Текст книги "Аквариум (СИ)"

Автор книги: Bonifacy

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 13 страниц)

Русалке нравилось звучание её голоса – оно было тягучим, медленным, сладким, как мёд или растопленный тёмный шоколад. Как говорится, с перчинкой. И ещё больше ей нравилась реакция Адриана. Он смотрел на неё неотрывно, она буквально купалась в его внимании.

Да уж! Сейчас он компенсирует ей отсутствие всякой заинтересованности за целый год, ибо то, как он на неё смотрит – это вода, утекающая сквозь пальцы.

А Маринетт и не была против. Она слишком хотела насытиться и поспать, слишком.

– Спасибо за ужин.

Она зевнула. Будучи русалкой, она бы съела все до последней крошки, а здесь было, чем полакомиться. Крылышко и ножка курицы, два салатика, морепродукты (Маринетт едва сдержала рвотные позывы!), розовые макаруны и, кажется, яйцо. Но сейчас она сыта.

– Да на здоровье.

«Ты сама ходячий ужин», – мысленно прибавила девушка. Не до конца понимая, с чего вдруг такая мысль всплыла у неё в сознании, она пожала плечами и ответным взглядом посмотрела на парня.

Художник добавил красок на полотно – лицо Агреста прояснилось и он более не выглядел потрясенным. Напротив, он смотрел на Маринетт как-то миролюбиво и внимательно, словно отец, наблюдающий за тем, как бы дочь ничего не натворила, но не сующий нос в её дела до тех пор, пока она по уши не окажется в дерьме.

– Хорошо. Спи, – несколько запоздало ответил Агрест на её прошлую речь. – Я обо всем позабочусь. А ты уж потрудись мне все объяснить завтра.

Честно? Он позаботится обо всем, обо всем? Даже о работниках, которые обычно приходят накормить Маринетт? Она хотела задать множество вопросов, но ещё больше спать. Адриан подошёл к ней, легко взял её на руки, стянул пиджак и уложил в кровать – свою кровать – накрыв одеялом. А где же будет спать он? Что насчёт еды, она не испортится? Разве покрывало на диване не стоит высушить? И почему он, дьявол его побери, все это время был в мокрой рубашке? Так нравится дискомфорт?

О многом хотелось подумать. Но голова уже становилась тяжёлой от количества терроризирующих ее вопросов, а тело обмякло. Прежде чем провалиться в глубокий, безмятежный сон на суше, а не в воде, Мари потянула носом запах и подумала, что приятно. От Адриана пахнет приятно. И засыпать в постели человеческого парня – это что-то неописуемое.

========== II. Трахай глазами, думай мозгами. ==========

Этим же днем, утром. Маринетт проснулась в ужасной агонии: она резко распахнула глаза и, застав лицо молодого наследника империи Агрест вместо привычной картинки – воды и ненавистного стекла аквариума – отбросила одеяло в сторону.

Его лицо так близко она, кажется, не видела никогда. А! События ночи пронеслись перед глазами. Но она вспомнила все тогда, когда уже вскочила с постели, чудом подавив в горле крик и, широкими шагами отходя в сторону, врезалась лопатками во что-то холодное.

Резко обернулась. Так, что кончики длинных, волнистых, тяжёлых волос нещадно хлестанули по ляшкам. Её сердце билось так же отчаянно и бессмысленно, как пойманный в банку мотылёк.

Стекло. Жуткое, проклятущее стекло. От пола до потолка. Там, за окном жизнь в городе протекает размеренно и спокойно: едут машины, люди спешат к семейному очагу, на работу, в магазины, но русалка не видит этого всего. Она не смотрит сквозь стекло. Она смотрит прямо на стекло.

И видит в нем зло.

Аквариум – её самый страшный враг, даже если свершится девятое чудо света, и она каким-то образом сбежит отсюда, то этот страх – страх быть вновь взаперти – будет преследовать её до конца дней.

Всё ещё душимая дурными чувствами, Маринетт обнимает себя руками, проклиная свой тупой, необоснованный страх. Подумать только! Её испугало стекло. Она выживала в условиях и похлеще – океан не очень-то гостеприимен, а акулы и другие морские хищники явно не сжалятся над тобой за красивое личико.

Впрочем, это ложь. Дрожа и нервничая, девушка вперилась ногтями в кожу чуть выше локтей. Боль не отрезвляла, только раздражала ещё больше. Здесь что-то не чисто. Она вся горит, её тело пылает. На лбу выступила испарина.

Дело не только в стекле, аквариуме и Адриане, которого она увидела проснувшись. Она раскрыла глаза – и на неё сразу же обрушилась немыслимая усталость, ужас, шок. Её восприятие обострено до предела, все органы чувств реагируют на любой внешний фактор.

Несомненно, корень проблемы лежит в том, что она держала свою истинную сущность в заточении на протяжении года. На людской лад – это как если бы девушка любыми способами предотвращала менструацию, или оборотень обращение.

Паскудно сказывается на здоровье.

Поглощенная тщательным анализом своего самочувствия, она не сразу среагировала на шаги.

Русалка понимает, что Адриан встал с кровати следом за ней только тогда, когда его ладонь ложится на её плечо. Она вздрагивает от неожиданности и оттого, какой холодной оказалось его рука.

– Тш-ш. Это я, – приняв, очевидно, её дрожь за необъяснимый страх (и был не далёк от истины), Адриан аккуратно развернул девушку к себе лицом.

Маринетт не нашла в себе сил посмотреть на него. Потупила взгляд в пол. А потом… потом созналась, будто в преступлении, кивнув в сторону аквариума:

– Я боюсь его.

Адриан посмотрел в указанном направлении и нахмурился.

– Кого? Я никого не вижу.

– Ты просто не всматриваешься, – она горько усмехнулась, точно и не ожидая, что он её поймёт; и голос её был таким затравленным, словно у изгоя в школе. – Аквариум.

– Ах, это. – Парень на удивление взбодрился, погладил Мари по скуле, приподнял её лицо и вынудил посмотреть на себя – и, надо же! – улыбка его была такой понимающей, что можно подумать, будто он знает ход её мыслей наперёд. – Понял. Клетка. Я тоже не люблю свою комнату. И свой дом. И этот чёртов город, если честно.

Теперь Маринетт посмотрела на него немигающим, изучающим, тяжёлым взором – она испытывала его на прочность, но он оставался непоколебим, не поддавался её воздействию и был искренним. Он… понимает? Разве может он, человеческое дитя, понять её тоску по родному дому, боязнь аквариума, в котором она прожила целый год и её смертельной скуке?

Этот огромный особняк – хочет он того или нет, любит он его и признает или нет – это его родовое гнездо. Он здесь родился и вырос. Ему предоставляется возможность выбираться отсюда: на занятия в лицее, турнирам по фехтованию, фотосъёмку, либо встречу с друзьями. А она на чужой территории: на суше, где её возможности ограничены и она не может выбирать свою судьбу.

Она потеряла стаю, мать и единственную подругу, которые пали жертвами людских экспериментов. Саму её продали, как экспонат в музей или редкую зверушку в зоопарк. Куда ему до неё, до её утраты?

Молчание висело в воздухе, как желе – густое и тягучее. Адриан взял русалку под локоть и повёл за собой на диван. Усадил и, не напоровшись на возражения с её стороны, осмотрел её руки, не без удивления обнаружив немного крови, сочившуюся из локтей и уже запекшуюся под ногтями.

Хвала морскому дьяволу – он не стал задавать лишних вопрос или отпускать ироничных комментарием. Она не в настроении.

– Итак, вернёмся к нашей незавершенной беседе. Ты говоришь.

– Говорю, – Маринетт отвечала ровным, умеренным тоном, хотя это стоило ей некоторых усилий, ведь тело уже начали показывать иголочки неприязни. Излишняя впечатлительность Адриана ей сейчас не на руку. Ей нужен холодный рассудок. Как и Агресту. И вообще, им сейчас обоим необходимо сохранять ясность ума!

– Ваау! – И хоть чутье Маринетт в человеческой форме ослабло – она и без него видит, что делает Адриан. Какое… дурацкое позерство. – Что ж, в отличие от тебя я не отключился сразу же, как моя голова коснулась подушки, и долго думал.

– Что это? Я слышу в твоём голосе укор. Ты укоряешь меня за то, что я быстро заснула?

Голос Маринетт хрустел подлинным недоумением, точно снег под ногами; она уставилась на Адриана с вопросом; он смотрел через её плечо и, казалось, вспоминал что-то грустное. Его взгляд оказался настолько внимательным, что девушка не удержалась. Она резко обернулась, чтобы посмотреть, что же там такого интересного.

А-ах… Ясно. Рождество в Европе – это восхитительный праздник, в который дружная семья собирается вместе за одним столом, ужинает, обмениваются шутками и подарками. А ничто не сплочает людей сильнее, чем совместная трапеза. Это сложилось исторически. Те, кто разделяют с тобой пищу – союзники. Те, кто её отбирает, посягает или кого, собственно, едят – враги.

Семья Агрестов развалилась после смерти очаровательной Эмили, чей портрет в виде ёлочного украшения подвешен на верхнюю веточку, рядом со звездой.

Что ж, паренёк имеет право на ностальгию. Но Маринетт его решительно не жаль. Все страдают и живут с ранами на сердце – это естественно и нормально. Ненормально пялиться в одну точку и в упор не замечать ожидающего собеседника пред тобой.

– О, нет, – промолвил он, наконец, слабым, но тёплым голосом. – Я просто жалуюсь, что не выспался. Да и кто я такой, чтобы укорять за сон, в конце концов? Сон – это святое, и то, что ты так быстро заснула – это прекрасно.

– Тем не менее…

Русалка, напряжённая почти так же, как и в добрые времена плавания в океане на территории опасных хищников, смотрела на хозяина, ожидая резкого выпада. Он что-то недоговаривает. И это распаляет атмосферу между ними как горячие поцелуи или брошенные в лицо раскаленные угли.

– Мы о вас, русалках, оказывается, многое не знаем.

Под «мы» Адриан подразумевает всех ныне живущих людей! Нехорошо закидывать ногу на ногу и смотреть на Маринетт так, как будто она ему чем-то обязана. И не просто чем-то, а раскрыть все секреты своего происхождения, перевоплощения, рода. Словно за относительное спасение она вынуждена целовать ему ноги.

И хотя у неё нет преимуществ перед Адрианом – она на его территории и под его контролем – русалка все равно чувствует себя возмущённой.

Она бросает на него взгляд, полный красноречивого бешенства, и он отвечает ей с не меньшим пылом, насмешкой и, кажется, надменностью. Здесь и сейчас в ожесточенной битве взглядов схлестнулось не просто двое повздоривших, а прежде всего представители разных рас.

– Вы не боги. Вы не должны знать все.

Её тон – заточенная валирийская сталь. Агрест делает неверный жест рукой и как бы отмахивается от Маринетт, от напряжения и недомолвок двух рас.

– Правду. Я имею права знать правду, не находишь?

Маринетт вздыхает, словно ей на грудь возложили свинец, и сдаётся:

– Я могу доверять тебе?

– У тебя есть интеллект. Ты наблюдала за мной год. Реши сама, можешь ли ты мне доверять, и если да, то на сколько.

Как великодушно! В чем подвох? А если подвоха попросту нет, то насколько долго продлится это великодушие, и через сколько он расскажет о произошедшем папочке?

– Ты… ставишь меня перед сложным выбором. Ты помог мне. Но я не знаю, искренне ли это было. И год не прошёл бесследно. Ты не обращал на меня внимания. Вообще.

– Хах, – Агрест ухмыляется и фыркает в сторону: такой ответ его не устроил, но позабавил. И действительно, выглядит, как будто русалка переводит тему. – Это уязвляло тебя?

– Да, – ответила русалка, почувствовав укол в области рёбер. Для неё это было само самой разумеющиеся. Затем добавила якобы невзначай: – черт возьми.

– С чего бы это?

– В душе не ебу.

Адриан запрокинул голову назад и вновь засмеялся – и то был смех заразительный и искренний, он всегда смеялся так над нелепым поведением Феликса. Маринетт невольно залюбовалась. Ему идёт смех. Необычное свойство: девушка слышала, как злобно и противно смеются отрицательные герои в фильмах, но Адриан – даже если откровенно насмехался над человеком или сказанной им глупостью – никогда своим смехом не расстраивал и не обижал.

– Какие там фильмы тебе включал Феликс? – сквозь смех спросил парень, театрально сузив глаза.

– Не имеет значения. Ладно. Говори. Мне нужны наводящие вопросы. Что интересует тебя в первую очередь?

Одна из форточек приоткрылась из-за сильного завывания ветра, напоминающего жуткий, пронзительный плач сирены. Маринетт дрогнула и поёжилась. По степи её кожи вновь пронёсся стремительный табун коней-мурашей, вызывая дискомфорт и вновь заставляя почувствовать себя слабее, чем есть на самом деле.

Хрупкие, хрупкие люди. Как фарфоровая ваза. Разобьешь – придётся склеивать по мельчайшим кусочкам, и даже если удастся восстановить приблизительно похоже на оригинал, трещинки останутся все равно.

Девушка скользит взглядом вдоль руки Адриана – неужели, в кои-то веки он решил снять влажную рубашку и одеть сухую спортивную майку? – на которой как клеймо красуется шрам от предплечья до самой кисти. С некоторого расстояния напоминает укус акульей челюсти. Но если присмотреться, то становится понятно, что это не так.

Маринетт знает происхождение этого шрама. Нино, друг хозяина, впервые посетив его комнату и с ярым интересом все рассматривая, дойдя до шкафчика, на котором располагалась всякая ерунда, типа ракушек с моря, украшений, подделок, искусственных венков, замер напротив одной семейной фотографии в рамке.

Адриан в тот момент вышел из душа. Застав не приглашённого, но дорогого гостя, он поздоровался и пожал ему руку. Нино повернулся к Адриану со странной смесью эмоций на смуглом лице, и в оцепенении промолвил:

– Бро, ты же говорил, что в детстве попал под машину и так заработал этот кошмар. На этой фотке тебе как минимум пятнадцать. И у тебя нет этого шрама.

– Я не хотел, чтобы вы знали. Херовая история.

– Ты уже спалился. Рассказывай.

И Адриан рассказал. Всё, без утайки, на одном выдохе. Он сел в кресло – и Маринетт могла наблюдать за тем, как напряжённо сжимались и расслаблялись мышцы на его сильных руках, как пульсировали вены, и как восхитительны были его эмоции: ресницы трепетали, глаза застыли в немом ужасе от воспоминаний о прошлом, а кожа побледнела.

Серьезно, он… так упорно несёт бремя своей боли, проблем и тревог в себе, что нечасто увидишь что-то настолько глубокое и личное на его лице. Слабость. Уязвимость. И Маринетт это приносило садистское удовольствие. Потому что это даёт ей понять, что люди не всесильны.

Что они, русалки, могут им противостоять. Что эти две расы сотканы не из одних противоречий и различий. У них есть нечто общее: они все подвержены ранам, дребезжащих душу.

Мать Адриана славилась профессиональной актрисой. Она была вынуждена покинуть семью на несколько месяцев ради съёмок в Ирландии. Там фантастические пейзажи! Это было летом, шёл шестнадцатый год жизни Адриана, и он уговорил Эмили взять его с собой хотя бы на июнь. Мама поддалась на уговоры. Первые две недели были просто бесподобными: в свободное от работы время они ходили на море, в ресторан, ели мороженое и любовались закатом.

Пока в один день… Эмили не жалует каскадеров и дублеров. Она готова до последнего бороться за вещи, в которые верит, и несмотря на то, что у Адриана было дурное предчувствие насчёт этого дня, возражать он не стал. Если бы он уговорил мать не выполнять этот трюк, все могло бы обернуться иначе. Сына бы она послушала.

Выполняя особенно сложный трюк, женщина случайно оступилась и задела рукой какой-то аппарат. Все декорации развалились к черту. Адриан искренне верил, что успеет добежать и спасти Эмили, но лишь попал под удар. Его успели вытащить из-под балок, мать – нет.

Рука тем временем кровоточила, но ему было плевать. Он вырвался из рук людей, что держали его и хотел сделать хоть что-то. Криков не было, истерик тоже. Только ощущение беспомощности перед непредвиденными обстоятельствами и чувство вины, которое Адриан взрастил в себе до такого уровня, что этот негатив уже превратился в пышный цветок.

Преисполненная жалостью к юноше из-за недавнего воспоминания, Маринетт опустилась перед ним на колени и провела пальцами по всему основанию шрама. Глаза Адриана вспыхнули и он вздрогнул, но не подал ни единого знака протеста.

Она все ещё была голой, и длинные, влажные, солёные локоны её струились по полу. Девушка повела плечами. Прохладно. К тому же, ветер дует, её ноги уже пощипывают иглы мороза.

Когда Адриан заговорил, русалка поняла, что ей пора прекращать:

– Меня только одно и интересует. Плевать мне на то, что ты лялякаешь. Какого хера ты с ногами не в полнолуние? Вот что меня напрягает и не даёт покоя.

Она тут же резко отдернула руку и дала себе обещание больше не прикасаться к этому проклятущему шраму.

– День рождения, – пояснила Маринетт смотря в никуда; она сидела на полу, как потерянный слепой котенок, выпнутый на улицу с доброй ноги хозяйки. – Сегодня мой день рождения. Все русалки в дни, когда они родились, безболезненно перевоплощаются в людей.

– Ясно. – Лицо Адриана тут же озарилось лучезарной улыбкой. Она ожидала, что он начнёт задавать уточняющие вопросы, но никак не осыпет поздравлениями: – В таком случае, с днюхой! Ну, и сколько тебе исполнилось?

Нонсенс номер два: хозяин, которого она знала до этого, не только бы не гладил ее по спине, но и не поздравил бы с днем рождения.

– Восемнадцать.

– Круто, круто. Восемнадцать лет – лучший возраст, знаешь ли! – Наконец, когда блеск столь приятного известия поугас, Адриан не смог проигнорировать сконфуженности русалки. Он с нескрываемым участием спросил: – Тебе принести поесть?

– Благодарю, не стоит.

– Ну надо же, какая ты вежливая. Мой брат постарался на славу.

Глаза Маринетт распахнулись, стоило ей услышать имя своего «учителя» (которому она на самом деле была бесконечна благодарна за его информативные уроки). Она вскинула голову и, путаясь в словах и буквах, протараторила:

– К слову, о Феликсе… Что ты ему сказал обо мне?

– Ничего, – Адриан равнодушно пожал плечами, не догоняя, куда она клонит и почему он вообще должен был что-то говорить Феликсу о ней.

– Я буду с ногами до конца дня. Он не должен видеть меня такой. Он же ещё ребёнок, он может рассказать об этом!..

Ах. Вот в чем дело. Не беда.

– Не паникуй. – Наследник компании Агрест выглядел как самый расслабленный человек на земле, у которого нет проблем и забот. Феликс действительно не предоставлял хлопот, стоит лишь знать, на что его отвлечь. Однако Адриан недооценил жажду младшего к обучению кого-то. – И прикройся.

– Смущен? – Маринетт ухмыльнулась, точно чертовка, вышедшая на охоту за молодыми парнями.

Ей бы ещё и рога – настоящая дьяволица! Она эффектно откинула прядь волос, закрывавшую практически всю её грудь, обнажая сосок и заманчиво облизнула губы. О… морской бог, ущипни её! Что она творит? Почему ей так нравится дразнить человеческого ребёнка?!

– Не-а. Это другое. – Адриан нагнулся к ней так близко, что их носы почти соприкасались, что она ощущала его тёплое дыхание на своей щеке. – А вот ты – да, смущена. Твои щеки горят.

«Гребаное человеческое тело».

Русалка инстинктивно дотронулась до щеки, но не ощутила жара, зато прекрасно проследила за тем, как внутри неё с шипущей пенкой поднимается гейзер ярости. Он вздумал шутить над ней! Ну, она ему покажет!..

– В шкафчике на верхней полке чистые футболки. Они даже мне длинные, так что тебе, думаю, будут в самый раз. Извини, пока ничего лучше предложить не могу.

Маринетт не отвечала. Она тут же позабыла все обиды и оживилась: перспектива мёрзнуть её не прельщала, а возможность одеться – о, боже мой, как волнительно, она впервые в жизни наденет людскую одежду, даже если это всего лишь футболка парня – крайне радовала. Девушка как ошпаренная вскочила с пола и понеслась к шкафчику, сопровождаемая ехидным хихиканием со стороны хозяина.

Допрыгнув до указанной полки – высоко, зараза! – она вообще не разглядывая, выхватила первую попавшуюся белую футболку с каким-то ярким принтом и натянула через голову – прямо как в фильмах! Ух, в этот момент она почувствовала себя человеком от макушки до самых пят. Уа-ау! Она в одежде. Прямо как эти двуногие.

Русалка пощупала свой животик через хлопковую ткань, сделала пару физических упражнений, удостоверившись, что ткань свободная и не сковывает движений. Честно говоря, хвостатые насмехались над людьми в этом плане – что за смехотворные тряпки они на себя напяливают, зачем? – но сейчас, пребывая в их шкуре, Маринетт понимала, что одежда спасает от холода и, к тому же, она довольно комфортная. Со временем привыкаешь.

Затем Маринетт с блаженством потянулась, размянула мышцы и суставы, и со стоном плюхнулась на кровать Адриана. Он обернулся и, выгнув бровь, наблюдал за подопечной. Он начинал ощущать ответственность за неё, за её дальнейшее безопасное проживание. И это впервые за год. Кто бы мог подумать?

Заметив его пристальный взгляд, русалка наклонила голову вбок и, улыбнувшись, принялась игриво загинать пальцы:

– Мы спали в одной кровати. Ты видел меня голой. Ты дал мне свою футболку.

– Ну и?..

– Обычно такое происходит после секса. – Парень несколько оторопел, а потом состроил такую гримасу, словно меньше всего ожидал услышать от неё нечто подобное. Маринетт издала ироничный смешок и поспешила пояснить: (или оправдаться?) – Эй. Это все кино. Там показывают так.

Адриан посмотрел на русалку с демонстративным вожделением, и на миг она ощутила себя добычей, но немедленно отделалась от этой мысли, когда Адриан произнёс:

– Считай, что я оттрахал тебя глазами.

Она открыла рот, чтобы как-то прокомментировать, но её прервал настойчивый стук в дверь и последовавший за ним возглас:

– Адриа-ан. С чего это ты закрыл дверь? Что, секретики? Брось притворяться спящим! Я знаю, что ты встал и позавтракал! А ну-ка открывай!

– Проклятие, – выругался хозяин комнаты себе под нос. – Я все улажу.

Маринет юркнула под одеяло. Уладит, да? В это хочется верить, но русалка знает своего «учителя» лучше других, и она с уверенностью может сказать: этот мальчишка всегда получает желаемое! Если он хочет проникнуть в комнату братца – он сделает это любыми способами.

Стоит отдать должное, Адриан выглядит надёжно, но…

– Иначе я позову гориллу и мы вышибем эту дверь.

Адриана бесит последняя фраза – он ненавидит, когда ему угрожают или посягают на личное пространство, поэтому он резко отмыкает замок, открывает дверь, чтобы угомонить младшего, но он, пользуясь ситуацией, шустро проникает на территорию. Подбегает к аквариуму, судорожно оглядывается по сторонам и, не найдя русалку, едва ли не хнычет.

Хочет устроить тираду о том, где же его хвостатая ученица, но вовремя замечает на обычно заправленной кровати Адриана бугорок. Догадка сносит крышу, и Феликс летит на крыльях предчувствия, сбрасывает одеяло и…

– Ма… Маринетт?

========== III. (Не) семья. ==========

Маринетт не знала, что может быть на уме у ребёнка, который увидел свою хвостатую ученицу в кровати своего старшего брата, но наблюдая за стремительным развитием в человеческом сообществе секс-индустрии, явно ничего хорошего. Стыд ударил ей в лицо пушечным выстрелом! Руки затряслись, рябь прошлась по спине, словно на поверхность тихого озера бросили камушек, и ей захотелось прикрыться – только бы Феликс не увидел её ноги, пока он их не увидел, не поздно придумать какое-нибудь оправдание или отмазку – пусть даже самую нелепую! – он же всего лишь дитя.

Люди привыкли недооценивать потенциальных врагов, спрятанных в овечьи шкуры. Они раз за разом совершают одни и те же ошибки, наступают на все те же злосчастные грабли, пока их лицо не расплющится и они не усвоят урок. А жизнь – штука настойчивая; как ненасытная мошка в разгар знойного лета нападает на людей, пока не утолит свой голод, так и эта чёртовка ставит в определённые ситуации, сталкивает с людьми, из общения с которыми мы непременно должны вынести правильные (или хотя бы отдалённо) выводы.

Не выучишь урок – слово даю, она от тебя не отстанет.

В своём нынешнем обличии Маринетт как-никогда была близка к людям, к их восприятию и менталитету, а потому совершала те же примитивные ошибки, наивно полагая, что возраст Феликса уменьшает его умственные способности и умение анализировать происходящее.

Она и представить себе не могла, какими чистыми и бескорыстными помыслами руководствовался мальчик, рано лишённый материнской любви и горячо искавший её повсюду, когда схватился за край пухового одеяла и стянул его с кровати, открывая вид на вторую часть тела девушки. Будто это было чем-то постыдным, она поджала стройные, худые ножки под себя, боясь реакции «учителя».

Она ожидала всего, честное слово, готовилась ко всему плохому, к любым обвинениям, претензиям и отрицательным эмоциям, но никак не к тому, что он со слезами броситься ей на шею.

– Я столько раз просил папу дать тебе возможность перевоплотиться в человека в полнолуние, но он постоянно отказывался, ссылаясь на то, что непонятно, чего от тебя можно будет ждать, но вот… у тебя ноги… я так хотел, чтобы ты… – Русалка усадила мальчика к себе на колени и молча выслушивала, как он выплескивает свои накипевшие эмоции наружу, гладила его по взъерошенным волосам и по спине, точно так же, как недавно успокаивал ее Адриан. Горячие слезы струились по его щекам, оставляя солёные полосы. Одышка была тяжёлая, зато давний ворон обиды, который гнездился в груди, перестал каркать и приносить несчастья. Становилось легче, по-настоящему легче. В голове и на душе было пусто, но то была пустота приятная. Пустота от успокоения и, быть может, смирения. – Это правда, я знал, что они что-то скрывают… они говорили, что ты не можешь перевоплощаться…

Последние слова мальчика заставили насторожиться. Маринетт обменялась с Адрианом недоуменным взглядом. Он пожал плечами. Похоже, тоже не знал, о чем идёт речь. Или прикидывался. Ну, как вариант.

– Феликс, успокойся. Кто что-то скрывал?

Маринетт била с порога и прямо в лоб; иначе не умела. Пока она не знала, что идти на рожон – это не всегда действенный вариант, но узнает. Обязательно.

Феликс поднял на Маринетт заплаканный взгляд лазурных глаз, и её сердце ёкнуло: она очертила рукой овал его лица, не без нежности про себя отмечая, что у человеческих детей лица более маленькие, да и сами они крохотные по сравнению с особями русалок.

Девушка прижала его к себе, но он уже не трясся от беззвучных рыданий. Восстанавливал дыхание и постепенно приходил в себя. Пелена слез спала окончательно, когда он заговорил – и детский, тоненький голосок звучал спокойно и сдержанно, словно не было недавнего эмоционального выгорания:

– Люди, которые приезжали и устанавливали аквариум, они говорили, что вам нельзя перевоплощаться в людей и вообще… – Он вскинул голову и удивил Маринетт лихорадочным блеском в радужках глаз. – Ты говоришь?

– Ты не первый меня об этом спрашиваешь.

Русалка усмехнулась и со значением покосилась на Адриана. Феликс проследил за ее взглядом, слез с уютных колен и неприлично ткнул в брата пальцем, удовлетворенно вереща:

– Классно! Я же говорил, что русалки умные, Адриан! Ха! А ты не верил. Ты ошибался. Признай, признай!

Маринетт захихикала. Наблюдать за ними… весело. Впервые за долгое время она действительно ощущает внутри себя эту теплоту, заполняющую каждый уголок души.

Старший Агрест выставил ладони перед собой, призывая к спокойствию и тоном, нарочито лишенным энтузиазма, пробормотал:

– Окей, признаюсь, я ошибался. Доволен?

– Как кот, – мурлыкнул Феликс и, подойдя к брату, боднул его в бок, имитируя ласкающегося кота. Он вытянул шею вперёд, и Адриан, несколько смущенный поведением мелкого, нерешительно почесал его за ушком.

Ситуация. До того нелепая, что тяжело представить, что было бы более уместным: кататься на полу со смеху, либо стоять как каменная статуя, либо присоединиться ко всеобщему безумию.

– Феликс, – осмелев, подала голос Маринетт. Смех расслабляет, снимая разгоряченность любого диалога, и она уже не ощущала того страха быть разоблаченной под рёбрами. – Ты же понимаешь, что никому кроме нас троих не следует знать о том, что я умею флиртовать на французском и перевоплощаться не только в полнолуние?

Когда тайна становится явью, последствия не всегда соответствуют нашим ожиданиям. Маринетт готовилась к худшему, но вопреки ожиданиям она получила понимание и поддержку. Это было неожиданно здорово.

– Конечно! – Мальчишка выпалил это в сердцах, не задумываясь, обиженный таким недоверием. Кажется, он откликнулся на этот жест с обидой. – Я же не крыса какая-нибудь, чтобы кричать об этом на каждом шагу. Пусть это будет нашим общим секретом.

– Да. Именно так.

У Маринетт слезы на глаза наворачивались от искренней и безоговорочной благодарности. Не описать словами её признательность. Вот так чувствовала себя девушка: точно преступник, приговоренный к смертной казни, ждала жестокой расправы и получила помилование – это известие выбило у нее почву из-под ног и вознесло на небеса.

Она из-под полуприкрытых век с трепетом наблюдала за шушукающими о чем-то Агрестами и на миг ей почудилось, что она в кругу семьи. А потом свела брови к переносице. Нет. Они люди, а люди – это враги. Ей не следует обольщаться их добрым отношением и позволить себе ослепнуть. Терять бдительность недопустимо.

***

Если бы Маринетт попросили охарактеризовать тот день одним словом, она бы, безусловно, выбрала слово – французский.

Благодаря Адриану и Феликсу она окунулась в быт среднестатистического подростка в Париже с головой: они вместе учили играть её в видео игры, баскетбол (она трижды забила в кольцо, хотя, кажется, Адриан ей подыгрывал), смотрели какой-то фильм про вампиров, расположившись на диване и хрумкая начос.

Жар с её тела спал. Однако после всего вышеперечисленного она чувствовала себя утомленной, как никогда. Её ноги изнывали от усталости, а по спине дождём лился пот. Она взмокла и футболка Адриана облепила её тело, словно вторая кожа.

В тот момент она заметила, что Феликс, спокойно смотревший на неё, резко отвернулся, пряча красное от неловкости лицо.

Русалка не смогла сдержать смешка. Какие же люди манеристые. Предсказуемые.

Маринетт не знала, каким образом хозяин уладил вопрос с теми людьми, что приходят покормить её, но замечала, что постепенно проникается к Адриану доверием. И это её настораживало. Не исключено, что он может предасть её.

На вопрос «зачем ему это?» у неё ответа не нашлось. Не похоже, что у семьи Агрест есть на неё какие-то особые планы; очевидно, что её приобрели в качестве дорогой домашней зверушке, которой можно похвастаться перед гостями.

И все же. Ощущение давления, какой-то необъятной плохой энергетики не покидало её с самого момента перевоплощения в людскую особь. Продолжая думать об этом, Мари предполагала, что, будь она человеком, то не обратила бы должного внимания на эту необоснованную тревогу, но… не следует забывать кто она. Кем рождена. Она – русалка, а русалки вынуждены доверять своему внутреннему предчувствию, так как их опасения часто оправданы.