Текст книги "Аквариум (СИ)"

Автор книги: Bonifacy

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 13 страниц)

– То есть… – Адриан чуть сильнее ухватился за ее талию, желая выразить поддержку.

– Да. Иногда ваш ген подавляет наш, но это случается крайне редко, обычно когда русалка слишком слаба. Надеюсь, мое дитя избежит этой участи.

Адриан лежал на все ещё не округленном животе русалке и, провались он сквозь землю, если врёт, но сердце его наполнялось такой нежностью от осознания, что там растет и крепнет их ребенок…

И когда Маринетт говорит эту ужасную вещь – Адриан возмущённо вскидывает голову и терпеливо поправляет:

– Почему твое? Наше…

– Ты… – от изумления у девушки спёрло дыхание. Русалки пользовались человеческими мужчинами, их дети не знали своих отцов, так было просто не положено. Она привыкла, у них это в положении вещей, и тут… право, она дала не надеялась. – Принимаешь этого ребенка?

– Безусловно, – нахохлившись, точно ворона, подглядывающая за людьми и не понимающая их причудливых махинаций, чуть оскорбленно ответил Адриана.

– Я рада, – она вспыхнула, будто надломившаяся ветка дерева, упавшая в пожар, и погладила Адриана по щеке.

– Я тоже, – ответил он, подставив лицо для ее ласки.

А потом ему в голову пришла мысль – право, на первый взгляд безумная, но такая назойливая, что Адриан знал наверняка, что не отделается от нее, пока не исполнит – отец должен знать, что Маринетт носит его внука.

Кто знает, быть может, он потеплеет к русалке душой? Во-первых, попытка не пытка, а во-вторых, это коттедж Габриэля Агреста – рано или поздно он бы узнал правду.

Лучше сказать сейчас во избежания последствий. Хотя от последствий не убежать – они будут так или иначе.

Адриан нехотя вынырнул из объятий Маринетт, принял душ и поспешил либо на верную казнь, либо на помилование.

Прежде чем выйти из комнаты, он успел – успел заметить, что никогда еще не было у Мари на лице таких прелестных красок.

***

Адриан рассказал отцу о беременности его возлюбленной. Реакция оказалась, мягко говоря, совсем не такой, какой ждал сын. Перспектива стать дедушкой явно не прельщала бизнесмена.

– Поверить не могу, мой сын обрюхатил русалку. Не верю!.. Эмили, – обратился он внезапно к покойной жене, на носочках потянулся, шею вытянул и все смотрел на потолок, словно выискивая в холодном мраморе лицо женщины, а потом резко соскочил со ступенек, как ребенок, и закружился. Он выглядел так, словно искал отклик Эмили повсюду, ее ласковый взгляд, добрую улыбку. Она будто бы воплотилась в самом доме, в каждой плитке, занавеске. – Эмили, ты видишь это? Видишь, что происходит? Безумие сплошное!

И правда, безумие… Адриан, совсем разочарованный и опустошенный, молча вышел из кабинета. Писк – телефон в кармане его штанов завибрировал. Парень снял блокировку и просмотрел уведомление.

«Адриан, привет. Извини за долгий ответ. Вернее, его долгое отсутствие, хех, – гласили первые строчки сообщения, которые Адриан невольно прочёл не голосом, но интонацией Аликс, и это его улыбнуло, – в общем, мы тут с ребятами все обдумали, посовещались и пришли к тому, что верим тебе. Русалки, интеллект… извини за наши сомнения и колебания, просто такое нереально сложно принять. Чудо какое-то. И знай, парень, мы всегда будем на твоей стороне!

P.s. И да, мы проверили лунные календари, и в тот день действительно было полнолуние, так что мы убеждены! :)»

Адриан отчего-то облегчённо рассмеялся своим прежним, заливистым, солнечным смехом, блаженно откинув голову. Хоть какая-то приятная новость за эти безумные дни.

========== VIII. Завершение начатого. ==========

Спустя месяц

Адриан не без грусти провел вдоль левой стороны своей серой бендли, которая была усыпана новыми многочисленными небольшими вмятинами. Ее привезли на эвакуаторе. Пришлось выплатить штраф.

Ее стоило видеть. Улыбку мужчины, выписывающего штраф. Гаденькую, надменную, кривую. Пока его толстые губы на худом лице – ах, как смешон этот контраст! – раскрывались, когда он говорил, обнажая ряд ровных, но отливающих желтизной зубов, Адриан лишь из вежливости не отвернулся, махая рукой возле носа, чтобы отогнать этот ужасный смрад.

«Что же поделать, мсье Адриан Агрест, даже буржуям не отделаться от выплаты за нарушение общественного порядка», – говорил он что-то в этом духе, и юноша лишь усилением воли не выругался как старый сапожник.

«Разумеется, мсье, – челюсть свело, наверное, от натужной улыбки, – благо, Франция – порядочная страна, и даже таким как я приходится платить по заслугам».

Мужчина издал странный звук, похожий не то на довольное хрюканье вдоволь нажравшийся свиньи, не то на смешок одноглазого пирата, ограбившего английское судно без малейший потери кого-то из своей шайки.

Впрочем, чтобы это не значило, у Адриана после этой встречи осталось терпкое, премерзкое послевкусие во рту. Хотелось выплюнуть эту желчь. Он так и сделал, знатно харкнув, но напрасно траву испачкал – не помогло.

Сарказм того мужчины ядом проник в жилы, разгоняя кровь.

Адриану после этой встречи неожиданно захотелось сделаться вновь хорошим мальчиком, не нарушающим строгие запреты и правила, коим он и был до всего произошедшего. Одуматься. Исправиться.

Но поздно исправляться, когда он так нагрешил, обрюхатив русалку, как выразился его отец.

К слову, об их будущем ребенке. Сначала Адриан принял факт своего будущего отцовства как само собой разумеющееся, ведь умом готовился к худшей новости, которую ему в тот день могла преподнести Маринетт. Но все оказалось не так плохо.

А потом, спустя несколько дней, чувства ударили – и ударили, будто сговорясь! Разом!

Такие смешанные, противоречивые, рассыпающиеся у ног гаммой разнообразных цветов и оттенков. И Адриан понял – он мечтает быть хорошим папой. Но, простит его милостивый Создатель за, быть может, грешную мысль… не о русалочьем ребенке он бредит. Он хочет двуногого сына или дочь.

У него в голове уже выстраивались картинка. Идеальная мечта. Безмятежная семейная жизнь.

Если будет дочь, то он лично будет читать ей сказки, музицировать, рисовать с ней, оставляя на одежде красочные разводы, водить на аттракционы в парк, позволит ей заплетать ему косички и будет хохотать с ней до упаду.

Коль мальчик – он научит его секретным приемам в баскетболе, будет собирать с ним конструкторы и строить роботов, вырезать снежинки на новой год, научит фотографировать, видеть прекрасное во всем и готовить.

Но это будет возможно при одном условии – дитя будет человеком.

Маринетт говорила, что рождение человека возможно, если тело матери ослаблено. Целый год русалка не перевоплощалась в полнолуние. Значит ли это, что надежда не угасла?..

О нет! Адриан тряс головой в такие минуты. Небеса! О чем он только думает? Для Маринетт важно, чтобы ребенок оказался одного с ней вида, ведь ее сородичей осталось так мало…

Он примет ребенка любого: с ногами или без. Да и кто сказал, что он сможет справиться с непростой долей отца? Габриэль Агрест не справился. Так чем же он, Адриан, лучше?

Все, полно размышлений о том, чего ещё следует дождаться. В конце концов, все складывается как нельзя лучше.

Да и отец, спустя всего лишь день, очевидно, отойдя от приступа негодования, проявил благосклонность к будущей матери: он предложил им всем втроём (но втроём – это решительно ненадолго) трапезничать вместе.

Сначала все текло как по маслу. Спокойные формальные разговоры, замечания о погоде, неловкие шутки, и так, слово за словом, они нашли общий язык. Иной раз Адриана даже ловил себя на – воистину, чудной! – мысли, что почти телесно ощущает семейную идиллию каждым уголком своей юной, страстной души.

Но однажды разгорелся спор – спор, затронувший Маринетт, судьбу ее народу, митинг и того или ту, кто растет и крепнет в ее чреве день ото дня.

Обед. Ветер забирается через приоткрытое окно и колышет занавески. Миролюбивое звяканье столовых приборов. Священная тишина и трое в столовой.

Маринетт тянется за полупрозрачным стаканом, отпивает глоток – и на внутренней стороне стакана остаётся отпечаток ее губ. Каждый думает о своем, и она – не исключение. Ее мысли – ребенок, екнувший в животе.

Она дрогнула от неожиданности и, преисполненная трепетной нежности, накрыла свой округлившийся живот ладонью, погладила. Если бы не Габриэль – она бы заговорила с малышом или малышкой, спела бы, спросила бы, как настроение. Она часто так делала.

И пусть со стороны это кажется наивным – она знала, что услышана.

Но в присутствии будущего дедушки она находила сие действие неуместным, а когда Адриан пересказал ей реакцию отца на радостную весть – она окончательно убедилась, что при этом мужчине нужно держать свои порывы ласки при себе.

Вдруг – Габриэль поднимает на русалку свои ясные, холодные, чуть темнее, чем у Феликса, очи – и Мари млеет. Его рот приоткрывается, слова уже дрожат на его устах, но не произносит ни слова. Она внутренне напрягается. Отчего же молчит он?

Прошла секунда – другая – седьмая. Девушка уже отчаялась услышать голос старшего Агреста, но он прорезал воздух, точно бритва, в самый неожиданный миг:

– Маринетт, как ваше самочувствие? – он опустил глаза, тем самым показывая, что для него не осталось незамеченным, с каким умилением она поглаживала живот через ситцевую ткань летнего сарафана. – Как ваш ребенок?

– Все хорошо, благодарю, что интересуетесь здоровьем вашего будущего внука или внучки.

Последние слова девушка церемонно выделила, быть может, слишком звучно, но это стоило того, чтобы узнать, на что способен Габриэль, ведь он недобро усмехнулся и выпалил:

– Той, что родится с хвостом?

Маринетт с силой сжала вилку, которую держала в руках, чтобы это не оказалась шея будущего дедушки. Ее человеческое тело окрепло, поэтому ее хватки следует опасаться.

– Этого я знать не могу.

Сохранять вежливую улыбку с каждым мигом становилось все менее возможным. Уголки ее губ стремительно поползли вниз, но она тотчас напрягала все мышцы своего лица, чтобы оно не выражало враждебности, которая распалялась внутри нее самой. Комарики раздражения жужжали в воздухе и кусали обнаженные щеки, ноги и плечи.

– Но с большей вероятностью так, а не иначе, не правда ль? – Мужчина говорил, как ни в чем не бывало, но Маринетт знала, что он испытывает их терпение.

Оставалось надеяться, что Адриан понимает это тоже. Тот продолжал спокойно ужинать, пихая в рот чрезмерное количество порций салата. Не успев дожевать, он брал ещё и ещё, а лицо его то бледнело, то синело. Мари догадалась, что он не хотел вмешиваться в разговор – боялся, что сорвётся, поэтому удерживал себя таким способом. Смешно и досадно.

– Адриан, ты ничего не потерял?

Адриан не ожидал, что отец обратиться к нему. Он закашлялся. Кашлял поразительно долго, но Габриэль Агрест проявил чудеса выдержки и терпения, дождавшись, пока сын прочистит горло и будет способен ответить:

– Кажется, нет, отец…

Его голос сквозил нерешительностью. Баскетболист судорожно тянул время, пока переводил дух. Это была проверка. Он перебирал в памяти все случаи, когда мог обронить что-то компрометирующие, но так и не припомнил.

Очевидно же, что отец хочет пристыдить его, ведь он уже поймал его за какой-то оплошностью, а сейчас просто играется, как хищник с добычей.

Все это время глаза Агреста старшего оставались прохладными, но блеснули злорадным блеском, когда он вынул из кармана брюк брелок и зазывно потряс им перед собой.

– Я нашел его в аквариуме. – Брелок в форме Эйфелевой башни насмешливо звякнул. – Такая жалость. Я думал, мой подарок найдет применение. Интересно, как он оказался там?

Мужчина бросил брелок сыну. Тот поймал его и, согнувшись пополам, бездумно разглядывал вещицу. Краска местами облупилась. Он уже не выглядел таким новеньким и пригодным, как раньше. И, черт…

Адриан мысленно хлопнул себя по лбу. Ну конечно! Это же тот самый брелок, который без дела валялся на дне кармана в серых трико. Тех самых трико, которые он отжимал после умопомрачительного слияния с Маринетт. Их он потрудился вытащить из аквариума, а про брелок даже и не вспомнил.

Маринетт незаметно дернулась на стуле при упоминании аквариума. Стиснула зубы. Собрав хотя бы внешние остатки уравновешенности, просканировала глазами мсье Агреста. О Боги! К чему все это?

И как она не заметила? Он с самого начала явился на обед с воинственным настроем и желанием потешиться над ними, спровоцировать их на что-то. Какой бред! Маринетт овладел бес: ее приводило в яростное исступление мысль, что он пытался манипулировать ими, их реакцией, их эмоциями. Этого она вынести не могла.

Девушка демонстративно громко положила – если не сказать с остервенением бросила! – столовые приборы на тарелку, а сама встала из-за стола быстро, как фурия. Наградив Габриэля самым предупреждающим взглядом из своего эталона, она проскрежетала:

– Мы зачали вашего будущего внука там, мсье Агрест. И я думаю, вы уже догадались, что к чему.

Мужчина не отвечал, молча и с удовольствием наблюдая за разворачивающимся зрелищем. Адриан удручённо вдохнул, будто бы он здесь самый несчастный мученик Преисподней, и поспешил вслед за Маринетт.

Когда пара уже поднималась по лестнице, Агрест кинул им вслед с сумасшедшим хохотом:

– Трахаться в воде не очень гигиенично! Даже для рыбы.

С тех пор Маринетт, опасаясь неадекватного поведения отца Адриана, не ходила обедать в столовую.

И правда, мсье Агрест все чаще удивлял обитателей дома и слуг странным поведением: бывает, пойдет по длинному коридору в свой кабинет, и так громко и надолго рассмеется без всякой на то причины, что хоть стой, хоть падай. Потом – внезапно! – замолкает. Лицо его – как прежде. Адриан действительно побаивался, что в один из таких неловких случаев его отец задохнётся. Кажется, один из философов так умер – задыхаясь от смеха над собственной шуткой. Страшно вообразить, что такое может случиться и с Габриэлем.

Феликс тоже наотрез отказался кушать в компании отца. Адриану на душе теплее делалось, когда он видел, как мальчик, превозмогая свое странное, невесть знает откуда взявшееся смущение в общение с Маринетт, постепенно привыкал к ней снова.

С приходом весны эти двое часто выходили в сад, обожаемый русалкой, и резвились, играя в прятки, догонялки и настольные игры. Иногда импровизировали пикник: приносили покрывало, сэндвичи в корзинах и смотрели какой-нибудь фильм на ноутбуке Феликса.

Однажды мальчик решил подшутить над Мари и включил ей ужастик – лучше бы этого не делал! Она до того испугалась скримера в виде сморщенного, изуродованного лица темноволосой женщины, что наотрез отказывалась подходить к гаджетам целую неделю, даже когда Феликс пообещал впредь так не делать.

Вот смеху-то было!

Адриан подозревал, что раньше братец воспринимал Маринетт в качестве русалки как себе равную, но сейчас она сделалась для него, пожалуй, слишком взрослой, как Адриан, поэтому он решил, что игры с ней, как прежде – не лучший вариант.

Но все шло как нельзя лучше, поэтому Адриан был доволен. Осталось дождаться только появление на свет малыша – и они заживут ещё лучше!

Иной раз в сердце закрадывалась дурное предчувствие, но Адриан отмахивался от него, вытеснял его прочь из головы и гнал за шиворот. В конце концов, они заслужили спокойствия более длительного, чем месяц, не так ли?

Адриану было хорошо, как рыбе в воде, и он бы век не ушел из этого гаража, не покинул бы этого места. Но долг зовёт.

Поэтому он, потягиваясь, вышел из гаража. В лицо ударила весенняя свежесть – ах, как хорошо, что март выдался теплым! Уже вечереет, но солнце пока не село, а лишь лениво расправив бока, опускалось к горизонту; небо тронули розово-оранжевые разводы, словно неопытный художник неразборчиво размазал краски по полотну, но – ах и ох, боже мой! – какой контраст; облака неспешно прогуливались по причудливому небосводу; из-за декоративных кустов слышался заливистый смех.

Адриан напряг чуткий слух. Двое проказ! Они же обещали ему сидеть дома – вечером обдает прохладой!

Пригнувшись к земле, точно шпион, Адриан тихо подкрался к кустам, раздвинул их в сторону, образуя небольшую щёлочку, через которую мог тайно наблюдать за Маринетт. Она его не видела, поскольку стояла чуть поодаль и, казалось, была слишком увлечена своим занятием.

Ее занятие – поглаживание стеблей цветов. Она любила растения. Поливала их иногда, срисовывала в скетчбук, который ей подарил Адриан, вела свои наблюдения и часами проводила в теплице.

Маринетт поднесла розу к лицу – и парню показалось, как будто отблески ярких лепестков упали ей на щеки.

В свою очередь, как она цветами, так и он был увлечен ею. Глядел, словно привороженный. Но магия здесь не требуется. Маринетт сама по себе волшебна. И сейчас, в этот драгоценный миг, она земная как никогда. Даже не верится, даже не хочется верить, что она дочь моря. Ведь ее родословная выстраивает огромную стену между ними.

Как бы упорно они не тянулись друг к другу – они из разных миров. Их связь хрупка.

Что-то кольнуло под ребрами. Есть моменты, которые откладываются в памяти, и мы заведомо знаем об этом. Чувствуем нутром. В сердце Адриана воткнулась игла печали. Он будет помнить этот миг. Он врежется в его памяти – ему известно это заранее.

Он настолько погрузился в свои мысли, что не заметил шелест травы и потому вскрикнул, когда Феликс, подоспевший сзади, боднул его в бок:

– Эй, Адриан! – Мальчонка ревностно взвыл, как скулящая, но все ещё злобная собака: ему отчего-то очень не понравилось, что Адриан наблюдал за Маринетт исподтишка, будто замышлял неладное. – Чего это ты спрятался? Подсматривать нехорошо!

Старший брат был застигнут врасплох и, неловко смеясь и уворачиваясь от рьяных выпадов Феликса, вышел из своего укрытия. Маринетт скосила глаза – и ее зрачки на миг показались Адриану вертикальными, словно у кошки. Она скептически выгнула бровь. Как учительница старших классов наблюдают за детскими шалостями взрослых учеников, так и она сдерживалась от насмешки, но до последнего продолжала сохранять ироничное и несколько менторное выражение лица.

Наконец, маска спала, когда все трое замерли в тишине и Фел, воспользовавшись этой заминкой, подпрыгнул и ка-ак дёрнул братца за уши, того аж перекосило. Сад взорвался взрывом хохота.

Вот дают!

Братья ещё бы долго сновали по полянке туда-сюда, если бы не та самая вечерняя прохлада, накрывающая ребят, словно шелковый платок, по которому рассыпаны звёзды. И правда – сквозь очаровательное небо смутно проглядывает загадочный силуэт луны.

По оголенным рукам Мари поползли первые мурашки. Она поёжилась – цепкий взгляд Агреста ухватился за эту деталь и, по-хозяйски уперев руки в бока, он потребовал пройти всех в дом.

Его спутникам пришлось повиноваться. В конце концов, он здесь главный.

– Бука, – буркнул Феликс, разуваясь.

– Предатель, – парировал Адриан, припоминая, как младший разоблачил его укрытие.

– Дети, – с демонстративной усталостью закатила глаза Маринетт, и никто не стал возражать. Напротив, оба Агреста кивнули с таким видом, будто официально подписываются под этим словом и, видит бог, гордятся этим.

– Маринетт! – приведя себя в надлежащий вид, мальчик схватил девушку за руку и потянул за собой. – Идём, ещё поиграем!

– Ладно-ладно, – сдалась она, позволяя вести себя. – А ты дз сделал?

Неделю назад Адриан напомнил русалке, что Феликс – мальчик, который учится в школе. Во всяком случае, ему нужно больше времени уделять учебе, чем дурачествам. Всё-таки каникулы закончились и пора за работу.

Поэтому с тех пор Маринетт каждый раз уточняла это у мальчика, когда уставала или понимала, что игра затянулась. Всегда – ну, почти всегда – он говорил правду, и его честность безгранично радовала Мари.

Она гордилась им, как собственным сыном. И ей приносило искреннее удовольствие проводить время с мальчиком. Все-таки и у нее скоро будет такой… или такая.

– Ну, хоть ты не начинай… – со вздохом простонал мальчонка.

Двое тех, за кого был ответствен Адриан, давно поднялись по лестнице – юноша слышал, как за ними хлопнула дверь его комнаты. Он же мялся в прихожей, как нашкодивший котенок. Будто он нассал в тапок и в томительном унынии ожидал выговор.

Он испытывал это странное, необоснованное чувство вины заранее, как собирался наведаться к отцу. А он собирался. Они не виделись несколько суток… Так неправильно странно. Они живут в одном доме, но не видятся днями если не неделями. А бывало и такое, чего греха таить?

Когда Адриан слушает о семейных вылазках и походах Аликс, или совместном просмотре Кима с его отцом футбола, или близкого и взаимоподдерживающего общения Нино с матерью, то он невольно испытывает зависть… да, самую что ни на есть настоящую зависть.

Отпускает какие-нибудь комментарии или шуточки, расспрашивает друзей, а потом, попрощавшись и сбросив трубку, бывает, рухнет в кресло, словно собственное тело – сгусток застывшего цемента, и сидит таком положении минут двадцать, обдумывая: почему у него все не так? Почему у отца ложные ценности? Почему он заменил духовную пищу материальной?

Ах, если бы только была жива Эмили, этот провал в сердце можно было бы как-то компенсировать!

Мама… чего ей стоило всегда оставаться такой светлой и жизнерадостной? Как ей удавалось сохранить улыбку даже в самые горестные дни? Если бы Адриан только знал, что ее так скоро не станет, он бы о стольком ее расспросил…

В нем скопилось столько вопросов, целый снежный ком! Вот только задать их некому. Разве что… небу.

Как это у мамы всегда получалось? Как она это делала? Адриан припомнил, как Эмили Агрест накрывала поверх напряжённо сжатого кулака отца свою ладонь, говорила ласковые слова, утешала, а когда первый порыв злости сходил на нет, приходила в восторг, заряжала оптимизмом и уверенно заверяла, что все будет хорошо, страдания не вечны и вместе они справятся.

Принцип был всегда одним и тем же, но в исполнении мудрой мадам Агрест оставался таким же действенным, что в первый раз, что в последний.

Так, телесный контакт, ласковые речи… Стоп-стоп! Первый пункт определенно придется вычеркнуть. Желательно обойтись и без второго. О, боги, это слишком интимно!

Они не в тех отношениях, чтобы… аргх, хватит оправданий, нужно просто пойти и порвать там всех в пух и пра… Просто сделать это. Да. Сделать. И не медлить более ни минуты.

Мысленно отсчитав до десяти, Адриан направился в кабинет Габриэля Агреста. Это была весточка судьбы – ангельские колокола забились у юноши над головой, озаряя его светловолосую макушку просвещением.

Боги… Знакомая тревога перед очень дурным событием, которую Адриан не испытывал уже месяц, расшевелила нутро. Бархатистый, переливчатый, умеренный голос отца раздавался в кабинете.

Адриан не знал, чем он повиновался, когда прильнул ухом к двери, твердо решив подслушать, но век об этом не пожалел.

– Все готово? Прекрасно. В таком случае увозите ее прямо завтра. – В этот момент голос отца стих, словно бы он хотел закончить свою речь, но ему не позволила оппонентка на том конце провода, задав вопрос, на который, наверняка нахохлившись, с неким терпеливым раздражением, насколько такое возможно, ответил: – Зачем, не понимаешь? Я растолкую: она беременна от моего сына, Фрея. Этот олух несчастный не умолчит об этом. Что будет, если станет публично известно, что русалка родила ребенка от моего сына? От такого позора не отмыться. Не глупи. Более двадцати лет я являюсь медийной личностью и безошибочно могу определить, где успех, а где заведомый провал. Дурная слава, как правило, ставит крест на благой. Нельзя позволить прессе прознать об этом.

Все стихло. Напряжённое молчание сменилось мрачным томлением. Вдоль чела Адриана пронесся демон-искуситель: хотел совершить что-нибудь непременно дурное, безрассудное, прямолинейное и даже абсурдное. Первый порыв, от которого аж зачесались челюсти – ворваться в кабинет Габриэля, устроить беспорядок, порвать любые бумаги, подвернувшиеся под руки, и рвать и рвать их неугомонно под злорадный хохот душевнобольного человека, и дать знать отцу, что тому ничего не скрыть.

Вот глупость! Адриан в самом деле сделал шаг и в сторону этой идеи, и в сторону этой мыслей. А затем ему представились последствия: последствия эти были одно хуже другого.

Истерика и прямота не разрешат проблему. Маринетт в таком случае увезут… Куда? Ему нет нужды знать. Факт прост – ее не будет рядом и она родит вдали, если ей, конечно, вообще позволят родить…

Ворох мыслей хлестал в голове безудержной струёй водопада. Брызги разлетались, разбиваясь об острые выступы скалы, обжигая душу Адриана льдом. Лёд этот – страх. Страх, что отец строит за его спиной коварные планы, в которые он доселе не был просвещен и вряд ли бы узнал раньше, чем Маринетт не стало бы с ним.

Действие – это единственный возможный вариант. Сколько не предавайся бесполезным думам, грезам – даже гениальным! – они не принесут пользы, хранясь лишь в одной голове.

Однако пред совершением действия необходим холодный расчет головы. Взывая к рациональному мышлению, Адриан направился к бывшему кабинету Натали.

Дело, которое организовал его отец, не принимается за день. Оно готовится заранее. Возможно, мужчина вынашивал эти планы с того самого дня, как узнал, что вскоре станет дедушкой.

Недели две назад Натали написала заявление об увольнении. Адриан не воспринял это всерьез. Ну в самом же деле, она столь долгое время была опорной тростью для отца: не только в бизнесе, но и в личной жизни. Кто как ни она подняла его с колен после смерти горячо любимой супруге.

И вот – внезапно! – ни с того ни с сего она решила покинуть почетный пост. Адриан не мог представить на ее месте кого-то другого. Это было просто невозможно. С чего бы это? В чем причина?

Адриан бы прослыл наивным дуралеем, если бы допустил мысль, что у этих событий нет взаимосвязи: если предположить, что женщине опротивела идея Габриэля избавиться от собственного внука (а Адриан был убежден, что это-то отцу досаднее всего!), то причины увольнения ясны. К тому же, следует заметить, что она помогла Адриану. Она не выдала его с русалкой тайны.

Всё-таки он рос с ней; наверняка какая-то ее часть привязалась к нему.

Верно, вот оно что. Она не могла пойти против него теперь, не могла предать ни Габриэля, ни его сына. А предать кого-то она была вынуждена. Вместо этого она решила принести себя в жертву обстоятельствам, чтобы сохранить священный нейтралитет. Поэтому она уволилась, отказываясь участвовать в том, что ранило бы Адриана сильнее ножа.

Новая секретарша не знает Адриана. У нее нет причин становиться на его сторону и лишиться высокооплачиваемой работы. Идти за информацией к ней – последнее дело.

Но Натали… она должна знать об этом куда больше, чем он.

Вот ведь незадача… У Адриана нет ее номера телефона. Нет – значит надо раздобыть. «Только бы Мелани не оказалось в кабинете, только бы она вышла…» – взмолилась все существо белокурого юноши.

Боги сегодня не в духе. Они не услышали. Адриан тихо приотворил дверь кабинета, но вот провал: секретарша сидела на своем месте и неспешно заполняла какие-то бумаги. Волосы идеально ровной шторой спадали на ее лицо, закрывая обзор на вход, но, услыхав тихий щелчок, с которым открылась дверь, она подняла голову и вопросительно уставилась на Адриана.

И разразились небеса – парень проглотил язык и не смог ответить на вопрошание Мелани, что он здесь забыл, сразу же.

До того, как войти, он прислушивался к звукам за дверью. Тишина казалась мертвецкой. Он убеждал себя, что там однозначно никого нет, и до того увлекся, что поверил в реальность собственной фантазии.

Поэтому присутствие Мелани в кабинете – шок и потрясение. Он сглотнул слюну. И он тоном-лезвием, высеченным о камень, произнес:

– Добрый день, Мелани. О-оу, видишь ли, тут такое дело: мне очень нужен номер бывшей секретарши, Натали… – он старался бросать слова небрежно. Даже беззаботно по мере возможностей. – Кажется… кажется… у нее есть одна интересующая меня вещица…

Взгляд Агреста наткнулся на дразняще поблескивающую визитку на краю стола. Это точно была она, ошибки быть не может.

– Так кажется или есть? – отрезала Мелани, раздраженная нарочито ленивой манерой Адриана растягивать окончания слогов. – Вот ее номер телефона, – она резко вытянула руку и буквально сунула визитку Натали юноше в карман рубахи, когда он подошёл достаточно близко. – И больше не беспокой меня из-за такой ерунды, пожалуйста. Я работаю на твоего отца, а не на тебя.

– Конечно. Спасибо.

Если бы девушка не поленились встать, то Адриану казалось, что она бы выпроводила его за шкирку. Благо, это не потребовалось: ноги сами унесли его скорее прочь из кабинета.

По какой-то причине Мелани не нравился Адриан. Должно быть, она находит его избалованным старшим сыночком богатенького папочки. Как бы не так. Кривя губы в презрительной усмешке, Адриан с живостью припомнил, как поймал ее позавчера за телефонным разговором с подружкой. Она жаловалась на то, что совсем не может расслабиться. Мсье «мажор и буржуй» – какой кличкой та наградила его отца – загружал ее работой.

Забавно было бы лицезреть ее лицо, если бы Адриан тогда не прятался в тени и позволил себя обнаружить.

Впрочем, мелочно думать об этом с наслаждением. Добыть рабочий номер Сёнкер оказалось гораздо проще, чем предполагалось. Он искренне радовался этой маленькой победе. Один шаг сделан.

Прежде чем сделать звонок, Адриан опасливо заозирался по сторонам. Лучше не рисковать. По дому разгуливает прислуга – пусть и немногочисленная – и не факт, что они не вздумают подслушать его разговор и донести Габриэлю.

Он бы мог наплевать на это, если бы дело касалось лишь его. Но он в ответе и за будущее Маринетт, и за благополучие их ребенка. Он обязан быть осторожен.

С этими мыслями он отправился обратно в сад, накинув джинсовую накидку поверх тонкой рубашки в клетку. Натали ответила сразу же – и Адриан, не ожидавший такого, сначала опешил:

– Добрый день, это Натали Сёнкер. Могу я узнать, кто меня беспокоит и по какой причине? Если это спам, то меня не интере…

– Натали, – теплота в голосе шла от чистого сердца: Адриан поймал себя на том, что он соскучился по ее строгим интонациям. Он… правда рад ее слышать. – Это Адриан. Извини, что беспокою, когда ты уже не работаешь на отца. У меня есть вопрос.

– Адриан-н? – последний слог дрогнул в изумление. Это свидетельствует о том, что она поражена не менее. Что ж, они в двойном шоке. – Что ж, говори: что за вопрос?

– Это насчёт Маринетт и нашего ребенка. – Адриан выдержал паузу и готов был поклясться, что на том конце трубки у женщины спёрло дыхание. Ей определенно что-то известно. «Натали, – мысленно взмыло существо юноши, – пожалуйста, не подведи. Это важно». – Я хотел зайти в кабинет к отцу и поздороваться, но застал его за интересным разговором. Речь шла о том, что завтра Маринетт заберут. И отец считает, что пресса пронюхает то, что русалка, живущая у меня в комнате, беременна от меня.