Текст книги "Когда закончится война (СИ)"

Автор книги: Chat Curieux

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 11 страниц)

Я с интересом вглядываюсь в лицо Тихоновой тети. По ее щекам текут слезы. Лиля и сама уже всхлипывает.

– Только, – продолжает она доверительно. – Не надо бы им сюда. Эти фашисты, будь они неладны, так и пасутся здесь, будто им тут медом намазано. И что им тут делать? И так почти никого не осталось.

Лиля рассекла ребром ладони воздух и обреченно опустила голову.

– Ну, буде, – прошепелявила старушка, наклоняясь к самой ее голове.

Лиля поднимает голову, и вдруг видит меня. Вижу, как сразу же она меняется в лице. Наверно, она просто меня не заметила вначале. Думала, они со старушкой в комнате одни.

– Я… Я ничего не слышала, – решаюсь соврать я. – Честно.

Кажется, я краснею. Не желая показать вида, встаю и пересаживаюсь поближе к окну.

– О, ну вот и помощница мне нашлась! – радостно восклицает баба Нюта. – пошли со мной, поможешь мне…

Закатываю глаза и подавляю вздох. Сидела бы я себе в своем углу тихонько – не заметили бы меня. А теперь придется идти пол на чердаке драить. Или, еще что хуже, какие-нибудь мешки с хламом таскать. Как будто мне больше делать нечего…

– Действительно, – оживляется Лиля. – Катюш, иди помоги бабе Нюте.

Наверно, она еще прибавила про себя: «Хоть какая-то польза от тебя будет»…

***

– Проходи-ка.

Чувствую, как баба Нюта подтолкнула меня ладонью к дому. Поднимаюсь по ступенькам и толкаю входную дверь. Она со скрипом поворачивается на петлях, пропуская меня внутрь.

– Ну заходи же, что на пороге мнешься?

Тяжело вздыхаю и вхожу в дом. Угораздило же меня попасться под руку этой старушке в тот момент! Теперь придется весь вечер тут торчать.

– Я не задержу тебя надолго, – словно прочитала мои мысли баба Нюта. Хотя, скорее всего, она просто поняла это по выражению моего лица.

Меня снова подталкивают в спину, уже настойчивее. Мы оказываемся в тесном полутемном помещении. В нем несколько дверей, а сбоку к стене прислонена лестница. Понимаю, что это сени.

Старушка открывает какую-то дверь сбоку и переступает через порог, оставляя дверь приоткрытой.

– Подожди меня здесь, – обращается она ко мне, скрываясь в помещении.

Не обратив на ее просьбу никакого внимания, иду следом за старушкой. Оказавшись внутри, с интересом оглядываюсь по сторонам. Эта комнатка больше похожа на чулан. Все, что в ней помещается – это большой сундук в углу, стол и два стула. И в этой каморке совсем отсутствуют окна. Тусклый свет сюда проникает из сеней. В темноте я еле-еле могу различить силуэт старухи в углу.

Она подходит к сундуку и откидывает крышку. Быстро оглядываясь назад и чудом не заметив меня в полумраке комнатки, запускает руку внутрь и что-то ищет. Потом я слышу глухой звук. Это старушка захлопнула крышку.

Выскальзываю наружу, возвращаясь на прежнее место. Интересно, что в этом сундуке? По-видимому, что-то ценное. Иначе как объяснить ее недоверие ко мне? Она определенно не хотела, чтобы я заходила в ту комнату. Любопытство разгорается во мне все сильнее. Сразу же вспоминаются рассказы о бабках, которые с вида – ну просто божий одуванчик, а, стоит только копнуть поглубже, столько тайн скрывают… Я уже собираюсь снова заглянуть в ту комнатку, чтобы унять свое любопытство, но все-таки остаюсь на месте, дожидаясь старушку здесь. Через несколько секунд появляется и сама хозяйка дома.

– На, держи, – протягивает она мне свечу.

Потом подводит меня к лестнице и говорит:

– На чердаке где-то есть старые мешки. Вот они мне и нужны. Все, какие найдешь, спускай вниз. Они пустые, не беспокойся…

Неуверенно гляжу на лестницу. У меня большое подозрение, что она развалится сразу же, как я попытаюсь взобраться по ней на чердак.

– Я бы сама справилась, – произносит вдруг старушка. – Да спину скрутило. Лестница крепкая, меня всегда выдерживала.

С сомнением гляжу то на лестницу, то на старушку. Баба Нюта очень маленькая и совсем худая. Это один из тех редких случаев, когда кто-то оказывается ростом ниже меня. Но все же буду надеяться, что я не на много тяжелее старушки, и эта хлипкая лестница выдержит и меня.

Со вздохом цепляюсь свободной рукой за стену и ставлю ногу на нижнюю ступеньку. Лестница подо мной заметно пошатнулась, заставив меня еще крепче вцепиться в неровную стену.

– Я держу, – проскрежетала подо мной старушка. – Поднимайся.

С горем пополам мне удалось добраться до чердака. Проклиная все на свете, пробираюсь сквозь наваленный на полу хлам в поисках этих треклятых мешков. Свет от моей свечи не рассеивает мрак. Я продвигаюсь вперед почти на ощупь. Да к тому же пыль, поднятая мною с пола, лезет мне в нос, что еще больше выводит меня из себя. Я уже на чем свет стоит проклинаю и этот чердак, и саму бабу Нюту со своими мешками. И как я только могла добровольно согласиться на это? В последнее время я все больше и больше себе удивляюсь.

Наконец, я нахожу что-то, отдаленно напоминающее мешок. Хватаю его и, довольная собою, направляюсь к выходу.

– Нашла? – встречает меня вопросом баба Нюта.

Осторожно спускаюсь с лестницы. Оказавшись на устойчивой поверхности, задуваю свечу и молча протягиваю пыльный мешок старушке.

– И все? – удивленно спрашивает меня баба Нюта, разворачивая мешок.

– Там больше ничего нет.

Может, там действительно ничего нет. Я же даже не смотрела.

– Странно, – вздыхает старушка, расстроено качая головой. – Мне помнится, что было много…

Пожимаю плечами, предпочитая не отвечать. В любом случае, больше я туда не полезу.

– Ну, спасибо, – снова вздыхает баба Нюта, забирая у меня свечу. – Тихону привет.

Старушка ясно дала понять, что мне пора уходить. Она развернулась и ушла, оставив меня одну.

Делаю несколько шагов к выходу, но воспоминание о тайнике заставляет меня остановиться. Возвращаюсь обратно и осторожно заглядываю в комнату, в которой скрылась хозяйка дома.

В сомнении переминаюсь с ноги на ногу, но любопытство в конце концов берет верх. Словно тень, неслышно проскальзываю в каморку и осторожно пробираюсь в тот угол с тайником. Интересно же узнать, что там прячет эта бабулька.

Подхожу к сундуку и пытаюсь поднять крышку. Наконец, она откидывается, и я, в предвкушении увидеть внутри что-то интересное, склоняюсь над сундуком. В следующую секунду меня постигает разочарование. Все, что там есть – это две свечи и мешок с чем-то сыпучим внутри. Наверно, мука или крупа. Вот и все ценности одинокой старушки.

Чтобы не оставить никаких сомнений в том, что это вовсе не тайник, провожу ладонью по внутренней части крышки сундука. Она отделана мягким материалом. И только сейчас я замечаю, что в этой мягкой материи е6сть карман. Запускаю в него руку, и мои пальцы нащупывают что-то узкое и гладкое, похожее на ощупь на фотографию. Вынимаю ее из кармашка и закрываю крышку сундука.

В темноте ничего разглядеть невозможно, а любопытство уже невозможно унять. Покидаю комнатку, приняв решение посмотреть при свете, что же изображено на фотографии, а потом сразу же вернуть. Легко притворяю за собой дверь и уже собираюсь покинуть дом, но меня останавливает мужской голос, гулко отскочивший от стен сеней.

– Кто это тут у нас?

Замираю с поднятой ногой, застигнутая этим вопросом врасплох. Быстро поворачиваю голову в сторону звука и вижу перед собой очень высокого мужчину. В полумраке я не могу различить черт его лица, и вижу только силуэт.

– А где хозяйка? – не дождавшись от меня ответа на свой первый вопрос, вновь спрашивает меня мужчина.

– Здрасьте, – наконец-то «отмираю» я и, махнув рукой куда-то в сторону, произношу: – Она там.

Мужчина хмыкает. Проходит мимо меня, задев при этом своим локтем мое плечо. Взявшись за ручку двери, за которой скрылась баба Нюта, он вдруг замирает.

– А что в этой комнате? – вдруг спрашивает он у меня, кивком головы показывая на дверь каморки, из которой я только что вышла.

– Там?.. Ничего особенного.

– А что ты там долго делала? И вообще, что ты здесь делаешь?

Поднимаю на него взгляд и вижу, как в темноте белеют его глаза. Они даже поблескивают при этом мрачном свете, словно у кота.

– Пришла помогать этой бабульке. Вы знаете, старшим надо помогать. А потом заблудилась. Здесь столько дверей, сам черт ногу сломит, пока выход найдет.

Кидаю на него злобный взгляд, будто бы это он виноват в том, что здесь так много дверей.

Этот тип определенно начинает меня раздражать. Все спрашивает, да выведывает у меня что-то… Пришел к бабе Нюты – все вопросы к ней. Если захочет, она даже может ему экскурсию по дому провести. А от меня попрошу отстать.

– Заблудилась, значит? Ну что ж. С кем не бывает… Выход там.

Меня разворачивают в сторону двери. Прикусываю язык, чтобы не сказать какую-нибудь колкость. В любом случае, неприятности мне не нужны, а я уже нарываюсь на них. Пока не стоит лезть в бутылку.

Медленно продвигаюсь к выходу. У двери зачем-то оборачиваюсь.

Странный мужчина все еще стоит на прежнем месте, пристально всматриваясь в приоткрытую дверь каморки.

Не выдерживаю и фыркаю. А потом, прежде чем я успеваю себя остановить, с моих губ слетает:

– Ну что вы там хотите найти? Может, вы думаете, что баба Нюта у себя кого-нибудь прячет?.. Да ладно, не стесняйтесь, проходите… Найдете что-нибудь интересное – мне расскажете.

– Ну что же ты, девочка, говоришь? Такими словами не бросаются просто так.

– Не, ну, а что? – меня уже не остановить. – Вдруг она немецкий шпион? Или, наоборот, партизан на чердаке прячет?.. Внешность, ведь знаете, бывает обма-а-анчива…

Усмехаюсь и поворачиваюсь к мужчине спиной. Наверно, у него хромает чувство юмора. Я понимаю это по насупившимся бровям и повисшему меду нами напряженному молчанию. Тишина давит мне на уши и чуть-чуть на психику.

– До свидания, – прощаюсь я с незнакомцем и спешно покидаю дом.

***

Уснуть мне не удавалось довольно долго. Я все ворочалась с боку на бок. То было жарко, то вдруг становилось холодно. А еще меня жутко злила постоянно сползавшая на пол простыня.

Все обитатели дома наверняка уже видят седьмой сон. А вот мне никогда не снятся сны.

В детстве мне было даже обидно, когда подружки собирались во дворе и обсуждали, кому что приснилось. Было ужасно интересно наблюдать за тем, как они по соннику определяют значение сна и с умным видом подытоживают: «Тебе, Нинка, снилось, будто ты помидор ела? Тебя ждут неприятности… А ты, Аня, косы заплетала себе? Жди долгую дорогу…»

Потом они, как обычно, поворачивались ко мне, а мне, как обычно, рассказать им было нечего…

Самое интересное, что Аня вскоре действительно переехала жить в Мурманск… Да и в основном большинство предсказаний сбывались.

Мама говорит, что я не вижу снов, потому что и сплю-то всего по три часа каждую ночь. Мы с ней даже часто ругаемся по этому поводу, но в этой ожесточенной борьбе между моей совестью и книгами обычно побеждают книги.

Самое интересное, что книги увлекательны лишь тогда, когда от тебя не требуют их прочтения. Я, например, не выношу читать что-то по внеклассному чтению… Но, если книга захватит меня с первых же страниц, я уже не смогу остановиться, пока не узнаю, чем в ней все закончится.

В очередной раз переворачиваюсь на другой бок и подкладываю руки себе под голову. Все книжки остались где-то там, далеко… Но, надо признать, все, что со мной сейчас происходит, кажется еще похлеще какого-нибудь романа. Вернуться бы поскорее…

…И вот, когда я уже вот-вот готова была уснуть, до моего слуха донеслись чьи-то голоса. И этот чей-то далекий разговор вовсе не привлек бы моего внимания, если бы я не услышала смутно-знакомый голос. Напрягаю слух, пытаясь вникнуть в суть разговора. Говорящих двое. Их голоса звучат очень глухо, и я не могу разобрать ни слова.

Приподнимаюсь на локтях и выглядываю за занавеску в окно. На улице темно, хоть глаз выколи. Проселочную дорогу освещает тонкий серп месяца.

А голоса тем временем приближаются. Теперь я понимаю, почему не поняла ничего из этой беседы. Говорящие ведут диалог на немецком.

Спустя какое-то время я вижу этих людей. Их, как я и полагала, двое. Один из них, насколько я могу увидеть в полумраке, в форме. Другой в простой рубахе и штанах. Тот, что в форме, значительно уступает в росте своему спутнику.

Они переговариваются вполголоса. Причем все больше говорит человек без формы. Он будто бы что-то рассказывает другому мужчине. Второй же внимательно слушает собеседника, изредка выпуская изо рта сизый табачный дым. У его губ красным мерцающим огоньком тлеет сигарета.

Они проходят вплотную к моему окну. Непроизвольно дергаюсь, скрываясь за занавеской.

Спутники ненадолго замолкают. А потом один из них снова начинает говорить. И внезапно я понимаю, где уже могла слышать его голос. Возможно, я ошибаюсь, но все его интонации напоминают мне того мужчину, которого я видела всего несколько часов назад в доме бабы Нюты. Но только что он может делать ночью на улице в обществе немца? И, тем более, о чем-то с ним переговариваться? К тому же, насколько я могу судить, говорит он на чистейшем немецком.

Жду, пока голоса почти совсем не стихают вдали. После чего подбираю с пола свою одежду и в спешке натягиваю ее на себя. Затем осторожно залезаю на подоконник и как можно тише открываю оконную раму.

Как тень, бесшумно спрыгиваю наружу и крадучись иду вслед за мужчинами. Держась от них на достаточном расстоянии, продвигаюсь вперед. Стараюсь держаться в тени, и поэтому мне приходится в буквальном смысле вытирать своей спиной стены чужих домов.

К моему изумлению, странные собеседники направляются прямиком к дому бабы Нюты. Я не ошиблась. Они действительно направлялись именно туда. Из своего укрытия я прекрасно вижу, как мужские фигуры поднимаются по ступеням на крыльцо и громко стучат в дверь.

Сначала ничего не происходит. Я наблюдаю за ними из-за широкого куста сирени. Какое-то время они чего-то выжидают. Затем немец со всей силы опускает тяжелый кулак на дверь. Она тут же, как по команде, открывается, и на пороге я вижу бабу Нюту. При холодном лунном свете ее лицо кажется вылепленным из воска. От этого становится жутко, и по спине бегут мурашки.

Мужчины оттесняют старушку и входят в дом. Что же это все значит?

Я не успеваю подумать об этом. Сначала я слышу какую-то громкую возню, доносящуюся изнутри дома, а затем подпрыгиваю на месте от резкого звука. Выстрел. Холодею от ужаса, догадываясь, что только что произошло. А дальше ноги реагируют быстрее, чем мозг. И вот я уже несусь обратно, ломая кусты и царапая кожу о колючие ветки.

Ни жива, ни мертва подбегаю к своему окну. Подтягиваюсь на руках и, перекатившись через подоконник, кубарем влетаю в комнату. Мои руки разжимаются, и я падаю на кровать, больно ударившись головой о подоконник. Не будь под окном кровати, я бы свалилась на пол. Несколько секунд лежу, не шевелясь, и пытаюсь придти в себя. Потом сажусь, потирая ушибленную макушку. Последнее время моей несчастной голове приходится несладко. Поднимаю глаза и от неожиданности подпрыгиваю на кровати. Прямо передо мной стоит, сложив руки на груди, Тихон.

– Ты где была? – интересуется он, хмуря брови.

– В туалете, – нахожусь, что ответить, я.

– Через окно туда ходила? – иронично сощурив глаза, спрашивает Тихон.

– А это что, запрещено? – выпаливаю я, действуя по принципу: лучший способ защиты – нападение. – Ты что сам-то делаешь здесь?

– Зашел проверить, на месте ты или нет, – огрызается мальчишка.

– Проверил? – хмуро осведомляюсь я. – Спокойной ночи.

Тихон кидает на меня злой взгляд и уходит, плотно прикрывая за собой дверь. Я остаюсь одна.

Закрываю окно и задвигаю занавеску. Прямо в одежде залезаю под одеяло и натягиваю его до самого носа. Меня все еще ощутимо потряхивает от ужаса.

Закутываюсь в одеяло с головой и сворачиваюсь на кровати клубочком. Хочется сжаться в комок, спрятаться ото всех и лежать. Но этому моему желанию не суждено сбыться. Никак не могу унять сердцебиение, а осознание, что, возможно, по моей вине погиб человек, потихоньку гложет меня изнутри.

========== Глава 9 ==========

«12 июля 1942…

Выхожу на сельскую дорогу и тут же слышу оклик, донесшийся до меня откуда-то сбоку.

– Тихон! Ага, плут. Я так и знал, что встретимся!

Поворачиваюсь в ту сторону, откуда раздался Генкин голос, и действительно вижу перед собой Генку. Он стоит, прислонившись к входной двери своего дома, и смотрит прямо на меня. Его рыжие волосы слегка выглядывают из-за белоснежного бинта, который повязан на его голове. На вид он вполне бодрый и, я бы даже сказал, довольный жизнью.

– Генка? – удивленно переспрашиваю я, подходя к нему поближе. – Ты как тут?

– Да вот, друг, такие дела. Боевое ранение, все такое… Теперь с тобой тут останусь. Будем вместе куковать.

Все это рыжий говорит таким радостным тоном, что невольно начинаешь сомневаться, правду он говорит или шутит.

– А с головой что? – с довольно глупым видом спрашиваю я.

– А-а, ты про это? – театрально закатывает глаза парень. – Пустяки. Контузия… Но в бои уже нельзя.

При последних словах он разводит руками, как бы показывая мне, что очень сожалеет об этом. Хотя весь его счастливый вид говорит об обратном.

– Ясно, – зачем-то говорю я, думая о другом.

– Кстати, – вдруг как-то весь выпрямляется Генка. – Ты где это уже успел побывать с утра пораньше? Не видел я, чтобы ты мимо меня проходил. Не успели еще нормальные люди проснуться, а он уже топает откуда-то. Никак из леса?

Моргаю несколько раз, пытаясь решить, что лучше: рассказать ему всю правду или соврать.

– Тетка за водой послала, – наконец принимаю я решение. – А ведро я забыл. Иду назад.

– А в лесу что делал?

– Думал ягод Верке насобирать.

– Ну и как, насобирал? – усмехается Генка, смеряя меня подозрительным взглядом с ног до головы. – Не верю.

– А я тебя и не спрашивал.

Генка поджимает губы и смотрит на меня сверху вниз слишком пренебрежительно.

– Они где-то рядом, да?

Сперва я не понимаю смысл его вопроса, а, когда до меня доходит, не могу скрыть своего удивления. И откуда Генка может знать об этом? Если, конечно, он имеет в виду отряд партизан.

– Не понимаю, о чем ты, – как можно безразличнее роняю я.

– Понимаешь, – цедит он сквозь зубы и вдруг резко наступает на меня, очевидно, желая напугать.

Отскакиваю в сторону.

– Сдурел что ли? Реально контуженный!

– Не хочешь, как хочешь. Я-то думал, мы друзья.

Рыжий сплевывает на траву и отступает от меня.

– Ну, что стоишь? Вали отсюда.

Хочу ответить ему колкостью, но вместо этого разворачиваюсь и ухожу. На повороте оборачиваюсь. Генка несколько секунд мнется на крыльце, потом стучит в стекло своего окна. Из дома выходит тот самый немец, которого я видел до этого.

Я никак не могу найти объяснения произошедшему, и от этого впадаю в ступор. Генка говорит новоявленному мужчине несколько слов, после чего уходит в дом. А его собеседник остается на пороге. Немец мнется у Генкиного дома, словно не решается на что-то.

Какое-то время он стоит, беспокойно оглядываясь по сторонам, а потом спускается по ступенькам и быстрым шагом направляется в сторону леса по той тропинке, которой я вернулся в Листеневку. Пробираюсь вслед за ним, стараясь ступать как можно тише.

Внимательно наблюдаю за действиями фрица. Тот идет, слегка ссутулившись, то и дело вздрагивает и нервно оглядывается по сторонам. Если раньше я и допускал мысль, что мог ошибаться, то сейчас у меня не осталось никаких сомнений. Теперь-то я хорошенько его разглядел. И с уверенностью могу сказать, что передо мной ни кто иной, как самый настоящий фашист.

Совершенно неожиданно для самого себя срываюсь с места и обходной тропинкой бегу наперерез партизанам. Что бы сейчас ни происходило, я подсознательно понимаю, что, если я не успею предупредить отряд Павла, то случится какая-то непоправимая беда.

Несусь сломя голову, продираясь сквозь ветки. Подбегаю к тому месту, где они, по идее, должны были уже быть, и замираю, как вкопанный. Здесь совершенно безлюдно.

Разворачиваюсь и бегу вперед. Да, они, наверно, уже ушли дальше, чем я предполагал.

По пути вспоминаю ту историю, рассказанную мне Павлом ночью, и которой я не придал ровно никакого значения. Лишь пожал плечами и забыл о сказанных мне мужчиной словах. Но теперь, вспоминая наш диалог, я соотношу в голове все, что слышал и видел, и понимаю, что Павел был прав во всем.

«Ты это, брат, осторожнее будь со своим другом. Генка тот еще…»

«Почему ты это сказал?»

«Есть причина.»

Павел тогда помолчал немного, видимо, тщательно подбирая слова. Когда он заговорил, его голос звучал как-то по-военному жестко и беспощадно:

«Ты, брат, не знаешь многого. По вине его отца Борис-то наш в плену сгнил. Да и, по правде, опасаюсь я, что и отец твой тоже в нехорошую историю из-за него втянулся. Этот Иуда ведь как? Еще в самом начале с фашистами связь имел. И сынок его тоже совсем не прост.»

Я промолчал. А Павел неумолимо продолжал:

«Я, ведь, когда ты сказал о том, что возле Генкиного дома немец вьется, сразу понял, что не ошибся. Не понимаю только, что Гена все еще там, на горячей точке торчит? Думаю, скоро вернется. Уж его отец-то постарается это устроить.»

Я тогда ничего не понял. Особенно последнюю Павлову фразу. А теперь все стало на свои места. Как бы мне не хотелось верить в слова мужчины, но все факты налицо: Генка перешел на сторону врага. И кто знает, что теперь со всеми нами будет?

***

Меня увидел один из партизан, когда я продирался сквозь ветки деревьев через лес. Он сразу понял, что произошло что-то непредвиденное, и вышел ко мне навстречу.

С облегчением выдыхаю и, как на духу, рассказываю ему обо всем. Тот хмурится, глядя куда-то мимо меня, и молчит. Даже когда я уже заканчиваю рассказывать, он по-прежнему молчит и напряженно думает.

– Вот что, – наконец говорит он. – Иди назад. И возвращайся лучше другой дорогой, засек?

– Засек. А вы?..

– Не важно. Мы уходим. Пока рано.

Партизан смотрит на меня какое-то время, после чего усмехается и хлопает меня по плечу.

– А ты боец! Выйдет из тебя толк, руку на отсечение даю.

Невольно улыбаюсь и пожимаю протянутую мне ладонь.

– Все. Иди назад, ты теперь за старшего! – почти в точности повторяет он папины слова и разворачивается, чтобы уйти.

Стою и смотрю вслед отряду, пока они окончательно не скрываются вдали. Потом разворачиваюсь и бегу обратно.

***

Дома меня ждал удар. Стоило мне только войти в комнату и увидеть Лилю, как я понял, что случилось что-то поистине ужасное.

– Что? – только и смог вымолвить я, опускаясь на стул в углу и глядя на тетку круглыми от ужаса глазами.

Та молча встала, подойдя ко мне почти вплотную, протянула треугольный, чуть пожелтевший, конверт. Упала рядом на стул, прижавшись плечом к стене.

Негнущимися от страха пальцами разворачиваю аккуратный треугольник. Несколько секунд тупо смотрю на извещение перед собой, пытаясь вникнуть в написанные строки.

Никак не могу понять, что же все-таки произошло. А вот Лиля уже поняла. Сидит и смотрит в стену, даже не плачет. И глаза сухие, но воспаленные. А внутри зрачка нездоровый блеск, как будто от лихорадки.

Снова опускаю взгляд на страшное письмо в своих руках. Все тут: и печать, и подпись. Перечитываю имя отца и вдруг замечаю к тому же приписанное в уголке ровным почерком имя матери. Осознание произошедшего захватывает меня с головой. То, во что я упорно не хотел верить, все-таки произошло.

Открываю рот, чтобы что-то сказать, но тут же снова закрываю его. Не могу подобрать слов. Да тут, собственно, и говорить не о чем.

Вскакиваю с места, сжимая извещение в кулаке, и стремительно выбегаю из дома. Лицу стало отчего-то жарко, а особенно жарко глазам. Распахиваю входную дверь, напугав при этом сестру, и сбегаю по ступенькам.

Краем глаза ловлю испуганный Веркин взгляд. В голове проносится невольная мысль. Как же хорошо, что сестра еще не умеет читать!

Пытаясь сдерживать себя, твердым шагом приближаюсь к крайнему Генкиному дому. Сейчас больше всего на свете мне хочется схватить его за горло и сдавить пальцы покрепче. Ведь именно из-за таких, как он, погибают люди. Во мне все буквально клокочет от бессильной ярости.

Взбегаю по ступенькам и со всей силы барабаню кулаками в его дверь. А потом и ногами. Сначала мне кажется, что его нет дома, а, даже если он там, то все равно не откроет. Боится. Генка вечно чего-то боится, вот и стал предателем, лишь бы сохранить свою жалкую шкуру.

Но я ошибся. Передо мной распахивается дверь. И на пороге я вижу его собственной персоной. Стоит, сложив руки на груди, и смотрит на меня, как на пустое место: безразлично и пренебрежительно. Это еще больше выводит меня из себя.

– Что-то потерял? – нагло спрашивает он.

Вместо ответа замахиваюсь и со всей силы бью его кулаком в челюсть. Генка такого точно не ожидал, потому что тут же пошатнулся и почти сполз по стене на пол.

– Ты… Ты совсем рехнулся?

Опускаю голову и натыкаюсь взглядом на этого жалкого человека, которого когда-то считал своим другом.

– Как же ты смог предать Родину? И ни разу ни подумал? – вот все, что я смог из себя выдавить.

– Ты о чем?

Вспыхиваю от ярости.

– Убил бы тебя на месте! – рычу я, не спуская с рыжего взгляд. – Да только не хочу уподобляться таким, как ты!

Генка осторожно поднимается и отступает на несколько шагов назад.

– Не, ну ты вконец сумасшедший. А я еще помочь тебе хотел. Я же договориться могу, чтобы тебя не трогали…

Наверно, мое лицо в этот момент сделалось совершенно жутким. Рыжий затих и со страхом теперь вглядывается в мои глаза.

Около минуты борюсь с желанием исполнить свое недавнее желание и придушить его на месте, но потом все-таки беру себя в руки.

Подавляю вдох и цежу сквозь зубы:

– Да тебя и без меня уже жизнь наказала. Не ждет тебя впереди ничего хорошего, так и знай!

Разворачиваюсь и ухожу, оставляя за своей спиной и Генкин дом, и самого Генку.

Сколько потрясений за последние несколько дней! Сколько еще впереди?

Ускоряю шаг. А затем и вовсе перехожу на бег. Бегу по сельской дороге и каждый свой шаг будто бы впечатываю в землю. А перед глазами стоит отец. В своей старенькой военной форме, с печальными и серьезными глазами, в которых не было уже тогда привычного блеска. И особенно ярко в сознании – его рука, крепко сжимающая шершавый дорожный рюкзак.

И мать. Она как будто почувствовала, что он не вернется. И ушла вместе с ним.

Зажмуриваю глаза и трясу головой, но отец так и продолжает стоять передо мной. Он стоит и смотрит прямо мне в глаза, а его губы неслышно произносят: «За старшего».

Вбегаю в лес и падаю на траву. Вытягиваю руки перед собой и остаюсь лежать в таком положении. Сейчас, в эту минуту, единственное мое желание – остаться здесь и никогда не возвращаться домой. Все равно он уже другой. Чужой и холодный.

Да уже ничего и не может быть по-прежнему.

В голове гулкая пустота. Не осталось ни чувств, ни мыслей. Но я знаю точно одно: теперь у меня нет права уйти.»

========== Глава 10 ==========

Мы сидим за столом и пьем ромашковый чай. Я сижу на своем любимом месте у окна и вдыхаю аромат сирени, что растет прямо рядом с домом. После той грозы куст распустился еще больше. А ветки такие большие, пышные.

Закрываю глаза и представляю, что я сейчас сижу на крыше в куртке Феликса. Она как раз тогда и пахла бензином и сиренью. Картина, нарисованная моим воображением, показалась мне такой реальной, что я тут же быстро поморгала и для верности помотала головой из стороны в сторону, чтобы стряхнуть наваждение.

За столом помимо меня сидят Тихон и Вера. Лиля куда-то ушла. Мы молча жуем хлеб. Я разговаривать не хочу. А Тихон, видимо, на меня обиделся.

Внезапно открывается дверь, и на пороге появляется очень бледная Лиля. Она подходит к нам и садится за стол.

– Верочка, – просит она племянницу. – Бери хлеб и пойди к Любе.

Девочка берет со стола кусочек хлеба и послушно уходит к сестре.

– Что случилось? – встревожено спрашивает Тихон, глядя на тетю.

– Случилось, – кивает та головой и откидывается назад, прижимаясь к стене.

Мальчишка внимательно следит за изменениями на лице тети. Та бледнеет еще больше и растерянно произносит:

– Уж и не знаю, как сказать… Я сейчас пошла к бабе Нюте. Ткань хотела за молоко отдать. Знаю ведь, что у нее нет…

Лиля замолкает. Я тоже начинаю тревожиться. Неужели действительно мои страхи оправдались?.. А вдруг во всем обвинят меня? Хотя, по сути, я, хоть косвенно, но виновата. Чувствую, как мои зубы начинают мелко постукивать друг о друга от волнения. А Лиля все молчит, будто бы подбирая слова. Смотрю ей прямо в лицо и спрашиваю:

– Ну?..

Молодая женщина переводит на меня взгляд.

– Дверь открыта. Захожу. А она на пороге лежит…

До меня очень плохо доходит. С непониманием смотрю на Лилю. Она сидит растерянная. Глаза красные, и коса выбилась из-под платка.

– Так тот выстрел ночью, – вдруг подает голос Тихон. – Значит, это ее фашисты… Да за что же?

Осознание произошедшего, кажется, на какое-то время совсем выводит меня из состояния мыслить. Тихо ахаю и зажимаю рот рукой. Никак не могу поверить в то, что эти проклятые немцы расстреляли немощную старуху.

Память услужливо подкидывает мое вчерашнее приключение. А, может, это и правда я виновата в том, что ее убили? Теперь я уже не сомневаюсь в том, что тот мужчина, встреченный мною в ее доме, и тот, что ночью сопровождал убийцу – один и тот же человек.

– Что-то важное искали, – с потерянным видом поясняет Лиля. – Что-то важное… Твари эти все в доме перерыли. Там все вверх тормашками было! Неужели и правда нашли что-то?..

– Да ничего они там не могли найти. Им только повод для убийства дай, – мрачно говорит Тихон, опуская голову на руки.

Лиля кусает нижнюю губу и со страхом глядит на племянника.

Вспоминаю подслушанный мной вчерашний разговор. Тогда Лиля говорила, что наши партизаны возвращаются в Листеневку. Возвращаются, потому что думают, что здесь безопасно. Только они не знают, что село оккупировано немцами.

Кидаю быстрый взгляд на Тихона. Мне надо все ему рассказать. Фашистов много. Они сытые и крепкие. Полные сил и вдобавок очень злые. А наши партизаны наверняка оголодавшие и раненые. Что с ними сделают? Возьмут в плен? Расстреляют?

Есть уже совсем не хочется. Отставляю в сторону кружку и вылезаю из-за стола. Всего лишь на секунду встречаюсь взглядом с Тихоном. Он еле заметно кивает мне головой в сторону двери. Выхожу вслед за ним.

– Ну, а теперь скажи мне, – тихо, но внятно говорит мальчишка, лишь стоит только нам войти ко мне в комнатку. – Где ты была ночью? Только не ври мне.

– Просто услышала шум и захотела посмотреть…

– Как у тебя все просто! – вскипает вдруг мальчишка. – Захотела она!.. Надо, прежде чем что-то захотеть, тысячу раз подумать, стоит ли!..

Тихон садится на кровать и опускает голову на свои руки.