Текст книги "Лорим и Поль (СИ)"

Автор книги: Чёрный-чёрный Дом

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 8 страниц)

Его не ругали. Даже о деньгах не спросили. Наутро он сам рассказал, как его обманули. Мама отнесла деньги родителям Поля. Санька не хотел идти в его дом, не хотел видеть его родных. Что-то закрылось в нем и отторгало все связанное с Полем. На следующий день он спустился к реке, перешел по льду на другой берег, поднялся по замершему ручью к их любимому месту, постоял на бревне, глядя в затянутое тучами серое небо, забрался вверх по склону. Ветер намел в тайном убежище высокий сугроб. Санька отковырнул закрывавший тайник камень. Достал из кармана окарину, положил в нишу и закрыл в темноте.

Он вернулся домой и стал жить. Жить без Поля, без друга, один. И очень часто, сидя в школе на уроках или дома у замерзшего окна, ему казалось, что теперь зима будет длиться вечно. Он играл с ребятами, смеялся, катаясь на санках с горки, радовался новогодним подаркам, но в глубине глаз за радостью и весельем стояли застывшим льдом невыплаканных слез души печаль и боль.

========== Часть 5 ==========

Поль проснулся от криков за окном.

– Пирожки! Пирожки! Горячие пирожки! С картошкой, с капустой! Только что из печи! Пирожки! Пирожки! Горячие пирожки!

Рассвело, поезд стоял на какой-то станции. Пирожков хотелось, но еще больше хотелось в туалет. Поль обулся, надел брюки и свитер. Взял ключи и выглянул в коридор. Налево от Поля уходила какая-то полная женщина, справа коридор был пуст. Он запер купе и пошел в туалет. Открыл ключом дверь, зашел, задвинул защелку. Унитаз был справа, слева кабинка душа и раковина. Поль быстро сделал, что хотел, помыл руки и рванул из туалета в надежде успеть купить пирожок. Вылетая в коридор, он врезался в Генри.

– Ой, прости! – сказал Генри. – Я еще не проснулся, – зевнул он, чуть не проглотив весь мир. – Ой, извини! – прикрыл рот рукой. Вид у него, правда, был очень сонный. – Ты в туалет ходил?

– Да.

– На станциях туалетом пользоваться нельзя.

– Я не знал, извини.

– Да ладно, – махнул рукой Генри и опять зевнул.

– Генри, купи мне пирожок с капустой, нет, два пирожка.

– Никаких пирожков, особенно от этой мымры! Ой! Отец меня убьет, если услышит, как я с тобой разговариваю. Через двадцать минут будет завтрак. Я тебе принесу, жди.

– Хорошо, – произнес Поль, решив подождать, пока Генри окончательно проснется.

Он вернулся в свое купе, застелил покрывалом постель и, забравшись на кровать, стал с любопытством смотреть в окно. Куда-то спешили люди, кто-то садился в вагон, пробежала стайка мальчишек с санками. Один глянул на Поля и, смеясь, махнул рукой. Поль еще не успел помахать в ответ, как они скрылись из вида. Потом раздался гудок, поезд тронулся, постепенно набирая скорость. Потянулись заснеженные поля и небольшие рощицы голых деревьев.

В дверь постучали.

– Войдите!

Генри зашел и вкатил тележку. На ней стоял чайник, горшочки и поднос с румяными пирожками.

– Вот чай, пирожки с капустой, как ты хотел, только хорошие, вкусные, а не такие, как у той… тетки. Сладкий рис с изюмом, курагой и черносливом будешь?

– Да.

– Держи, – Генри поставил на стол горшочек с рисом. – Ложка, вилка, кажется все.

– Спасибо! Сколько с меня?

– Пятьдесят трэнов, но рассчитаешься в конце пути, сразу за все дни. Посуду я потом заберу. Приятного аппетита!

– Спасибо!

Генри вышел, а Поль принялся завтракать. Все действительно оказалось очень вкусным, особенно рис. Настроение у Поля поднялось. Он запер дверь и, устроившись в кресле, вновь стал погружаться в темные области чувств.

Страха почти не осталось. Поль осознал, что боялся не столько остаться без дома и семьи, сколько последующих, неведомых событий. Он боялся неизвестности в будущем. Но вот будущее наступило. Он жив, здоров, вкусно позавтракал, впереди еще два дня интересного пути, а потом встреча с учителем. И даже если он его прогонит, Поль уже не боялся. Прогонит один раз, Поль не бросит заниматься, а наоборот постарается достичь больших успехов и придет снова. Теперь его никто не остановит. Конечно, он грустил, особенно сильно не хватало Саньки. Он постоянно ловил себя на том, что собирается ему что-то сказать, а потом понимал, что друга нет рядом. И было тяжело на сердце от того, что не простился с мамой. «Мама будет волноваться. Приеду и сразу напишу в письме, что со мной все хорошо. Нет, лучше напишу прямо сейчас и брошу в почтовый ящик на следующей станции, чтобы быстрее дошло». Поль аккуратно вырвал из книги со стихами чистый лист, достал карандаш и начал писать.

«Здравствуй, мама! Не волнуйся, со мной все хорошо. Я еду к учителю в Рильге. Прости, что не простился с тобой. Я не мог иначе. Вы бы меня не отпустили. Я всех вас очень сильно люблю, но у меня своя дорога. Она ведет к учителю. Мне иначе нельзя. Как приеду, напишу еще одно письмо. Передавай от меня привет Саньке. Ему сейчас тяжело. Скажи, что я его никогда не забуду и обязательно вернусь. Твой сын, Поль».

Когда Генри забирал посуду, Поль спросил:

– У вас есть конверты? Мне надо письмо отправить.

– Конечно, – сказал Генри, – сейчас принесу.

Он принес конверт. Поль вложил письмо, написал адрес.

– Я могу передать его с поездом, идущим через ваш город. Так будет быстрее.

– Правда? – обрадовался Поль. – Передай, пожалуйста!

Генри улыбнулся. Поль ему нравился. В нем не было никакой заносчивости и высокомерия, что встречались у детей богатых пассажиров. И еще в Поле было что-то, от чего хотелось находиться с ним рядом. Генри не понимал что это, но когда смотрел на Поля, говорил с ним, словно теплые и ласковые лучи солнца согревали его сердце. «Вот бы мне такого брата», – думал он. Еще он понимал, что Поль умнее его, хоть и младше. Но Поль этим совсем не хвастался и Генри проникался дружеским чувством к нему все сильнее.

«Чувство, – читал Поль, – должно быть ясным, искренним, открытым. Не принимая и подавляя свои чувства, желания, теряешь над ними власть. Искаженные, жаждущие проявления они возьмут верх над тобой изнутри».

«Я не всегда открыт, – думал Поль, – многое продолжаю держать в себе. Это все тот же страх, но теперь я боюсь проявить себя. Боюсь, что меня не поймут, а это остатки страха остаться одному. Почему я боюсь остаться один? Ведь это невозможно, если открыт. В мире много добрых людей. Генри, например. Ведь его никто не заставляет хорошо ко мне относиться и деньги тут ни при чем, я же вижу».

От этого понимания сердце Поля открылось еще немного, но этого оказалось достаточно, чтобы ощутить не только людей, но и мир вокруг. Раньше мир казался чем-то отдельным от него. Он видел поля, укрытые снегом, тень от поезда, а над ней изменчивые очертания клубов дыма, свое купе. Но все это не касалось его, существовало само по себе, как картинка, на которую смотришь со стороны. А сейчас весь мир вошел в его чувства и ожил. Поль осознал, что он здесь и сейчас. Все чувства тоже здесь и сейчас. В его сознании, в его руках, в его власти. И тогда он распахнул сердце и чувства еще сильнее. Странные ощущения и состояния, не имеющие названий, нахлынули на него, смешались с чувствами. Он прислушался к ним. Чем сильнее он прислушивался, тем тише они становились, он охватил, пропитал их вниманием, в какой-то момент чувства замерли, и наступила тишина. Не было страха, тревоги, радости, печали, желаний или эмоций. Все растворилось в свете осознания, лишь мысли продолжали свой бесконечный бег в уме. Поль понял, что настал их черед.

Тишина в чувствах была прекрасной и завершенной, как прекрасны идеально выполненные позы, но Поль знал, что статика не является вершиной совершенства. Он стал тренироваться входить в различные состояния, вызывать и погружаться в чувства. Бесконечные просторы мира чувств открывались перед ним. Бездонные глубины и уходящие своей тонкостью за грань восприятия высоты. Он плакал, погружаясь в пучины невообразимого горя, и был безмятежно счастлив в просторах тихой радости жизни и гармонии мира.

Он начал видеть истинные, зачастую скрываемые, чувства людей. Вот отец Генри ворчит на сына, выговаривая за не вовремя сделанную уборку, но в сердце теплым огоньком горит любовь к нему. Генри похож на свою маму, которая умерла пять лет назад. С тех пор они вдвоем колесят по дорогам страны, с запада на восток, с востока на запад. Любовь к жене сливается с любовью к сыну, а ворчит он по привычке. Генри, что стоит, повинно склонив голову, знает об этом и на самом деле не сильно боится отцовского гнева. Просто, если не пререкаться, отец скорее успокоится и все забудет. Вот полная женщина, что едет с тоненькой восьмилетней племянницей и сестрой к родителям. Она улыбалась племяннице и весело с ней играла, но на самом деле ненавидела. Это чувство мутными полосами окружало ее. Девочка отодвигалась, когда та наклонялась, а потом шептала маме, что от тети плохо пахнет. Мама говорила, чтобы она не выдумывала. Но девочка была права, тетя вообще ненавидела детей, поэтому своих у нее не было. Особенно она ненавидела таких изящных девочек, как племянница, именно такие дразнили ее в детстве толстухой, а чаще толстожопой. Но она не могла показать свои истинные чувства, потому что нуждалась в деньгах сестры.

Поль видел, что Генри, зайдя вечером, старается вести себя почтительно, а внутри жаждет по-приятельски поболтать. Тогда он встал, закрыл дверь и попросил его:

– Генри, не надо со мной так держаться, мне от этого неуютно и неловко, говори по-человечески.

– Поль, – Генри немного смутился и не знал, что сказать дальше, все официальные и высокопарные слова вылетели из головы, – хорошо, буду по-человечески. К кому ты едешь?

– К учителю.

– Чему он учит?

– Осознанию.

– Как это?

– Это, когда все видишь, все понимаешь, и все можешь изменить.

– А что хочешь изменить ты?

– Себя.

– Зачем?

– Чтобы стать более совершенным. Но такой ответ вызовет предыдущий вопрос. Конечной цели нет, Генри. Есть дорога, а значит, надо идти, потому что если не идти, все потеряет смысл и лишится жизни. Поезд создан, чтобы идти по рельсам и везти пассажиров. Я создан, чтобы быть с учителем и помогать ему в пути.

– А я вот не знаю, зачем создан. И боюсь, что никогда не узнаю, потому что природа не одарила меня умом.

– Ум здесь ни при чем, Генри, слушай сердце и следуй его зову.

– Я постараюсь, Поль, правда, постараюсь! – глаза Генри были ясные и радостные.

Весь третий день пути Поль пытался овладеть мыслями. Те разбегались, как стайки рыбок в воде, и поймать их не получалось. Тогда он стал наблюдать за ними, как они шевелятся в сознании, возникают, исчезают, появляются вновь. Часто мысли порождались ощущениями, идущими от тела и возмущениями в мире чувств. Тело слышало стук колес, ощущало движение поезда и запахи. Поль закрыл глаза и отрешился от тела, убрал чувства, создал тишину. Большая часть мыслей исчезла.

Часть оставшихся порождалась образами людей, что находились в сознании Поля. Вот появилась мама и говорит, чтобы он обязательно искупался и привел в порядок одежду, погладил брюки, перед тем, как идти к учителю. Вот Санька обиженно смотрит в сторону из-за того, что Поль не взял его с собой. Его молчание тяжелее всяких слов. Вот отец расстроено сидит в мастерской. «У меня все валится из рук из-за того, что ты уехал. Я возлагал на тебя такие надежды! Как ты мог?». «Простите», – сказал Поль и забрал из образов свое осознание, что поддерживало в них жизнь. Образы погасли и растворились. Вместе с ними исчезли их мысли. Осталось три самых сильных образа: образ себя, учителя и мира.

С образом мира он справился легче всего, не так много он о нем знал. С образом учителя было сложнее. Почти весь он состоял из цитат его книг, крепко спаянных любовью Поля в одно целое. Он разбирал образ очень аккуратно, старался понять. Открывались очень интересные закономерности. Многие фразы были построены так, словно содержали призыв, который мог услышать только человек с определенными свойствами и способностями сознания. Такие фразы складывались в единый многоголосый зов. Его подсознательно слышали те, чье сознание откликалось, входило с ним в резонанс. Так произошло с Полем. Своими книгами учитель звал к себе способных учеников. На людей, не обладающих нужными качествами, книги не производили никакого впечатления. Когда все скрытые в текстах смыслы становились понятны, они обретали объемное звучание. Например, смысл фразы: «Ты держишь мою книгу. Твоя судьба в твоих руках. Освоив упражнения, ты сможешь освободить судьбу из оков определенности», – раскрывался так. Книга Лорима – судьба Поля. Книга и судьба – это упражнения. Освоить их, значит овладеть, а овладев, начинаешь подходить к упражнениям творчески, изменять, творить на их основе что-то свое, иную судьбу. То есть освобождаешь упражнения, а значит, и судьбу из оков определенности, делаешь сам, свое, новое. Раскрытие смыслов было похоже на радостную игру. Она приносила плоды озарения, что осеняли сознание. Поль разобрал возникший в нем образ учителя и только после этого смог мимолетно ощутить истинного мастера осознания, создавшего книги. Никакие образы не шли в сравнение по силе воздействия даже с этим кратким прикосновением к сущности учителя.

Поль был счастлив и далек от реальности. Он не знал, какая вьюга завывает снаружи. Она замела пути сугробами в рост человека. Поезд стоял уже четыре часа. Поль также не знал, что отец заплатил управляющему вокзала и тот отправил на вокзал Рильге почтового голубя. Он нес письмо, в котором отец просил встретить Поля и никуда не отпускать, пока он за ним не приедет. Но из-за сильной вьюги голубь, не долетев до Рильге, вернулся назад. Управляющий не сказал об этом Арсению, он не хотел возвращать деньги, которые успел потратить. А если у того будут претензии, он скажет, что голубь погиб в непогоде. Тут уж никто не виноват.

Осталось разобраться с образом себя. Это был многогранный образ. В нем скрывалось много «я», играющих разные роли. Такие, как роли сына и брата дома, ученика в школе, приятеля с ребятами на улице, друга с Санькой. Но и эти роли расслаивались. Сын в общении с мамой вел себя совсем не так, как с отцом. Иногда они вступали друг с другом в конфликты. Ведь как себя вести, если отец, мама и сестры находятся с тобой в одной комнате. Мамин сын говорил брату, что неприлично показывать сестре язык, даже шутя, а папин сын утверждал, что надо быть более сдержанным в проявлении своих чувств по отношению к маме и не лезть к ней на руки, так как уже не маленький. Так они и спорили между собой, порождая шум мыслей и бесконечные диалоги.

Поль выслеживал ролевые «я» и выпивал из них сознание. Он напоминал себе вампира, о которых они читали с Санькой. Только кусал он образы себя. Их становилось все меньше, а чистого незамутненного сознания все больше. И когда исчез последний образ, а все диалоги и монологи стихли, словно пелена спала с его глаз. С пустым и кристально чистым сознанием он пережил нечто, не поддающееся описанию. Он увидел и познал себя настоящего, истинно живого, но не мог ничего об этом себе сказать. Переживание, потрясение и наслаждение от этого были столь сильными, что Поль расплакался. Он еще не мог вместить тех безграничных знаний, что хранились в его бессмертной сущности. Тело, озаренное запредельным сиянием, оказалось не готово, для этого ему предстояло подрасти и развиться. Сияние схлынуло, навсегда оставив в нем свой отпечаток, но Поль не расстроился, вернувшись в обычное состояние сознания. Теперь он знал к чему стремиться. «Когда-нибудь я останусь таким навсегда», – подумал Поль и открыл глаза.

В купе было почти темно, а за окном завывала вьюга. Поль не знал, сколько часов просидел, но тело проголодалось, и он решил попросить Генри принести еды.

Генри на месте не оказалось. Его отец сказал, что он ушел за углем и должен скоро вернуться.

– Почему мы стоим?

– Пути занесло снегом. Дождемся, когда стихнет вьюга, и начнем расчищать. Боюсь, что в Рильге мы прибудем на день, а то и два, позже. Последний раз такое случилось года четыре назад. Целых три дня стояли, пока пути освободили.

Все это время проводник как-то странно поглядывал на Поля. «Может, у меня опять глаза от слез красные?» – подумал Поль.

– Пойду, подожду Генри в коридоре.

Появился пыхтящий и бормочущий под нос ругательства в адрес непогоды Генри с двумя большими ведрами угля.

– Давай помогу, – сказал Поль.

– Не надо, а то запачкаешься, – он глянул на Поля и замер. – Что с твоим лицом?

– Не знаю, а что с ним?

– Сам не пойму, какое-то оно странное.

– Как это?

– Ну, словно просветлевшее, что ли, неземное, – Поль хихикнул. Слишком смешное было выражения лица у Генри, когда он это говорил. – Ну, чего ты смеешься? Я ведь не виноват, что оно у тебя такое, как у этого, небесного странника.

– А кто это небесный странник?

Генри понял, что сказал лишнего и сдвинул брови.

– Я потом расскажу, дай-ка пройти.

Поль посторонился, удивленно посмотрел вслед Генри.

– Генри, – тот обернулся, – где у вас ресторан?

– В шестом вагоне, сразу после нашего, – его лицо смягчилось. – Ты проголодался? – Поль кивнул. – Я в обед стучал, но ты не открыл, спал, наверное. Сейчас уголь высыплю и принесу тебе ужин, подожди немного.

– Хорошо, спасибо!

Генри улыбнулся и еще раз подумал, что Поль очень похож на небесного странника. Так мама и другие жители города называл мальчика, что спас сорок девять детей во время войны. Это была священная легенда их города. Генри подумал и решил, что Полю можно ее рассказать. Он поймет.

***

Поль съел суп, жареную картошку, а теперь пил чай с печеньем и слушай легенду о небесном страннике.

– Во время последней войны, что закончилась сто пятьдесят лет назад, враги захватили наш город. К тому времени в нем, кроме женщин, детей и стариков, никого не осталось. Стариков убили сразу. Женщин собрали и стали пытать, требуя выдать, где в лесах скрываются мужья, что не выходят на честный бой, а устраивают засады и нападают по ночам, как трусы. Те молчали, и тогда привели их детей. «Сначала мы надругаемся и убьем у вас на глазах дочерей, – сказали они, – а потом повесим сыновей». Женщины продолжали молчать, и все девочки были убиты. На следующий день обещали повесить мальчиков, если они не выдадут мужей. Полсотни избитых мальчишек сидело в подземелье в ожидании казни. Они знали, что их участь предрешена. Матери никогда не выдадут отцов. Многие плакали, другие их успокаивали, хоть сами еле сдерживали слезы. Некоторые надеялись, что отцы их спасут. Они не знали, что те погибли еще несколько дней назад, вступив в неравный бой. Женщины тоже не знали, что их молчание напрасно и бессмысленно. Но на войне часто бывает так, что умирают невинные и беззащитные без всякой на то причины.

Тогда в той темнице нашелся мальчик, который вспомнил древнее поверье о том, что любящий человек может стать спасительной дорогой для любимого. Его мама умерла во время пыток, но рядом были друзья, которых он любил больше жизни. Он прокусил губу и кровью нарисовал у себя на груди символ вечной Дороги. Чем-то он был похож на тот значок, что я тебе подарил. Только, наверное, без шпал. Затем встал и сказал: «Друзья, я стану для вас дорогой из смертельного плена. Не бойтесь того, что она обагрена моей кровью – в ней вечная жизнь и любовь». В следующий миг он превратился в алый, шириной около метра, луч, что под углом уходил в небо и мальчики пошли по нему. Кого-то пришлось нести на руках, но ушли все. Прикоснувшись к лучу, их тела становились прозрачными и невесомыми. Они шли долго и подумали, что идут в небо, но вдруг оказалось, что вокруг знакомый лес. Мальчики вышли к соседнему городу, где стояли наши войска, там все и рассказали. Через два дня войска освободили город и женщин. Когда радость от встречи с мамами утихла, дети поведали, как спаслись.

Война закончилась. Благодарные матери и мальчики построили храм. Храм Небесному Страннику. Так стали звать мальчика, что превратился в спасительную дорогу для любимых друзей. Говорят, что где-то в вышине он и сейчас идет к тем, кому нужна помощь. В храме есть памятник. Мальчик делает шаг, выходя из гранитной стены, а его взгляд устремлен в небо. Алые ступеньки ведут вниз, и такая же дорожка к всегда открытому входу. Семнадцатого сентября, в день освобождения, прямо напротив врат восходит солнце и освещает выступающую из стены фигуру мальчика. Поль, выражение твоего лица очень похоже на его лицо, освещенное первыми лучами.

Поль давно отставил кружку и, затаив дыхание, слушал Генри. Он не знал, что ему ответить. Он бросил всех, кого любил: Саньку, родителей. Если он и стал дорогой, то только для себя.

– Не думаю, что я достоин такого сравнения, – произнес Поль. – Одного не пойму, почему женщины не выдали мужчин? Ведь те смогли бы за себя постоять.

– Ты думаешь, что враги после этого оставили бы в живых женщин и детей? Они бы убили сразу всех.

– Неужели люди на войне становятся такими бесчеловечными и бесчестными?

– Боюсь, что часто бывает именно так.

========== Часть 6 ==========

Под утро вьюга стихла. К обеду пути расчистили, и поезд медленно двинулся дальше. В Рильге он должен был прийти только к обеду следующего дня.

За пару часов до остановки к Полю зашел Генри.

– Я очень рад, что познакомился с тобой, Поль, – произнес он.

– Я тоже, Генри, – сказал Поль.

– Ты славный парень. Удачи тебе!

– Когда буду ехать домой, обязательно попрошу билет на ваш поезд.

– Я воды нагрел, если хочешь, можешь искупаться.

– Спасибо, с удовольствием, а то неизвестно, когда такая возможность еще представится.

– Тогда пойдем, пока тебя никто не опередил. Мыло и полотенце я приготовил.

– Спасибо!

Они вышли. Генри проводил Поля и показал, как регулировать воду. Оставшись один, Поль разделся и зашел в душ. Горячие струи воды бежали по телу. Он стоял под душем, в поезде, несшем его через снежные просторы навстречу городу, в котором жил учитель.

Поль помылся, выключил воду, насухо вытерся и оделся. Тело было приятно чистым и легким. Он вернулся в купе и собрал вещи.

Вот и станция Рильге. Поль расплатился с проводником. Генри вновь отнес его сумку. Поль спрыгнул на перрон, взял у Генри сумку и повесил через плечо.

– Прощай, Поль! – сказал Генри и тронул его за локоть.

– Пока, Генри! Не грусти, может, еще увидимся. – Затем встретился глазами с его отцом. – До свидания! – сказал он и кивнул.

– До свидания, молодой господин, – улыбнувшись, ответил проводник.

– Ну все, Генри, я пошел, – произнес Поль, чувствуя, как тонкая струна натягивается между ними и звенит, готовая порваться.

В глазах Генри блестели слезы. Поль развернулся и пошел по перрону. Ему было грустно, немного больно и радостно одновременно – он приехал.

На вокзале в справочной он узнал, где живет Лорим и как найти его дом. Он находился почти на другом конце города, но Поль не торопился, спешить было незачем. На вокзале он написал и отправил маме еще одно письмо, сообщив, что доехал благополучно.

Он шел через шумный многолюдный город, смотрел на людей и радовался. Скоро исполнится его мечта – он увидит Лорима, поговорит с ним, все-все о себе расскажет и попросит взять в ученики. По мере того, как он приближался к окраине города, улицы становились малолюдными и тихими. Скрипел под ногами и искрился в лучах низкого солнца снег. От его яркой белизны на глазах выступали слезы. Дорога стала подниматься вверх, дома кончились. Поль посмотрел вперед и увидел вверху несколько больших строений, обнесенных каменной стеной. Их окружали усыпанные снегом акации. Туда и вела превратившаяся в тропинку дорога. Дойдя до первых деревьев, Поль оглянулся. Город лежал как на ладони. Из множества труб в бледно-голубое небо поднимались струйки дыма.

Поль двинулся дальше. Тропинка привела к деревянным воротам с дверью в левой створе. Поль постучал. Ответом была тишина, если не считать легкого ветерка, запутавшегося в голых ветвях акаций. Поль постучал громче и настойчивее. Через пару минут потарабанил вновь, но никто ему не ответил. Тогда он пошел, проваливаясь в снег по пояс, вдоль высокого забора в надежде найти еще один вход, но тот не отыскался. В конец вымотавшись, Поль вернулся к воротам. Возле них ничего не изменилось, лишь с двух сторон появились оставленные им следы. Он вновь постучал.

– Эй! – крикнул Поль. – Есть кто живой?! Эй! Хозяева!

– Кто там кричит? – раздалось из-за ворот так неожиданно, что Поль вздрогнул. Он уже и не надеялся, что кто-то выйдет.

– Я – Поль! Учитель Лорим здесь живет?

– Лорим здесь, но он никого не принимает.

– А как мне с ним поговорить? Мне обязательно надо с ним поговорить!

– Сейчас никак. А зачем ты хочешь с ним говорить? Скажи, я передам.

– Я пришел просить, чтобы он взял меня в ученики.

– А-а-а, – равнодушно раздалось из-за стены. – Лорим уже многие годы никого не учит. Уходи.

– Но я специально для этого приехал. Он должен взять меня в ученики. Пусть хотя бы посмотрит на меня.

– Знаешь, сколько было таких, как ты, за эти годы? Сотни. Он не взглянул ни на одного. Почему он должен сделать исключение для тебя?

– Я освоил упражнения из его книг и я знаю, что нужен ему.

– Лориму не нужны ученики. Уходи.

– Но куда мне идти?! У меня нет дома! У меня никого нет! Я все оставил ради него!

– Глупец, – подвел итог голос за стеной, – уходи. Глупые ученики сущее наказание.

– Я не глупый! Я его люблю!

Тишина, а затем:

– Возвращайся, когда зацветут акации. Он любит гулять по цветущей роще. Но особо не надейся, что он обратит на тебя свой взор.

За стеной стало тихо и пусто. Поль сел, привалившись спиной к воротам. За ними находился такой желанный и недосягаемый мир. «Что же мне делать? Когда зацветут акации. В Рильге нельзя оставаться. Отец будет искать. Надо поехать в какой-нибудь ближайший город, снять жилье, найти работу. Если не работать, денег надолго не хватит».

Поль встал и пошел прочь от заветной двери, но твердо знал, что вернется.

***

Ночь Поль провел в привокзальной гостинице. Ему приснился странный сон. В нем он уже давно знал Лорима и почему-то расстался с ним, но очень хотел вернуться и сделал в дневнике такую запись: «Рвет душу тоска, как стальные крючья. Мне не хватает тебя, а память порождает лишь неутолимую жажду быть рядом. А время идет и ты все дальше, дальше, тише… А я здесь, я здесь, я не один! Улыбаюсь. Не один? Вновь улыбаюсь. Да, я решил, что лучше думать так. А ты будешь со мной. Скоро… Чем дальше – тем ближе. И поезда уже ждут мое тело. А дух мой сплетает ленты дорог в единый путь, что неизбежно приведет к тебе. Да, это случится. Я буду стоять, смущенно улыбаться, смотреть в твои родные глаза и любить так, что весь мир поймет, какое это счастье быть рядом с тобой… Вот так».

Утром, еще находясь в состоянии, что осталось после сна, Поль сел на поезд до маленького города Тигрэ, к югу от Рильге. Там он поселился у одинокой старушки, что сдавала маленькую комнатку, за небольшую плату. Еще она продавала семечки, сидя на лавочке у калитки. Иного дохода она не имела и очень обрадовалась, когда идущий с вокзала Поль спросил, не сдает ли кто-нибудь комнату за умеренную плату. Они договорились.

Баба Риня не могла нарадоваться на Поля. Уж такой славный оказался мальчонка. Все по дому помогает, дров напилит, наколет, дорожки от снега расчистит, воды из колодца наносит, на рынок сбегает – не жизнь пошла, а сказка. «Вот радость-то на старости лет, – говорила она соседкам. – Дочка давно уехала, далеко. Сколько лет уж никакой весточки от нее не было, даже не знаю, жива ль еще?» – «А что за мальчонка? Чей он, откуда?» – спрашивали соседки. – «Говорит, что из Рильге. Сирота. Родители умерли, дом за долги отобрали. Вот и поехал туда, где жизнь подешевле, да куда денег хватило», – на ходу сочиняла Риня, так как Поль попросил никому не говорить, что он ушел из дома. – «Где ж он деньги берет, чтоб тебе платить?» – «А вы сходите на площадь, да сами увидите», – улыбаясь беззубым ртом, сообщала Риня.

Именно она подсказала Полю пойти на площадь, когда он рассказывал о себе, и размышлял о том, как заработать денег с его умениями. Поль написал объявление на куске фанеры. Купил простой мольберт и несколько листов бумаги. Расположился на лавочке у засыпанного снегом фонтана. «Рисую портреты. 20 тр.», – гласила надпись. Первыми подошли две веселых девушки.

– Привет! – смеясь, сказали они.

– Добрый день, – оставаясь невозмутимо серьезным, ответил Поль.

– А вдвоем нас нарисуешь?

– Нарисую. Сорок трэнов.

– Почему же сорок? Портрет ведь будет один.

– Но рисовать-то я буду двоих.

– Если хорошо нарисуешь, мы расскажем о тебе своим знакомым, – подмигнула одна из них.

– Хорошо, – сказал Поль и улыбнулся, – тридцать трэнов.

– Какой смышленый юный художник, – смеясь, отозвалась другая, – будем надеяться, что рисуешь ты так же хорошо, как считаешь денежки.

Их веселая беседа привлекла нескольких прохожих, и они остановились рядом, поглядеть, что будет дальше.

Поль смотрел на улыбающихся девушек и переносил их черты на бумагу. Через пятнадцать минут он развернул мольберт, показывая работу.

– Как живые, – вздохнула одна из наблюдавших дам.

Девушки уже не смеялись, они переводили взгляд с портрета на Поля и обратно. На портрете две девчушки лет семи-восьми, смеясь, летели на качелях. Они сидели рядышком, и одна придерживала у другой шляпку, чтобы та не слетела.

– Как тебя зовут?

– Поль.

– Держи, Поль, – и она протянула стотрэновую купюру.

– У меня нет сдачи.

– Сдачи не надо, ты замечательно рисуешь.

Они бережно свернули рисунок в трубочку и отошли.

– А ведь шляпка тогда все-таки улетела, – посетовала одна другой.

В тот день Поль больше не рисовал. Он сразу собрался и побежал домой, чтобы обрадовать бабу Риню и поблагодарить за ее замечательную подсказку.

С тех пор он рисовал портреты на площади. Дело шло неплохо, около ста трэнов за пару часов, пока пальцы не превращались в бесчувственные ледышки, он зарабатывал. Хватало на еду и заплатить за комнату. Только баба Риня вскоре отказалась брать с Поля деньги. Говорила, что Поль так помогает, что ей стыдно еще и деньги требовать. Но Поль сказал, что неизвестно, как долго он у нее проживет, а деньги лишними не будут, пусть останутся на будущее. Баба Риня, конечно, расстроилась, что Поль от нее когда-то уйдет, но жизнь есть жизнь. Надо радоваться тому, что есть, а Полюшка вот он, светится весь, как солнышко. Смотришь на него, и душа тает, так гляди и улетит в небо из старого тела, но не улетает, а наоборот, желанием жить наполняется и картинки детства перед глазами.

***

«Ты овладел инструментами познания Мира (телом, чувствами, разумом), ощутил свою сущность, теперь надо отдать себя Миру, без этого дальнейшего пути нет».