Текст книги "Когда закончится война (СИ)"

Автор книги: Chat Curieux

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 11 страниц)

Лиля берет фотографию военного, которую я все еще сжимаю в руках, и коротко отвечает:

– Брат.

По ее тону нельзя понять, сердится она на меня или расстроена. Лиля разглаживает фотографию и прижимает ее к груди.

– Он погиб в сорок втором, – тихо поясняет женщина, глядя в окно мимо меня. – Вместе с женой. Она была полевой медсестрой.

Отчего-то мне становится неловко. Пытаясь скрыть неприсущее мне смущение, подтягиваю коленки к подбородку и кладу на них голову.

– Ты отчего-то на меня злишься, – вдруг говорит, поворачивая ко мне лицо, Лиля. – Я тебя чем-то обидела?

На секунду теряю дар речи. Смотрю на нее удивленными глазами, пытаясь понять, серьезно ли она говорит или шутит. Ведь это я должна бы задавать такой вопрос. Все, что я делала с момента нашего знакомства – хамила, закатывала скандалы и кидалась в драку. Удивительно, что меня еще на улицу за такое поведение не выгнали.

– Ну что вы? – робко возражаю я, отводя глаза. Никогда не чувствовала себя так неловко. Мне впору самой сейчас прощения просить.

– Ты на Тихона не обижайся, – мягко произносит Лиля, трогая меня за руку. – Он не злой.

– Я не обижаюсь, – отрицательно качая головой, отвечаю я.

Лиля улыбается.

– А ты сама откуда? – спрашивает она, немного помолчав. – Из города небось?

Киваю головой. Из города…

Видимо, не желая больше приставать ко мне с вопросами, женщина встает и целует меня в макушку, прежде чем выйти из комнаты. Желает спокойной ночи, мягко притворяя за собой дверь, и оставляет меня одну. Наверно, она слишком хорошо ко мне относится. Я такого не заслужила.

Поворачиваюсь к окну, натягивая одеяло до самого носа. Закрываю глаза с уверенностью, что не смогу уснуть до самого утра, и тут же проваливаюсь в сон.

***

Просыпаюсь от того, что солнце бьет в глаза. Переворачиваюсь на другой бок с целью досмотреть сон, но тут же подпрыгиваю на кровати от резкого и неожиданного скрипа. Открываю глаза и вижу на пороге Тихона. Мальчишка стоит, облокотившись плечом о косяк двери, и смотрит на меня, словно хочет загипнотизировать.

– Ну ты и неженка, – фыркает он, меряя меня уничтожающим взглядом.

Спросонок не сразу улавливаю суть его фразы. А, когда до меня уже начинает доходить, он уже выходит из комнаты со словами:

– Меня тетка Лиля просила тебя к обеду звать.

Только сейчас понимаю, какая я голодная. Ну это и не удивительно. Вчера я почти с утра ничего не ела…

Вскакиваю и натягиваю на себя джинсы. Кидаю взгляд на часы и удивляюсь, что спала так долго. Выхожу из комнаты и иду на звуки возни и каких-то голосов.

В той самой комнате с печкой суетится Лиля. На столе постелена скатерть, на которой выставлены четыре тарелки и кружки. Тихон стоит у окна, что-то пристально выглядывая на улице.

– Проснулась, – приветствует меня улыбкой Лиля, ставя на стол маленькую кастрюльку.

– Сразу видно, что городская, – прибавляет Тихон, поворачиваясь ко мне и глядя на меня сверху вниз. – Наверно, привыкла спать до обеда…

Удерживаю язык за зубами, не желая выражаться при этой доброй женщине. Она, в отличие от мальчишки, мне нравится, и я не хочу ее огорчать. По крайней мере, стараюсь.

Лиля шикает на Тихона. Тот фыркает, надменно складывая руки на груди, но замолкает. Гляжу на его опухшую нижнюю губу и еле подавляю желание улыбнуться. Хорошо же я ему вчера макушкой заехала. Губа все еще насыщенного фиолетового оттенка.

– А где у вас умывальник? – интересуюсь я у Лили, с интересом оглядываясь по сторонам. Вспоминаю, что не видела нигде ничего похожего на раковину.

– Тихон, проводи Катю, – не прерывая своих дел, говорит Лиля и обращается уже ко мне: – Полотенце можешь взять на полке.

Тихон всовывает мне полотенце в руки, по-видимому, не желая меня утруждать. Затем с кислым лицом идет к выходу.

Выходим из дома. Ну да, конечно. О какой цивилизации может идти речь – все удобства на улице.

– Можешь тут умыться, – говорит он мне, показывая рукой куда-то в угол двора.

С сомнением гляжу на стоящую там бочку, до краев наполненную водой. Подхожу к ней почти вплотную и с брезгливостью трогаю воду кончиком указательного пальца. Мало того, что вода холодная, так на ее поверхности плавают листья, веточки и прочий мелкий мусор. Опускаю ладонь в бочку целиком.

– Ты умываться сюда пришла или играть? – фыркает Тихон, все это время стоявший у меня за плечом. Вздрагиваю и оборачиваюсь.

– Умываться, – цежу я сквозь зубы и снова поворачиваюсь к воде. Закрываю глаза и быстро-быстро брызгаю себе в лицо холодной водой. Потом насухо вытираюсь и, не глядя на мальчишку, возвращаюсь в дом. Снова начинаю злиться из-за того, что мне приходится жить в этих условиях.

Садимся за стол. Лиля открывает кастрюлю, и я улавливаю запах печеной картошки. От этого аромата даже голова начинает кружится. Хотя, конечно же, она кружится от голода.

Проследив за моим голодным взглядом, женщина кладет мне на тарелку две большие картофелины, остальное распределяет между собой, Тихоном и девчушкой постарше. Озираюсь по сторонам, ища глазами маленькую девочку, и замечаю ее около печки. Она сидит на мягком покрывале на полу и играет со своим одноухим зайцем.

– Сегодня будет гроза, – уверенно говорит Тихон, глядя в окно.

Я тоже выглядываю в окно и с сомнением возражаю:

– Вряд ли.

Мальчишка кидает на меня снисходительный взгляд, будто бы желая им сказать, какая я глупая.

Снова гляжу в окно, пытаясь разглядеть признаки грозы. На небе ни облачка, солнце светит ярко и горячо. Даже ветерка нет.

– В сенях стены влажные, – поясняет Тихон, глядя на меня с превосходством.

Мне это абсолютно ни о чем не говорит. Но, не желая этого показывать, я с умным видом продолжаю молча поглощать свой обед.

Внезапно на ум приходит одна идея. Быстро проглатываю картошку и с воодушевлением произношу, обращаясь исключительно к Лиле:

– Мне позвонить нужно. Можно я у вас телефон одолжу?

Возможно, я все-таки смогу дозвониться до Феликса. Если мой телефон не работает, это еще не значит, что выхода совсем нет.

Женщина перестает есть и с удивлением глядит на меня.

– У нас нет телефона.

Разочаровано вздыхаю. Кто бы сомневался…

От скуки начинаю разглядывать своих новых знакомых. Девчушка передо мной смешно морщит носик и тоже с интересом глядит на меня. Замечаю, что сидящий рядом Тихон перекладывает потихоньку в ее тарелку свою картошку.

Отмечаю, что мне очень неприятно смотреть на его лицо. Сама не знаю почему. Мне все в нем не нравится: и эти странные глаза, которые при виде меня полыхают недобрым огнем, и эти лохматые волосы, которые топорщатся в разные стороны. А эта его усмешка уголком губ… Так и хочется сбить ее с лица.

Заканчиваем обедать. Лиля собирает посуду и уходит, уводя с собой девочек и оставляя нас с Тихоном наедине. Отворачиваюсь от него к окну и поджимаю губы, показывая, насколько мне неприятно его общество.

– Может все-таки расскажешь, как ты оказалась в кладовке? – вдруг спрашивает он меня, в упор глядя мне в лицо.

Думаю, прежде чем ответить. Понимаю, что рассказывать ему правду все равно бесполезно. Если я расскажу все, как было, он сочтет меня за сумасшедшую.

– Открыла дверь и вошла, – огрызаюсь я, тряхнув головой.

Тихон хмурится и скашивает в мою сторону глаза.

– Не делай из меня дурака. Я тебя ясно спросил: что ты там делала?

– Ты меня спросил, как я там оказалась.

– А ты мне не ответила!

– Вообще-то, ответила. У тебя что-то с памятью?

Тихон что-то ворчит себе под нос, сдвинув брови. Потом фыркает и поворачивается ко мне. Теперь его лицо находится очень близко от меня, и я вижу, как сильно сузились его зрачки. Неизвестно только, от освещения или от злобы.

– Что ты делала в кладовке? – отчеканивая каждое слово, спрашивает меня мальчишка. И я понимаю, что он достиг своей точки кипения.

– Я не знаю, – тихо и убедительно говорю я, глядя прямо ему в глаза. – Я правда не знаю…

Это же действительно так. Как ему объяснить, чтобы он понял?

Тихон мне не поверил. Он отворачивается к стене и, нервно барабаня пальцами по столешнице, обиженно пыхтит.

Начинаю скучать. Вожу пальцем по скатерти туда-сюда, собирая ее в гармошку и снова разглаживая.

– Да уж, – усмехаюсь я, краем глаза наблюдая за действиями мальчишки. – Скучно у вас тут. Я уже молчу о том, что сети нет, так даже и ящика не наблюдается. Уж такое-то примитивное устройство у каждого есть.

– Какого ящика? – оторопело переспрашивает Тихон, отрываясь от своего занятия.

– Ну этого… Телика. Телевизора в смысле, – поясняю я, натыкаясь на недоуменный взгляд.

– А луну не хочешь? – внезапно ощетинивается на меня мальчишка. – Телевизор она захотела!

Обиженно складываю руки на груди и неожиданно для самой себя начинаю говорить:

– На самом деле, этого дома уже нет. На этом самом месте лагерь для детей… Большое такое здание, – шепчу я, не спуская с мальчишки глаз. Мне просто надо выговориться, убедить кого-то, что я права. – Ты знаешь, я просто шла по коридору, а за мной шла она. Лера. Ну, это моя знакомая, она в лагере у нас что-то вроде старосты… И я от нее спрятаться хотела. Залезла в кладовку. А потом, когда хотела выйти, открываю дверь, а там ты стоишь…

Замолкаю на полуслове, натыкаясь на его взгляд. Он смотрит на меня с непониманием, и даже с ужасом. Мне хочется ему еще многое сказать: о том, как мне страшно, как хочется вернуться назад и, самое главное, найти подтверждения в своей адекватности. Но я молчу. Кажется, я его лишь напугала еще больше.

– Фантазии у тебя, конечно… – бормочет Тихон, внимательно вглядываясь мне в лицо.

Опускаю голову, борясь с желанием вступить в спор. Жутко хочется опровергнуть его высказывание, накричать на него и убедить в своей правоте. Но я понимаю, что ничего хорошего из этого не выйдет, и поэтому молчу. Слезы обиды подступают к горлу.

Вдалеке раздается первый раскат грома. С удивлением отмечаю, что гроза и правда скоро начнется. Тихон оказался прав. Может, я и во всем остальном ошибаюсь?

– Ну хорошо, – вдруг неожиданно мягко говорит Тихон.

Поднимаю голову и сквозь слезы смотрю на его лицо. Он сидит, облокотившись локтем о стол, и внимательно смотрит на меня.

– Хорошо, – повторяет он. – Значит, по твоим словам, здесь сейчас должен быть пионерлагерь?

Качаю головой, вытирая рукавом слезы и вздыхая.

– Не совсем. Просто лагерь. Пионеров тогда уже не будет…

Тихон молчит. Наконец он медленно кивает, соглашаясь со мной.

– Ладно. Пусть будет просто лагерь. А где тогда Листеневка?

Моргаю и думаю, прежде чем ответить. Вижу, что он ждет от меня разумного объяснения. Открываю рот и выдаю:

– Не знаю…

Мальчишка устало вздыхает.

– Понимаешь, семьдесят лет прошло… Ее могли за это время просто снести. Понимаешь?.. За семьдесят лет очень многое поменялось…

– Так ты хочешь сказать, что ты пришла сюда из будущего? – озаряет догадка Тихона.

Утвердительно киваю. Во мне потихоньку зарождается надежда. Он вроде бы все понимает и даже не называет меня психованной.

– Докажи, – просит мальчишка, с оживлением встряхивая головой.

Эта просьба вводит меня в ступор. Что бы ему сказать, чтобы он поверил в мой рассказ? Судорожно пытаюсь вспомнить что-нибудь важное из истории Советского Союза. Какую-нибудь значимую дату…

– Вот, – наконец произношу я, – Сталин умрет в 1953 году. Пятого марта…

Слежу за его реакцией. Какое-то время он молчит, переваривая только что полученную информацию. После чего совершенно неожиданно выдает:

– Надо же, прямо в мой день рождения…

Его голос звучит с иронией. Это больно меня задевает. Ну, а чего я, наивная, ожидала? Конечно, никто в адекватном состоянии не способен поверить в тот бред, что я сейчас несу…

– Ты мне не веришь, – злобно цежу я сквозь зубы.

– Конечно, – легко соглашается мальчишка, улыбаясь во все тридцать два зуба. До чего же мне сейчас хочется их выбить…

Развеселился. Цирк приехал. Ну, надо же хоть кому-то его повеселить, а то ходит, словно тень, злится на всех и острит постоянно.

– Ну ладно, – выпаливаю я, чуть не срываясь на крик. – Меня специально сюда послали, чтобы выведать обстановку. Да и вообще Гитлер – мой папаша!

Смотрю на него с торжеством. Меня очень забавляет его реакция. Мальчишка сначала побелел, потом покраснел, а сейчас вообще почти фиолетовый. Открывает и закрывает рот, словно выброшенная на берег рыба, и молчит. Сказать нечего? Или испугался?

– Ненормальная, – сузив глаза, выплевывает мне в лицо Тихон и отворачивается.

Фыркаю и в свою очередь отворачиваюсь к окну, желая показать ему, насколько мне плевать.

Гроза уже совсем близко. Я вижу, как небо одна за другой разрезают молнии. Гром гремит уже где-то рядом, а на землю уже падают первые капли.

– Который сейчас час? – спрашиваю я у Тихона.

Тот кидает на улицу быстрый взгляд и с уверенностью отвечает:

– Около трех.

Сижу и подпираю стену. Мой взгляд блуждает по комнате, иногда задерживаясь на отдельных частях интерьера: на вышитой крестиком наволочке на подушке, на украшающие стены платки, на иконы в углу комнаты. Замечаю, что в доме заметно потемнело.

В комнату вбегает девочка. Не замечая меня, подходит к Тихону и пытается устроиться у него на коленях. Тот усаживает девчушку рядом с собой. Последняя обнимает его за шею руками и кладет голову ему на плечо. Теперь, когда их лица совсем рядом, я не могу не отметить их удивительное сходство.

Гремит гром, и девчушка испуганно оглядывается на окно.

– Перестань, ты уже не маленькая, – хмурит брови мальчишка, глядя на ребенка. – Вера, ты же у нас ничего не боишься больше. Мы же с тобой договорились.

Теперь я знаю, как зовут девчушку. Вера кивает, глядя на Тихона, но все так же испуганно продолжает коситься в сторону окна.

Начинает болеть голова. Кладу голову на сложенные на столе руки и закрываю глаза. В моей голове возникла одна интересная мысль, которая никак не хочет меня отпускать. Понимаю, что не успокоюсь, пока не проверю одну свою догадку.

Я нашла кладовку в коридоре лагеря вчера около восьми вечера. Возможно, если я сегодня в это же время попробую залезть в кладовку, то дверь откроется уже в другом месте. Может быть, это какой-нибудь портал, действие которого активируется в определенное время? Усмехаюсь про себя. Если бы мне еще вчера утром сказали, что я всерьез буду думать об устройстве машины времени, я бы покрутила пальцем у виска. Да еще бы и высмеяла того, кто мне об этом сказал.

Дождь припускает с новой силой. Раскаты грома все ближе и громче, вспышки молний освещают комнату лучше, чем лампа. Понимаю, что начинаю засыпать. Звуки доходят до меня словно из-под воды. Мне даже начинает казаться, что я лежу на дне океана, со всех сторон от меня колышется вода, а вокруг плавают маленькие цветные рыбки.

Из этого состояния полудремы меня выводит резкий, страшный крик. Не понимая, что происходит, вскакиваю и оглядываюсь по сторонам.

– Вера, ты слышишь меня? Вера, ты меня слышишь?

Поворачиваю голову к источнику звука и наблюдаю странную картину. Тихон стоит на коленях перед девочкой, пытаясь отнять ее руки от лица. Вера громко плачет, прижимая маленькие ладошки к своему лицу. Она дрожит всем телом, не в силах успокоиться. Наконец, Тихон прекращает попытки увидеть лицо девочки. Он крепко прижимает ее к себе и шепчет что-то на ушко. Одной рукой гладит ее по голове, другой крепко обнимает за плечи.

– Это же гроза. Слышишь меня, глупая? Это просто гроза.

На шум приходит Лиля. Кинув мимолетный взгляд на девочку, она снова выходит из комнаты, и возвращается через минуту, сжимая в руке кружку с чем-то терпко пахнущим.

– Верочка, попей. Это ромашковый чай. Ну что же ты, хорошая моя? Ну, ну будет тебе. Успокойся.

Вера немного успокаивается, берет дрожащими руками кружку и маленькими глотками начинает пить чай. Тихон по-прежнему не отпускает ее от себя, держась руками за ее плечи. Тревожно вглядывается в ее лицо. Его собственное лицо, как мне кажется, даже посерело. Хотя, наверняка, это все из-за полумрака.

Лиля приносит с кровати лоскутное одеяло, заворачивает в него Веру и сажает к себе на колени, убаюкивая, словно младенца. В этот миг девочка кажется мне еще меньше и тоньше.

Тихон встает и садится рядом со мной. Он складывает руки на груди и поджимает губы. У меня появляется чувство, что ему неловко за Веру. Я, конечно же, всю понимаю. Дети боятся многого: и темноты, и грозы. Но то, что произошло сейчас с Верой, повергло меня в шок. С ней же случилась настоящая истерика. А вдруг она немного сдвинутая? Меня также смущает то обстоятельство, что с того самого момента, как я вынуждена была тут находиться, Вера не произнесла ни слова. Хотя на вид ей не меньше шести лет. Да и, признаться, брат ее меня тоже пугает своими приступами бешенства. Кто знает, может, они тут все психически неуравновешенные?

Тихон словно прочитал мои мысли.

– Вера боится грозы, потому что думает, что это выстрелы, – его голос звучит холодно и жестко. – Наших родителей расстреляли фашисты.

Мне тут же становится стыдно за свои мысли. Лицу сразу становится жарко. Кажется, я покраснела, чего со мной никогда не случалось раньше. Виновато оглядываюсь на убаюканную Лилей девочку и опускаю голову. Тихон фыркает и уходит из комнаты.

Чувствую, как во мне появляется новое чувство безысходности. Оно поднимается внутри, заглушая все остальные чувства. Из груди вырывается глухой рык, я пинаю ножку стола и выскакиваю за дверь вслед за мальчишкой.

Оказавшись в сенях, взглядом нахожу дверь в чулан, распахиваю ее и вбегаю внутрь. Слышу, что Тихон за моей спиной что-то говорит. Следом раздаются его шаги. Наверно, он следует за мной, не желая оставлять без присмотра. Наверно, не доверяет. Ну почему меня нельзя просто оставить в покое?

Подбегаю к кладовке и распахиваю дверь. Чувствую, что кто-то сзади схватил меня за плечо. Оборачиваюсь и с ненавистью гляжу в лицо мальчишки.

– Чего тебе надо? – зло выкрикиваю я, пытаясь освободить руку.

– Успокойся, – тихо, но внятно говорит Тихон, глядя мне прямо в глаза.

– Я-то как раз спокойна, – шиплю я. – Отпусти!

Мальчишка разжимает пальцы, но я все еще стою, держась одной рукой за дверь кладовки, и не могу пошевелиться.

– Смотри внимательно, – приказываю я Тихону. – Через минуту меня тут не будет.

Мысль о том, что я сейчас же смогу вернуться, стала всепоглощающей. Я теперь даже не сомневаюсь, что у меня все получится. Не знаю, откуда во мне взялась эта уверенность, но я точно знаю, что, стоит мне только переступить порог кладовки и закрыть за собой дверь, как я окажусь в безопасности, вдалеке от фашистов, войны и страха.

– Теперь я не буду никому мешать. Спасибо, конечно, за гостеприимство, но я не хочу здесь больше оставаться! Ни на секундочку не задержусь!

Последние слова я выкрикиваю, отчего мой голос срывается, и в итоге получается лишь жалобный хрип. Это злит меня еще больше.

Захожу в кладовку и закрываю дверь прямо перед носом обескураженного мальчишки. Замираю, боясь даже дышать. Внимательно слежу за звуками снаружи. До меня все еще доносятся раскаты грома и капли дождя, барабанящие по крыше дома.

Внезапно распахивается дверь, и я снова вижу перед собой Тихона. Мальчишка театрально поднимает руки и с усмешкой восклицает:

– Ой, а я думал, ты уже улетела…

– Ты мне мешаешь, – цежу я сквозь зубы, пронзая его яростным взглядом. – Отойди отсюда!

Тихон послушно отходит. Я снова закрываю дверь и, чуть не плача, жду чуда. Звуки не исчезают. Я все еще здесь.

Обхватываю голову руками и сползаю по стенке на пол. Почему ничего не получилось? Что я делаю не так?

Слышу, как кто-то робко стучит по двери.

– Что надо? – ору я, стирая слезы со щеки тыльной стороной ладони.

Дверь снова открывается. На пороге стоит обеспокоенный Тихон. Как же его, наверно, забавляет мое поведение…

– Эй, – мальчишка присаживается на корточки и пытается заглянуть мне в глаза. – Успокойся. Я попрошу тетку, чтобы она и тебе чай с ромашками заварила.

– Не нужен мне ваш чай! – кричу я, вскакивая на ноги. По щекам водопадом льются слезы. Гроза во мне бушует сильнее, чем на улице.

– Хорошо, обойдемся без чая, – спокойно соглашается со мной Тихон и пытается вытянуть меня из кладовки.

– Я хочу домой! – вырывается у меня, пожалуй, слишком жалобно. – Мне страшно здесь. Я хочу к Феликсу, к маме…

Тихон смотрит на меня со странным выражением лица. Он, кажется, испуган.

– Ты меня за идиотку держишь, да? Ну и правильно! Я с ума сошла, наверно…

– Тише, тише. Ты не сошла с ума, ты просто устала.

Тихон крепко прижимает меня к себе. Только сейчас замечаю, что меня колотит дрожь. Внезапно начинаю икать.

– Ты-ы не ве-ришь мне, – всхлипываю я, безвольно повиснув на его руках. – Мне-е никто не ве-рит!

– Я тебе верю, – шепчет Тихон, пытаясь меня успокоить. – Мы что-нибудь придумаем.

Так он со мной никогда не разговаривал. Сейчас пытается успокоить меня почти так же, как полчаса назад успокаивал сестру. Только я ему никто. Несносная девчонка, которая свалилась ему на плечи, словно снег на голову. Девчонка, которая приносит только проблемы. Да я сама одна большая ходячая проблема. На его месте я бы, наверное, выгнала бы такую давно и не возилась бы с ней больше. А Тихон пытается мне помочь, несмотря на то, что еще вчера я пыталась устроить с ним драку. Я только и делала, что острила и грубила. Порой я себя ненавижу. Себя и свой характер.

Потихоньку успокаиваюсь. Поднимаю голову и гляжу ему в глаза. Тихон добрый, а я злая. Недаром меня Феликс когда-то назвал колючкой.

Невольно я сравниваю Тихона и Феликса. Они совершенно разные, но чем-то все-таки похожи. Наверно, их роднит то, что оба они нашли меня в кладовке.

– Как ты меня задолбал, – совершенно неожиданно слетает с моих губ.

Вырываюсь из его рук и быстрым шагом покидаю помещение, спиной чувствуя удивленный взгляд голубых глаз.

========== Глава 6 ==========

– Вставай.

Я разлепляю веки и пытаюсь понять, где я и что происходит. У меня это плохо выходит с первого раза. Я снова закрываю глаза и отворачиваюсь к окну, натянув одеяло до подбородка. В следующую секунду я вскакиваю с истошным воплем.

– Рехнулся совсем? – ору я на стоящего рядом Тихона.

Больше всего на свете ненавижу насекомых и всех им подобных. А этот ненормальный посадил мне на лицо огромного паука. Я верчусь, словно юла, пытаясь понять, скинула я его с себя или он все еще где-то на мне.

Тихон хохочет, глядя на мои попытки найти на себе этого паука. Начинаю злиться еще больше, топая ногами и нервно встряхивая головой.

– Вон он, – отсмеявшись, показывает Тихон пальцем куда-то в угол, и я с облегчением вижу там это мерзкое существо.

Теперь, когда первостепенная проблема решена, я понимаю, что стою перед мальчишкой в неподобающем виде. Краснея, хватаю с кровати одеяло и почти полностью заворачиваюсь в него.

– Совсем спятил? – недовольно ворчу я, переминаясь босыми ногами на холодном полу. – А, может, влюбился?

Я хитро прищуриваюсь и гляжу на обескураженного мальчишку. Тот что-то ворчит, недовольно хмуря брови. Вижу, как покраснели его уши и щеки.

– Одевайся, идем на речку, – наконец выдает он что-то умное, копаясь в верхнем ящике комода и старательно избегая моего взгляда.

– Спасибо, но купаться мне не хочется, – вежливо отказываюсь я, залезая обратно в постель.

– А мы и не купаться туда идем, – просто отвечает Тихон, доставая из комода плетеную сумку. – Одевайся, – добавляет он, кидая на меня смущенный взгляд.

– Никак топить собрался? – иронизирую я, ехидно глядя прямо ему в лицо.

Мальчишка сопит, но ничего не отвечает на мою колкость.

– Я тебя на крыльце буду ждать, – бросает он мне и выходит из комнатки.

Со вздохом одеваюсь, кидая мимолетный взгляд на часы. Ну да, они тут все странные. Еще и пяти утра нет, а уже подъем устраивают. А я-то, глупая, на лагерный режим жаловалась…

Выхожу в сени и сталкиваюсь там с Тихоном.

– Ты же меня на крыльце ждешь? – не удерживаюсь я от вопроса.

– Мало ли, – огрызается он мне в ответ, – вдруг ты опять почивать устроилась?

Поджимаю губы, показывая ему всем своим видом снисходительность к нему.

– И ты так на улицу собралась? – вдруг спрашивает он, смерив меня с ног до головы скептическим взглядом.

– Ну да, а что? – сразу выставляю я свои колючки, не понимая, что ему не нравится в моем внешнем виде.

– Ничего, – ворчит Тихон, снимает с вешалки какой-то мешок и протягивает мне. – На, одень…

– Не одень, а надень, – колко поправляю я его, принимая из его рук эту бесформенную одежду. – Что это?

– Плащ.

– Я это носить не буду! – топаю я ногой, отталкивая от себя старую тряпку.

– Никто не заставляет тебя это носить, – начинает выходить из себя мальчишка. – Советую взять с собой, на улице не жарко.

Признаю, что за окном действительно не лето, а моя тонкая кофточка от промозглой сырости не спасет. Скрипя зубами от злости, натягиваю на себя плащ и выхожу из дома вслед за Тихоном. Новая одежда путается в ногах, мешая идти. Размерчик явно не мой, да и фасон не женский. Однако я не жалуюсь. Закатываю рукава и молча иду следом за спутником.

Солнце только-только начало подниматься из-за леса. На траве холодная роса, и над землей витает туман. Домики кажутся нежилыми. Быть может, так и есть.

С любопытством смотрю по сторонам и спрашиваю у Тихона:

– А тут кроме вас кто-нибудь живет?

– В основном, одни старики остались, – говорит мальчишка.

Мы идем по дороге. Миновав дуб, сворачиваем направо. Немного в стороне от нас вижу начало реки и заросший камышами берег.

Тихон вдруг останавливается и замирает, подняв вверх указательный палец и приказывая мне не двигаться. Я смотрю в том же направлении, что и он, и замечаю чуть впереди высокого мужчину в форме.

Внезапно Тихон хватает меня за предплечье и тянет к обочине. Не успеваю возмутиться, как он закрывает мне ладонью рот и шепчет:

– Молчи и не двигайся.

Мы сидим в мокром от росы кусте. Осторожно выглядываю из-за его плеча и вижу, что этот высокий мужчина в форме как раз идет в нашу сторону. Его тело теперь наполовину повернуто к нам, и я могу разглядеть его, оставаясь незамеченной. У мужчины немного вытянутое лицо с правильными чертами лица. Ну, возможно, нос чуть длинноват. Светлые усы и такие же светлые, слегка волнистые волосы. Одет он в военную форму, на голове фуражка. Я понимаю, что вижу перед собой немца.

Тихон рядом со мной смачно ругается и с неприязнью смотрит в лицо фрицу. Его светлые голубые глаза будто посерели, зрачки сузились. В них полыхает ненависть.

И тут за спиной немца я замечаю долговязого рыжего мальчишку. Его маленькие глазки, такие же, как и у фашиста, бегают, рыская в поисках чего-то, а белая длинная ладонь постоянно приглаживает и без того гладко прилизанные рыжие волосы. На вид ему лет девятнадцать. Всеми своими ужимками он тут же напомнил мне Лидку. Наверно, примерно так выглядела бы мужская версия этой рыжей вредины.

– Ти мне дольжен курку, – гавкает немец, обращаясь к парню. Они остановились на обочине дороги и разговаривают вполголоса, изредка оборачиваясь по сторонам.

– Дык нету, – заискивающе заглядывая в глаза немцу, разводит руками рыжий.

– А это пльохо, – тявкнул фриц и прибавил: – Для тьебя пльохо.

Рыжий сразу весь как-то неестественно выпрямился и забормотал, еще быстрее бегая глазами:

– Да ведь… Можно ведь всегда договориться. Я же не сказал, что ничего нет, я сказал, что нет кур… Герр, постойте тут!

Парень пулей мчится к крайнему дому и исчезает за дверью. Через какое-то время он появляется, держа в руке сверток.

– Вот, для вас, – угодливо протягивает сверток немцу рыжий. – Возьмите и оставайтесь довольны.

Фриц разворачивает сверток и с удовольствием причмокивает губами.

– Хорощь… – говорит он с присвистом и кладет сверток в сумку. – До скорого!

Немец приглаживает большим пальцем свои тараканьи усы и направляется к стоящему невдалеке мотоциклу. Рыжий заискивающе кивает ему головой. Стоит только фрицу скрыться за углом, долговязый парень поворачивается и с кислой миной идет в дом.

– Салом, значит, немцев кормит, – с презрением выплевывает Тихон, медленно поднимаясь из своего укрытия.

Я встаю вслед за ним, но тут же снова чуть не падаю обратно в куст. Моя штанина зацепилась за какую-то ветку. Пытаюсь освободиться, но в итоге своих стараний просто-напросто оставляю на кусте изрядный клочок джинс.

Злюсь на себя, и уже было открываю рот, чтобы обругать этот треклятый куст, но вдруг натыкаюсь на взгляд Тихона. Он смотрит на меня с ясно читающимся недовольством на лице. Понимаю, что и так наделала много шума, и поэтому ограничиваюсь лишь вопросом:

– Кто это?

Тихон кидает полный ненависти взгляд на его дом и отвечает:

– Это Генка, тот еще проходимец.

Тихон поправляет на плече сумку, внимательно вглядываясь в ту сторону, в которую уехал немец.

– А я сразу поняла, что он мерзавец. У него на роже это написано, – зачем-то говорю я, стряхивая с волос мокрые капли.

Тихон оборачивается и смотрит на меня с одобрением.

– Его отец от войны отмазал, – вполголоса рассказывает мне Тихон, когда мы проходим мимо этого дома. – Нет, вообще-то, на фронт он уходил, но и недели не прошло, как он вернулся. У нас в Листеневке бабы говорили, что у него контузия. Да бабам лишь бы языком потрепать.

– А я с ними согласна, – перебиваю я Тихона. – Он по жизни, видать, хорошо контуженный. С рождения.

Тихон усмехается, глядя на меня сверху вниз, и продолжает:

– А папаша его – предатель последний. Своего товарища в плен фашистам сдал, угробил друга. А сам вскоре к фашистам переметнулся. И сын весь в него пошел.

Тихон по своей привычке фыркает, но молчит.

Проходим мимо Генкиного дома и сворачиваем на тропинку в лес, срезая путь до реки. И уж вот тут появляются самые разные звуки. Сразу чувствуется бурно кипящая лесная жизнь. Где-то надо мной раздаются голоса птиц. И вокруг слышится какой-то шорох и треск.

Вдыхаю в грудь воздух и чувствую аромат каких-то трав. Лес, кстати, смешанный. А дышится так легко, как в сосновом.

– А я ведь тоже на фронте был, – неожиданно говорит Тихон. – Я себе год приписал – и в добровольцы. Но меня отцов комбат узнал и домой отправил. Я же тайком туда сбежал. Тогда я в лес к партизанам ушел. Они место для лагеря искали, а я эти леса как свои пять пальцев знаю, – Тихон улыбается, наверно, вспомнив что-то хорошее.

Поймав мой недоверчивый взгляд, мальчишка смеется и поясняет:

– У меня отец заядлый охотник. Все леса эти вдоль и поперек исходил. Ну, и я с ним заодно.

Вижу, как у него между бровей появилась складка. Тихон идет молча, засунув руки в карманы. На плече у него болтается пустая сумка.

– А что этот немец здесь делал? – задаю я интересующий меня вопрос.

Тихон вздрагивает от звука моего голоса. Смотрит на меня пару секунд, словно не может собраться с мыслями. Наконец, говорит: