Текст книги "О прошлом с любовью или тайна кошачьих глаз (СИ)"

Автор книги: Bevolsen

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 7 страниц)

Замершая перед ее рабочим столом девочка-второкурсница подняла на нее взгляд.

– Как может быть оскорблением то, что является правдой? – большие голубые глаза смотрели с искренним непониманием. – Ведь их родители маглы. А абсолютно все маглы бесполезны и никчемны.

Минерва невольно нахмурилась. Она никогда не понимала подобной точки зрения. Будучи полукровкой, она свято верила, что таланты и умения, а не чистота крови должны определять статус человека. И слышать подобные слова от ребенка в стенах Хогвартса, места, где магии свободно обучаются все, у кого есть способность колдовать, было для нее весьма неприятно. Впрочем, многие студенты с факультета этой девочки думали также. Так было всегда и скорее всего так будет и впредь. Но если ей удастся переубедить хотя бы эту школьницу, это будет ее личная победа.

– Между прочим, Салазар Слизерин тоже хотел, чтобы в Хогвартсе учились только чистокровные волшебники, – весомо добавила Долорес, как будто этот аргумент был способен склонить чашу весов в их с профессором споре на ее сторону.

– И оказался в меньшинстве, – наставительно проговорила Минерва, прищурившись. – И если не ошибаюсь, ваша мать тоже из маглов. Разве ее вы считаете бесполезной и никчемной?

– Я чистокровная волшебница! – гордо вскинула подбородок юная слизеринка, и в ее голосе прозвучало столько надменности, что Минерва невольно растерялась.

За девять лет, что она преподает в Хогвартсе, через нее прошли разные дети, каждый со своим видением окружающего мира: застенчивые, высокомерные, добрые, непоседливые. Но отчего-то именно эта девочка запала ей в душу. То, с каким упорством она вот уже второй год пыталась обратить на себя внимание Минервы, подкупало. Обожание, с которым смотрели на нее голубые глаза, не могло не тешить самолюбие МакГонагалл как учителя. В ответ она пыталась незаметно помогать девочке, наставлять ее. Слизнорт как-то даже проворчал, что на его памяти никогда еще студент со Слизерина не становился любимчиком декана Гриффиндора. Конечно, Минерва бы не стала называть Долорес своей любимицей, но отрицать, что судьба этой девочки стала ей не безразлична, было бы глупо с ее стороны.

Между тем Долорес украдкой наблюдала за преподавательницей. Очутиться у нее в кабинете в качестве наказания было, безусловно, не самой блестящей ее идеей, но в последнее время застать МакГонагалл одну было практически невозможно. Она даже пыталась выпросить себе несколько вечеров дополнительных занятий по трансфигурации, притворившись, что у нее не получается заклинание прозрачности. Но Минерва ей отказала, сославшись на большую загруженность в связи с назначением ее на пост заместителя директора Хогвартса, и предложила позаниматься с кем-нибудь из старшекурсников. Пришлось идти на крайние меры, благо в школе было достаточно недоволшебников, которых можно было использовать. Главное было всё правильно рассчитать, чтобы во время ссоры попасться на глаза именно МакГонагалл. И вот, вуаля, она имеет возможность побыть рядом с предметом своего обожания.

Летние каникулы стали для нее настоящей пыткой – почти три месяца находиться вдали от школы, а значит, и от профессора МакГонагалл, терпеть отца-неудачника, не способного добиться хоть каких-то высот на карьерной лестнице. Но еще ужаснее было жить рядом с братом-сквибом и матерью, не способной колдовать, и потому в душе ненавидящей всех волшебников, включая собственную дочь. Безусловно, она пыталась это скрывать, одаривая дочь всевозможными подарками, наряжая в красивые платьица, но настоящей материнской любви от нее Долорес так и не получила. А в последнее время их с отцом отношения совсем испортились – он винил жену в том, что их сын оказался сквибом. И Долорес считала, что отец прав. По крайней мере в этом они с ним были едины.

И чем больше Долорес смотрела на свою семью, тем сильнее ей хотелось получить новую. И тем сильнее становилась ее привязанность к Минерве МакГонагалл, ставшей для юной девочки воплощением всего, о чем она только мечтала: красоты, мастерства, уверенности в себе, уважения окружающих. Дома под кроватью Долорес хранила коробку, куда складывала вырезки из Ежедневного пророка и Трансфигурации сегодня с заметками о новых магических достижениях Минервы, там же хранились все тетрадки с пометками, сделанными красивым ровным почерком, и письмо со списком учебников на второй год, подписанное теперь уже заместителем директора Хогвартса М.МакГонагалл.

Ни один студент прежде не возвращался в Хогвартс с таким рвением, как юная Долорес Амбридж. Во время праздничного ужина по случаю начала нового учебного года она не спускала глаз с преподавательского стола и один раз ей даже удалось перехватить взгляд МакГонагалл. Когда женщина едва заметно ей улыбнулась, сердечко Долорес едва не выпрыгнуло из груди. Если бы можно было, она бы никогда больше не покидала Хогвартс.

Минерва устало откинулась на спинку кресла и протерла глаза рукой.

– Вы любите чай, Долорес? – вдруг спросила она, и ее губы тронула едва заметная улыбка.

Девочка непонимающе кивнула.

– Тогда давайте выпьем чаю, – с этими словами Минерва призвала чайник и две чашки, а еще коробку с имбирными тритонами и расставила это все на своем столе, тут же наколдовав для своей маленькой гостьи второй стул. – Присаживайтесь, – она указала девочке на стул.

Долорес осторожно села, будучи не в силах поверь в собственную удачу.

– Угощайтесь, – Минерва пододвинула к слизеринке коробку с печеньем.

– Спасибо, но мне нельзя, – вежливо покачала головой Долорес. На немой вопрос своей преподавательницы девочка смущенно пояснила: – От сладкого я быстро полнею и мама запрещает мне его есть.

По губам МакГонагалл скользнула добрая, чуть насмешливая улыбка.

– Уверена, от одного печенья вы не располнеете.

И в качестве подтверждения она взяла одного тритона и откусила кусочек. То, с какой серьезностью эта двенадцатилетняя девочка рассуждала о своей фигуре, позабавило Минерву. Да, худой ее назвать, безусловно, нельзя, но и в толстухи записывать еще рано. А если бы она была еще чуть-чуть повыше, то при нынешней комплекции имела бы вполне красивую фигуру. Вообще девочка отнюдь не была дурнушкой. Большие голубые глаза, чуть вздернутый носик, может быть рот чуть крупноват, но общей картины это не портит. Каштановые кудряшки украшены милыми девчоночьими заколочками. Из-под мантии виднеется край неизменно розового платья. Розовый никогда не входит в число любимых оттенков Минервы, но, как говорится, на вкус и цвет…

Девочка перевела взгляд на коробку с печеньем и после непродолжительного раздумья всё же взяла одно.

– Мое любимое печенье, – как бы между прочим заметила Минерва, разливая ароматный чай по чашкам. – Не знаю, как маглы его делают, но очень уж вкусное.

Долорес с подозрением покосилась на имбирного тритона в своей руке, которому только что откусила хвост.

– Это сделали маглы? – недоверчиво спросила она.

Минерва молча кивнула, внимательно наблюдая за девочкой. С минуту Долорес о чем-то сосредоточенно думала, а потом отправила в рот остатки печенья и потянулась за следующим.

– Ладно, может они и не совсем бесполезные.

Видя, как улыбается профессор МакГонагалл, Долорес мысленно себя похвалила. Раз ее любимая учительница так любит маглов, лучше ее не расстраивать. Пусть думает, что переубедила Долорес.

Но Долорес знает, что маглы ни на что не годные создания. Как и эти поганые грязнокровки.

========== Глава 4 “Я тебе верю” ==========

Хогвартс, 1995 год.

Осень в этом году выдалась мокрая и промозглая. Холодный ветер с протяжными завываниями носил по двору пожухлую листву, заставляя спешащих с уроков студентов глубже кутаться в теплые мантии. Сейчас как раз было время обеда, и обитатели Хогвартса стекались к Большому залу, откуда уже доносились звуки детских голосов и звон посуды.

Однако сегодня к ним прибавился и другой, новый звук. По главному холлу эхом разносился стук молотка. Выходящие из Большого зала студенты с интересом наблюдали за покачивающимся на высокой стремянке школьным смотрителем, с усердием заколачивающим в стену огромный гвоздь. Филч с таким упоением работал молотком, что создавалось впечатление, будто он намеревается пробить стену насквозь. Наконец, гвоздь вошел меж каменных блоков почти по самую шляпку, и школьный смотритель с торжественным видом водрузил на него закованный в массивную раму пергамент, бережно протерев и без того идеально чистое стекло рукавом поношенного сюртука.

Те из учеников, кто стоял ближе всех, смогли разглядеть крупные буквы в заглавии:

ДЕКРЕТ ОБ ОБРАЗОВАНИИ № 23

ДОЛОРЕС ДЖЕЙН АМБРИДЖ НАЗНАЧАЕТСЯ ГЕНЕРАЛЬНЫМ ИНСПЕКТОРОМ ШКОЛЫ ЧАРОДЕЙСТВА И ВОЛШЕБСТВА «ХОГВАРТС»

Далее шел мелкий текст, расписывающий полномочия Генерального инспектора. Список, надо заметить, оказался весьма длинный. Но больше всего шуму вызвали два пункта: первый позволял Амбридж вводить свои правила в школе без согласования с директором, а второй предоставлял ей право инспектировать работу других преподавателей с целью поддержания «высокого уровня учебного процесса».

По скопившейся толпе студентов пробежал приглушенный шепот. Все с непониманием разглядывали странный декрет Министерства, обсуждая возможные последствия.

– Я читал об этом в утреннем выпуске «Ежедневного пророка», – шепнул один из учеников стоящему рядом сокурснику. – Генеральный инспектор будет следить за порядком в Хогвартсе.

– Иными словами вмешиваться в дела школы, – хмыкнула девушка-гриффиндорка позади них.

Не трудно было догадаться, что учреждение новой должности в школе мало кого оставит равнодушным, разбив ее обитателей на два лагеря. Кто-то будет против такого нововведения, но обязательно найдутся и те, кто эту идею непременно поддержит.

– Не вмешиваться, дорогая, – раздался за спиной девушки лилейный голосок, – а наводить порядок. Уровень образования и дисциплины в школе давно вызывает опасения. Пришло время привести всё в надлежащий вид.

Долорес с улыбкой наблюдала за растерянными лицами учеников. Они еще не знают, не понимают, что это лишь первый шаг. Скоро жизнь в Хогвартсе изменится до неузнаваемости. Постепенно она оплетет школу паутиной жестких правил и строгой дисциплины, затем избавится от неугодных лиц (список оказался не так велик, но всё равно потрудиться придется), и, в конце концов, займет кресло директора. План был ясен, продуман и, главное, по мнению Долорес, вполне осуществим. Дамблдор ничего не сможет сделать. Никто из них не сможет. Ведь она всегда добивается цели. Пусть не сразу, но медленными незаметными шажками она уверенно прокладывает себе путь, усыпляя бдительность милой улыбкой, наивным взглядом. За долгие годы она научилась получать выгоду из любой ситуации, в которой оказывалась.

Она не хотела отправляться в Хогвартс, это было желание исключительно Корнелиуса, помешавшегося на тайных заговорах против него. Он слишком любит власть, и теперь страх потерять ее сводит его с ума. Что ж, она его понимает. Возможно как никто другой. Поэтому и согласилась. Быть заместителем министра почетно, но ведь можно достичь большего – получить место директора Хогвартса, сместив самого Альбуса Дамблдора. Разве не заманчивая перспектива? Сил у нее хватит, в этом Долорес не сомневалась.

Сомневалась она в другом. Она не ожидала, что встретиться со своим прошлым окажется настолько больно. Но ведь она любит боль. Она столько лет истязала себя воспоминаниями, позволяя им словно яд растекаться по венам. И вот теперь они столкнулись лицом к лицу, и к своему собственному удивлению Долорес вдруг вновь почувствовала себя маленькой девочкой, у которой сердце в груди замирало при одном лишь звуке тонких каблуков по каменному полу. Минерве достаточно было лишь один раз посмотреть своим холодным строгим взглядом, и буря эмоций, самых разнообразных – от сладкого вожделения до жгучей ненависти обрушились на Долорес словно лавина.

Она ненавидела ее. Она никого так не хотела, как ее.

По телу пробежала неясная дрожь, и Долорес скорее почувствовала, чем увидела. Взгляд. Хмурый, пронизывающий, словно пытающийся пробиться сквозь розовую броню ее мантии. Брови нахмурены, крылья носа чуть трепещут, отчего создается впечатление, словно это трепещут кошачьи вибриссы. Стоит в тени статуи позади своих учеников, прямая, напряженная, руки сложены на груди, и видно, как длинные изящные пальцы с силой вцепились в рукав изумрудной мантии.

Губы Долорес сами собой сложились в победную улыбку. Пусть знает, что власти ее любимого Дамблдора скоро придет конец. И когда это произойдет, ей придется подчиниться. Минерва МакГонагалл, гордая, несгибаемая, высокомерная, наконец, склонится перед своей бывшей ученицей. Мерлин, как же Долорес ждет этого момента. Уронить надменную сучку на колени. Сломить. Унизить. Она столько лет ждала шанса отомстить. И сейчас они обе, глядя друг другу в глаза сквозь мельтешащие головы студентов, это понимают.

И вдруг что-то происходит. Взгляд Минервы меняется, становится как будто мягче, внимательнее, и в нем появляется жалость, глубокая, затаенная. Такую прячут как можно дальше, заваливая сверху всевозможными отговорками, причинами и прочей ерундой, которую люди привыкли называть оправданиями. Запереть на ключ, а ключ выбросить. Только нет гарантии, что она не просочится сквозь швы старых ран, и не блеснет крошечной искоркой в глубине зеленых глаз.

«Так значит, я была ошибкой?»

Крик все еще стоит в ушах, заглушая другие звуки. И волна жгучей ярости захлестывает, разрывая изнутри. Жалеет. Значит, ей жаль?! Интересно, что именно?

Думать, что она жалеет о прошлом, было бессмысленно. Не такой была Минерва МакГонагалл. Четкая, правильная, прямая. Никаких сожалений, лишь гордо вздернутый подбородок и бесконечная уверенность в правильности собственных решений.

И уж тем более ей не жаль молодую девушку, влюбленную в нее до беспамятства, и совершенно не знающую, что с этим делать.

Вероятно жалеет своих ненаглядных учеников, уже догадываясь, какие перспективы их ждут. Может, стоит учредить специальную медаль за умение жалеть своих студентов? Этакая премия милосердия. Вручается главной курице-наседке Хогвартса.

Как же она всё это ненавидит: надоедливых детей, Хогвартс, эти зеленые глаза, за то, что не глядят на нее с привычным холодком, впиваясь в мозг ледяными иглами. Долорес это помогало держать себя в руках, не забывать о ненависти, что она взращивала в себе все эти годы. А сейчас лишь от намека на ласку колени вдруг стали ватными, едва держат. И во всем теле непривычная слабость. Хочется осесть на пол, прямо тут, на глазах у половины школы, и разрыдаться. И что бы мягкие женские руки, такие родные и знакомые, обняли за плечи, покачивая в своих объятиях, словно маленького ребенка. Ведь она и есть ребенок. Стареющий ребенок, который не может забыть.

Хогвартс, 1968 год.

Она никогда не любила свою мать. Как можно любить никчемное создание, способное лишь создавать видимость материнской любви, и то насквозь фальшивой? Долорес никогда не понимала, почему Эллен так к ней относится. Приступы навязчивой привязанности то и дело сменялись едва ли не откровенной ненавистью. Словно внутри ее матери жили две совершенно разные женщины, и Долорес не любила ни одну из них. Она их боялась.

Одна готова была исполнить любой ее каприз, наряжала в красивые платья, водила в магловское кино и покупала вкуснейшее клубничное мороженое. В такие дни Эллен не отходила от дочери ни на шаг, кудахча над ней, словно курица над любимым цыпленком. Столь чрезмерная забота утомляла, хотелось сбежать куда-нибудь далеко-далеко. Но куда ей было бежать? И Долорес терпела, через силу улыбаясь и принимая материнское внимание с наигранной благодарностью. Но в этом был и свой плюс – Долорес научилась притворяться, скрывая истинные эмоции.

Когда же периоды «материнской любви» заканчивались, наступали темные дни в жизни девушки. Большую часть времени Эллен прибывала в состоянии агрессии, срываясь на дочь по любому малейшему поводу: громко рассмеялась, поставила не туда чашку, некрасиво повязала шарфик. Казалось, Долорес априори виновата во всех бедах, что постигли их семью. Всё чаще в репликах матери проскальзывало сожаление о браке с магом.

И Долорес понимала, это был лишь вопрос времени, когда Эллен, наконец, найдет в себе смелость открыто признать – ее место с другими отбросами мира, именуемыми маглами. Всё, на что они годятся, это прислуживать волшебникам. Совсем как домовые эльфы, только симпатичнее. Впрочем, не все маглы красивы. Эллен была красавицей, когда выходила замуж. Но время оказалось к ней беспощадно. Она еще пыталась молодиться при помощи косметики и платьев, больше подходивших юным девушкам, чем зрелым женщинам, но время упорно не желало замедлять свой бег, и постепенно она увядала, копя злость на волшебников и в особенности на собственную дочь за молодость и магическую силу, способную эту самую молодость продлить.

Находиться в их доме стало невыносимо. Частые скандалы родителей, взаимные упреки, слезы младшего брата. Долорес мечтала сбежать из этого кошмара. Вернуться в Хогвартс, спасительную крепость ее души. Конечно, школа тоже не идеальна. Изо дня в день ей приходилось иметь дело с маглорожденными выродками, заполонившими Хогвартс.

Она улыбалась им, делая вид, что их связывают узы дружбы, но в душе мечтала увидеть их падение с высоты полной и счастливой жизни, которая так несправедливо досталась тем, кто ее совершенно не заслуживает.

Единственной настоящей отдушиной для нее были зеленые глаза. Ей больше не нужно было придумывать поводы, чтобы остаться наедине с профессором МакГонагалл. Они часто засиживались после уроков в классе трансфигурации за чашечкой чая, обсуждая последние магические изыскания. Долорес помогала Минерве с проверкой работ младших курсов, всё глубже погружаясь в дебри науки трансфигурации, к которой, впрочем, она не питала сильного интереса. Но это был предмет, который преподавала Минерва, а значит, Долорес не может не любить его. Порой их разговоры из научной плоскости переходили в личную. Так, Долорес узнала, что профессор МакГонагалл до того, как стала преподавателем в Хогвартсе, два года работала в Министерстве, она любит малину, прекрасно танцует, а еще в совершенстве говорит по-гэльски (она даже Долорес обучила нескольким фразам). Минерва стала единственным человеком, кому юная Амбридж рассказала всю правду о своей семье. Она бесконечно дорожила тем хрупким доверием, что установилось между ними, и ужасно боялась неосторожным словом разрушить его. А Минерва лишь с улыбкой наблюдала, как маленькая девочка с большими голубыми глазами, которая не любила маглов и так сильно мечтала учиться на Гриффиндоре, что на первом курсе разбила каменную горгулью, охранявшую директорский кабинет, взрослеет у нее на глазах, превращаясь в молодую девушку, умную, амбициозную, настойчивую. И вполне симпатичную. Ей нравилось общество юной слизеринки. Среди студентов редко встретишь столь чуткого и интересного собеседника. И в какой-то момент Минерва с удивлением осознала, что у нее действительно появилась любимица. Слизнорт оказался прав. Декан Гриффиндора прониклась симпатией к студентке Слизерина. Такого история Хогвартса еще не знавала.

А Долорес это чувствовала, и душа ее ликовала. Никто не дарил ей столько искреннего тепла, сколько дарила его Минерва МакГонагалл. И невольно сравнивая профессора трансфигурации с Эллен Кракнелл, Долорес лишь больше начинала презирать мать.

И вот, Эллен ушла. Забрала сына-сквиба и вернулась в свой низменный мирочек никчемных маглов. Отец прислал утром сову с коротеньким письмом. Она даже не удосужилась сама поставить Долорес в известность. Трусливая тварь. Столько лет портить ей жизнь и, в конце концов, просто сбежать. А как же она, ее дочь?

Она презирала мать, но никогда не думала, что та действительно решиться ее бросить, вырвавшись из оков магического брака. И почему она теперь чувствует грусть? Разве она должна ее чувствовать? Разве она должна чувствовать хоть что-то по отношению к этой женщине?

Сидя на ступенях внутреннего дворика, она вдруг с удивлением поняла, что плачет. Горячие капли стекали по лицу, срываясь с подбородка на черную, как ее собственная душа, мантию, оставляя на ней едва заметный след. Ее мать оставила после себя след куда заметнее. Впрочем, вряд ли Долорес лучше, чем одно из этих крошечных пятнышек.

– Мисс Амбридж, почему вы не на уроке?

Строгий голос обрушивается на нее неожиданно, словно ушат ледяной воды. Но у нее нет сил даже просто повернуть голову. Совсем сил не осталось. Она пятно, крошечное и незаметное. Никому не нужное пятно.

– Долорес?

Во второй раз голос прозвучал чуть мягче. Кажется, в нем послышалась тревога. Зашуршали полы мантии, и кто-то тихо присел рядом. Тонкие изящные пальцы осторожно забрали у нее злосчастное письмо, которое она всё еще сжимала в руке, перечитывая снова и снова. На несколько минут воцарилась тишина.

– Мне очень жаль.

Жаль. Ей жаль? Да кому нужна ее жалость?! Где-то глубоко внутри шевелится монстр, злобный отвратительный. И хочется повернуться и закричать. Прямо в ее прекрасное лицо. Чтобы не смотрела так. Не жалела. Она не имеет права.

Рука мягко ложится ей на плечи, притягивая ближе, и Долорес чувствует аромат сирени. Сладкий, дурманящий. Монстр затихает. И появляется другое, незнакомое доселе чувство.

Да, пожалей меня. Что угодно, лишь бы и дальше сидеть вот так в твоих объятиях. Чувствовать теплое дыхание на своей щеке, слушать, как размеренно бьется твое сердце. Как же хорошо. Сладкая нега тягучей волной растекается по телу, концентрируясь внизу живота. И кончики пальцев начинает покалывать, словно от крошечных разрядов электричества. Может это и есть то, что называют искрой?

– Все будет хорошо, – тихо шелестит приятный голос, обволакивая, усыпляя.

И можно дрейфовать в этом море спокойствия и приятной расслабленности.

Да, будет. Все будет. Я тебе верю. Одной тебе верю. Только не отпускай меня. Пожалуйста. Ты так мне нужна.

– Профессор МакГонагалл, – с широкой улыбкой начала Амбридж, приближаясь сквозь толпу к застывшей словно изваяние Минерве. Пространство вокруг них моментально освободилось – очевидно все предпочли наблюдать с безопасного расстояния.

Взгляд МакГонагалл моментально меняется, вновь становясь колким и ледяным. Или это из открытых дверей повеяло осенней сыростью?

– Полагаю, вы уже в курсе некоторых нововведений.

– Возможно, вас это удивит, Долорес, но я умею читать, – сухо парирует она, чуть заметно усмехаясь.

Сарказм в ее голосе тонкий, едва уловимый. Но это помогает Амбридж собраться.

– Рада это слышать, – сладкая улыбка на ее лице сделалась еще шире. – В таком случае, я бы хотела получить личные расписания занятий всех преподавателей, включая учебные планы и подробную статистику успеваемости по каждому курсу. После изучения материалов я составлю план инспекционных проверок, о дате и времени каждый преподаватель будет извещен в день проверки.

– Хорошо, – после секундной паузы проговорила МакГонагалл, глядя на коллегу сверху вниз. – Завтра вы получите все документы.

– Боюсь, вы неправильно меня поняли, дорогая, – сладким тоном проворковала Долорес. – Мне они нужны сегодня.

– Но получите вы их завтра, – отрезала МакГонагалл не терпящим возражений тоном. – Сегодня у меня нет времени их готовить.

Стоящие вокруг ученики злорадно переглянулись. Больше не глядя на Долорес, Минерва решительно прошла мимо, направляясь к центральной лестнице. Она успела подняться на нижнюю ступеньку, когда ее достиг вкрадчивый голос.

– Возможно, директор возложил на вас слишком много обязанностей?

В холле моментально воцарилась тишина. МакГонагалл медленно обернулась. Брови ее сошлись в прямую жесткую линию.

– Что вы хотите этим сказать? – холодно произнесла она, прожигая Амбридж гневным взглядом.

– Вы ведь совмещаете три должности, – как ни в чем не бывало мило улыбнулась Долорес, но взгляд ее больше напоминал взгляд хищной птицы. – Это колоссальная нагрузка, с которой не каждый в состоянии справиться.

– Не припомню, чтобы директор был чем-то недоволен в моей работе, – с плохо скрываемым раздражением бросила МакГонагалл, скрестив на груди руки.

– О, я не ставлю под сомнение ваши педагогические способности, дорогая Минерва, – самым елейным голоском проворковала Амбридж, – во всяком случае, до результатов инспекции. Но, к сожалению, профессор Дамблдор не всегда проводит удачную кадровую политику. Моя цель – добиться максимальной эффективности как в учебном, так и в административном процессе. И если на одного человека взвалили слишком много обязанностей, я считаю это упущением руководства школы, которое требует немедленного исправления путем перераспределения обязанностей.

Продолжая улыбаться, Долорес испытывающее посмотрела на МакГонагалл. Унизить ее на глазах ее же учеников – как же это приятно. Она чувствовала, словно хищник, почуявший кровь, как клокочет ненависть в зеленых глазах.

– Так что, если вы сильно загружены…

– Документы будут у вас на столе сегодня, – отрывисто бросила МакГонагалл.

– Чудесно.

Больше не глядя в сторону Минервы, словно забыв о ее существовании, Амбридж неспешно направилась в Большой зал. С ее лица не сходила довольная улыбка. Как же сладка месть. Даже аппетит разыгрался.

========== Глава 5 “Правила игры” ==========

Хогвартс, 1995 год.

За октябрем пришел ноябрь, принеся с собой обжигающий холод утренних заморозков и ледяные бури. В Хогвартсе стало так холодно, что студенты между занятиями передвигались по школе в перчатках из драконьей кожи. Зачарованный потолок в Большом зале затянуло туманной дымкой, отчего он казался серым и мрачным. Но даже погода не могла охладить ажиотаж перед первым в этом году матчем по квиддичу. Кубок давно не разыгрывался, и все изнывали от желания насладиться хорошей игрой. Тем более, что и матч обещал был интересным: Гриффиндор – Слизерин. Даже деканы факультетов, пытаясь сохранить приличествующую им беспристрастность, на самом деле горячо желали победы своим командам. Профессор МакГонагалл даже перестала отвечать на придирки со стороны Амбридж, полностью сосредоточившись на игроках гриффиндорской сборной и словно цербер следя, чтобы они не получили наказание, способное помешать им принять участие в игре. Естественно, наибольшее внимание она уделяла Поттеру, постоянно напоминая ему, как важно держать себя в руках на уроках Защиты от темных искусств.

Долорес внутренне злилась, но все ее попытки незаметно насолить Гриффиндору не увенчались успехом. Студенты ало-золотого факультета вели себя едва ли не идеально. Даже провокации со стороны Инспекционной дружины не помогали.

Утро матча выдалось на редкость ясным и холодным. В Большом зале царило приподнятое настроение, а детские голоса звучали громче обычного. Когда Долорес заняла свое место, за столом уже сидели несколько преподавателей, включая МакГонагалл. Через спинку ее кресла был перекинут шарф, раскрашенный в цвета ее факультета. Точно такие же красовались на креслах сидящих по другую сторону Флитвика и Стебль, что ясно говорило, за какую команду собираются болеть деканы Когтеврана и Пуффендуя.

– Доброе утро, Долорес, – поприветствовала ее Минерва в своем обычном деловом тоне.

И хотя выглядела она как всегда серьезно и строго, зеленые глаза блестели от волнения. Естественно, будучи заядлым болельщиком квиддича, Минерва просто не могла оставаться спокойной в такой день. Ну ничего, еще не известно, чем всё закончится. При одной только мысли Долорес злорадно улыбнулась, невольно посмотрев в сторону стола своего бывшего факультета. Слизеринская команда в полном составе весело что-то обсуждала, то и дело поглядывая в сторону соперников.

– Волнуетесь перед игрой? – сладко улыбнулась Амбридж, взглядом указывая на одинокую чашку чая, стоящую перед деканом Гриффиндора.

Она помнила эту привычку Минервы еще с давних пор. Когда та нервничала, ей кусок в горло не лез. Долорес всегда завидовала этой ее особенности. Сама она, наоборот, начинала есть с удвоенной силой, когда что-то заставляло ее испытывать волнение, что естественно незамедлительно отражалось на ее фигуре. Минерва же напротив даже по прошествии стольких лет умудрилась сохранить тонкую фигуру. Видимо вообще ничего не ест.

– Я в своей команде уверена, – как можно более равнодушно пожала плечами МакГонагалл, поднимаясь со своего места. – Пусть сегодня победит сильнейший. Хорошего дня, Долорес.

С этими словами она схватила шарф и решительным шагом направилась вдоль факультетских столов. Проходя мимо своей сборной, она на мгновение задержалась, что-то быстро проговорив. При этом ее взгляд впился в рыжеголового вратаря, отчего тот поник еще больше.

Стадион оказался заполнен до отказа. Рев зрителей и пение заглушили приветственные выкрики, когда обе команды вышли на поле. Капитаны пожали руки, при этом явно пытаясь сломать друг другу пальцы, прозвучал свисток мадам Трюк, и игроки взмыли в воздух. Игра началась.

Долорес поискала глазами МакГонагалл. Минерва, как и всегда, сидела рядом с местом комментатора, ревностно следя за качеством репортажа. Интересно, хоть что-то в жизни этой женщины вообще меняется? Подпрыгивающий точно на иголках рядом с ней юноша активно жестикулировал, полностью поглощенный игрой. Как впрочем, и сама МакГонагалл. Даже необходимость периодически отвлекаться, чтобы вернуть комментарии в правильное русло, не могли ей помешать. Прекрасные глаза горели азартным огнем, щеки покрыл румянец, а изящные пальцы в волнении теребили край развевающегося рядом флага Гриффиндора. Долорес невольно залюбовалась ею, вспоминая совсем другой матч.

Город Литл-Маллоб, Уэльс, лето 1970 года. Накануне финальной игры четыреста тридцать шестого Чемпионата мира по квиддичу.

– Пап, ты же знаешь, я терпеть не могу квиддич. Зачем ты вообще меня сюда притащил?!

Долорес со вздохом отложила в сторону вилку, которой до этого понуро ковыряла свой салат с тунцом. Они уже второй день торчали в этом магловском городишке, от которого Долорес уже тошнило. Казалось, отец специально над ней издевается: сначала заставил поехать вместе с ним на Чемпионат по квиддичу, а теперь запер в этом убогом городе в ожидании когда откроется портал, который должен перенести их на стадион. Издержки дешевых билетов. Им ведь еще и сидеть придется скорее всего в задних рядах, так что всё равно ничего не будет видно. Пустая трата времени.

– Я подумал, это было бы здорово, – мягко проговорил Орфорд. – В последнее время мы мало общаемся. Тебе остался всего один год в Хогвартсе, и после этого ты совсем упорхнешь из родительского гнезда. Я хотел, чтобы мы хоть немного побыли вместе.