Текст книги "Арбалетчики князя Всеслава"

Автор книги: Безбашенный

Всё-таки с помощью гулящих девок, чьей-то матери и – боюсь, что в меньшей степени – наших мечей, мы его сделали. Не проткнули молодецким выпадом, а «пописали» методом уличной шпаны, после чего только и смогли наконец добить истекающего кровью. Не сразу, впрочем. Нарисовался ещё один ухарь, явно предлагая нам сыграть «на бис», только уже с ним. Нам стало как-то не смешно, но снова подоспела неожиданная помощь – в виде доброго арбалетного болта, легко пронизавшего его щит и вошедшего в тушу. Он ещё хватал ртом воздух, когда мой меч распластал его руку с фалькатой, а меч Васкеса проткнул ему бочину. Потом мы в два меча дорубили в капусту первого бугая и шуганули ещё одного, не пожелавшего становиться третьим. После этого подоспели наши копейщики, только что ликвидировавшие вторую попытку проникнуть во внутренний дворик по крыше. А затем я спохватился, что не понял юмора. Кто шмальнул из арбалета – моего, судя по силе выстрела – если у нас у всех алиби?

Обернувшись – за спинами сменивших нас копейщиков это было уже не столь опасно – я увидел Велию и Алтею, пыхтящих над моим агрегатом и «козьей ногой».

– Помоги им, солдат! – усмехнулась «почтенная» Криула, возившаяся с Велтуром над одним из наших старых арбалетов.

Мы снова взялись за свои машинки, с которыми, в отличие от «гражданских», обращаться умели. И уж всяко лучше, чем с мечами. Копейщики удерживали противника, а мы его расстреливали – разделение труда, млять, как и положено в нормальном цивилизованном обществе. Да и во дворе наши, потеснённые ранее, сгруппировались и перешли в наступление, а на улице, судя по характерному шуму, работали те, кого не было во дворе и в доме – копейщики начальника рудника и все наши пращники. Потом оттуда полетели дротики и во двор – дружественные дротики.

Уцелевшие налётчики заметались и бросились к ограде, но мало кто смог её преодолеть. А вот на улице дело ещё продолжалось.

– Да сколько ж их там! – вскричал Тордул, – Копейщики и лучники остаются с досточтимым Ремдом! Аркобаллистарии – за мной!

Мы взобрались на помост у ограды и прифонарели – хороша «шайка грабителей»! Прилично их ещё оставалось! Они уже потеряли кураж и отходили, но ещё огрызались. Нашлись у них и лучники-кельты, которыми мы и занялись в первую очередь.

Расстрел сверху – это же классика жанра! Стрелки противника отправились к праотцам, так и не успев понять, что происходит. Остальные успели, и их это не вдохновило. А по улице слышался уже и топот небольшого отряда городской стражи, и это окончательно сподвигло противника взять ноги в руки. Но отпускать их просто так никто, конечно, не собирался – слишком уж много накопилось вопросов, на которые ответить мог, по всей видимости, только их главарь. Некоторые пытались ускользнуть дворами, но их загоняли в тупики, где и расстреливали, не вступая в предлагаемую ими рукопашную.

А группа человек в шесть укрылась в большом здании, явно складском – похоже, там и была их база. Оттуда снова полетели стрелы и дротики, свалившие двоих наших, и Тордул приказал выкурить последних бандитов оттуда огнём – с владельцем склада как-нибудь уж утрясёт разногласия и «досточимый» Ремд. Судя по невзрачности деревянного строения, вряд ли там хранится что-то очень уж ценное.

Горящие болты, прочертив огненные трассы, влетели в окошки. Пока внутри гасили их, мы всадили новые в стены и крышу. В конце концов огонь весело затрещал, а защитники склада запаниковали. Двое попытались прорваться, но одного уложили мы, другого – копейщики начальника рудника, а пращники принялись методично обстреливать горящий склад камнями, не тратя свинца. Там что-то заорали, но крик перешёл в сдавленный стон – кажется, главарь весьма радикально пресёк «пораженческие настроения» кого-то из своих. Прогоревшая крыша начала рушиться, и снова там раздались вопли.

Потом оттуда выскочили трое оставшихся – мы перезаряжались и сразу встретить их болтами не могли, а копейщики – городские, не наши – сплоховали. В короткой схватке пало трое из них и двое бандитов, а последний прорвался и побежал у самой горящей стены, обдающей его искрами. Наши болты миновали его, а он у самого угла на краткий миг обернулся…

– Дагон! – выдохнули мы с нашим ментом, узнав освещённое пожаром лицо финикийца. Рушащаяся стена затрещала, и я не сразу понял, отчего тот вдруг дёрнулся и едва не выронил окровавленную фалькату. А когда понял – переместился так, чтобы прикрыть охреневшего Хренио от лишних глаз. Точнее – его пистолет.

– Каррамба! Млят! – выругался испанец, когда пошатнувшийся враг скрылся в дыму и темноте.

– Прячь пушку! – напомнил я ему, и не думая попрекать тремя потраченными патронами…

Хотя Дагона так и не нашли ни среди мёртвых, ни среди живых – что, учитывая его опыт и сноровку, было не очень-то обнадёживающим признаком, Васкес был всё-же уверен, что уж одним-то выстрелом точно попал в него и ранил достаточно серьёзно. В попадании не сомневался и я, но вот насколько оно серьёзное? В том, что он околеет от раны где-нибудь в неизвестном нам укромном месте города, у меня как-то уверенности не было. Живучий, урод, раз ушёл! И ведь как-то же он проник в город в далеко не самой простой для этого обстановке!

– С посланцами Кулхаса под видом одного из их свиты! – разгадал наконец Хренио этот ребус. Но оставались и другие, посложнее. Например, где финикиец взял ещё людей, которых у него оказалось больше, чем было купленных им на рынке военнопленных. Ведь вольная городская гопота никогда не пошла бы на такую акцию, после которой когти надо рвать из Кордубы и никогда больше в неё не возвращаться. Зачем это городским? Значит, это тоже были рабы из тех, которым нечего терять. Раз так – кое-что становилось понятным. Получив свободу, они всё равно не собирались оставаться в городе – почему бы и не заслужить её, славно покуролесив перед уходом с оружием в руках? А торопились они оттого, что нужно было ещё успеть выйти к городским воротам и захватить их, дабы уйти беспрепятственно. Но вот кто продал Дагону недостающих рабов? И где он взял такую прорву денег на людей и оружие? На эти загадки у нашего испанского мента разгадок пока не находилось.

Ситуация значительно прояснилась, когда собственное расследование провёл «досточтимый» Ремд. У него-то, в отличие от Васькина, были и связи, и осведомители, и личное влияние в городе. Ещё утром «досточтимый» выяснил, что партия рабов, купленная ранее и закованная в цепи, поскольку предназначалась для отправки на рудники, была тоже перекуплена в тот день у их владельца человеком, похожим по описанию на неуловимого финикийца. И расплачивался тот серебром, как и с продавцами на рынке. Даже по весу потраченные финикийцем монеты были неподъёмны для него, не говоря уж о ценности, и получалось, что раздобыл он их уже в городе. Ну и какой же дурак дал ему такие деньжищи?

Это Ремд выяснил уже днём. Оказалось – не дурак, а очень даже известный и уважаемый в Кордубе человек, член городского совета и достаточно богатый, чтобы установленная сумма не разорила его. Разве бывают такие дураками? А что дал столько серебра взаймы «первому встречному» – так ведь не у всякого из «первых встречных» найдётся при себе печать одного из богатейших купеческих семейств Гадеса – такая, с которой соответствующее заёмное письмо будет немедленно этим семейством обналичено. Что за семейство такое – этого ни широкой городской общественности, ни нам, наёмной солдатне, знать не полагалось, но по то разгневанному, то злорадному лицу «досточтимого» несложно было сообразить, что уж ему-то сия великая тайна известна…

18. Программа перевооружения

– Привет, рабовладелец! – шутливо окликнул меня утром Володя.

– От рабовладельца слышу! – так же шутливо отбрил я его.

Слуг мы себе перед отправкой обратно на рудник приобрели все, так что все теперь в этом смысле друг друга стоили. Да, простые иберийские рабовладельцы – кто ж мы ещё-то?

– А за рабами, значит, опять нам следить?! – грозно вопрошают своих половин Юлька с Наташкой, картинно уперев руки в боки.

– Макс с Васькиным своих вообще без присмотра оставить не боятся! – отвечают те, пожимая плечами.

С утра у нас стрельбы. Новые арбалеты к нашему возвращению уже ждали нас готовые, и теперь мы тренируемся в стрельбе из них – по одному, залпом и парами, периодически перетасовываемыми, дабы каждый умел взаимодействовать с каждым.

– Чтобы вступить в рукопашный бой, разведчик должен прогребать где-то автомат, пистолет и стреляющий нож, после чего найти ровную площадку и встретить на ней такого же раздолбая! – хохмит Володя, – Поэтому мы, господа арбалетчики, будем изучать не рукопашный бой, а тактику действия малых подразделений!

Но это, конечно, шутки. Отстрелявшись, мы вступаем и в рукопашную схватку – парами и двое на двое, тоже периодически меняясь. Если в бою «двое на двое» в паре с тобой Серёга – проигрыш гарантирован, но зато это неплохая тренировка в бою одного против двоих. Лишнюю минуту при таком раскладе продержаться – тоже немало, а в реальном бою зачастую и спасительно. Иберийские камрады поначалу посмеивались при виде наших деревянных мечей, но посмотрев на наши бои в полный контакт, смеяться перестали. Настоящим оружием мы давно бы уже перебили друг друга на хрен.

После завтрака у нас верховая езда. Попытки рысить на флегматичном муле – зрелище прекомичнейшее, комичнее только оттренировывать движения поясницей, как при езде рысью, когда ты на своих двоих – своеобразные движения, совсем другое занятие напоминают, гы-гы! Мы со смеху едва не упали, когда нам показал их обучающий нас ветеран. Но оказалось очень даже нужным – даже на относительно смирных тихоходных мулах. А на горячих иберийских лошадей нам и вовсе ещё садиться рано. Если кто не в курсе – ни нормальных сёдел, ни стремян античный мир не знает. Даже «рогатое» римское седло ещё не изобретено, а чепрак лишь защищает ноги от едкого конского пота, но никак не облегчает удержание задницы седока на спине его скакуна. Поэтому мулов нам для первоначального обучения выделили самых смирных, каких нашли, и эта предосторожность вовсе не оказалась лишней. Уже с первого же занятия по вольтижировке мы вынесли стойкое убеждение, что самое лучшее ездовое животное – это вообще ишак. С него не так больно падать. А Серёгу Юлька теперь, когда не в духе, исключительно «говнюком» кличет. За что? Ну, она-то всегда найдёт за что. А вообще-то – как раз за неудачное падение с мула. Его проклятая животина сбросила с себя не просто на землю, а прямиком в свежеотложенную кучу – ага, вот этого самого, гы-гы!

Она же и ржала тогда больше всех, после чего вознамерилась даже показать нам всем класс, если кто-нибудь соизволит её подсадить – только не этот, который в говне извазюканный, гы-гы! Из всех нас Юлька и в самом деле была на тот момент самой крутой наездницей, имеющей немалый практический опыт – ага, целых три раза на ведомой хозяином за поводья кляче в городском парке! А Серёгу мы тогда едва уговорили сменить гнев на милость и не расстреливать шкодливое животное из арбалета. Для этого Васкесу, у которого получалось лучше всех – кабальеро всё-таки – пришлось махнуться с ним «скакунами». Сейчас-то мы уже более-менее освоились, но пересаживаться на лошадей – нет, пока что-то не хочется. Серёга-то – ладно, судьба у него такая, но нас-то за что в говне валять?

– Что, Макс, опять по малолетке своей скучаешь? – с момента нашего возвращения не проходит и дня, чтоб Юлька не завела эту пластинку.

– Оставь меня, старушка, я в печали! – пытаюсь я отшутиться, но где уж там! «Ивана Васильевича» она, конечно, смотрела и на «старушку» не обижается – и на том, как говорится, спасибо. Но в остальном…

– Ну ты сам подумай, ты же ей в отцы годишься! – это она, конечно, преувеличивает, да и совсем не этот фактор ополчает против моей кандидатуры в зятья «почтенную» Криулу, но эта стерва, конечно, доберётся сейчас и до «тех» факторов…

– И вообще, она аристократка избалованная, и ей такой же аристократ требуется! Ну скажи сам – похож ты на прынца в белом паланкине? – в античном социуме «прынцы» в самом деле чаще в паланкинах путешествуют, чем верхом, так что это даже не прикол ейный, а констатация исторического факта.

– Не похож. И на носильщиков того прынца тоже не похож. Но зато – открою тебе страшную тайну – я похож сам на себя, гы-гы! И почему-то – не знаю уж, почему – некоторым девчатам именно это и нравится, – на самом деле, конечно, я прекрасно знаю, почему это так, и она это тоже знает.

– Самодовольный самец! Д’Артаньян недоделанный! Фон-барон! Рабовладелец!

– Ага, он самый, – логику в её доводах выискивать бесполезно, обезьяны вон лучше пускай вшей друг у друга выискивают, но Юльку бесит то, что меня хрен прошибёшь.

– Ну Макс, ну зачем тебе эта дикарка? Ты же современный образованный человек, а она кто? Аборигенка же дремучая, обезьяна туземная, только с дерева слезла!

– Ага, и с большим кольцом в носу, гы-гы! Кстати, отличная идея, надо будет ей подсказать – наверняка прикольно будет смотреться! Особенно, когда она по-гречески что-нибудь будет декламировать, – я дурашливо закатил глазки – типа, от предвкушения.

– Фетишист! А она, между прочим, суеверная религиозная мракобеска! А ещё – закоренелая рабовладелица! Ведь подкладывала же она под тебя свою рабыню? Подкладывала, я знаю! Салтычиха она малолетняя, вот она кто! – вообще-то Салтычиха была по совсем другой специализации, но буду я ещё доказывать чего-то этой…

– Зато КАКУЮ рабыню! – я снова дурашливо закатываю глазки. На самом деле Алтея, хоть и недурна, но самой Велии ну никак не затмевает, но Юлька-то ведь её не видела, гы-гы!

– Ну конечно, девчонка из знатной и богатой семьи! Приданое, связи, карьера! Завидная невеста!

– Ага! И КАКАЯ! – на самом деле в древних языческих социумах за невесту выкуп платить полагается – вроде мусульманского калыма. Так что в смысле приданого тут, как и у мусульман, чаще всего где-то то на то и выходит. Карьера – ну, Велия ведь не вполне законная, и суперкарьеру мужу едва ли обеспечит, но об этом Юльке уж точно знать никчему. Слишком длинный язык…

– И вообще, Макс, ну тебя в задницу! Затрахал ты уже! – вот он, великолепнейший образчик обезьяньей… тьфу, женской логики – оказывается, это я её затрахал, гы-гы, – В Гадесе твоя капризная и расфуфыренная малолетка, а ты тут, в этой дыре!

– Ага, в Гадесе, – и я опять предвкушающе закатываю глазки, отчего Юлька возмущённо фыркает и оставляет меня наконец-то в покое. То, что их не взяли в Кордубу, они с Наташкой простили нам лишь тогда, когда услыхали о наших не самых безопасных приключениях в пути и на месте. А Гадес – он ведь куда круче Кордубы. Это всё равно, что Орехово-Зуево какое-нибудь с Москвой сравнивать… ну и не садист ли я после этого, гы-гы?!

И поделом ей, потому как – нехрен! В смысле – нехрен мне на больную мозоль наступать. Увы, тут Юлька права – я тут, а акселераточка моя в Гадесе. Серьёзный фактор, со счёта не сбросишь. Не зря ведь мамаша ейная, упорно тёщей моей становиться не желающая, в последний день жлобствовать не стала и попрощаться нам дала. Даже – и спасибо ей за это огромное – наедине нас тогда ненадолго оставила. Очень ненадолго, дабы внука нежеланного я ей сделать не успел, но уж наобнимались и нацеловались мы с девчонкой всласть. Типа, пусть уж помилуются напоследок. Ну, насчёт «напоследок» – это мы ещё очень даже будем посмотреть! Зря, что ли, все наши иберийские камрады Велию давно уже «моей» кличут, не говоря уж о наших? Но если наши полушутя, то «сипаи» – полувсерьёз, а кое-кто и просто всерьёз, без всяких «полу», а ведь им это дело виднее, надо полагать. И зря, что ли, на моём мизинце вот это бронзовое колечко? Это в нашу современную насквозь атеистическую эпоху древний обычай выродился в банальную символику, а в этом мире все насквозь «религиозные мракобесы», ежели по Юльке. В этом мире и это колечко, и та монетка на ниточке – вовсе не пустые символы, а своего рода магические амулеты, призванные охранять и оберегать то, на что настроены. Для того и пролежали вместе целую ночь в храме соответствующей по специльности богини, как бишь её там… Религиозный эгрегор – великая сила.

А ещё великая сила – вера. Вот почему, например, даже у сильного паранормала тот же телекинез почти никогда перед глазами у зевак не получается? А очень просто. Когда никто не наблюдает, а сам ты от современного атеистического эгрегора, как и от всех прочих, отрешён – твоей веры хватает, поскольку ничего ей при этом не противостоит. А вот когда ты пытаешься продемонстрировать эффект зевакам, то твоей вере в то, что ты это можешь, противопоставлена ихняя вера в то, что это невозможно – для человека по крайней мере. Да еще и эгрегором атеистическим усиленная, а эгрегор этот через означенных наблюдателей как раз на тебя в тот момент и нацелен. И неважно даже, посрамить тебя желают эти наблюдатели или – напротив, искренне желают тебе успеха. Абсолютно без разницы. Вера – она глубже и эмоций, и желаний. И что в результате? Правильно – пшик! Сумма векторов, в данном случае направленных противоположно. Но в этом мире – иначе. Верит «почтенная» Криула в то, что околдовал я её дочурку, или просто в раздражении ляпнула – это тонкости. А «толстость» в том, что в саму возможность подобного она верит безоговорочно. И сама её дочурка верит в такую возможность безоговорочно – вот, даже и задачу эту сама же мне и облегчила – прекрасно зная и понимая, что делает. И весь окружающий нас античный социум верит в такую возможность безоговорочно, и это прописано в тутошнем эгрегоре. И получается – правильно, такая же сумма векторов, только на сей раз сонаправленных – со всеми вытекающими. Никакой мистики, голая физика. Квантовая физика, кстати, давно уже «эффект наблюдателя» признаёт. Может, в этом мире и телекинезить полегче окажется? Не пробовал, а надо бы попробовать – облегчающий ходьбу эффект «частичной невесомости» тут работает прекрасно. Обязательно попробую и телекинез – как-нибудь позже. Сейчас – увы, пока не до того…

Надо работать – и деньги зарабатывать, и оснащаться. За прошедшие с нашего возвращения две недели Нирул уже выплавил с десяток слитков чёрной бронзы и пару слитков – «нечёрной», но тоже вполне себе бериллиевой. По той же самой технологии выплавлялась, по той же и термообрабатывалась, это я парню строго велел, только «заклинания» я ради конспирации читал другие. Для первого раза, требующего особой торжественности – как-никак, «жертвуем» богам на сей раз весьма дешёвые камешки, и требовалось убедительно объяснить им, что искренность жертвы важнее – я зачитал «Манифест барона Врангеля» – один из стихотворных перлов Демьяна Бедного, который, как известно, был «мужик вредный». Мы-то, в отличие от поколения моих родителей, в школе его уже не проходили, но в интернете он мне попался и весьма понравился, так что вызубрил я его с удовольствием. Когда знаешь в общих чертах, каким НА САМОМ ДЕЛЕ был пресловутый Чёрный барон, то и перл «дюже вредного мужика» воспринимается совсем иначе. Наше поколение, кто интересовался, знало – оттого и убрали его из нашей школьной программы…

 
Часы с полёманний пружина,
Есть власть советский такова.
Какой рабочий от машина
Имеет умный голова?
 
 
Какой мужик, разлючний с поле,
Валляйт не будет турьяка?
У них мозги с таким мозоля,
Как их мозолистый рука!
 

«Ассистировавший» мне в тот день Серёга ржал, как сивый мерин, что и требовалось для должного задабривания нашего великого божества Авося. Потом я, естественно, упростил процедуру, зачитывая при обходе плавильни «Однажды осенью…» – доводилось слыхать? Нет? И чему вас только в школе учили, гы-гы! Ладно, тогда слухайте сюды:

Однажды осенью, обходя окрестности Онежского озера, отец Онуфрий обнаружил обнажённую Ольгу. «Ольга, отдайся! Озолочу, особняк отгрохаю!» Ольга отдалась. «Отче, отдавай обещанное!» «Отойди, окаянная! Обоссу – околеешь!» Ольга, обидевшись, откусила отцу Онуфрию окаянный отросток.

Володя-то учился в правильной школе, и прикол этот знал. Но в обстановке магического священнодействия и юмор получался дополнительный, так что и в этом случае свою долю священного веселья Авось получил сполна.

Испытания первого слитка после термообработки показали его полное соответствие по свойствам «настоящей» чёрной бронзе, что привело начальника рудника в неописуемый восторг. Он уже мысленно нарисовал себе картину маслом, как мы с ним скупаем втихаря простенькие дешёвые бериллы, стоящие сущие гроши по сравнению с аквамаринами, а все ценные самоцветы захомячиваем. По правде говоря, была у меня сперва такая мысля – поди хреново! Разве трудно вместо отсутствующей в обычных бериллах примеси железа добавить в порошок обычной железной окалины из кузницы?

Но подумав, я решил сию «бизнес-идею» попридержать при себе. Во-первых, я не собирался торчать здесь всю жизнь, а с уходом отсюда неизбежно терял свою долю в этом прекрасном «левом» бизнесе. Какие расклады будут на новом месте, я не знал, так почему бы не прихомячить ценную идею про запас? Запас – он ведь карман не тянет. А во-вторых, бериллиевая бронза – прекрасный пружинный материал. Самые ответственные пружины – в часах, например – делаются в нашем мире из неё, а более дешёвая пружинная сталь используется в менее ответственных целях. Но здесь с хорошей пружинной сталью напряжёнка, и пружинной бронзе достойной альтернативы не наблюдается. А значит – её цена не должна быть заоблачной.

Без железной присадки слиток «нечёрной» бронзы чернеть, естественно, не пожелал, и начальник рудника, конечно, был изрядно этим разочарован. Кто ж примет по настоящей цене «ненастоящий» товар? Зато коммерческий интерес к моим экспериментам он потерял полностью и дал мне на них полный «карт-бланш» – при условии, конечно, что не остановится и производство «настоящей» чёрной бронзы. Цена меди, не говоря уж о древесном угле, была настолько пустяковой по сравнению с ценой аквамаринов, что за некоторый её перерасход никто с него особо не спросит. Ясно же, что наш будущий мастер пока ещё молод и неопытен, и не всё у него пока получается, так что некоторые дополнительные затраты на его обучение неизбежны. В результате у нас накапливалась постепенно и пружинная бронза для моих задумок.

А задумал я очередное перевооружение. Ну, не во всём – применительно к арбалетам это была, скорее, модернизация. Бронзовые дуги вместо ясеневых должны были сделать наше основное оружие легче и компактнее, а пружины под спусковыми рычагами – удобнее и безопаснее в обращении. А вот полной смене подлежало наше холодное клинковое оружие.

Сложнее всего было переупрямить Нирула, который, будучи сыном маститого оружейника, «знал совершенно точно», каким должен быть самый лучший меч. Из самых лучших побуждений парень стремился «предостеречь» меня от «ошибок», дабы мой новый меч был «как у людей». Собственно, с традиционной колокольни он был совершенно прав. Проверенный временем турдетанский меч, унаследованный от древнего Тартесса, был действительно хорош по понятиям этого мира.

Потеснившая его фальката была веянием моды, которая всегда теснит на какое-то время классику, но именно таким и будет клинок римского пехотного «гладиус хиспаненсис» вплоть до ранних имперских времён. Даже длину – сантиметров до семидесяти – он сохранит до времён военной реформы Гая Мария, и лишь после неё укоротится до «стандартных» пятидесяти семи сантиметров для пехоты. А для кавалерии – слегка вытянется, сантиметров до восьмидесяти, превратившись в кавалерийскую спату. Те же примерно семьдесят, максимум – восемьдесят сантиметров вместе с рукоятью составляла обычно длина и более современных клинков, предназначенных для пешего боя. Та же морская абордажная сабля, та же аналогичная ей солдатская пехотная у фузилёров восемнадцатого века, тот же ланскенет или, как его чаще называли, «кошкодёр» немецких ландскнехтов пятнадцатого и шестнадцатого веков. Оптимальная длина, уже не мешающая в тесноте плотного строя, но ещё позволяющая полноценно фехтовать в поединке. Классика – она классика и есть.

Мне же требовалось несколько иное – гибрид турдетанской классики со средневековой. Точнее – позднесредневековой, тоже проверенной временем. Чтобы разжевать Нирулу, что именно от него нужно, мне пришлось взять дощечку и самому обстругать её ножом – я задолбался вырезать классическое для античных мечей выпуклое ребро и нетипичные для них долы по бокам от него – их приобретут лишь позднеимперские римские гладиусы и кавалерийские спаты. Без ребра по делу вполне можно было бы и обойтись, качество металла уж точно простило бы мне этот отход от традиции, но это долбаное «общественное мнение»… Привлекать к своему оружию излишнее внимание мне тоже не хотелось, и я решил не оригинальничать без необходимости. Назначение долов – облегчить клинок, который будет длиннее обычного – Нирул понял и одобрил, но мой вариант «средневековой» заточки вогнал парня в ступор.

– Так никто не делает, господин! – заявил он мне с видом знатока, – Как же ты будешь резать этой частью лезвия? – он провёл пальцем по закругленной паре сантиметров у гарды и тупому углу далее, лишь постепенно плавно переходящему в полноценную заточку «как у людей», – Здесь тоже надо заточить!

– Зачем? Чтобы зазубрины от ударов были глубже?

– У тебя есть щит, господин.

– Но не всегда есть возможность воспользоваться им. Помнишь то нападение на нас – тогда, на дороге? Если бы они успели подготовиться – напали бы на нас внезапно, и нам пришлось бы вступить в бой сходу. А теперь представь себе, что ты – мой враг, и твоя цель – убить меня, а не быть убитым самому. Я иду по дороге, арбалет у меня на левом плече, и я поддерживаю его левой рукой. Ты нападаешь, а моя левая рука занята арбалетом – дашь ты мне время отбросить его и схватить щит?

– Конечно нет, господин. Но ты ведь можешь защищаться и арбалетом.

– Могу, если от этого зависит жизнь. Но арбалету это не пойдёт на пользу. Естественно, я очень надеюсь, что скоро у меня появится на нём новая бронзовая дуга, которой не страшны удары…

– Появится, господин, обязательно появится…

– Ну, спасибо, ты меня утешил. Но арбалет – это не щит и не дубина. Им не дерутся, из него стреляют. Если мне повредят на нём тетиву – это не облегчит мне потом стрельбу из него. Уж лучше я приму удар на меч, из которого мне не придётся стрелять. А при такой заточке зазубрина не будет глубокой…

– Я понял, господин! Её будет легче вывести, не стачивая много!

– Зачем? Я вообще не буду её выводить. Чем она мне мешает? Когда их наберётся достаточно – они только помогут мне надрезать натянутую верёвку или надпилить деревяшку. Чем это будет не напильник? А рубить я ведь всё равно буду вот этой частью, нормально заточенной, – я показал ему половину клинка ближе к острию.

– Но так нигде не делают, господин…

– Так делают у нас, в моей стране. Наши стрелки вообще не носят щитов, и вся их защита в рукопашной – вот эта вот «сильная» часть клинка и гарда. Именно так мы и сражаемся там.

– А зачем закругление у самой гарды?

– Вот смотри, – я взял в руку деревянный тренировочный меч и перекинул указательный палец поверх крестовины, – Когда держишь его вот так – колоть удобнее. Но зачем же мне резать себе при этом палец?

– Такая большая крестовина тоже для этого?

– Ну, это разве большая? У нас бывают и побольше. Да, и для этого тоже, но не только. Когда я держу меч обычным способом и принимаю на него меч противника – он может ведь и соскользнуть вниз. Крестовина спасёт тогда мою кисть от серьёзной раны.

– А рукоятки ваших мечей такие же, как ты нарисовал? – прежде, чем заморачиваться обстругиванием деревяшки, я нарисовал ему рисунок палкой на песке, – Если бы не крестовина – была бы совсем как наша!

– Она и есть ваша, а у нас другие. Но разве я сказал, что турдетанский меч плох? Он мне нравится, просто я хочу, чтобы в моём мече было лучшее и от наших.

Собственно, два массивных шарика на концах раздвоенного иберийского набалдашника – ничуть не худший балансир-противовес, чем одиночный кругляш известного всем по историческим фильмам классического имперского гладиуса. Будущая римская классика технологичнее, но сейчас легионеры с удовольствием пользуются традиционной испанской, да и «классическим» римский набалдашник станет ещё нескоро – вплоть до эпохи Гражданских войн он будет на самом деле всё ещё иметь форму «сердечка», то есть сохранять рудимент традиционного «испанского» раздвоения. Раз нравятся иберам именно такие, и они ничем не хуже «правильных римских» – отчего ж не сделать эту маленькую уступку местной традиции? Вон как глаза у Нирула засияли, урря-патриота местечкового, гы-гы! Теперь, страшно довольный, всё остальное он сделает так, как надо мне. А сколько ещё дней я потратил бы на разжёвывание и уламывание, если бы захотел иметь всенепременно классический «кошкодёр» немецких ландскнехтов?

Самое приятное в работе – это делить с начальником рудника сэкономленные аквамарины. Самому Ремду выбирать и приобретать их недосуг – не царское это дело. У него и помимо нашего рудника немало других забот – два других медных рудника – чёрной бронзой там не занимаются, но они поболе нашего, три железных, один свинцовый, но там ещё и серебро в той свинцовой руде имеется, и основной доход – от него, а не от свинца. Соответственно, и глаз за тем рудником нужен особо бдительный. Поэтому с нами он действует проще, выдавая нашему «царю и богу» деньги, а тот уж сам закупает самоцветы для работы. Уложился в выданную сумму давно установленного размера, продукцией отчитался – значит, всё нормально. А цена на мелкие третьесортные аквамаринчики за тот же вес – дешевле в разы. Можно было бы в принципе вообще экономить прямо сразу звонкой монетой, но ценные камешки легче и компактнее, и их хранить удобнее. Да и не так заметна в этом случае наша «химия», надёжно укрытая от посторонних глаз. В дело у нас теперь идёт исключительно непрозрачный третий сорт, второсортные стараемся менять на него же для дела и на первосортные для себя. Нирул, уже выплавивший последние пять слитков с чисто третьесортным порошком, больше этого не боится и сетует лишь на то, что уж больно трудно запомнить мои «заклинания». Я обнадёживаю парня тем, что постараюсь подобрать специально для него попроще, гы-гы!

После обеда, начитав достаточно похабщины для успешной очередной плавки, я занимаюсь с начальником рудника и его наложницей-бастулонкой финикийским языком. Млять, ну и уродский же язык! Ну неужели предкам этих долбаных финикийцев было так трудно научиться говорить как-нибудь по человечески! Я даже не о письменности ихней, в которой гласных нет – до неё мне вообще как раком до Луны. Тут устной бы речью овладеть! И иберийский-то тоже был для меня нелёгок, ведь ни разу ж не индоевропейский, но там Васькин здорово облегчил мне жизнь своими уроками баскского, а потом и плотное общение с иберами подтянуло меня до более-менее приемлемого уровня. Да и Хренио ведь как учил? Он хоть на русский мне баскские слова переводил, а тут переводят с финикийского на иберийский, который мне тоже ни разу не родной! Это ж офонареть! Нет, кое-чего таки откладывается в башке, не совсем ведь дурак, хвала богам, но пока-что у меня через пару финикийских слов вырываются сугубо русские, от которых и мой деловой партнёр, и его бастулонка хохочут, поскольку давно уже их запомнили и об их значении вполне догадываются. По крайней мере, перевести не просят. Если б только не Велия, если б не требовался финикийский, чтоб претендовать на неё – на хрен бы он мне тогда сдался? Это ж пытка самая натуральная!