Текст книги "Альбинос. Финал (СИ)"

Автор книги: black_in_you

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 8 страниц)

Взрослый мужик сидит дома, дрочит и ржет над тупыми сериалами – вообще не классно. Я даже впервые в жизни удивился тому, насколько общения может так катастрофически не хватать, как и какого-то движняка. Ну, сколько можно сидеть в четырех стенах?! Хоть на работу иди, лишь бы чем-то заниматься. Там хоть люди есть, и неважно даже какие, лишь бы чувствовать себя членом общества, а не просто членом. Видимо, по этой причине я так «безболезненно» перенес этот «гомовечер». Аж смешно, правда; смешно становилось, как только вспоминал этот тупой день.

Докатился, дожил – рад был, что, наконец-то, хоть что-то происходит. Даже интересно было, чем вся эта тупая посиделка закончится, и посмотреть на то, какие у Саши друзья. Я ожидал увидеть кого угодно, но только не этого Стаса. До сих пор смешно, что у такого как Саша такой друг Стас, просто пиздец. Нашли друг друга – один как валенок, а другой как помелО. С другой стороны, такие закомплексованные как Саша всегда стремятся к таким легкомысленным, как этот манерный придурок. Если бы он знал, что этот «друг» мне на ушко шепнул, пока он музычку включать бегал, точно бы перестал с ним общаться. Но я ему не мамочка, чтобы бегать за ним и отгонять таких пиявок. Я его предупредил? Предупредил. Дальше пусть сам думает, нужны ему такие друзья или нет.

А я – я стал добренький. Если бы этот Стас такое сказал мне год назад, то на своих двоих он бы уже не ушел. Я бы его заставил кровью харкать и извиняться, что вообще со мной заговорил. Пидор, блять. Фу! А Саша не многим лучше, устроил истерику. Весь вечер ходил, будто дерьма поел. Это ему не так, это ему не то, шутки не смешные, вино невкусное, закуски для слабаков. Он лучше нажрется вискарем и будет глазами меня сверлить, чем скажет своему другу, чтобы отвалил. Тоже приятного мало. Надо было его, действительно, раком нагнуть, как обещал, чтобы неповадно было ни тому, ни другому.

Но не нагнул, потому что не хотел делать больно. А ему бы было. И так жизнь помотала, как говорится, а тут ещё и я. Становилось страшно, действительно страшно, когда я в тот вечер не мог из-за него успокоиться. Хотелось его во всех смыслах. И утешить, и пожалеть, и успокоить, и трахнуть, чтобы и думать забыл, из-за чего расстраивался. И это чувство, которое хотелось прям из груди вырвать, как болячку отодрать от себя, это чувство – оно пугало. Это чувство…

Защитить.

Лучше бы его не было, никогда, ни для кого. Этого чувства.

Сегодня я его не ждал, так как виделись буквально на днях, поэтому, конечно, удивился, когда он приехал. Да ещё и так рано.

– Привет, заходи.

– Привет… – прошел в коридор и даже в глаза не посмотрел. Странно.

– Чего такой подавленный? Что случилось?

Он ничего не ответил. Поставил портфель с документами на пол, хотя он обычно его не брал с собой, в машине оставлял, медленно расшнуровывал ботинки. Когда он выпрямился, я не понял, что он на меня так пялится. Я ему ничего плохого не сделал. Что опять не так? Меня аж трясти опять начало. Очередной концерт?

– Опять молчишь. – я ушел на кухню, там уже вода под макароны кипела.

– Слав, а тебе имя «Аня Ларионова» о чем-нибудь говорит?

Я повернулся. Убедился в том, что он задает мне этот вопрос серьезно. Какого хуя? Кто такая Аня Ларионова?

– Нет, понятия не имею, кто это.

– А если Аня Потапова?

Охуенно. Приехали. Знакомо мне это имя, знакомо. И поплыли нелицеприятные образы. Один за другим, и каждый хуже предыдущего, словно кто-то открыл ящик Пандоры.

– Знакомо.

Саша сглотнул, отвернулся.

– Не тяни, ну! Что, блять, с ней не так?!

Он посмотрел внимательно, но отвечать не спешил, а меня так бесит, когда мне не отвечают…

– Она на тебя заявление написала. Сергей привез документы сегодня. У тебя в почтовом ящике уведомление лежит, я посмотрел. Скажи, пожалуйста, что это полная хуета… Что они просто пытаются тебя ни за что посадить, и ты тут не причем. Только не ври мне.

Я бы и так ему не смог соврать. Тем более сейчас, когда он так смотрит. Вода кипела, макароны так и лежали на столе нераспечатанными, он стоял со своим портфелем в руках и ждал, что я ему скажу, что ничего не было, что я бедный зайчик, и меня оговаривают.

– А если скажу, что не хуета? Что? Бросишь меня? Побежишь плакаться в жилетку к Стасу, о том, какой я плохой, нехороший и не достойный?!

Он даже в лице не изменился. Видимо, настолько я похож на насильника, что в обратное он и не верил даже. Тогда какого хуя ты меня спрашивал?

– У них есть какие-то доказательства?

– Откуда мне знать, ты же там какие-то документы видел!

– Не расскажешь, что произошло?

Мы молча смотрели друг на друга. Не знаю, по какой точно причине я не отказался. Может быть, доверял ему, может быть, хотел поведать ему о том, чего боялся сам, а может быть, банальное желание поговорить с другим человеком сыграло свою роль. Я собирался ему всё рассказать.

– Расскажу. Документы покажи.

Он достал из портфеля уведомление о возбуждении уголовного дела, уже знакомым мне судом, в отношении меня, буквально полторы недели назад. Свежее. «Статья 131. Изнасилование» … И этот холодный официальный текст пустил неприятную горечь по венам. Хотя мне стоило сразу понять, что этим дело закончится. Я просто дурак, раз думал, что пронесёт. Идиот.

– Саш! Не надо на меня так смотреть, пожалуйста. Если тебе есть что сказать – вперёд. Говори. – он сверлил меня презрительным взглядом, и мне это не нравилось.

– Не знаю, просто не ожидал, что это окажется правдой.

– Что-то я не вижу, чтобы ты был сильно удивлен.

– Я пока до тебя ехал – перегорел. – он грустно опустил голову вниз, челка упала на лоб, и он невольно закрыл глаза. Хотелось защитить его от этих ощущений, но кто я такой…

– Если ты расстроен тем фактом, что я не рыцарь на белом коне и не представляю из себя добродетели, то выход там. – я повернулся к плите, и макароны полетели в бурлящую воду.

С минуту мы молчали. Я собирался с духом и подбирал нужные слова, в голове проматывал начало своей речи. Я ж хотел ему всё рассказать. Хотел же.

– У тебя вообще совесть есть? – тихо начал он, – Как можно быть таким откровенным уродом? Просто моральным уродом… Тебе на всех насрать, на всех наплевать, тебя ничто не берёт. У тебя вообще сердце есть? Или всё, что тебя интересует – это как бы пожрать, да потрахаться? Ты когда-нибудь кого-нибудь любил? Кого-нибудь уважал? Ценил? – он перешел на крик, пока я всё так же мешал в кастрюле эти макароны, – Может быть, ты заслуживаешь этого, а? Я спрашиваю себя «ПОЧЕМУ»? Ну, почему ты такое говно?! Бесчувственный кусок дерьма! Которое может любить только себя! Другие люди для тебя – пустой звук – нихуя не значат! Уверен, что ты даже не сожалеешь, что кого-то когда-то насиловал. – выплюнул он.

Я не вытерпел, развернулся и ударил наотмашь. Чтоб заткнулся уже.

Он упал на пол, зажал кровящий рот рукой, отшатнулся. По лицу было видно – не боится, скорее, ему просто больно. Не хотел я так ударить, на самом деле. Думал, что по скуле попаду, а попал по челюсти. Нижняя губа, которая мне так нравилась, порвалась, некрасиво, глубоко. Запоздалый выброс адреналина запечатлел всё в мельчайших подробностях. И его взгляд, и боль в глазах, и кровь, которую он сдерживал ладонью. Когда пришел в себя, то встал, не глядя на меня, мокрой, липкой рукой схватил портфель и ушел.

И мне было больно, так больно, что я бы даже закричал. Но бежать за ним не стал, он уже всё сказал, а я всё сделал. Жаль, что он не захотел меня слушать, и жаль, что я так сорвался. Знал же он, что я ему двину, если он не заткнется, так зачем довёл?! Он сказал, что я никого не любил, но я любил, на самом деле. Однажды сильно любил, и ничем хорошим это не закончилось.

Как сейчас помню всё, что тогда происходило.

–

С Потаповым мы спелись в общежитии. Все знали, что он сын какой-то шишки, но сам он никогда не кичился какими-то связями, и за это я его уважал. Если нужно было – решал вопросы, как и я – кулаками. Заочно мы друг друга невзлюбили. Один что-то сказал – мне передали как в глухом телефоне, всё перековеркав, другой тоже что-то сказал, ему передали, всё дошло не так, как в первоначальном варианте, и всё, люди, друг друга не знающие, стали врагами. Пару раз наши с ним дороги пересеклись, как в той поговорке «Для врагов всякая дорогая узка». И каждый раз такая встреча заканчивалось потасовкой. Уже даже и не вспомнить, из-за чего это было. Первый курс, гормоны, амбиции, максимализм. А потом за первой взрослой пьянкой разобщались, познакомились, подружились.

Мне был близок его подход ко всему – «Меньше «базара», больше дела». Хочешь – иди возьми, бесит – выскажи, угрожают – ударь первым. Были у нас с ним разногласия, но в целом мы шли «одной» дорогой. Только с той разницей, что я трахал всё, что движется, а он этим будто и не интересовался. Были у него какие-то девочки, но терялись так же быстро, как и находились. Он был мелкий, с круглой головой, на которой части лица были несимметрично разбросаны, и с каким-то детским телом. Девочки в нашей компании предпочитали меня, высокого и плотного. Пару раз мне хватило мозгов, чтобы подколоть его на эту тему. Он ничего не сказал, только отшутился. Как сейчас помню сказал – «лучше одна, но классная, чем сто пустышек, как у тебя».

Еще на третьем курсе инженерного начали мутить своё дело. Работали, барыжничали и пытались выкрутиться как могли. У обоих за душой ничего не было, он не брал у отца деньги из принципа, я – потому, что их там не было. Откуда у моего бати деньги, если сами сидели на мели? Я был благодарен ему уже за то, что последние деньги мне на учебу отдавал. Почему Артём у своего бати ничего не брал, я не знал, он никогда о нём не говорил, и я не лез под кожу. Но цели у нас были большие. Хотели делать бизнес, делать что-то мощное, «подняться». Иметь столько денег, чтобы на всё хватало: и на себя, и на баб. К концу учебы маленькая, никому неизвестная фирма, которая переоборудовала обычные «пазики» под нужды газовиков и нефтянников, перешла в наши руки. Конечно, не обошлось без всяких схем, которыми мы эту фирму заполучили, но суть та же.

И дальше дело было за малым. Налаживали бизнес, насколько опыт позволял. Набирали людей и драли их как сидоровых коз, чтоб, суки, работали, а не бухали. Платили честно, спрашивали строго. Я следил за работой на месте. Когда фирма стала больше, спустя три года, и мы перешли на большие машины типа «КАМАЗ», я брал на себя все дела на заводе. Как работали сотрудники, как справлялись инженеры, как шел процесс с поставками, какие идеи хороши для внедрения, а какие нет – всё это было на мне. Потапов решал другие вопросы – клиенты, деньги, договоры, проблемы с налогами, бумажная волокита.

В то время шлюхи у меня лились рекой. Я мог себе позволить всё, что хотел, в свои двадцать семь лет. Бывшие одногрупники завидовали, но не отрицали наше упорство и хватку в делах, многие работали на нашем же заводе. Некоторые говорили: «Да повезло, хули». И это правда – нам везло. Мы умели делать деньги из воздуха, оба.

А когда у молодых ребят много денег, они начинают их тратить. Артем, который никогда у женщин не пользовался популярностью, их покупал. Пачками покупал. Купил себе дом большой с сауной и там отрывался по полной. Уходил в этот отрыв так, что даже я охуевал от его загонов. С бабами он был очень жесток. Бил, унижал, менял как перчатки, сначала покупал подарками, а потом ни во что не ставил. И даже в клубах о нем поговаривали, мол «Лучше не вестись, чтоб потом ноги не переломал».

Потом появилась Аня. До сих пор внутри всё стягивается, стоит её вспомнить. Высокая, безумно красивая, русая с карамельными глазами, скромная. Он так и не сказал мне, где они познакомились, просто нас представили друг другу как-то на общей посиделке. Я тогда был с какой-то сукой, уже даже и не вспомнить с какой, и подумал, что она тоже такая же блядь. Очередная его подстилка. Но нет. Чем больше я наблюдал, тем сильнее убеждался, что она отличается от всего того многообразия, которое у него было. Спокойная, скромная, умная, она не лезла нарожон. Грациозная как кошка.

Сначала я думал, что просто хочу её трахнуть. Почему нет? Красивая девочка, интересная, тело красивое, сиськи есть. А потом понял, что это не просто трах. Я влюбился. И меня она просто покорила. Я даже признавался себе в том, что готов всё ради неё сделать. Всё. И самой жгучей мыслью было то, что хотел с ней семью, чтобы она была матерью моих детей, заботилась о них, любила, лелеяла. Как же я с ума по ней сходил… Вот только тогда понял каково это – любить. Свадьбу они сыграли быстро, за пару месяцев все организовали, и вот я уже как идиот сидел свидетелем на торжестве у друга и бухал.

А Потапов её не ценил. И хоть она его пыталась образумить, он ещё пуще прежнего гулял. И не просто гулял, он и домой баб приводил. На втором этаже она лежит лицом в подушку, ревёт, а на первом, в сауне, он шлюх трахает. Я знал – они мне сами рассказывали. Пару раз я с ним пытался поговорить. Но как с ним поговоришь? Это не тот человек, который с кем-то разговаривает. Я пытался помочь, приезжал, ругался, переубеждал. Бесполезно. Самое обидное во всей этой истории, что я же видел, как она на меня смотрит. Я ей точно нравился, сто процентов. Но она никогда, НИКОГДА не дала даже повод думать о ней плохо. При том, что между нами была эта химия, которую руками потрогать можно, если сильно захотеть, она ни разу не дала повод. Все мои попытки хотя бы даже просто пофлиртовать заканчивались провалом.

Я никогда не встречал такой женщины. Которая бы задвигала свои «хотелки» подальше и была предана непутевому мужу. Как она за этим долбоебом бегала, как его пьяного из клубов забирала, отпаивала, ухаживала. Никогда и слова против ему не сказала, даже когда он бил её в горячке, все равно терпела и оставалась рядом. И, возможно, он тоже её любил, только какой-то совсем уж садистской любовью.

Чем дальше, тем больше я сходил по ней с ума. По ямочке на подбородке, по красивым миндальным глазам чистого карамельного цвета, по этим всегда прикрытым векам, по осанке, по этим тонким пальчикам … Плохо мне было, очень плохо, а тут ещё и отец умер, и я совсем крышей поехал.

Однажды он пригласил меня к себе, якобы побухать за жизнь. Ну, побухали. Он нажрался и весь вечер её гонял: то налей, то принеси, то поговори, то заебала. Я уже и сам ему хотел втащить, чтобы он успокоился. Но, друг – раз, законный муж – два, партнер по бизнесу – три. Как сейчас помню, как он блевал в туалете, а она за ним убирала. Спокойно, без раздражения, молча, как за ребенком своим. На меня смотрела грустно, устало. Я так хотел её защитить – от этих эмоций, от этих чувств, от уебка этого. Сделать счастливой, той, какой она заслуживала быть. И я зачем-то тогда тоже остался и продолжил пить.

Уже ночью, когда Артем видел десятый сон, храпя в спальне, я решился. Сначала вопросы начал ей задавать, и она по обыкновению от них уходила, потом уже открыто уговаривал её уйти ко мне. Она просила: «Слава, не надо, пожалуйста, пожалуйста, Слава, не надо». Не хотела, чтобы я черту эту переступал, чтобы сделал её недостойной женой. А я уже вообще ничего не соображал, и её отказы меня только злили. Я тогда неправильно сделал. Нужно было просто подождать, когда она от него уйдёт, и потом уже её спокойно взять. Но молодость, глупость, чувства. Она меня умоляла, чтобы я ничего не делал, чтобы даже не подходил к ней, а я не слушал.

В итоге всё получилась как нельзя паршиво. Голову мне снесло, и я на неё залез против воли. Раздевал, целовал, руки выворачивал. И понимал, что так не хочу, что хочу её совсем не так, но уже остановиться не мог. Возможно, когда она от меня отказывалась, меня это больно задевало. И я был зол, что она сопротивляется, ведь в душе ко мне неравнодушна. Я её не бил, только насильно поимел. Никогда не забуду, как по этой красивой ямочке на подбородке слезы текли, как ресницы длинные от этих слез слипались, и тот взгляд боли, которым она в стену смотрела. Когда кончил, то чуть сам не заплакал от того, что наделал.

А когда кровь увидел… В общем, ей стало плохо, и я вызвал скорую. Естественно, что Артема пришлось на ноги поднимать. Сам ему всё сказал, получил от него по морде, конечно. Но даже тогда понимал, что если бы мою жену кто-то изнасиловал, то убил бы… А он только бровь мне рассек, да орал как шавка. Не любил он её.

Потом в больницу приехал, ждал на морозе у дверей часа четыре, пока ясно будет, что с ней. Протрезвел уже, и врачи пустили погреться, сказали, что у неё случился выкидыш. Три месяца ребеночку было. Артем не знал – она ему не говорила, может быть, боялась, что заставит сделать аборт. Почему они тогда не стали дело заводить про изнасилование – без понятия. Возможно, Аня тогда не хотела выносить это на всеобщее обозрение, а сейчас – не знаю, может, что-то изменилось. После этого случая я её не видел. Сам не хотел – было стыдно.

Вот такая история. После этого мы с Артемом уже не были друзьями. Я чувствовал, что потихоньку и помаленьку он меня из бизнеса «выносит». Конечно, первое время я сопротивлялся, целый год пытался с ним бодаться – не помогло. Работа не шла уже так, как раньше. А потом он мне прямо всё сказал, что если не свалю – заведёт уголовку. Про то, что он деньги начал мутить, я давно знал, но значения не придавал. И тогда он впервые пригрозил своим отцом. Надо было по-хорошему валить, но я «хлебное место» не хотел бросать, стал с ним ругаться. А ругаться с ним не очень продуктивно. Кончилось тем, что на меня завели какое-то дело, попросили свалить и бизнес оставить, а ещё и моральный ущерб выплатить. И друзья у него были уже другие, братки какие-то. Вот я и отдал всё, переписал долю в бизнесе, отдал квартиру, машину новую и свалил.

–

Так что… Любил я. И уважал, и ценил, и было всё это говно у меня. Но получилось так, как получилось. Жаль, что Саша меня не послушал, и что я вот так поступил с ним – тоже жаль. Чем-то он мне её напоминал, хоть и ямочки той не было и глаза другие, и губы разные совсем, но ощущения похожие. Хотелось их обоих защитить от чего-то. И даже это чувство было похожее, что я снова, своими же руками, «убил» очередную «Аню». Не простит он уже, наверное, меня, как и она не простила.

И, конечно, вопросы были открытыми. Почему она фамилию поменяла на Ларионову – новый муж? И почему именно сейчас написала заявление – Потапов настоял? Да и вообще, что с ней, где она, с кем живет, что обо всём этом думает…

Вечером в дверь позвонили. Саша всегда стучал, значит это не он. В глазке я узнал его отца – Андрея Николаевича. Стоял прямо, вскинув голову, а рядом какие-то мужики. Ну, понятно. Он знает, что я ему открою, что не зассу, вот и пришел домой. Да и похуй. Открыл дверь. Первый абмал ввалился так, что снес вешалку со стены в коридоре. Удар в лицо, следующий поддых, я согнулся, упал. Били беспорядочно, сильно, больно, но со знанием дела. Не убить, не покалечить – но «суть» донести, чтоб хорошенько понял, за что. Я не отбивался. Со стороны это было похоже на то, что я ждал их в гости именно с такими «подарками». И когда я уже кровью харкал, они остановились. Надо отдать должное Андрею Николаевичу, лишнего он пиздеть не стал.

– Ты думаешь, что я позволю такому гандону, как ты, на сына руки распускать? – он сел рядом на корточки. – Думаешь, я тупой и не понял, из-за чего он тогда в больнице оказался? Ты же ему, сука, в этот раз чуть челюсть не сломал! Ещё раз я тебя рядом с ним увижу – убью, ты меня понял?

Я выплюнул кровь на затоптанный грязными ботинками линолеум.

– А если ЕГО рядом со мной? Сашу-то, поди, не спросили, чего он хочет.

Андрей Николаевич не церемонился, схватил за волосы и ударил.

– Да мне насрать, что он там хочет, я ТЕБЯ предупреждаю, ещё хоть раз увижу или узнаю – убью, суку, понял?

Я не стал отвечать. Получил ещё по голове ногами и отключился. Ещё одна моя «Аня», маячившая перед глазами, канула в небытие вместе со мной.

========== Часть 9. ==========

POV Саша.

Отец орал благим матом, врач прямо на кухне штопал губу, а я молчал. Всё правильно папа говорит – не тот Слава человек, который кого-то любит, ценит или уважает. Хам, гомофоб и чертов насильник.

Не стоит его «люблю» ничего. Бесчувственная скотина просто, вот и всё. Но от осознания этого всего легче не становилось, обида не уходила. Зачем? Зачем бить человека, если он тебе хоть чуть-чуть дорог? И как можно изнасиловать человека, а потом, как ни в чем не бывало, жить дальше? Почему в нем так много жестокости, просто бездонная пропасть из агрессии и злобы какая-то? Я разве хоть раз ему сделал что-то плохое? Ни разу. И было так обидно, что меня оценили не дороже какого-нибудь пьяного проходимца, которого можно вот так безразлично ударить. Как будто я ему дорогу перегорождаю, и он на автомате отшвырнул меня, чтобы я с пути сошёл, просто потому, что сказать ему лень, а идти очень нужно. Он даже не дернулся, чтобы мне помочь, даже бровью не повел. А боль была адская, думал, что лишился всех зубов разом. Ладно, хоть без перелома обошлось, только губа порвалась, да шрам останется. Но шрамы же украшают мужчин?

Я храбрился, хотя хотелось выть. И я ждал, когда уже меня оставят в покое, и я смогу лечь на кровать и провалиться куда-нибудь, желательно – подальше отсюда. Пить мне запретили, поэтому я даже не надеялся, что станет легче. Придётся «пережевывать» произошедшее не один и не два раза.

В тот момент, когда Слава признал, что изнасилование было – что-то внутри меня оборвалось. Хрустальная ниточка, которая звенела от напряжения, вдруг лопнула и разлетелась в разные стороны. И Слава упал туда же, куда упал этот Миша. Они оказались будто на одной ступеньке. Трахать, подчинять, бить… И было так больно осознавать, что с этим ничего уже не поделаешь. Хотелось кричать – «Слава, зачем? Зачем? Как мне теперь всё это принять?!»

– Ещё раз я увижу тебя рядом с ним – убью, своими собственными руками ЗАДУШУ! – орал отец. – Посадить его мало!

И так продолжалось, пока мне не обработали и не заклеили рану. Потом все уехали. Я остался один и, конечно, сорвался. Наверное, впервые хотел этого так сильно. Прав был Стас, когда говорил, что больно – это про Славу. Очень больно. Очень! В груди всё разрывалось просто. Не позвонил, не извинился, НИЧЕГО. Как будто это в порядке вещей для него, как будто так и надо. И ведь самое обидное, что он всегда таким был, с другими и со мной тоже. На что я, блин, надеялся и рассчитывал?

Глубоко ночью каким-то чудом успокоился и уснул. На работу я бы не пошёл, но как по будильнику проснулся в семь часов. Голова гудела, губы, зубы, десны – будто ножом резало, пришлось обезболивающее выпить, чтобы полегче стало. Чтобы хоть как-то.

И когда взял телефон на кухне, увидел сообщение. «Извини». Ещё вчера прислал, ночью, видимо совесть замучила, а может, как обычно, вспомнил, как я ему отсасывал и заскучал. Вчера, когда слезы рекой лились, дал себе обещание – больше никогда с ним не связываться. Этот удар хорошо меня отрезвил, а точнее -жестокость и безразличие, с которым он это сделал.

Воспоминания мучили весь день, снова и снова, снова и снова, вторя тем же болевым приступам, которые одолевали каждую секунду. Врач сказал, что в челюсти много нервов и нет такого обезболивающего, чтобы совсем ничего не чувствовать, нужно терпеть – и я терпел.

Но кое-что мне все же не давало покоя. Это изнасилование. Оно же было почти два с лишним года назад, почему сейчас? Казалось бы – насрать на этого Славу, пусть сам из своего дерьма выпутывается, он этого заслуживает. Вот только меня, в отличие от отца, мучила совесть. Слава в это дерьмо влез не без нашей помощи. Да, жалеть его тоже нельзя, но и мы не белые пушистые. Отцовские амбиции топтали всё на своём пути, возможно, кризис среднего возраста, запоздалый. Артём просто вёл очень агрессивный бизнес, не всегда честный, но, если отбросить все условности, это же просто конкуренция. Да, не совсем здоровая, но садить за это человека тоже было неправильно. Я ещё тогда понимал, что не стоит лезть в эту кашу, а теперь и вовсе убедился – оно того не стоит. Сядет этот Артём, сядет Слава, отец будет радоваться, но судьбы загубленные не исправишь потом. Конечно, оба это наказание заслуживали, но не нам быть этими вершителями. И тот факт, что я был в этом тоже замешан, делал и меня таким же циником и карьеристом, ведь я следовал этой же стратегии. Более того, в дело об этих махинациях затрагивали не только Славу и этого Артема, в деле ещё люди фигурируют, кто помогал, кто был в курсе. Там уже дело на три тома собралось. Сколько человек поставлены под удар, всего лишь из-за конкуренции и гордости. Это неправильно. Мне хотелось поговорить с отцом, и, конечно, узнать, что там за изнасилование такое было.

Но пока я не мог говорить – ничего выяснить не получилось бы, неделю пришлось просто ждать и размышлять. А потом начнётся ад, опять куча дел, куча проблем на работе, которые никто не решит, все же меня будут ждать, сами ничего не будут делать… Кошмар. Ещё один кошмар поджидал в зеркале. Челюсть просто дико опухла, а левая сторона покраснела и уже были видны очертания синяка. Гематома была большая и болезненная, но челюстью я шевелить мог, хоть и совсем чуть-чуть. А вот разговаривать – нет. Это было невозможно, так сильно всё опухло и болело.

Первый день было тяжело и морально и физически, второй уже легче, третий уже совсем хорошо. Я уже даже по телефону со Стасом поговорил. Он предложил встретиться с ним и его друзьями, накануне моего дня рождения, буквально на следующей неделе. Я согласился, почему нет? Одного из его приятелей я хорошо знал, и мы периодически встречались все вместе в клубе.

Слава больше никак не давал о себе знать. Кроме этого сухого «Извини», никаких сообщений или звонков. А я ждал. Ждал и надеялся, что хоть что-то в нём проснется, и он опровергнет мои мысли о том, что он полный кусок говна. Но ничего не происходило. Я никак не мог понять такую логику, никак. Почему он так легко сказал «люблю» и так легко от всего отказался, в чём тогда смысл? Если предположить, что «люблю» было настоящее, то каким нужно быть моральным уродом, чтобы сделать больно тому, кого любишь?! КАК? А если согласиться с тем, что это «люблю» ненастоящее, то почему нельзя было так и сказать? «Мы просто трахаемся, пока мне не надоест – как надоест, всё закончится». Я бы это понял, принял, я же именно это и хотел вначале. Тех отношений, к которым привык – просто секс, разрядка, влечение и страсть. И ни один из вариантов его «любви», который он мне демонстрировал – не был мне нужен.

А ещё уважение. Уважение – это то, чем я всегда пренебрегал. А сейчас подумал, что он был прав, я себя совсем не ценил. И не потому, что гей или ещё кто-то, просто по-человечески не ценил. А такие как Миша и он на мне ездили.

Вот так я и понял, что не приеду к нему больше, не напишу, не позвоню. Если для его легкомысленного «люблю» закончилось время, то я не собираюсь ему себя навязывать. Тем более, что он этого не хочет сам. Обидно признавать, но я смог только до члена его достучаться, не больше. В остальном он как меня презирал, так и презирает до сих пор. «Ценить, уважать, любить» – слова с другой планеты, на которых он не разговаривает.

Когда я смог нормально говорить и опухоль сошла, как и огромный пластырь с лица, под которым теперь красовался полуторасантиметровый шрам на губе, я поехал в офис кое-какие срочные дела сделать, и с отцом поговорить.

Застал его в кабинете с сигарой в одной руке и с телефоном в другой. Опять кому-то «вставлял» по первое число. Когда увидел меня, пригласил сесть за стол и, так же жестом, попросил подождать, пока он закончит разговор.

После того как он закончил свой «важный» разговор, то начал заваливать меня своими указаниями и вопросами по работе. Ещё одна отличительная черта моего отца. К нему приходишь по собственной инициативе со своими задачами, а он делает так, будто это он тебя на «ковер вызвал». Но я уже привык.

– Тебе не кажется, что это уже слишком? – когда он, наконец-то, позволил мне вставить хоть слово, я решительно настроился на разговор.

– Что слишком?

– Я про Потапова и всё в целом. Тебе не кажется, что это слишком? Ты будешь всех конкурентов сажать?!

– Я что-то, Сашенька, не понимаю, почему ты сейчас об этом говоришь, и почему «это» – слишком? – он выдохнул дым, и только я хотел ему ответить, как он вскинул руку и продолжил, – И знаешь – да, я бы посадил всех конкурентов, если бы мог. Это бизнес, здесь булки расслаблять нельзя.

– Не мы должны быть судьями за чьи-то поступки. Ты обещал Славе, что он не сядет, как видишь, всё поворачивается ещё хуже, чем раньше.

– А кто знал, что за этим Славой такие делишки?! Я?! Нет, я не знал, а может быть, ты знал? Нет, тоже не знал! А вот он – знал! Мог бы сразу нам сказать, но нет, Саш, он не сказал. И знаешь, что самое смешное – он же на самом деле изнасиловал эту девку, это не какое-нибудь подставное дело.

– Я знаю, он мне сам сказал. – я невольно вспомнил этот взгляд, полный безразличия.

– Да ты и половины о нём не знаешь! Это не просто изнасилование, это с тяжкими последствиями! Миша приезжал, рассказывал, у неё выкидыш случился из-за этого. Так то, Сашенька! Я же тебе сказал – держись от него подальше – он уголовник, не бывший, так будущий!

Я охренел. Господи… Выкидыш.

Но, тем не менее, я не мог просто так уйти.

– Пап. Я тебя никогда ни о чём «таком» не просил. Можешь, хоть раз ко мне прислушаться?

Мои слова привели его в бешенство, он поднялся и громко хлопнул рукой по столу.

– Я тоже никогда тебя ни о чём «таком» не просил! И свечку не держал, кто у тебя там! Но не в этот раз! Мы ему и так одолжение сделали, полгода жил на халяву, спасибо Борису Ефимычу, подогнал ему номер. Адвокаты – консультанты, судьи – думаешь это всё бесплатно?!

– Нет, но он же не просил…

– Да, насрать! Ты как себе это представляешь? Я скажу всем – «Извините, садить никого не будем», так? Всё! Машина уже работает, её не остановить, и наше счастье, что его папаша не вмешивается! Миша – адвокат, хороший и толковый мужик, но тоже не всемогущий. Если у Славы ещё какие-то «делишки» вскрылись – это его проблемы.

– А Миша тут при чем? Что ты его при каждом удобном случае упоминаешь?

– Ты же сам его советовал?! Забыл? Вот мы с ним и работаем теперь, молодец он. В работе как уж – вертится не поймаешь! В жопу без масла залезет, но сделает так, как нужно!

– Да, только Славу он бы и сам посадил с удовольствием, будь его воля.