Текст книги "Альбинос. Финал (СИ)"

Автор книги: black_in_you

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 8 страниц)

– Почему ты вечно называешь это истериками?! – невозможно было не возмутиться. Какие истерики?! Я слова ему не сказал.

– Я, по-твоему, слепой?! Или как, блять? Ты меня попросил быть «помягче» – я был «помягче». Какие ко мне претензии?!

Мне было чертовски обидно. Это просто нечеловеческая несправедливость, вот просто несправедливость… Как он каждый раз умудряется всё выставить так, что я виноват, а он нет? Хотя если так посмотреть, очевидно же, что его вина в этом тоже есть, но он её как будто не видит или не хочет видеть. И это уже не первый раз.

– Значит с ним ты можешь как ни в чем не бывало мило общаться, а со мной нет?! Да я ни разу не видел, чтоб ты к кому-нибудь был так мил! Это уже не «помягче» – это уже перебор. Я думал, ты ему по зубам двинешь, но нет, вам весело было!

– А почему я должен на него злиться? Он ничего мне плохого не сделал. – он говорил это совершенно спокойно, когда я уже за голову хватался, как можно не понимать такие очевидные вещи?!

– А я что тебе сделал плохого?! Я тогда чем провинился, что ты со мной вот так общаешься? – мне было больно.

– Да, дохуя чего ты плохого мне сделал! Тебе перечислить?

– Ну перечисли!

Мы кричали друг на друга, и это было ужасно. Я не умел ругаться, не умел всё это, такие «схватки» я проигрывал, потому что не мог спокойно огрызаться, как делал это он. У меня чувства брали верх над расчётливостью – это сильно подводило.

– Как минимум тот факт, что из-за тебя я стал вот таким. – и сколько ненависти было в этой фразе…

– Я виноват?

– А кто? Ты же до меня доебался.

Я рассмеялся, горько, резко, некрасиво.

– То есть из-за меня ты такой?! И теперь, раз я в этом виноват, то ты себе позволяешь так себя вести?!

– Да как «так»?! КАК? – он уже совсем вышел из себя и кричал. – Мне надо было сюсюкаться с тобой при этом пидарасе, чтобы тебе стало легче? Или изобразить из себя страстного любовника? Какого хуя ты сам своему другу не объяснил, чтобы он ко мне не клеился? Ты из себя мученика опять решил построить, чтобы тебя пожалели, а меня выставить уебищем. Ну? Что молчишь?

Мне нечего было ответить. Да, он прав, нужно было сказать Стасу, чтобы вел себя адекватнее, но я всё ещё никак не мог отделаться от ощущения неправильности ситуации. И это либо я мудак, либо он, либо мы оба.

– Охуеваю от вас обоих. Один ревнует, как сука, другой клеится и тоже как сука. У вас у всех так? – он усмехнулся.

– Может ты тогда мне объяснишь, зачем тебе такие отношения? Чтобы до гроба меня с дерьмом смешивать, раз я гей?

– Кто тебя с дерьмом-то смешивает?

– Ты. Ты только что сказал, что у тебя есть причины меня ненавидеть. Или, может, тебе стоит другого гея поискать, раз ты УЖЕ стал таким?

– Ой, Саш, ты гонишь, серьезно. Какую-то херню мне лечишь, просто херню. Какой другой гей? Стас этот? Да нахуй он мне нужен?!

– Что? Не в твоем вкусе? Ты же у нас «дом», как выяснилось, а он как раз по этой теме. Подружитесь.

– Ты что такой ревнивый? – он остыл, да и меня уже «отпускало». – Если ты всерьез воспринял всю эту хуйню про бдсм, то я тебя расстрою. Я этим не болею и не страдаю, просто знаю, что это есть. Была у меня девочка, которая с ума сходила по этой теме, и меня пыталась туда утянуть. То выпори её, то свяжи – заебала меня. Мне это не интересно.

– Но ответил ты так, будто в «теме».

Мы замолчали. Вроде конфликт и исчерпан, и хоть ничего так и не прояснилось, снова возвращаться к тем же вопросам не было смысла.

– Не понимаю я тебя. Зачем ты постоянно пытаешься заделаться под мученика? Тебе это кайф доставляет, ты мазохист?

– Нет. – я настолько устал, что уже даже зевал.

– Ты вот только о себе и думаешь: как тебя, бедного, обидели, и как ты страдаешь. А ты не думаешь, что кто-то тоже может переживать, страдать, только это не демонстрировать? Никогда не думал?

– А ты страдал? Или это сейчас риторический вопрос?

– Конечно, страдал. И не только я. Бедная моя Машенька. – он сделал псевдо-грустное лицо. – Я ей тогда чуть ротик не порвал… Даже слезы наворачиваются, когда вспоминаю.

– Не понял. – я снова сел ровно, – Это же та Маша, про которую я думаю?

– Она самая. Знаешь, после того неудачного минета ей пиздец как от меня досталось. Вот как сейчас помню, что тогда тебя выебать хотел, но под руку Машенька попала. И вот, как видишь, уже не только ты страдал. Нас, страдальцев, уже трое.

И переключатель щелкнул.

Люди на многое способны, если кровь заиграет. Вот и я на адреналине забыл, что секунду назад умирал от недосыпа.

– Значит, тебе понравилось?

– Не хочу признаваться такой ревнивой суке как ты, но да, мне тогда понравилось. Губы у тебя красивые. – игриво и томно добавил, – Саша.

– Ты что, меня соблазняешь? – я улыбался.

– Конечно.

Взглядами мы говорили друг другу одно и тоже – «Хочу». И он как обычно сидел в этой вальяжной позе, расставив ноги, и размашисто покачивал ими, играя пальцами рук на подлокотниках кресла. И этот полумрак, который он тоже любит. Я знал, что темнота ему нравится: он, как зверь, в ней чувствует себя комфортнее. И когда я вспомнил эти пальцы, то чуть с ума не сошел. Он мой. Вот сейчас, со своей щетиной, с запахом, с этой полуулыбкой, с этими пальцами, с этим телом принадлежит мне. А главное, что добровольно. Хочет. Я вижу, что хочет. И не какого-нибудь Стаса, а меня. И почему я всё ещё сижу на диване?

Он наблюдал, как я подхожу к нему. Ждал. И скорее всего, я правильно понял направление его желаний. Да я и сам хотел этого. Я бы с ума сошел, если бы меня кто-то попытался остановить. А учитывая, что до этого я никак не мог ему отсосать по-человечески по разным причинам, то это очень вовремя. И я надеялся, очень надеялся, что он не собирается снова заставить меня кричать. Сегодня я бы хотел, чтобы он сам покричал, и желательно погромче. Но это же Слава, он разве что хмыкнет. Да и этого достаточно.

Слава даже не шелохнулся, когда я подошел, только голову чуть приподнял: смотреть-то неудобно на меня снизу-вверх. И хоть он каждый раз говорит, что у меня красивые губы, я думал, что они не многим лучше, чем у него. Наклонился к нему, даже немного дрожал от того возбуждения, которое на меня накатило, и снова в голове пронеслось – «Мой!». И я как будто на какой-то адреналиновой наркоте начал страстно его целовать. Знал, что ему так не нравится, не нравится спешка и беспорядочная страсть, не нравится за кем-то следовать. Ну, и к черту! Я делал так, как хотел сам. Расстегивал ему рубашку не для того, чтобы раздеть, просто хотел дотронуться до тела, до самой красивой части мужского тела – до груди. И она у него была восхитительная. Теплая, мягкая мужская грудь. С этими невесомыми волосками на ней. Обожаю их.

Я вдавливал его в кресло, гладил под рубашкой и целовал так, как мне хотелось, как я любил. А любил я целовать очень даже страстно, и такие вещи с его языком вытворял, что уже не мог сам дождаться, когда буду вытворять это в другом месте. Я кусал его губы, облизывал, сосал, пытался заполнить его всего своим языком. И как мне нравилась эта мелкая щетина под нижней губой, как я от неё балдел, никто даже представить себе не может, даже он сам никогда этого не сможет себе вообразить, насколько этот маленький участок тела меня пробирал, и я целовал там. И эти волоски были такие нежные, тонкие и легко поддавались языку. С моей щетиной такое не вытворишь, она не такая мягкая и тонкая, как у него.

Слава ничего не делал, всё мне позволял, я бы даже сказал – «разрешал». А может, просто хотел посмотреть, на что я способен. Но было поздно смотреть, я просто слетел с катушек и делал то, что подкидывало возбуждение. Слишком долго я этого ждал, слишком долго. И целовал так, как в последний раз, чтобы он, сволочь, навсегда меня запомнил.

И, все-таки, в чём-то я его понимал. Что-то в этом есть, когда тебе не отвечают «наигранными ласками», когда не отвлекают своими действиями. Когда просто наслаждаются и позволяют делать всё самому. Эгоистичное принятие наслаждения – это тоже классно. Видеть, что ему хорошо и он не собирается отвлекаться ни на что другое, было до боли приятно. Видимо, мы сегодня играли именно в такую игру. Он ничего не говорил, ничего не делал, ничего не ждал. Я чуть было не сказал вслух – «Мой!». И когда я думал, что его так целовать может Стас, будь он на моём месте, то хотелось даже закричать во всё горло – «МОЙ!».

Когда я отстранялся, он смотрел на меня, и меня это ещё больше заводило. Смотри! Смотри! Я расстегнул рубашку до конца, сел на колени между его ног, и посмотрел на то самое заветное место, которое весь вечер сводило меня с ума. На эти брюки, этот ремень, живот. Надо будет ему сказать, чтобы он не усердствовал с тренажерами, не «сушился» и кубики пресса не испортили этот мягкий мужской живот, с охуенной белой полоской волос, спускающейся вниз.

Руки. Они мне покоя не давали ещё с прошлой ночи, и я смотрел на кисть, расслабленно брошенную на подлокотник, на набухшие на руке вены, на кончики пальцев. Взял его руку в свою. «Смотри, Слава, смотри. – говорил я себе, – Мне не жалко! И мне, в отличии от тебя, совсем не стыдно, что я хочу эти пальцы». И с этими мыслями приложил его руку к своим губам. Как будто хотел поцеловать, но не целовал. На самом деле я хотел кое-что другое. Облизал один палец, другой. Боже, как это было охуенно… Я помню, что эти пальцы делали тогда. Сразу два положил на язык, просунул глубже, жарче облизал. Он смотрел, молча, спокойно. И портить момент вопросом «Нравится?» я не хотел, потом спрошу. И пальцы погружались ко мне в рот так, как если бы это был его член. И я очень надеялся, что он тоже предвкушает, что же будет дальше.

Когда наигрался с пальцами, то опустил его руку обратно, вернулся взглядом к паху. Стоит. Давно уже, кстати. Хочет меня, смотрит на меня, позволяет всё это делать, так много и так мало одновременно. Черт, как же хорошо, что он спокойно сидит, что я могу делать всё, что захочу. И я гладил его член просто поверх брюк и это было, для такого фетишиста как я, просто высшее наслаждение. Кто-то балдеет от запаха, кто-то от вкуса, а я от мужских брюк и члена под ними. Я гладил неприлично долго, и живот тоже, и ноги. Боже, эти ноги, мужские ноги…

«Держаться нету больше сил». Мои пальцы сами расстегивали ремень, лихорадочно, быстро, шумели железной бляжкой, тянули вниз замок ширинки. Наконец-то. Славе пришлось мне помочь, когда я стаскивал с него ненужную сейчас одежду. Ему же нравится в этой жизни только одна сидячая поза – с раскинутыми ногами. И пришлось снять брюки до конца, чтобы было удобно.

Будь на моем месте Слава, то он не спешил бы. Но я не он. Я хотел спешить. Наплевать, что он любит и что он хочет, раз позволил делать всё, что Я хочу, значит так тому и быть. Мне нравился его член, налитый кровью, нравились его яйца, с мягкими волосами, и густой лобок. И всё это хотелось вылизать до умопомрачения. И я это делал. Жадно сосал, не быстро и не медленно, но так, как я этого хотел, заглатывал поглубже, если удавалось, и просто ласкал языком уздечку. Только я, чертов фетишист, мог так сильно возбудиться от минета. От знакомого солоноватого вкуса на губах, давления на язык и запаха мужика. Моего, сука, мужика! И я не то, что возбудился – перевозбудился. Я даже не задумывался, к чему всё это приведет, просто кайфовал. Облизывал головку, смаковал её губами, целовал, сжимал основание члена и насаживался.

Даже пяти минут не прошло, у него начал твердеть, наливаться и подрагивать. Значит близко, и меня понесло в какие-то далекие дали. Да так, что я чуть ли, не теряя от возбуждения сознание, пытался взять глубже, ещё сильнее сжать, засосать всё.

– Саш… Саш… Погоди… – Слава всё же решил вмешаться, хотя его никто об этом не просил. Спасибо хоть, что не пытался меня остановить, скорее предупреждал. Но предупреждать было совсем ни к чему, я же не идиот, чувствовал, что близко. И хотел этого.

– М-м-м-м… – выдохнул он и кончил в меня. И это было восхитительное ощущение, его оргазма во рту, вкус наслаждения на языке.

Он что-то прорычал, опустил руку вниз, запрокинул голову назад, а я ещё сжимал во рту пульсирующий член, рукой ловя эти спазмы на влажном животе. И мне было мало. Будь моя воля, я бы вообще не останавливался. Я бы сказал – «Трахни меня уже!». Но понятное дело он не мог прямо сейчас меня трахнуть.

Когда я всё же расслабил свою хватку и вытащил успокаивающийся член изо рта, Слава «вернулся» ко мне.

– Я же сказал, подожди… – голос хриплый, расслабленный.

– Мне так хотелось…

– Понял уже. – он не спешил вставать, и я ждал, что он теперь предпримет.

Штаны хотелось поправить уже давно, и я не осознанно потянулся к себе, чтобы ослабить напряжение, и заодно этим жестом попытался намекнуть ему. Я же тоже хочу. Хотя его месть за тот раз, когда я убежал, была бы сейчас жесткой, но справедливой ответочкой.

– Садись ко мне. – он, как и в прошлый раз, похлопал себя по ногам. Родительский, милый и добрый жест для взрослого возбужденного мужика. Для меня.

Он выпрямился в кресле и помог мне сесть в этот раз спиной к нему, прижал к себе. Вместе мы упали на спинку кресла, и он гладил меня руками. Ноги разошлись сами собой, я неистово хотел кончить.

– Пожалуйста, только не надо меня мучить.

– Не буду. – он поцеловал в шею, нежно, мягко.

Я догадывался, что он будет делать, но даже это ждал с нетерпением. Рука нырнула в трусы, горячая и настойчивая, наконец, вытащила член наружу, размазывая смазку по всей длине. Может быть, потому что я уже орал однажды у него на коленях, а может быть потому что перевозбудился, но я опять стонал и вовсе не от удовольствия, скорее от чего-то – чего сам не до конца понимал. И хвала небесам, он и правда не стал меня мучить, надрачивал крепко, быстро, поджимая головку в самых чувствительных местах. Зацеловывал мою шею. Другой рукой держал, прижимал к себе. Через секунду меня схватило этим резким, удушающим оргазмом. Да так, что я неосознанно толкался ему в руку.

Он меня не отпускал, даже когда я «потёк». Мы так и сидели минуту, две, три. Долго. Мне казалось это странным, но он не отпускал. Наверное, это ещё одна из его любимых вещей, вот так зависать после секса. Я расслабился и позволил ему меня держать.

– А теперь, когда ты способен меня слушать и слышать, Саш, хочу до тебя донести… – он говорил спокойно, но это начало мне уже не нравилось, – Ненавижу твои истерики, и ты уже должен был это понять… Все эти психи и прочее говно – меня выводит. Если тебе что-то не нравится – подойди и скажи, если тебя что-то беспокоит – задай вопрос, если ты что-то от меня ждёшь – попроси. Понимаешь меня?

Мы так и сидели, в обнимку, полуголыми, с засохшей спермой на теле. Но тот факт, что он меня крепко обнимал и уложил на себя, так хитро успокаивал, что я, понимая всю абсурдность его предьявы, хотел даже согласиться с ним. Просто чтобы мы и дальше так сидели.

– А как быть с твоими психами?

– Со своими психами я сам разберусь. Главное – ты держи себя в руках, пожалуйста.

– Ладно.

– Повернись.

Я обернулся к нему, чуть поворачиваясь телом.

– Я не представляю, какие у «вас», у геев, правила «приличия», но я буду делать так, как считаю нужным. Если я буду считать, что кому-то о наших отношениях знать не нужно, значит так и будет. И никаких претензий, и обид.

Я смотрел на него и пытался додумать своим утекающим сознанием, к чему он клонит.

– Что ты имеешь ввиду?

– Не жди, что я буду пиздеть о нас на каждом углу.

– Ясно, я и не просил такого. Вот только ты сначала скажи, что у нас происходит?

– А сам-то, головкой своей, подумать никак?

Я сидел на его коленях голым задом, чувствовал, что он меня крепко обнимает, держит, а значит и поддерживает, и понимал, на что конкретно он намекает, но никак не мог избавиться от чувства неуверенности. Просто сказать – «Да, мы с тобой встречаемся», у меня не получалось.

Не верил я в это.

– Что молчишь опять?

– Трахаемся? Встречаемся? Дружим?

Он уронил голову вниз.

– Мда-а-а, Саш, – он усмехнулся, – Ты иногда способен выдать полную дичь. Какая дружба? Это что сейчас было? Дружба, что ли? Ты со Стасом так же дружишь?!

– Нет, Стас – другое.

– Понятно, а у нас какое? Как с Мишей твоим тупорылым? Ты меня оцениваешь очередным ебарем?

– Нет. – я возмутился и заерзал у него на коленях. И как же было неловко выяснять всё в такой позе. Когда под ягодицами чей-то член, думается как-то плохо.

– Дай угадаю, ты хочешь, чтобы я сам это сказал? Так я, блять, уже говорил! И ты это слышал, как и Стасик твой.

– Ладно, я понял.

– Давай, пока я добрый и ты адекватный, сразу выясним, что ещё тебя беспокоит.

Я знал, что сейчас будет неуместно снова заводить этот разговор, что это совсем не вовремя, и я, возможно, все испорчу. Но раз он сам спросил меня…

– Почему ты сегодня был такой неестественно добрый? И почему нельзя так же со мной?

– А, по-моему, ты сейчас немножко пиздишь, Саш. Последнее время я сделал что-то из ряда вон? Я был недостаточно «добрый»? Или тебя чем-то обидел?

– Нет, не обидел, но все равно, как-то по-другому всё это.

– Ну, прости, что я не могу общаться с тобой спокойно. Уж сам решай, хорошо это или нет, но быть спокойным с тобой я не могу. И чтобы сразу закрыть тему со Стасиком твоим, можешь к нему даже не ревновать – мне на него похуй, насрать с высокой колокольни. И скажу так – если ты считаешь его другом, то ты – слепой долбоеб.

– Он тебе что-то сказал? Предложил? – нет дыма без огня – это очевидно, иначе Слава бы про это не заикнулся.

– Какая нахуй разница сейчас?! – его маты, сказанные полушепотом, звучали как-то даже смешно. – Просто совет – шли его нахуй, не друг он тебе.

Я отвернулся. Было гадкое ощущение, что меня, мягко говоря, «обманули».

– Ты мне ножки отсидел. – Он расслабил руки, и я уже хотел встать, но он поймал меня обратно, и зачем-то зашептал на ухо. – Спасибо, это было охуенно.

Я встал и поспешил уйти в ванную, чтобы он мой стояк не разглядел. И то, как я улыбался.

========== Часть 7. ==========

Кабинет генерального был наполнен светом и табачным дымом. Дышать становилось тяжело, но директор чувствовал себя как рыба в воде и продолжал пыхтеть своими сигарами. После довольно откровенной беседы с ним, Мише оставалось только насладиться главным – лицом Саши, когда он тоже будет в курсе произошедшего. Увидеть реакцию, когда далеко не лицеприятные подробности всплывут наружу.

И Миша ненавидел его лицо так же сильно, как и любил. И где-то между этими двумя ощущениями затерялось чувство вины. И этому чувству настолько не было места, что оно существовало само по себе, без привязки к хозяину, и его почти не было заметно на фоне остальных эмоций. Миша был из тех, кто легко мог подстроиться под другого человека, поймать его «волну» и быть тем, кем нужно. «Мальчиков» у него тоже было много. С весёлыми и легкомысленными был так же весел и легкомыслен, со скромными старался быть поактивнее, но не наглел, со странными был откровенен, они такое любят, с язвами – жесток, с психами – строг, с сильными – слаб, а с такими грустными, как Саша – мягок и добр. И хоть сам он мог подстроиться под кого угодно, под него подстроиться было очень сложно.

Его истинное я постоянно плавало, от ощущения к ощущению. Но главными капитанами его мироощущения была жгучая любовь и ненависть, которую он почти не мог контролировать. Никогда не влюблялся, только привязывался, если человек этого, по его мнению, заслуживал. С остальными играл.

И Саша для него тоже был развлечением. Хороший, грустный мальчик в теле взрослого мужчины. Он сначала даже не обратил на него внимания, хотел «зайти с угла», поэтому и подсел. Целью-то был его смазливый друг Стас, очевидная шлюха. И «шлюхам» Миша отдавал предпочтение, нежели таким грустным, как Саша. Проще, быстрее, веселее, без загонов. Стас играл роль красивой подруги, пытался выделиться на его фоне. Но красивее он был только на первый взгляд.

Но в тот вечер что-то повернулось не так, как он хотел. А может быть, это проклятое Сашино лицо его проняло. Даже не та успокаивающая атмосфера, которая его окружала, сначала лицо. И хоть было бы удобнее выбрать его друга, который бы повелся на машину и деньги, такой вариант, как Саша, тоже был по-своему хорош. Иногда Мише хотелось быть добрым, приласкать, обнять, сказать пару добрых лживых слов.

Он, когда вспоминал о нём, то всё внутри переворачивалось. И смесь возбуждения, ненависти и страсти сразу превращали его образ в какую-то агонию. Он даже сам не до конца понимал, что же в нём было «такого», что он никак не мог позабыть, отпустить. Он мысленно возвращался к тем воспоминаниям, которые больше всех отпечатались у него в памяти.

–

Саша был очень спокойный в тот день. Они С Мишей поужинали в ресторане и, как это было не банально, обсуждали музыку. Совсем разошлись во вкусах, но продолжали упорно искать хоть что-то, что нравилось обоим. Тщетно. Миша только помнил это ощущение, эту атмосферу. Было спокойно, не скучно, а спокойно. Рядом с Сашей он чудесным образом ощущал, что ему хорошо. И это не из-за его банальности или простоты, это на уровне ощущений, на уровне неосознанного.

Саша тогда долго смаковал вино и смотрел в окно. У него была красивая форма губ, выразительная, мягкая, полная. И не строгая, и не слишком «женская». И, казалось, что эти губы живут своей жизнью. Они были подвижные и довольно часто все его эмоции невольно передавались губам в каких-то легких микродвижениях. Улыбка редко на них появлялась, этим губам она была непривычна, но если и появлялась, то была ещё красивее, чем что-либо другое. Миша всегда старался её вызвать. Чтобы оживить «картинку» у себя в голове. И для этого достаточно было любого доброго слова.

В тот же вечер он впервые подумал, что Саша довольно редкий «тип» гея. Внешне он выглядел как обычный мужчина. Но при всём при этом он был красив, обладал очень специфической, почти неуловимой харизмой. Но когда узнаешь, что он гей, то всё вдруг становится на свои места. Сложное чувство. Вроде не похож на него, но и противоречий это не вызывает.

– Ты очень красивый, Саша. Я говорю это искренне. – Миша понимал, что ставит под сомнение все сказанные им до этого комплименты, но все равно хотел, чтоб он знал. Он же не дурак, и, скорее всего, догадывался, что Миша любит играть словами. Но в этот раз он хотел, чтобы Саша знал наверняка.

– Я должен сказать спасибо? – он улыбнулся, в очередной раз совершив сразу так много движений губами, маленьких, неуловимых сексуальных движений.

– Нет, ты мне ничего не должен. Я просто хочу, чтоб ты знал, и меня даже пугает это чувство. Ты меня пугаешь! – Миша по привычке обратил всё в шутку.

– Я тебя умоляю, – он рассмеялся, – Настолько красив, что ты меня уже боишься?

Он говорил это так легко, без сарказма, так по-доброму, улыбаясь и поднимая брови, что Миша снова себя одернул. Он весь вечер пытался не думать о том, что, возможно, впервые за долгое время влюбляется по-настоящему. И это чувство больно давило в груди.

– Миш, скажи, как там у Славы? Всё хорошо? – он всегда грустил, когда о нём речь заходила. И этого Славу Миша давно уже ненавидел.

– Всё хорошо у него. Вчера мы с вашими адвокатами как раз встречались, обсуждали важные вопросики. Поговаривают, что твой отец «положил на меня глаз».

– Да? – он удивился.

– Возможно, именно я теперь буду работать всерьёз. Местному адвокату опыта не хватает, а я, как никто другой, полон знаний и опыта. – Миша не знал, каким ему нужно быть с Сашей сейчас. Добрым? Сильным? Уверенным?

– Вот так новости. Значит, все мы будем работать на моего отца. – когда речь шла об отце, Саша тоже не особо веселился.

Миша многое хотел сказать, он многое «видел», понимал, но не говорил. Он не знал, и впервые сомневался, каким же, каким же ему быть? Не мог же он быть просто влюблённым. Это было не в его правилах. И чем больше он отказывал себе в искренности, тем сильнее она хотела вырваться наружу.

В тот день они снова пошли в номер, для Миши это был командировочный город, но, судя по тому, как часто он задерживался, стоило уже подумать о покупке квартиры. Саша был как всегда расслаблен, отрешен, даже немного задумчив, но от того не переставал быть очень живым.

Тот секс Миша хорошо запомнил. И в основном потому, что отличился сам. Впервые позволил себе такие вещи, которые, казалось, не сделает никому никогда. Искренность и чувства, которые он не мог выразить словами, выражал в сексе похотью, под маской извращенца. В тот день он вылизал его. Всего, от кончиков пальцев до самых интимных мест, которые смог найти. На смятых простынях, пахнущих им самим, под дурацкий телевизор, почти с болью в душе, он терзался, но лихорадочно ему отсасывал. Хотел, чтобы он кричал, но Саша был не такой, он бы не стал кричать. Секс, которым он пытался с ним заняться, был до того похотливым и неискренним, что просто невозможно было рассмотреть за ним какие-то чувства. Парадокс, но он хотел их показать.

–

В душном, светлом, пропахшем сигарами кабинете Миша боролся с подступающим кашлем и желанием расчесать кожу на лице, так сильно он нервничал перед встречей с ним. Но и в тоже самое время вновь и вновь представлял, какое у него будет лицо, когда он обо всём узнает. И это дикое томление в ожидании изводило его пуще, чем любая зубная боль. Он ждал.

В кабинет молодой человек вошел без стука, спокойно, без спешки, закрыл за собой дверь, безэмоционально поздоровался с отцом, а с ним – равнодушно. «Не забыл же ты, как я тебя трахал? Не забыл же!» – Миша потянулся рукой к подбородку, неистово хотелось ощутить знакомую боль под ногтями.

– Читай. – Андрей Николаевич подал сыну бумаги.

Не глядя на отца, тот послушно взял документы и принялся их изучать. Когда Саша, пятясь назад, присел обратно в кресло, Миша не выдержал – почесал под подбородком, колючая щетина только усиливала зуд.

«Ну что ты теперь скажешь, Сашенька?» – Миша наслаждался тем, что его спокойное и безразличное лицо теперь хоть что-то выражало. И это выражение лица, полное боли, грусти и растерянности, он научился различать, как никто другой, ведь сам являлся не раз причиной этих чувств.

Андрей Николаевич не стал тянуть резину, сел за свой стол, потушил сигару, отпил кофе, откинулся в кресле и резюмировал.

– Похоже, он сядет, так или иначе.

Саша поднял глаза и смотрел на отца, ища в нём хоть какую-то эмоцию.

«Смотри не смотри, но ты своему Славочке уже ничем не поможешь».

Саша осторожно вернул документы на стол, молча сел в кресло, отвернулся.

Все понимали, что это совсем не такой исход, которого они ожидали. Миша радовался, ликовал, ловил кайф от всей этой ситуации. Сашины эмоции, неважно какие, радостные или грустные, но причиной которых он являлся, приносили ему какое-то животное удовлетворение.

– Итак… – Андрей Николаевич хотел подытожить, – Это, конечно, не то, на что я рассчитывал, но нужно уметь принимать последствия. Некоторые поступки имеют вот такой неприятный побочный эффект. Это жизнь, а жизнь иногда очень жестока.

Саша ничего не говорил, терпел. И этому терпению его тоже научил он – Миша. А как же хотелось, чтобы он сорвался – на крик, на эмоции, на злость, на безысходную агрессию, хоть на что-то. Но нет, сидел, глядя в одну точку.

– Ну что ж…– Андрей Николаевич подводил черту, хотя было видно, что надеется услышать от сына хоть что-то.

– А это правда? – тихо спросил он.

– Откуда нам-то знать? – усмехнулся его отец. – Сергей пробил – ничего пока непонятно, возможно, этого не было, а возможно, было. – он пожал плечами, и сложил руки на столе, – Факт остается фактом, этот Артём от него так просто не отцепится. Какая же заноза в заднице, иначе и не скажешь… Поэтому ещё важнее его придавить.

Миша надеялся ещё, что Саша удостоит его хотя бы одним взглядом, но тот вышел из кабинета с отрешенным лицом. И было слишком очевидно, что Слава ему небезразличен. И скорее всего, его отец прекрасно всё понимал. Ещё неизвестно, кто из них был хуже: Миша, который заварил эту кашу, чтобы нагадить им обоим, или Андрей Николаевич, который открыто игнорировал чувства сына и всё глубже затягивал верёвки.

Когда он вышел, отец заметно повеселел.

– Да уж! Не повезло этому Славе, ой как не повезло… – он качал головой.

– Андрей Николаевич, за все поступки надо платить. Зная этого человека, вполне реально предположить, что он способен и на большее.

– Так-то это так… Но мы же понимаем с тобой, что таких совпадений не бывает.

– Конечно, – он сел удобнее, – А можно кофе?

Кофе – лучшее лекарство от подступившего голода, который незримой тенью следовал за стрессом.

– Поражаюсь я этому пацану… Подключить даже бывшую жену, молодец, молодец… У меня после Сашкиной матери такая мегера была, что даже у меня иной раз кровь стыла. Такую попросишь пойти на встречу, она, не то что палец откусит, всего с говном проглотит – не подавится! Но тебе, как доверенному лицу, говорю сразу – нас это не касается. Не вмешиваемся. У нас процесс запущен, всё же идет по плану?

– Да.

– Вот и замечательно. Главное «его» посадить, а уж как оно для Славы этого вывернется, меня не особо интересует. – он немного помолчал. – Главное, чтобы этот щенок сухим из воды не вышел… Да…

Мужчина на мгновение ушел в свои мысли, но тут же вновь сконцентрировался на собеседнике и продолжил так же спокойно раздавать Мише указания. Указания он любил раздавать, и сложно было сказать, было ли это профессиональной привычкой руководителя или же врожденной чертой характера. Скорее, и то и другое.

– Меня одно только беспокоит. Только одно. Что же его папаша так до сих пор не подключился, может же…

– Возможно, у них с сыном не такие, как у вас, отношения. Не общаются, поругались, ещё что-то. Всякое бывает, Андрей Николаевич, всякое бывает.

– Это то да… Но, тем не менее, если бы МОЙ сын под статью попадал, я бы его даже не стал спрашивать.

– Может быть, потому что ваш сын – это не Артем.

– Точно ты подметил. Сашке бы у него поучиться… Хотя некоторым вещам научиться невозможно, это тоже правда.

Встреча закончилась, козыри брошены, а удовлетворения как не было, так и нет. Голод, зуд и злоба. Но ещё не вечер, ещё не вечер. Он был уверен, что Саша приползёт к нему за советом, за помощью.

========== Часть 8. ==========

Комментарий к Часть 8.

Очень рекомендую к части:

Mushmellow – Loser

Mushmellow – Keep Away

Mushmellow – Fire

Plan Three – Brush It Off

POV Слава.

Послал я нахуй все предостережения и спокойно перевёз все вещи из номера в квартиру. А если процесс затянется? Я так и буду по отелям бегать? «Нахер» – сказал сам себе и помахал осточертевшему номеру ручкой. Хотя по тренажёре буду скучать определенно, лишняя энергия в ней сходила на ура.