Текст книги "Арбалетчики князя Всеслава"

Автор книги: Безбашенный

сообщить о нарушении

Текущая страница: 20 (всего у книги 26 страниц)

– Слушай, Максим, ты, конечно, достойный человек, и я желаю тебе удачи в твоих замыслах. Но не кажется ли тебе, что почтенная Криула вряд ли в восторге от твоего выбора? И не думаешь ли ты, что и отец девчонки может иметь свои планы на её судьбу? А он ведь человек очень непростой…

– Кто может знать свою судьбу, почтенный?

– Полностью – никто, но есть же определённые признаки! Судьба бывает обычно милостива, если ты не желаешь несбыточного. Я не отговариваю тебя, пробуй, и судьба иногда являет чудеса. Но что, если чуда не случится? Разве не придётся тебе тогда поискать себе другую пару?

– Всё может быть. Может, и придётся.

– Есть хорошие семьи и попроще Тарквиниев, Максим. И в некоторых из них тоже подрастают невесты на выданье…

А потом и Юлька еще до кучи. Мы как раз отмечали готовность Нирула к экзамену на мастера. Хорошо посидели, отметили. Но отмечает-то каждый по своему. Серёга вон – ну, надегустировался от души, а она у него широкая, и транспортировать его в итоге пришлось всей компанией. Дотранспортировали, уложили, дальше Юлька и сама с ним разберётся. Поболтали, прогулялись до ветра, пора бы и самим на боковую. Сижу на бревне, курю на ночь – Юлька подходит, подсаживается рядом:

– Нажрался мой – спасу нет! Храпит, перегаром несёт – пьяная скотина!

– Ну так следила бы, чтоб не нажирался.

– Уследишь тут! Вот почему за тобой следить не надо?

– Юля, ну ведь у каждого своя порода.

– Вот именно – порода. Я бы предпочла породу получше, – и придвигается поближе, до касания выпуклостями. Но я-то ведь от Астурды своё намедни получил и с ума сходить как-то не собирался.

– Тебе самому не надоело по шлюхам бегать? – ну вот, и эта туда же! Сговорились все, что ли, гы-гы!

– Ну, вообще-то я по ним не бегаю, а хожу нормальным шагом.

– Ага, «медленно и методично», знаю этот анекдот! А как насчёт «остепениться»?

– Прямо тут?

– А почему бы и нет? В тот раз – согласна, не время было. Четыре мужика с голыми руками против всего мира – нельзя вам было ещё и меж собой вздорить. Но теперь-то уже не так, теперь есть и местная опора – у тебя это хорошо получается.

– И поэтому надо обязательно перелаяться меж собой?

– Не утрируй. С Васькиным ты из-за меня не поссоришься, с Володей тоже. Много ли толку от моего неудачника, чтобы носиться с ним, как с писаной торбой?

– Так уж прямо и неудачник? А кто мне бериллы распознал?

– Только не говори, что не обойдёшься без него и впредь! Я видела, как ты отбирал для себя образцы! Зачем они тебе, когда есть геолог, а? – и ещё плотнее прижимается. Увы, косвенными отмазками и от этой тоже не отделаться…

– Юля, если ты задашься целью – дважды ты меня уже раздраконивала, раздраконишь и в третий раз. Это ты умеешь. Но моих основных планов это не изменит.

– Тебе было плохо со мной? Мне что-то этого не показалось! Чем я хуже твоей малолетней дикарки? Тем, что не разодета в шелка и пурпур, не увешана золотом и серебром, не умащена благовониями, а рабыни-служанки не сдувают с меня пылинки?

– Ну, в походе и Велия не была расфуфырена. И как-то, знаешь ли, не сильно проигрывала от этого.

– Местная – ко всему привычна, всё умеет – это тебя в ней привлекает?

– Не только. Но не заставляй меня каламбурить.

– Это как? А, поняла – местная знает своё место! Да, для тебя – не пустяк! Сволочь ты, Макс! Только о себе и думаешь! Сволочь и эгоист!

– А ты, значит, думаешь не о себе?

– Ладно, допустим. Но ты ведь не из тех, кто живёт, чтобы работать, работать и работать. Как насчёт досуга? Что у тебя с ней общего? Она же ни одной книги не читала, ни одного фильма не смотрела, ни разу за компом не сидела и в интернете не шарилась. А наши бабьи «тряпки и побрякушки» тебе неинтересны. О чём ты с ней говорить-то будешь на досуге? Ведь дикарка же! Обезьяна обезьяной!

– Юля, подскажи мне адресок ближайшей общественной библиотеки, ближайшего компьютерного магазина и ближайшего интернет-провайдера. А заодно и ближайшего местного Чубайса.

– Хочешь сказать – прошлого не вернуть? Но у нас есть воспоминания обо всём этом!

– Месяц, год, два, три – сколько можно жить ими? А новости твои все будут только о тех же тряпках и побрякушках.

– Дались они тебе! Я, между прочим, ещё и историю хорошо знаю!

– Лучше местных? Точнее, подробнее? Ориентируешься в постоянно меняющихся раскладах?

– Говорю же, сволочь ты, Макс! Не только в этом – вообще!

– И из чего на сей раз состоит твоё «вообще»?

– Да какая разница? Вот ты куришь, например. А мы с Наташкой, между прочим, уже целую вечность не курили!

– Ну на, покури – говна не жалко.

– Вот именно – говна! Сам кури свой горлодёр! Тебе по хрену, ты любишь крепкое курево, а о нас с Наташкой ты подумал?

– И как прикажешь о вас думать?

– Ну, вату из одуванчиков ты ведь изобрёл? Кстати, не очень-то она тебе пригодилась. Мог бы и нормальные сигареты с фильтром изобрести!

– Адресок ближайшей бумажной фабрики не подскажешь?

– Мог бы и бумагу изобрести! И не только, кстати, для сигарет!

– Жюль Верн я тебе, что ли? Все сухой травой подтираются и не ноют, а ты у нас, значит, графских кровей?

– Сволочь ты, Макс! Ну тебя на фиг, затрахал! – и ушла, яростно виляя нижними выпуклостями и пытаясь трясти верхними. Спасибо хоть – не на мостовой и не на шпильках, иначе – уверен, что перебудила бы всех цоканьем металлических набоек, гы-гы! Нет, насколько ж всё-таки культурнее ведёт себя Велия! Обезьяна обезьяной? На себя бы поглядела, макака красножопая!

Утром я освобождал Нирула. Торжественно церемонию обставили, как положено. Ну, не совсем по иберийскому обычаю, но я ж не ибер, а неотёсанный варвар, так что неизбежные «ошибки» все поняли правильно.

– Беру в свидетели богов и всех, кто стоит здесь! Этот человек, – я картинно возложил длань на плечо парня, – С сегодняшнего дня больше не раб! Я отпускаю его по собственной воле и объявляю, что он ничего не должен мне за это!

Потом он, проинструктированный заранее, повернулся ко мне лицом, а мы с Володей взялись за медную цепочку. У викингов при освобождении раба хозяин собственными руками разламывал ему ошейник, предварительно подпиленный в нужном месте. В этом мире рабские ошейники пока заведены только у римлян, а у Нирула висела на груди медная табличка с моим именем на цепочке, и мы со спецназером решили скрестить обычай викингов с нашим армейским обрядом перевода «духов» в «деды». «Дух» является на церемонию «уставным мальчиком» с наглухо застёгнутым воротником – на старом ХБ ещё и крючок был, а два «деда», всыпав ему положенных ремней, которые мы в данном случае опустили за ненадобностью, берутся за его ворот и резко дергают, срывая на хрен и верхнюю пуговицу, и крючок. Пуговицу-то он, конечно, потом пришьёт, а крючок ему больше не положен по сроку службы. Вот и мы с Володей таким же манером рванули цепочку Нирула, одно звено которой было предварительно подпилено, так что вышло эффектно и внушительно.

У викингов снятый с раба ошейник обычно топился в волнах фиорда – в знак того, что он никогда больше не вернётся на шею освобождённого. Тут моря не наблюдалось, зато имелась речка. Я взялся за концы цепочки и примерился раскрутить рабскую «инвентарную бирку» на манер пращи, дабы покартиннее метнуть её в воду.

– Не надо, господин, – попросил вдруг мой вольноотпущенник.

– Уже не господин, – напомнил я ему.

– Бывший господин…

– Для тебя теперь – просто Максим. Так почему не надо?

– Если она не нужна тебе – отдай мне. Я переплавлю и отолью себе что-нибудь на память.

– Ну, держи, не жалко. Но зачем тебе память о рабстве?

– Не самая худшая память, господин… ну, то есть, Максим. Всем бы рабам таких хозяев, как ты!

В тот же день его экзаменовали и на мастера. «Однажды осенью…» он вызубрил хорошо – хоть и уморительно коверкал слова, но обошёлся без «шпаргалки». На славу вышла и «экзаменационная» плавка, хотя и выяснилось это, конечно, не сразу, а лишь после термообработки – тоже важнейшая часть мастерства – и испытаний слитка. Только на этих испытаниях, когда молоток отлетал от пружинящего слитка, и закончился экзамен моего бывшего раба, после чего начальник рудника немедленно послал конного гонца в Кордубу.

– Послушай, учитель, – свежеиспечённый мастер всё-же предпочитал называть меня так, а не по имени, – Я всё-таки побаиваюсь – что, если я вдруг забуду заклинание и потеряю его запись?

– Хорошо, Нирул, я открою тебе самую главную тайну металлургической магии. Она заключается… В чём бы ты думал? В том, что её нет!

– Как же так? – промямлил озадаченный парень.

– А вот так. Хочешь знать, что ты «колдовал» над расплавом и слитком?

Когда я перевёл ему «Однажды осенью…» на иберийский – не дословно, но наиболее близко по смыслу, парень был в шоке.

– А как же боги?

– У богов достаточно своих божественных дел. Что им до мелкой возни простых смертных? Тебе много дела до копошения муравьёв?

– И как же без них?

– Тебе помогали не они, а твоя собственная вера в их помощь. Точнее – вера в то, что у тебя получится – неважно, с чьей помощью. Но ты знаешь ремесло и вполне способен помочь себе сам. Ты сам себе главный металлургический бог, Нирул. А заклинания – ну, должна же у мастера быть своя тайна, без которой никто другой не сможет занять его хлебное место. Бормочи себе под нос всё, что тебе вздумается, но делай всё правильно и тщательно, а главное – верь в себя и в своё мастерство. У тебя получалось уже много раз – с чего бы не получаться и впредь?

Последующие дни шли в суматохе – что-то подсказывало мне, что это наши последние дни на руднике, и я поторапливал всех, кого требовалось. Последнюю плавку «нечёрной» бронзы делал Укруф – Нирул лишь руководил, проверяя знания моего нового раба, и бормотал с важным видом под нос «Однажды осенью…», с трудом сохраняя серьёзность – видно было, что главный урок мой вольноотпущенник усвоил хорошо. Он был страшно доволен своим нынешним положением. Шутка ли – три шекеля в день! По меркам Кордубы это был шикарный заработок для мастерового, делавший его завидным женихом в ремесленной среде. Я лишь хитро посмеивался – главный сюрприз для него был ещё впереди…

Кого я заездил в эти дни – так это Укруфа. И литейщик, и термист, и кузнец, и просто слуга – всё, как говорится, в одном флаконе. А что прикажете делать, когда и по части пружинной бронзы поднатаскать его напоследок надо, и пистоли наши пружинные всё ещё не доделаны, и манатки мои – те, что сей секунд не требуются – к упаковке в дорожные баулы не подготовлены? Последнее я бы, с куда большими толком и сноровкой, сделал сам, но уместно ли такое простому иберийскому рабовладельцу? Глядя на меня, заездили своих слуг и остальные наши, а бабы даже как-то поумерили свою обычную стервозность – все ждали скорых перемен.

Вызов в Кордубу – с формулировкой «не сломя голову, но и не мешкая» – не застал нас врасплох. Хоть и почти впритык, но успели. Укруф даже детали регулируемых прицельных приспособлений к пистолям почти доделал, которые оставалось только окончательно припилить по месту, да собрать на пистолях, после чего их можно будет уже окончательно пристрелять и привести к нормальному бою. Всё это можно будет спокойно доделать и на новом месте, а с двух шагов не промажешь и так.

Последнюю делёжку «левых» аквамаринов мы с начальником рудника произвели в присутствии Нирула, которому заодно и растолковали суть «теневой» экономики и его будущее место в ней. Парень, не успевший ещё и жалованью-то мастера нарадоваться, только теперь окончательно понял, какое «золотое дно» остаётся ему в наследство.

На радостях, что мы все наконец-то отбываем из «этой дыры» в город, Юлька с Наташкой даже не закатили истерики оттого, что им предстоит идти пешком – все мулы были под грузовыми вьюками. Мой вольноотпущенник собирался важно, с достоинством – целый мастер как-никак. Я втихаря произвёл смотр своего «левака» – солидная получилась кучка. Уж кому-кому, а мне грех было бы жаловаться на «эту дыру» – хорошо я на ней поработал, плодотворно. Что ж, спасибо этому дому – пойдём к другому.

На привале в деревне я приподнёс Астурде приготовленный ещё с прошлого вояжа прощальный подарок – пару хороших серебряных браслетов. Не очень-то они её обрадовали, смысл подарка она поняла прекрасно, но уж – чем богаты. То, чего ей хотелось куда больше, предназначалось для другой. Даже Юлька, заметив это дело, воздержалась от своих обычных шпилек.

При выходе из деревни, я окинул её прощальным взглядом. Немало здесь было и хорошего, и приятного, да и ту, к которой я спешу, я ведь впервые увидел здесь. Но наш дальнейший путь лежал в Кордубу и, как я крепко надеялся, не заканчивался в ней…

20. Путь в Гадес

Бетис, как выяснилось, судоходен не только до Кордубы, но даже и несколько выше её. Стоило обстановке вокруг города успокоиться, как по реке засновали не только лёгкие ладьи, но и небольшие грузовые гаулы. В первый момент я выпал в осадок, когда та, на которую мы и грузились оказалась «Конём Мелькарта» нашего старого знакомого – «почтенного» Акобала. Вот уж кого не ожидал встретить в глубине материка, так это вот этого просоленного морского волчару! Ага, «подводная лодка в степях Украины», гы-гы! Оказалось – зря. В смысле – зря не ожидал. Январь, самый разгар зимы, на море – сезон штормов. Зачем же хорошим кораблям простаивать, а хорошим морякам пьянствовать в портовых забегаловках, когда есть тихий и спокойный речной путь, по которому тоже проходит немалый товарооборот? Вот и припахивают Тарквинии Акобала и некоторых других начальников своих кораблей к зимним речным перевозкам. Собственно, и семейство «почтенной» Криулы отбыло давеча в Гадес на такой же гауле, но мы тогда решили, что это – мера чрезвычайная. Но нет, финикиец пояснил, что дело это обычное, всегда так и делали. Наоборот, на нашем первоначальном пути в Кордубу мы наблюдали необычную картину, вызванную мятежом. Теперь, когда он утих – не то, чтоб совсем прекратился, скорее более-менее упорядочился, так будет вернее – восстановился и обычный порядок на речном пути. Кое-где, конечно, продолжают пошаливать местечковые «партизаны», но уже не так, и редко кто осмелится напасть на настоящий корабль, явно дорогой и принадлежащий, следовательно, людям серьёзным и основательным. С такими мелкие вожаки стараются не ссориться без крайней нужды. Другое дело, что на «Коня Мелькарта» погружены и скопившиеся у «досточтимого» Ремда слитки драгоценной чёрной бронзы, но кто же будет докладывать об этом всякому встречному? Дураки в подобных делах долго не живут.

Тяжёлая «круглая» гаула с её малым числом гребцов – транспорт тихоходный, особенно вверх по реке, против течения, но сейчас мы сплавлялись вниз и наслаждались преимуществами достаточно крупного корабля. Качки – практически никакой, палуба просторная, рожи матросни, хоть и смахивают на разбойничьи, но по большей части знакомые, да и нас многие признали. Да и мы ведь – уже не те ошарашенные и перепуганные «попаданцы» с полуголыми руками и полным отсутствием знаний об окружающем нас мире. В смысле – «попаданцы», конечно, были и остаёмся, но уже освоившиеся, нашедшие какое-никакое, а место в жизни. Пожалуй, даже несколько закабаневшие, гы-гы! Матёрая солдатня, вполне под стать матросне Акобала, которая заметила эту перемену, ещё как заметила! И прибарахлены уже не с чужого плеча, и вооружены внушительно, и при слугах, и сами глядим уверенно, за завтрашний день не переживая. Такое ведь со стороны видно сразу.

– Что-то ты, Макс, слишком часто курить стал, – заметила Юлька, – Из-за малолетки своей нервничаешь?

– Что, так сильно похож на нервного?

– Не очень, но куришь часто.

– И давно?

– А как на корабль погрузились.

Я призадумался – а ведь и верно! Раньше так курить не тянуло, а сейчас – то и дело. Акобал вон, хоть и вида старается не показать, но периодически постреливает глазами на мою трубку – как и тогда, кстати, на море, когда познакомились. С чего бы это, интересно всё-таки? И с чего всё-таки я сам дымлю, как заправский паровоз? От скуки, что ли? Так вроде бы, особо и не скучаем…

– А чего, кстати, восстание-то на убыль пошло? – допытывается Серёга., – Ведь такая месиловка была!

– Так римляне, вроде, попритихли и особо не активничают, – предположил Володя – и резонно, судя по нашим сведениям.

– Обосрались, что ли? Или осеннее обострение закончилось?

– Или подготовка к весеннему намечается.

– А чего у них весной будет?

– Новый год, кажется, – припомнила Юлька, – Он у них, вроде, первого марта начинается…

– Точно, я и забыл! – припомнил теперь и я, – Тогда понятно.

– Что понятно-то? – поинтересовался Володя.

– У них же все важные шишки на год избираются – консулы там, трибуны и все прочие квесторы с эдилами, – пояснил я, – И те чинуши, которых назначает сенат, тоже назначаются на год. Каждый год – новые.

– И чего?

– Так до первого ж марта уже недалеко. Выборы у них на носу. Ну и новые назначения тоже. Все ждут результатов.

– Так то ж в Риме. А тут? Тут же война!

– Так ведь и сюда ж новых наместников назначат. Могут, конечно, и этого Гельвия оставить, но маловероятно. Отличиться ему не удалось, да и не любит сенат продлевать полномочия без необходимости. Обычно назначают новых. Ну и какой смысл Гельвию сейчас напрягаться? Сам он отличиться уже не успеет, а подготавливать триумф или овацию кому-то другому – оно ему надо?

– А иберы? Гребут их амбиции и обиды Гельвия? Чего ж не вломить ему сейчас, когда он на всё хрен забил?

– Они тоже ждут результатов.

– А им-то с хрена ли их ждать?

– А смотря кого назначат. Помнишь, Ремд разжёвывал? Если сципионовского кого-то – нехрен и воевать, добазарятся с ним и так. Если катоновского опять – тогда да, пойдёт мясорубка по новой. Но надеются на назначение сципионовского – катоновский-то облажался.

– Стоп, Макс, ты что-то путаешь, – вмешалась вдруг Юлька, – Какие назначения? Ты же сейчас о преторах говоришь, а не о мелких чиновниках?

– Ну да, о преторах. А что не так-то?

– Так их же не назначают, а выбирают на Собрании, как и консулов – я у Тита Ливия «Историю Рима» читала, и этот момент как-то запомнился. Он там про каждый следующий год начинал повествование с выборов консулов и преторов. Потом они, если не было особого решения Собрания, провинции между собой сами распределяли – или договаривались, или по жребию, как получалось.

– Ну, значит, Ремд нам упрощённо объяснял.

– Нихренассе – упрощённо?! Ну ты, Макс, даёшь! Это же принципиальная разница!

– Да ладно тебе! Ты же не хуже меня знаешь, что нынешние римляне – народ крестьянский. Колхозники, если нашим современным языком говорить. Что они понимают в той политике? Это ведь только на кухне за рюмкой чая каждый из нас гениальный политик – ага, непризнанный только. А если не на кухне, если всерьёз? Вот собираются эти колхозники на Собрание чего-то там решать – а что решать-то? Ты сама-то веришь в то, что они САМИ разрабатывают проекты выносимых на голосование решений?

– Ну, кто-то же разрабатывает…

– Да не кто-то, а в основном тот же сенат и те же правительственные шишки. Что предложат и как сформулируют – так и будет на голосование вынесено. А колхозникам разбираться некогда, им проще проголосовать за то, что знающие вопрос люди предложили. Так что фактически, считай, это замаскированное под выборы назначение. Не всегда, конечно, но частенько. Предложат сципионовских – будут сципионовские, предложат катоновских – будут они.

– Насчёт сципионовских я въехал, а катоновские – что за звиздобратия? – не понял Серёга.

– Ставленники Катона, сенатора, – пояснил я.

– Это какой из Катонов? – спросила меня Юлька.

– Тебе виднее, раз ты ливиевскую «Историю Рима» штудировала – я-то ведь у него только «Войну с Ганнибалом» осилил.

– А я не запомнила. Так который?

– А я откуда знаю? Знаю, что был Старший и был Младший, но вот который он из них…

– Да я не про это. ТОТ или нет?

– Ага, он самый, Марк Порций…

– Он самый – это который? – спросил Володя.

– Очень известный и влиятельный сенатор, – принялась просвещать его наша доморощенная «историчка», – Борец против роскоши и безнравственности, за бережливость и старые добрые порядки, за честность…

– Ох и попали же римляне, гы-гы! – хохотнул Серёга – Покажет он им мать Кузьмы!

– Не одним только им, – буркнул я, – Этот долботрах её всем покажет.

– А чё так?

– Это ТОТ САМЫЙ Катон.

– Который – тот самый?

– Который «Карфаген должен быть разрушен»…

Даже у нашего испанца вырвалась не его обычная «Каррамба!», а наша универсальная «Мыылять!» А что ж тут ещё скажешь?

– Так нескоро же ещё, вроде, – проговорил Володя, – Он сам-то хоть знает, что он – тот самый?

– Сейчас – вряд ли. Но нам-то не один ли хрен? Педантом и долботрахом он был по жизни…

– Что вы всё о фигне какой-то? – возмутилась Наташка, – Подумаешь – Катон! Плевать на него – мы плывём в Гадес! Радоваться надо, что всё так удачно получилось!

– Ага, особенно для одного любителя малолеток! – съязвила Юлька.

Хотя насчёт малолеток можно было бы с ней и поспорить, и весьма аргументированно, учитывая турдетанские обычаи, но к чему опускаться до обезьяньего уровня? В главном-то они обе правы – получилось всё удачно. И – таки да, особенно для меня…

Когда отец Нирула узнал, как славно устроены теперь дела его сына, он наотрез отказался брать с меня деньги за боеприпасы, да ещё и был страшно расстроен тем, что у меня уже есть новый меч, да такой, что даже ему не выковать для меня лучшего. Он всё порывался подарить мне хоть что-то из воинского снаряжения и сокрушался по поводу того, что у меня всё есть. Зачем-то даже мерку с меня снимал – я так и не понял, для чего. Да какая разница – главное ведь разве это? Главное – то, что если судьба снова занесёт меня в Кордубу – в ней найдутся люди, на которых я смогу положиться. Плохо ли для чужака-иноземца? На устроенной кузнецом по поводу немедленно состоявшейся помолвки сына пирушке порадовал меня и отец-командир:

– Ты научился заводить настоящих друзей, Максим, и это хорошее дело. Ты вообще многому научился.

– Под твоим началом, почтенный.

– Тордул. Для тебя – просто Тордул.

Оба его ветерана переглянулись, затем взглянули на меня и молча кивнули. Я уже знал, что это означает. В хорошем отряде все стоят друг за друга, и за своего вступятся всегда, но не против воли нанимателя, которая священна и превыше всего. Тут, кажется, наклёвывалось нечто большее. Вслух никто ничего не сказал, но по взглядам я понял, что приобрёл дружбу, никак не связанную с волей нанимателя. Параллельную и независимую, скажем так. Поди хреново?

Ремд наградил меня по-царски.

– Хороший дом где-нибудь в Афинах можно купить за тридцать мин, – сказал он мне, – Это три тысячи драхм или полторы тысячи шекелей. Или сто статеров, если считать золотом. Я даю тебе две сотни статеров. Ты сможешь купить в Гадесе очень хороший дом и хорошо обставить его, и у тебя останется ещё достаточно для вложения в хорошее прибыльное дело.

– Да вознаградят тебя боги, досточтимый! – поклонился я. Сотни статеров я ожидал, на полторы надеялся, но о двух и не помышлял.

– Ну, я же обещал, что ты будешь доволен, хе-хе! – хохотнул «досточтимый», – Но я обещал тебе и ещё кое-что. Я уже отписал дяде о твоих заслугах и о твоих успехах в финикийском языке – надеюсь, ты не подведёшь меня? Скорее всего, он пожелает вызвать тебя и твоих друзей в Гадес, чтобы иметь вас под рукой. Но мы не будем ждать его вызова. Вы будете сопровождать груз чёрной бронзы, который я отправляю туда. И ещё кое-кому я отписал насчёт тебя, хе-хе!

– Кому, досточтимый?

– Ты узнаешь со временем, хе-хе! Когда придёт пора…

Судя по такой формулировке, речь шла явно не о Велии, но солдату не приличествует излишнее любопытство, и я не стал злоупотреблять расположением «досточтимого». Вроде бы, повредить мне его таинственные секреты ну никак не должны были…

– Софониба! Мои листья! – что-то снова захотелось курить.

– Несу, господин!

Я всё-таки купил ту классную бастулонку, которая «за пятьдесят». Даже удивился, когда всё ещё увидел её на помосте – по моим прикидкам её должны были продать ещё хрен знает когда. Эффектная ведь бабёнка, не застаиваются обычно такие на торгу. Ведь исчезли уже давно и «шоколадка» с обезьянкой, и ливийка, и пара рыжеволосых кельток, да и вообще состав предлагаемых рабынь почти полностью обновился – я только парочку самых невзрачных и опознал, пока вдруг не попал взглядом в неё. А она всё ещё стояла, приобретя на спине следы розог, и цена на неё снизилась до сорока. Впрочем, мне пришлось в итоге отдать за неё прежнюю цену, поскольку на неё успел уже положить глаз и как раз собирался раскошелиться один плюгавый «богатенький Буратино», пускавший уже и слюну от вожделения, и в таких случаях аукцион – дело обычное. А мне как раз свербила в башке мысля, что расхвалить-то меня Ремд перед дядей расхвалил – насчёт финикийского – но заслуженно ли? В этом я, если честно, сильно сомневался. И тут вспомнил, что эта краля с южного побережья, где финикийских колоний видимо-невидимо, да и в самой ей финикийская примесь видна отчётливо. Заинтересовавшись, поспрошал и узнал, что и имя у ней финикийское, и говорит она на нём свободно – была не была! Плюгавый как раз потерпел неудачу в попытках выторговать скидку и раздражённо потянулся за кошельком – глаза бастулонки выражали ужас и отвращение. Понятно, откуда следы розог и почему уценена – какому ж ущербному уроду охота наблюдать искреннее отношение к себе? Я предложил торговцу на пять больше. Соперник разразился проклятиями, призывая на меня гнев богов – в глазах рабыни мелькнула надежда. И не дёрнулась, и не пикнула, когда я её ощупывал, как и положено придирчивому покупателю, гы-гы! Но рассвирепевший плюгавый – после долгих проклятий – принял мою цену и напомнил, что он первым захотел купить, и у него больше прав при равной цене. Это было по обычаю, и я не стал спорить, а лениво, с вальяжной улыбочкой, надбавил ещё пять шекелей, давая понять, что для меня это уже спортивный интерес. Призывая гнев всех богов и демонов обитаемого мира на мою ни в чём не повинную голову, плюгавый сдулся, а я забрал своё приобретение, явно не слишком опечаленное переменой в своей судьбе. Ещё пара шекелей с мелочью ушла на то, чтоб её приодеть – не голышом же её по городу вести. Не май месяц, гы-гы!

– Вы представляете, сколько пришлось бы отдать за такую в Гадесе! Ну и мужское ли это дело – варить кашу и стирать тряпки? А мне ещё и позарез надо учить финикийский! – пояснил я выпучившим глаза нашим.

– Мы так и поняли, гы-гы-гы-гы-гы! – единодушно решили они, заценив мою покупку. И совершенно напрасно – кроме «всего прочего» я с ней – мля буду, в натуре, век свободы не видать – ещё и действительно занимался финикийским языком. В какой пропорции по сравнению со «всем прочим»? Ну, как вам сказать… Сами-то как думаете, гы-гы-гы-гы-гы!

Набив трубку и прикурив, хлопаю свою рабыню по туго обтянутому юбкой заду – нет, отличное приобретение. Даже жаль будет продавать, если Велия вдруг не одобрит. Хотя, вроде, не должна бы – Ремд тоже подтвердил, что дело это обычное у тех, кто в состоянии себе позволить. Вот если законная жена – спесивая дурнушка, взятая исключительно ради приданого и родства с влиятельным семейством, и спать ейный супруг предпочитает с красивой служанкой-наложницей, тогда – да, скандалы в доме гарантированы. Но Велии комплексовать по поводу своей внешности нет ни малейших оснований и жаловаться на нехватку моего «ночного» внимания уж точно не придётся, и раз наложница её не затмевает – а Софониба, хоть и хороша, Велию не затмит – так с чего бы к ней ревновать, к рабыне-то? И «невместно», и просто глупо, а глупышкой моя будущая половина уж точно не является. Шутить на эту тему будет однозначно, это и к бабке не ходи, с юмором у неё полный ажур, а чтоб всерьёз – едва ли. Ну, разве только если характерами слишком уж не сойдутся, от чего никто не застрахован. Ладно, там видно будет…

Репетиция нежелательного варианта происходит прямо на палубе – Юлька зыркает на мою бастулонку весьма недовольно, умела бы жечь взглядом – давно уже сквозную дыру в ней прожгла бы. Достаётся от её жалких потуг на пирокинез и мне самому, и мне нелегко сдержать смех – мля буду, Протопопов в чистом виде! Нагляднейшая иллюстрация типичной реакции высокопримативной самки на несоответствие прописанных в подкорке инстинктивных программ реальной жизни. Ведь кощунственно попран священный и неприкосновенный «принцип незаменимости самки», гы-гы! И похоже, Юлька на полном серьёзе вообразила, будто рабыня куплена исключительно, чтобы досадить лично ей – типа, поставить на место и доказать, что она обычная «кошёлка», а ни разу не «королева Шантеклера». Ну, свойственно обезьянам судить о других по себе. Когда я к Астурде в деревню шлялся, это было вне поля зрения и так по инстинктам не било, но тут-то, в ограниченном пространстве палубы, всё на виду. Вдобавок, если обеих раздеть полностью и поставить рядом, то Софониба Юльку особо не затмит, всё-же разные типажи, и в каждой есть своя «изюминка», но одёжку местную аборигенка носит ловко и уверенно, чего не скажешь о нашей попаданке. Мало ведь тряпками модными в ходе шопинга обзавестись, их ещё и носить надо умеючи. А Юлька привычна к совсем другой моде, современной, под которую и заточены все её навыки и весь её вкус. В результате же, будучи в куда более дорогих тряпках и с куда большим числом побрякушек, на фоне куда более скромно облачённой бастулонки она – хабалка хабалкой. Но если нам, мужикам, на сей нюанс по большому счёту насрать, мы ведь смазливую бабу один хрен глазами раздеваем и именно в таком виде с другими сравниваем – баб ведь сравниваем, а не тряпки ихние, то для самих баб их тряпки с побрякушками – это как раз то, чем они и меряются – за неимением имеющегося у нас «хозяйства». Ну и, со всеми вытекающими, как говорится. Короче – на хрен не надо мне тут никакого «ящика», тут и в натуре «занимательное из жизни приматов» наблюдается, гы-гы!

– Ребята, вы чего – сдурели? – выпала в осадок Наташка, когда мы, разогревшись под солнцем, решили позагорать, – Зима же!

– Она самая! – подтвердил Володя, стаскивая тунику.

– Чокнутые! – заключила его подруга, ёжась и кутаясь в свои тряпки.

А мы с наслаждением пользовались всеми преимуществами досуга, совпавшего с ясным безоблачным днём. Ну когда ж это на горячо любимой родине мы могли бы позагорать под тёплым январским солнцем! Зима называется! Да будь такие зимы у нас – добрая половина народу ничего не имела бы против отпуска зимой!

Загорая, мы травили солдатские байки.