Текст книги "Арбалетчики князя Всеслава"

Автор книги: Безбашенный

сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 26 страниц)

– Новичок решил остепениться и завести наложницу? – раздался насмешливый и знакомый голос сзади. Обернувшись, я сперва не понял юмора, а когда понял – надеюсь всё-же, что вида сумел не подать – слегка выпал в осадок. До сих пор я наблюдал «почтенную» Криулу и её дочь в мешковатых иберийских туниках и юбках, да ещё и в плащах – не май ведь месяц – и всё это было из толстой грубой ткани. Ну, не такой грубой, как у простых пейзанок, потоньше, но разница была не столь уж и велика. Словом – в деревне они и одевались по-деревенски, но здесь, в каком-никаком, а всё-же городе, они и переоделись по-городски. А по-городски – это значит по-гречески. И не в мешковатые, хоть и тонкой ткани, дорические хитоны, а в платья лёгкие – хрен их знает, как они там называются, облегающие – ага, на талии, а вот выше и ниже оной – так пожалуй, что и обтягивающие… В общем, фигуру их нынешнее одеяние скорее подчёркивало, чем скрывало. Нет, всё-таки глаз у меня – алмаз! Ведь под какой мешковиной – там, в деревне – ТАКИЕ «природные богатства» распознал!

– На наложницу я пока ещё не заработал, почтенная! – бодро и весело ответил я, – Но на далёкое и светлое будущее не мешало бы присмотреться и прицениться.

Зима в Кордубе средиземноморская. Ночью ещё как-то даёт о себе знать, но днём, да ещё и солнечным – нам бы в России такие зимы! Вот и «почтенная» с Велией, согревшись под солнцем, плащи скинули и на сгиб локотка повесили. А выемки спереди на их платьях глубокие, да и сами платья выше талии – ну, не то, чтоб очень уж туго обтягивали, такого греческий покрой не предусматривает, но верхние выпуклости у обеих сдвинуты вместе, и ложбинки между ними просматриваются чётко. «Достоинства» мамаши были, конечно, куда более выдающимися, чем у её юной дочурки, и мой глаз-алмаз невольно сфокусировался на точке, расположенной на голову ниже её подбородка. Оттуда, оценив зрелые достоинства, он стрельнул в аналогичную точку юных достоинств, потом снова туда, потом снова обратно…

Судя по тому, что Криула то слегка улыбалась, то хмурилась, её голова была, надо полагать, занята решением нетривиальной головоломки – как расценивать столь нескромный взгляд наёмного солдафона – то ли как возмутительную дерзость, то ли как своего рода грубый солдатский комплимент. Деваха же, хоть и сдерживала смех, но улыбалась во все свои тридцать два безупречных зуба. Потом уронила кошелёк – ага, с понтом случайно, наклонилась за ним – да так, чтобы волосами не загородить мне обзор её выпятившихся достоинств – пару раз «промахнулась», затем таки подобрала, выпрямилась, скосила глаза на мать, убедилась, что та не видит, и на пару мгновений показала мне язычок. Её мать тем временем, решив головоломку благоприятным для меня образом, тоже улыбнулась уже отчётливее.

– Максим, а если бы мы стояли там, – девчонка указала пальчиком на помост с рабынями, – Сколько бы мы тогда стоили?

– Ну и шутки у тебя, Велия! – слегка оторопела «почтенная».

– Так интересно же, мама, хи-хи! Так сколько, Максим?

– Тут – нисколько.

– И как это понимать? – похоже, мамаша склонялась к включению обиды, да и дочурка озадачилась.

– Тот, кому повезло бы отловить вас, был бы глупцом, если бы выставил вас на продажу тут. Я слыхал, что в Греции цена на красивую рабыню-танцовщицу может даже равняться цене неплохого дома. Не знаю, правда ди это…

– Ну, не самого лучшего дома и не за всякую танцовщицу, но вообще-то бывает и так, – Криула всё-таки сменила гнев на милость и соизволила меня просветить, – В Афинах, в Коринфе, в Сиракузах, в Карфагене, в Тире, в Александрии или в Антиохии. За меня-то, допустим, столько уже не дали бы и там, а вот выкуп за нас наши родственники заплатили бы и побольше…

– Гы-гы! Свежо предание, почтенная! Копьё в грудь, стрела меж рёбер или меч в брюхо – плохая замена цене… ну, скажем, полутора домишек. Да пускай даже и одного – жадность ведь до добра не доводит!

– А ты неглуп, солдат! – рассмеялась «почтенная», – Если не убьют и если боги и впредь будут благосклонны к тебе – далеко пойдёшь!

Пока-что боги были к нам благосклонны. Вечером в доме Ремда праздновали счастливое освобождение родни и спасение основных богатств рудника. Отряд ел и бражничал во дворе, начальство – в самом доме. Оттуда доносилась музыка, пение и приветственные возгласы пирующих, а сквозь занавеску просвечивали силуэты танцоров и танцовщиц.

– «Досточтимый» даже дорогих греческих шлюх нанял – этих, которых они «подругами» называют! – не без зависти просветил меня напарник по караулу, – Нам такие уж точно не по кошельку! Вот что значит – денег куры не клюют!

Лично меня зависть по этому поводу особо не глодала. Это Ефремов в своей «Таис Афинской» сделал из греческих гетер эдакий супер-пупер-идеал, а на самом ведь деле – обыкновенный гибрид шлюхи с актрисой. Ну споёт там чего-нибудь, ну на кифаре побренчит или в флейту двойную подудит, ну стихи подекламирует, ну спляшет что-нибудь эдакое – так на это любая занюханная актриска способна. А в постели любая мало-мальски опытная шлюха тоже наверняка ничем не хуже окажется. Ну и нахрена, спрашивается, мешать бульдога с носорогом? Так я примерно и втолковывал напарнику, ни о каком участии в этом хвалёном «симпосионе» и не помышляя, когда из-за занавески выскользнула рабыня с горящим масляным светильником:

– Досточтимый Ремд приглашает аркобаллистариев к своему столу!

Ну, к «своему» – это, конечно, громко сказано. На самом деле нас, само собой, никто и не думал укладывать на пиршественные ложа за главными столами, а усадили на табуретах за самый дальний. Но угощение было не хуже, чем там, и мы даже пожалели о том, что успели основательно подкрепиться во дворе с камрадами. Зрелища же – ну, по сравнению с современными эротическими шоу нашего мира они выглядели бледновато, но по местным меркам…

Одна танцовщица, уже освободившаяся от всего лишнего, плясала с довольно-таки приличных размеров питоном, вторая, на которой оставался лишь пояс с широкими лентами из полупрозрачной ткани, виляла бёдрами так, что эти ленты развевались как крылья, третья, ещё не избавившаяся от юбки, томно выгибалась, воздев руки кверху, отчего её верхние выпуклости приподнялись – ими-то она и двигала – довольно искусно, надо признать. Все три оказались рабынями-иберийками, хотя и очень даже смазливыми, а собственно гетерой была только одна – их хозяйка – самая одетая из всех их. Тоже эффектная баба, хотя чистопородной гречанкой не показалась мне и она – скорее, полукровка. В лёгком платье, полупрозрачном, так что вся фигура легко просматривается, полы платья откинуты так, что левая нога открыта до пояса, руки закинуты за голову – соблазнительно стоит, надо отдать должное. А вот несёт какую-то тарабарщину – видимо, на греческом, в котором никто из нас ни в зуб нога. Лучше бы, на наш взгляд, заткнулась и сплясала стриптиз, как её рабыни. Но «досточтимому» и «почтенным», похоже, нравилось.

Впрочем, мучили нас выслушиванием не пойми чего недолго. Дав нам насытиться, а танцовщицам – закончить своё выступление, хозяин дома, переглянувшись с возлежавшей рядом Криулой – та как раз закончила говорить дочери что-то, не слишком её обрадовавшее – подал гетере знак потихоньку закруглиться, что та и сделала.

– От имени клана Тарквиниев я рад приветствовать наших доблестных аркобаллистариев! – объявил Ремд на нормальном иберийском и подал нам знак приблизиться, – Они недолго ещё служат у нас, но успели уже показать себя и свои аркобаллисты! Их ум облегчил нам выслеживание злоумышленников, а их стрельба – победу. Клан Тарквиниев ценит таких бойцов, и их награда будет достойной! Вот карфагенский статер, – «досточтимый» показал нам золотую монету – сперва одной стороной, затем другой.

– Он равен пятнадцати серебряным шекелям, и по два таких статера получит каждый в их отряде. Но наши аркобаллистарии кроме этого получат ещё по три статера за свои отличия в этом походе. Но не это главное! – тут он выдержал драматическую паузу и обернулся уже к нам самим:

– Разовая награда тоже важна для солдата, но важнее жалованье, которое он получает регулярно. Ваше жалованье удваивается! И не с сегодняшнего дня, а со дня того боя! Клан Тарквиниев успел уже изрядно задолжать вам, но завтра утром вы получите причитающееся вам у моего казначея! Клан Тарквиниев благодарит вас за службу!

– Слава Тарквиниям! – гаркнули мы, хоть и не вполне хором, но с должным усердием.

На этом наш приём был окончен, и мы вышли во двор, предоставив начальству продолжать их изысканные увеселения. Гетера снова затараторила что-то по-гречески, но гвалт наших камрадов во дворе был куда громче, а главное – понятнее. Ни есть, ни пить уже не хотелось, да и большинство наших сослуживцев успели уже насытиться. Я выкурил трубку, рассказал сипаям пару анекдотов, переделав для них армейские «Да вас это не трахает, товарищ генерал!» и «А, лесник – пошёл на хрен!». От первого – второй-то наши знали все – дольше всех хохотал Володя, что и неудивительно. Это гражданский представляет себе типичную армейскую ситуёвину чисто умозрительно, а вояка, сам не раз в таких побывавший, представляет её себе в цвете и в лицах, а посему и ржёт до слёз. Ржал – хотя и не так долго, как Володя – и вышедший вскоре к нам Тордул, успевший в своё время послужить и в серьёзных местных армиях Баркидов – кажется, у Магона.

Потом я прогулялся в отхожее место на заднем дворе и направился оттуда к пристройке, выделенной нам под ночлег.

– Максим! – негромко позвала меня Велия, – Хорошо сегодня…

– Ага, «над всей Испанией безоблачное небо»…

Юмора девчонка, конечно, не поняла бы и по-иберийски – это наши сейчас ржали бы, а она не в курсе, и настрой у неё романтичный. А южные ночи – они ведь такие, к романтичному настрою весьма располагающие. Ну, склонные к этому натуры, гы-гы!

Откровенно говоря, я бы предпочёл в этот вечер повстречаться с какой нибудь из домашних рабынь, а ещё лучше – из танцовщиц гетеры, с которыми, наверное, можно было бы договориться на предмет «завернуть в укромное местечко и заняться делом», но такого случая судьба мне не предоставила. Ладно, есть на то и кордубские шлюхи, а сейчас обстановка и в самом деле романтичная, и с ТАКОЙ девахой поболтать под звёздным небом тоже неплохо. А может, и за ручку её подержать, а может, и не только за ручку…

– Нас на днях отправят в Гадес. Мама говорит – «подальше от опасностей и от грубых неотесанных мужланов», хи-хи! Которые «даже греческого не знают», хи-хи!

– Ты его знаешь?

– Читать могу, но пишу с ошибками. На слух понимаю почти всё, если говорят по-аттически или по-сиракузски, но сама говорю – примерно, как ты по-нашему, хи-хи! По-финикийски тоже, но читаю плохо и почти совсем не могу писать. Мама говорит, что это очень плохо – эти языки надо знать.

– А какой важнее?

– Оба важны, но в Гадесе нужнее финикийский. Было бы хорошо, если бы ты начал с него. По-нашему ты научился быстро…

– Научишься, когда без этого никак! – я не стал расстраивать деваху сообщением, что хрен её мать угадала, и уже следующему поколению, придётся, скорее всего, изучать латынь, поскольку изучить АК-74 иберам уж точно не светит.

– Холодно! – она нарочито поёжилась и нырнула ко мне под плащ – сперва, конечно, оглянувшись и убедившись в отсутствии лишних глаз. Решив, что во второй раз уже можно, я обнял её за талию. Протестов не последовало, и я сдвинул руку несколько ниже…

– Только не шлёпать, хи-хи! Тебе нравится шлёпать меня по попе, но теперь я не смогу свалить синяк на ни в чём не повинного мула!

– Ну, ТВОЮ попу и просто подержать в руках приятно, гы-гы!

– Только попу? А вот тут? – эта оторва взяла мою другую руку и сама поднесла её к своим верхним выпуклостям. Ну, раз девочка не против…

– Они у меня маленькие, конечно…

– Ну, не такие уж и маленькие…

– Не льсти мне, Максим! Я же знаю, что у Астурды гораздо больше, и ты это тоже прекрасно знаешь, а вам, мужчинам, нравятся грудастые!

– Ну, она ведь старше тебя…

– Но тоже ещё не была замужем и не рожала детей. Ты не видел её матери.

– Верно, как-то не довелось…

– И не могло довестись. Она умерла в прошлом году – грудная болезнь, а тут случилась резкая перемена погоды. Но я сейчас не об этом…

– Точнее – не только об этом? – заметил я.

– Ну, и об этом тоже, – ага, опустила глазки, – Но ещё я хочу сказать, что она была ещё не очень-то стара, но у неё были огромные и обвисшие. А мою маму ты видел – нынешнюю, успевшую родить меня и Велтура. И помнится, в деревне ты обратил на неё внимание раньше, чем на меня, хи-хи!

– Так ведь было на что! Но ты права, у тебя будут не хуже, – мой палец нырнул в ложбинку, а эта чертовка сложила руки под грудью так, что ложбинка стала совсем узенькой…

– Ты ещё будешь служить на руднике какое-то время. Гадес далеко оттуда, и мужчина не может долго обходиться без женщины. А ты нравишься Астурде, и она может захотеть остепениться. Я, конечно, желаю ей счастья, но ты достоин лучшего, Максим!

– Именно такого? – я обнял её покрепче.

– Может быть… Если боги будут благосклонны…

– Тебя там не выдадут за это время замуж?

– Шестнадцать исполнится мне в пути, и в Гадесе я буду считаться уже взрослой. Но мой отец в Карфагене, а без него мою судьбу никто решать не будет. Ты только постарайся, чтобы дела не слишком долго привязывали тебя к руднику. Сумеешь?

– Кажется, у меня только что появилась причина ОЧЕНЬ постараться, гы-гы!

– С тобой весело, Максим! В деревне ты хотел совратить меня за несколько маленьких бронзовых монеток, хи-хи! У тебя ещё осталась хоть одна – не просто такая же, а именно из тех?

– Осталась.

– Подари её мне! Когда будет скучно – достану, вспомню и посмеюсь…

16. Война по-кордубски

– Внучка досточтимого Волния достойна лучшей партии, чем какой-то наёмник! – заявила «почтенная» достаточно ледяным тоном.

Я прифонарел – не от её позиции, в которой в общем-то и не сомневался, но обоснование… Нет, я, конечно, понимал, что не стало бы наше командование городить целую спасательную экспедицию ради чужих для нанимателя людей, да и не такой была бы наша тогдашняя суета ради совсем уж «седьмой воды на киселе», но чтоб родная внучка самого главы клана… Моё почтение, млять, как говорится, но во что ж это я такое вляпался-то сдуру?!

– Ну, допустим, не такой уж и «какой-то», Криула – вступился за меня «досточтимый» Ремд, – Служит без году неделю, а уже как отличился! Такие люди не задерживаются в «каких-то наёмниках»!

– Ремд, я ведь не шучу! – и, обернувшись ко мне, – Вчера я сказала тебе, солдат, что ты далеко пойдёшь. Я и сейчас могу это повторить – но не настолько же! Не забывай всё-же, кто ты и кто мы!

– Так, так, Криула, а кто же это вы, хе-хе?! – дурашливо поинтересовался её родственник.

– Ремд!!! – на столике аж блюдца подскочили, – Всё равно он нам не ровня!!!

Этого юмора я уже не понял, но пояснять его мне, похоже, никто не собирался. Возможно, «досточтимый» и объяснил бы, настроение-то у него было для этого вполне подходящим, но глаза Криулы метали такие молнии, что даже он не рискнул.

– Видишь, Максим, у меня тоже ничего не получается, хе-хе! Но ты не расстраивайся – она раздражена сейчас, не в духе, у женщин это бывает. Ничего, мы подождём, когда её настроение улучшится, и тогда попробуем уговорить её ещё раз, хе-хе!

– Не будь комедиантом, Ремд! – «почтенная», вроде, угомонилась, даже улыбнулась уголками рта, но это вовсе не означало согласия становиться моей тёщей.

– Хорошо, не буду. Поговорим о серьёзных делах. Твой раб, Максим, как я слыхал, справился с чёрной бронзой – с твоей помощью. Если ты научишь его справляться самостоятельно – ты будешь вознаграждён так, что нынешняя награда покажется тебе пустяком. Криула вчера рассказала мне о вашем обсуждении цен на наложниц и танцовщиц, хе-хе! – та тоже улыбнулась, – Но не одни только красивые наложницы могут стоить хорошего дома! Раб-мастер тоже стоит весьма недёшево, а уж мастер по чёрной бронзе – тем более. Если мальчишка станет настоящим мастером, я куплю его у тебя ОЧЕНЬ дорого.

– Прости, досточтимый, но я не могу продать его тебе.

– Почему? Мы же ещё не договорились о цене! Даю слово, ты будешь доволен!

– Дело в том, что я УЖЕ дал слово освободить парня. Разве годится мастеру по чёрной бронзе быть рабом?

– Дал слово? Гм… Ну, раз так – слово надо держать. Жалованье свободному мастеру не разоряло клан Тарквиниев раньше, не разорит и теперь. Но я тоже УЖЕ дал тебе слово и сдержу его. Учи своего раба, Максим! Ты и теперь уже не настолько беден, чтобы не купить себе нового слугу, а этого учи настоящему делу! Когда твой БЫВШИЙ раб научится выплавлять чёрную бронзу без тебя – тебе будет на что купить хороший дом в Гадесе. Не самый лучший – я знаю его хозяина, он его не продаст, хе-хе – и даже не такой, как у моего дяди – я говорю не о том, который ты видел, а о том, что на острове – но тебе ведь такой и не нужен, верно? Тот, который ты сможешь купить, будет уж всяко не хуже того, в котором мой дядя ведёт дела. Пожалуй, и получше, да ещё и на острове, если захочешь. Ты станешь завидным женихом, и тогда мы снова попробуем уговорить Криулу, хе-хе!

– Опять шутишь, Ремд?

– Ничуть! Как же можно, когда ты запретила мне быть комедиантом, хе-хе! Я вполне серьёзен. Разве лучше будет, если девочка достанется какому-нибудь старику или избалованному сосунку? Если её избранник неплох – зачем же делать её несчастной?

– Ну, так уж прямо и избранник! Юной девчонке нетрудно вскружить голову, но такие увлечения быстро проходят. А Гадес – город не маленький, и выбор у неё будет широкий.

– Как знать, Криула? Некоторые увлечения, знаешь ли, оказываются ОЧЕНЬ стойкими, и я мог бы напомнить тебе об одном из таких…

– Хватит, Ремд! Пусть сперва хотя бы языки изучит, прежде чем на Велию пялиться! Неужели судьба моей девочки – достаться неотёсанному варвару?!

– Вот таковы женщины, Максим! Мы ей такого зятя из тебя готовим, а она ещё условия ставит! Но – тут она в своём праве, и языки тебе учить придётся. Начальник рудника хорошо отзывается о тебе…

Тоже мне, новость! Ещё бы ему не отзываться обо мне хорошо, гы-гы!

– Он неплохо владеет финикийским языком, а ещё лучше им владеет его наложница-бастулонка, которую он приобрёл тайком от жены и прячет от неё на руднике, хе-хе! Я попрошу его поучить тебя финикийскому, а ты учись старательно – но смотри, только финикийскому языку, а не финикийским забавам с его бастулонкой, хе-хе!

Тут уж рассмеялась и «почтенная», хотя самообольщаться по поводу её настроя было бы, пожалуй, очень сильно преждевременно. Уж очень круто она наехала на меня с утра, когда нас заложила ей эта гнусная сволочь!

– Хррррррррр! – прохрипела эта сволочь несколько позже, когда мои пальцы сомкнулись на её тщедушной шейке. Я чуток ослабил хватку, поскольку не решил ещё, что с ней сделать – просто придушить, сломать шею или утопить в очке сортира. Заложить нас хозяйке прямо в моём же присутствии! Как вообще посмела, мразь, на глаза мне попасться после такого!

– Если ты убьёшь меня или искалечишь – тебя оштрафуют на мою цену, а она немаленькая!

– Ты веришь в то, что я боюсь этого?

– Вижу, что не боишься. Но что ты выиграешь от этого? Любой из слуг на моём месте донёс бы на тебя госпоже, а расправа за донос не приблизит тебя к твоей цели.

– Зато ты даже не представляешь себе, какое она доставит мне удовольствие!

– Представляю! Но удовольствие я могу доставить тебе и иным способом!

– И не боишься быть затраханной насмерть, как ты того и заслуживаешь? Например, зазубренным колом в задницу или черепком от разбитой амфоры – куда положено, гы-гы!

– Я надеюсь всё-же, что к вечеру твой гнев поутихнет. А я позабочусь о том, чтобы он утих окончательно – более традиционным способом. Я слыхала, что ты не любитель извращений. Пойми, я служу госпоже и обязана была донести, но сама ничего против тебя не имею! Если бы кто-то узнал, что я видела и не донесла…

– Ладно, – я убрал руки с её шеи, – Пожалуй, убивать тебя и впрямь не за что. Уйди с глаз!

– Так мне вечером приходить?

– Ты что, на самом деле собираешься? – эта девятнадцатилетняя стукачка была недурна, и вздрючить её за донос в буквальном смысле – не самая дурацкая идея.

– Удовольствие я тебе задолжала… так решила госпожа Велия, кстати.

– Так кому ты служишь – матери или дочери?

– Какая разница? Дочь госпожи – тоже госпожа. Мать главнее, но и приказ дочери имеет силу, если не противоречит приказам матери.

– И её мать не против?

– А я её и не спрашивала. Я же сказала, что ничего против тебя не имею. Разве недостаточно приказа молодой госпожи? Зачем беспокоить старшую госпожу пустяками, если этим я не предаю её?

– Хорошо, приходи вечером. Но сейчас – уйди с глаз!

Наверное, так бы я и скоротал этот день за биением баклуш и размышлениями о своеобразии взглядов на жизнь непростых иберийских рабовладельцев. То ли дело простые – вроде меня? Но судьбе не было угодно позволить мне расслабиться.

– На стены! Все на стены!

«Все» – это, конечно, не «досточтимый» с его домочадцами. В данном случае «все» – это мы, грубые мужланы, неотёсанные варвары, бродяги-наёмники. Короче – солдатня. Не могу сказать, чтобы эта команда нравилась мне так, как команды «Отбой!» и «Разойдись!» в «непобедимой и легендарной», но по крайней мере, смысла в ней больше, чем просто развлекать начальство игрой в солдатики, то бишь выбивать из плаца пыль, топоча строевым шагом. Раздражает маразм, но разве ж мы против настоящего дела?

– Мятежники! Римляне! – так, а вот это уже интересно! У кого-то уже ум за разум от страха зашёл? Так кто там всё-таки на самом деле, мятежники или римляне?

Взбежав на стену, мы убедились, что с ума никто не сошёл – в наличии действительно имелись и те, и другие, и между обеими сторонами назревала нешуточная драка. Но мы-то тут при чём? Мы же, вроде, не вмешиваемся в большую политику? Или мои сведения устарели?

– У римлян не будет повода входить в город, если мы продемонстрируем способность и готовность защитить его от мятежников, – разжевал Тордул для особо тупых вроде меня, – А зачем нам римляне в городе?

Приятно всё-таки, когда начальство не держит тебя за дурака, не включает перед тобой клоуна, а объясняет чётко и недвусмысленно, что ему от тебя нужно. Надо продемонстрировать – продемонстрируем в лучшем виде!

– Барра! – рычали легионеры, надвигаясь сплошной стеной на восставших турдетан Кулхаса.

– Смерть римлянам! – ещё громче, хотя и не так слаженно ревели те, набегая грозной толпой.

– Кордуба! – орали мы со стены, воинственно потрясая оружием.

– Трруууууу! – трубили показавшиеся в интервалах между римскими отрядами слоны.

– Что ж они делают, олухи! Они же перебьют друг друга! – прихренел Серёга, которому больше пришёлся бы по душе аттракцион исторических реконструкторов, где сошлись, полязгали железом, помахались, потешили силушку молодецкую, да и разошлись – усталые, но довольные. Не могу сказать, чтоб наше мнение сильно отличалось от серёгиного, но кого тут интересовало наше мнение? Тех олухов внизу – уж точно нет. Кулхас воюет за свои города и власть, римский сенат – за доходы от богатой провинции, но воюют-то они не сами, а руками вот этих вот «малых сих». Одних настропалили вожди и старейшины, других попросту послали, куда велено, хотя и тоже не без урря-патриотического мозгоимения, и сейчас эти «вышедшие родом из народа» на полном серьёзе почнут крошить друг друга в мелкий салат…

Масштаб мясорубки впечатлял – это были уже не те мелкие стычки, в каких мы и сами уже успели отметиться. Тут всё серьёзно, по взрослому.

У римлян, как и всегда, в первой линии мальчишки-гастаты, которым и предстояло первыми расплатиться кровью за игры взрослых дядек, но и Кулхас – стреляный воробей – бросил на этих мальчишек не отборное воинство, а неумелых, но многочисленных и сердитых пейзан. Это же всё равно, что наши срочники в Чечне! Ну как пацанам выстоять против матёрых мужиков! Столкнулись! Как и следовало ожидать, пацаны-желторотики держали строй недолго. Напрасно орали на них и нещадно хлестали по спинам витисами псы-центурионы. Вот в одном месте проломлен строй, вот в другом. Наконец, всё смешалось, и в беспорядочной свалке более привычные к ней турдетаны начали одолевать.

По сигналам римских горнистов в эту мясорубку врезались отряды принципов – второй линии. Эти поопытнее, поувереннее в себе, сами с усами – чаша весов качнулась в сторону гордых квиритов. Ну не может же толпа ополченцев совладать с железным строем настоящих легионеров! Но и Кулхас ввёл в бой профессионалов.

Эти матёрые головорезы выправили положение, и за их спинами побитые пейзане отдышались, взбодрились, увидели спешащие на помощь новые подкрепления и рванулись по новой сами, усиливая напор своих вояк. И снова римляне начали откатываться назад, хотя и в большем порядке.

– Млять, щас триарии ударят! – со знанием дела предсказал Володя, да только хрен он угадал! Триариев римский командующий решил поберечь, и вместо них в интервалы между манипулами принципов двинулись слоны.

К таким переделкам простые турдетанские ополченцы, конечно, не были готовы, и многие побежали. Напор турдетан резко ослаб, и римляне снова начали теснить противника, а слоны вырвались вперёд, сея смерть и опустошение. Но среди профессионалов Кулхаса нашлись и ветераны, сражавшиеся ещё со Сципионом против Баркидов. А кое-кто, сильно подозреваю, что и не только со Сципионом против Баркидов, но и наоборот – с Баркидами против Сципиона – тоже поучаствовать успел. В общем, с боевыми слонами некоторым из мятежных испанских вояк дело иметь уже доводилось, что они вскоре и продемонстрировали нагляднейшим образом.

В погонщиков-нумидийцев полетели меткие дротики и саунионы, да и пращники турдетан тоже не зевали, а если этого оказывалось недостаточно – сразу несколько человек метали копья в одного слона. Пара гигантов с рёвом рухнула, остальные, лишившись погонщиков и обезумев от боли, повернули назад. Теперь уже они опустошали римские ряды, наверняка вызывая у ветеранов войны с Ганнибалом весьма неприятное ощущение «дежавю».

Но помимо «дежавю» имелся у римских ветеранов и опыт, который, как известно, не пропьёшь. Не так уж и много было этих взбесившихся «живых танков», всего около десятка – не с Македонией ведь воевали, а с какими-то жалкими испанскими варварами. Офонаревших слонопотамов забросали копьями, дабы не путались под ногами у гордых граждан Рима.

Избавившись таким образом от помехи, легионеры снова сомкнули ряды, но и турдетаны уже опомнились и возобновили натиск. К линии боевого контакта под звуки труб мерной поступью двинулись римские триарии…

– Если у Кулхаса не припасено сюрприза – его войску звиздец! – заметил Володя.

Ситуёвина в самом деле складывалась своеобразная – на флангах конница и легковооружённые как-то поддерживали статус-кво, но в центре – с подходом триариев – результат был предсказуем. В принципе-то так же было примерно и у Ганнибала при Каннах. Зная конечный результат той грандиозной мясорубки, мы обычно не вполне осознаём, как рисковал тогда великий Баркид. Бой есть бой, и многое в нём запросто может пойти совсем не так, как спланировано. А там и не требовалось «совсем не так», там и «не совсем так» хватило бы за глаза. Продержись его слабый центр чуть меньше, промешкай его сильные фланги чуть дольше, провозись его конница с конницей римлян и не поспей своевременно завершающие окружение нумидийцы – любого из этих факторов хватило бы, чтобы римская пехота прорвалась в центре, после чего весь гениальный план Ганнибала полетел бы вверх тормашками. Уж чему-чему, а строевой даже римских новобранцев начальство выдрочить успело, и уж по команде «Кру-гом!» развернуться к тем пресловутым нумидийцам задним манипулам труда бы не составило. Тыл стал бы новым фронтом, а бывший фронт – тылом, только и всего. Тяжело, конечно, пришлось бы флангам, теснимым лучшей ганнибаловой пехотой, но в глубине римских боевых порядков было вполне достаточно свежих манипулов, чтобы как-нибудь уж справиться и с этой напастью. Шутка ли – соотношение два к одному в римскую пользу?

Сюрприз у Кулхаса имелся. За притоком Бетиса его профессионалы опрокинули местных союзников Рима и на плечах у бегущих форсировали неширокий приток. Вперёд вырвалась стремительная конница, и на наших глазах наметился нехилый удар в бочину уже теснящим противника по всему фронту римлянам. Если успеют и если то же самое случится и на другом фланге – может и выйдут у турдетан «Канны на бис». Но это понимали и римляне, и такой исход дела в их планы, конечно же, не входил.

Не всех своих слонов они, как оказалось, использовали для фронтальной атаки, трёх выделили и в помощь союзникам на фланге.

Слоны малоэффективны против обученной сражаться с ними тяжёлой линейной пехоты, но против конницы это почти панацея. Почти – потому что в Индии или в Нумидии этот номер не прошёл бы. Там конницу специально обкатывают слонами, и лошади к ним привычны. Но здесь слоны – экзотика, и кавалерийская атака волей-неволей застопорилась. Что толку от храбрости всадника, если празднует труса его конь? Мало кому удавалось заставить своего скакуна преодолеть страх, большинство лошадей храпело, кружило, но от атаки отлынивало. А пехота не поспевала…

Тордул мрачно смотрел со стены на это безобразие, затем поманил к себе меня и трёх пращников-балеарцев.

– Мы не воюем с Римом, – напомнил он, – Но будет нехорошо, если римляне разобьют сейчас Кулхаса. Тогда они захотят войти в город как победители, а мы ведь с ними не воюем – будет очень нехорошо. А эти три слона… Вы поняли меня?

Разумеется, мы всё поняли правильно.

– Не стрелой! – одёрнул меня начальник, когда я намылился уложить в желобок болт, – Я видел, как ты стреляешь «желудями» – сделай так и на этот раз. Зачем оставлять следы?

Один из балеарцев подал мне свинцовый «жёлудь» и положил передо мной на парапете ещё несколько. Что ж, разумно!

Я целился в башку погонщику одного из слонов, но проклятая свинчатка закувыркалась в полёте и со смачным шлепком впечаталась в ухо самому слонопотаму. Млять! Ну какого ж, спрашивается, хрена эти долбаные античные пращники не пользуются нормальными круглыми пулями! Религия, что ли, не позволяет?! Уроды, млять! Одновременно «жёлуди» балеарцев вспенили воду речки, маскируя меня перед римлянами имитацией бестолкового «дружественного огня». Вот за это – спасибо! Взвившийся на дыбы элефантус едва не стряхнул погонщика – нумидиец уцепился за его раненое ухо, что тому тоже не понравилось, а я уже целился в погонщика другого слона. На сей раз взял поправку, и «жёлудь» звезданул того меж лопаток. Арбалет придал ему ускорение уж всяко не хуже пращи, и нумидиец, раскинув руки, мешком свалился под ноги своему гиганту. И снова балеарцы замаскировали мою диверсию – один даже в щит турдетанскому всаднику свой «жёлудь» влепил для пущего правдоподобия. Хорошо хоть – в бронзовый умбон попал, а то ведь иначе и пробить мог бы ненароком. А я брал на прицел третьего погонщика. Ага, есть! Метил, правда, в бочину, а всадил в ляжку, но и то хлеб. Черномазый – не негр, конечно, но почерномазее иберов – взвыл от боли и отвлёкся от управления своим «танком». Пращники продолжали маскировать меня – наши пращники, а турдетанские вплотную занялись слонопотамами. Заодно уконтрапупили первого нумидийца, в которого я промазал, а я уж доделал третьего, влепив ему наконец в шею. А некоторые из турдетанских кавалеристов спешились, подступили к слонам и принялись забрасывать их дротиками. А животина ведь уже «бесхозная», ну и повернула взад – две штуки повернули, третьей я успел впендюрить очередной «жёлудь» в «убойное» место между глазом и ухом. Не ружжо, конечно, да только ведь и «жёлудь» потяжелее ружейной пули будет. Поплохело хоботному, а тут его ещё и пара саунионов железных продырявила. Двух оставшихся помогли завалить и сами союзнички римлян – что топтать и протыкать бивнями будут их самих, уговору не было, не подряжались они на такое. Жалко слоников, но такова се ля ви…