Текст книги "Когда закончится война (СИ)"

Автор книги: Chat Curieux

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 11 страниц)

– Так их тут сейчас много. По домам ходят, собирают себе еду в запасы.

Последнее предложение он произносит с плохо скрываемой ненавистью. Да он и не пытается ее скрыть.

– Раньше главным был другой. Такой маленький и толстый. Лысый почти совсем. А этого я вообще первый раз вижу. Ты знаешь, Верка того, толстого, боялась до ужаса. А он, Германом его звали, был жуткий тупица. Ему скажешь, что поживиться ему нечем, он расстроится, но уйдет. А этот… Ох, чувствую, непростой человек. Ты глаза его видела?

Киваю, не понимая, к чему он клонит.

– По глазам сразу видно, что от человека ожидать, – поясняет мальчишка. – Вот этого как раз и не обманешь…

– А Вера – твоя сестра?

Тихон кивает.

– А Лиля?

– Тетка, – лаконично отвечает Тихон. – Сестра отца. А девочка та маленькая, Любка, ее дочь. Нам с Веркой двоюродная.

Внимательно всматриваюсь в его лицо и наконец-то понимаю, кого он мне так напоминал. Того военного с фото. По всему выходит, что это его отец.

Мы выходим из леса и спускаемся к реке. Тихон снимает с плеча сумку и кладет ее на землю. Задирает штанины и заходит в воду. Я только сейчас замечаю, что он босиком.

– Что ты делаешь? – интересуюсь я, глядя, как он ходит и что-то высматривает в воде.

– Вчера был дождь, вода в реке поднялась, – объясняет мне мальчишка, не спуская с воды внимательного взгляда. – А у меня тут сети стоят…

Киваю головой, делая вид, что мне все понятно. Наверно, он так и останется для меня человеком, объяснения которого я понять не в состоянии.

– А мне что делать? – спрашиваю я, переминаясь с ноги на ногу.

– Стой на берегу.

Послушно стою, облокотившись о ствол дерева, и наблюдаю за Тихоном. Он долго всматривается в воду, после чего резко опускает руку и за хвост вытаскивает из реки большую рыбину.

– Лови! – кричит он мне и кидает рыбу прямо в меня.

От неожиданности отскакиваю, наблюдая за тем, как рыба бьет хвостом по суше, пытаясь отползти обратно к воде.

– Клади ее в авоську, что стоишь? – ворчит мальчишка, с иронией наблюдая за мной. – Чего, никогда живую рыбу не видела?

– Такую большую – нет, – честно отвечаю я, подходя к рыбе и хватая ее за чешуйчатый склизкий хвост. – Только свежемороженую. Да и то в супермаркетах. Она там, знаешь ли, хвостом не лупит, а спокойно себе в контейнере лежит…

Тихон фыркает и отворачивается от меня, продолжая ходить по колено в воде.

Я аккуратно кидаю рыбу в плетеную сумку и на всякий случай прижимаю край камнем. Замечаю усмешку на лице Тихона, который издалека наблюдает за моими маневрами.

– Расскажи о себе, – неожиданно просит он.

Теряюсь и с непониманием смотрю на мальчишку. Что он хочет обо мне узнать?

– Ну, я же даже не знаю, кто ты и откуда, – поясняет Тихон, разводя руками.

– Я скучный человек, – пытаюсь я уйти от темы.

– Это ты скучный человек? – смеется Тихон. – Да, я именно так и подумал, когда тебя в шкафу нашел…

Эти слова он сопровождает новым выбросом рыбы на берег. Подбираю ее и тоже запихиваю в плетенку.

– Ну… Что ты хочешь узнать? – интересуюсь я.

Тихон выходит из воды и садится рядом со мной на траву.

– Какой твой мир?

Начинаю кашлять, поперхнувшись воздухом. Если он издевается, то скоро ему потребуется вставная челюсть.

– Мой мир? – переспрашиваю я, глядя прямо ему в глаза.

Тихон кивает, не спуская с меня серьезного взгляда.

Молчу, прежде чем ответить.

– Ты же мне не поверил, – сухо кидаю я.

– Сначала не поверил, – серьезно отвечает мальчишка. – А ночью крепко подумал. И ты это… Не похожа на сумасшедшую.

Смотрю на него и не верю своим ушам. Неужели нашелся человек, который действительно верит моим россказням? Тихон, по ходу, говорит правду. Он действительно мне верит. Только я сама себе уже не доверяю.

– Тетка думает, что у тебя шок, – продолжает он, глядя на тихую воду. – Она меня убеждала в этом, когда я думал, что ты ну… шпионка.

Мальчишка немного смущается, но сразу же убедительно добавляет.

– А я так не думаю.

Я вконец теряюсь. Не зная, куда себя деть, встаю и подхожу к воде.

– Спасибо.

Что мне ему еще сказать? Я действительно ему благодарна. Теперь я чувствую себя не так одиноко. Нашелся человек, которому я могу рассказать о своих проблемах, и который меня поймет и не примет за сумасшедшую.

– Это сложно объяснить… – начинаю я, оглядываясь на Тихона. Мальчишка сидит на траве, подтянув к себе колени, точь-в-точь, как люблю это делать я. Смотрит на меня с прищуром и жует травинку.

– Попробуй, – просит он, глядя на меня с любопытством и ожиданием.

– В моем мире все же поспокойнее, чем сейчас, – тихо говорю я, глядя на Тихона.

Мальчишка опускает глаза и шарит рукой по земле, выдирая из нее пучки травы. Наверно, волнуется.

– Когда она кончится? – задает он мне, по-видимому, давно мучивший его вопрос.

– Весной сорок пятого, – отвечаю я, глядя на небо. – Девятого мая. Этот день потом долго праздновать будут. Ты знаешь, я прошлым летом с родителями была в Волгограде. К юбилею Победы, семьдесят лет. Там открыли Мамаев Курган – это такое место, где погибло много советских солдат. Там, на Мамаевом Кургане, стоит Родина-мать, такая большая статуя, и вообще много памятников войны. А еще там, в стене, есть капсула, в которую положили послание будущему поколению. Ее вскроют через сто лет.

Тихон внимательно слушает, а потом спрашивает:

– А где этот Волгоград? Новый город будет? На Волге?

– Это тот же Сталинград, – поясняю я. – Его переименуют.

Мальчишка смотрит куда-то мимо меня. Его пальцы нервно теребят вырванные им травинки.

– Мне будет восемьдесят семь лет, – наконец говорит он, переводя на меня свой взгляд. – Если доживу.

– Конечно, доживешь! – уверяю его я. – Знаешь, я тут сейчас подумала… Если мне удастся вернуться в свое время, я тебя обязательно отыщу! Только ты меня наверно уже забудешь.

Внутри меня рождается какое-то новое, никогда раньше мною не испытываемое, чувство. Будто бы я сейчас здесь, а будто бы и нет. Кажется, что все, что я говорю, нереально. А все, что было раньше, мне приснилось. Я, быть может, и смогла бы в это поверить, если бы не Феликс. Он не мог мне присниться.

Перевожу взгляд на прячущееся за деревьями солнце. А вот оно никогда не изменится. И через семьдесят лет оно такое же, и через сто, и даже через тысячу лет оно будет на небе. Меня уже не будет, а солнце будет.

– Нет, – тихо говорит Тихон, прерывая мои мысли. – Я не забуду тебя.

Поворачиваю к нему лицо и смотрю в его глаза. Он глядит на меня совсем по-другому. В его взгляде нет обычной ненависти ко мне, которая всегда проскальзывала, если он смотрел в мою сторону. В его глазах что-то другое, смешанное с грустью. Мальчишка вдруг как-то странно тряхнул головой, отводя от меня взгляд.

– Пошли, – бросает он мне изменившимся голосом. – Домой пора.

Тихон встает и протягивает мне руку. Смотрю ему в лицо, не понимая, что я снова сделала не так. Чем я могла его так обидеть, что он даже смотреть на меня не хочет?

Поджимаю губы и иду за ним. Мальчишка подбирает свою сумку с рыбой, закидывает ее себе на плечо и идет к той тропинке, по которой мы сюда пришли.

Проходя мимо дома Генки, Тихон плюет в траву и ускоряет шаг, желая, по-видимому, быстрее миновать ненавистную калитку.

– Эту тварь зимой выбрали старостой, представляешь? – вдруг шипит он мне на ухо. – Он с немцами якшается, вот и убедил всех, что сможет в случае чего договориться.

Молчу, скашивая глаза и наблюдая за темными окнами Генкиного дома. Неужели рыжий парень действительно не понимает, что, имея дела с немцами, подкладывает свинью в первую очередь себе самому?

Несмотря на раннее утро, в селе уже вовсю кипит жизнь. Когда мы проходим по главной улице, я вижу сидящих на крыльце старушек. Проходя мимо одного дома, слышу недовольное ворчание двух бабок. Они о чем-то тихо переговариваются друг с другом, кидая в мою сторону любопытные взгляды, а порой даже с неодобрением качая головой. Наверно, я им не понравилась.

– И вам доброе утро, баб Зин, – поравнявшись со сплетницами, улыбается Тихон.

– А парень-то хороший, – будто бы не замечая приветствия, говорит соседке баба Зина. – Только здороваться со старшими так и не научили.

Тихон усмехается, поправляет на плече сумку и говорит мне вполголоса:

– Не обращай на них внимания, они сами себе не рады. В Листеневке почти никого не осталось, вот и накинулись на тебя. Им всегда охота языком потрепать.

Заходим в дом. Скидываю с себя плащ и вешаю на крючок.

– Лиля! – кричит Тихон, заходя в комнату. – Мы вернулись!

На звук его голоса из маленькой двери выбегает Вера. Кинув недоверчивый взгляд в мою сторону, подходит к брату и забирает у него сумку.

– Тетя дома? – присаживаясь перед сестрой на корточки, спрашивает у нее Тихон.

Вера отрицательно качает головой и тащит сумку к столу.

– Да здесь я, – за окном возникает бледное и взволнованное лицо Лили. – Скоро буду!

Молодая женщина машет рукой и исчезает за углом дома. Через несколько минут она входит в комнату. Тяжело вздыхает и опускается на стул в углу.

– Что случилось? – хмурится Тихон.

Лиля долго молчит, прежде чем ответить.

– Власть сменилась, – наконец говорит она, тщательно подбирая слова. – Теперь и режим в селе поменяется. Я сейчас немцев видела! Здоровые, крепкие. Ума не приложу, откуда они взялись, наши-то их уже давно гонят.

Лиля в растерянности стаскивает с плеч старенький платок и кладет на стол.

– Генка с ними якшается, – подает голос Тихон. – Это с его подачки немцы в Листеневку пожаловали.

– Ну что же ты говоришь такое! – восклицает Лиля, вскакивая со стула и отнимая у племянника плетеную сумку. – А рыба хорошая.

Тихон раздраженно цокает языком. Униматься он не собирается.

– Мы с Викой сами видели, как он сегодня утром с главой их разговаривал. Ты вообще знаешь, что того тупого убрали? Теперь по четвергам другой будет ходить еду собирать. Жди завтра гостя!

Молодая женщина закатывает глаза и не менее раздраженно замечает:

– Все равно это ненадолго.

Устав от споров, отворачиваюсь к окну. В конце улицы различаю смутные силуэты людей. Вглядываюсь в них и тут же понимаю, что это фрицы. Сквозь прямоугольник рамы я четко вижу немецкую форму и автоматы в руках фашистов.

– Тихон! – зову я мальчишку.

Тот подходит и недовольно интересуется:

– Чего тебе?

Молча указываю ему на улицу. Проследив за моим взглядом, он бледнеет и стремительно выбегает из комнаты, крикнув тетке на ходу:

– Немцы у Зинкиного дома! Сейчас и к нам пожалуют.

Мне становится интересно. Даже не страшно, а как-то наоборот. Во мне просыпается желание узнать, какие они на самом деле. Не в кино, не в книгах, а в реальной жизни. Я всегда знала, что мое любопытство меня когда-нибудь погубит.

– Катя! – зовет меня вдруг Лиля. – Нечего там сидеть. Сюда иди.

Поворачиваю голову в ее сторону, и вдруг из беззаботного состояния меня выводит резкий звук, который словно разрезал спокойную тишину. Кидаю взгляд в окно, и понимаю, что это был выстрел. Немцы прямо на моих глазах расстреляли какого-то старика.

Я вскакиваю и отбегаю к женщине. В те два дня, что я тут, не происходило ничего из ряда вон выходящего. Листеневка была похожа на обыкновенный дачный поселок. Не было слышно ни выстрелов, ни взрывов. И я расслабилась. Видимо, рано забыла, что я здесь на войне. Ну уж теперь-то фашисты заставят меня об этом вспомнить.

========== Глава 7 ==========

«11 июля 1942…

Все. Меня теперь здесь ничего не держит.

Теперь я твердо решил, что уйду к партизанам. Недавно сунулся в военкомат, да мне там сказали ждать. Мал еще, сказали. А сколько ждать? Два года? Нет уж, дудки. Не хотят по-хорошему? Уйду без спроса.

Именно так и сделала мама. Около двух недель назад она твердо заявила нам с Лилей: «Ухожу к раненым. Я там нужнее». И все. Лиля, конечно, ее отговаривала. Но все знают, что, если мама что-то решила, то ее никакими доводами не переубедишь.

Тем более, от отца уже несколько месяцев не приходит ни одна весточка. Мать из-за этого как раз и решилась податься на фронт. Я же знаю. Она, хоть и старается всеми силами не показать вида, все равно тревожится.

Сначала я думал, что теперь уж на фронт мне путь заказан. Думал, что, раз родители ушли, значит, я-то должен остаться. Да и Верка без меня пропадет. Но потом я все-таки принял решение уйти. Свои леса я знаю в совершенстве. Каждую ветку, каждый пень. И действительно смогу принести пользу советским партизанам. А Лиля и сама отлично справится. Да и, если честно, уход Генки на фронт стал для меня последней каплей.

Помню наш недавний с ним разговор. Всего около полумесяца назад. Я его провожал (как-никак, с детства знакомы), и вот тогда-то и состоялась наша беседа.

«До скорого», – сказал тогда Генка.

«Как? Мы разве скоро увидимся?»

«Возможно. Если ты глупостей не наделаешь.»

Я позавидовал ему, но промолчал. Конечно же, мне было горько и обидно, что я буду без дела сидеть в своей глуши, где в принципе спокойно, в то время, как Генка будет защищать Родину.

Исходя из этих обстоятельств, я решился уйти к партизанам. Мне, однако, пришлось вернуться. Тогда я и не думал, что все обернется совсем по-другому. А теперь, когда эйфория и последующее за ней потрясение прошли, я понимаю, что мой поступок был верхом неразумности.

Но обо всем по порядку.

Я ушел через пару дней после того, как ушла мама. Я никому ничего не сказал. Только оставил записку, в которой пояснил, что со мной все хорошо, и что обо мне вовсе не стоит волноваться. Лиля поймет. Наверно.

Собрал кое-какие вещи – и прямиком в лес. Недавно к нам заходил Павел – теткин муж. Он возглавляет отряд партизан. На счету этого отряда уже немало достижений. Надо сказать, они сильно подорвали авторитет «непобедимости» немецких войск. Но и, конечно же, не без потерь…

Я знал, что они в лесах неподалеку. Ищут себе надежное укрытие. Я сразу же смекнул, что смогу помочь. И уверенным шагом отправился прямо к ним.

Проходя мимо Генкиного дома, вспомнил одну странную историю. Совсем недавно один немец терся аккурат Генкиного дома. И повторялось это уже неоднократно. До сих пор я молчал. Не хотел пугать Лилю. Но партизанам обязательно все расскажу.

Я нашел партизан почти сразу. Вернее, они сами меня нашли.

Я шел по лесной тропинке, как вдруг откуда-то сбоку высовывается рука и хватает меня за плечо. Честно признаться, я вначале сильно испугался. А потом, когда увидел, что это всего лишь Павел, сразу от сердца и отлегло.

– Ты чего здесь? – спрашивает он, понизив голос до полушепота.

– Я за вами, – так же тихо отвечаю я, невольно оглядываясь по сторонам. Про себя с восхищением отмечаю, что маскировка у них на высшем уровне.

– Эге, парень. Ты не шути так. Война – не место для…

Павел запнулся, но я, тут же выйдя из себя, довольно-таки резко заканчиваю за него:

– … детей?

Мужчина стушевался. Смотрит на меня как-то осуждающе.

– Не понял ты ничего, – довольно-таки хмуро возражает он, сверля меня взглядом. – Ты на кого ж сестру свою оставил? На Лильку мою? Нашел крепкие плечи! А еще будущий мужчина называется – свалил ответственность на женские плечи и радуется.

Мне стало не по себе. Конечно, в чем-то он прав. Но меня всегда обижало несерьезное отношение ко мне взрослых. Надуваюсь и отворачиваюсь от него.

Как же объяснить, что для меня сейчас важнее совершенно другое? Я ясно понимаю, что здесь, рядом с партизанами, я принесу гораздо больше пользы, чем ежели буду протирать штаны в Листеневке. Ведь, если не допустить немцев до нашего села, не будет и опасности для Лили с Верой.

Вспоминаю про немцев, и тут же в памяти возникает образ того фрица, который уже несколько дней трется рядом с пустующим Генкиным домом.

Вздрагиваю от волнения и, наклоняясь к Павлу, в спешке пересказываю ему об этом. Тот хмурится, но молчит.

– Ну чего же ты? Если есть один, значит, найдутся рядом и другие, – убеждаю я мужчину.

– А как ты понял, что это немец?

– Ну так у него это… Ну, в форме он был, в общем. Да я всех жителей в селе знаю! А этого первый раз вижу.

Павел хмурится и кусает губу. Наконец, отворачивается от меня и подает какой-то сигнал своим спутникам. Коротко посвистывает три раза. Тут же к нам подходят еще несколько человек.

– Ладно, пока будешь с нами, – тихо говорит мне Павел. – Но это только потому, что назад хода нет. Вернешься обратно – привлечешь этого… немца. Значит, пойдешь с нами, а потом в обход. Идет?

Киваю. По крайней мере, это лучшее из всех представших передо мной вариантов.

Тихо пробираемся по лесной дороге. Удивляюсь, отмечая про себя тот факт, что шаги партизан почти совсем не слышны. В отличие от моих.

Погружаюсь в воспоминания. А что мне еще остается? Верить в будущее и вспоминать прошлое.

По телу пробегает дрожь, когда я вспоминаю то, что произошло всего несколько дней назад. Наш пес, Верный, который как-то смог уцелеть зимой, совершенно неожиданно пропал. По правде, он пропал бы уже давно, если бы не Вера. Помню, как Лиля в серьез собиралась приготовить из него обед. Она даже осуществила бы свое намерение, если бы не моя сестра. Девочка закричала не своим голосом и кинулась к животному. Схватила его на руки и потащила прочь. На пороге своей комнаты она обернулась и выкрикнула:

– Не трогайте его! Он хороший. Да к тому же тут даже есть нечего. Один скелетик остался!

Расплакалась и убежала.

Лиля до глубины души была тронута поступком племянницы. И Верный остался жить.

Жизнь псу была сохранена еще по одной причине: Лиля недавно стала мамой. И просто не могла уже думать ни о чем, кроме своей Любы. Даже о голоде.

Но от судьбы не убежишь. Дня три назад Вера спохватилась, что ее любимец пропал. Прибежала ко мне, сбивчиво рассказывала про «бедного друга» и непрерывно плакала. Понять, в чем дело, я смог не меньше, чем через час.

Уговоренный сестрой, пошел искать нашего пса. И нашел. Мертвый валялся у дома.

Я похоронил Верного у окраины леса, а Вере сказал, что пес убежал в лес. Не знаю, поверила она мне или нет, но больше про собаку не вспоминала. Только ходит теперь какая-то опустошенная. И продолжает молчать. Да и вообще, моя сестра за этот год как-то очень быстро повзрослела. Стала серьезной и очень тихой.

Подавляю вдох и трясу головой, выходя из состояния оцепенения. Оглядываюсь по сторонам и отмечаю, что мы уже находимся на небольшой полянке.

– Ну что ж, Тихон, – обращается ко мне Павел. – Можешь посоветовать местечко укромное, но так, чтобы недалеко от Листневки. Мы, пожалуй, пробудем здесь еще несколько дней, раз ты говоришь, что немцы рядом околачиваются.

Думаю несколько минут, пока не вспоминаю заброшенную медвежью берлогу, куда я сбегал несколько раз. Еще до войны я устроил там своеобразный шалаш. Местечко это тихое, незаметное для чужого взгляда. Да к тому же речка рядом. В общем, идеальное место.

Я им о нем рассказал, и даже проводил. Место действительно замечательное. Павел мне так об этом и сказал. А говорит он, кстати, всегда только правду.

Мы сели прямо на траву. Я оглядел отряд. Он состоял из девяти человек, включая и Павла.

Павел, без сомнения, требует особого внимания. Этот человек, как выражается моя тетка, необыкновенный. Во всех смыслах. Первый из его признаков необыкновенности заключается в том, что он, при своем-то довольно хрупком телосложении, может поднять вес раза в два больше своего. Этакий силач. Да и в бою от его крепкого кулака страдал не один несчастный.

Вспомнить хотя бы один случай, произошедший еще до войны. Они тогда только недавно с Лилей познакомились. Может, именно после этого случая Лиля и решила, что Павел ее человек.

А было это так. Мне было одиннадцать лет, но я все отчетливо помню. Мы тогда с родителями и Лилей в город ездили. И к Лиле пристали какие-то проходимцы. Выхватили кошель (в котором, к слову, было совершенно пусто) и давай драпать. А Павел за ними. Догнал. Ну, а дальше описывать не буду. Плохо им было.

Я все это веду к тому, что Павел действительно наш человек. За своих он всегда стоит горой. И с уверенностью можно сказать, что именно на него-то можно положиться в любой ситуации.

А еще он необыкновенный, потому что все понимает. Я и не знаю другого такого человека, который мог бы так просто и в то же время четко ответить на любой вопрос. Однажды, когда я первый раз влюбился, я понял спустя какое-то время, что что-то в моей жизни идет не так. Я пришел к нему за советом. Не знаю, зачем я это сделал. Но не пожалел.

На мой вопрос о том, что же все-таки со мной произошло, Павел ответил: «Еда, даже самая хорошая, перестает быть вкусной, когда ею насытишься. Так и с людьми.»

Я не забыл эту фразу, сказанную как бы второпях, между делом. Я действительно очень скоро «перегорел».

Вот и сейчас он сидит совсем рядом со мной и, как с равным, ведет беседу:

– Лиля говорила, мама твоя на фронт ушла?

Я опустил голову и не ответил. Эта тема для меня больная. Больше всего мне не хотелось бы сейчас об этом говорить.

Павел и это понял. И не стал докучать. Приставать ко мне с советами тоже не стал. Я уже молчу о том, что меня даже не гонят отсюда. Что, кстати, совершенно неожиданно.

– М-м-м… – тянет он, словно раздумывая над чем-то. Покусывает ус и смотрит на гладь реки. – Я вот что думаю…

Подвигаюсь к нему поближе, чтобы лучше слышать его слова, потому что Павел вдруг почти перешел на шепот.

– Это же сколько еще гнать их придется?

В удивлении смотрю на него и уверенно отвечаю:

– Уж теперь-то наверняка недолго.

Павел усмехается и смотрит мне прямо в глаза.

– Да нет, брат, – став еще задумчивее, произносит он медленно, словно тщательно подбирая слова. – Не год и не два, уж точно.

Я не согласен с ним, но молчу. Все-таки мне кажется, что самое страшное позади. В любом случае, еще одну такую лютую зиму мы вряд ли переживем.

Помню, тогда мы посидели немного в темноте, а потом легли спать. Слово «спать», пожалуй, слишком громкое. В лесу спать не получается. Так, дремлется немного, но сквозь эту полудрему-полутуман в голове до тебя то и дело доносятся различные звуки: где-то хрустнула ветка, где-то над головой вспорхнула с ветки птица, где-то лягушка с всплеском прыгнула в воду…

В ту ночь я так и не уснул. Сидел тихонько и слушал, как о чем-то тихо переговариваются часовые. Пока ко мне не подошел Павел.

Тогда он рассказал мне одну историю, на которую я вначале не обратил ни малейшего внимания. Но только потом я понял, что именно эта история сыграла роковую роль в жизни многих людей.

Я недолго думал над теми словами Павла. Тогда просто не было сил перебирать в памяти все события, предшествующие этому, а уже через несколько часов меня беспокоило совсем другое.

Ох, не знал я, чем обернется мой поход. Если бы можно было предугадать заранее, я бы ни за что в жизни не пошел в лес искать партизан. Но такова натура людей – сначала делать, потом думать.

Только-только начало светать на востоке, как Павел ясно дал мне понять, что им пора уходить. И мне заодно. Только в другую сторону. Мне довольно понятно объяснили, что среди них я лишний.

И мне пришлось уйти…»

========== Глава 8 ==========

– Сядь и сиди спокойно, – тихо говорит мне Лиля, невозмутимо потроша рыбину. – И в окно не смотри.

Сажусь на кровать, поближе к печке. Но перестать смотреть в окно выше моих сил.

Внезапно Лиля куда-то выходит. Но тут же возвращается, всовывая мне в руки цветастый платок.

– Накинь на плечи, чтобы внимание не привлекать. Уж больно ты не по-нашему одета.

Следую совету женщины и закутываюсь в платок. Даже длинные распущенные волосы запихиваю под него. Кажется, у меня начинается мандраж. Сидеть и делать вид, будто вокруг ничего не происходит, в то время как фашисты, быть может, сейчас поведут на расстрел? А, может, спрятаться? Нет, это точно не вариант. Вот если они найдут, тогда не отвертишься отговоркой, что просто испугалась. Заподозрят тебя в самых страшных грехах – и пиши пропало.

Кидаю быстрый взгляд на женщину и тут же краснею от своих трусливых мыслей. Лиля сидит и держит на руках Любу. Что-то мурлыкает ей на ушко и выглядит вполне спокойной. Не то, что я.

Громко хлопает дверь. Вздрагиваю и резко поворачиваю голову в сторону входа. С облегчением выдыхаю. Это всего лишь Тихон.

Мальчишка подходит ко мне и всовывает в руки какой-то сверток. Разворачиваю его и нахожу в нем начатую вышивку и иголку.

– Я не умею, – растерянно говорю я Тихону и протягиваю ему сверток обратно.

Мальчишка кидает на меня снисходительный взгляд.

– Просто держи в руках.

– Ты где был? – тихо интересуется у него тетка.

– Где надо, – довольно грубо отвечает Тихон и добавляет, кивая в мою сторону: – Надо же эту теху замаскировать. Если придерутся, как мы объясним, кто это и что тут делает?

– Расскажем все, как есть, – недоуменно произносит Лиля. Она по-прежнему считает меня напуганной жертвой войны.

Мальчишка отрицательно качает головой и, беря сестру в охапку, садится с ней на кровать рядом со мной.

Наши с Тихоном взгляды встречаются всего на мгновение, но я успеваю разглядеть в его глазах тревогу, которую он явно пытается скрыть. Неужели все настолько серьезно?

Вновь распахивается дверь, но на этот раз на пороге я вижу лицо немца. Следом за ним входят еще человека четыре.

Фриц быстрым взглядом окидывает комнату. Потом поворачивается к своим спутникам и отдает какое-то приказание на немецком. Солдаты что-то ему отвечают и скрываются за дверью.

– Обыск, – шепчет мне на ухо Тихон, зорко наблюдая за немцем.

Скашиваю в сторону глаза и наблюдаю за Верой. Она уткнулась лицом в плечо старшего брата и сидит, замерев. Как же мне хочется вот так же спрятаться за кем-то.

Немец, вошедший первым, по-видимому, главный среди них. Он проходит мимо меня, окидывает взглядом комнату. Заглядывает за печь, под кровать. Не найдя ничего достойного его внимания, внимательно смотрит в лица присутствующих. Сначала на Лилю, потом на Тихона. Дети его не интересуют. И вот его хищный взгляд упирается в меня.

Лишь стоило ему взглянуть на меня, как я почувствовала, что по спине стекает что-то холодное. Фриц смотрит на меня внимательно. На его лице оживление. Теперь, когда его глаза совсем близко, я вижу, что он косой. Один глаз смотрит на меня, другой куда-то в сторону. От этого становится жутко.

– Что у тьебя в свертке? – каркающим голосом спрашивает немец, не спуская с меня своего колючего взгляда. – Покажи!

Не в силах разжать пальцы от страха, протягиваю ему вышивку. Он с силой вырывает ее их моих рук и разворачивает.

Внимательно наблюдаю за его лицом. Фриц хмурится, разглядывая на салфетке милый вышитый цветок. Затем вынимает иглу и трясет ею перед моим носом.

– Это что?

Сижу ни жива, ни мертва и не могу выдавить из себя ни слова. Взгляд невольно падает на кобуру на его поясе.

– Это простая игла, – отвечает за меня Тихон, с раздражением глядя на немца. – Швейная.

Тот что-то недовольно бормочет на немецком.

Снова открывается дверь. Вернулись его подчиненные. Они что-то докладывают своему начальнику, и тот быстрым шагом направляется к двери.

– Я конфискую это, – зло пыхтит фюрер, кидая мне на колени вышивку. – Как оружье.

Понимаю, что он говорит об игле. Да катись с ней, только подальше отсюда!

Немцы уходят. Перед тем как покинуть комнату, главный фашист оглядывается и смотрит на меня своими маленькими противными глазками. От его взгляда меня снова пробирает дрожь.

В сенях раздаются шаги, хлопает входная дверь, и я понимаю, что они вышли на улицу.

– Тебе плохо, милая?

Поворачиваю голову и вижу перед собой обеспокоенное лицо Лили. Осознаю, что мои пальцы судорожно сжимают вышитую салфетку. Разжимаю ладонь, и салфетка падает на пол.

– Ну чего ты? – ласково шепчет рядом молодая женщина. – Они ушли, больше сегодня не придут.

Сегодня не придут? А завтра? И что они сделают, когда придут?

– Нет, все хорошо, – тихо возражаю я.

Сползаю с кровати и на негнущихся ногах иду к выходу из комнаты.

– Я скоро вернусь, – успокаиваю я Лилю.

Выхожу из дома и жадно вдыхаю свежий воздух. Кажется, мне действительно стало плохо. Хотя, скорее всего, это от страха. Меня немного тошнит и кружится голова. Присаживаюсь на ступени и кладу голову на коленки. Я не готова к войне. Мне здесь не место.

Ветер трепет волосы, освежает лицо. Я потихоньку успокаиваюсь.

– Не здешняя? – раздается откуда-то сверху хриплый голос. Поднимаю голову и вижу перед собой невысокую маленькую бабульку. Она стоит и держит в руках большую банку молока.

Киваю головой, отвечая на ее вопрос.

– А чего на пороге сидишь? Простудишься. В дом бы шла.

Проношу ее совет мимо ушей. Снова опускаю голову на сложенные на коленях руки и закрываю глаза.

Старушка вздыхает. Немного помолчав, она снова спрашивает, обращаясь ко мне:

– Пройти в дом можно?

Снова киваю головой, удивляясь, почему она спрашивает у меня разрешения. Но тут же вскакиваю со ступенек, осознав, что мешаю ей пройти. Отхожу в сторону, пропуская пожилую женщину, и прислоняюсь спиной к косяку двери. Закрываю глаза, пытаясь унять страх, который вцепился в меня своими железными лапами и никак не хочет отпускать.

В мою голову приходит мысль, что немцы все еще где-то рядом. Это действует на меня лучше, чем совет старушки. Я тут же открываю дверь и тоже захожу в дом.

– Лилечка, я молочко принесла для Любаши, – щебечет в комнате новоприбывшая бабулька. – Я на стол поставлю.

Прохожу и сажусь на стул в углу. Не хочу, чтобы у меня сейчас что-либо спрашивали.

– Баба Нюта! – всплескивает руками Лиля. – У меня же денег нет.

– Я не за деньги, – машет руками баба Нюта и садится на стул.

– Спасибо, – смущенно говорит молодая женщина. Бережно берет банку обеими руками и ставит на полку за печью.

– А где помощник твой? – спрашивает старушка, окидывая комнату быстрым взглядом.

Машинально оглядываюсь по сторонам и тоже замечаю, что Тихона в комнате нет.

– Убежал куда-то, – вздыхает Лиля и садится рядом с женщиной. – Он вообще последнее время часто где-то пропадает. Он тебе нужен зачем-то?

– Нужен, – кивает старушка. – Мне бы помочь на чердаке разобраться…

– Ну вот ведь плут! Как потребуется – так сразу нет его.

Баба Нюта причмокивает языком и говорит:

– Оставь его, взрослый парень уже. Даже если сильно захочешь – не удержишь его.

Я совсем потеряла суть разговора. Кого и от чего надо удерживать?

– А если он того… – чуть не плача, возражает Лиля. – Опять к ним уйдет?

– К кому? К партизанам нашим? Дык нету их давно в наших лесах.

Баба Нюта улыбается своей беззубой улыбкой. Берет Лилю за ладонь и поглаживает, пытается подбодрить.

– Как же нет! – всхлипывает молодая женщина. – Я не далее как вчера вечером от баб слышала, что они возвращаются в Листеневку. Ну, кто-то их где-то поблизости якобы видел… А как же Павел? Что же это… И мне ведь ничего не написал!