохнул глубже, заморгал. – Вот же, головушка твоя бедовая, – дивчина не удержалась и потрепала его по макушке, – твоё величество чертеняка, нет чтоб сразу сказать: тревожно, мол, Ганна, неладные дела в моём королевстве творятся. Я бы борща тебе приготовила али голубцов бы, ты б подкрепился, и уже полдела сделано!..

Негромкий мелодичный голос панночки тянул Торина вернуться, и Дубощит возвращался – сошедшиеся вокруг кармана пальцы разжимались, дыхание выравнивалось до попросту сонного, а глаза смыкались сами собой. На тот момент, когда Ганна замурлыкала колыбельную, сын Трайна уже крепко спал.