Текст книги "Маленький мститель (СИ)"

Автор книги: Bella Brisby

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 7 страниц)

– Я просто так тронута тем что... – новая волна слез – ...тем что они уже такие большие. Не успеем мы глазом моргнуть как школу закончат и в колледж пойдут. А только недавно такими крошками были, что ты мог их двоих на оба плеча посадить и носить, помнишь? Эх, как время быстро летит!

– Да уж. – только и смог сказать я. Мне не знакомы ее слезы потому что моя мама не видела ни мою первую линейку, ни выпускной начальной школы, ни даже то, что родила двух сыновей, а в школу пошел только один. Слава Богу, что две мои близняшки обе добрались до первого класса. ” Хорошо, что Грейс не передалась от Мэйта привычка есть по ночам.” – подумал я и облегченно вздохнул

Прошло два месяца. Дочки привыкли к школе, адаптировались к новой жизни и все было хорошо, если не считать только, что Грейс была ленивее Гвин во много раз. Глядя на нее я думал о том, что если бы Мэйт не умер и пошел со мной в школу, то я бы на его фоне выглядел ботаном, а он бы оказался лоботрясом, какой сейчас кажется Грейс на фоне Гвин. Аманда говорит, что станет старше и поднимется до ” пятерок “. Я тоже на это надеюсь.

Учебные будни моих дочерей и мои рабочие полностью вытеснили Мэйта из моих мыслей и снов. Я пытался отвлечь себя, помогая девочкам делать уроки, учился по утрам заплетать Гвин косичку, что было крайне проблематично учитывая, что ее волосы были едва ли ниже плеч. Но она настаивала потому что решила отличиться от Грейс так как их в школе учителя и дети начали путать. Я не понимал как ИХ можно было путать. По вступительному родительскому собранию со слов Аманды, которая туда ходила, я понял, что Гвин тихая серая мышка, которая вздрагивает от каждого уголка и боится как бы ее в коридоре не затоптали громилы из пятых классов и старше, а Грейс наоборот оживленная общительная девочка, которая летает по школе сшибая с ног всех подряд и частенько срывая уроки. Неугомонная, громкая сорвиголова.

В общем поведение Грэйс оставляло желать лучшего, но как ни странно, чем больше недель проходило в школе, тем сильнее менялась Гвин в моих глазах. Если до школы она была такой же скромной как я в детстве, но жизнерадостной и улыбчивой, что свойственно почти всем детям ее возраста, то теперь в этом плане она стала исключением. Она стала настолько тихой и дерганной, что вздрагивала при каждом шорохе даже в стенах собственного дома, не говоря уж о школе. Сперва я не придал этому особого значения, решив, что так на нее влияет адаптация в новой школе, привыкание к новому образу жизни и новым людям, но разве она не должна вести себя дома так же как и всегда, ведь здесь ничего не поменялось. Сперва я старался себя убедить, что дело во мне. Что черное пятно в моей душе под названием ” Мэйт ” не дает мне ясно смотреть на моих собственных дочерей хоть я и выбросил его из головы давным-давно. Не было уже ни боли, лишь маленькое сожаление о мальчике из моего далекого прошлого. Не было уже и того самого мальчика, которым когда-то был я. Да, во мне сохранилась та маленькая крупица вины, она всегда будет со мной до конца моих дней, я знал это, и все же продолжать заострять на Мэйте внимание да еще и втягивать в это дочерей – это уже полный бред. Чтобы убедить самого себя, что со мной как и с Гвин все в полном порядке я решил обсудить это с Амандой, когда мое терпение наконец лопнуло.

– Аманда, скажи, ты не думаешь, что с Гвин что-то не так? – начал я уж слишком на серьезной ноте, когда Аманда стояла перед зеркалом в спальне и собирала волосы в пучок. Я увидел в зеркале как она вздернула брови в ответ на мой внезапный вопрос.

– Что ты имеешь в виду? – ответила вопросом на вопрос.

– Ну... она в последнее время ходит словно тень, почти не разговаривает и даже не выходит из комнаты кроме как в школу и в кухню. Я уже не помню, когда в последний раз они с сестрой играли вместе в коридоре.

– Школьный психолог сказал, что это нормально. Дети по-разному привыкают к новому образу жизни. Грэйс всегда была боевой, а вот Гвин... Она помягче. Наверное пошла в тебя.

Аманда отвернулась от зеркала и одарила меня широкой улыбкой.

– Да, я знаю. – ответил я. – Но все равно беспокоюсь.

– Ты даже не представляешь насколько выносливыми бывают дети. Она сильнее, чем кажется, Эрн.

Я как никто другой знал НАСКОЛЬКО выносливыми бывают дети. Я пережил такое, что не снилось ни Аманде, ни Грэйс, которая часто твердит о монстрах в своих снах, ни даже Гвин. Я собственными руками убил своего близнеца, когда мне было ровно столько же сколько сейчас моим детям. Хотя должен признать, я оказался не таким крепким как должен бы. Я по сей день вижу ту самую ночь в своих снах. И в этих снах (” кошмарах ” – поправил я себя) мне является тот, кто пострашнее всех монстров Грэйс вместе взятых. Возможно, если бы Грэйс была на моем месте – чего я ей конечно же никогда не пожелаю! – она бы справилась с этим грузом гораздо быстрее чем я, у нее характер и нервы Мэйта.

– Я знаю. Пойду пожелаю спокойной ночи. – заявил я, выбрался из постели в которой уже лежал в футболке и пижамных штанах и пошел к двери.

– Ого. Ты давно уже этого не делал. – второй раз удивилась Аманда. Я улыбнулся ей напоследок и вышел в коридор. Спустился по лестнице на первый этаж и ступил на мягкий ворс ковровой дорожки, тянущейся аж до самой двери кухни. Ближайшей дверью ко мне была комната Грэйс. Я осторожно приоткрыл ее и заглянул внутрь, стараясь вести себя как можно тише на случай если дочь уже спит, но та, на мое удивление сидела за своим столом при свете настольной лампы и что-то рисовала.

– Почему не ложишься, Грэйс? Почти одиннадцать вечера. Тебе завтра в школу. – напомнил я. Она терпеть не могла напоминания о школе или о домашнем задании и резко обернулась ко мне, пронзив меня суровым взглядом зеленых глаз.

– Гвин тоже не спит между прочем. – тут же наябедничала на сестру Грэйс. – Я докрашу рисунок и лягу, папа.

Я присел на край ее уже расстеленной кровати чтобы видеть усыпанный цветными карандашами стол, кучу разрисованных листов и не сложенные в портфель учебники и тетради на завтра.

– Можно я посмотрю твои рисунки? – спросил я, протягивая руку к небольшой стопке заполненных детской фантазией листов.

– Угу. – буркнула Грэйс, усердно орудуя красным карандашом так что кончик ее языка залез на верхнюю губу. Я принялся рассматривать картинки дочери, в полной тишине чтобы не нарушать творческую атмосферу.

На одном листе большой двухэтажный дом с голубым небом и большим желтым солнцем с длинными лучами. На втором рыжий улыбающийся кот. Дальше шел портрет Аманды. Конечно, оставляет желать лучшего, но главное, что с душой. Миска с яблоками. Новогодняя елка и... Последний рисунок, который я держал в руках, заставил меня похолодеть. Абсолютно чистый белый листок без какого-либо фона, неба, деревьев и прочего. Никакого разнообразия цветов, использован только один красный карандаш. Из палочек и кружочков на бумаге, я сделал вывод, что здесь изображена кровать, а рядом стол Грэйс за которым она сейчас рисовала. На кровати под одеялом лежал человечек... вот только голова была на полу. И если проявить фантазию, можно догадаться, что небольшая закорючка помимо так называемых ” кровати “, ” девочки ” и ” стола ” была топором.

– Грэйс, что это такое? – спросил ее я и сам удивился тому как грубо и резко прозвучал мой голос. Будь на ее месте Гвин, та растерялась бы. Только не Грэйс. В ответ на него она стрельнула в меня своим привычным сердитым взглядом, забрала у меня листок чтобы взглянуть, а затем протянула обратно и пожала плечами.

– Не знаю. Это Гвин принесла.

Я не мог отвести глаз от рисунка. Такие рисунки свойственны детям с нездоровой психикой. Моя дочь никогда не стала бы рисовать ничего подобного. И она уж точно давным-давно вышла из возраста, когда дети рисуют палочками и кружками.

– Ты закончила? – тихо спросил я, не отрывая глаз от рисунка.

– Угу. Посмотри как красиво. Не то что у Гвин.

Она протянула мне листок с только что законченным рисунком толстого веселого старичка, который в Рождество залезает в кирпичные трубы на крышах домов.

– До Рождества еще далековато, Грэйс. – сказал я.

– Ну и что? Главное, что получился красивый Санта, а не каляка-маляка как у нее.

– Выключай свет и ложись в кровать. – велел я, поднимаясь с постели Грэйс чтобы уступить ей место. Та недовольно что-то проворчала себе под нос, но потушила свет и быстро забралась под одеяло. Я поцеловал ее в лоб на прощанье и отправился к Гвин. Не столько чтобы пожелать ей спокойной ночи, сколько получить ответ на вопрос, который так терзал мое сердце.

Несмотря на слова Грэйс, Гвин уже лежала в кроватке. Я знал, что в отличие от сестры, Гвин долго ворочалась прежде чем погружалась в сон и как только я вошел в комнату, ее голос нарушил тишину темной спальни.

– Ты пришел пожелать мне спокойной ночи?

– Да, милая. – ответил я, присаживаясь рядом с ее кроватью на табурет. – Ты уже засыпала?

– Нет. – ответила Гвин. – Мне совсем не хочется спать. И в школу завтра тоже ехать не хочется. Ничего не хочется.

– Почему? Тебя обижают в школе? – поинтересовался я.

– Нет. Меня просто не замечают. Никто не хочет со мной дружить. Наверное это потому что я не такая как Грэйс. Грэйс всегда знает, что сказать чтобы другим было интересно с ней разговаривать. Я так не умею. – поведала Гвин. По голосу я понял, что она вот-вот начнет плакать. Мне совсем не хотелось чтобы она расстраивалась по пустякам. Я протянул руку и мягко провел по ее распущенным коротким волосам.

– Зато ты очень красиво рисуешь. – заявил я и поднялся с места чтобы включить ненадолго настольную лампу. Затем приземлился обратно на табурет и протянул Гвин рисунок. – Объясни, что здесь изображено?

Гвин привстала, потерла сонные глазки и взяла в руки рисунок, чтобы понять о каком именно идет речь. Она не так много рисовала в последнее время как Грэйс, потому что старалась больше времени уделять урокам, но все же не совсем забросила это занятие. Рассмотрев и, очевидно, узнав рисунок, глаза ее испуганно расширились и дочь тут же вернула лист обратно мне.

– Это не я, честно. – покачала головой Гвин.

– А кто? Грэйс? – спросил я, удивившись и в то же самое время расслабившись. Если это не ее рисунок – хорошо, но неужели она сейчас собирается перевести стрелки на Грэйс, когда та сказала, что рисунок принадлежит Гвин? Гвин никогда не врала, чем я был очень горд, но и Грэйс в данный момент не клеветала ее. Я видел какие красивые картинки рисует Грэйс. Я бы даже сказал: ” мастерство не годам ” и то что в ее рисунках могло заваляться нечто подобное – просто смешно. И в то же время жутко.

– Нет, это мальчик. – ответила Гвин. Сердце у меня буквально провалилось в желудок. Перед глазами тут же замаячила физиономия Мэйта. Эти заляпанные кровью черные как смоль волосы и хищные зеленые глаза.

– Какой мальчик? И зачем он дал тебе свой рисунок?

– Его не существует. Он мне приснился. – ответила Гвин. – Мне приснилось, что мы сидели на зеленой травке перед нашим домом и рисовали. Он нарисовал этот рисунок и подарил мне. Рисунок конечно, так себе, но я не хотела его обижать. А когда я проснулась, то нашла его рисунок на своем столе. Я испугалась и положила его в стопку рисунков Грэйс пока она спала. Ей тоже не понравилось?

– Нет, ей очень понравилось. Просто мне понравилось больше и она отдала его мне. Ты не против? – солгал я, чувствуя себя просто отвратительно. Я всегда говорил детям как важно всегда говорить правду и теперь сам вынужден врать Гвин в лицо. Но полагаю, эта ложь очень даже во благо. Та молча покачала головой, подтвердив, что не против.

– А как выглядел мальчик из твоего сна? – поинтересовался я.

– Я не помню. Помню только как он рисовал свое, а я свое.

– Ну ладно. Тогда закрывай глазки и пусть тебе приснится много новых и сладких снов, солнышко. – пожелал на прощанье я, выключил свет, поцеловал ее так же как Грэйс и забрал листок.

Покинув комнату дочери и прикрыв за собой дверь я облокотился спиной о стену рядом и разорвал его в клочья. Взглянув в другой конец коридора, я замер и клочья бумаги разлетелись по ковру. На диванчике рядом с картиной Мэйт помахал мне рукой. На его лице играла самая хищная улыбочка какую только можно представить. Я отшатнулся от стены и потер сонные глаза. Через секунду диван снова был пуст.

====== Часть 7. Призрак. ======

Я вошел к себе в комнату, стянул штаны и футболку, лег на пустую половину кровати, укрылся одеялом и закрыл глаза. Аманда спала, повернувшись ко мне спиной. Я долго пролежал с закрытыми глазами, стараясь уснуть, но не получалось. Бывает, что хочешь спать, а как ляжешь в постель – сон куда-то улетучивается. Так и у меня сейчас. Улетучился. Я пытался нагнать его снова, вспоминая о том, что завтра рано вставать, ехать на работу, вымотаться за день и как-то добраться до дома. Эти мысли все-таки помогли и постепенно я погрузился в сон. Мне снилось будто дверь кухни приоткрывается и из нее выходит Мэйт с куском вишневого пирога. Его рот весь в варенье, челка и виски мокрые и красные от крови, в затылке виднеется кусочек мозга, белая рубашка в кровавых пятнах, маленькие ножки в кроссовках медленно, но громко топают по коридору, оставляя на ковре грязные следы. Он держит кусок пирога, обе руки опущены вдоль туловища и потому вишневый джем капает на пол. В доме темно и тихо. Эту тишину нарушают лишь топот его ног в синих джинсах. Мэйт добирается до лестницы, хватается левой рукой за перилла и начинает подниматься наверх. Ступени под его ногами жутко скрипят. Он оказывается на втором этаже поворачивает голову и устремляет хищный взгляд на дверь спальни. Чистые, не измазанные в варенье маленькие пальчики хватаются за круглую ручку двери и та со скрипом отворяется. Глазам семилетнего мальчика представляется широкая кровать на которой лежим мы с женой. Он устремляет взор зеленых глаз на мою черную и лохматую от подушки гриву и подходит ближе. Смотрит на меня ледяным взглядом, сжав губы в тонкую линию. Я сплю, но, словно почувствовав постороннее присутствие тут же открываю глаза и резко сажусь на кровати. Смотрю на него. С самого длинного локона челки, что лезет ему в глаза и острого от влаги скатываются капельки крови, ползут по носу, с кончика носа падают на губы и вскоре он проводит по ним кончиком языка. У меня кровь стынет в жилах. Глаза расширились и мне пришлось силой заставить язык функционировать. Во рту пересохло, когда я услышал собственный голос. Тоненький лепет семилетнего мальчика:

– Мэйт, иди спать, иначе я все папе расскажу.

Жду, что он вот-вот снова назовет меня ” ябедой ” или еще хуже запоет свою песенку: ” Эрни – наш дружок.”

Очередная капля падает с кончика его острой челки, катится по носу, с кончика ложится на губы и он снова ее слизывает кончиком языка, а затем говорит тем же самым голоском, что и я, но при этом даже не раскрыв рта:

– Я тебе оставил немножечко пирога. Ведь братья должны делиться друг с другом, не так ли, Эрни?

Он протягивает мне небольшой надкусанный кусок пирога с тестовой сеточкой из-под которой уже вытекло все варенье. Я принимаю у брата пирог и кусаю там, где Мэйт еще не кусал. Он неподвижно стоит и внимательно смотрит, как я ем пирог. Следит за каждым моим укусом. Когда я отправляю последний кусочек в рот и кладу голову обратно на подушку, укрываясь одеялом, снова слышу голос:

– Сладких снов, братец.

Затем он шагает к двери комнаты и приоткрыв ее, оглядывается на меня. На его лице сияет самодовольная недобрая ухмылка. Потом он все-таки выходит и дверь захлопывается. Я прокручиваю в голове, что только что произошло и тут до меня доходит! Мэйт никогда бы не стал делиться со мной куском пирога! И ничем другим. НИЧЕМ и НИКОГДА! Он жадина и никогда не проявлял ко мне братской заботы.

К сожалению, я понял это слишком поздно. Почувствовал как забурчал живот, как его закрутило, к горлу подступила тошнота, мое тело пробили судороги, пальцы рук заледенели, задрожали, я сжал ими край одеяла пытаясь натянуть его на себя посильнее и согреться, однако это не помогало. Я лежал на спине и бился в конвульсиях. В глазах все расплывалось. Я попытался позвать Аманду, но изо рта вырвался лишь глухой хрип. Я задыхался. С ужасом в глазах уставился в смазанный потолок и теперь бился в конвульсиях всем телом словно эпилептик, а тем временем всю комнату заполнил громкий и злобный смех Мэйта. Из глаз хлынули слезы. Воздуха не... Я схватил левой дрожащей рукой плечо Аманды, пытаясь разбудить ее, чтобы вызвала ” скорую “. Повернул голову в ее сторону и позвал еще. Снова вырвался хрип. Лежу под одеялом, но мне очень холодно. Все тело бьется в судорогах, руки дрожат, шея болит и становится потной. Со лба течет ручьем, носом хлещет кровь. Я задыхаюсь! Она стекает мне в рот, наполняя его вкусом меди. Начинаю гадать, что убьет меня быстрее. Удушье или захлеб собственной кровью, которая уже бурлит у меня в горле. Трясу Аманду за плечо, что есть мочи и тут ее голова резко поворачивается в мою сторону, а тело остается в том же положении. В ее горло воткнут нож, вся шея в крови, карие застывшие глаза распахнуты. Я издаю нереально громкий истошный крик ужаса, перебивая смех Мэйта, заполняющий комнату, затем замираю, закрываю глаза и дрожь прекращается. Голова падает на подушку лицом к Аманде, левая рука остается лежать у нее на плече, а правая свисает над полом. Я с криком просыпаюсь и вскакиваю. В глазах страх, на лбу пот. Аманда просыпается от моего крика и тоже садится рядом. Обнимает за плечи, прикладывает руку ко лбу и взволнованно спрашивает:

– Эрнест, что такое? Плохой сон? Все хорошо. Это только сон.

– Да, это только сон. – ответил я тихо, словно пребывая в трансе.

– Что это было? – поинтересовалась Аманда, поглаживая меня по плечу. Я вспоминаю как отчаянно тряс ее за плечо во сне и вздрагиваю. От неожиданности она даже одернула руку, но потом снова коснулась моего плеча. – Эрнест, ты весь дрожишь.

– Ничего. Просто кошмар. – ответил я, не в силах заставить себя посмотреть на нее сейчас.

– Ложись и выброси его из головы. – говорит она и пытается меня уложить обратно на подушку, но я сопротивляюсь всем телом.

– Нет, я не лягу. – заявляю я все таким же шепотом, не моргая словно зомби. Смотрю в одну точку – на дверь, словно Мэйт вот-вот должен был подкрасться и повторить то же самое, что сделал и сказал во сне. Аманда вздохнула.

– Эрн, завтра рано вставать. – напоминает она, но мне все равно.

– Я хочу есть. – внезапно заявляю я и сам удивляюсь этим словам. Учитывая, что мне только что приснилось, я должен бы потерять аппетит на несколько дней вперед, но в эту самую секунду меня непреодолимо тянуло на кухню. Я чувствовал, что должен немедленно спуститься и войти туда. Я должен был что-то сделать. На самом деле не хотелось ни пить, ни есть, это была простая отговорка, но я знал, что...

Немедленно. Должен. Попасть. Туда.

– Что? – спросила она, думая, что ослышалась. – Ты не ешь ночью. Что на тебя нашло?

– Сегодня поем. – ответил я и поднялся с кровати. В спальных штанах и с голым верхом покидаю спальню. Спускаюсь вниз по лестнице, по-прежнему словно в трансе. Наверное любой другой человек на моем месте ни в коем случае бы не пошел взглянуть посреди ночи, что завалялось в холодильнике, после того как его отравили во сне вишневым пирогом, но ноги будто сами ведут меня в кухню.

Иду по ковровой дорожке словно лунатик, медленно и тихо. Прохожу мимо красного дивана с жуткой картиной и отворяю дверь кухни. Самая ненавистная мне комната в доме влекла меня сюда как муху на сладкое. Не включая свет я босиком иду по скользким холодным плитам к холодильнику, надеясь съесть что-нибудь, что поможет убрать сладкий привкус, который я до сих пор чувствовал во рту, словно только что наяву съел этот проклятый пирог с вишней.

Отныне никаких пирогов! Никакой выпечки! Никакой вишни!

Протягиваю правую руку к ручке холодильной камеры, пальцы обвивают ее и тяну на себя. Дверца отворяется и... Невольно ору от ужаса и мерзости и чувствую как меня отшвыривает от холодильника какая-то неведомая мне сила. Не удержав равновесие падаю на плиточный пол, ударяясь своим задним местом. Закрываю руками рот и нос, чтобы не орать (не дай Бог сейчас сюда примчатся Аманда и девочки!) и не чуять мерзкого вонючего запаха сырого мяса и еще какой-то мерзости. Яркая лампа внутри холодильника освещает полки, которые ломятся от человеческих внутренностей: длинной толстой кишки, почек, селезенки, сердца, печени и прочего. Мой крик затихает, минуту сижу не дыша и даже уже не ощущая холода плит, затем отнимаю руки от лица и на пол хлещет рвотная масса. За ней вторая. Третья. В общем весь набор жиров и витаминов который я принял за день. Нужно срочно выпить воды пока меня не разорвало! Бегу в другую половину кухни, трясущимися руками достаю из шкафа с посудой большую кружку, наливаю воды из-под крана и пью залпом. Промываю рот и закрываю кран, тяжело дыша. Тут слышу как захлопывается дверь холодильника и резко оборачиваюсь. Мое сердце начинает нестись как бешеное, дыхание прерывается, а зеленые глаза стекленеют, уставившись в одну точку. Рядом с холодильником я вижу Мэйта, чья левая маленькая ладошка прижимается к двери холодильника. Мэйт выглядит как в моем сне. Мокрые от крови волосы, пробитый череп, капельки крови падающие с челки на нос, с носа на губы, сжатые в тонкую линию, бледные и сухие, а с губ на подбородок. Он медленно растягивает улыбку, но глаза его остаются злыми и жестокими. Белая рубашка в пятнах крови, подошвы кроссовок оставляют за собой грязные следы.

– Напугал я тебя? – спросил Мэйт своим детским, но дьявольским голосом от которого кровь стынет в жилах. При этом он даже не открывал рта. Губы оставались сжатыми в тонкую линию.

– Оставь меня в покое! – заорал я, срывая голос. Горло итак болело после нескольких рвотных волн и холодной воды, но мне было все равно. Все, чего я хотел – это чтобы он исчез с моих глаз и оставил меня одного. Здесь было темно, холодно, воняло потрохами и рвотой, но с этим я вполне был в состоянии справиться. А вот с поганой галлюцинацией моего мерзкого брата всего в пяти шагах от меня совершенно не представлял, что нужно делать.

Мэйт улыбался. Мое состояние его веселило. ВСЕГДА веселило.

– Не могу. Понимаешь, Эрни. По какой-то непонятной причине я не могу выйти за пределы этого паршивого дома и буду ходить здесь до тех пор пока вторая половина меня не ляжет в могилу. Я буду мучить тебя, пока ты не поплатишься за то, что сделал со мной. – ядовитым голосом пригрозил Мэйт.

– Ты – маленький дьявол! – рявкнул я.

– Нет. Это ты маленький дьявол! Тот самый маленький дьявол который убил меня одним касанием! Это ты дьявол, Эрни, а я – Маленький мститель! И я отомщу за себя. Я заберу тебя с собой в могилу. Мы с мамой вместе тебя заберем. Ты слышишь, Эрни? Мы заберем тебя и будем наблюдать как ты страдаешь в пучине Ада. Ты будешь страдать за каждую минуту своей счастливой человеческой жизни пока я бился о стены этого дома. Пытался выбраться! Слышал, как мама зовет меня, но не мог до нее дотянуться потому что ты запер меня здесь! ТЫ сделал это со мной! Это все ты, Эрни. Ты! Ты! ТЫ!!!!

– Не смей меня так называть! Оставь меня и мою семью в покое иначе я разнесу твою могилу, превращу твой гроб в щепки и буду жечь твои кости пока от них не останется лишь горстка пепла, ты слышишь??? – пригрозил я и бросился к нему, но как только мои сжатые в кулаки руки должны были коснуться Мэйта тот растворился в воздухе. – Где ты, мерзавец?

– Маме очень больно, Эрни. Это твоя вина. Она наблюдает за нами и плачет, там, наверху. Она горько плачет, я слышу ее рыдания. Ей стыдно за тебя, Эрни. Она ненавидит и проклинает тебя. Я слышу каждую ее мысль, каждое желание и каждый всхлип. Ей было больно наблюдать за тем, как ты забираешь себе все внимание папы, как ты радуешься моим наказаниям и относишься ко мне как к врагу, а теперь ей приходится наблюдать за тем как ты получаешь все, что захочешь. Все, что могло бы быть у меня в то время как я просто слоняюсь из угла в угол этого дома и думаю как выбраться отсюда. Ты всегда получал все, что захочешь.

– Почему ты не можешь уйти отсюда? Что я должен сделать, чтобы ты убрался из этого дома и перестал преследовать меня?

– Без своего вместилища я лишь призрак и все, что я делаю – делаю силой мысли. И я не уйду отсюда пока не сделаю то, ради чего был заперт здесь много лет. Я должен убить тебя. И я сделаю все чтобы не выпускать тебя отсюда пока не достигну своей цели. Я могу сделать так, что ты будешь возвращаться сюда снова и снова. Дом будет манить тебя в свои стены куда бы ты не уехал. И рано или поздно я убью тебя, Эрни. А как ты собираешься сжечь мои кости, если я убью тебя, а?

– Я много раз сидел у твоей могилы и мне ничего не стоит осквернить ее чтобы избавиться от тебя. Чтобы избавить от тебя моих дочерей.

– Какой же ты плохой, Эрни! Гвин мне очень понравилась, с ней было приятно порисовать. Она поделилась со мной цветными карандашами. – поведал Мэйт, доставая из холодильника чье-то человеческое сердце. Меня передернуло, когда я увидел, что оно пульсирует в его руке, словно все еще находилось внутри грудной клетки и качало кровь по венам хозяина.

– Зачем ты подкинул ей тот дурацкий рисунок? – зло спросил я.

– Я ничего не подкидывал. Честно, Эрни. Она сама его нарисовала, но не помнит этого. Она помнит только, что видела меня во сне. Мне понадобилось два годика чтобы научиться проникать в ее сознание.

– Зачем? – рявкнул я.

– Мне не с кем поговорить. Мне одиноко, Эрни, а она довольно милая. – ответил он, улыбаясь как чеширский кот.

– С Грэйс ты делаешь то же самое? – поинтересовался я.

– Неа. – замотал головой Мэйт. – У нее мрачные сны, мне в них не нравится. Мне хватает этого в реальности.

– Если ты сейчас же не пообещаешь, что оставишь мою дочь в покое, я поеду на кладбище и уничтожу тебя, ты понял?

– Ты мне угрожаешь? – усмехнулся Мэйт и подбросил рукой пульсирующее сердце. Затем оно с противным чавком приземлилось обратно в его маленькую ладонь. Я не знал, чем можно было еще пригрозить призраку, который воплощает все самое страшное и мерзопакостное в жизнь одной силой мысли. Сжечь его останки было моим единственным шансом. – Взрослый дяденька против маленького мертвого мальчика. Как жесток этот мир.

– Я предупредил тебя, Мэйт. А теперь убирайся! – прикрикнул я, стараясь доказать, что не боюсь его, но на самом деле мой голос дрожал как перед смертной казнью.

– Лучше ты убирайся из моей кухни, пока я сам не убрал тебя.

Мэйт широко раскрыл рот и жадно, словно дикий голодный зверь оторвал от органа в своей руке огромный кусок. Брызги крови фонтаном хлынули из него, пачкая плитки пола и лицо ребенка с безумными зелеными глазами. Он рассмеялся так громко и звонко, что я закрыл уши руками, не в силах выдержать этот смех. Нечеловеческий отвратительный смех. Он раздавался по всей кухне несколько чертовых минут. Самых долгих минут в моей жизни.

А потом все стихло.

====== Часть 8. Правда. ======

Будучи парализованным словами маленького призрака, я даже не заметил, как медленно скатился на пол. Босые ноги, прижатые ступнями к холодным плитам дрожали, но вовсе не от холода. Я знал, что должен был что-то придумать, чтобы избавиться от него раз и навсегда. Чтобы защитить себя и свою семью, но в эту самую минуту мне ничего не приходило на ум кроме детского голоска, звучащего в моей голове, словно Мэйт все еще был здесь и шептал мне прямо на ухо: ” Я был твоей семьей, Эрни. И вот что ты со мной сделал. Но ничего страшного. Скоро мы снова станем семьей.” Ничего страшного.

На самом деле ЕСТЬ, и это что-то, о чем знал только мой полоумный братец. Он желал моей смерти, это очевидно. Но зачем нужно было столько ждать? Прошло уже целых восемь лет с тех пор как я вернулся сюда, завел семью и был счастлив. Неужели Мэйт, который никогда особо не отличался терпением, мог ждать столько времени и делать со мной что угодно, только не убивать, в чем и состоит его цель? Неужели он как хищник, предпочитает сперва помучить свою жертву перед тем как отнять жизнь? В голове не укладывалось. Мой семилетний брат, который едва достает затылком до моего живота, в этой самой кухне в которой мы вместе завтракали с нашими мамой и папой, были счастливой семьей, теперь открыто заявляет, что убьет меня чтобы выйти за пределы этого дома и, вероятно, обрести покой. Он – всего лишь ребенок, который мечтает воссоединиться с мамой, но вот мотивы и способы достижения своих целей у него совсем не детские. Это дьявол в тельце семилетнего мальчика, который в любую секунду покажет свой истинный облик. И я не мог этого допустить.

Все началось с фантомной крови, с дохлых крыс под моей подушкой, дверей, которые закрываются сами по себе у меня перед носом, с дьявольского смеха, голосов, кошмаров, иллюзий и все это время мне удавалось с этим справляться. Игнорировать, исправлять, заметать следы. Но на этом он не остановился. Он научился проникать не только в мою голову, но и в голову моей дочери Гвин. Заставлять ее рисовать то, что она никогда бы не подумала нарисовать. На что еще он пойдет чтобы свести меня с ума? Или еще хуже – в могилу? Без своего вместилища он лишь призрак. Но что, если он найдет вместилище? Не свое, а чужое. В свое тело он уже никогда не сможет вернуться, даже если оно оживет, когда он в него проникнет. Дом не выпустит его даже в наш двор, не говоря уже о городке, до которого два часа езды. И он сам выбрал этот путь. Родной дом стал для него клеткой именно потому, что он предпочел месть покою и маме, к которой теперь так жаждет попасть. Я бы и сам был спокоен за его душу, если бы знал, что он действительно обрел покой, он с мамой, которая его так любила и что он счастлив. Но это не так. Он зол по сей день, жаждет мести, сводит меня с ума много лет, а теперь добрался и до моих детей. Я уже начинал привыкать к нормальной семейной жизни без Мэйта и чувствовать себя не как левый роликовый конек, который бесполезен без правого, а как полноценный взрослый человек, который единственный в своем роде и не нуждается в доппельгангере. Но всякий раз, когда я расслаблялся, Мэйт снова и снова напоминал мне о своем ” существовании после смерти “, а я вновь превращался из индивида в существо, которое всего лишь копия того, кого оно когда-то истребило. Я распахнул глаза некоторое время спустя и обнаружил, что свернулся калачиком прямо на ледяном плиточном полу. Разбудили меня голоса Гвин и Грэйс, которые уже собирались в школу. А мне нужно было ехать на работу. Взглянув на настенные часы я убедился, что времени вполне достаточно чтобы очнуться от ночного кошмара и привести себя в порядок перед рабочим днем. Я относился, пожалуй, к такому редкому типу людей, которые наслаждались каждой минутой в своем офисе и для кого десять часов пролетали как миг. Как только я покидал порог дома, все внутреннее напряжение и маленький мстительный братец-призрак мгновенно вылетали из головы. Машина гнала по дорогам под любимую бодрящую музыку, а когда я погружался в чтение текстов, которые редактировал, сотни вымышленных миров умудрялись вытеснить все тревоги и переживания касаемо и не касаемо Мэйта. Самое волшебное время. Я должен был поехать на работу и провести этот день как самый обычный из тех, что я провожу всегда. Дом. Работа. Дом. Родительские собрания. Выходные с женой и дочерьми. И... осквернение могилы родного брата, которого я убил своими руками. Мне предстоит раскопать яму два метра глубиной чтобы добраться до крышки гроба, открыть его и сжечь косточки маленького мальчика. Поверить не могу, что я докатился уже до раскопок могил похороненных там детей. Ни кто-нибудь. Я! Но у меня не было выбора. Я не мог допустить, чтобы в дополнение к семилетнему мальчику добавились еще две девочки того же возраста. У меня были догадки, что он специально ждал пока им стукнет столько же сколько было и нам поэтому сейчас Гвин и Грэйс находятся в самом что ни на есть опасном возрасте в своей жизни. При выходе из кухни я столкнулся с Амандой, которая буквально впечаталась в меня и выглядела очень обеспокоенной.